На страже свободы: Мать Мария и Бердяев

Протоиерей Сергий Гаккель

Ист.: http://www.mmaria.f2s.com/106.htm

    Елизавета Юрьевна Скобцова (мать Мария) неизменно поддерживала дружеские связи с Бердяевым в парижской эмиграции. Недаром его религиозно-философская академия находилась на ул. Лурмель, д. 77. Мать Мария часто встречалась с Бердяевым не только "на Лурмель", но и у него дома в Кламаре. Бердяев же, как он сам говорил, "очень любил мать Марию, хотя иногда жестоко с ней спорил".

    Их отношение к свободе было одинаково важным для них. Оба считали, что эмигранты имеют особые возможности проявлять свободу. В конечном итоге, они должны будут вернуть свой "свободный, творческий, дерзновенный дух" на родину. Мать Мария считала, что это не только нравственный императив, но и призвание.

    Это призвание требует полного отказа от самих себя. По словам матери Марии, "опустошительная" свобода требует Христоподобного уничижения. Свобода - это "страшный дар". Вместе с матерью Марией Бердяев также ссылается на "бремя и тяжесть свободы". Причем, это бремя - неотложная часть церковной жизни. "Церковь есть порядок любви и свободы, единства любви и свободы".

    Однако Бердяев по-своему определяет источник свободы и в этом расходится не только с матерью Марией, но и с церковным преданием. Основываясь на учениях Якова Беме (1575-1624), Бердяев пишет о бездонной свободе, которая лежит "в основе творения" (1927). Таким образом, "Бог Творец всесилен над бытием <...>, но Он не властен над небытием, над 1-е сотворенной свободой". Можно удивляться, что церковные власти в эмиграции не обрушились на Бердяева, так как он ограничивает всемогущество Бога и тем самым проповедует ересь.

    Будущая мать Мария издает отповедь Бердяеву в его собственном журнале "Путь" в 1931 г. Она отрицает его понимание "примат свободы". А в неизданном варианте ее статьи "Рождение в смерти" она приходит к заключению, что в этой области у Бердяева ответа нет.' "вопрос, конечно, не снимается, но ответ снимается". Этим доказывается, что мать Марию нельзя считать лишь "олицетворением основных идей Бердяева" (Н. М. Каухчишвили).

    Тем не менее, понимание земных проявлений свободы у матери Марии и Бердяева было схожим. Причем мать Мария переживала "потребность конкретности" и предпочитала ее "всякой, даже замечательной теории". Бердяев поддерживал ее при основании "Православного Дела" (1935), и сам предложил это название. "Православное дело" считалось его основателями "совершенно свободной и самоуправляемой организацией".

    Не только организация, но и каждый член ее в отдельности должен проявлять свою самостоятельность. "Пророк - одинок <...>, - писал Бердяев в 1935 г., - он в особом смысле анархист".

    Поэтому не удивительно, что мать Мария так ценила юродивых. Она выделяла Василия Блаженного как "единственного хозяина, которого я принимаю с радостью" и считала, что "свобода нас призвала юродствовать". При этом надо искать не "образа" жизни, а "безобразия": "юродского безобразия жизни". "Монастырские стены" здесь ни при чем. Они могут даже отринуть людей. Мать Мария указывает на это в своей мистерии "Анна", также как в статье "Под знаком гибели".

    Бердяев уже давно подготовил почву для такого отношения к общепринятым порядкам монашеского мира. По его определению, "монастырь есть форма объективизации". А "Бога нет в объективизации", - писал он.

    Бердяев также опасался "духовной буржуазности", которая есть "несвобода духа". Он противопоставляет "дух страннический" миру инертного порядка Мать Мария восставала против удушения веры и благочестии. В этой связи она готова была покинуть "Лурмель" и благочестивых сестер, которые там подвизались. Ей хотелось "бродить по земле и взывать: "покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное "".

    Она также собиралась вернуться в Россию после второй мировой войны: "Буду странствовать, миссионерствовать среди простых русских людей". Даже в те страшные дни она хотела оживить стиснутую жесткими рамками церковную жизнь своим "свободолюбивым бунтарским духом" (по определению Бердяева).

    Обсуждая такую возможность еще накануне войны, она отлично понимала, под каким церковноначалием ей пришлось бы нести свое служение. Но трудности, о которых она тогда писала, могли не исчезнуть и в постсоветское время. И об этом она тоже предупреждала. Ибо "в случае признания Церкви в России, и в случае роста ее внешнего успеха, она не может рассчитывать ни на какие кадры, кроме кадров, воспитанных в некритическом, догматическом духе авторитета. А это значит - на долгие годы замирание свободы".

    Тем не менее, продолжает она, "подлинная Христова истина всегда связана со свободой <...>. а наш путь, наше призвание, наш подвиг и крест - пронести свободную Христову истину через все испытания".