Традиционная этика вплоть до дискурсивной этики разрабатывает «значимость» моральных норм независимо от их эмпирической реализации: их смысл состоит как раз в том, чтобы действиям предшествовали обязывающие нормы. Если мы будем разворачивать программно экономическую этику, исходя из проблематики структур дилеммы, то поколеблем эту концепцию: моральная норма «значима» в структурах дилеммы заключенного не «безусловно», а только в условиях, когда ее внедрение, т.е. преодоление дилеммы заключенного, может быть принципиально обеспечено. В структурах дилеммы внедрение достигает «действенности» норм. Действенность нормы тесно связана с успешными санкциями, она зависит таким образом от контингентных условий и имеет условный статус. Если эти условия не выполняются, норма не действительна; если же они выполняются, то норма действительна «обязательно»: только в случае, если существует обязательный для всех и достаточно уверенно осуществляемый запрет, например, поставок оружия, она может быть также морально действительной в том смысле, что она в обязательном порядке обязывает отдельные предприятия и их менеджеров.

Эта логика напомнила суждение Федерального Конституционного Суда (ФРГ) от 1991 года по обложению налогами банковских процентов, где он приводит следующий аргумент: пока и как долго налогами могут облагаться только около 50% процентов, правовая норма обложения налогами процентов противоречит конституции. На нашем языке это означает: она не действительна. Мораль имеет смыслом содействие желаемым интеракциям. Если они в обозримое время не стабилизируются из-за институциональных дефектов, моральные нормы потеряют свое основание обязательности. Это действительно даже для казалось бы неприкосновенных норм: если общество не может обеспечить защиту моей жизни, то норма: ты не должен убивать, не действительна: самозащита в ситуации необходимой обороны всегда считалась законной, даже если нападающий будет убит.

Мы закончим этими пояснениями. Мы не можем подробнее остановиться на последствиях этих размышлений для общей этической дискуссии современности. Необходимо только обратить внимание на то, что теоретический подход экономической этики, которому мы здесь следуем, в условиях рынка и конкуренции и тем самым в структурах дилеммы представляет собой исключительно многоплановое теоретическое решение. Тем не менее, мы считаем, что это решение, посредством которого мы отличаемся практически от всех других теоретических подходов в экономической и предпринимательской этике, можно обосновать стремлением не допустить ни недооценки этической проблематики современных рыночных экономик, ни преуменьшия ее сложности.

2.1.4 Моральное качество рыночной экономики

После всемирно-исторического крушения социализма тезис о том, что рыночная экономика экономически эффективнее всех форм социализма, приобрел значение прописной истины. На вопрос же о моральных преимуществах рыночной экономики, если это вообще обсуждается, напротив, не дано однозначного ответа. С одной стороны такие морально чувствительные интеллектуалы, как например, Ст. Хейм все еще мечтают об утопии настоящего социализма, «социализма с человеческим лицом», без «эгоизма» и «стремления к прибыли», с другой стороны традиционные экономисты из определенного направления либерализма чувствуют скорее воодушевление снова провозгласить рыночную свободу как настоящую индивидуальную свободу, отвергнуть требования «солидарности» и «социальной справедливости» как неприемлемые и более не подходящие современной либеральной морали и объяснить homo oeconomicus, эту конструкцию экономической теории, как нормативно (!) соразмерный образец «морали открытых рынков» – и Г. Гирш добавляет: «частично также в противоположность Zoon politicon»39.

Ст. Хейму и другим моралистам можно возразить то, что моральное качество современного общества нужно программно искать не в непосредственных мотивах действий, а в институциональных устройствах, которые встречаются в конкретных экономических действиях не как мотивы, а как ограничения – как правила игры в футболе. Этот принцип действителен также и наоборот: кто делает ответственным за справедливо вызывающее моральное негодование зло в мире дурные, эгоистические мотивы, клеймит позором капиталистических предпринимателей или предприятия и в качестве терапии предлагает «изменение сознания», «поворот к лучшему» или смену приоритетов, короче, моральное вооружение, те еще не восприняли концептуальной переворот в этике периода А. Смита40 и после него.

Некоторым видным традиционным экономистам из окружения либерализма, которые исходят из доминирующего положения рыночной модели обмена, можно возразить то, что рынки функционируют желаемым образом только на основе нормативно установленной системы регулирования – а ни коим образом не как свободная, нерегулируемая «борьба всех против всех». Процессы обмена на рынке предполагают в особенности обеспеченные права на собственность, которые – по логичным причинам – не могут быть еще раз выведены из рыночных процессов. Рынок является частью порядка общества41, он основывается в системном смысле на нормативно переданном порядке, который предоставляет себе общество в естественном политическом процессе объединения. Критикуемые здесь точки зрения напротив принимают начальное разделение как данное, как сакраментальное и даже политические процессы в демократии воспринимают в аналогии с рынком; часто рынок тогда выглядит лучшей демократией, поскольку за него люди ежедневно – а не только каждые четыре года – отдают свои голоса в форме покупок и поскольку меньшинство не побеждается большинством голосов как в политике, а принимается во внимание точно в соответствии с весом их голосов, т.е. их покупательной способностью.

Перестановка моральных оценок рыночной экономики с мотивов на институциональный порядок заповедана в современной концепции также, как и эксплицитное обоснование начального распределения, и признание систематического преимущества политического измерения по отношению к рынку и конкуренции.

Если мы после этих основополагающих замечаний определяем моральные преимущества рыночной экономики, то речь здесь определенно идет не о социальной рыночной экономике: мы запрещаем себе распространенный, но теоретически неприемлемый выход, видеть в социальных корректировках и амортизации рыночной экономики моральное качество рыночной экономики. Для нас важно моральное качество рыночной экономики как таковое; социальную рыночную экономику мы рассмотрим только в разделе 2.2.

Следуя знаменитому предисловию к первому тому Ежегодника «Ордо» от 1948 года мы защищаем следующий тезис42:

Моральное преимущество рыночной экономики заключается в том, что она является лучшим из до сих пор известных средств для осуществления солидарности всех людей.

Рыночная экономика эффективна, и эффективность является предпосылкой не для «потребительства», «материализма» или тому подобного, а для индивидуальной свободы. Свобода всех предполагает, что все люди принципиально поставлены в такие условия, когда они могут самостоятельно устроить свою жизнь по собственным представлениям в обществе других. Благосостояние является содействием свободе43. – Это концептуальное высказывание: конечно, никто не захочет утверждать, что этот процесс уже привел в западных промышленных странах или даже в мировом масштабе к удовлетворительным окончательным результатам.

Определяемое так образом моральное качество рыночной экономики объясняется в двух дальнейших тезисах:

В рыночной экономике вознаграждается тот, кто способствует благосостоянию окружающих людей: конкуренция побуждает продавцов, преследуя свой собственный интерес, служить потребителям. Это выражает теорию одним ключевым словом: «суверенитет потребителя». При этом, однако, необходимо обратить внимание на то, что имеются значительные различия покупательной способности44.

И:

Конкуренция – по известной формулировке Франца Бема – это «самый грандиозный и гениальный инструмент разоружения власти в истории»45, ибо достигнутые позиции власти снова и снова ведут или грозят разрушениями и поэтому власть, т.е. зависимость индивидов от власть имущих, будет дисциплинирована.

Здесь снова идет речь о концептуальных высказываниях. Их смысл состоит также не в последнюю очередь в том, чтобы назвать критерии, на основании которых должна измеряться реальность рыночной экономики в экономической перспективе.

2.1.5 Общие рекомендации в деятельности

Результатом прежних высказываний является: рыночная экономика как единое целое имеет этическое обоснование, рыночная экономика имеет моральное, нравственное качество. Но даже если во многих пунктах явления конкретной рыночной экономики подвержены критике, такая критика не должна приуменьшать представленную логику рыночной экономики и ее моральный смысл. Скорее она должна измерять конкретные рыночные экономики именно относительно этого этического обоснования. Одна из задач экономической этики состоит в том, чтобы тщательно реконструировать это обоснование.

Если рыночная экономика этически обоснована в целом, то можно выразить рекомендации к деятельности в экономической этике в одной общей максиме:

Действующие актеры должны вести себя единообразно с системой.

Это предложение непосредственно следует из этического обоснования. Оно решительно действует на все способы действий действующих актеров, которых требует система. Не претендуя здесь на полноту, мы хотим снизить эту общую максиму еще на один уровень. Тогда сразу улетучится тривиальность, которая кажется присущей ей.

Действующие актеры должны соблюдать правила рамочного порядка, общие гражданские правила и правила порядка конкурентной борьбы.

Тем самым будут запрещены также такие методы мафии, как борьба с (потенциальными) конкурентами при помощи раззоряющей конкуренции или других нечестных средств. И:

В рамках этих правил предприятия должны заниматься долгосрочным увеличением прибылей.

Таким образом при условии существования соответствующего, удовлетворяющего необходимым требованиям рамочного порядка долгосрочное увеличение прибылей становится нравственной обязанностью предприятия. Увеличение прибылей или также получение прибылей представляет не привилегию предприятий, за которую они должны постоянно извиняться – или за что они снова признают себя сегодня ответственными; увеличение прибылей является нравственной обязанностью, ибо именно это стремление служит потребителям в долгосрочном плане наиболее надежно.

Часто можно слышать в экономических дискуссиях, что современные предприятия не стремятся к максимальным прибылям, а только к «соразмерным», «обычным для отрасли», и наконец, что прибыли необходимы только для сохранения предприятий, а вместе с тем рабочих мест. Эта аргументация показывает в лучшем случае, что логика рыночной экономики и функция прибылей не поняты. Часто, однако, за этим скрывается другое: соразмерные, сглаженные во времени доходы являются, как правило, знаком того, что менеджер не хочет привлекать высокими доходами внимание антимонопольного комитета или потенциальных конкурентов и /или что руководство предприятия в худшие годы скрывает свои неудачи при помощи скрытых прибылей лучших лет, чтобы по возможности избежать эффективного контроля.

Относительно конкуренции можно слышать аналогичный по структуре аргумент: конкуренция – это хорошо, но она не должна доходить до разорения конкурентов. Если не принимать во внимание конкуренцию вытеснения и сильно неравные силы конкурентов, то этот аргумент не имеет смысла. Он концептуализирует нашу основную проблему как вопрос масштаба, в котором конкуренция «разрешена». Не смотря на то, что этот масштаб может быть определен только произвольно – футбольная команда, которая проиграла важную игру, будет широко измерять границы разрешенного, – здесь вступаются за тип «сонной конкуренции» с гарантией стабильности для предприятий – в ущерб потребителям. Мораль в порядке конкурентной борьбы не является вопросом большего или меньшего в конкуренции. Речь скорее идет об аналитической проблеме, в каком контексте – различно оформленная – конкуренция приносит общественности пользу, а в каких контекстах она причиняет вред. Там, где она желательна на пользу общественности, она должна быть, как гласит в экономико-этическом аргументе, проведена без сокращений, даже вплоть до экономического разорения конкурентов. Предприятие, которое долгое время46 больше не эффективно на рынке, должно исчезнуть, чтобы можно было направить связанные с ним ресурсы на благо общественности в других применениях.

Совершенно против всякой экономической и этической логики рыночной экономики аргумент о сохранении рабочих мест. Здесь мы не можем обсудить эту проблематику в полном объеме, но экономико-этическую проблематику безработицы нельзя отрицать или также умалять ее значение; мы вернемся к ней в разделе 2.2. Однако этическое обоснование рыночной экономики принципиально ориентировано на потребителей, на общественность, а не на «производителей», за что в этой связи предприятия и работающие вынуждены платить одинаково: на благо общественности производители попадают под давление, именно в этом и заключается экономическое и одновременно этическое обоснование рыночной экономики. Аргумент о сохранении рабочих мест препятствовал бы любому структурному изменению 47.

2.1.6 Ссылка на предпринимательскую этику

Мы не потому так подробно разработали логику рыночной экономики и ее этическое обоснование, что она в реальности была или только должна была быть осуществлена верно и в полном объеме. Для нас важно не «чистое учение». Необходимо знать логику рыночной экономики, ибо она проявляется в реальности в форме ограничений возможностей действий: она определяет, в каких местах (1) нужно искать мораль рыночной экономики и (2) где можно действовать при установлении рыночной экономики в смысле моральных намерений, а где – нет.

В особенности мы настоятельно подчеркиваем, что до сих пор мы по причинам аргументирования допускали, что рамочный порядок разработан в полном объеме. Этого в действительности, конечно, практически никогда не бывает. Поэтому размышления на эту тему могут никогда не кончаться; их нельзя также взять за номинальную величину. То, что мы до сих пор разработали, не является полной географией ландшафта, но наши высказывания представляют координаты и доминантные структуры, которые необходимы для этического ориентирования.

Рамочный порядок, по системным причинам всегда неполный и по прагматическим причинам становящийся все более недостаточным, представляет собой для нас системную точку отсчета для самостоятельной, инновативной предпринимательской этики: это мы подробно рассмотрим во второй части книги.

2.2 Социальная рыночная экономика: демократия и социальная справедливость

Экономический порядок ФРГ обозначают как cоциальную рыночную экономику. По сравнению с другими концепциями рыночной экономики она предполагает созданную систему социального обеспечения, конъюнктурную и структурную политику и даже вмешательство в рыночные процессы (например, дотации). Теоретики рыночной экономики, лауреаты Нобелевской премии М. Фридман и Ф.А. фон Хайек не могли этого принять, ибо это противоречит духу децентрализованного управления рынками[27]. Это является, по нашему мнению, первой причиной, почему представление о порядке социальной рыночной экономики не приобрело большого значения за границами Федеративной Республики Германии.

Другая причина в том, что Социальная рыночная экономика еще при своем отце А. Мюллере-Армаке в 50-е и 60-е годы была скорее прагматично-политической концепцией, и позднее также не развилась до теоретической усовершенствованной концепции системной политики. И она вовсе не была теоретически введена в разработки экономической теории последних трех десятилетий. Неясными остались, прежде всего, обоснования социально мотивированных вмешательств, были названы исключительно гуманные и политические («социальная свобода») причины. Здесь мы предложим наши размышления, причем мы вынуждены ограничится основополагающими взаимосвязями.

2.2.1 Демократия как основа рыночной экономики

В критике направлений либерализма мы разъяснили, что рынки могут функционировать только с системной предпосылкой политического порядка, где определены общие рыночные правила игры и в особенности первоначальные права на распоряжение и тем самым изначальное распределение. Политический порядок системно предшествует рынку.

Этим политическим порядком сегодня может быть только демократия. Хотя исторически рыночные экономики существовали в просвещенных монархиях, но итоговым пунктом размышлений А. Смита, в соответствии с которыми «благополучие народов» систематически включает благо всех отдельных людей и, в конечном счете, опирается на них, является демократия.

Основная мысль данной теории современной демократии состоит в том, что для интеграции общества нельзя более воспользоваться инстанциями, которые внешни воле индивидуумов[28] как, например, Бог, космос, природа, законы истории, эволюция или, с недавних пор, законы языка. Оплаченный кровью урок европейских религиозных войн состоит в том, что внешние инстанции, в особенности религия, оказываются несостоятельными как основы интеграции обществ. В расчет принимается еще только современная демократия[29]: в ней люди, которых это касается, самостоятельно и сообща определяют, как они хотят устроить свою совместную жизнь. Желания индивидуумов считаются в политике и политической теории единственным источником ценностей, а договоренности индивидуумов представляют единственную легитимацию правил и институтов, начиная с прав человека по отношению к конституциям, законам и экономическим порядкам и до моральных норм и культурных стандартов поведения. Таким образом, демократия является ни "формой государства", ни "методом" для определения служб государства; ее нельзя также изначально ограничивать только собственно политической сферой. В теоретической структуре демократию следует понимать как универсальный принцип человеческого сосуществования.

В этом смысле демократию ни в коем случае нельзя ложно понимать как власть большинства: демократия - это власть всех или власть от имени всех. Чтобы сделать что-либо законным, власти необходимо согласие всех, кого касается эта власть. Поэтому в перестройке правилом голосования считается строгий консенсус. В политическом процессе оно также сохраняется в силе в наиболее важных вопросах: права человека и основные права. В вопросах, которые оценены самими людьми, которых это касается, как менее важные, на благо и тем самым с принципиального согласия всех отклоняются от жесткого правила принятия консенсусного решения: правило большинства, бюрократические распоряжения. Так для реальных политических процессов в демократии появляется классифицированная система компетенции принятия решений исходя из основной нормативной идеи консенсуса.

Это нормативный исходный пункт характеризуется совершенно определенным узким ограничением совместным общественным действием и индивидуальным правом вето, выраженными в требовании легитимации консенсуса. Системное преимущество имеет коллективное действие (не "коллектив"), но при таком коллективном решении каждый индивидуум обладает правом наложения вето. Таким образом выражается то, что индивидуум и общество системно зависят друг от друга. Общество - ничто без индивидуумов, которые одобряют его порядок, а индивидуумы - ничто без общества, без общности с другими людьми, которые поддерживают индивидуума и вообще делают возможным его развитие.

2.2.2 Условия для признания рыночной экономики

Поскольку для легитимации порядка нельзя в принципе отказаться от согласия каждого отдельного человека, основная проблема состоит в том, смогут ли и при каких условиях те, кого это касается, одобрить установление рыночной экономики. «Общеэкономической эффективности», что обычно понимают под этим понятием, не достаточно, ибо она вполне может проходить с эксплуатацией отдельных людей (групп). В конце концов, рыночная экономика не мероприятие при хорошей погоде, а согласно Е. А. Шумпетеру – он говорит о «капитализме» – «процесс созидательного разрушения»[30]. В соответствии со следующей логикой: лучшее враг хорошего, в конкурентной борьбе существует постоянное институциональное давление в направлении инноваций различного рода: инноваций в продуктах, инноваций в процессах, финансовых инноваций и инноваций сбыта, научно-технических инноваций и т.д. С этим связано постоянное структурное изменение с разорением фирм, закрытием предприятий и – в соответствии с концепцией, временным – высвобождением рабочих сил. От этого давления в направлении структурного изменения, которого в национальной и международной конкурентной борьбе надолго не может избежать ни одно предприятие, зависит общее благосостояние. Поэтому вопрос ставится таким образом: при каких условиях люди, затронутые структурным изменением, могут одобрять порядок рыночной экономики?

Мы еще более заостряем вопрос, устанавливая, насколько по-разному возникают преимущества и недостатки рыночной экономики[31].

Преимущества рыночной экономики возникают, как правило, очень маленькими порциями и очень широко рассеяны, в отдельных случаях также почти незаметны. Они проистекают из множества мелких, проходящих улучшений продукции, снижения цен, улучшений в процессе производства, из такого огромного количества мелких технических инноваций, которые отдельный человек, если он, например, покупает новый автомобиль, в отдельных случаях даже не замечает. Эти бесчисленные мелкие совершенствования в долгосрочной политике через десятилетия становятся причиной чрезвычайного роста благосостояния. Рыночная экономика создает благосостояние только в течение десятилетий, не краткосрочно – это должно быть ясно любой стране, которая в данный момент находится в процессе реструктуризации рыночной экономики[32]. Сильный процесс роста является результатом мелких, постепенных улучшений на широком фронте. Даже такие фундаментальные инновации, как паровая машина или микрочип возникают из текущих мелких улучшений.

Однако определенные недостатки возникают совершенно по-другому: такими недостатками рыночной экономики являются в особенности прекращение производства, банкротство, распад фирм и связанная с этим безработица.

Не имеет смысла умалять значение этих недостатков рыночной экономики. Структурное изменение обозначает устранение существующих продуктов, процессов производства и целых профессиональных и индустриальных отраслей. Решающим при этом является, что эти недостатки возникают очень избирательно, они касаются, как правило, именно определенных отдельных людей или группы, например, сотрудников предприятия или отрасли или региона, и они касаются этих групп в корне их существования, обрекая их на безработицу.

Отсюда проблему можно сформулировать следующим образом: преимущества рыночной экономики возникают широко рассеяно; а недостатки, в особенности, в форме структурных изменений, возникают избирательно, и в большинстве случаев они концентрируются на небольших определенных отдельных людях (группах), которых это касается очень сильно. Вопрос звучит так: как такая система, которая несет отдельным людям и отдельным группам серьезный и самый серьезный ущерб, может одобряться этими отдельными людьми? Морально мотивированное сопротивление рыночной экономике касается в общем именно этой точки. Что может оправдать большие жертвы людей, которые в процессе структурного изменения становятся безработными? Можно ли их просто предоставить их судьбе?

Социальная рыночная экономика отличается тем, что она в состоянии предложить решение для этой проблемы. Ограничиваясь основными чертами ее можно восстановить на примере структурного изменения следующим образом.

С одной стороны любое препятствие структурному изменению должно приводить к потерям в благосостоянии общественности, и является, таким образом, этически неприемлемым. Скорее следует стремиться к форсированию структурных изменений, ибо это ведет к всеобщему повышению благосостояния как содействию свободе.

Но с другой стороны, переложение издержек на определенных отдельных людей (группы) этически приемлемо только при определенных условиях. Следует назвать три важнейших условия.

Во-первых, структурные изменения не должны всегда касаться только одни и те же группы, например, неквалифицированных рабочих, рабочих-иностранцев, один и тот же регион и т.д., в то время как другие никогда серьезно не сталкиваются с возможностью потерять свое рабочее место.

Во-вторых, структурные изменения должны смягчаться социально-политическими мерами. Это должно происходить преимущественно не по причине гуманности по типу милосердного самаритянина. Мы придаем большое значение тому, что это представляет собой скорее требование к общественности тех, кого это коснулось, ибо они, выражаясь языком экономики, послужили на пользу общественности. С точки зрения теории демократии это нужно было бы сформулировать так, что социальная гарантия в случае структурного изменения является предпосылкой для того, чтобы те, кого это касается, вообще дали свое одобрение обществу с рыночной экономикой и конкуренцией. Платежи на социальные нужды, тем самым, следует понимать не как добровольное денежное вознаграждение, когда и пока она процветает, вознаграждение, которое в любое время можно взять обратно, если она более не процветает; платежи на социальные нужды являются скорее предварительным условием для того, чтобы общества могли процветать при помощи использования рыночного принципа. Таким образом, они представляют требование групп к общественности, причем величина этого требования, конечно, зависит от ситуации в общем народном хозяйстве. Лауреат Нобелевской премии Е.М. Бюкенен выставляет это размышление как довод в своей теории демократии при помощи мысли о том, что перед заключением договора с обществом должны быть обеспечены или гарантированы компенсации, чтобы обеспечить всем одобрение общественного порядка. Поэтому ущемленные в своих интересах имеют право на участие в доходах от системы рыночной экономики, также и в не очень хорошие времена; это право исходит исключительно из их принадлежности к обществу и их неотъемлемым одобрением общественного порядка[33].

Третье условие тесно связано со вторым; оно также непосредственно следует из основной мысли демократии. В соответствии с ней ни один человек не должен выпасть из общества: общество должно предоставить тем, кого затронуло структурное изменение, перспективы для полноценного участия в общественной жизни. Только выплат социальных пособий для этого не достаточно. Поскольку рабочее место видится сегодня принадлежащим к самореализации людей и к признанию отдельного человека в обществе, общество должно также предпринять усилия и в этом направлении. Этим однако нельзя оправдать излюбленную практику, когда не соответствующие рынку заключения тарифных партий – где бы они не находились – порождают безработицу и финансирование и устранение которых взваливается тогда на общественность, на государство. Из-за разрушительного воздействия на стимулирование труда не может также существовать гарантированного права на работу. Где здесь в каждом отдельном случае находится справедливая середина, которая отвечает перед общественностью и теми, кого это касается, должно решаться в доверительном разговоре и также в справедливых конфликтах; ученый или специалист по этике, который взял бы на себя смелость определить с точки зрения содержания, что справедливо, понимает свою роль в демократии совершенно неверно.

Таким образом, социальные гарантии в широком смысле можно понимать как страховку на взаимность, которую заключают члены общества, принимая во внимание большой риск рыночной экономики. Эту основную мысль признавал даже Ф.А. фон Хайек[34], который является известнейшим критиком государственной социальной политики, социальной рыночной экономики и в особенности представления о «социальной справедливости».

Теперь становится непосредственно ясно, в чем и почему совершенная система социального обеспечения с точки зрения общей экономики является производственным фактором первой степени: эта страховка придает мужество отдельным людям предпринимать долговременные и рискованные инвестиции в деловой и прежде всего человеческий капитал, ибо в случае провала их поддержат, и они получат новый шанс. В политической дискуссии часто говорят о «социальном мире», мы предпочитаем эту интерпретацию с точки зрения теории человеческого капитала. На различиях экономической эффективности между ФРГ (а в другом случае Японией) и США можно в частности показать общеэкономическую продуктивность такой страховки. Социальная политика ни в коем случае не означает всегда потерю эффективности, как снова и снова хотят нам доказать определенные направления либерализма; целенаправленно использованная, социальная политика раскрывает рыночную экономику в ее полной мощности. Однако нельзя впадать и в противоположную ошибку, некритично оправдывать все хорошо задуманные меры социальной политики. Мерой социальной политики, в широком смысле этого слова – не считая уровня развития народного хозяйства и конкретных обстоятельств – является оценка, не идеологическая, а с точки зрения экономической целесообразности – особенно принимая во внимание воздействие стимулов.

Социальная рыночная экономика далеко выходит за рамки социальной политики. Она заключает в себе определенную модель общества, которая сегодня может быть заново разработана демократическими идеями. Основополагающей задачей социальной рыночной экономики является то, чтобы те, кого это касается, могли положится на в высшей степени изнуряющую, требующую высокой мобильности во всех вариантах рыночную экономику, ибо они сами могут определять правила игры и промежуточные позиции в политическом процессе. А. Мюллер-Армак и В. Оукен, без сомнения, были демократами, но в их теоретических концепциях демократия не играет никакой роли.

Социальная рыночная экономика может даже в значительном масштабе предпринимать вмешательства в рыночные процессы: рыночная экономика достаточно «прочна». Интервенционистские меры, которые представляют собой смертный грех для строгих либеральных позиций, необходимо в каждом случае без какой-либо идеологии проверить на их конкретные последствия и вместе с тем на целесообразность. Однако надо иметь ясное представление об опасностях. В первую очередь здесь следует принять в расчет ожидания действующих актеров, которые возникают из таких мер: не должны иметь место менталитет избыточности и привычка к «сладкому яду» протекционизма и дотаций, даже если политики из желания быть переизбранными постоянно находятся в опасности возникновения такого менталитета из-за уступчивости к требованиям организованных групп интересов.

2.2.3 Взаимозависимость производства и распределения

За последние десятилетия возросло опасение, что возникает «государство всеобщего благосостояния» с полным государственным обеспечением и страхованием, которое уже невозможно будет оплачивать. Возникает вопрос, где проходят границы социально-политических мер и, исходя из каких точек зрения следует определять эти границы. В дальнейшем мы приводим аргументы, исходя из мер перераспределения, которые являются основной составной частью социальной политики.

В нашем теоретическом подходе речь, таким образом, идет о вопросе, могут ли ущемленные в своих интересах высказать свое согласие социальному порядку с нередко значительными различиями в имуществе и доходах. В такой манере эта проблематика рассматривается в «Теории справедливости» Е. Ролза, возможно самой значительной книге по социальной философии после второй мировой войны[35]. Предполагаемой исходной точкой – не конечной точкой – является нормативная идея равенства всех людей, которое у Ролза действительно для «основных благ», basic goods, т.е. для свободы, шансов, доходов, имущества, а также (основ) самоуважения. Таким образом, не отвергается неравное распределение, но оно становится обязательным для обоснования. Здесь Ролз вводит так называемый принцип дифференциации: различия в доходах и имуществе этически оправданы тогда и только тогда, когда (более) неравноправное распределение приносит ущемленным больше преимуществ, чем (более) равноправное распределение.

В этом ответе Ролз использует мысль, которая выражает экономику как взаимозависимость производства и распределения, размещения и распространения. Социально-философский проект Ролза отличается тем, что эта мысль системно определяет его теорию. Распределение для экономики и для теории справедливости Ролза не может быть представлено как модель «манна-экономики», в которой речь идет о распределении «дарованного», как манна небесная, пирога. На блага, которые распределяются, сначала предъявляются требования, которые являются результатом процесса их производства: действующие актеры производят в ожидании определенной части общественного продукта. Это имеет следующие далеко идущие последствия: они ограничивают свою производительность, если систематически обманываются в своих ожиданиях. Ожидаемые вознаграждения (зарплаты, гонорары, прибыли) управляют готовностью к работе и – в целом – расстановкой производственных факторов[36]. Один пример, часто обсуждаемый с моральным подтекстом: когда парламентарии плохо оплачиваются, то статистически в парламент идут преимущественно представители определенных классов доходов и профессий, например, чиновники, и еще большой вопрос, понимают ли это критики [37].

Образно выражаясь: если «пирог» общественного продукта распределяется по другому, то одновременно изменяется также его величина. Можно себе представить – а в реальности можно часто наблюдать - что отдельные люди (группы) хотя и имеют большую долю общественного продукта, но, рассматривая с абсолютной точки зрения, получают меньше благ, т.к. посредством перераспределения пирог (в следующем периоде) становится меньше. Производство и распределение являются взаимозависимыми, и поэтому, рассматривая системно, могут обсуждаться только одновременно. Излюбленный принцип в этических дискурсах обсуждать вопросы распределения независимо от вопросов производства, также несерьезен с научной точки зрения, как и обратный принцип, который можно часто встретить в ограничивающейся преимущественно вопросами распределения экономике.

Системная причина взаимозависимости производства и распределения состоит в том, что в качестве последнего и важнейшего источника благосостояния рассматривается работа людей. Речь идет о том, чтобы дать возможность производительности каждого отдельного человека достичь полного раскрытия, что часто предполагает в развитых народных хозяйствах долговременные инвестиции в человеческий капитал. Но к этому отдельные люди готовы только тогда, когда они могут иметь реальные ожидания, что эти инвестиции оправдают себя для них – и в определенном смысле: только для них (и что в случае неверных инвестиций они не провалятся в бездну: социальная политика). Эта аргументация основана не на «экономической» теории мотиваций, в соответствии с которой человек организовывал бы свое поведение преимущественно на основе «материальных» стимулов работы. При помощи этой аргументации следует скорее принять в расчет тот факт, что в действительности большинство людей, если они при помощи собственных усилий по сравнению с другими, которые не прилагают усилий, не получают улучшения своего положения, реагируют снижением их готовности к работе[38]. Из-за недооценки этой зависимости потерпел крушение социализм: (почти) одинаковая зарплата приводит к общеэкономическим потерям продуктивности в огромных размерах. Одинаковая зарплата в лучшем случае приводит к одинаковой нищете, однако, в большинстве своем - к неодинаковой нищете! Но аналогичный эффект является результатом также и слишком большого неравенства: если кампесины[39] в Латинской Америке ценой таких больших усилий не могут улучшить свою ситуацию, ибо крупные владельцы или правительства изымают больше выручки, то они реагируют – в свою очередь полностью рационально – сокращением производства до более низкого уровня, в большинстве случаев до уровня простого получения средств к существованию. По аналогичным причинам на основе принудительной работы нельзя построить современное народное хозяйство.

Мы не можем здесь вступить в дискуссию о «государстве всеобщего благосостояния» и масштабах социальной политики[40]. Но решающий критерий, на основании которого следует решать вопрос о границах перераспределения, вырабатывается совместно с мыслью о взаимозависимости продукции и ее распределения: существует только относительно узкий коридор реализуемых комбинаций производимых товаров и распределения. Какая из этих возможных комбинаций будет выбрана, решается политическим процессом. Причем должны быть системно предусмотрены процессы обучения и коррекции в соответствии с пробами и ошибками. Сверх того, при каждом отдельном мероприятии необходимо первым делом ставить вопрос, появятся ли с вместе с ним ошибочные стимулы: задачей организаторов институтов является как можно сильнее препятствовать таким эффектам, как моральный риск и враждебный выбор, стратегическое сокрытие льгот и „зайцы“, обман и увиливание.

С введением государственной социальной политики экономика достигла значительного прироста продуктивности. Кроме некоторых либеральных идеологий никто всерьез не желает возвращения в Манчестеровский либерализм. Но одновременно с этим мы приобрели новые специфические опасности общеэкономической неустойчивости, которые не следует принимать как „естественноданные“, а необходимо регулировать разумно и инновативно. От чистого анализа стимулов предусмотренного мероприятия, связанного с соответствующими эмпирическими проверками, нельзя отказываться в рыночной экономике.

2.2.4 „Социальная справедливость“

Ф.А. фон Хайек кратко объясняет во втором томе своего крупного произведения «Право, законодательство и свобода»: «Выражение «социальная справедливость» относится не к категории ошибки, а к категории бессмыслицы, как и выражение "моральный камень».[41] Фон Хайек приходит к такой оценке, ибо он правомерно указывает на то, что рынок и конкуренция также как и вложенная в него ориентация на получение прибылей служат исключительно управлению экономикой, а не справедливости. Это для него ошибка определения категории - ожидать от рынка и конкуренции, цен и прибылей выполнения моральных требований, ибо рыночная экономика представляет собой автономную субсистему, имеющую целью управление с исключительно экономических позиций. Общий результат рыночного процесса возникает как результат бесчисленных действий столь же бесчисленных индивидуумов – с таким следствием, что ни отдельный человек ни группа не контролируют этот процесс в целом, и, следовательно, отдельные группы нельзя сделать ответственными за общий результат. Категорию справедливости, следуя фон Хайеку можно применить только к действиям индивидуумов, но не к результатам системы. К этому добавляется то, что требование «социальной справедливости" используется в политической борьбе для проведения интересов групп.

Эти соображения следует принимать серьезно. Их можно понимать и даже принимать как предостережение перед такими угрозами, которым подвергается рыночная экономика, когда пропагандируются хорошие реформы при очевидном незнании их функциональной экономической логики. Тем не менее, возникает вопрос, нельзя ли все же реконструировать разумное понятие «социальной справедливости».

Это понятие появляется только в середине 19 века, его создает Л. Тапарелли[42]. Понятия возникают, когда в них появляется необходимость. Необходимость этого понятия, очевидно, порождается социальными последствиями, которые связаны с перестройкой от «домашнего хозяйства» к «народному хозяйству» или от управления действиями к управлению системой («социальный вопрос»): теперь речь идет не о моральной оценке действий – даже при помощи представления о «справедливой цене» - а результатов системы, т.е. именно о том, по отношению к чему согласно фон Хайек категория «справедливость» более не должна применяться.

По традиционным представлениям «социальная справедливость» является критерием для оценки (экономических) институтов, который вырастает не изнутри самих институтов, но является и должен быть им «внешним», ибо только такая независимая оценка этих институтов кажется возможной. Институты следует оценивать относительно результатов, в особенности их результатов распределения. Подобным образом в конечном счете высказывается в своей «Теории справедливости» и Е. Ролз.

В противовес либералы по традиции высказывают три критических пункта. С одной стороны, при управлении посредством правил нельзя было бы требовать определенных результатов, ибо определенные результаты, например структура распределения, требовали бы все новых интервенционистских вмешательств и аннулировали бы общие правила. С другой стороны, внешние критерии оценки могут быть обоснованы только при помощи произвольных – теологических, метафизических, естественно-правовых и т.д. – предпосылок, которые в современном обществе и науке не имеют больше общей обязательности. Но, прежде всего категория «социальная справедливость» из-за своей неясности использовалась бы для оправдания любых групповых интересов.

Мы определенно разделяем эти аргументы. Однако вместе с тем еще не решена проблема, которая указана в этом – признаем, неясном – понятии. Хотя результатами распределения нельзя управлять напрямую и в каждом отдельном случае они всегда зависят также от удачи и случая, но это не значит, что на них нельзя оказывать влияние.

Г. Бреннан и Е.М. Бюкенен распространили новое предложение по разумной реконструкции понятия «справедливости»[43]. Не делая это явно, они исходили из старого определения справедливости, из «suum cuique» («каждому – свое»). «Справедливым» является любое поведение, которое удовлетворяет обоснованным ожиданиям, «suum». Ожидания восходят к правилам, институтам, ведь смысл правил, институтов состоит именно в том, чтобы стабилизировать и гарантировать взаимные поведенческие ожидания[44]. «Справедливость» является разумным понятием только «внутри правил», и, таким образом, предполагает наличие правил.

Но проблема «социальной справедливости» состоит как раз в оценке таких правил. Бреннан и Бюкенен решают эту проблему, конструируя для (моральной) оценки правил другие, а именно вышестоящие правила, метаправила. Они используют представление об иерархии правил и достигают этим того, что «справедливость», с одной стороны, приобретает точный смысл – соответствие правилам, удовлетворение обоснованным ожиданиям, и с другой стороны, правила и институты также могут быть проверены на их справедливость. Вместе с тем они избегают как Сциллы, догматического усвоения определенных результатов, профилей распределения как измерений справедливости, так и Харибды, изъятия у этической критики правил с эволюционно-теоретическими фигурами аргументации как просто «эффективных, поскольку существующих». Точки зрения, оценки для правил должны реконструироваться, таким образом, снова как правила, как метаправила; вместе с тем эта концепция «социальной справедливости» основана, в конечном счете, на фиксации институтов в основополагающем конституционном договоре в демократии, причем те, кого это касается, сами и совместно определяют, исходя из каких нормативных точек зрения они хотят обращаться друг с другом. «Внешний» критерий справедливости стал исторически невозможен[45].

2.3 Проблемы современных рыночных экономик

До сих пор нами были проработаны логика рыночной экономики и социальной рыночной экономики, а также ее этическое обоснование. С целью аргументации необходимо было допустить при этом, что они функционируют в соответствии со своими собственными экономическими и этическими требованиями: только так можно показать, в чем парадигматически состоит нравственное качество рыночной экономики (соответственно, социальной рыночной экономики) и на что нужно, следовательно, обратить внимание при этической оценке существующих рыночных экономик. Результатом явилось то, что необходимо прежде всего рассматривать институциональную систему, а не непосредственные мотивации действующих в конкурентной борьбе.

Реально существующие рыночные экономики, конечно, имеют проблемы, слабости и недостатки. Здесь мы рассматриваем проблемы прежде всего с точки зрения экономической этики. Тем не менее, поскольку нравственное качество рыночной экономики зависит в значительной мере от экономического исполнения функций – целью является благосостояние всех как обеспечение свободы всех – и, во всяком случае, вообще не может определяться отдельно от нее, мы начнем с экономических ошибок, недостатков и проблем.

Анализ проблем рыночных экономик актуален, в особенности, исходя из исторических причин.

C 1989 года началась новая эпоха мировой истории. Из-за внутренних сложностей социализм разрушился как общественная и экономическая система, западные демократии с рыночными экономическими системами показали себя как далеко превосходящие. Многие либералы понимают это развитие как впечатляющую победу свободы над несвободой. Отсюда речь для них идет только о заимствовании западного государственного и экономического порядка другими государствами в мире. Нельзя не видеть сдержанных чувств триумфа тех, кто всегда это знал.

В противоположность этим точкам зрения мы считаем, что крушение социализма не должно быть понято как безоговорочное подтверждение собственного пути. Скорее отсюда появляется обязательство, наступательно браться за действительно значимые вопросы для будущей судьбы человечества, не позволяя себе двигаться дальше к политически и теоретически ложного противостояния холодной войны. Это означает, устранить «ножницы в голове» и реформировать основные понятия либеральной социальной философии, теории общества и экономики таким образом, чтобы можно было проанализировать будущие проблемы человечества с надеждой на успех и возможно даже подойти ближе к их решению. Один из представителей современного либерализма, лауреат Нобелевской премии Ф.А. фон Хайек еще в 1960 году, но до сих пор не понятый некоторыми потомками, раскрыл концептуальные слабости традиционной либеральной политической философии и направил на верный путь новое переосмысление ее основных понятий. Но уже год спустя он чувствует, что вынужден снова «догматически» и «доктринерски» защищать либеральную свободу, чтобы избежать любой видимости уступок по отношению к социализму: холодная война снова перекрыла путь теоретически новому начинанию[46].

По единодушному мнению многих известных ученых, рыночные экономики Запада в том виде, как они представлены в современности, не в состоянии справиться с будущими проблемами человечества, такими как голод и нищета в большой части мира, угрожающий рост населения, грозящая миграция бедности, разрушение окружающей среды, войны и вооружение, а также безработица. Предпосылкой для успешной стратегии преодоления этих проблем является их основательный анализ. Причем мы должны ограничиться основополагающими чертами. Хотя мы будем различать четыре круга проблем, нам не удастся избежать определенных пересечений: обстоятельства естественно взаимосвязаны.

2.3.1 Прегрешения против рыночной экономики

От «грехов» можно освободиться, и по этой причине мы выбрали это слова для обозначения первого комплекса проблем. Суть "прегрешений против рыночной экономики" можно узреть в том, что во многих сферах существующих рыночных экономик слишком мало рынка и слишком мало конкурентной борьбы. В особенности здесь следует назвать многочисленные старания защитить себя от способствующей благосостоянию конкуренции, образовывая монополию, которая усложняет выход на рынок новых конкурентов и в общем пытается всеми средствами остаться на достигнутых позициях; такие старания часто допускаются государством, а иногда даже активно поощряются (крупные слияния под обозначением "свадьбы слонов"). Далее следует назвать многочисленные и часто ненужные государственные регулирования в различных отраслях хозяйства. В связи с этим наибольшие проблемы представляют дотации и протекционизм.

Среди дотаций В.А. Йор различает дотации на поддержание, адаптацию и структурирование. С экономико-политической точки зрения в сущности оправданы только дотации на адаптацию, т.е. временная помощь для приспособления к новому общеэкономическому развитию; по идее дотации на адаптацию содействуют структурному изменению, на котором основано наше благосостояние. Дотации на поддержание, напротив, препятствуют структурному изменению, поддерживая отрасли экономики, которые более нежизнеспособны. Дотации на поддержание претендуют на то, что государство знает лучше, чем частные лица, куда направляется или должно направляться экономическое развитие; однако в отношении существования этого важного знания государства существуют – мягко говоря – основания. По оценкам на 1984 год около двух третей выплаченных дотаций были чистыми дотациями на поддержание: за счет общественности организованные заинтересованные группы добиваются гарантий получения доходов и стабильности для определенных экономических отраслей, таких как сельское хозяйство, уголь и сталь, верфи, здравоохранение и многие другие. Абсолютная величина дотаций постоянно увеличивается в Федеративной Республике Германии (1991: 98,9 млрд. ДМ), тогда как их доля в валовом национальном продукте остается относительно постоянным 2,5 %[47].

Протекционизм пытается при помощи пошлин и, что сегодня важнее, бестарифных препятствий торговле защитить определенные отечественные отрасли экономики от международной конкуренции, в особенности из так называемых стран с низкой заработной платой. С одной стороны, протекционизм вредит потребителям, которые при открытых границах могли бы купить желаемый продукт дешевле; с другой стороны, что особенно важно, вредит производителям в третьем мире, которые из-за протекционистских мер промышленных стран не могут экспортировать свои продукты и не могут также оплачивать свои долги. Протекционистская практика различных типов составляет суть того, что имеется ввиду под фразой «крепость Европа».

Если задать вопрос о причинах этих прегрешений против рыночной экономики, в литературе различаются два направления. Направление, которое в особенности превалировало в 80-е годы, объясняет прегрешения такого вида влиянием организованных заинтересованных групп. Представителем этой точки зрения можно назвать М. Олсона, который придерживается тезиса, что правительства западного мира с течением времени все больше попадают в западню организованных заинтересованных групп, которые умеют добиваться для себя выгодных регулирующих мер законодательного и прочего вида за счет общественности; эти меры практически всегда существуют для защиты от конкуренции. Речь идет о «rent-seeking society“, т.е. таком обществе, которое в значительной степени характеризуется тем, что организованные заинтересованные группы стремятся к рентным доходам, т.е. общеэкономически непродуктивным доходам от перераспределения, и используют свои ресурсы для оказания влияния на политические процессы в свою пользу[48]. В противоположность этому инвестиции в экономическое повышение производительности через рынок принесли бы пользу также общественности, потребителям.

Второе исследовательское направление объясняет прегрешения этого вида интересами политиков и бюрократии. Политики стремятся к переизбранию, к признанию и влиянию, бюрократия – к власти и расширению ее компетенции[49].На основании этой логики доходит до все более сильных вмешательств в государство, например, в форме регулирований и „тонкого управления“ и пр. Бремени структурного изменения пытаются по возможности избежать или скрыть, ибо они стоят голосов избирателей: хотя дотации и протекционизм вредят потребителям, но в каждом отдельном случае это так незаметно, что относительно безвредно для голосов избирателей; в остальном протекционизм вредит загранице, Третьему миру, что в большинстве случаев вообще не влияет на голоса избирателей. Напротив, голоса избирателей и признание приносят такие действия, когда политики и бюрократия добиваются видимых особых преимуществ для отдельных групп.

Оба исследовательских направления не должны быть взаимоисключающими. Исследование едино в том, что основные причины этому в том, что в определенном смысле рыночной экономике и демократии изнутри грозит эрозия. Поскольку этика, экономическая этика должна всегда брать в качестве точки отсчета и измерений своей оценки общественность – а именно, включая все отдельные группы, – то этическое отношение к подобной практике – однозначно.

Также как благо-состояние не зависит от благо-склонности действующих актеров, так и экономисту и, по возможности, экономическому этику запрещается, исходя из методических причин, объяснять плохие общеэкономические результаты экономики, пронизанной властью монополий и политиков, злыми мотивами действующих актеров или недостатками их характера. Их объясняют скорее не преднамеренными результатами действий, которые имеют намерением нечто совсем другое, но при данных правилах приносят такие в целом нежеланные результаты. Если начать таким образом, то нужно видеть причину в институциональных недостатках. В мире организованных интересов, которые конкурируют друг с другом, падают жертвами те интересы, которые на основании своих структурных проблем плохо и вовсе не организуемы, т.е. интересы меньшинства, но также и потребителей. Олсон говорит о «забытых группах - которые молча страдают»[50]. Всеобщему благу можно служить только тогда, когда или все интересы одинаково представлены в соответствии с концепцией плюрализма, что скорее невероятно, или когда организованные заинтересованные группы на пути коллективного самообязательства дистанцируются от определенной, в особенности чисто перераспределительной деятельности, что также близко к невероятному. За исключением научного просвещения, у нас нет более эффективного инструмента для ограничения продолжающихся попыток взаимной эксплуатации. В рыночных экономиках Запада отсутствует механизм для установления и продвижения самообязательств, хотя они – это парадокс структур дилеммы – были бы выгодны для всех групп. Налицо сложные структурные проблемы политического процесса.

В этих теоретических рамках можно объяснить и оценить также в высшей степени своеобразные коалиции, как, например, коалицию между работниками стальной промышленности и фермерами в ситуации запланированного закрытия стального завода в Рейнхаузе. Логика такова: как сегодня должен быть закрыт стальной завод, так и в скором времени следует рассчитывать на банкротство крестьянских хозяйств[51]. В данный момент европейские и в особенности немецкие и французские фермеры с успехом борются против минимальной либерализации мирового аграрного рынка в рамках Уругвайского раунда ГАТТ – в ущерб потребителям в Германии и в ущерб сельскому хозяйству Третьего мира. Аграрная политика ЕС даже не чурается дотирования сбыта излишков в Третьем мире, чем разрушает местное сельское хозяйство.

Rent-seeking-подход раскрывает значительные функциональные слабости сегодняшних рыночных экономик, которые нередко в высшей степени существенны с этической точки зрения. Однако этот теоретический подход применим только частично: он не в состоянии разъяснить, что союзы также производят работу в интересах общественности; такими достижениями являются: информация, компетентность при представлении законов, экономия расходов на сделки, поддержание и сохранение социального мира и пр. Речь снова идет о том, чтобы точно исследовать, как нужно регулировать компетенции союзов, чтобы они делали свой вклад во всеобщее благо, не имея возможности причинять вред этому всеобщему благу в пользу интересов групп. Заинтересованные группы должны быть защищены (структурная политика) – в пользу долговременного собственного интереса – или защитить себя самостоятельно (самообязательство) от таких компетенций, которые посредством логики структур дилеммы почти неизбежно ведут к ущемлению всеобщего блага. Такими регулирующими мерами необходимо управлять нейтрально по отношению к рынку. Отказ от игры против правил можно требовать от группы только тогда, когда существует достаточная защита, обеспечивающая, что игра против правил другой заинтересованной группы (также) запрещена.

2.3.2 Отказывание рынка: общественные блага

За последние 30 лет категория "отказывание рынка" сделала значительную карьеру[52]. Существует три важные теоретические традиции, в которых раскрывается указанная проблематика. Теория общего благосостояния говорит об "отказывании рынка" на основании (достойных упоминания) "внешних эффектов"; под этим подразумеваются эффекты, которые, исходя из рыночных процессов между двумя действующими актерами, сказываются на третьих лицах, не влияя - положительно или отрицательно - на рыночные цены. Теория групп говорит об "общественных благах" и "поведении free-rider", а теория игр концептуально рассматривает проблематику как дилемму заключенного с "главными свидетелями" или "нарушителями". Мы не можем здесь подробнее остановиться на порой значительных теоретических различиях.

Отказывание рынка возникает при производстве "общественных благ". Общественные блага характеризуются тем, что от их потребления никто не может быть исключен, в то время как в частных благах не обладающие ими могут быть из потребления исключены. Частными благами являются, например, автомобиль, костюм; к общественным благам относятся, например, внутренняя безопасность, внешняя безопасность, экономический порядок, чистый воздух. Это различие может выглядеть в начале как академическая игра. Однако оно оказывается проблемой серьезного системного значения, если рассмотреть различные последствия структуры стимулов.

Поскольку в частных благах не обладающие ими могут быть исключены из потребления, то они сами должны заработать это благо, если хотят его потреблять, они должны сами для этого внести вклад. Совершенно по-другому обстоит дело с общественными благами. Поскольку отдельный человек не может быть исключен из потребления таких общественных благ, как чистый воздух, он рассчитывает на то, что будет потреблять это благо, не внося своего вклада в производство этого блага. Поскольку эта логика действительна для каждого отдельного человека, то в теории можно придти к тезису, что общественные блага не производятся спонтанно посредством рынка или производятся в недостаточных количествах[53]. Каждый отдельный человек ведет себя согласно максиме: Hannemann, geh' du voran![54]

Один пример: до тех пор, пока установка катализаторов на автомобили не была ни обязательна по закону, ни давала налоговых преимуществ, у каждого был соблазн не устанавливать катализатор исходя из следующих соображений: если он один установить катализатор, то это будет стоить ему ощутимо много денег, что ощутимо не улучшит качество воздуха; если же другие тоже будут участвовать в этом и установят катализаторы, то это улучшит качество воздуха, но теперь он может сэкономить ощутимо много денег, если не установит на свой автомобиль катализатор. Ведь его небольшой вклад в загрязнение ощутимо не ухудшит воздух.

Даже если отдельный человек на основании моральных мотиваций чувствует себя обязанным внести свой вклад в создание общественного блага, это не имеет успеха, ибо он может эксплуатироваться другими, которые не удовлетворяют таким моральным требованиям. От этой эксплуатации он может защититься, только приняв разрушительную логику аргумента и также воздерживаясь от своего вклада. Снова на языке спорта: люди в среднем не являются врожденными нечестными игроками. Но если другие посредством нечестной игры получают выгоду, они прибегают, если нет судьи, к средствам взаимной нечестной игры: они едва ли могут иначе.

В производстве общественных благ налицо «отказывание рынка» в том смысле, что они не могут быть созданы рынком или создаются в недостаточном количестве. На языке экономики общего благосостояния частная и общественная смета расходов систематически откланяются друг от друга: отдельный человек следует частной смете расходов и готов чрезмерно использовать окружающую среду, пока она имеет низкую цену или не имеет ее совсем. На языке теории игр действующие актеры при создании общественного блага находятся в условиях дилеммы заключенного, когда каждый вынужден на главного (потенциального) свидетеля реагировать присваиванием себе роли главного свидетеля, если он хочет избежать индивидуального плохого положения, в которое его могут поставить и ставят другие.

Экономика в последние сто лет преимущественно, если не почти исключительно, занималась частными благами, которыми торгуют на рынке и в большинстве случаев пренебрегала проблематикой общественных благ. Этот факт должен в значительной мере быть ответственным за то, что мы имеем огромные глобальные проблемы именно в тех сферах, в которых экономика говорит об «общественных благах» или о благах с общественным характером: угрожающая динамика населения, разрушение окружающей среды, слабое развитие и голод в Третьем мире, затяжная безработица и гонка вооружений.

При этом следует принимать во внимание, что квалификация блага как «частного» или «общественного»основано не на качествах свойственных благам, а зависит от институционального развития, в котором эти блага производятся и предлагаются. Самым известным примером является альменда (альмендная община в средневековой Европе), т.е. находящаяся в общей собственности деревни земля, которая была позднее переведена в частную собственность[55]. Международные договоренности о квотах ловли рыбы являются приватизацией общественной собственности также как и – временная – защита патента на изобретения, которые без этой защиты были бы благом, из использования которого никого нельзя было бы исключить. Только при помощи этого институционального перевода общественного блага в частное благо был если не разбужен, то экономически премирован знаменитый изобретательский дух, с соответствующими последствиями для ресурсов, которые сегодня инвестируются в изобретения. Этот тезис, возведенный в ранг вопроса будет звучать так: Никто не инвестирует, когда другие получают доходы. Или: кто будет сеять, когда другие собирают урожай?

«Отказывание рынка» заложено во взаимосвязи проблем коллективной природы. В конечном итоге здесь могут быть только коллективные решения. Призывы к индивидуумам и их совести являются принципиально недостаточными, ибо те, кто этим призывам следуют, могут эксплуатироваться другими. И даже больше: эксплуатируемость моральных типов поведения приводит к эрозии морали, ибо отдельные лица (предприятия) не позволяют делать этого в течение долгого времени. Для таких структур проблем действительно предложение: «conscience is self-eliminating» («совесть самоустраняема»)[56]. Моральные намерения нуждаются в условиях современной экономики и общества – как изобретения и другие хорошие идеи – в институциональной защите и гарантиях, чтобы быть действенными.

Вместе с тем, имеется вновь в принципе только одна единственная возможность решения, коллективное самообязательство, которое всем приносит преимущества. Однако оно может принимать две в корне различные организационные формы: можно либо коллективно устанавливать правила, которые одинаково, т.е. нейтрально относительно конкурентной борьбы, обязывают всех действующих актеров, либо можно попытаться в будущем частным образом назначить расходы и выгоду от действий, т.е. ввести частные права на распоряжение, как для альменды или изобретений. Инвестиции отдельных людей не могут эксплуатироваться другими на основании частной собственности на ресурсы: на этом основывается смысл и оправдание частной собственности. Но при этой второй возможности можно сразу увидеть, что приватизация восходит к коллективным решениям[57], так что можно заостренно сформулировать: «частность» частных благ сама является общественным благом»[58].

Коллективные проблемы показанного типа возрастают в современных обществах. Это имеет прежде всего две причины. Во-первых, динамика населения позволила людям слиться, способы поведения в части мира отражаются во всем мире (окружающая среда, климат, войны, нищета). Во-вторых, мир политически и экономически все более сливается в единый мир, что с одной стороны, имеет значительные преимущества в продуктивности, но, с другой стороны, увеличивает взаимную зависимость. Возникшие таким образом коллективные проблемы решены только относительно: все глобальные проявления кризисов нашего мира являются коллективными проблемами такого типа, требуют новых специальных решений. При таких структурах ожидать естественного возникновения рыночных решений также глупо, как и апеллировать к совести каждого, поскольку на основании структуры проблемы плохой пример становится уроком.

Не случайно, что именно здесь и находятся фундаментальные проблемы современных обществ. Пренебрежение коллективными проблемами со стороны экономики, также как и порожденное холодной войной подозрение тех, кто занимается коллективной деятельностью, в «коллективизме» могут принести реальные последствия угрожающего вида и угрожающих размеров. После окончания холодной войны экономика имеет свободные руки для того, чтобы в программно либеральной концепции (а) заняться коллективными проблемами и (б) в создании теории особо подчеркнуть мысль, что частная собственность, частность, и даже индивидуум восходят к коллективным договоренностям и коллективным предписаниям, и основано на них. Е.М. Бюкенен моделирует взаимосвязь так, что коллективная деятельность системно имеет преимущество перед индивидуальным действием, ибо последнее конструируется только из коллективного действия, и что однако – парадигматически – в коллективном действии каждый отдельный имеет право вето: так он регулирует взаимную зависимость друг от друга индивидуумов и общества. Для политической философии это вытекает в преимущество теории демократии перед теорией индивидуальной свободы; такая теория демократии существует в либеральной социальной философии до сих пор только у Бюкенена и его последователей[59].

Резюме: проблемы, связанные с организованными заинтересованными группами и отказыванием рынка преодолеваются посредством коллективного самообязательства. Необходимо разъяснить преимущества этой стратегии для общественного сознания и разработать процесс для введения таких коллективных самообязательств.

Предположим, что удастся, посредством соответствующих коллективных самообязательств избежать прегрешений против рыночной экономики и решить коллективные проблемы человечества и таким образом привести рыночную экономику в полному расцвету: это все еще – или только тогда – сохраняло бы большой комплекс проблем, к которому мы сейчас обратимся.

2.3.3 Цена рыночной экономики

Переход от досовременных обществ к современному и установление системы рынка и конкуренции принесли с собой основательные изменения. Е.А. Шумпетер понимает рыночную экономику как "процесс созидательного разрушения"[60]. В условиях конкурентной борьбы никто не может успокоиться на достигнутых позициях. Лучшее - враг хорошего, и бездействие означает шаг назад. Тем самым постоянные структурные изменения с перестройкой производства, закрытием предприятий и банкротством с соответствующим высвобождением рабочих сил являются не производственным несчастным случаем рыночной экономики, а условием благосостояния всех и вместе с тем свободы всех. Рыночная экономика крайне выматывающая система в этом смысле. Она постоянно выдвигает отдельным людям требования по адаптации. Мобильность во всех вариантах - региональная, профессиональная, производственная, духовно-эмоциональная (постоянное обучение) - обязательна со всеми последствиями для семьи и круга друзей, доходов, жилищной ситуации и т.д. Растущая интернационализация дает развитию новый толчок, и этого не избежать даже тем, кто остается дома, ибо они вынуждены ориентироваться на свободу передвижения в мировом сообществе и тем самым на миграцию. Эти и подобные проблемы обсуждаются в дискуссии о "мультикультурном обществе".

Поскольку модернизационный процесс значительно увеличивает пространство для свободы всех отдельных людей, он не является кандидатом к отставке: New Age и фундаментализм, которые хотят назад к романтической непосредственности, не представляют собой альтернативу. Таким образом, основополагающим вопросом остается, как люди могут проделать огромную работу по адаптации, окончательно не сломавшись под ней экономически, физически и психически. Или по-другому: при каких условиях люди могут дать свое свободное и обоснованное одобрение такой изнуряющей экономической системе?

Этот вопрос имеет два измерения: экономическое и духовно-психическое.

Экономическое измерение этого вопроса в принципе разработано социальной рыночной экономикой. Только если пострадавшие от структурного изменения будут приняты во внимание и получат новый шанс, люди смогут дать свое одобрение такой системе также при условии, что возможно однажды это коснется их самих. Это основная идея социальной политики, которая в социальной рыночной экономике не только гарантирует прожиточный минимум, но и сводится к активному (повторному) присоединению всех пострадавших в обществе[61].

Насколько хорошо экономическое измерение проблематики решается в социальной рыночной экономике, настолько же мало удовлетворены духовно-психические требования, которые встают перед людьми каждый день.

В основании развития находится углубление разделения труда. Уже А. Смит видел ее проблемы. Молодой К. Маркс относительно разделения труда говорил об "отчуждении" людей в капиталистических обществах. С тех пор современные либеральные экономисты приняли это понятие: Д.С. Норт констатирует фрагментацию мира на миры вследствие глубокого разделения труда и функционального дифференцирования и обсуждает связанные с этим проблемы[62].

Речь идет не только о том, что отдельные люди не понимают комплексных связей современной экономики. Проблематика уходит глубже, коль скоро многие в своей деятельности более не могут найти "смысла", ни трансцендентного, ни морального: в функционально дифференцированных субсистемах ни Бог, ни мораль непосредственно не играют в конкретном выполнении действия никакой роли. Таким образом, дальнейшие традиционные само собой разумеющиеся действия, как право, культура, обычаи и приличия теряют свою безоговорочную действенность, они находятся - в принципе постоянно - в отстранении. Отдельный человек попадает под прессинг обоснования и принятия решения, ибо традиционные навыки, начиная с воспитания, должны быть ликвидированы и вопросы теперь должны решаться осознанно. Следующие и более крупные проблемы ориентации, также несущие в себе опасности, порождают производимые современной наукой крупные риски.

На отдельного человека в таком мире направлены самые различные и противоречивые требования. Один и тот же индивидуум должен быть: эмоционально любящим отцом семейства, трезво расчетливым, ориентированным на успех в конкурентной борьбе предпринимателем, который должен уволить работника, членом церковного общества или партии, к которым принадлежат также его конкуренты или уволенные работники, и пр. Все это приводит к огромным проблемам ориентации. В особенности мораль, которую мы усваиваем в родительском доме, в детском саду, в школе, в церкви и партиях нельзя более практиковать в условиях рынка и конкуренции: как отдельный человек в качестве личности должен осознать то, что конкуренция более солидарна, чем разделение, если функциональные связи современной экономики в какой-то мере понятны только социологу?

Морально чувствительные современники опасаются, что функциональные императивы экономики с рынком и конкуренцией все больше подчиняют также те социальные отношения, в которых должны иметь силу гуманность и солидарность, эмоциональное расположение и доброта. Ю. Хабермас выражает феномен кризиса современного общества как "колонизацию житейского мира" экономикой[63]. Он наблюдает это в особенности в социальных отношениях, в искусстве, в системе воспитания, в политике. Тенденция к экономизации приводит, по его мнению, на индивидуальном уровне к социальной недостаточности, разочарованию, неврозам и на общественном уровне - к отчужденности, разрушению окружающей среды, насилию, ненависти к иностранцам, наркотикам и неуправляемости. Государство всеобщего благосостояния, как оно развилось из созданной социальной политики, по мнению Хабермаса не решает эти проблемы: он понимает его скорее как всего лишь внешнюю компенсацию или как заменитель удовлетворения, который не укрепляет, а препятствует становлению общественной и частной идентичности отдельного индивидуума[64]. Косвенные доказательства для своего прогноза Хабермас находит в "изменении ценностей", в привлекательности альтернативных форм жизни, в феминизме, в критике социально-экономического роста, в активности Третьего мира и в проблеме избыточного проникновения правового начала социальных отношений от школы до благотворительности.

Ф.-К. Кауфман[65] интерпретировал тенденцию перевода в монетарно регулируемые рыночные отношения прежде прямой социальной помощи в семье и соседям как продолжающуюся эрозию непосредственного потенциала солидарности общества. Также как и Ю. Хабермас, он не хочет возвращаться в традиционные структуры, но он выставляет в качестве довода то, что современное общество зависит от постоянного притока непосредственного потенциала солидарности, о чем нужно заботиться соответствующим, подходящим для современной ситуации способом. Вопрос о том, как мы, с одной стороны, можем развивать этот потенциал солидарности у детей и, с другой стороны, хотим преодолеть трансформацию, от которой нельзя отказаться в институциональной организации, кажется - как и в педагогике Л. Кольберга[66] - не решенным.

К этому добавляется еще один аспект: люди учатся тому, как они посредством "экономического" поведения могут получить преимущества, не только на основании "реальных обстоятельств", но и также благодаря дальнейшему распространению экономической теории[67]. Связанные с этим проблемы тоже не решены. Мы только считаем, что часто встречающаяся точка зрения, что нельзя слишком далеко распространять просвещение о взаимосвязях, в корне неверна: больше не существует дороги назад в рай; терапия может состоять лишь в большем просвещении.

Процесс модернизации в целом и в особенности установление и развитие современной экономики требуют от людей заплатить высокую цену. С этими проблемами можно обращаться ответственно только в том случае, если проводить основательный, беспристрастный и неидеологический анализ. Это действительно тем более, что только работоспособная рыночная экономика в состоянии прокормить больше пяти миллиардов - скоро уже восьми миллиардов - людей. Если не хотеть оставить умирать от голода сотни миллионов людей, остается только быстро перенять формы рыночной экономики - с неизбежным последствием: тяжелым культурным шоком. Экономисты при всем профессиональном оптимизме по отношению к управляемости общественным развитием не должны забывать того, чего рыночная экономика требует от людей.

2.3.4 Международные проблемы

В этой книге речь идет о реализации моральных норм и идеалов в условиях современных рыночных экономик. Это является структурной проблемой. Поэтому мы могли и в этом разделе аргументировать согласно структуре внутренних проблем рыночной экономики: дефициты в международном контексте мы повсюду упоминали в примерах. За этим стоит точка зрения, что рыночная экономика или социальная рыночная экономика представляет собой также для порядка международных отношений лучший из известных до сих пор вариантов, и что проблемы внутри государств Третьего и Второго мира, а также в международных (экономических) отношениях в принципе имеют ту же структуру, что и внутренние проблемы рыночно упорядоченных экономик и государств. Тем не менее мы хотим, даже ценой грубого упрощения, расставить некоторые акценты в отношении международных связей, тем более что общественность часто обвиняет в сложившемся в Третьем мире неблагоприятном положении рыночную экономику или "капитализм". Мы не можем однако рассматривать проблему перехода к рыночной экономике более углубленно.