Эдуард Хлысталов
Оп.: ж-л "СЛОВО" № 4, июль-август 2002 г.
Эдуард Александрович Хлысталов родился в Москве. Родители репрессированы.
С 1947 года — слесарь Мосгаза. Служил в армии. Окончил вечернюю среднюю школу,
вечерний юридический институт, высшие курсы Академии МВД СССР. С 1963 года — следователь
Октябрьского района Москвы, старший следователь Главного управления внутренних
дел г. Москвы. Инспектор Политического управления МВА СССР. Полковник милиции.
Автор многих публицистических статей, лауреат и дипломант ряда литературных и
журналистских конкурсов, член Союза писателей России.
24 марта 1906 года к владелице дачи в Озерках (ближайшем пригороде Санкт-Петербурга)
явился господин Иван Иванович Путилин и попросил сдать ему на лето дом. Договорившись
об оплате, он велел дворнику приготовить одну комнату на втором этаже к 26 марта,
дав ему десять рублей для покупки дров. Однако дворник не подготовил комнату из-за
малой денежной суммы. В назначенный день приехал представитель Путилина, молодой
человек лет девятнадцати, дал еще тридцать рублей, на этот раз приказав подготовить
комнату к завтрашнему дню. На другой день дворник Николай Конский прождал жильцов
до трех часов, но они не явились. 28 марта в два часа дня на дачу приехали Путилин,
а с ним блондин высокого роста, одетый в тужурку со стоячим воротником, на ногах
— лакированные сапоги. Дворник Василий Матвеев истопил печь, а Путилин послал
своего молодого попутчика на станцию за пивом. Тот принес три бутылки пива, одну
Путилин отдал дворнику, после чего тот ушел домой. Через некоторое время Матвеев
подошел к даче, она оказалась закрытой на замок.
Прошло больше двадцати дней. Хозяйка дачи забеспокоилась. Деньги наниматель
не заплатил. По месту жительства Путилина в Санкт-Петербург поехал дворник, но
по указанному адресу в доме Виноградова его не оказалось. 26 апреля Звержинская
обратилась в адресный стол. Оказалось, что господин Путилин выехал в Москву еще
20 января. Почувствовав неладное, она сообщила о таинственном жильце полицейскому
уряднику Людорфу. Они вошли в дом. Дверь на второй этаж была закрыта на висячий
замок. Из-за двери чувствовался характерный трупный запах. Урядник немедленно
информировал пристава Недельского.
30 апреля был вызван слесарь Александр Либауэр, который спилил дужку замка.
У самого входа, на вешалке, закрытый сверху меховым пальто с бобровым воротником,
был обнаружен труп повешенного мужчины. Он не висел полностью, а находился в сидячем
положении. Около трупа валялись новые боты, галстук, разбитый стакан и пивная
бутылка, наполненная жидкостью.
В повешенном чины полиции узнали бывшего священника Георгия Гапона, о чем немедленно
сообщили начальнику жандармского управления. Здесь же на даче было произведено
вскрытие тела. Многочисленные травмы на лице и теле, порванная одежда прямо свидетельствовали
о насильственной смерти Гапона. Тот факт, что труп Гапона был прикрыт пальто,
давал право утверждать, что о самоубийстве не могло быть и речи. И тем не менее
убийца рассчитывал представить смерть бывшего священника как самоубийство. Проведенным
расследованием было установлено, что непосредственно перед смертью над потерпевшим
были совершены насилие и пытки. Найти преступника (преступников) полиция не смогла.
Через некоторое время анонимные революционеры через газеты сделали заявление,
что именно они убили Георгия Гапона за провокаторскую деятельность, за тайную
связь с полицией, за кровь рабочих, пролитую 9 января 1905 года.
И вот уже почти сто лет во всех учебниках истории, трудах политологов, в произведениях
художественной литературы, в кино, на радио и телевидении православного священника
Гапона называют злодеем, который подговорил тысячи питерских рабочих пойти с петицией
к царю, а сам коварно договорился с полицией об их расстреле, чтобы напугать и
чтобы они больше не бастовали, а верно служили царю. Каждый школьник, абитуриент,
студент должен именно так оценивать провокаторскую деятельность этого человека,
в противном случае его ждет неудовлетворительная оценка.
Георгий Гапон родился в 1870 году в селе Беляки Полтавской губернии в простой
крестьянской семье. С юных лет был пастухом. Его отец пользовался большим авторитетом
у сельчан, он воспитывал своих детей в уважении к простым людям и ненависти к
эксплуататорам. Юноша учился, мечтал стать врачом, но вскоре понял, что лечить
души людей гораздо полезнее для общества. Он решает стать священником, заканчивает
семинарию, затем сдает экзамены в Петербургскую духовную академию. У него умирает
жена, он тяжело переживает ее потерю и все свое свободное время отдает нравственным
и воспитательным беседам с бедными, сиротами, преступниками. Он смело посещает
ночлежные дома, тюрьмы, заботится об арестованных и нищих. Он знакомится с известными
государственными и общественными деятелями, писателями, художниками, собирает
деньги для неимущих, его подвижническую деятельность замечает императрица Александра
Федоровна. Судьба сводит Гапона с начальником департамента полиции России Сергеем
Васильевичем Зубатовым.
В молодости Зубатов примкнул к революционерам. Однако, глубоко изучив работы
теоретиков и практиков революций, пришел к твердому убеждению, что все эти доктрины
декларативны, демагогичны и ложны, направлены на подрыв государства, ведут к хаосу
и дальнейшему обнищанию масс. Сами революционеры являются международными преступниками,
злостными врагами России, а их действия несут народам небывалые бедствия. Он порвал
связи с революционерами и пошел на службу в департамент полиции, чтобы бороться
со своими бывшими единомышленниками. И надо отметить, что на новом поприще добился
выдающихся успехов. С небольшим штатом филеров и разведчиков он буквально разгромил
все революционные организации не только в Москве, но и даже, выйдя за пределы
своей компетенции, на территориях теперешних Литвы, Польши и Белоруссии. Его подчиненные
под видом строительных рабочих внедрились в бундовские революционные организации
и вскоре арестовали всех активистов и привезли их в Москву.
Зубатов поразил Гапона своими знаниями, верой в задуманное дело и бескорыстием.
Их встречи стали постоянными, Зубатов часто приглашал его к себе на квартиру,
где они вели откровенные беседы.
«Я имею одну цель в жизни, — признавался Гапону Сергей Васильевич. — Прожить
жизнь на пользу народа, пусть даже простым рабочим. Вы, вероятно, знаете, что
я раньше был революционером и хотел этим путем осуществить свои мечты, сделать
добро человечеству. Но вскоре убедился, что этим ничего не достигнешь. Тогда я
попробовал организовать рабочих Москвы в союз и могу гордиться успехом. Мы имеем
теперь в этом городе действительно сильную организацию с библиотеками, научными
лекциями, с кассами взаимопомощи. Вы можете судить о его значительности уже по
одному тому, что 19 февраля 50 тысяч рабочих возложили в Кремле венок к памятнику
царя Александра II. Сейчас я организовываю рабочих Питера».
Трудно представить, что Зубатов, выполняя такой огромный объем работы, находит
еще время для организации рабочего движения.
В конце девятнадцатого столетия в западных губерниях России образовалась довольно
разветвленная сеть подпольных противоправительственных организаций, ставящих своей
целью жестокую войну с самодержавием и улучшение жизни, свободу хозяйственной
деятельности только евреям. Местная полиция не смогла бороться с тщательно законспирированным
подпольем. Сами руководители этих организаций поддерживали еврейских банкиров
и капиталистов, одновременно убивая представителей власти, терроризируя население.
Зубатов, будучи начальником Московского охранного отделения, находясь за сотни
верст, выявил руководителей сионистского движения и арестовал их. Не жалея личного
времени, нередко ночуя в служебном кабинете, он лично допрашивал преступников
круглые сутки.
«Вы желаете улучшения жизни простых людей, и я этого же хочу. Добивайтесь улучшения
жизни трудящихся легальным, законным путем, — убеждал он. — Объявляйте забастовки,
предъявляйте к хозяевам требования, ходите на демонстрации, но не втягивайте необразованных
людей в преступные группировки... Кто дал вам право лишать жизни людей? Или вы
хотите власти?»
Ему удалось распропагандировать вожаков Бунда и убедить их в порочности подпольной
деятельности. Взяв с заключенных слово о прекращении нелегальной деятельности,
Зубатов всех освободил из-под стражи. Эти лица (кроме Герца Ицкова-Гершуни) выполнили
свое обещание и потом активно помогали начальнику охранного отделения в противостоянии
другим нелегалам. Маша Вольбушевич влюбилась в Зубатова и выдавала ему в письмах
все известные ей секреты.
Важным делом Зубатова было создание легальной «Еврейской независимой рабочей
партии», которая явилась альтернативой бундовскому движению. Эту партию возглавили
доктора Шаевич, Шапиро, Маша Вольбушевич и другие активисты сионистского толка.
По доктрине Зубатова, евреи должны образовать в Палестине свое процветающее государство,
куда и выедут евреи из России. Целыми морскими судами выезжали евреи из порта
Одессы на свою историческую родину,
Эту доктрину сионисты, которые исповедовали идею ассимиляции евреев, признали
враждебной. Зубатов был объявлен врагом сионистских организаций, а евреи, которые
соприкасались с ним, — предателями. Сионистское движение раскололось, дело дошло
до разборок с оружием.
Начальник Московского охранного отделения был настоящей грозой революционеров
всех мастей и оттенков. Заниматься революционными делами в Москве было бесполезно.
Если он кого-то не арестовывал, то только из тактических соображений, оставляя
до поры до времени.
Он был монархистом, считая, что огромная Российская империя не может существовать
без царя. Чтобы заменить царя, утверждал он, нужно огромное число депутатов от
каждого народа. Причем единства в принятии решений не будет.
«Какие огромные преимущества заключаются в том, что у нас самодержавный царь.
Он господствует над всеми классами и народами. На этой высоте, не зависимый от
кого бы то ни было, он может уравновешивать власть, — внушал он Гапону. — До сих
пор царь был окружен только представителями высших классов и под их влиянием направлял
политику государства в их пользу. Теперь рабочие организовываются и сделаются
такой же силой, с которой царь будет считаться».
Патриотически настроенные ученые про Зубатова говорили: «Рабочие в будущем
поймут заслуги Зубатова, и придет время, когда ему воздвигнут памятник как благодетелю
человечества». Однако враги Зубатова делали все, чтобы дискредитировать его дела.
Летом 1903 года доктор Шаевич организовал в Одессе забастовку рабочих, которая
стихийно переросла во всеобщую. Произошли стычки между рабочими и чинами полиции,
жертвы оказались с обеих сторон. Вновь назначенный на пост министра внутренних
дел Плеве,
видевший во всех своих подчиненных членов жидомасонских организаций, добился увольнения
Зубатова и высылки его во Владимир. Шаевича отправили в Сибирь.
Руководство рабочим «Собранием» перешло к священнику Гапону. Находясь под влиянием
идей Зубатова, он писал о целях объединения русских рабочих: «Идея общества заключается
в стремлении свить среди фабрично-заводского люда гнезда, где бы Русью, настоящим
русским духом пахло, откуда бы вылетали здоровые и самоотверженные птенцы на разумную
защиту своего царя, своей Родины и действительную помощь своим братьям — рабочим».
В каждом районе города Гапон образовал отделы. Как грибы росли для рабочих
вечерние школы, открывались библиотеки, читались лекции. В отличие от социал-демократов
и коммунистов он привлекал в свое движение наиболее авторитетных, хорошо оплачиваемых
рабочих, которые становились примером для менее квалифицированной части трудящихся.
Не лодырей, стремящихся захватить им не принадлежащее, а настоящих тружеников
собирал он вокруг себя.
Тайные осведомители доносили в департамент полиции, что «собрание строго придерживается
намеченных его уставом задач и является твердым оплотом против проникновения в
рабочую среду превратных социалистических идей и учений».
Начавшаяся война России с Японией усугубила положение рабочих. Япония выделила
миллионные суммы для организации в крупных городах России массовых беспорядков
и срыва военных заказов. Через политических авантюристов, обнаруживших в себе
не столько социалистов-революционеров, сколько сионистов (Циллиакуса, Рубенштейна,
Манасевича-Мануйлова и других), эсеры и социал-демократы получили валюту и начали
подрывать Россию изнутри.
Одновременно жесточайшая эксплуатация рабочих вызывала возмущения среди широких
слоев населения. Особенно жестоко поступали иностранные капиталисты. Условия для
большинства рабочих — рабские, за малейшую провинность штрафуют или выбрасывают
за заводские ворота. На «Собраниях» Гапону жаловались, что эксплуатация рабочих
дает иностранцам баснословные прибыли.
Гапон убеждал рабочих, что царь их отец, просто он не знает об их жизни, окружающие
его придворные преподносят все в розовом цвете. Гапону пришла идея в одно из воскресений
пойти депутацией рабочих к царю.
События ускорил инцидент на Балтийском заводе. Там уволили четверых рабочих.
Товарищи возмутились произволом директора. Объявили забастовку. Вмешалась полиция.
На выручку рабочим пришел Гапон. Директор завода не уступал. На «Собрании» принимается
резолюция идти к царю. Гапон выступает против: «Правительство может устроить над
рабочими кровавую расправу». Но идея идти к Зимнему дворцу быстро распространилась
по городу, и рабочих уже остановить было нельзя. Срочно писалась петиция.
«Ну что же, — сказал осипшим голосом своим единомышленникам священник. — Свобода
— такой цветок, который не расцветет до тех пор, пока земля не будет полита кровью».
'7 января. Село Семеновское под Петербургом. Вечер. Светит луна. Пронизывающий
ветер. На заводском дворе замерзшая многотысячная толпа рабочих ждет отца Георгия.
— Идет! — выдохнули тысячи озябших людей. По живому коридору он идет быстрым
шагом. Меховой воротник пальто поднят. За ним вслед, крепко сжимая в карманах
заряженные револьверы, почти бегут телохранители.
— Кати сюда бочку! — распоряжаясь, кому-то кричит активист.
Сильные руки переворачивают бочку вверх дном. Другие руки поднимают священника
вверх. И вот он — над возбужденной толпой. Загораются несколько факелов. Гапон
сбрасывает меховое пальто. В свете факелов обжигающе сверкает крест на его груди.
Вот он — истинный защитник простого народа.
— Братья! Фабрики и заводы принадлежат инородцам. Им прислуживают продажные
чиновники. Вся страна погрязла во взяточничестве, разврате, произволе. Из рабочих
выжимают последние силы. Сами заводчики купаются в роскоши, вывозят за границу
народные ценности. Им дозволено все. Наши требования об улучшении жизни рабочих
признаются преступными, законные желания — дерзостью. За русским народом не признают
ни человеческие права, ни даже право Говорить о наших нуждах! — Страстное лицо
отца Георгия выражает несогласие терпеть и дальше произвол.
По людскому морю голов пробегает гул одобрения. Пылают факелы, сверкает крест
на груди священника, тревожно воет ветер на крыше мастерских. Затаился худой,
заезженный рабочий люд, сухой, как порох, гремучий, как Динамит: брось ему клич
— все разнесет в пух и прах. Ох, как опасен русский человек во гневе!
— Братья, мы сегодня ходили к директору Смирнову, ничего не добились. Ходили
в правление — опять ничего. Пошли к градоначальнику— тоже напрасно, к-министру
— бесполезно! У нас одно спасение — идти к стенам Зимнего дворца. Царь Богом поставлен
на счастье народа, а эТо счастье у нас вырывают чиновники и капиталисты, к нам
оно не доходит, мы получаем горе и унижение...
Короткая пауза, И многотысячная толпа снова внимает страстную речь оратора.
— Мы должны сказать государю: «Взгляни, царь, без гнева на наши просьбы, они
направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь! Не дерзость
в нас говорит, а сознание необходимости выйти из невыносимого положения. Россия
слишком велика: нужды её многообразны и многочисленны, надо управлять ею. Необходимо,
чтобы сам народ помогал тебе, ведь только ему известны истинные нужды, не отталкивай
же нашу помощь, прими ее!»
9 января 1905 года задолго до рассвета стали собираться рабочие. 'Оделись по-праздничному.
К рабочим «'Собрания» присоединились сотни тысяч простых людей. Правительство
распорядилось арестовать Талона, но выполнить приказ полиция не имела возможности.
Священник находился в рабочих районах, где чинов полиции могли встретить вооруженные
дружинники, и потом его круглосуточно охраняли до Двадцати боевиков.
Гапон видел, что правительство вводит в столицу войска. Солдаты получили боевые
патроны. Он заранее предупреждает Николая II письмом:
"Государь, боюсь, что твои министры не сказали тебе всей правды о настоящем
положении вещей в столице. Знай, что рабочие и жители г. Петербурга, веря в тебя,
бесповоротно решили явиться завтра в 2 часа пополудни к Зимнему дворцу, чтобы
представить тебе свои нужды и нужды всего русского народа.
Если ты, колеблясь душой, не покажешься народу и если прольется неповинная
кровь, то порвется та нравственная связь, которая до сих пор еще существует между
тобой и народом. Доверие, которое он питает к тебе, навсегда исчезнет.
Явись же завтра с мужественным сердцем перед народом и прими с открытой душой
нашу смиренную петицию.
Я, представитель рабочих, и мои мужественные товарищи ценой своей собственной
жизни гарантируем неприкосновенность твоей особы.
Свящ. Г. Гапон».
Но, как мы видим, император Николай II в это сложное время решил уехать из
Петербурга. Над Зимним дворцом опустили царский штандарт, что свидетельствовало
для всех, что он отсутствует во дворце. Правительство приняло меры по предотвращению
демонстрации. Были разведены мосты через Неву. Войска расчленили районы города,
не желая прихода на Дворцовую площадь сотен тысяч людей. В сложившейся ситуации
выходом могла бы быть встреча Николая II со священником Гапоном, но царь не захотел.
Никаких препятствий для этой встречи не было...
В районе Нарвской заставы демонстрантам во главе с Гапоном перекрыла дорогу
цепь солдат. Офицер приказал разойтись. Часть людей ушли во дворы и пробирались
мимо солдат. В руках рабочие несли иконы и хоругви, шли спокойно, без выкриков
и злобы. Толпа приближалась к солдатам. Офицер дал команду. Солдаты предупредительно
выстрелили поверх голов. Часть людей легли на мостовую, другие не могли поверить,
что солдаты выстрелят в толпу. Раздался второй прицельный выстрел по ногам. Пули
отрекошетили, пробивали людей в грудь и живот. Толпа бросилась врассыпную, оставив
на снегу убитых и тяжелораненых...
Последние дни перед Кровавым воскресеньем рядом с Гапоном стал крутиться инженер
Пинхус Рутенберг. И хотя «Собрание» не допускало на свои заседания инородцев,
ему было сделано исключение. Он постоянно находился рядом с Гапоном и иногда кричал
в толпу слова, озвучивая совсем потерявшего голос священника. Оказался он рядом
и у Нарвских ворот. Позже воротилы партии эсеров признались, что Пинхус был ими
направлен «пасти» Гапона. В демонстрантов стреляли и в других районах. Разъяренная
толпа людей приблизилась к рядам солдат, и офицеры приказали стрелять.
Согласно официальной статистике 9 января было убито 76 человек, ранено — 233.
Скорее, жертв было больше, поскольку некоторых убитых родственники скоро захоронили,
а отдельные раненые, боясь репрессий, не обращались за медицинской помощью. Революционеры
воспользовались ситуацией и распространили слух, что на самом деле погибло и ранено
около пяти тысяч человек...
...После выстрелов священник не пострадал, одна пуля слегка задела палец его
руки. Его увели во двор соседнего дома. Рядом оказался Рутенберг с ножницами.
Он тут же остриг Гапона, его волосы брали на память. Рабочие дали ему другую одежду.
Он стал неузнаваем. Его приютил Максим Горький. Здесь же была написана декларация.
В ней он обратился к народу, заклеймив царя и правительство. «У нас больше нет
царя!» — писал он рабочим.
Гапон был лишен церковного звания и объявлен отъявленнейшим преступником православной
церкви. Он обвинялся духовенством в том, что, призванный вдохновлять православных
словами истины и Евангелия, обязанный отвлекать их от ложных направлений и преступных
стремлений, он, с крестом на груди, в одежде духовного отца, предал свой сан и
вступил в преступное сообщество еретиков и халдеев, выполняющих в России предательскую
роль.
Он написал несколько оскорбительных писем императору Николаю II.
Вот одно из таких.
ПИСЬМО К НИКОЛАЮ РОМАНОВУ, БЫВШЕМУ ЦАРЮ И НАСТОЯЩЕМУ ДУШЕГУБУ РОССИЙСКОЙ
ИМПЕРИИ
С наивной верой в тебя, как отца народа, я мирно шел к тебе с детьми твоего
народа. Неповинная кровь рабочих, и жен, и детей-малолеток навсегда легла между
тобой, о душегубец, и русским народом. Нравственной связи у тебя с ним никогда
уже быть не может. Могучую же реку сковать во время ее разлива никакими полумерами,
даже вроде Земского Собора, ты уже не в силах.
Бомбы и динамит, террор бесправного люда, народное вооруженное восстание —
все это должно быть и будет непременно. Море крови, как нигде, прольется.
Из-за тебя, из-за твоего дома — Россия может погибнуть. Раз навсегда пойми
все это и запомни. Отрекись же лучше поскорей со всем своим домом от русского
престола и отдай себя на суд русскому народу. Пожалей детей своих и Российской
страны, о ты, предлагатель мира для других народов, а для своего — кровопийца!
Иначе вся имеющая пролиться кровь на тебя да падет, палач, и твоих присных.
Георгий Гапон.
Знай, что письмо это — оправдательный документ грядущих революционно-террористических
событий в России.
20/7 февраля 1905 г.
Георгий Гапон
Несмотря на старания полиции, опознать и арестовать Гапона не удалось. Эсеры
перепрятали его в загородный дом малонаселенной дачной местности, заверяя, что
в ближайшее время переправят за границу. Прожив в этом доме несколько дней, он
заметил подозрительных людей, которые перекрывали выход к станции. В одну из ночей
он вылез в окно и по глубокому снегу бежал. Ему удалось сесть на поезд и уехать
в Финляндию без чьей-либо помощи. Не сделай этого, эсеры бы продали его полиции
за крупную сумму денег. За границей его окружали как народного героя.
Все революционные вожди добивались с ним встречи, каждый пытался приобщиться
к его известности и тем самым показать свою значимость. За написанную книгу «История
моей жизни» он получил пятьдесят тысяч франков, что давало ему возможность безбедно
жить всю оставшуюся жизнь. Ему подарил свою книгу В. Ленин, хотя сам ненавидел
все русское, все православное, все «поповское».
Все деньги у Гапона тут же «для дела революции» выманили эсеры. Они, якобы
для покупки и завоза в Россию оружия, зафрахтовали судно, которое почему-то село
на мель, и все оружие пропало. Сам Гапон спасся чудом, выплыв с большим трудом
на берег: Несомненно, его деньги присвоили эсеры, обманув доверчивого человека
и совершив первое покушение на жизнь бывшего священника.
За границей он узнал, что революционеры всех мастей получают крупные суммы
денег от врагов России для организации массовых беспорядков. Оказывается, через
своего посла Япония передала несколько миллионов золотых рублей. Здесь же он узнал,
что революционеры получают огромные суммы денег и от еврейских общин европейских
государств. Дело в том, что за границей средствами информации усиленно распространялся
слух о еврейских погромах в России, открытых грабежах и убийствах евреев. На эти
деньги содержались партийные вожди, приобретались печатные машины, печатались
антиправительственные листовки, приобреталось оружие, совершались террористические
акты. Под бомбами падали сотни государственных и общественных деятелей России,
среди них министры, губернаторы, генералы.
Георгий Гапон никак не мог понять разницы между эсерами, большевиками и меньшевиками.
«Ну, скажите, — спрашивал он с наивным недоумением, — ведь социал-демократы хотят,
чтобы народ перестал бедствовать и получил свободу, и социал-революционеры того
же желают. Так зачем идти врозь?»
Он пытался объединить всех революционеров в одну силу, но натолкнулся в первую
очередь на «ленинскую гвардию». Над ним потешались, разыгрывали, упрекали в незнании
учения Маркса. Он быстро раскусил, что все эти революционеры— политические извращенцы.
«Стоит мне только захотеть, — заявил он в присутствии Георгия Плеханова, — и все
рабочие отвернутся от социал-демократов».
Георгий Валентинович с ироническим смехом ему ответил, что партии не могли
повредить ни Плеве, ни Зубатов, а уж отец Гапон им и подавно не страшен!
17 октября состоялся царский манифест об амнистии. Гапона почему-то он не коснулся,
в Россию он возвратился полулегально, рабочие Питера встретили его как национального
героя. Если в партиях революционеров состояло всего несколько рабочих, Гапон продолжал
стоять во главе сотен тысяч. Революционеры писали своим вожакам за границу, что
Гапон полностью владеет инициативой в рабочем движении.
В Петербурге вновь появился Рутенберг. Через него революционные вожди предложили
Гапону в декабре вывести на демонстрации рабочих, начинать массовые забастовки.
И эти требования были не случайны. Врагам России удалось завезти нелегально швейцарские
винтовки и поднять мятеж в Москве на Пресне, где участникам восстания платили
зарубежные банкиры. Гапон категорически отказался подчиниться требованиям эсеров
.устраивать новую кровавую бойню.
Именно в это время по Петербургу стали распространяться слухи, что бывший священник
является тайным агентом охранки и расстрел 9 января был им устроен по сговору
с высшими чинами правительства. Сначала робко, а потом открыто стали писать об
этом газеты. Гапон возмущался провокационными сообщениями, но не знал, что предпринять
в ответ. У него не было своей газеты, а большинство влиятельных газет принадлежали
его злейшим врагам. Он не знал, что противного действуют изощренные мерзавцы,
способные на любое кровавое дело. Враги подкупили одного из функционеров «Собрания»,
некоего рабочего Петрова, который стал публично обвинять Гапона в предательстве
рабочего дела. Петров от рабочих стал прятаться, но его заявления с поспешной
торопливостью печатали многотысячными тиражами. На .одном из заседаний «Собрания»
Гапон пытался застрелиться, но ему сидящие рядом не позволили.
Для газет он сделал следующее заявление:
Мое имя треплют теперь сотни газет — и русских, и заграничных. На меня клевещут,
меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишенного гражданских прав, бьют со всех
сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы,
либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу
руки, сошлись в одном злобном крике: — Распни Гапона — вора и провокатора! — Распни
гапоновцев-предателей! Правительство не амнистирует меня: в его глазах я, очевидно,
слишком важный государственный преступник, который не может воспользоваться даже
правом общей амнистии. И я молчу. И молчал бы дальше, так как я прислушиваюсь
больше к голосу совести, чем к мнению общества и газетным нападкам... ...Совесть
моя чиста.
18 февраля 1906 года
Гапон
Поднятая вокруг шумиха окончательно подорвала его здоровье. Жена тайно увезла
Гапона в Финляндию, где сняла в Териоках комнату на даче хозяйки Пяткинен. Она
не оставляла его ни на минуту одного. Эсеры все-таки выследили его местонахождение...
Если в то время невозможно было опровергнуть или подтвердить со стопроцентной
уверенностью сговор правительства с Гапоном, то позже, особенно в советское время,
это сделать было можно и нужно. Документы тех лет, в том числе совершенно секретные
правительства и охранного управления, Департамента полиции, остались неприкосновенными,
и любой историк мог их изучить. Каждый осведомитель царской охранки имел псевдоним,
все его секретные доносы заносились в «Личное дело» агента. Даже не зная имени
такого агента, по доносам можно было вычислить его личность. Но такого дела нет.
К тому же существовал закон, по которому священники и депутаты Государственной
Думы не могли быть тайными осведомителями.
За сто лет ни один исследователь не назвал ни одного документа, подтверждающего
предательство Гапона, все ограничивались общими словами, и только потому, что
его принято считать предателем.
Автор этих строк работает в архивах много лет. Мне попадались документы о предательстве
самых известных вождей революции, чьи портреты и скульптуры тиражировались десятками
миллионов экземпляров, я видел счета с перечислением на их имя крупных денежных
сумм от иностранных миллионеров, но фамилии Гапона среди этих тайных агентов царской
охранки или иностранных государств я не встречал. Да и не мог агент царской охранки
писать такие оскорбительные для Николая II публичные письма. Руководители Департамента
полиции нашли бы способ признать Гапона провокатором.
Кроме того, в 1908 году на сторону революционеров переметнулся ответственный
сотрудник полиции Леонид Меньшиков, который вывез за границу копию всей картотеки
тайных агентов полиции. Среди них также не было фамилии Гапона.
После Октябрьского переворота сотни (может, тысячи) журналистов и исследователей
искали в архивах хоть какую-то зацепку, чтобы оскорбить и унизить Гапона, но документально
подтвердить свою ненависть ничем не могли. На каком же основании утверждается,
что он провокатор?
Бытует утверждение, что Гапон склонял Пинхуса Рутенберга к предательству своих
товарищей, гарантируя за это двадцать пять тысяч рублей. Чтобы изобличить Гапона,
Рутенберг пригласил его на дачу, а сам спрятал за перегородкой четырех рабочих,
они должны были стать свидетелями этого гнусного предложения. Когда рабочие услышали
слова Гапона, они якобы на него набросились и задушили. Эта версия, изложенная
Рутенбергом, является ложной.
Разыскав в Финляндии Гапона, к нему 24 февраля 1906 года в 12 часов пожаловал
Рутенберг с предложением встретиться в тайном месте с важным революционером.
«Иудейская клика ругает меня предателем, провокатором, вором, — сказал ему
Гапон. — Пусть докажут с документами в руках, кого я предал, что украл?! Теперь,
по сговору, образовали комиссию Грибовского для Третейского суда. Она должна изображать
прокуроров. Они хотят составить против меня обвинительный акт, взять на себя ответственность
за выставляемые обвинения. А материала нет. Нету! Да, я имел сношения с правительственными
чиновниками для пользы народного дела. Со мной были свидетели из рабочих. Никакого
секрета я из этого не делал. Да какие там секреты я мог выдать, если этих демократов
к себе не подпускал на пушечный выстрел».
Гапон отказался ехать на встречу. И мы бы никогда не узнали имени убийцы —
Рутенберга, если бы не одно но! Полиция следила за Рутенбергом, и в Департаменте
полиции были донесения филеров. Именно это обстоятельство вынудило Рутенберга
признать это жестокое преступление. Но признание он сделал за границей, когда
уже был в недосягаемости для российского суда.
У Рутенберга был план. Обманным образом посадить Гапона в повозку, в пути следования
наемные убийцы закалывают его ножом, а тело бросают в глубокий снег. Убитого найдут
только весной, а тогда убийц ищи-свищи.
1 марта все было готово. «Извозчики» были наняты и приехали к дому, где жил
Гапон. Несмотря на категорическое возражение жены, он надел шубу, сунул в карман
заряженный пистолет и сел в санки. Как только отъехали от дачи, «извозчики» узнали
свою будущую жертву и категорически отказались везти его дальше. Рутенберг нашел
других убийц. К даче подъезжал он 5 и 10 марта. На этот раз жена Гапона Мария
воспротивилась и не позволила мужу ехать в лес. Заподозрив неладное, она отвезла
Гапона в Петербург.
Враги Гапона меняют тактику. Они снимают дачу в Озерках на подставное лицо.
Как мы видим, не Гапон преследовал Рутенберга, а Рутенберг Гапона.
Известна записка Гапона Рутенбергу, опубликованная позже самим Рутенбергом:
«Ты сам вертишь и виноват в канители. Сегодня непременно надо видеться или
завтра для дела, и тогда все будет хорошо. Ведь мы предположили с тобой так, невыгодно
менять. Место — ресторан Кюба. Время или сегодня (понед.) 10 час. вечера, если
завтра, то 7 час. вечера. Повторяю, ты должен видеться со мной и тем господином
здесь в городе».
Если записка подлинная, то из текста видно, что Рутенберг вытаскивает Гапона
за город, где уже подготовлено место для убийства.
Рутенберг назвал якобы предлагаемые ему Гапоном в 1908 году двадцать пять тысяч
рублей после того, как был разоблачен Евно Азеф, который получал в охранке крупные
гонорары. Кто знаком с финансовыми документами Департамента полиции России, знает,
как бережно расходовали деньги жандармы на розыскные мероприятия. Даже на такие
суммы, как 30 рублей в месяц, требовалась санкция товарища министра внутренних
дел. Гапон не имел никакого отношения к выплате денег тайным агентам за оказание
помощи охранке. Никогда никому из тайных осведомителей охранки не выплачивали
таких сумм.
И потом, за что Рутенбергу нужно платить огромный гонорар? Он в партии эсеров
занимал очень скромное положение, к планам ЦК не допускался, тем более не мог
предотвращать террористические акты. За границей Гапон познакомился с Азефом,
Черновым, Брешко-Брежковской, Дейчем, Савинковым, Гоцем и другими лидерами эсеров
и знал, что именно эти люди определяют политику партии.
Рутенберг позже утверждал, что Гапон его хотел свести с одним из руководителей
охранки Рачковским. Он не знал, что Рачковский к этому времени занимал в охранке
скромную должность. (Сионистские круги приписывают Рачковскому изготовление «Протоколов
сионских мудрецов», также забывая, что к тому времени он не имел ни материальных,
ни организационных возможностей.)
Убийство Гапона до сих пор тщательно скрывается. За попытку узнать правду отправляли
в тюрьму даже в 70-е годы XX века.
В книге «Провокатор и террор» (Тула, 1927) Л. Дейч писал, что он знает всех
участников убийства Гапона и даже с одним из них подробно разговаривал о деталях
дела:
«...Так как многие сомневались в верности его сообщения о предательстве Гапона,
то Рутенберг предложил некоторым присутствовать незаметно при его беседе с бывшим
священником. Трое рабочих выразили на это свое согласие. В установленном месте
в сумерках 28 марта (10 апреля) Гапон приехал в Озерки. Встретив его на станции,
Рутенберг привел Гапона на дачу, где в одной из комнат уже поместились трое рабочих.
По рассказу Рутенберга, Гапон, думая, что они одни и никто их не может услышать,
стал цинично откровенен. Он стал подробно доказывать Рутенбергу, что он должен
открыть Рачковскому подготовляющийся террористический акт, что 25 000 рублей большие
деньги, и если из-за этого покушения погибнут участники, то это не беда — «где
лес рубят, там щепки летят».
Долго говорил Гапон, всячески стараясь убедить Рутенберга «перестать тянуть
канитель», бросить сомнения, положиться на обещание Рачковского, который «вполне
порядочный человек» и сдержит свое обещание.
Как подробно рассказал мне недавно самый молодой из слышавших эту беседу рабочих,
назову его Степаном, их страшно томил этот казавшийся им неимоверно долгим спор
Гапона с Рутенбергом. Для них давно уже вполне выяснилась возмутительная роль
Гапона, и они хотели бы уже выйти из засады, но Рутенберг все не открывал двери...
«Среди нас был молотобоец Павел (ввиду желания Степана я употребляю вымышленные
имена, но он называл мне их подлинные имена и фамилии. — Л.Д.) — высокий, жилистый
парень. Он лично знал Гапона. «А вот ты каков!» — воскликнул он и бросился на
Гапона.
Тот стал на колени, начал просить: «Товарищи, братцы, не верьте тому, что слышали.
Я по-прежнему за вас, у меня своя идея и пр.», — всего не припомню, что он нам
говорил и мы ему говорили.
Такое было состояние, что невозможно передать: скверная вещь убивать, хотя
бы изменника. Не хочется вспоминать. Никогда никому не рассказываю этого дела.
Вот только вам пришлось», — сказал Степан.
Голос и выражение его лица вполне подтверждали, что ему действительно неприятно
вспоминать последовавшую затем ужасную сцену, которую, после небольшой паузы,
он все же, хотя и лаконично, передал.
Павел, повалив Гапона, стал душить его своими железными руками. Но Гапон извернулся
и, в свою очередь, подмял под себя Павла; на помощь ему бросился Сергей, — Гапон
и его повалил: он обнаружил неимоверную ловкость и силу — прямо атлет. Тогда я
схватил веревку, которую, видимо, оставил дворник, когда принес дрова, и закинул
петлю на шею Гапона. После этого мы потянули в переднюю, где повесили на вбитый
над вешалкой крюк».
Здесь самое время прекратить цитировать Дейча. Или он для отвода глаз придумал
обстоятельства убийства бывшего священника, либо товарищ «Степан» поднаврал. Это
описание убийства Гапона не соответствует документам осмотра места преступления.
Тело повешенного Гапона было на втором этаже и никакой там передней не существовало!
Они забыли про разбитый о голову Гапона граненый стакан и бутылку, которой убийцы
ударили его по голове.
Далее Л. Дейч пишет:
«На мой вопрос: «Стоило ли, по его мнению, убивать Гапона?», т. Степан после
паузы сказал, что, в сущности, не стоило и что он потом жалел, зачем принял участие,
он был молод, ему не было еще 20 лет, к тому же раз «пятерка» решила (боевики
эсеров с целью конспирации делились на «пятерки» и знали только своего вожака.
— Э.Х.), нельзя было отказываться.
Расправившись с несчастным Гапоном, рабочие обыскали его, затем забрали все
бывшее в его карманах и ушли, закрыв дачу, а ключ от входной двери бросили в прорубь.
Ни на кого из них не пало подозрение и имена их как участников этого убийства
остались неизвестными».
Читаешь эти строки и невольно думаешь: сколько лет каждому школьнику внушалась
нашими политологами истина, что убить человека ради высокой идеи является героическим
поступком! Как юрист, ответственно заявляю, что Рутенберг и его молодые сообщники
совершили одно из самых Тягчайших преступлений — умышленное убийство с отягчающими
обстоятельствами. В любом цивилизованном государстве такое преступление карается
смертной казнью. Однако в советский период подобные убийства расценивались как
героический поступок революционера и серийные убийцы назывались «старыми большевиками».
Были времена, когда политические убийцы с гордостью рассказывали, как расстреливали
малолетних великих княгинь, бросали живыми в шахты членов царской семьи, как травили
отравляющими газами крестьян, мучили в застенках ВЧК всякую контру, а то и оставляли
для потомков свои мемуары. Этим большевикам пионеры повязывали красные галстуки,
им устанавливали персональные пенсии, предоставляли дачи, квартиры, бесплатные
путевки, навешивали ордена. Почему же убийцы Гапона не называли свои имена? Один
из расстрельщиков царской семьи — Ермаков, в знак особого вклада в дело революции,
всегда возглавлял колонны демонстрантов с огромным красным знаменем в руках. Почему
Рутенберг не возглавлял людское шествие на Красной площади? Почему даже спустя
12 лет «товарищ Степан» скрывал свою фамилию, а товарищ Л. Дейч не указал его
подлинное имя в своей книге? Почему скрывались «товарищи Сергей и Павел»?
Или их не было в природе, или им бы пришлось отвечать на неприятные вопросы:
«Зачем они украли у Гапона ключ от несгораемого сейфа?»
В альманахе Владимира Бурцева «Былое» были опубликованы воспоминания Рутенберга
об обстоятельствах убийства. В них он продолжал настаивать, что Гапон был убит
по приказу одного из руководителей партии эсеров — Евно Азефа все за те же 25
000 рублей, которые он предлагал Рутенбергу. (Сам Е. Азеф одновременно 16 лет
был тайным агентом охранки, организовывал убийства министров, великого князя Сергея
Александровича и потом выдавал исполнителей террактов, за что получал жалование
губернатора. - Э.Х.).
Ни публикатор записок Рутенберга — В.Л. Бурцев, ни Л. Дейч не спросили участников
убийства Гапона; «Если все было так, как вы утверждаете, то с какой целью вы его
пытали, ведь эксперты обнаружили на трупе следы пыток?»
Анализ мемуарной литературы дает мне право утверждать, что Рутенберг намеревался
убить Гапона вместе с Рачковским. Последний принимал секретные доносы Е. Азефа
и мог выдать его провокаторскую деятельность революционерам.
Последние месяцы жизни Гапона и последовавшие за его смертью события полны
тайн, которые не раскрыты до сих пор. У Гапона были какие-то весьма важные документы,
которым он сам придавал исключительное значение.
«Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится, а в особенности... (он
называл одно громкое имя, с которым тесно связана история появления манифеста
17 октября). Им всем хочется поднимать и опускать рабочую массу по своему усмотрению;
об этом мечтал еще Плеве (убит эсерами в 1904 г. — Э.Х.), но они ошиблись в расчетах»,
— писал В.М. Грибовский о высказываниях Гапона («Истор. вестник», 1912, март).
Что содержалось в этих документах, нам остается только предполагать. Гапон
прятал их у доверенных лиц, но в конце концов вручил своему адвокату Марголину.
После убийства Гапона Марголин исчез за границу, пропали бесследно и документы.
Незадолго до трагической гибели Гапон при встрече с Грибовским сказал: «А всех
документов я все таки Марголину не отдал, как он предполагал». Провокаторы всех
мастей, прикидываясь доброжелателями, вытягивали из Гапона деньги, документы...
12 марта 1906 года Гапон передал для печати свое письмо, клторое следует считать
обвинительным актом всем российским политическим авантюристам и обращением к русскому
народу:
Тысячи литературных куликов, писал он, узнав о моих сношениях с гр. Витте,
жалобно запели песни об «оконченном» Гапоне (С. Витте, председатель Кабинета министров,
к нему обращался священник Гапон для выделения денег на содержание вечерних школ,
библиотек и т. п. — Э.Х.). Какая жалкая, болезненная подозрительность политических
дегенератов и неврастеников. О, Феликсы из "Биржевых ведомостей», Иуды из других
газет и всякие мигающие совы на литературном болоте! Карлики и кроты! Вы видите
только ближайшее — вид золота вас тревожит и смущает, ивы, как продажная женщина,
не в состоянии понять гордое сердце, чувствующее себя выше всяких искушений...
И тогда вы увидите, что Георгий Гапон, расстриженный поп, низвергнутый из сана,
любит свое отечество до последней капли крови и умирает верным стражем русского
освободительного движения в рабочих массах на своем старом посту, подле рабочих
организаций.
Хоронили, Георгия Гапона 30 апреля на Успенском городском кладбище. Присутствовало
более трехсот, представителей от рабочих. Выступали близкие ему рабочие-активисты.
Они говорили, что Гапон пал жертвой зловещей руки, и требовали отмщения. Могилу
уложили венками и красными лентами. На могиле поставили большой деревянный крест
с надписью: «Герой 9 января 1905 года Георгий Гапон».
Несомненно, Пинхус Рутенберг за убийство Гапона получил крупную сумму денег.
Получил он внушительные гонорары за публикацию статей и книг об его убийстве.
Это обстоятельство подтверждается тем, что когда Рутенберг приехала Палестину
строить еврейское государство, он .уже был миллионером. Оттуда он писал платному
убийце Карповичу (он убила 1901 году министра просвещения Н. Боголепова, который
возражал против засилия в российских университетах студентов-инородцев. — Э.Х.):
«Я прочно обосновался здесь в новой жизни, когда я уверенно знаю, что умру не
от случайной пули, а спокойно, в собственной постели, как положено умирать почтенным
людям, занятыми серьезными делами, а не болтовней». Рутенберг сменил фамилию,
В 1927 году советские журналы опубликовали фотографии пышных похорон и скромную
надпись: «Похороны Рутенберга». И больше ни слова! Были ли это похороны Пинхуса
Рутенберга или его однофамильца, не указали. Кому надо, тот знает.
Могилу Гапона вскоре сровняли с землей, и теперь никто не знает, где он предан
земле. Но самое страшное, имя его и дела ошельмованы.
Примечания
Сергей Александрович, великий князь (1857-1905).
Сын императора Александра II. Московский генерал-губернатор (с 1891 г.), командующий
войсками Московского военного округа (с 1896 г.). Убит эсером Н. П. Каляевым в
Московском Кремле. |
