Владимир Купченко
"ЗА ВСЕ СЛАВА БОГУ..."
Отец Александр Мень: встречи и письма
Русская мысль, #4019, 3-9 марта 1994 г. С. 13.
Отца Александра Меня привела в Дом поэта в Коктебеле
писательница из Минска Зоя Гусева, давняя моя знакомая. Было это 24 июля 1972
года. С ним был дьякон Александр Борисов с женой, дети - но подробности этой
встречи в памяти не сохранились. Ясно, что я провел их по мастерской и летнему
кабинету Волошина; по-видимому, представил Марии Степановне. Разумеется, я оценил
поразительную эрудицию О.Александра и подпал под .его человеческое обаяние.
А вскоре после его отъезда из Коктебеля мне выпало некоторое испытание.
Одна москвичка, мнением которой я дорожил, на мои восторги по поводу
О.Александра заявила, что он - "подсадная утка КГБ", -
иначе как объяснить, что его труды невозбранно выходят за рубежом?
Как антиподы были приведены о.Димитрий Дудко и О.Сергий Желудков,
подвергавшиеся тогда репрессиям... При всей своей рефлективности
я решительно отверг эти подозрения,а сомнительные вопросы,на которые
не мог ответить, решил выяснить у него самого.
В новую встречу, летом 1973 года, наше общение было более частым
и доверительным. И вот как-то, оставшись с О.Александром наедине,
я сообщил ему о слухах, ходящих о нем. Он пояснил, что в своих выступлениях
никогда не касается политики и печатает на Западе только богословские
книги, но КГБ отнюдь не обходит его вниманием: не раз его вызывали
для бесед, подстраивали разные пакости, да и слухи, порочащие его,
идут оттуда же.
3 июля снова состоялась экскурсия по дому Волошина: О.Александр
пришел с женой, братом и сыном, в группе были также писатель Д.М.Урнов,
А. П.Чудаков с дочерью, океанолог С.С.Зилитинкевич с женой - всего
15 человек. К тому времени у меня были написаны и перепечатаны первые
шесть глав книги о Волошине, и я попросил О.Александра просмотреть
их. 5. июля я записал в дневнике его неожиданно высокое мнение:
"Это не просто биография -- это книга. Весь научный аппарат
спрятан, ничто не мешает. Вы передали все искания эпохи - оккультные,
сексуальные, духовные... Встает живой человек, не абстракция, не
сусальный герой. "Блуждания" - лучшая глава".
В этот его приезд я показал О.Александру составлявшуюся мной фотолетопись
Волошина, он подарил мне Священное Писание (в западном карманном
издании) и "Спутник искателя истины" П.Тиволье. Главное
же - предложил свою помощь в качестве консультанта.
29 августа 1973 года пришло с оказией первое письмо от него - вместе
с просимой мною биографией Р.Штейнера ("на прочтение")
и "Вестником РСХД" (в подарок). Я по-прежнему "вибрировал"
по поводу моего - недоучки! - права писать о таком гиганте, как
Волошин, ив следующем письме, от 11 сентября, О.Александр отмечал:
"Я отношусь к Вашей работе не просто как к литературному
исследованию. Наше время в высшей степени нуждается в "отцах".
Их образы, труды, мысли и достижения имеют для нас актуальнейшее
значение. Ведь, "возрождая" их, мы залечиваем разрыв творческой
и духовной традиции, который произошел в бурные годы. А у Вас в
руках богатые возможности, начиная от безусловной одаренности и
кончая доступом к материалам и атмосфере. Поэтому всегда счастлив
быть Вам полезным".
Передавая поклон М.А. Поповскому, О.Александр добавлял: "Его
миссия сродни Вашей".
На мою просьбу о какой-то книге К.Бердяева О.Александр 10 октября
1973 года писал:
"Автор этот очень плодовит и писал массу. Я располагаю
его основными сочинениями (штук 15), не считая статей. Вы совершенно
правы, усмотрев в нем силу и глубину. Это один из ведущих мыслителей
века. [...] Надо сказать, что XX век есть век расцвета хр[истианской]
философии как на Западе, так и у нас. Об этом течении Вам знать
необходимо хотя бы потому, что М.А.[Волошин] в какой-то степени
к нему принадлежал (не будучи формально богословом и. философом)".
Надеясь на встречу в Москве (куда я собирался зимой), О.Александр
заканчивал:
"А пока я всегда готов ответить Вам на любой вопрос (теоретического
или историч[еского1 характера), если это будет в рамках моей "компетенции".
В частности это может касаться истории теософ[ского1 и антропософского]
движения".
В письме со штемпелем от 26 ноября 1973 г. О.Александр сообщал
("чтобы нам не разминуться"), где и когда он будет находиться
с 2 по 28 декабря. 13-го я приехал в Москву - o и здесь получил
записку с приглашением приехать 16 или 17 декабря. 17-го я впервые
отправился в Семхоз под Загорском и после трапезы был оставлен ночевать.
Из беседы с О.Александром мной были записаны такие его слова:
"В осуждении происходит тайное самовозвеличиванье. Художник
должен быть взыскательным к себе, он начинает тормозиться. У нас
нет морального права судить людей - и мы не можем судить объективно.
Человека спиной можно понять... Когда вы стараетесь его определить,
вы его вписываете в какие-то рамки. Это не помогает видеть людей.
Мы в людях должны ценить образ и подобие Божие... Если с человеком
случится какая-то гадость, надо жалеть его. В этом секрет и мудрости.
Волошин всех понимал - и в этом разгадка его благожелательности.
Истинный мудрец равняется по вечности... Добро и зло подобны бумерангу;
недоброжелательность создает тяжесть внутри".
Отец Александр предложил мне*показать музей Духовной Академии в
Загорске - и я просил разрешения взять с собой молодого почтя Юру
Трифонова и его жену (у которых тогда остановился). Приняты мы были
"по высшему разряду"! Отец Александр сам сопровождал нас
по музею (закрытому тогда для посетителей "с улицы": в
залах нам встретились лишь две-три группки интуристов) и по самой
Лавре. А потом пригласил в местный ресторан, где заказал бутылку
водки, какую-то закуску - и сам наполнил граненые стаканы. Большая
группа французов, сидевших неподалеку, с интересом наблюдала за
этими действиями русского священника - в рясе, с крестом и значком
Духовной Академии на груди. Я обратил внимание О.Александра на этот
интерес. Он усмехнулся: "Пусть смотрят!" - и, произнеся
тост, единым махом опорожнил свой стакан...
Вообще он не чуждался земных радостей - но в то же время спокойно
относился к разным бытовым невзгодам. Я тогда весил 90 кг, боялся
растолстеть - и был покорен полным безразличием к "проблеме"
куда более полного отца Александра: "Какое это имеет значение?"
Открытка с изображением Богоматери и надписью: "В память 26.XII.73.
А." - датирует день моего крещения, состоявшегося в храме отца
Александра близ г.Пушкина. По пути от станции к Новой Деревне (с
упомянутой выше москвичкой) я заблудился - и мы явились только к
концу службы. Я успел заметить, с каким пиететом подходили к руке
своего батюшки местные старушки; была и городская по виду молодежь.
Крещение состоялось в какой-то служебной комнате (делалось это тайно
- иначе предписывалась регистрация и сообщение по месту работы),
О.Александр сам надел на меня цепочку с крестиком ("из Ватикана",
по его словам) - тоже его подарок.
Прилетев тогда в Москву из Свердловска, я привез о. Александру
не-чзколько выпусков "Истории русского искусства" И.Грабаря,
посвященных иконописи. Он принял их без всяких экивоков - так же
просто, как делал подарки сам. Без малейшего колебания он доверил
мне редкую книгу П.Флоренского "Столп и утверждение истины"
и "Собачье сердце" М.Булгакова ("ИМКА-Пресс"),
с которых я заказал (подпольно, разумеется) ксерокопии. Вернувшись
из Ленинграда, я вернул книги, еще раз наведавшись в Семхоз 6 марта
1974 года. От О.Александра я впервые услышал об экуменизме (сторонником
которого он был); на мое недоумение о реальности существования ада
он пояснил, что ад дается человеку еще на земле и прежде всего -
в виде душевного состояния.
Летом 1974 г. он снова отдыхал в Коктебеле и перед приездом, в
письмах от 13 мая и 5 июня, просил снять для него три комнаты на
8 человек. Я в это время уволился из сторожей, т.к. Дом поэта готовился
стать музеем (отделом феодосийской галереи) и хлопот было выше головы.
Отец Александр упомянул об этом в декабрьском письме, поздравляя
с Рождеством и успокаивая в моих очередных сомнениях:
"Я больше, чем когда-либо, чувствую важность того, что
Вы делаете, и Вашу провиденциальную призванность в этом деле. Она
особенно ощутима на фоне пустоты и болтовни, которые мы все чаще
наблюдаем вокруг. Мы мало общались летом, когда я был в Ваших краях,
но исключительно потому, что я ценил Ваше время и силы, зная по
себе, как трудно собраться и сосредоточиться среди обилия людей,
пусть даже приятных и близких. Когда-то Н.Федоров говорил о долге
детей "воскрешать отцов". Это, конечно, мифологема, но
в ней есть смысл. Вы один. из таких воскресителей, хранящих наследство,
умножающих его и доносящих до других. И большое счастье, что рядом
с Вами человек, который разделяет Ваши груды. Опыт показал, что
все лучшее, что имеем сейчас в духовном плане, "стоит на плечах"
серебряного века. Пусть в нем были изъяны (где их нет?), но он завещал
нам такое богатство, мимо которого проходить - преступление".
1 декабря 1974г. меня назначили - по настоянию М.С.Волошиной - научным
сотрудником создававшегося дома-музея М.А.Волошина. 14 марта 1975
г., в ответ на мое письмо о наших делах и планах, о.Александр писал:
"Действительно, это все может стать уникальным
центром по исследованию культуры начала века. [...] Я на днях был
в Ленинграде и осматривал разные музеи-квартиры. Все они, увы, -
реконструкция. А у Вас - живая и сохранная подлинность. Это очень
ценно. Таких очагов почти нет (разве что - Мураново), а по XX веку
- тем более".
В апреле 1975 г. в Симферополе вышел из печати составленный мною
фотоальбомчик (фотографии Н.Орлова) "Планерское - Коктебель".
Цензура выкинула фото М.Цветаевой, портрет А. Белого, цитату (не
то чтобы фото!) Н.Гумилева; раздел "Курорт интеллигенции"
назвали "Курорт у Синих скал" и т.д. И все же для тех
лет книжка была достижением - и отец Александр, получив ее, писал
(без даты):
"Альбом, кстати, получился прекрасный: и текст, и подборки,
и фото. Дух этого замечательного места великолепно передан".
Сожалея, что ему опять не суждено идти в отпуск, о.Александр пояснял:
"Не могу отлучиться из-за того, что напарник без меня не
может. А отправить его на пенсию жалко. Так что - пусть живет и
трудится, а я пока буду мысленно Вас посещать, пока не придет время.
У меня все по-прежнему. Работаю без передышки. Кое-что еще вышло.
Планов много, все идет тесно: одно за другим".
Интересуясь, как продвигается моя книга, он добавлял:
"Верю, что придет время, когда я буду держать в руках "академическое"
издание Волошина с Вашими комментариями".
В 1976 г. О.Александр приехал г Коктебель 15 июня;
13 июля снова была экскурсия по дому Волошина с его участием. На
первом этаже мы готовили выставку акварелей Волошина, которая открылась
20 августа - к этому времени о.Александр уже уехал.''
А 26 октября я навестил его в Семхозе, записав такое его суждение
о поэтах "Серебряного века":
"Почти никто из этих людей не был мудр [помимо Волошина].
В глубокой старости стал мудрым Вяч.Иванов".
Приехав в Коктебель летом 1977 года, о. Александр крестил нашего
с Розой полуторагодовалого сына. Было это 26 июня, в волошинской
мастерской; крестным отцом стал Е.Барабанов. Августом 1977 года
помечена книга О.Александра "Небо на :земле. (Богослужение
Восточной Церкви)", вышедшая в Брюсселе в 1969 анонимно (О.Александр
надписал ее мне: "В память о встрече в Коктебеле от автора").
М.С.Волошина скончалась в декабре 1976 г., хлопот по музею у меня
было невпроворот - и наше общение с отцом Александром стало более
редким. В единственном за 1978 год письме (штемпель отправления
15 января), ответив на мой религиоведческий вопрос, он добавлял:
"Не знаю, смогу ли в этом году приехать (сын будет поступать).
3a этот период я уже стал дедом".
В ответ на мой критический отзыв о книге И.Куприянова "Судьба
поэта" (Киев, 1978) о. Александр писал 2 января 1979 г.:
"По-моему, Вы еще мягко о ней отозвались. Это типичная
халтура, в духе худших времен, хотя действительно сам факт ее выхода
- событие положительное. [...] Зато подборка в мал[ой] библ[иотеке]
поэта хороша и даже неожиданно хороша".
Летом 1979 г. отец Александр был в Коктебеле до 6 августа; а в
1980-м его прощальная записка датирована мной 28 июня (даты приездов
не сохранились). В единственном письме 1980 года (штемпель отправления
15 января) он сообщал сведения о владыке Владимире Киевском, расстрелянном
большевиками. А в письме от 12 февраля 1981 г. рассказывал:
"У меня все по-прежнему. Вышла еще одна книга. Если свидимся
- постараюсь привезти. А - так: за все слава Богу. Мысленно нередко
переношусь в зимний Коктебель. Никогда там не бывал в это время
года. И весной. Говорят, очень красиво. Но высвободить хотя бы пару
дней на поездку невозможно. Верю, что Ваши усилия, терпение и любовь
к предмету будут вознаграждены".
В то лето 1981-го он был в Коктебеле до 14 июля; в 1982-м его визит
к нам состоялся 15 июня, а около 8 июля он уехал. От 1983-го осталась
одна поздравительная записка (штемпель 11 января), в которой он
снова ободрял меня:
"Есть примета: если дело встречает сопротивление, значит,
оно важное и нужное. Силы тьмы оказывают это сопротивление не случайно.
Не унывайте. Все образуется".
Увы: уже 20 апреля у меня был обыск, а в октябре меня выставили
из Дома поэта! Гебисты изъяли у меня среди прочих книг пять томиков
трудов О.Александра по истории религий, изданных в Брюсселе под
псевдонимом. Однако на первом была дарственная надпись с его именем
- и я срочно написал ему о. происшествии, чтоб он мог подготовиться
к возможным вопросам. Ответа не было, как и не было на следующие
- через год, через два - мои письма. Тогда многие из знакомых вдруг
"пропали", но это молцание было мне особенно горько...
В августе 1988 г. я получил в прокуратуре Петергофа большую часть
изъятых у меня в 1983 г. книг. Однако книги с автографом отца Александра
среди них не было, а вместо подаренной им Библии мне выдали идентичную,
но другую... В июле 1989-го я вновь написал ему - и в начале сентября
неожиданно получил ответ! 31 августа О.Александр писал:
"Дорогой Владимир Петрович! Страшно рад был получить Ваше
письмо, давно и очень жалел, что после всех бедствий следы Ваши
потерял. Рад, что дела Ваши поправились (читал в "Ликах").
И у меня сейчас положение намного лучше (впрочем, в целом ничего
не изменилось с нашей последней встречи, разве что возможности деятельности
расширились)".
Только тогда я сообразил, что мои прежние письма могли перехватываться,
т.к. надзор за О.Александром - в отличие от моей скромной персоны
- вряд ли был снят.
29 августа 1989 г., ответив на мои очередные вопросы,
О.Александр продолжал:
"У меня все по-прежнему. Служу там же. Работаю так же напряженно.
Дети выросли. Внучка уже в 6-й перешла. Дочь художница. Сын играет
и поет. Растет еще и внук. За период последних застойных лет написал
я книгу очень большую, на 2,5 тыс. маш[инописных1 стр[аниц]. Сейчас
мне разрешают печататься в широкой прессе (уже было несколько публикаций),
выступать по ТВ, радио, читать лекции (раз-два в неделю в разных
вузах, школах, ДК и т.д. Уже прочел ок[оло] 70-ти. Народу всегда
много. За всё слава Богу. [...] Тоже недавно был за рубежом в Польше
и Зап[адном] Берлине. Но там не задерживался. Дел здесь много, а
жизнь коротка".
Письма от 18 сентября и 4 октября 1989 г. содержат ответы на мои
"комментаторские" вопросы. В последнем, однако, добавлено:
"Что касается журналов, то тут просто глаза разбегаются.
Сейчас интересны "Юность" и "Горизонт", кроме
того, что Вы уже выписали. И "Лит[ературная] учеба". О
будущем не станем загадывать. Что будет - то будет. Мы все уже видели.
Посмотрим, что будет. А пока - работать и работать".
D этом последнее письмо о.Александра звучит для меня завещанием.
Известие о его страшной гибели стало ,для нашей семьи большим ударом.
Я воочию представил себе его путь от платформы "Семхоз"
к дому, который он сам как-то, 20 лет назад, описал, инструктируя,
как к нему идти:
"5 минут по дороге среди леса; справа будет сарай, от него
тропинка налево (метров 200) и моя калитка сразу".
Последний его земной путь...
Учитель, перед именем твоим
Позволь смиренно преклонить
колени...
ВЛАДИМИР КУПЧЕНКО
г. Ломоносов
|
