О.В. Ананьев

Христианский гуманизм — необходимость единения

Оп.: Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве В.С. Соловьёва. Материалы международной конференции 14-15 февраля 2003 г. Серия “Symposium”, выпуск 32. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. С.164-167.

http://anthropology.ru/ru/texts//ananjev/solovjev_25.html

[164]

Владимир Соловьёв — философ fin de siecle, вдохновенный провозвестник нового времени, опередивший само время на столетия, давший нашему времени концепцию христианско-гуманистического мировоззрения и принципиальную программу ее осуществления в жизни. Имея вневременные онтоэкзистенциальные характеристики, его концепция стала фундаментом русского духовного ренессанса, постреволюционного «новоградского» проекта всемирного воссоединения «града земного» и «града небесного». Стремление к ее воплощению легко обнаружить в аджонаменто — курсе католического обновления и экуменического объединения церквей, выраженного, в частности, в решениях II Ватиканского собора (1962-1965 гг.). По нашему мнению, христианский гуманизм Соловьёва и сегодня предстает настоятельной жизненной необходимостью и единственной гарантией выживания человеческой цивилизации.

По Соловьёву, христианство было рождением нового, духовного человека, и о противопоставлении его гуманизму не могло быть речи. Собственно, именно христианство с предельной определенностью выразило идею надсубъектности личности в ее устремлении к божественному началу в себе, которое есть внутренняя нравственная работа сознания и воли, «не связанная с просвещением, не зависящая от него и не уничтожаемая им» [1]. Христианство утвердило принцип духовной нередуцированности личности и ее изначальной открытости миру, в которой истина Бога обнаруживает себя не в «тексте», а деятельной вере, любви и равноправном сотрудничестве с другими людьми, где только в единении нравственного, познавательного и практического отношения к миру раскрывается целостность божественной правды человека.

Однако в процессе разделения церквей и усложнения социальной организации христианство и гуманизм все более отдалялись друг от друга, становясь чуждыми и даже враждебными. В своей односторонности историческое христианство забыло, что Бог един и всечеловечен и выродилась в отвлеченные догматы умозрительной, недеятельной и официозной религии, или в «религию личного бога» и «признанного произвола», ведущих к актуализации в обществе явлений паранормального иррационализма. Гуманизм без христианства стал явлением внешнего, утилитарного воспитания, приобрел воинственный характер борьбы за свое идеологическое господство и встал на путь самоотрицания.

[165]

Светский гуманизм, возникая вместе с отделением культуры от религии и становясь идеологией ее самоутверждения, пожелал превратить религию в одно из частных ее определений. Однако такие поползновения всегда были ограниченными, ибо собственного смысла культура не имеет, являясь только «орудием блага всех» системой средств гуманистического проявления вечных, религиозных ценностей в их исторически специфическом преломлении [2]. Хотя без культуры религия мертва, но без религиозных оснований культура легко вырождается в антикультуру и антигуманизм.

Считая разлад между религией и гуманизмом, между священным и мирским «ложным и пагубным», правомочным только во временном контексте истории человечества, Соловьёв настаивает на необходимости преодоления их разрыва в идее мирового христианства, как «идеи построения Царства божьего на земле» [3]. В этом «богочеловеческом» и «общем деле» нуждаются все мировые религии и в этом принципиальная возможность их соединения в единую веру, когда религия придает человеку надисторическую цель и смысл деятельности, а гуманизм через культуру дает средства реализации этого смысла. По Соловьёву, христианство и гуманизм находятся в естественном и дополняющем друг друга единстве в борьбе против античеловеческих тенденций как в одеждах партикулярного религиозного фанатизма, так и просветительского радикализма, всегда готовых ввергнуть человечество в состояние религиозных и социальных войн.

Определяя христианство в качестве всемирной религии, Соловьёв исходит из того, что оно изначально личностно и социально, что оно «прямо поставило перед человеком его абсолютный идеал, дало ему окончательную задачу для собственной работы» [4]. Его христианство принципиально внеконфессионально, не привязано к догматам, таинствам, обрядам, являя «живое учение о живом Боге», которое постоянно обновляется в «нравственном деянии», в «любви и сострадании к людям». Поэтому христианство обладает и обнаружило те сущные признаки, которые наделяют его силой духовного авторитета и делают живым источником универсальной морали и культурного обновления единого человечества. В то же время это не есть переход к новой системе религиозных ценностей, а лишь изменение их структуры и артикуляций, ставящие задачу «очеловечивания человека» прямым утверждением божественных, абсолютных и предзаданных идеальных норм в жизнь. В становлении церковного всеединства выражается, по Соловьёву, процесс «положительной интеграции», обнимающий «все содержание религиозного развития» на основе не «спорных прав», а «бесспорных обязанностей» их «взаимного оправдания». Этот процесс можно уподобить «новой положительной реформации и исцеления разделенных церквей» [5].

Таким образом, христианский гуманизм утверждается в двуедином процессе духовного и социального преобразования мира. В духовном аспекте он предстает высшим синтезом религиозного мироощущения и гуманистического

[166]

понимания божественных начал бытия, результатом духовных интенций, укрепляемых разумом и требующих своего осуществления. В социальном плане это означает переход от человека сущего к человеку должного, способного к личному самоотрицанию и самоограничению в деятельной христианской любви к людям и человечеству. Это станет переходом к «христианскому обществу» «солидарному действию для общего блага». Конечно, построение наилучшего социального порядка для «общего блага» является только средством спасения души, но одинаково плохо, когда западная цивилизация, озабоченная этим средством, часто забывает о цели, а в России, думая о цели, пренебрегают условиями и средствами ее достижения [6].

Соловьёв равно критически относится к идеям «экономического, уравнительного социализма» и западного «антихристианского» гражданского общества. Социализм, предвидит он, «достигнув победы, увидит бесплодность этой победы», свою собственную несостоятельность, невозможность основать согласный правильный общественный строй, осуществить правду на основе условного, преходящего бытия» [7]. Гражданское общество как «самоуверенность и самоутверждение человеческого разума в жизни и знании есть ненормальное явление, это есть гордость ума … второе искушение … (в котором — А.О.) … царство разума окончилось диким хаосом бессилия и насилия» [8]. В целом, всю предшествующую историю Соловьёв рассматривает как эпоху «отрицательной социальности» и переходного состояния к новой «положительной социальности», утверждения истины христианства не отвлеченно и теоретически, а в качестве нормы действительности и закона жизни. Это общество, в котором люди и народы подчиняют свои эгоистические интересы принципу нравственного порядка и которое обеспечивает каждому из своих членов достойное существование [9].

Концепция Владимира Соловьёва, развиваемая им в период так называемой «теократической утопии», конечно, содержит целый ряд противоречий, так и не получивших своего разрешения. Кроме того, она не учитывает фактора относительной самостоятельности и самодеятельности разных сфер общественной жизни и ее институтов, а также нелинейность хода исторического прогресса. Его оптимизм в отношении духовной стороны жизни человека и общества определенно завышен, т.к. исходит не из анализа границ подвижности действительности и ее реальных альтернатив, а из высших целей и добродетелей, которые свойственны святым, но не обычным людям. Его видение Церкви в качестве основной связующей силы человечества не имеет ни логического, ни исторического доказательства, а потому смотрится произвольным и утопическим постулатом.

Однако начавшие эсхатологический период творчества Соловьёва «Три разговора» не перечеркивают содержания христианского гуманизма, а только предупреждают о грозящих ему опасностях. Христианский гуманизм является мировоззрением, широким и открытым духовным воспитательным движением,

[167]

стоящим над любыми догмами, партиями и общественными направлениями; как мировоззрение и широкое духовное течение, объединяющее народы, христианский гуманизм может быть новой Библией нового человечества. Примечания

[1] Соловьёв В.С. Публичная лекция, читаемая профессором Соловьёвым в Кредитном обществе / Соч. : В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 40. Назад

[2] Соловьёв В.С. Народная беда и общественная помощь / Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 376. Назад

[3] Соловьёв В.С. Из философии истории / Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 341. Назад

[4] Там же. С. 334.. Назад

[5] Соловьёв В.С. Самосознание или самодовольство / Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 600. Назад

[6] Соловьёв В.С. Чтения о богочеловечестве / Соч.: В 2 т. Т. 2. С.15. Назад

[7] Там же. С. 164. Назад

[8] Там же. Назад

[9] Соловьёв В.С. Социальный вопрос в Европе / Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 449, 445.