Эрнест Лависс, Альфред Рамбо

ИСТОРИЯ XIX ВЕКА

К оглавлению

Том 8. Часть 2. Конец века. 1870-1900.

ГЛАВА XII. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК. 1870—1900

I. Китай

Резня в Тяньцзине (1870).

У нас уже была речь об этой катастрофе. Французский уполномоченный в Пекине граф Жюльен де Рошешуар тотчас обратился с нотой к китайскому правительству, а командующий французской эскадрой на Дальнем Востоке контр-адмирал Дюпре прибыл в Тяньцзинь. Начались переговоры; китайское правительство заставило начальника северных портов Чун Хоу, обнаружившего в момент резни крайнюю слабость, извиниться и сместило вице-короля провинции Чжили, Цзэн Го-фаня. Эта резня явилась результатом настоящего заговора против европейцев; убийство вице-короля обоих Цзянов (Цзянсу и Цзянси) в июле 1870 года также стоит в прямой связи с этим заговором и, по-видимому, было его последствием. К несчастью для Франции, занятой тогда в Европе страшной войной 1870—1871 годов, она не могла отомстить за кровавое оскорбление, нанесенное ей в Тяньцзине, и Чун Хоу, посланный в Европу, добился аудиенции у Тьера лишь гораздо позднее, благодаря содействию французских секретарей Новиона и Эмбера и после долгих переездов из Марселя в Бордо, из Бордо в Тур, из Тура в Версаль, а затем в Соединенные Штаты. Наконец он представил французскому правительству свои извинительные грамоты. В конце 1871 года Франция одно время опасалась новых осложнений с Китаем из-за католических миссионеров, против которых китайское правительство выставило тогда меморандум из восьми пунктов.

Женитьба императора и аудиенция.

В октябре 1872 года Тун Чжи, 17 лет отроду, женился на А-лу-тэ; 23 февраля 1873 года он взял в свои руки бразды правления. На другой день, т. е. 24 февраля 1873 года, представители европейских держав и Соединенных Штатов в Пекине обратились к принцу Гуну с письмом, в котором поздравляли молодого государя с фактическим вступлением на престол и в то же время изъявляли желание быть им принятыми в аудиенции. После долгих и многократных переговоров 27 июня они были извещены, что молодой император, вняв их просьбам, примет их торжественно в аудиенции 29 июня, в половине шестого утра. В назначенный день были официально приняты: Луи де Жоффруа от Франции, Фредерик Лоу от Соединенных Штатов, Томас-Фрэнсис Уэйд от Великобритании, генерал Влангали от России, Фергюсон от Голландии и Бисмарк, драгоман германского посольства, так как сам посол по болезни был в отпуску. Кроме того, отдельную аудиенцию получили Луи де Жоффруа и его переводчик Габриэль Девериа для представления грамоты французского правительства в ответ на миссию Чун Хоу. Еще раз такой аудиенции удостоились только послы бельгийский (Серрюи), русский (Бюцов) и японский. Так закончилось регентство императрицы Восточного Китая [Не “императрица Восточного Китая”, а “императрица восточного дворца”. Это прозвище происходит от названия дворца, где жила императрица. — Прим. ред.] Цы Ань, вдовы Сянь Фына, и императрицы Западного Китая — Цы Си. [Не “императрица Западного Китая”, а “императрица западного дворца”. Такое наименование получила вдовствующая императрица Цы Си, бывшая первая наложница императора Сянь Фына (1851—1861), по той причине, что она жила в западном дворце. — Прим. ред.]

Императрица Цы Си.

Императрица Цы Си, вдова императора Сянь Фына, мать императора Тун Чжи и тетка императора Гуан Сюй'я, родилась 17 ноября 1834 года и была соправительницей со смерти своего мужа (1861) до 1873 года, регентшей с 1881 по 4 марта 1889 года и снова соправительницей со времени переворота 22 сентября 1898 года. Китайской политикой фактически руководила, сперва прикрываясь именем принца Гуна, затем Ли Ху-чжана и, наконец, уже открыто — именно она. Она определила и, быть может, ускорила переход власти после Тун Чжи, она же, подготовляя себе новое регентство, наметила преемника Гуан Сюй'я на китайском престоле. Слишком умная для того, чтобы не учитывать иностранное влияние в Китае, она боялась, как бы страна не двинулась слишком быстро по пути прогресса, угрожавшего гибелью культуре Китая, насчитывавшей несколько тысяч лет. Она не стремилась избегнуть необходимых реформ, но, без сомнения, желала, чтобы они производились медленно и не потрясли старый организм Китая, как это случилось с Японией в 1868 году. [Автор в завуалированной форме хочет сказать о надвигавшейся революции. — Прим. ред.]

Но хватит ли у нее времени и влияния, чтобы, с одной стороны, умерить пыл новаторов, а с другой — подстрекнуть усердие чиновников, погрязших в рутине, превращающей человека в простого представителя устаревшей традиции? Это покажет недалекое будущее. [Статья (глава) писалась автором в 1900 году. — Прим. ред.] Главным сотрудником императрицы был Ли Ху-чжан.

Ли Ху-чжан.

Остановимся на минуту, чтобы охарактеризовать этого замечательного человека, игравшего такую крупную роль в политике своей страны. Ли не принадлежал к племени завоевателей-маньчжуров: он — чистокровный китаец. Он родился на третьем году царствования императора Дао Гуана, т. е. в 1823 году, в области Лучжоу, уезде Хэфэй, в провинции Аньхуэй. Высоких должностей он достиг благодаря своему уму и военным дарованиям. Начало его карьеры было скромно. Его отец, бедный и неизвестный ученый, дал ему хорошее воспитание, хотя и был обременен пятью детьми, из которых Ли был вторым. Молодой человек успешно сдал экзамен и в 1848 году поступил в академию Ханьлинь. Затем он вернулся в родную провинцию, где играл незначительную роль, когда вспыхнуло великое восстание тайпинов. Когда тайпины проникли в Аньхуэй, Ли стал во главе небольшого войска; тут он тотчас же был приглашен в секретари всесильным Цзэн Го-фанем, генерал-губернатором обоих Цзянов и командующим войсками в четырех провинциях: Цзянсу, Аньхуэй, Цзянси и Чжэцзян. Поддержка со стороны такой персоны сулила Ли быстрое повышение по службе; и действительно, он, оставаясь офицером, был назначен областным судьей в Чжэцзяне, а в 1861 году [По данным китайских источников, Ли Ху-чжан назначен губернатором провинции Цзянсу не в 1861, а в 1862 году. Китайское официальное название занятой им в 1862 году должности не фу-тай, как у автора, а сюнь-фу. См. Цин-ши-гао, История Цинской династии, гл. Бэньцзи, 21, стр. 6. — Прим. ред.], по представлению Цзэна, был перемещен на видный пост губернатора (фу-тай) провинции Цзянсу. В Пекинской газете 14 ноября 1863 года был обнародован декрет, в котором, между прочим, говорится, что “Ли Ху-чжан, с тех пор как он занимает пост губернатора Цзянсу, обнаружил много благоразумия и предусмотрительности и что его искусная тактика увенчалась полным успехом. Он несколько раз овладевал разными городами и стяжал большие почести на ратном поле. И ныне взятие Сучжоу делает его еще более достойным похвал. В знак своего полного удовлетворения его величеству приятно было наградить Ли Ху-чжана почетным званием воспитателя наследного принца и пожаловать ему желтую кофту”. В конце кампании против тайпинов за новые услуги, оказанные им, особенно во главе флота под Нанкином, император пожаловал губернатору Цзянсу наследственное дворянство третьего класса (бо, граф) и павлинье перо в два очка (туан-янь-хуалин). Два года спустя Ли сменил своего покровителя Цзэна в должности генерал-губернатора обоих Цзянов. Нам еще придется говорить о нем.

Формоза.

В декабре 1871 года лодка, на которой находилось несколько обитателей островов Рю-Кю, потерпела крушение у юго-восточного берега Формозы, и пловцы были убиты дикими обитателями этого побережья. Японцы, заявлявшие притязания на острова Рю-Кю, обратились к китайскому правительству с требованием вознаграждения за этот ущерб. Уклончивые ответы Пекинского двора заставили японское правительство действовать прямо: генерал Сайго Цугумицу высадился на юго-восточном берегу Формозы, и война казалась неизбежной; ее предотвратило вмешательство английского посла в Пекине сэра Томаса Уэйда, и 31 октября 1874 года принц Гун заключил с Окубо соглашение, по которому Япония получала полное удовлетворение. Еще до того, 13 сентября 1871 года, Ито от Японии и Ли Ху-чжан от имени Китая заключили в Тяньцзине договор, ратифицированный китайским императором в том же месяце, а микадо, с некоторыми изменениями, — 1 ноября.

Смерть Тун Чжи. Гуан Сюй.

Император Тун Чжи умер преждевременно 12 января 1875 года; было нелегко найти преемника столь молодому императору. Дао Гуан оставил девять сыновей; четвертый из них, Сянь Фын, наследовал ему и в свою очередь был сменен на престоле вышеупомянутым Тун Чжи. Возможны были два кандидата: во-первых, сын шестого принца — принц Гун, но такое чрезмерное возвышение уничтожило бы его влияние; во-вторых, Цзай Тянь, сын седьмого принца И Хуаня, князя Чуня, умершего 1 января 1891 года. Престол достался четырехлетнему Цзай Тяню, который принял на царстве имя Гуан Сюй. Совет регентства составился из вдовствующих императриц, вдов Сянь Фына, — главной супруги, “восточной императрицы” Цы Ань, умершей 7 апреля 1881 года, и “западной императрицы” Цы Си, матери Тун Чжи. Если вспомнить, что последняя была не только матерью предыдущего императора, но по брату и теткой Цзай Тяня, то не удивительно, что она сохранила руководящую роль. Она является виновницей всех государственных переворотов, повергших в смуту не только столицу империи, но и всю ее администрацию, вплоть до того дня, когда Цы Си совершила ловкий ход, который по выбранным ею средствам обеспечил ей место не только среди умнейших властительниц Востока, но и среди женщин, наименее стесняющихся в средствах борьбы. По уму и совершенным ею преступлениям с нею может сравниться на всем протяжении китайской истории только императрица У-хоу, жившая в VII веке нашей эры. [Автор, слепо следуя указаниям феодальной китайской историографии, считает необходимым подчеркнуть преступления императрицы У-хоу (феодальная историография не может простить ей узурпацию власти). Между тем период царствования У-хоу (660—705), сумевшей еще при жизни своего мужа, танского Гао Цзуна (номинально царствовал с 650 по 683 год), захватить власть в свои руки, отмечен ростом внешнего могущества Китая и расцветом литературы, в особенности поэзии. — Прим. ред.]

Миссия Горация Броуна.

Миссия Сладена и падение мусульманского царства Дали [Речь идет о государстве, созданном мусульманскими повстанцами в Юньвани в 50-х годах XIX века. — Прим. ред.] (8 января 1873 г.) внушили англичанам желание сызнова разведать пути сообщения между Бирмой и Юньнанем. Лорд Сольсбёри по соглашению с британским посольством в Пекине и индийским правительством дал полковнику Горацию Броуну поручение, сходное с тем, которое выполнил капитан Сладен. Драгоман Август-Раймонд Маргари, прибыв 23 августа 1874 года сухим путем из Шанхая, соединился с полковником Броуном в Бамо 17 января 1875 года. Миссия 17 февраля перешла бирманскую границу, но ввиду распространившихся зловещих слухов Маргари перешел границу обратно, чтобы разузнать о настроении умов; 21-го полковник Броун был атакован китайцами, и в то же время Маргари был убит в Манвине. Броуну удалось отступить благодаря поддержке, оказанной ему бирманскими и сикхскими отрядами.

Соглашение в Чифу.

Переговоры, вызванные этим инцидентом, оказались самой сложной задачей нового царствования. Они тянулись больше года и едва даже не привели к войне. В конце концов, однако, британскому послу сэру Томасу Уэйду и губернатору Чжили Ли Ху-чжану удалось 13 сентября 1876 года заключить соглашение в Чифу, ратифицированное императором 17-го того же месяца. Это соглашение было чрезвычайно важно; оно распадалось на три раздела: первый уладил инцидент Маргари путем извинений и возмещения в размере 200000 таэлей; второй касался дипломатических и консульских сношений; наконец, последний — чисто коммерческого свойства — касался открытия портов Ичана и Уху на реке Янцзы, Ханчжоу в Чжэцзяне и Пакхоя в Гуандуне. Англии было предоставлено право послать агентов в Сычуань, в Чунцин. Дополнительная статья определила условия посылки в следующем году английской разведочной экспедиции из Пекина в Тибет и Индию либо через Сычуань, либо через Ганьсу и Кукунор. Гросвенор, секретарь английского посольства в Пекине, и консулы Артур Девенпорт и Э. Колборн Бабер отправились в Юньнань, чтобы присутствовать при суде над убийцами Маргари. Они представили очень интересный доклад о рынках юго-западного Китая. Со времени соглашения в Чифу Китай начинает держать посольства в Европе; первым китайским резидентом в Лондоне и Париже был прибывший в 1876 году Го Сун-тао, его помощником — Лю. На смену Го прибыл маркиз Цзэн.

Тут стал на очередь другой важный вопрос — о влиянии России в Средней Азии.

Первые шаги русских.

25 июля 1851 года военный инженер полковник Ковалевский от имени России, а от имени Китая И Шань и Вуяньтай заключили в Кульдже торговый договор, по которому устанавливалась регулярная торговля в городах Или (Кульджа) и Тарбагатае (Чугучак); этот трактат, заключавший в себе 17 статей, дословно гласил, что “русским должны быть отведены места для их факторий в Или и Тарбагатае”. Позднее статья 6 Пекинского договора от 2 ноября 1860 года определила, что в виде опыта торговля будет открыта и в Кашгаре на тех же основаниях, как в Или и Тарбагатае. Китайское правительство уступало в Кашгаре участок земли, достаточный для устройства фактории со всеми необходимыми постройками, каковы жилые дома, амбары для склада товаров, церковь и пр., равно как и землю под кладбище, а также пастбище, как в Или и Тарбагатае. “Об отводе вышеуказанных участков будет сообщено теперь же управляющему Кашгарским краем. Китайское правительство не отвечает за разграбление русских купцов, торгующих в Кашгаре, в том случае, когда грабеж будет произведен людьми, вторгнувшимися из-за линии китайских караулов”.

Восстания.

Смерть Джигангира лишь на несколько лет дала передышку китайским губернаторам; в 1846 году ходжа Катта Тюря со своими братьями овладел Кашгаром [По китайским и туркестанским источникам, Кашгар был взят осенью 1847 года. — Прим. ред.], но вскоре был разбит и обращен в бегство китайцами у Кок Робата; в 1857 году восстал другой ходжа, Вали-хан, и его брат Кичик-хан [Кичик-хан — двоюродный брат Вали-хана. — Прим. ред.], но лишь два года спустя ему удалось покинуть Коканд [У автора перепутаны даты. В его освещении выходит, что первая попытка Вали-хана и Кичик-хана поднять восстание имела место в 1867 году, а осуществилось восстание через два года, т. е. в 1869 году. На самом же деле первая попытка обоих ханов вырваться из Коканда относится к 1855—1866 годам. Захват же Кашгара и других городов Восточного Туркестана Вали-ханом был осуществлен в 1867 году. В том же 1867 году восстание было подавлено. (См. В. В. Григорьев, Китайский, или Восточный, Туркестан, вып. 2, 1873, стр. 465—175.) — Прим. ред.]; он завладел последовательно Кашгаром, Артышем и Янги-Гиссаром. Сын Джигангира Бузурк-хан, воспользовавшись мятежом мусульман в Ганьсу, восстал против китайских властей при содействии выслужившегося из солдат Якуб-бека.

Якуб-бек.

Мухаммед-Якуб, сын Пир-Мухаммед-мирзы, родился около 1820 года в небольшом городке Пишпеке, в Кокандском ханстве. Он отличился в войнах с русскими во времена Перовского и его похода на Сырдарью и не преминул свергнуть своего преданного всяким порокам начальника Бузурка (1866). Осенью 1863 года дунгане взяли цитадель Яркенд. [В изложении автора не ясно, откуда взялись дунгане и в какой связи они находятся с Якуб-беком. Вкратце восстание дунган и Якуб-бека рисуется в следующем виде. Вслед за восстанием дунган в 1862 году в северо-западных провинциях внутреннего Китая — Ганьсу, Шэньси — в том же году вспыхивает восстание в Синьцзяне, почти одновременно в различных его частях. Так, в конце 1862 года восстают дунгане в Кульдже, затем в Чугучаке. В 1863 году поднимают знамя восстания дунгане в Урумчи. Отсюда восстание распространилось в Кашгарию — в города Куча, Аксу. Восстанием дунган и присоединившихся к ним уйгурских крестьян воспользовались потомки бывших правителей Восточного Туркестана — ходжи. Один из них Бузрюк, или Бузурк-хан, сын Джигангира, находившийся до этого в Коканде, вторгается в Восточный Туркестан (1864). Его правой рукой был Якуб-бек, командир отряда кокандских кипчаков, сопровождавших Бузурк-хана. В дальнейшем (1866) Якуб-бек устраняет безвольного Бузурк-хана и после упорной борьбы с маньчжурскими правительственными войсками, а затем с образовавшимися в результате восстания народных масс самостоятельными ханствами (дунганским в Урумчи-Манасе, хотанским во главе с муллой Хабибуллахом, Аксу-Уш-турфанским во главе с Рашид-эд-Дином) становится самодержавным правителем Восточного Туркестана и части Чжунгарии (к 1870 году). — Прим. ред.]

Война началась только в следующем году; из года в год Якуб одерживал все новые победы: зимою 1864/65 года он взял Кашгар, осенью 1865 — Яркенд, в январе 1867 — Хотан, летом и осенью 1867 — Аксу, Куча и т. д., в январе 1869 года — Сарикол и др. Русское правительство не могло допустить, чтобы эта новая власть утвердилась в сердце Центральной Азии, и осенью 1868 года ко двору Якуба прибыл посол из России. [Французский автор не совсем правильно освещает вопрос о взаимоотношениях Якуб-бека с царским правительством, затушевывая в то же время агрессивную роль Англии в Восточном Туркестане. Надо учесть, что поддерживаемый Англией Якуб-бек представлял реальную опасность для русского самодержавия, еще не укрепившего в достаточной мере свои позиции в Средней Азии. Этим и объясняется стремление царского правительства завязать нормальные отношения с Якуб-беком и преградить путь английской агрессии в Средней Азии. — Прим. ред.] С тех пор Якуб, которому угрожали с одной стороны русские, с другой — китайцы, стал искать опоры. Турецкий султан, бессильный защитить даже себя самого, ограничился, конечно, оказанием ему совершенно пустых почестей: он разрешил Якубу принять титул эмир эльмуминин, “вождь верующих”, а его сосед, эмир бухарский, возвел Якуба в сан аталык-гази — “вождь борцов за веру”. Англия, с удовлетворением взиравшая на утверждение власти Якуба в Средней Азии, не шла дальше платонических поощрений: отделенный от Индии неприступными горами, Якуб не мог быть для нее полезен в случае угрозы ее индийским владениям. [Неверно! Англия активно помогала укреплению государства Якуб-бека, снабжая его европейским оружием а посылая инструкторов в его армию. — Прим. ред.] Однако в 1870 и 1873 годах Англия отправила в Яркенд специальную экспедицию под руководством сэра Дугласа Форсайта.

Лучшим оплотом Якуба было его обученное по-европейски войско. Будучи предоставлен собственным силам, он употребил их сначала на то, чтобы упрочить свою власть в стране, а затем вступил в борьбу с Китаем. Результатом кратковременного царствования Якуба было — как мы увидим ниже — то, что русские пришли в непосредственное соприкосновение с китайцами в Тянь-Шане и что они смогли путем присоединения части территории Или округлить свои владения в Фергане и Семиречье.

Конец мусульманского восстания.

Покончив с мусульманами в Юньнане путем взятия Дали, Китай получил возможность направить все свои силы на северо-западную область империи. Бывший вице-король провинции Фуцзянь, Цзо Цзун-тан, прославившийся в войне с тайпинами и бывший с 1867 года вице-королем Ганьсу и Шэньси, был назначен главнокомандующим войск, снаряженных против Кашгара. Он овладел городом Манас, ознаменовал свое появление ужасной резней и двинулся на Якуба; но в этот момент Якуб, изнуренный трудами и болезнью, умер. [По архивным данным, Якуб-бек был отравлен. — Прим. ред.] С его смертью рухнуло и его дело; его преемники были не в силах бороться с китайцами, и последние заняли один за другим 19 октября 1877 года столицу эмира Аксу, 21 декабря — Яркенд, 26 декабря — Кашгар и наконец 4 января 1878 года — Хотан.

Вопрос о Кульдже.

В 1871 году китайцы согласились на предложение русских — занять город Кульджу и северную часть Тянь-шаня впредь до полного умиротворения страны, причем расходы по оккупации Китай должен был им вернуть. Но когда царство Якуба распалось и Небесная империя пожелала взять назад Тянь-Шань, пришлось начать переговоры с Россией. Для этого был выбран Чун Хоу, тот самый, который ездил в Европу после тяньцзиньской резни. Прибыв в Россию, Чун Хоу в октябре 1879 года заключил в Ливадии договор на столь невыгодных условиях, что Китай не принял бы их даже в том случае, если бы был предварительно побежден. За это Чун Хоу по возвращении был приговорен к смерти (но не казнен), а имущество его конфисковано. Россия согласилась вернуть часть кульджинской территории, но наиболее цветущую ее часть, а именно долину Теккеса у подошвы Тянь-Шаня, и проходы — особенно Музартский, который ведет из Кульджи в Аксу и пересекает военную дорогу, проложенную Цянь Луном и соединяющую Кульджу с Кашгаром, она оставила за собой. Не удивительно, что цензор Чжан Чжи-дун в своем докладе метал громы и молнии против злополучного дипломата.

Чжан Чжи-дун.

Одним из лиц, принимавших наиболее деятельное участие в китайской политике за последние годы [Конец XIX — начало XX века. — Прим. ред.], является этот видный сановник, генерал-губернатор обоих Ху (Хубея и Хунани), официальная резиденция которого — Учан на правом берегу Янцзы, против Ханькоу. Чжан Чжи-дун — китаец; он родом из Наньпи в провинции Чжили, где он родился в 1835 году; в марте 1865 года он сделался судьей в Кантонской области, в мае 1868 года — казначеем в Цзянсу; своей высокой репутацией он обязан докладу, представленному им в качестве цензора, о договоре, заключенном Чун Хоу с Россией в Ливадии (1879). С тех пор он был последовательно губернатором Шаньси (январь 1882 г.), генерал-губернатором Гуанси и Гуандуна (август 1884 г.) и, наконец, генерал-губернатором Хубея и Хунани (8 августа 1889 г.). Главным образом по его почину были предприняты обширные работы в устье реки Ханьцзян и постройка великого центрального железнодорожного пути, который должен соединить Голубую реку через Хубей с Пекином (Бейпином).

Урегулирование Кульджинского вопроса.

Отказ ратифицировать Ливадийский договор представлял собой, разумеется, casus belli. [Повод к войне.] Китайский уполномоченный в Париже и Лондоне, старший сын вице-короля Цзэн Го-фаня, Цзэн Цзи-цзэ, был послан в Петербург для возобновления переговоров на новых основаниях. Это был тот дипломат, которого хорошо знают в Европе под именем маркиза Цзэна; подобно своему отцу, он был родом из Хунани (где родился в 1837 году). Умер он в Пекине в 1890 году. Благодаря своему терпению и дружеским советам он сумел выполнить задачу, которая казалась невыполнимой. 24 (12) февраля 1881 года Цзэн заключил в Петербурге с русскими уполномоченными Николаем Гирсом и Евгением Бюцовым договор из 20 статей, в силу которого значительная часть спорной территории возвращалась Китаю; но статья 7 гласила: “Западная часть Илийского края присоединяется к России для поселения в оной тех жителей этого края, которые примут российское подданство и, вследствие этого, должны будут покинуть земли, которыми они там владели. [Речь идет о территории, предназначавшейся для переселенцев из Синьцзяна — дунган и таранчей, — значительная часть которых после восстания 1862—1877 годов поселилась в Семиречье, т. е. в современных Казахской и Киргизской CCР. — Прим. ред.]

“Граница между владениями России и принадлежащею Китаю Илийской областью будет следовать, начиная от гор Беджин-тау, по течению реки Хоргос до впадения ее в реку Или и, пересекши последнюю, направится на юг, к горам Узун-тау, оставив к западу селение Кольджат”.

Женитьба императора и аудиенция.

Есть известный параллелизм между событиями, предшествовавшими как совершеннолетию Тун Чжи, так и совершеннолетию Гуан Сюй'я. Последний родился 2 августа 1872 года в Пекине; 26 февраля 1889 года он женился на дочери Гуй Сяна, брата императрицы Цы Си, из рода Е-хуа-ла. Указом от 12 декабря 1890 года император упорядочил дело аудиенций, которые должен был отныне получать дипломатический корпус. Он воскресил этим традиции предыдущего царствования; но позже австрийский и английский послы потребовали, чтобы император принял их не в той зале, которая предназначена для приемов китайских вассальных князей. В ноябре 1894 года впервые была дана аудиенция в Вэнь-хуа-дянь, внутри императорского дворца, послам Соединенных Штатов, России, Франции, Англии, Бельгии, Швеции и испанскому поверенному в делах.

Китайско-японская война.

Со времен императрицы Дзинго японцы постоянно заявляли настойчивые притязания на Корею; и нам уже пришлось говорить о вторжении Тайко Сама в эту страну. Осложнения, подобные тем, которыми было обусловлено вмешательство Франции в 1866 году и Соединенных Штатов в 1871 году, послужили для японцев предлогом снова выступить со своими притязаниями на Корею. 20 сентября 1875 года японский военный корабль “Униокуван” подвергся во время гидрографических работ нападению корейцев; японцы заставили Сеульский двор дать им большое вознаграждение и заключить с ними в Кан-хоа договор (26 февраля 1876 г.). Такого результата не удавалось достигнуть ни французам, ни американцам. Китай — номинальный сюзерен Кореи, так же как и Бирмы и Аннама, — не принимал никакого участия в переговорах. Договор был подписан генерал-лейтенантом министром колоний Курода Тайко Сама (Хидэёси) и членом генро Кётака Иноуэ от лица Японии и уполномоченными Синь Хёнь и Инь Иа-синь от имени корейского правительства. Было установлено, что все коммюнике (обращения) Японии к корейскому правительству будут писаться по-японски и в ближайшие 10 лет будут сопровождаться китайским переводом, Корея же была вправе пользоваться китайским языком. Вне Хо-рян-хана, в Фузане, должны были быть открыты для торговли на побережье два порта; эти дополнительные статьи были приняты обоими правительствами (24 августа 1876, 30 января 1877, 3 июля 1877, 20 декабря 1877 г.). 30 августа 1879 года должен был быть открыт порт Гензан в провинции Хан-цзян; на деле же руководство делами во всех трех открытых для торговли портах — Чемульпо, Гензане и Фузане — приняли чиновники китайского таможенного ведомства. Было очевидно, что Китай, считая себя сюзереном Кореи, не желает уступить место своей сопернице. По милости китайского и японского гарнизонов, стоявших в Сеуле с 1882 года, там уже не раз возникали беспорядки; а 4 декабря 1884 года вследствие соперничества этих гарнизонов в этом городе вспыхнул настоящий мятеж, и семь министров были убиты, а на следующий день завязался бой между обоими гарнизонами. Здание японского посольства было сожжено, много японцев было убито, а остальные принуждены бежать на побережье. Палккеум-мун-юи, Ким-ок-киум, Сайэ-кумпу и Хонг-иенг-сиетри были зачинщиками этой революции [Речь идет о восстании тонхаков (1894), сторонников общества “Восточного учения”. — Прим. ред.], последствия которой оказались диаметрально противоположными возлагавшимся на нее ее инициаторами надеждам: те думали, что работают для японцев, а в действительности оказались игрушкой в руках китайцев. Спустя короткое время Ким-ок-киум, бежавший в Японию, склонился на увещания своего соотечественника Хонг Тьон-у, проживавшего некоторое время в Париже, отправиться с ним в Шанхай. Здесь 28 марта 1894 года Кимок-киум был убит из револьвера своим другом, который заявил, что действовал по приказанию корейского короля. Тело несчастного Ким-ок-киума было перевезено в Корею и рассечено на восемь частей, которые были разосланы по восьми провинциям королевства. Война была неизбежна, и, действительно, тотчас начались военные действия. 20 июля капитан Гелсуорси, командир английского судна “Kowshing”, отплыл из Таку с намерением высадить войско в Масане, в Корее; но близ островов Шуп-синто его судно было потоплено; спаслись только капитан Гелсуорси, немецкий капитан Ганнекен и 40 человек из экипажа в 1500 человек. Первые сухопутные атаки, предпринятые японцами в июле на укрепленный город Масан, были, очевидно, безуспешны, потому что сразу же после них они двинулись под начальством своего генерала графа Ямагата через Маньчжурию по дороге к Пекину; 15 сентября они встретились с китайцами у Пхын-яна. Генерал Цзо был оставлен на произвол судьбы своими китайскими товарищами E и Вэй, которые 16-го отступили; победа осталась за японцами, и китайцы бежали в Ыйчжу, на реке Ялу, отделяющей Корею от Маньчжурии и служащей между ними границей. Спустя два дня, 17 сентября, японцы одержали такую же победу на море, разбив в устье Ялу эскадру китайского адмирала Дина, везшую войско в Ыйчжу; остатки эскадры с большим трудом спаслись в Порт-Артур. Тем временем японцы заняли (8 октября) Ыйчжу и, перейдя Ялу под начальством своего генерала Нодзу (24 октября), после нескольких стычек достигли Фын-хуан-чена, откуда расходятся три дороги — на Мукден, Нючжуанчен и Порт-Артур. Вместо того чтобы двинуться отсюда на Мукден, они пошли на юг. Благодаря соединенной атаке сухопутного войска и флота японцам удалось взять Порт-Артур (ноябрь 1894 г.).

С Ляодунского полуострова японцы перенесли свои завоевательные действия на другой берег Печили (Чжили), к Шаньдунскому заливу, где 2 февраля 1895 года они взяли Вейхайвей; наконец, другая эскадра овладела Пескадорскими островами и высадила отряд войска на Формозу. Ввиду этих неудач Китай запросил мира. 17 апреля 1896 года китайские уполномоченные Ли Ху-чжан и Ли Чжэн-фэн и японские уполномоченные граф Ито Хиробуми и виконт Мутсу Мунемитсу заключили в Симоносеки договор, содержащий 11 пунктов, по которому Срединное царство уступало своему счастливому сопернику южную часть провинции Фэнтянь (Шэнцзин, Маньчжурия), остров Формозу и Пескадорские острова; Китай должен был уплатить контрибуцию в 200000000 таэлей. Города Шаши в провинции Хубэй, Чунцин в Сычуане, Сучжоу в Цзянсу и Ханчжоу в Чжэцзяне были открыты для японской торговли, и японцы могли держать там консулов. Суда под японским флагом могли свободно плавать по верхнему Янцзы между Ичаном и Чунцином, по реке Усун и по Большому каналу до Сучжоу и Ханчжоу; японцам было предоставлено право оккупировать Вейхайвей до момента, когда договор будет выполнен. Соединенные усилия России, Франции и Германии помешали японцам использовать те преимущества, которые предоставил им Китай на материке: Япония, удержала Формозу и Пескадоры, но в Маньчжурии ее место заняла Россия, а в Вейхайвей'е — Англия.

Россия.

Вмешательство Германии в Шаньдуне должно было вызвать притязания со стороны русских; Россия потребовала себе уступки всех суверенных прав на Порт-Артур и Даляньван на маньчжурском побережье, на тот же срок и на тех же условиях, на каких Германия оккупировала Цзяочжоу, а также концессии на проведение железной дороги от Бодунэ до Мукдена и Порт-Артура. 20 марта 1898 года китайское правительство частично удовлетворило это требование: Порт-Артур и Даляньван были сданы в аренду России на 25 лет, но Китай сохранил за собой суверенные права на эти два порта. Концессия на железнодорожные линии фактически обратила Маньчжурию в русскую провинцию, несмотря на то, что порт Нючжуан (Инкоу) был открытым портом.

Германия.

Германия, торговые интересы которой в Китае возрастали с каждым днем, не могла оставаться равнодушной при виде успехов, достигнутых другими странами; стараясь подражать примеру Англии, она несколько раз пыталась создать на китайских побережьях прочное поселение вне портов, открытых для международной торговли. Судя по опыту маневров немецких военных судов, можно было думать, что два пункта являются пригодными для этой цели: один на Фуцзянском побережье, другой у Лаппы на Гуандунском побережье. Но оказалось совсем другое. Пренебрегая протекторатом над католическими миссиями, который некогда являлся главным орудием французской политики на Дальнем Востоке, французы допустили в 1882 году, чтобы итальянские францисканцы провинции Шаньдун уступили часть своей территории нескольким немецким священникам из Мюнстерской епархии (Вестфалия), которые прикрылись именем своей Стейльской обители, находившейся в Голландии. Священник И.-В. Анцер из Регенсбурга, основатель этой новой миссии, быстро достиг звания апостольского викария (1886). 1 ноября 1897 года два священника, принадлежавшие к новой миссии, Нис и Генле, были убиты в Чжанцзя-чжуане (Шаньдуне); кара за эти убийства не заставила себя ждать. 14 ноября 1897 года адмирал Дидерихс появился с крейсерами “Irene”, “Kaiser”, “Prinzessin Wilhelm” и “ Arkona” в бухте Цзяочжоу и без малейшей трудности высадил десант. В результате переговоров 5 января 1898 года между Германией и Китаем был заключен договор, по которому последний отдавал первой в аренду на 99 лет район залива Цзяочжоу с несколькими островами и окружностью на материке в 50 километров.

Англия.

Занятие русскими Порт-Артура внушило англичанам желание приобрести у входа в Печилийский залив опорную точку, которая могла бы им служить не только оплотом в случае войны, но и наблюдательным пунктом. Подобное желательное им пристанище они могли найти только на Шаньдунском побережье. Напомним, что во время кампании 1860 года первыми операционными базами были — для англичан их собственная Гонконгская территория, для французов — город Шанхай; вторыми базами служили — для французов Чифу на северном побережье Шаньдуна, а для англичан — Даляньван на полуострове Ляодун, близ местонахождения будущего Порт-Артура. Из этих-то двух пунктов и вышли обе эскадры, чтобы высадить войска в устье Вэйтана и зайти в тыл крепости Таку. После войны порт Чифу был открыт для международной торговли, и англичанам пришлось искать на Шаньдунском побережье новую точку опоры. Такой пункт они нашли к востоку от Чифу; это был Вейхайвей, и по очищении его японцами англичане получили его в аренду. По Пекинскому соглашению от 24 октября 1860 года англичанам была уступлена в другом районе — на самом юге Китая — часть полуострова Коулун (Цзюлун), против Гонконга; теперь этот участок был заменен участком более северным, чтобы могло установиться сообщение между Дипом и Мирс-Бей и таким образом была облегчена доставка товаров в Кантон.

Франция.

Франция добилась таких же преимуществ, получив в аренду (5 апреля 1898 г.) Гуанчжоувань, залив на полуострове Лэй-чжоу, замыкающем с востока вместе с островом Хайнанем Тонкинский залив, внутри которого находится порт Пак-хой, открытый для иностранной торговли; требовать себе этот порт французы не могли, но они могли провести от него железную дорогу к реке Сицзян. Убийство флотских поручиков Куна и Гурлауэна (13 ноября 1899 г.) вызвало в конце этого года со стороны Франции вмешательство в дела этого края и требование вознаграждения в 200000 франков, которое и было уплачено Китаем. Точно так же, как мы это отмечаем в другом месте, Франция добилась концессии на проведение железной дороги от Лаокая [Во французском Индокитае. — Прим. ред.] до Юяьнаньфу. В последнее время, несмотря на противодействие других западных держав, признаны справедливыми притязания Франции на увеличение ее концессии в Шанхае. Перенесение некрополя обитателей Нинбо, удалить который из пределов французской концессии в Шанхае заставили французов не столько политические, сколько гигиенические соображения, вызвало 3 мая 1874 года китайский народный бунт, повторившийся 16 июля 1898 года. Следует признать, что с французской точки зрения китайский вопрос требует полного пересмотра французских интересов в ближайших к Тонкину и Лаосу южных провинциях и установления сношений между этими провинциями и Янцзы через посредство французских промышленников. Это значит, что надо отказаться от утверждения, что эта великая река принадлежит к сфере влияния Великобритании и что французские интересы в Шанхае и русские в Ханькоу достаточно уравновешиваются английскими. Надо также во что бы то ни стало — коммерческим или политическим путем — связать этот район Янцзы с северной частью Китая, где фактически господствует Россия. [1900 год.] Если неминуем раздел Китая [Автор статьи не учел внутренней силы движения народных масс Китая, которые вели и ведут жестокую борьбу за национальное существование и мешают империалистам осуществить раздел страны, о котором они мечтали и продолжают мечтать. — Прим. ред.], the break-up of China (по выражению лорда Чарльза Бересфорда), то Франция не должна при этом оставаться безучастной, не должна позволять своим более смелым и менее щепетильным соперникам препятствовать ей в осуществлении ее намерений.

Италия.

Итальянские интересы представлены в Китае преимущественно миссионерами-капуцинами и патерами из миланской миссионерской общины в провинциях Хунань, Шэньси, Шаньси, Хэбэй, Хэнань и северной части Шаньдуна. Требования других держав побудили и итальянского посла в Пекине Мартино обратиться 28 февраля 1899 года в Цзун-ли-ямынь (управление по иностранным делам) [Это старое название управления по иностранным делам существовало до боксерского восстания. Полное его наименование: Цзун-ли гэ-го шиу я-мынь, т. е. “главное управление делами со всеми (т. е. иностранными) государствами”. С 1901 года Цзун-ли я-мынь реорганизовано и переименовано в “министерство внешних (иностранных) дел”, вай-у-бу. — Прим. ред.] с просьбой об уступке залива Саньмынь в провинции Чжэцзян между Нинбо и Вэньчжоу. Читатель помнит, что Мартино был отозван из Пекина своим правительством. Слабость поддержки, оказанной Италии несколькими западными державами, и явно враждебное отношение, проявленное в этом случае Китаем, послужили причиной того, что новый полномочный посол Сальваго Раджи не добился для Италии арендных прав на вожделенную территорию; справедливость требует, однако, признать, что со времени последнего кризиса итальянский кабинет не склонен идти на авантюры, исход которых сомнителен.

Торговые миссии.

Тотчас после китайско-японской войны и заключения Симоносекского договора (17 апреля 1895 г.) обнаружилась настоятельная необходимость снова изучить экономическое состояние Небесной империи в целом и менее известных ее провинций в особенности; Лионская торговая палата взяла на себя почин этого изучения. В состав лионской миссии, руководимой консулом Э. Роше (25 сентября 1896 — 3 мая 1896 г.), а затем Анри Вренье (3 мая 1896 — 28 ноября 1897 г.), входили: флотский врач Р. Деблен, 4 делегата Лионской торговой палаты — К. Метраль (шелк и шелковые ткани), Р. Антуан (шелк), П. Дюкло, гражданский горный инженер, и Л. Скюльфор (общая коммерция и банк); затем делегаты соучаствующих торговых палат: от города Марселя — А. Грожан (общая коммерция), от Бордо — Л. Рабо (общая коммерция), от города Лилля — А. Виаль (льнопрядение и механические станки), от Рубэ — А. Велес (шерсть и шерстяные ткани), от города Роанна — Ж. Рио (бумажные материи) и, наконец, инженер-гидрограф А. Перр. Так была возобновлена традиция, возникшая еще в 1843 году, в период посольства Лагрене. Провинции Юньнань, Гуйчжоу и Сычуань были изучены основательно, тогда как с провинциями Хэнань, Гуанси и Гуандун миссия ознакомилась менее детально. Пример Лиона вызвал подражание со стороны Великобритании: генеральный консул Байрон Бренан осмотрел открытые порты Китая и Кореи; другое обследование произвели по поручению Блекбернской торговой палаты консул Ф.-С.-А. Борн и еще двое лиц; японцы исследовали Чунцин и Янцзы. Миссия лорда Чарльза Бересфорда, отплывшего из Англии 25 августа 1898 года, должна рассматриваться скорее как политическая, нежели как торговая миссия; результатом ее было издание большого тома под заглавием Раздел Китая (The Break-up of China).

Железнодорожные линии.

Первая железнодорожная линия в Китае была проведена между Шанхаем и Усуном, т. е. на протяжении приблизительно четырех миль (1876). Китайско-японская война и влияние Ли Ху-чжана побудили правительство провести сеть железных дорог в провинции Чжили. В 1897 году приступили к постройке новой линии между арсеналом Цзян-наня и городом Усуном. Франко-русское товарищество, представителем которого был Русско-Китайский банк, получило по контракту 21 мая 1898 года разрешение эксплуатировать рудники в северной части провинции Шаньси и соединить железной дорогой города Чжэндин и Тайюаньфу. В то же самое время разработка рудников в южной части этой провинции была разрешена так называемому пекинскому синдикату, состоявшему из английских и итальянских капиталистов, а затем те же права были предоставлены ему 21 июня 1898 года в префектурах Хэнани, к северу от Желтой реки; при этом названный синдикат также выговорил себе право строить железнодорожные линии.

В 1896 году небольшая Чжилийская линия, предназначенная обслуживать Кайпинские угольные копи, была выкуплена китайским правительством, продолжена и образовала Тяньцзинь-Пекинскую линию, длиной в 136 километров; она была открыта в сентябре 1897 года. От Пекина идет другая линия к Баодину, главному городу провинции Чжили, и еще одна линия от Тяньцзиня — к Шаньхай-гуаню, представляющему собою первый проход к Великой стене и путь в Маньчжурию. Большая железнодорожная линия, до постройки названная Великим центральным путем, должна соединить Ханькоу на Янцзы, у устья Ханьцзяна, с Пекином; она будет построена французско-бельгийским синдикатом; американцам дана концессия на продолжение ее от Ханькоу до Кантона (контракт от 14 апреля 1898 года). Далее, предположена и другая большая линия, которая соединит Тяньцзинь с Чжэньцзяном на Янцзы и пройдет вдоль Императорского канала; эта концессия отдана англичанам, но с оговоркой в смысле предоставления особых льгот немцам на Шаньдунском участке пути. Немцы, причастные к этой линии, получили, кроме того, в Шаньдуне концессии на линии от Цзяочжоу до Вейсяня и Цзинани с обратной линией до Цзяочжоу через Ичжоу. С августа 1898 года возобновилось движение по линии Шанхай — Усун. Маньчжурские линии должны были отойти к России, и Сибирская дорога, вместо того чтобы идти вдоль левого берега реки Амура, должна была пересечь ее излучину и перейти на правый берег, где одна из ее ветвей должна была направиться через Мукден к Порт-Артуру. Франция добилась (20 июня 1895 г.) концессии на железнодорожные линии между Аннамом и Китаем, т. е. на линию от Ханоя до входа в Китай с продолжением до Лунчжоу, Наньнина и Босэ на одном из рукавов Сицзяна (июнь 1896 г. и 1897 г.) и на линию от Пакхоя до Сицзяна, причем конечными станциями на этой реке могли быть сделаны города Учжоу и Наньнин (май 1898 г.); наконец, в апреле 1898 года французы получили разрешение провести железную дорогу от Лаокая на своей тонкинской границе через Юньнань до столицы этой провинции. Англичане выступили конкурентами французов в этом краю, составив проект железнодорожной линии, которая соединила бы главный город Бирмы Мандалай через Куньлон (Гуньлон) на китайской границе с главным городом провинции Сычуань Чэнду.

Государственный переворот в сентябре 1898 года.

“Либеральные” повадки императора, поддержка, которую он оказывал прогрессивным идеям, занесенным с Запада, и проекты некоторых казавшихся преждевременными мероприятий дали возможность вдовствующей императрице Цы Си снова взять в свои руки бразды правления (21 сентября 1898 года). Желая, однако, показать, что она не относится враждебно к иностранцам, Цы Си приняла (15 декабря 1898 года) в официальной аудиенции жен посланников, аккредитованных при Пекинском дворе. Распространились слухи, что император отрекся от престола или даже покончил с собой; в действительности же по обычаю, не представляющему решительно ничего особенного для Срединной империи, заблаговременно был выбран в наследники девятилетний принц Пу Цзюнь. По мнению некоторых китайских ригористов, Цы Си этим только восстановила справедливость, нарушенную ею с целью достижения регентства, когда она добилась избрания в императоры Гуан Сюй'я, устранив от престола другого принца Пу. Ли Хучжан, для которого она создала министерство торговли, был послан в Кантон в качестве вице-короля Гуанси и Гуандуна.

В конце XIX века (1900) было еще преждевременно говорить о том, какие неожиданности готовят европейской политике тайны китайского правления. [События 1900—1938 годов до неузнаваемости изменили положение в Китае. С одной стороны, наглая захватническая политика Японии, затеявшей систематическое завоевание Китая, перевела европейские державы, тоже зарившиеся на китайские территории, из наступательного положения в оборонительное: и Англия и Франция боятся за целость своих владений, которым угрожает Япония; с другой стороны, национально-освободительное движение в Китае оказывает все более и более могучее сопротивление агрессору. Место России занял Советский Союз, не только не помогающий агрессорам, но горячо сочувствующий борьбе китайского народа против насильников. Наконец, Соединенные Штаты менее чем когда-либо склонны смотреть на захват китайской территории сколько-нибудь сочувственно. Они очень недвусмысленно дали понять Японии, что и сейчас не желают признать и никогда в будущем не признают тех марионеточных “правительств”, которые Япония сажает в захватываемых ею частях китайской территории. Все это чревато еще очень значительными сдвигами и событиями мирового значения в Китае. — Прим. ред.]

II. Корея

“Нарвал”.

У корейских берегов не раз погибали иностранные суда; здесь в XVII веке потерпел крушение “Ястреб”, в 1847 году — “Слава” и “Победительница”. Одна такая катастрофа дала французским агентам случай отличиться настолько замечательно, что мы не можем обойти это событие молчанием. В ночь со 2 на 3 апреля 1851 года французское китоловное судно “Нарвал” село на мель у островов близ юго-восточного берега Кореи и затонуло. Весь экипаж, кроме одного человека, спасся после кораблекрушения; помощник капитана в шлюпке добрался до Шанхая и известил об этом несчастье французского консула Монтиньи. Последний, снарядив местное судно, в сопровождении своего драгомана графа Клечковского лично явился на место кораблекрушения и переправил экипаж на родину.

Убийства 1866 года.

Монсиньор Ферреоль умер 3 февраля 1863 года; на его место апостольским викарием был назначен Симеон-Франсуа Берне, епископ Капсы (ныне Гафсы). Смута, царившая в стране, грозила миссии опасностью, а тут еще по смерти Чиэльтионга (1849—1863) власть перешла к регентству; с другой стороны, появление русских на Тумангане и их покушения на провинцию Хамхыне настроили корейское правительство против иностранцев.

В марте 1866 года монсиньор Берне погиб в Сайнам-то; его помощник монсиньор Давелюи и аббаты Бретеньер, Больё, Дори, Пуртье, Птиникола, Омэтр и Гюэн также были убиты; от смерти спаслись только Ферон, Калэ и Ридель.

Французское вмешательство.

Трое уцелевших направились в Тяньцзин, чтобы сообщить об этой катастрофе французскому адмиралу Розу; 18 сентября 1866 года корвет “Примогэ” (“Primauguet”), авизо “Дерулед” (“Deroulede”) и канонерка “Запоздалый” (“Tardif”) вышли из Чифу в Корею. Они проникли в залив Канг-хоа и, поднявшись вверх по реке Хан до столицы, достигли ее 25 сентября. Произведя эту рекогносцировку, французская флотилия 3 октября вернулась в порт Чифу.

Вот официальный рапорт французского правительства о второй экспедиции адмирала Роза в Корею: “Выйдя из Чифу 11 октября с фрегатом “Воительница” (“La Guerriere”), винтовыми корветами “Лаплас” (“Laplace”) и “Примогэ”, авизо “Дерулед” и “Киень-шань” и канонерками “Запоздалый” и “Лебретон”, контрадмирал Роз 13-го стал со своей эскадрой на якорь перед островом Лесистым в 18 милях от Канг-хоа. На следующий день канонерки поднялись вверх по реке Салэ (пролив Канг-хоа), ведя на буксире шаланды, на которых находились десантные команды с “Воительницы” и корветов, равно как и отряд морских стрелков с “Иокогамы”. Высадившись, наши моряки тотчас заняли без малейшего сопротивления с чьей-либо стороны высоты и оказались в 5 километрах от Канг-хоа. 16-го колонна, руководимая капитаном фрегата графом д'Осери, произвела рекогносцировку; на подступах к одному из фортов, господствующему над городом, она была встречена сильным ружейным огнем, а также пальбой из двух орудий малого калибра. Схватка длилась несколько минут, после чего форт был взят и корейцы бежали, оставив одно свое знамя в наших руках”. Город был взят 16-го октября, и корейский король написал письмо адмиралу Розу, сообщившему в своем ответном письме условия, на которых он может признать себя удовлетворенным. 17 ноября произошла схватка, в которой было ранено много французов, а некоторое время спустя адмирал Роз, не получая ответа от корейского короля и опасаясь наступления зимы и прекращения навигации, вернулся в Китай, не добившись ничего. Единственным крупным событием экспедиции было разрушение Канг-хоа, но оно не произвело никакого впечатления на корейцев, ставших более дерзкими, чем когда бы то ни было. Не большим успехом увенчалась вскоре и американская экспедиция.

Вмешательство Соединенных Штатов.

В 1866 году было послано в Корею американское парусное судно “Генерал Шерман”; экипаж его был убит, а судно разрушено. Для расследования этого дела в 1867 году был прислан адмирал Роуэн с военным кораблем “Вачузет” (“Wachusett”); но ему не удалось произвести дознания. Тогда Соединенные Штаты отправили в Корею контр-адмирала Роджерса, главнокомандующего азиатской эскадры, на “Колорадо” (“Colorado”), сопутствуемом корветами “Аляска” (“Alasca”) и “Бениция” (“Benicia”) и канонерками “Монокеси” (“Monocacy”) и “Палос” (“Palos”). 1 июня 1871 года, в то время, когда американские суда были заняты зондированием реки Салэ между материком и островом Канг-хоа, корейцы без предупреждения открыли по ним огонь; 10 июня три форта Канг-хоа перешли в руки американцев, потерявших в бою лейтенанта Мак-Ки; но так как адмирал Роджерс не имел инструкций и не мог взять Сеула, то он принужден был по примеру адмирала Роза вернуться в Чифу. Он прибыл сюда 5 июля. Что не удалось французам и американцам, то попытались сделать — и с успехом — японцы, о чем было сказано выше. После того как с Китаем был улажен вопрос о Формозе, Япония отправила в Фузан уже во главе с генералом Куродой, командовавшим эскадрой, посольство, которое прибыло на место 16 января 1876 года. 16 февраля того же года Курода-Киитака и Инуйе-Каору от лица Японии и Си Хон и Ин Ясинг от имени Кореи заключили в Канг-хоа на китайском и японском языках крайне важный договор, которым подтверждалась независимость Кореи и узаконялось открытие портов для торговли. Япония достигла сразу того, о чем тщетно просили Франция и Соединенные Штаты. Договор 1876 года был видоизменен и пополнен целым рядом соглашений и постановлений в 1877, 1882 и 1883 годах. Тем временем Китай в лице своего таможенного персонала вступил во владение тремя вновь открытыми корейскими портами: Ионцруманом, Янсаном и Фузаном. Китай как сюзерен Кореи совершенно не был расположен позволить Японии вытеснить себя и допустить какое-либо ущемление в своих правах; и вот почему с 1882 года в Сеуле находились два гарнизона — японский и китайский. Между ними изо дня в день возникали ссоры и беспорядки, грозившие принять серьезный оборот. Мы уже говорили о революции, вспыхнувшей 4 декабря 1884 года, и о войне, возникшей между Китаем и Японией из-за Кореи. Корея сделалась полем битвы, на котором должны были встретиться Россия и Япония. Вначале это была борьба дипломатическая, глухая борьба, сквозь которую иногда прорывались раскаты свойственной японцам свирепости. Королева, стоявшая во главе партии Мин, считавшейся партией консервативной, или русской, подверглась нападению в своем дворце и была убита. Партия Мин обвиняла в этом убийстве так называемую прогрессивную, или японскую, партию. Русские высадили десант, рассеяли революционеров и укрыли в русском консульстве короля Ли-Гуя, выгнанного повстанцами из его дворца. Мы уже отмечали выше ряд недоразумений, возникавших между Россией и Японией, но было ясно, что рано или поздно дело закончится открытым разрывом, в котором пострадает наименее терпеливый из обоих соперников. Известно, что король Ли-Гуй (или И-Гиенг) объявил себя 8 января 1895 года императором, чтобы этим актом подчеркнуть свою независимость от Китая.

III. Япония

Внутренняя политика.

Со времени революции число министерств, оспаривавших друг у друга власть, достигает цифры, которой могли бы позавидовать иные американские республики. Имена некоторых государственных людей сохранятся; таковы Окубо, убитый в 1878 году, граф Мори, убитый в 1887 году, Окума и особенно маркиз Ито.

Нам предстоит рассмотреть те значительные реформы, которыми было дополнено законодательство революции 1868 года, осуществленное во время правления этих деятелей и их товарищей.

В состав японского кабинета, сформированного 6 ноября 1868 года, входили следующие лица: премьер — маршал Ямагата, министр иностранных дел — виконт Аоки, внутренних дел — адмирал Сайго, финансов — граф Матсуката, военный — генерал Катсура, морской — адмирал Ямамото, юстиции — граф Кёура, земледелия и торговли — Соне, путей сообщения — виконт Ёсикава, народного просвещения — граф Кабаяма.

Реформы.

[Автор не упоминает о целом ряде существенных реформ, прежде всего об аграрных реформах. Декретом 17 июня 1869 года формально отменялись феодальные права даймё, вся земля объявлялась под властью императора, а все японцы его подданными. Декретом 29 августа 1871 года феодальные кланы были ликвидированы окончательно, вводилось новое административное деление, даймё заменялись губернаторами, назначаемыми из центра, 300 даймё и 400000 самураев получали выкуп за свои феодальные права. В ноябре того же года издается декрет об уравнении в правах четырех сословий. Одновременно издается закон о свободе сельскохозяйственных культур. В 1872 году издается закон о свободе профессий; 15 февраля 1872 года — закон о свободе земельных сделок, узаконяющий право частной собственности на землю. В июле 1873 года натуральный сельскохозяйственный налог заменяется денежным, установленным в три процента со стоимости земли. Тогда же издается закон о свободе торговли. Все эти реформы носят крайне компромиссный и незаконченный характер. Разрешение аграрного вопроса свелось к лишению крестьян земли. Крестьяне, пользовавшиеся землей на правах вечной аренды, вынуждены были в результате этих реформ выкупать землю у помещика, а так как средств на это они не имели, то начался грандиозный процесс обезземеливания крестьянства, увеличивший количество арендаторов и полуарендаторов до 70 процентов всего деревенского населения. Арендная плата составляла 50—60 процентов урожая. Полукрепостническая эксплуатация крестьянства процветала. Создавшаяся в результате всего этого крайняя узость внутреннего рынка толкала японскую буржуазию на поиски внешних рынков, преимущественно колониальных. Развитие японского капитализма шло не столько вглубь, сколько вширь. Полуфеодальная природа японского капитализма и узость внутреннего рынка определяют его особую агрессивность. — Прим. ред.]

Реформы следуют быстро за революцией, и преобразованию подвергается не только управление, но и нравы страны. В 1871 году феодальные владения (хан) даймё были конфискованы центральным правительством, что знаменует собою отмену феодализма. Были уравнены в правах перед законом низшие классы, парии (eta), занимавшиеся низменными ремеслами, и heimin, население, занятое сельскохозяйственными работами и торговлей. Буддизм перестал считаться официальной религией. Строятся железные дороги: первой линией на Дальнем Востоке была линия Токио — Иокогама (1870—1872), затем линия Кобе — Осака и Осака — Киото (1873—1877). Частные железнодорожные компании начали действовать здесь лишь с 1888 года; до 31 марта 1898 года они провели 3682 километра железных дорог; казенные линии занимали в это время 1065 километров; к 1898 году было 4747 километров рельсовых путей.

Длинная линия проходит через всю Японию от Аомори на севере до пролива Симоносеки. Первая телеграфная линия была проведена в 1869 году, первая почта относится к 1870 году. В то же время была произведена финансовая реформа: в 1868 году прежняя монета были изъята из обращения и заменена иеной (мексиканский доллар, разделенный на сто сен); в Осака был учрежден монетный двор. В 1871 году учреждено министерство финансов; в 1873 впервые составлен бюджет; в 1875 преобразована податная система: бюджетный год, считавшийся до того с 1 июля по 30 июня, с 1885 года считается с 1 апреля по 31 марта; 1 октября 1897 года монетной единицей объявлена золотая иена. Проведением этих реформ руководили последовательно Окума и Масаёси Матсуката. В этот же период был принят грегорианский календарь; было введено также оспопрививание, а затем получили применение фотография и европейские официальные мундиры.

В мирное время армия состояла из императорской гвардейской дивизии и 12 дивизий, квартирующих в Токио, Сендай, Нагоя, Осака, Хиросима, Кумамото, Саппоро, Хиросаки, Канадзава, Химедзи, Маругама, Конура. Исключая резервы, территориальную армию, жандармерию и канцелярский персонал, в армии насчитывалось 175000 человек. В июле 1902 года флот состоял из 128 судов с экипажем в 16000 человек (в том числе 8 эскадренных броненосцев, 20 броненосных крейсеров и 10 броненосцев береговой обороны, 4 легких посыльных судна, 16 канонерок, 15 контрминоносцев и 64 миноносца). Был построен ряд новых кораблей. Законом 28 декабря 1872 года, дополненным 21 января 1889 года, военная служба была объявлена обязательной и личной для всех японских граждан. Действительная служба в армии продолжается три года, во флоте — четыре; на службу поступают двадцати лет и числятся на ней, т. е. состоят в запасе, в территориальной армии и др., до сорока лет.

Остров Сахалин.

Большой остров Сахалин, лежащий к северу от Эдзо (Хоккайдо) и к востоку от русского побережья Азии, издавна служил яблоком раздора между Россией, владевшей северной частью острова, и Японией, занимавшей южную его часть. Япония заявляла притязания на более обширную территорию, чем та, какую признавала за ней Россия; переговоры, которые вел в 1862 году Такенуси, и соглашение, которое заключил 18 марта 1867 года Коиде, ничего не изменили в положении дел. В 1875 году японский делегат адмирал Эномото Такеаки [Позднее Эномото был морским министром, затем министром иностранных дел (1891).], посланный в Петербург для новых переговоров по этому вопросу, к удивлению и крайнему неудовольствию своего правительства, согласился обменять японскую часть Сахалина на почти пустынный Курильский архипелаг. Несколько вознаградили себя японцы в другом месте, заняв в 1871 году Бонинские острова (Огасавара).

Восстание в Сатсума.

[Непосредственным поводом самурайских восстаний 1874—1877 годов явились декреты правительства о капитализации самурайских пенсий (декрет 27 декабря 1873 года о факультативной капитализации и декрет 5 августа 1876 года о принудительном выкупе пенсий), сокращавшие расходы на пенсии с 20 до 13 миллионов иен. Сатсумское восстание, во главе которого стоял бывший военный министр Сайго Такамори, явилось серьезным испытанием для молодого японского капитализма. Для подавления восстания понадобилось 8 месяцев и огромное напряжение всех сил страны. Сайго имел хорошо вооруженную по европейскому образцу армию. Потери правительственных войск были довольно значительны. Сатсумское восстание являлось последней вспышкой открытого сопротивления феодальной реакции. — Прим. ред.]

Чрезмерная быстрота реформ не преминула вызвать недовольство среди бывших даймё и в конце концов привела к феодальной реакции. Первое восстание (1874) вспыхнуло в Сага (округ провинции Хидзен на острове Кю-Сю) и было быстро подавлено генералом Нодзу. Экспедиция на Формозу должна была послужить средством отвлечения.

Остров Кю-Сю всегда представлял собой исключительно благоприятную почву для восстания, а для подготовки его более всего были пригодны два человека: даймё Симадзу и маршал Сайго Такамори, брат руководителя экспедиции на Формозу. В октябре 1876 года вспыхнуло небольшое восстание в Кумамото, продолжавшееся до конца ноября; но настоящий мятеж начался 20 февраля 1877 года. Подавить его было поручено принцу Арисугава. В конце концов, несмотря на энергичное сопротивление, Сайго, атакованный 24 сентября 1877 года на Сирояма, близ Кагосима, был разбит адмиралом Кавамура и генералом Миёси; Сайго был ранен в бедро, и один из его приверженцев, Гемми Ёрода, отрубил ему голову, чтобы он не достался живым войскам микадо. В этой войне по самому минимальному подсчету (так как официальная статистика преуменьшила число жертв) пало в императорских войсках 6399 человек и было ранено 10523, у мятежников пало 7000 и ранено было 11000; деньгами война стоила более 200 миллионов франков.

Убийство Окубо.

Один житель из Сатсума проявил особенную враждебность к мятежникам, в чьих глазах он являлся предателем; это был министр внутренних дел Окубо Тосимитсу. [Он происходил из одной сатсумской семьи самураев и родился в 1829 году.] 14 мая 1878 года он был убит по пути во дворец людьми из Кага. Это убийство, без сомнения, ускорило пересмотр конституции, которого давно требовало общественное мнение.

Законодательство.

Уголовное уложение, обнародованное в январе 1871 года и видоизмененное в мае 1873 года, было снова пересмотрено и наконец в июле 1880 года одобрено правительством. 1 января 1882 года оно вступило в действие. Уложение это различает следующие категории преступлений: 1) крупные и мелкие преступления против государства или императорской фамилии, против государственного кредита, законов полицейских, санитарный и пр.; 2) преступления против лиц и собственности; 3) правонарушения. Уложение об уголовном судопроизводстве, начатое в июле 1877 года, было закончено в 1878 году, затем пересмотрено, изменено и приведено в согласие с Уложением о гражданском судопроизводстве (1890). Последнее, начатое в 1884 году, было закончено в 1887, издано в 1890 и введено в действие 1 января 1891 года. Выработка Гражданского уложения, начатая в 1870 году министром юстиции Ято, была продолжена (1873—1886) Оки, который занимал тот же пост и был председателем специальной комиссии, учрежденной в 1880 году; проект Уложения, утвержденный в 1889 году, был обнародован 21 апреля и 7 октября 1890 года и должен был войти в силу 1 января 1893 года, но парламент приостановил его действие; был выработан новый проект, обнародованный 28 апреля 1896 года. И. Мотоно и М. Томии (один из авторов проекта) в 1898 году перевели на французский язык первые три части этого Уложения. Торговое уложение, обнародованное 27 марта 1890 года, но потом приостановленное, было снова обнародовано 22 ноября 1892 года, законченная его часть была введена в действие 1 июля 1893 года; а остальная, так же как и незаконченные части других уложений, должна была войти в силу 31 декабря 1896 года. Видное участие в составлении этих кодексов принимал француз Буассонад де Фонтараби, бывший профессор юридического факультета в Париже.

Конституция.

[Конституция, опубликованная 11 февраля 1889 года, составлена по прусскому образцу и предусматривает двухпалатную систему с кабинетом министров, ответственным только перед императором. Конституция узаконяет и закрепляет абсолютный характер японской монархии. По конституции император обладает правом созыва и роспуска парламента, правом объявления войны и заключения мира, правом издания в период между сессиями чрезвычайных указов, имеющих силу закона, и т. д. Военный и морской министры подчинены непосредственно императору. Это узаконяет относительную самостоятельность армии и флота. Даже основное право парламента — принятие бюджета — ограничено статьями 67 и 71 конституции, дающими возможность утвердить бюджет и без парламента. Избирательные права очень ограничены. К выборам в первый парламент было допущено всего 500000 человек. В 1900 году избирательный ценз был несколько снижен, и количество избирателей увеличилось до 967000. — Прим. ред.]

12 октября 1881 года микадо обещал дать конституцию; она была составлена графом Ито Хиробуми и обнародована 11 февраля 1889 года (в одиннадцатый день второго месяца двадцать второго года Мейдзи). Она состоит из 7 глав, заключающих в себе 76 статей. I. Права императора: право роспуска палат, объявления войны, заключения мира и договоров, право помилования. II. Права и обязанности японских подданных. III. О парламенте, образуемом двумя палатами — палатой пэров, состоящей из членов императорской фамилии, знати и лиц, назначенных императором, и палатой депутатов, члены которой избираются народом. IV. Министры и тайный совет. V. Правосудие: судьи несменяемы; 299 мировых судей (ку-сай-бансё), 48 судов первой инстанции (тихо-сай-бансё), 7 апелляционных судов (косо-ин), кассационная палата (дайсин-ин), учрежденная в Токио в 1875 году. VI. Финансы. VII. Пересмотр конституции и регламент императорской фамилии.

В самый день обнародования этой конституции виконт Мори Аринори, занимавший в 1883 году пост министра народного просвещения, был убит одним фанатиком за то, что он своей палкой приподнял белую завесу у входа в Геку, храм богини пропитания. Мори был самураем из Сатсума; он родился в 1846 году, состоял в 1871 году поверенным по делам в Вашингтоне, а в 1879 году был назначен послом в Лондон. Смерть его напоминает убийства Ии Камон-но-Ками в 1860 и Окубо в 1878 году.

Внешняя политика.

Можно сказать, что внешняя политика Японии со времени революции преследовала двоякую цель: улаживание корейского вопроса [Это “улаживание” состояло в систематической подготовке налета на Корею и ее захвата при первом же удобном случае. Никаких других целей японская политика никогда за последнее полстолетие не имела. —Прим. ред.] и пересмотр договоров с иностранными державами. Стараясь во всем подражать западным нациям, Япония очень скоро переняла не только форму их мундиров, но и их дипломатию и обзавелась полномочными министрами в главных столицах Европы и Америки. Впрочем, язва бюрократизма разъедала страну Восходящего Солнца ничуть не меньше, чем старую Европу: в 1886 году гражданских чиновников насчитывалось 40727 с жалованьем в 9625800 иен, а в 1898 году их было уже 68613 с жалованьем в 19123673 иены. Главной причиной недовольства японцев иностранными договорами был параграф, предоставлявший державам право юрисдикции над их подданными: они не без основания считали этот параграф унизительным для своего национального достоинства и свидетельствующим о недоверии, не оправдывавшемся количеством принесенных ими во имя цивилизации жертв. Переговоры близились уже к успешному завершению, когда граф Окума, руководивший ими, подвергся покушению: бомбой ему оторвало ногу, и он принужден был покинуть министерство.

Покушение, произведенное одним фанатиком в 1891 году на цесаревича (позднее императора Николая II), путешествовавшего по Японии, естественно, замедлило пересмотр договоров. Наконец графу Ито посчастливилось довести переговоры до благополучного конца: 16 июля 1894 года лорд Кемберлей подписал договор Японии с Англией; 22 ноября того же года государственный секретарь Грешем и Курино (позднее японский посол в Париже) подписали договор Японии с Соединенными Штатами; статья об отмене экстерриториальности должна была войти в действие 17 июля 1899 года.

4 августа 1896 года в Париже был заключен (министром Ганото) торговый и навигационный договор между Францией и Японией. Первая из его 25 статей гласит: “Устанавливается взаимно полная и безусловная свобода торговли и мореплавания между владениями обеих договаривающихся сторон; французы в Японии и японцы во Франции должны пользоваться постоянным и полным покровительством в отношении личной и имущественной неприкосновенности”. Французы теряли право экстерриториальности и подлежали отныне японским законам и японской юрисдикции; Япония отказала французам в праве приобретать землю в полную собственность, но разрешила им снимать в аренду или покупать землю на неограниченный срок без права эксплуатации недр. Этот договор был ратифицирован в 1898 году, а пункт об отмене экстерриториальности должен был вступить в силу 1 января 1900 года.

Затем были заключены договоры с Испанией и с Сиамом (30 апреля 1900 г.), и были открыты японские посольства в Мадриде и Бангкоке.

Выше мы говорили о первых осложнениях между Японией и Кореей, затем о войне с Китаем, об уступке Формозы Японии, о занятии порта Дальнего и Порт-Артура Россией, а Вейхайвейя Англией.

28 мая 1896 года князь Лобанов и маршал Ямагата, представлявший японское правительство при короновании царя, заключили договор между Россией и Японией. Обе державы условились, что будут держать в Корее одинаковое число солдат и что ни одна из них не войдет в финансовую сделку с корейским правительством без согласия другой. Япония обязывалась защищать южные и западные части Кореи, Россия — все остальные; телеграфная линия между Сеулом и Фусаном должна была зависеть от Японии, а России предоставлялось право провести телеграфную линию от Владивостока до Сеула. Этот договор остался, можно сказать, мертвой буквой.

Католические миссии.

Жестокие гонения в XVII веке совершенно уничтожили христианские миссии в Японии, и в 1671 году прекратила свое существование епархия в Фунае (Япония и подвластные ей земли), которая была отделена в 1587 году от епархии в Макао. В 1831 году Япония была прикреплена к корейской миссии, а в 1846 году папа Григорий XVI превратил Японию в апостолический викариат, разделенный 3 июня 1876 года на южно-японский и северояпонский. Наконец, 17 апреля 1891 года, был учрежден апостолический викариат в Хакодате. Затем 15 июня 1891 года было произведено новое церковное деление, и Япония получила архиепископство в Токио и епархии в Осака, Нагасаки и Хакодате, находящиеся в ведении духовенства семинарии иностранных миссий в Париже.

Формоза.

В первое время после занятия Формозы японцами здесь имели место большие злоупотребления; ввиду этого в 1897 году были назначены новые чиновники и управление острова преобразовано. Формоза была разделена на шесть префектур: Тайпэ, Синчу, Тайчу, Чин-и, Тен-Чан и Тайнан, и на три административных округа: Хан, Тайтун и Пескадорские острова. Закончено было проведение подводного кабеля между Формозой и Японией. Генерал-губернатор запретил продавать, дарить и закладывать землю иностранцам. Вне концессий иностранец, если он не состоял на службе у правительства или туземца, не был вправе ни купить дом, ни снять его внаймы, да и в этом случае он должен был получить разрешение от властей. Наконец, и в пределах концессий все сделки, касающиеся недвижимой собственности, подлежали предварительному одобрению со стороны администрации.

Будущность Японии.

Япония не только сумела создать в течение нескольких лет флот и армию, отличившиеся в войне с китайцами и внушавшие в конце XIX века уважение западным державам, но она и своей промышленностью успешно конкурировала с Соединенными Штатами Америки и Европой. Необычайно выросли шелкопрядильни, ткацкие фабрики, кораблестроительные верфи, бумажные и спичечные фабрики, мыловаренные заводы. Какова будет ориентация этой новой силы? В сторону ли своего врага — Китая? Так бы оно, несомненно, и было, если бы население Небесной империи было расположено позволить собою руководить, но ассимиляция Китая — дело еще очень отдаленного будущего. В сторону Англии? Конечно, англичанам было бы очень выгодно сблизиться с Японией, чтобы пресечь планы своих соперников на Дальнем Востоке. Но имеет ли смысл японцам связывать себе руки союзом с державой, флот которой, правда, велик, но у которой нет армии, как это показали недавние события в Трансваале? Возможно, что японцы предпочтут свободу действий. Или к Соединенным Штатам? Об этом нечего и думать: слишком много противоположных интересов сосредоточено на Филиппинских и Гавайских островах. К России? Но это самая темная точка на горизонте. Совершенно очевидно, что укрепившаяся в Маньчжурии держава будет, сообразуясь с обстоятельствами, стремиться в более или менее отдаленном будущем поглотить Корею. Возможно, что японцы попытаются остановить русского исполина на его пути. Несомненно, что движимые своим воинственным духом и горячей преданностью новообращенных новым идеям, внушенным им их революцией, они и вступят в борьбу. [Япония является вооруженным до зубов империалистическим хищником, позже других выступившим на борьбу за “передел” колоний и полуколоний, но тем более яро проводящим свою захватническую политику. Захват сначала Кореи, потом Китая был поставлен как цель деятельности ближайших поколений еще в начале девятидесятых годов XIX века. Европейская пресса узнала об этом лишь впоследствии. Успешная война с Россией позволила осуществить захват Кореи. Злодеяния, которые творились и творятся в Корее, очень хорошо показали, чего следует ждать Китаю в случае, если и его постигнет подобная участь. Попытка завладеть всеми экономическими ресурсами Китая была проделана японцами в 1915—1917 годах путем навязывания Китаю целого ряда разорительных для него торговых и других договоров и концессий. Но так как по окончании мировой войны обнаружилось, что европейские державы не намерены беспрекословно уступить Китай японской экономической эксплуатации, то несколько лет японцы придерживались выжидательной политики и присматривались к Европе. Удостоверившись, что европейские противоречия все усиливаются и что Соединенные Штаты также не в таком положении, чтобы можно было бы бояться их немедленного вмешательства, Япония в 1931 году выступила уже с вооруженной силой против Китая. И до и после этой даты офицеры (главным образом члены патриотических ассоциаций, действующих под разными именами, сплошь и рядом неизвестными европейцам) путем убийств отделались от тех министров, которые стояли за мирную политику. Но тут Японию ждало жестокое разочарование. Война с Китаем оказалась затяжной, превратилась в народную партизанскую борьбу китайского народа. Воюя семь лет (1931—1938), истратив почти всю свою золотую валюту, Япония не сумела добиться никаких прочных результатов. Недовольство разоряемого крестьянства, накапливающееся раздражение жестоко эксплуатируемых рабочих, прогрессирующее истощение казны, буйное самоуправство военщины — таковы явления, которые, по отзывам всех наблюдателей, могут привести к серьезнейшему революционному взрыву. — Прим. ред.] Но будут ли они иметь успех — это уже другой вопрос.

IV. Голландская Индия и Малайский полуостров

Управление.

Способ управления Голландской Индией установлен административным положением 1854 года и соответствующими статьями голландской конституции. Во главе администрации стоит генерал-губернатор, назначаемый королем и управляющий при помощи совета. Обязанности министров исполняют директоры отдельных ведомств: финансов, внутренних дел, народного просвещения, куда входят также исповедания и промышленность, гражданских общественных работ, юстиции и, наконец, военно-морского. На генеральный секретариат возложено редактирование официальной газеты. “В административном отношении острова архипелага разделены на известное число провинций; во главе каждой из них стоит высший чиновник в звании губернатора или резидента, иногда помощника резидента, действующий через целый штат подчиненных ему чиновников. В делах, касающихся туземного населения, они обязаны советоваться с туземными вождями” (Ван дер Лит).

Главной целью администрации Голландской Индии в течение всего столетия было упрочение своей мощи и распространение своего влияния на островах Индийского архипелага. Рассмотрим главные пункты, на которые распространялась ее деятельность.

Ява.

Индусские государства этого острова, из которых главными были Маджапагит на востоке (разрушено в 1478 году) и Паджаджаран, колония Маджапагита, на западе (разрушено около 1530 года), пали под натиском мусульман в конце XV и в начале XVI столетии, за исключением Баламбангана, завоеванного лишь в XVII веке Матарамом. От этого царства — крупнейшего из мусульманских государств на Яве — в конце XVIII столетия оставались уже только княжество Серакарто и Иогиакарто. Из-за последнего и вспыхнула война 1825—1830 годов. После этой кровопролитной борьбы Баниумас, Багелен, Мадиун, Пахитан и Кидири были поставлены под управление голландских чиновников. Суверенитет Голландии был признан на всем протяжении острова.

Суматра.

Ачин, на северной оконечности Суматры, искони служил для голландцев источником затруднений. Англичане, сохранившие кое-какие права на Суматре, отказались от них по договору 1871 года и тем предоставили голландцам полную свободу расширять свои владения; взамен этого голландцы уступили англичанам последние свои фактории на Гвинейском побережье в Африке. Еще после войн 1821—1838 годов в руки голландцев перешла лучшая часть бывшего царства Менангкабау, т. е. Верхний и Нижний Паданг с Манделингом, Анголой и Спироком. В 1840 году они прогнали ачинцев из Сингела и Бароса, а в силу договора 1871 года с Англией получили возможность завоевать и остальную часть территории. Ачин издавна находился в вассальной зависимости от царства Педир; в 1507 году сын наместника объявил себя независимым и под именем Али-Могайата (1507—1522) сделался родоначальником династии, которая правила до войны, предпринятой Голландией с целью наказать туземцев. “Никогда еще, — говорит К.-М. Кан, — им не приходилось вести на архипелаге такой кровопролитной и дорого стоящей войны против столь упорного врага”. Султан Ала-эд-Дин-Махмуд III, царствовавший в Ачине с 1870 года, был в 1874 году низложен голландцами, а его территория была ими аннексирована.

Бали и Ломбок.

Эти острова, лежащие между Явой и Суматрой, были подвластны яванскому царству Маджапагит; после его падения (1478) Дева Агунг Кетут, овладевший также Ломбоком, основал на острове Бали независимое государство. Князь Матарамский завоевал Ломбок в 1839 году, а когда голландцы в 1849 году свергли царя Каранг-асема, то он с их согласия занял и Бали. Однако из Матарамской династии в Ломбоке царствовало лишь два государя: Анак Агунг Нгура Кетут Каранг-асем (1839—1870) и Рату Агунг Гедэ Каранг-асем. Ломбок, на котором находится высочайшая гора архипелага Ганунг Ринджани (3800 метров), называется также Сассаком и Салапарангом. Здешние князьки, выведенные из себя притеснениями своих владык, царей Бали, 9 декабря 1891 года написали на них жалобу голландскому резиденту Бали и Ломбока. По соглашению от 7 июня 1843 года, заключенному князем Матарамским, провозгласившим себя единым владыкой Салапаранга (Ломбока), с агентом правительства Голландской Индии Копманом, раджа признавал суверенитет голландского короля в лице голландского генерал-губернатора. Вопреки этому соглашению голландский уполномоченный, присланный в 1892 году, не был принят ломбокским правительством. Война была решена. 5 июля 1894 года голландские войска высадились на Ломбоке; они последовательно завладели городами Матарам (28—29 сентября) и Тьякра-Нагара (18 ноября); раджа бежал на северо-восток от этого последнего города, в Сассари, где и был схвачен голландцами; его перевезли в Батавию, и там он умер в мае 1895 года; с его смертью прекратилась Матарамская династия.

Борнео.

Голландцы последовательно заключили договоры с туземными князьями Понтианака и Самбаса, Мампавы и Ландака (1818—1819), и во всех этих городах посадили своих агентов. Беспокойные китайские колонисты были окончательно усмирены в 1853—1856 годах. На юго-востоке договорами 1817, 1823 и 1826 годов владения султана Банджер-Массин были ограничены бассейнами Нагары и Мартапуры. Словом, голландцы подчинили себе все княжества по восточному берегу до владений Компании Северного Борнео (North Borneo Company). Султан остававшегося еще независимым государства Бруней, в северо-западной части острова, в 1841 году уступил за ежегодную ренту южную часть своих владений англичанину Джемсу Бруку, который обратил ее в независимое княжество Саравак и принял титул раджи. Ему в 1868 году наследовал его племянник сэр Чарльз-Джонсон Брук, признавший 14 июня 1888 года протекторат британского правительства. В 1877 и 1878 годах султаны Брунея и Сулу (Соло) уступили большую территорию в северной части острова сэру Альфреду Денту, который для эксплуатации ее основал Британскую компанию Северного Борнео (The British North Borneo Company), получившую 1 ноября 1881 года королевскую грамоту и состоявшую с 1888 года под британским протекторатом. Наконец, султан Брунея уступил Англии находящийся поблизости остров Лабуан (1846), которым управляет губернатор.

Тимор.

По Лиссабонскому договору (20 апреля 1849 г.) Португалия удержала за собой только северо-восточную часть острова и уступила Голландии свои права на восточную оконечность острова Флореса.

Это великолепное колониальное владение процветало бы еще больше, если бы чрезмерный приток капиталов не сдерживался опасением, как бы здешними делами не слишком заинтересовались иностранцы и не возбудили бы вожделения великих держав.

Малайский полуостров.

Благодаря своим завоеваниям в 1795 году и затем по договору 1824 года с Голландией Великобритания приобрела на Малайском полуострове значительные территории, которые она впоследствии еще расширила и историю которых мы здесь вкратце изложим. Эти владения — колонии на проливе (Straits Settlements) — подразделяются на 1) британские колонии, 2) государства, находящиеся под британским протекторатом, и 3) одно независимое государство.

1. Британские колонии.

В состав этих колоний входят: Пинанг, провинция Уэльслей, Диндингс, Малакка и Сингапур.

Пинанг. Этот остров был главной колонией до 1837 года, когда административный центр был перенесен в Сингапур. В 1867 году он сделался коронной колонией, и управлял им вице-губернатор; с 1880 года им, как и Малаккой, управляет “Resident councillor”.

Провинция Уэльслей. Границы этой колонии были округлены по договору с Сиамом в 1831 году и благодаря территориальным уступкам, сделанным Сиамом в 1867 году и Пераком в 1874 году (Транс-Криан); в административном отношении она находится в зависимости от Пинанга.

Диндингс. Эта группа островов, в которой главными являются самый крупный остров Пуло-Пангкор и Малый Диндингс, перешла в 1886 году из-под управления Перака в ведение администрации Straits Settlements.

Малакка. Эта территория была окончательно присоединена в 1824 году; позднее в ее состав были включены Нанинг и Джеллиэ. Вопрос о Нанинге был разрешен путем двух войн (1831 и 1832) и договора (1833).

Сингапур. Этот остров, ставший вместе с предыдущими коронной колонией в апреле 1867 года, управляется губернатором; первым губернатором (апрель 1867 г.) был здесь полковник сэр Г. Сен-Джордж Орд.

2. Государства под протекторатом.

Этими туземными государствами являются: Перак, Селангор, Сунгей Ужонг, Негри Сембилан, Джеллабу и Паганг.

Перак, покоренный сиамцами в 1818 году, был ими по договору (1882) с Ост-Индской компанией признан независимым под британским протекторатом. В 1874 году несколько случаев морского разбоя вызвали вмешательство сэра Эндрью Кларка, губернатора Straits Settlements, и по договору, заключенному в Пангкоре (20 января 1874 г.), согласно просьбе султана Абдуллы сюда был назначен английский резидент.

Селангор. Брат султана Кедды, Тунку Диа Удин, зять султана селангорского, которого последний назначил своим вице-королем, в 1867 году подвергся нападению со стороны раджи Махди (внук селангорского султана); война длилась с 1867 по 1873 год, когда по просьбе губернатора Straits Settlements вмешался бандагара Паганга и сюда был назначен английский резидент (Дж.-Г. Давидсон).

Сунгей Ужонг. Распри между этим государством и соседним Рамбовом (Рембо) повлекли за собой в 1873 году английское вмешательство и назначение резидента.

Негри Сембилан. Эти “девять царств” приняли в 1881 году третейский суд губернатора, которым в то время был сэр Фредерик Уэлд, а в 1887 году признали над собой британский протекторат.

Джеллабу. Это государство представляло собой раньше одно из царств Негри Сембилан; в июне 1885 года здесь был водворен сборщик податей, а в 1889 — английский резидент.

Паганг. Это государство долгое время считалось находящимся в зависимости от Джохора; граница между обоими государствами была определена в 1868 году. Вслед за соглашениями, состоявшимися в 1886 и 1887 годах, был назначен в 1888 году английский резидент; в 1892 году англичанам пришлось подавить здесь восстание.

3. Независимое царство Джохор.

Властелин Джохора носил неизвестный на Малакке титул магараджи с 1868 по 1887 год, когда Англия признала за ним титул султана. Независимость этого государства, самого южного на Малайском полуострове, находится, естественно, всецело в руках его могущественной соседки, ссужающей деньгами его государя.

ГЛАВА XIII. РАЗДЕЛ АФРИКИ

Характеристика последнего периода истории Африки.

Вот уже двадцать лет, как история Африки вступила в совершенно новый фазис — в фазис раздела. Впрочем, сама по себе история эта очень краткая и крайне бессодержательная. В ХV столетии португальцы открыли дорогу вокруг этого материка и даже произвели внутри его разведки, результаты которых они ревниво таили от всего света. Европа, занятая Америкой и Азией, представлявшими более непосредственный и более разительный источник обогащения, а главное — занятая своими нескончаемыми внутренними распрями, не имела времени думать об Африке, хотя последняя и лежит почти в виду ее берегов. Ее сношения с Африкой ограничивались тем, что она покупала у прибрежных царьков миллионы невольников. Африка не привлекала европейцев; ее северные области, где утвердились воинственные мусульмане, почти так же хорошо вооруженные и организованные, как современные им европейцы, отражали последних силой. А остальной материк не заключал в себе ни таких городов, как Дели или Бенарес, ни таких эльдорадо, как Перу или Мексика, и его считали пригодным единственно для поставки “черного дерева” [Так называли рабов. — Прим. ред.], нужного американским плантациям. Поэтому португальские, а затем и французские, голландские и английские посты на побережьях были лишь торговыми факториями, не оказывавшими непосредственного влияния на необъятные пространства внутренней Африки. Европа покупала у Африки только то, что в силу ее спроса естественно притекало на побережье при посредстве туземных торговцев, т. е. немного слоновой кости и в особенности караваны невольников.

Однако непроницаемая таинственность столь близкой Африки стала возбуждать любопытство европейцев с тех пор, как окончание войн Революции и Империи, а также великие научные сдвиги новейшего времени дали им досуг, а их энергии новые стимулы. К концу первой трети XIX столетия начался период великого научного гуманистического исследования Африки. Внутрь материка один за другим потянулся ряд бескорыстных, героических путешественников, страстно преданных своему делу, вроде Рене Кайе, Камерона, Спика, Гранта, ученых, вроде Барта и Нахтигаля, и филантропов, вроде Ливингстона, самого значительного из всех. И постепенно на почти сплошь белой карте Африки начали чернеть реки, устья и истоки которых большей частью оставались сомнительными, и озера, вторично открытые после португальцев, которые их знали, но скрывали от света. Научный пыл и усердие охотников за невольниками раскрывали тайну недр африканского материка.

Раздел Африки.

Около 1880 года произошел коренной поворот [Последняя четверть XIX века была охвачена лихорадкой колониальных расширений. “...Характеристичной чертой рассматриваемого периода является окончательный раздел земли, окончательный не в том смысле, чтобы не возможен был передел, — напротив, переделы возможны и неизбежны, — а в том смысле, что колониальная политика капиталистических стран закончила захват незанятых земель на нашей планете. Мир впервые оказался уже поделенным, так что дальше предстоят лишь переделы, т. е. переход от одного “владельца” к другому, а не от бесхозяйности к “хозяину” (Ленин, Соч., т. XIX, стр. 132). Колониальная политика конца XIX века принципиально отлична от колониальной политики предшествующих периодов XIX века. Своеобразие колониальных захватов последней четверти XIX века состоит в том, что они теснейшим образом связаны с империалистической стадией развития капитализма. Период предельного развития капитализма с преобладанием свободной конкуренции, как установил Ленин в своей классической работе “Империализм как высшая стадия капитализма”, приходится на 1860-е и 1870-е годы. “Мы видим теперь, — пишет Ленин, — что именно после этого периода начинается громадный “подъем” колониальных захватов, обостряется в чрезвычайной степени борьба за территориальный раздел мира. Несомненен, следовательно, тот факт, что переход капитализма к ступени монополистического капитализма, к финансовому капиталу связан с обострением борьбы за раздел мира” (Ленин, Соч., г. XIX, стр. 133). Мировая империалистическая война 1914—1918 годов представляла борьбу империалистических стран за передел поделенного в конце XIX века мира. В настоящее время мы являемся свидетелями новой, варварской борьбы за передел мира со стороны наиболее агрессивных фашистских стран — Германии, Италии и Японии. — Прим. ред.]: преемники этих ученых и филантропов начинают завоевывать, каждый для своей родины, целые царства. В Европе закончилась долгая работа национальной концентрации. Молодые нации объединились; теперь им уже не приходилось бороться за свое существование, и они могли искать простора вне своих границ. Другие, давно объединенные, уже не находили на старом материке, поделенном на прочные и ясно очерченные куски, поводов к желательным или даже обязательным войнам. Европейская международная политика совершенно утратила гибкость и неожиданность; всякая попытка экспансии тотчас заставила бы всех взяться за оружие. К тому же Европа успела оправиться от последних войн, приведших к концентрации крупных национальностей. К ней снова вернулись ее былая энергия и жажда экспансии, а утолить их она могла лишь вне своих пределов. Все материки были заняты, оставалась одна Африка, бывшая до того в пренебрежении; и вот все европейские державы набросились на нее — и для этого так долго презиравшегося материка внезапно наступил период раздела. По торопливой жадности соперников это соревнование напоминало растерзание добычи собаками. Не прошло и двадцати лет, как почти вся Африка оказалась разобранной; и если бы теперь совладельцы захотели расширить свои владения, они смогли бы это сделать лишь за счет наиболее слабых среди них, и, судя по некоторым предварительным признакам, этот новый период истории уже не очень далек.

Итак, история Африки за последние двадцать лет XIX века должна быть сведена к повествованию о захвате ее европейскими державами вплоть до самого центра, сердца материка. Эксплуатация европейцами Африки едва только начата, ее экономический строй не вышел еще из зачаточного состояния, и развитие ее, которого мы здесь не будем касаться, может стать предметом изучения только для будущих историков. С другой стороны, и в туземном мире, за исключением немногих пунктов, не произошло никаких событий, представляющих собой интерес общемирового характера. Нельзя, однако, сказать о многочисленных африканских народностях, что они были счастливы, так как не имели истории. История у них была, но настолько запутанная и настолько насыщенная смутами, что ее невозможно рассказать: потоки крови, беспрестанно лившиеся в Африке, были вызваны бесчисленными экспедициями охотников за невольниками и набегами соседей друг на друга; это были результаты безмерной в целом, но микроскопической в своих деталях анархии — и мы должны здесь ограничиться этим общим упоминанием о ней. Таким образом, нам придется говорить только о разделе, которому подверглась Африка со стороны культурных наций. Мы ограничимся изображением политической эволюции, побудившей Европу несколькими поспешными договорами разрубить на куски целый материк, где границы отодвигались в неизвестную даль, а преемники путешественников, ученых и филантропов, вроде Барта и Ливингстона, стали завоевателями в вечной погоне за протекторатами и вместо бескорыстных научных открытий занялись детальным описанием и объездом неизведанных стран в целях их захвата и эксплуатации.

Вся эта африканская эволюция резюмируется в одном имени: Стэнли. Стэнли начал с открытия новых стран, а затем стал завоевателем и организатором. Его неожиданные географические открытия сперва обратили на себя внимание Европы, до тех пор равнодушной к Африке, а затем стали возбуждать ее вожделения, так как ее недавние внутренние пертурбации навели ее на этот путь. Большое путешествие Стэнли и беззастенчивая реклама, с помощью которой он обнародовал результаты своего путешествия, были ближайшей причиной лихорадочного раздела Африки. [Конечно, не причиной и даже не поводом. Разведки касательно Африки производились уже задолго до Стэнли. Еще в последние годы XVIII века Мунго-Парк, а за ним и другие путешественники обратили внимание на Черный материк. Но очередь Африки наступила лишь тогда, когда в Азии уже нельзя было рассчитывать поживиться настоящими колониями, а можно было довольствоваться лишь полуколониями вроде Китая, потому что лучшие части уже были в крепких руках Англии и России. Америка была закрыта для европейских захватчиков. Именно возросший интерес к овладению Африкой послужил основой ряда научных экспедиций, одной из главных целей которых было собирание сведений о богатствах и о природе отдельных намечаемых к аннексии районов. — Прим. ред.]

Разыгравшиеся при этом страсти повели к крупной попытке — к Берлинскому конгрессу 1885 года — с целью выработать основы государственного права для Африки. Результатом открытий Стэнли и упорной предприимчивости бельгийского короля, а затем и Берлинского конгресса явилось создание нового государства, косвенно повлекшее за собой появление двух больших европейских колоний — Французского Конго и Германской Восточной Африки. Независимое государство Конго является в настоящее время замечательнейшим образцом систематической эксплуатации и оккупации большого земельного пространства в тропической Африке. Возникновение и особенности Конго заставляют нас начать эту главу истории именно с него.

I. Независимое государство Конго

Возникновение государства Конго.

В Дейли Телеграф (Daily Telegraph) 12 ноября 1877 года был напечатан с приложением карт, вызвавших сильное волнение среди географов, отчет о путешествии репортера Стэнли, которого эта газета по соглашению с Нью-Йорк Геральд (New-York Herald) отправила в поиски за Ливингстоном и который ценой трехлетних усилий достиг нового крупного успеха в исследовании Африки: он исследовал бассейн реки Конго. До сих пор никто даже не подозревал громадного значения португальского “Рио-Подерозо”, хотя об этом можно было бы догадаться по колоссальному объему вод, изливаемых им в море. Пороги, находящиеся на недалеком расстоянии от морского берега, преграждали всякую попытку подняться вверх по течению. С другой стороны, по какому-то географическому фетишизму реки, открытые Камероном и Ливингстоном между озером Бангвеоло и Ньянгве, были отнесены к бассейну Нила, несмотря на разницу в их высоте над уровнем моря и полноводности. Стэнли установил, что все они вливаются в Атлантический океан через Конго, и доказал миру существование громадного судоходного пути в глубь экваториальной Африки. Но ни одна колониальная держава, даже Англия, к которой Стэнли все-таки обратился, не сумела использовать это открытие, и только в январе 1878 года двое посланцев бельгийского короля “перехватили” путешественника в момент его высадки на европейский материк, в Марселе. 14 сентября 1876 года в связи с географическим съездом в Брюсселе Леопольд II основал в видах борьбы с невольничеством Международное африканское общество [Для Леопольда II, спекулянта, биржевого дельца, покровителя и компаньона разных больших международных аферистов, “борьба с невольничеством” была исключительно приличной ширмой для прикрытия новой аферы с Конго. Тут же укажем, что, захватив Конго, Леопольд II превратил фактически в рабов три четверти населения этой несчастной страны. В 90-х годах XIX века европейская пресса была полна разоблачений о неистовых жестокостях, какие производили в Конго управляющие, приказчики, арендаторы и концессионеры короля Леопольда II. Леопольд даже вынужден был послать туда ревизионную комиссию, ровно ничего не сделавшую. — Прим. ред.], организовавшее целый ряд экспедиций: экспедиция Французского комитета под руководством Браза привела в конце концов к основанию колонии Французского Конго; экспедиция Бёма и Рейхарда, снаряженная германским комитетом, подготовила установление владычества Германии в Восточной Африке. Но бельгийские экспедиции, все еще направлявшиеся по традиционному пути на Занзибар, были малоуспешны. Открытие Стэнли подало Леопольду II блестящую мысль. [У Леопольда II часто являлись такие “блестящие мысли”, когда речь шла о том, чтобы поживиться чужим добром. Такой уж был тип человека. “Типик!” — сказал о Леопольде II Ленин (см. Лен. сб., XXVIII, стр. 272). Роджер Кэзмент, в свое время разоблачавший зверства в бельгийском Конго, сказал о Леопольде, что единственный способ для подобных людей не попасть в тюрьму за свои проделки — это самим как-нибудь устроиться в качестве государя. — Прим. ред.] Он предложил Стэнли приняться за Африку уже не с востока, а с запада, через Конго, и поддержать филантропическую деятельность Международного африканского общества каким-либо предприятием, носящим одновременно и экономический и политический характер. Стэнли согласился, и 25 ноября 1878 года был основан в целях осуществления идеи короля Комитет для изучения Верхнего Конго, с капиталом в миллион франков. 14 августа 1879 года бельгийская экспедиция достигла устьев Конго; в декабре 1881 года, затратив неимоверные усилия на то, чтобы пройти пороги, она начала “обирать свои разборные пароходы на берегу Стэнли-Пуля, у начала судоходной части реки. Затратив много времени на то, чтобы добраться до этого места, экспедиция бельгийского короля была обрадована неожиданной удачей. Браза, достигший Стэнли-Пуля еще в сентябре 1880 года, не заметил — так как они спустились не по Куанго, южному притоку Конго, — что одновременно с ним пришли на южный бзрег португальские путешественники Капельо и Ивенс. Таким образом, того соединения французского и португальского флагов на берегах Конго, которое могло бы преградить продвижение внутрь страны всякой частной экспедиции, наподобние экспедиции Комитета для изучения, не произошло. А такой экспедицией и была экспедиция, руководимая Стэнли, который лихорадочно спешил, подстегиваемый именно этим опасением. Таким образом, верховье Конго оставалось открытым для бельгийцев, которые и бросились туда.

Ввиду того, что страна, в которой им приходилось действовать, находилась в диком состоянии, они были принуждены создать здесь настоящее государство; с этой целью они заняли берега Конго и основали военные посты до водопадов Стэнли. Точно так же они утвердились в долине приморской речки Ниари-Килиу, чтобы сохранить выход к морю на случай, если бы устье Конго было отдано Португалии, заявлявшей на него притязания. Кроме того, Комитет для исследования Верхнего Конго, переименованный в Международную компанию Конго, зарвавшись в своей территориальной жадности, поручил майору Висману, недавно посетившему царство Муаты Ямво, завоевать для Бельгии и этот край.

Эта кипучая деятельность не могла оставаться тайной; в течение немногих лет она создала такое положение, что державы, чьи владения граничили с занятыми этим способом территориями, начали протестовать, и нужно было подумать об упорядочении их отношений. Это и послужило предметом переговоров в 1884—1885 годах. К этому моменту всем уже стало ясно, что целью бельгийского короля является создание в Африке независимого государства, и правительство Соединенных Штатов 22 апреля 1884 года признало суверенитет Международной компании. Но дальнейшая судьба предприятия все еще оставалась очень неопределенной. Отношения с Францией, требовавшей себе бассейн Ниари-Килиу, оставались натянутыми. С другой стороны, Португалия 26 февраля 1884 года добилась от Англии в обмен на некоторые экономические преимущества уступки обоих берегов Нижнего Конго до Ноки. Это совершенно отрезало компанию от сообщения с океаном, так как Браза со своей стороны требовал себе бассейн Килиу. Таким образом, компании грозила смерть; но тут она встретила со стороны Франции готовность к примирению. По соглашению от 23 апреля 1884 года Франция обязалась блюсти неприкосновенность станции и территорий компании под тем условием, чтобы та со своей стороны признала за Францией право преимущества на случай, если бы ей пришлось переуступить свои владения. Впоследствии французское правительство по соглашению от 5 февраля 1895 года признало свое право преимущества недействительным в отношении Бельгии, мечтавшей вернуть себе Конго, но заставило подтвердить его за собой по отношению ко всем прочим державам. В это же время князь Бисмарк, руководимый, без сомнения, желанием укрепить “мировую” политику Германии, а может быть, искавший для последней и повода к совместной деятельности с Францией, предложил Франции урегулировать по обоюдному соглашению вопросы, касающиеся Африки. Встретив поддержку в Париже, он поднял протест против англо-португальского договора. 23 июля 1884 года он заявил в рейхстаге, что имперское правительство сочувствует созданию независимого государства в Конго, а тремя днями позже английский министр иностранных дел доложил нижней палате об отказе от португальского договора. Африканская затея бельгийского короля была спасена.

Берлинский конгресс (1885).

Во время конференции, которая должна была состояться в Берлине 15 ноября, чтобы попытаться установить африканское публичное право, Международная компания намеревалась урегулировать с соседними державами вопрос о своих границах и добиться со стороны всех цивилизованных стран признания себя независимым государством. 5 февраля 1885 года она пришла к соглашению с Францией, а 14 февраля с Португалией, и если она и была вынуждена уступить первой из этих держав долину Куилу, а второй — южный берег устья Конго, то для себя она сохранила вместе с северным берегом выход к океану, к которому стремилась. Наконец 23 февраля 1885 года Международная компания Конго была признана на Берлинской конференции всеми представленными там державами как независимое государство и заявила, что она присоединяется к общим постановлениям конференции. Новому государству, создавшемуся в Африке, суждено было обладать гораздо большей жизнеспособностью, чем самому берлинскому постановлению. Последнее почти во всех своих пунктах так и осталось торжественным, но пустым выражением добрых намерений дипломатов. По этому постановлению в бассейне Конго, границы которого должны были носить условный характер, должна была существовать полная свобода торговли, а на практике независимое государство установило там монополии. Берлинское постановление гласило, что судоходство как на Нигере, так и на Конго должно быть свободно, а между тем известно, как поступила с этим пунктом Королевская компания реки Нигер. Наконец, берлинское постановление предусматривало различные приемы оккупации африканских земель и арбитража в спорных случаях, но в этих пунктах оно почти всегда оставалось мертвой буквой.

Конго и Бельгия.

Наоборот, государство Конго, возникшее как раз в момент составления берлинского постановления, обнаружило с самого начала под влиянием энергичных импульсов со стороны короля Леопольда, которому бельгийский парламент резолюциями от 28 и 30 апреля 1882 года предоставил право сделаться главой нового государства, признаки самого цветущего здоровья. 1 августа король сообщил державам одновременно о том, что он облечен суверенной властью, и об официальном преобразовании Международной компании в Независимое государство Конго, которое заявило о своем постоянном и неизменном нейтралитете. С этих пор единение между Конго и Бельгией становилось все более и более тесным; бельгийские финансы были использованы для вознаграждения чиновников нового государства и для создания железной дороги от морского берега до озера Стэнли-Пуль. Но великая мечта бельгийского короля заключалась в том, чтобы Конго в один прекрасный день сделалось достоянием Бельгии и послужило для последней огромным рынком. [Эта “великая мечта” была категорически продиктована Леопольду II бельгийским парламентом. На самом деле Леопольда долго одолевала совсем другая мечта, которую он робко начал было даже осуществлять: мечталось, что Бельгия будет оплачивать большую часть расходов по Конго, а он, Леопольд, будет класть все доходы в свой карман. После нескольких неприятных объяснений в финансовой комиссии палаты депутатов с этой мечтой пришлось распроститься, и тогда-то Леопольд “завещал” Конго Бельгии. Но при этом выпросил себе все-таки одну за другой несколько “ссуд”. — Прим. ред.] В своем духовном завещании от 2 августа 1889 года, которое было доложено палатам 9 июля 1890 года, он завещал Конго Бельгии. 25 и 30 июля палаты утвердили договор, заключенный между Независимым государством и бельгийским правительством; согласно этому договору Бельгия давала Независимому государству Конго ссуду в 25 миллионов франков и могла получить его в собственность через десять лет или спустя еще одно или несколько десятилетий при условии продления ссуды на соответственный срок. В июле 1894 года в бельгийскую конституцию были внесены изменения, предусматривавшие приобретение колоний. 9 января 1895 года государство Конго было вынуждено снова прибегнуть к помощи бельгийских финансов, и по этому поводу возникла мысль ускорить присоединение его к Бельгии. В этом смысле был представлен проект, который вызвал жесточайшую оппозицию; дело ограничилось тем, что парламент отпустил 5600000 франков в виде предварительной субсидии, и проект присоединения был 29 ноября взят обратно. Невзирая на сроки, указанные в договоре 1890 года, вопрос о присоединении не был поставлен на очередь и в 1900 году. Маловероятно, впрочем, чтобы он был разрешен в положительном смысле в ближайшее время. Мысль о приобретении колоний несомненно проложила себе путь в Бельгии, где беспрерывно возникают новые отрасли промышленности, рассчитанные на потребности Конго. Но в интересах самой этой страны ее, вероятно, еще оставят в распоряжении неограниченного короля-собственника, который управляет ею свободно, расчетливо, не стесняемый парламентскими затруднениями.

Успехи оккупации. Осложнения с Францией.

Начиная с 1885 года, т. е. со времени окончательного сформирования государства Конго, исследование и оккупация бассейна реки производились с необычайной энергией, так что представители нового государства вскоре достигли его пределов и даже перешли эти несколько неопределенно установленные целым рядом соглашений, подписанных в 1884—1885 годах, границы. По отношению к югу это расширение владений с самого начала велось особенно энергично. В этом направлении Независимое государство встретило двух соперников: в 1890 году Англия стала оспаривать у него право на здоровые и плодородные плоскогорья Катанги, но Независимое государство сумело с помощью соглашения от 12 мая 1894 года, в силу которого оно отказывалось, впрочем, в пользу Англии от части принадлежавших ему в этих возвышенных областях прав, вовремя занять их и сохранить за собой. С другой стороны, договор, заключенный 14 февраля 1885 года между Португалией и Международной компанией Конго, оставлял в довольно неопределенном положении империю Муаты Ямво. Благодаря энергичным действиям конгоских [Т. е. бельгийских. — Прим. ред.] офицеров большая часть ее отошла к Конго, несмотря на протесты Португалии, которая в конце концов санкционировала создавшееся положение, подписав совместно с Независимым государством декларацию 24 марта 1894 года.

Экспансия Конго по направлению к северу вызвала более громкие и более тяжелые международные осложнения. К тому же она совершалась здесь еще энергичнее, чем на юге. Соглашение от 5 февраля 1885 года определяло границу между Независимым государством и Французским Конго; пределом последнего служил 17° восточной долготы по Гринвичу, но к нему же был отнесен весь бассейн реки Ликона-Нкунджа, хотя этот бассейн простирался и далее к востоку. Вскоре, однако, сделанное миссионером Жоржем Гренфелем открытие огромного бассейна реки Убанги повело к разногласию: Независимое государство утверждало, что река эта, протекающая вся целиком к востоку от 17° восточной долготы, должна принадлежать Конго, между тем как Браза, уподобляя бассейн Убанги бассейну Ликона-Нкунджа, требовал уступки его Франции. Спор был улажен постановлением от 29 апреля 1887 года, которое определяло направление общей границы по реке Убанги, а затем по 4 параллели, начиная с того пункта, где она во второй раз пересекает течение реки. Но невероятная стремительность бельгийской экспансии в эту сторону заставила нарушить это соглашение. Капитан Ван Жель, поднявшись в 1887 году вверх по Убанги, принял ее за реку Уелле, открытую Швейнфуртом за десять лет до того. Тотчас же вся область была занята бельгийцами. В 1891 году Леопольд II, привлекаемый, в свою очередь, историческими чарами Нила [Все время автор этой главы до курьеза извращенно толкует неистово-хищническую деятельность Леопольда II. Какие “чары” (да еще “исторические чары”!) Египта могли “привлекать” Леопольда, который никогда ничего общего с науками и искусствами не имел, а просто хотел подзаработать что-нибудь, воспользовавшись восстанием махдистов против Англии, — и уже протянул туда руки, послав каких-то проходимцев основать “оазис европейской цивилизации” (так было оповещено о захвате Лиффа). Но не тут-то было: французы заявили, что они уже раньше взяли на себя заботу о цивилизации в этих местах, — и выгнали “конгоских граждан” вон. Но все-таки кое-что Леопольду при английской помощи удалось заполучить и тут. — Прим. ред.] и мечтавший присоединить к своим африканским владениям древние экваториальные провинции Египта, отделившиеся от последнего в результате восстания махдистов, приказал сосредоточить в новой присоединенной к Конго области Джаббир, по реке Уелле, значительные силы, командование над которыми было вверено капитану Ван Керковену с предписанием отправиться на завоевание стран, лежащих к северо-востоку. В то время как главные силы войска располагались для осуществления этих обширных замыслов на берегу Нила, около развалин Ладо, от них отделилась и направилась на север блестящая плеяда офицеров: де ла Кетюль дошел в 1893 году до Гофра-ан-Нахас, лежащего к югу от Дарфура, и основал невдалеке конгоский пост; лейтенант Донкьер де Донсель утвердился в Лиффе, близ Демо-Зибера, древней египетской столицы Бахр-эль-Газала; наконец, еще более отважный капитан Ганолэ проник далеко в бассейн реки Шари.

Правда, бельгийцы не надолго удержали за собой эти владения, завоевание которых было довольно призрачно. На востоке махдисты, изгнанные из Бахр-эль-Газала восставшими динками, сохранили все же в своих руках берега Нила и принудили бельгийцев оттуда удалиться; они даже преследовали их до Уелле. На западе один из отрядов махдистов, вышедший из Дарфура, заставил все маленькие бельгийские посты отступить к Мбому. В то же время дипломатия предприняла шаги к тому, чтобы сделать это отступление представителей Конго окончательным. Франция была недовольна не только тем, что бельгийцы переходят северную границу, установленную протоколом от 3 апреля 1897 года, но и вторжением их в принильские области, неприкосновенность которых она гарантировала Египту; в этом случае Франция непримиримо отстаивала право, юридически неоспоримое, но вызывавшее полное недоумение вопросом, как осуществить его на практике. Несколько раз начинались переговоры, но они постоянно оканчивались неудачей ввиду невозможности примирить неопределенные притязания Франции и территориальные аппетиты Конго, развивавшего энергичную деятельность и уже владевшего теми областями, которые составляли предмет спора. В конце концов король Леопольд, пускавший в ход Францию против Англии и наоборот, вошел в соглашение с этой последней, чтобы добиться хотя бы с ее стороны определенного отношения к своему положению на Ниле. Конго и Англия подписали 12 мая 1894 года конвенцию, согласно которой первая из этих стран получила в свое пользование на все время, пока она будет или независимой, или же останется бельгийской колонией, территории области Бахр-эль-Газала, а на время жизни короля — владетеля Конго — прилегающую к ней область от долины Нила до Фашоды. Кроме того, территория Конго была установлена от 4-й северной параллели (границы, установленной в 1884 году) до линии водораздела между Нилом и рекой Конго, а Независимое государство получило гавань на озере Альберта вместе с полосой земли, дававшей туда доступ. Взамен этого Конго предоставляло англичанам право провести по территории Конго, к западу от озера Танганьики, трансафриканский телеграф, постройку которого они тогда задумали, и уступало в пользование Англии полосу земли шириной в 25 километров, соединявшую озеро Танганьику и озеро Альберта-Эдуарда.

Германия протестовала против последнего пункта, так как в случае принятия его германские владения в Восточной Африке были бы со всех сторон окружены британскими территориями; Англия вынуждена была уступить. Что касается Франции, то она была еще более раздражена и грозила силой вытеснить Конго из оспариваемых областей. Независимому государству пришлось удовольствоваться конвенцией, подписанной 14 августа 1894 года и ограничивавшей его владения с севера течением реки Мбому, а к востоку от истоков этой реки линией водораздела между Нилом и рекой Конго; исключение составляла только область в Реджафе, занятие которой Независимым государством не встречало препятствий со стороны французской политики. Франция доставила себе платоническое удовлетворение, вытеснив бельгийцев из долины Нила, хотя сама не предполагала сделать никакого серьезного усилия, чтобы укрепиться там; иначе говоря, она сохранила открытым поле действий для Англии. Конвенция 14 августа 1894 года была началом того события, которое разыгралось в Фашоде.

Борьба с арабами.

Бельгийская экспансия к востоку до установленных границ Независимого государства имела целью не одно только исследование страны: она была и следствием борьбы Бельгии против арабов — сторонников рабовладения.

Уничтожение торговли неграми в западной части Африки и беспощадное преследование этой торговли на востоке все же не избавили еще от этого бича внутреннюю часть материка, где зло это царит постоянно, поддерживаемое раздорами между различными племенами и ставшее необходимым в силу множества социальных, экономических и естественно-исторических причин. К последним принадлежит, например, существование мухи цеце, укус которой смертелен для вьючных животных и которая делает перевозку кладей в экваториальной Африке возможной только на людских спинах. Бич этот сделался, однако, особенно тягостным в течение XIX века вследствие того, что арабы-негроторговцы проникли в самую глубь материка. Прибывавшие из Хартума и главным образом из Занзибара охотники за неграми прошли уже дальше Верхнего Конго. Они продолжали свое поступательное движение все дальше и дальше и опустошили бы Африку вплоть до самого Атлантического океана, если бы в это же время европейцы, прибывшие с запада, не выступили навстречу арабам, двигавшимся с востока. Когда в 1885 году капитан Ван Жель дошел до водопадов Стэнли, чтобы учредить здесь конгоский пост, он застал здесь старого арабского вождя Типпо-Тиба, который уже восемь месяцев находился на берегу этой реки. Будущие противники встретились. Но бельгийцы, несмотря на некоторые насильственные действия, воздержались от немедленного начала борьбы. Они еще не располагали достаточными силами на Верхнем Конго и вначале прибегали к отсрочкам.

Но столкновение было неизбежно, раз сошлись с одной стороны филантропы [Эти “филантропы” заменили рабство “долгосрочными договорами” с туземцами, которых заставляют отбывать очень тяжелую барщину и бьют смертным боем за недостаточное усердие, а когда они убегают, то заключают их оставшиеся семьи в зловонные подземелья. Еще в 1936 году разоблачения Шаллэ (Challay) и других путешественников заставили французскую и английскую прессу об этом говорить. — Прим. ред.], которые в то же время были коммерсантами, желавшими эксплуатировать страну, а с другой — работорговцы, разорявшие страну. [“Филантропы”, конечно, возмущались негроторговцами, угонявшими людей и этим лишавшими “филантропов” нужной им самим дешевой и закрепощенной рабочей силы. — Прим. ред.]

27 октября 1891 года произошло наконец первое сражение, и затем военные действия пошли своим чередом. Эмин-паша, который исследовал неизвестную область между озером Альберта-Эдуарда и водопадами Стэнли, был убит арабами. Но конгоские войска под начальством Дани прогнали сперва работорговцев с берегов Ломами, а затем 4 марта 1893 года взяли Ньянгве. Другое пристанище арабов, Касонго, пало 22 апреля. Предстояло еще два похода — один для покорения области водопадов, другой — для отражения Румалица, султана Уджиджи, который вторгся в пределы государства Конго, чтобы оказать помощь своим союзникам. Наконец 25 января 1894 года его крепость Каламбаре была взята. Все арабские вожди были убиты, изгнаны или взяты в плен, и вся страна, так долго подвергавшаяся опустошениям, перешла под власть Независимого государства, которое достигло на востоке условленной границы, установленной в 1884 году.

Восстание бателелов.

Оставалась, правда, еще область Реджафа, которая могла быть занята бельгийцами на основании договора с Англией, так как пункт, касающийся этой области, не был отменен конвенцией между Францией и Конго. Чтобы занять эту область, а может быть, и для осуществления какого-либо дальнейшего плана, задуманного королем Леопольдом, была снаряжена большая экспедиция. Экспедиция под начальством барона Дани покинула посты на Уелле в сентябре 1896 года. Но авангард ее, который состоял из трех батальонов, придя 12 февраля 1897 года после чрезвычайно утомительного похода через большой экваториальный лес в Дирфи, близ линии водораздела рек Нила и Конго, взбунтовался. Бателелы, составлявшие этот авангард, повернули обратно, надеясь достигнуть земель своего племени между Верхним Конго и Ломами. Они разбили 18 марта на Аруими главные силы Дани, который попытался их остановить. С этих пор эти варвары передвигались всей своей массой в области озер Альберта-Эдуарда и Танганьики, стремясь постоянно повернуть на запад и все время терпя поражения при столкновении с конгоскими войсками, которые заграждали им путь. Между тем в течение двух с половиной лет не удавалось окончательно уничтожить эту орду, пополнявшую, без сомнения, свою убыль бродячими элементами тех стран, по которым она проходила; долгое время она поглощала все военные силы Конго и создавала опасность для его крайних восточных границ. Но восстание бателелов не могло помешать бельгийцам занять ту небольшую область на берегах Нила, которая была передана им в пользование Англией. 18 февраля 1897 года, шесть дней спустя после возмущения в Дирфи, капитан Шальтен отнял Реджаф у махдистского гарнизона, который бежал в Бор, лежащий ниже по течению реки. С этого времени голубой флаг с золотой звездой не переставал развеваться над Ладо. В настоящее время Независимым государством фактически заняты все принадлежащие ему по праву земли, и это является до сих пор единственным в Африке примером такой полной оккупации.

Эксплуатация.

Еще более замечательны были успехи эксплуатации страны, которым, в сущности, чрезвычайно способствовало одно исключительное для речных условий Африки обстоятельство, а именно существование судоходных путей протяжением в 18000 километров в среднем бассейне реки Конго; бассейн этот представляет собой совершенно ровное дно некогда существовавшего внутреннего моря. Но эта удивительная водная сеть была лишена сообщения с океаном из-за области неодолимых порогов, которые очень долго мешали всякой попытке проникнуть в глубь страны. Поскольку не имелось практических способов достигнуть этих водных путей с моря, они оказывались бесплодным богатством, и Стэнли по возвращении из своего путешествия заявил, что “без железной дороги весь Конго не стоит и двух су”. Король Леопольд с 1885 года задумал сооружение этого пути сообщения длиной в 400 километров, который должен был соединить судоходную часть реки Конго с океаном. Постройка дороги начата была, однако, только в июле 1898 года: прежде всего, было трудно добыть 25 миллионов франков, которых по расчету должно было хватить на постройку, хотя Бельгия и давала две пятых этой суммы. Затем стали возникать непредвиденные затруднения; прежде всего, оказалось необычайно трудно подняться от Матади на первые гребни. Расходы оказались втрое больше предусмотренных, и тем не менее ценность бумаг повысилась сверх всякого ожидания. Торговля Конго благодаря этому средству сообщения возрастала гигантскими шагами, на 10 миллионов ежегодно, по мере того как железная дорога подвигалась внутрь страны. Торговый оборот поднялся в 1898 году до 41 миллиона, две трети которых приходились на долю Бельгии, имевшей, таким образом, все основания быть довольной предприятием своего короля.

Правда, что этот последний после понесенных им больших жертв, после того как он с изумительной верой поставил на карту почти все свое состояние, мог сказать себе, что сделал выгодное дело. Он оказался не только главой государства Конго, но и собственником большей части этой страны. Декрет от 1 июля 1885 года объявлял все пустующие земли принадлежащими государству, а собственность государства — это собственность короля. Государство само непосредственно эксплуатирует большую часть этих земель, т. е. производит торговлю каучуком и слоновой костью, Это был прямой доход государства, дававший королю несколько миллионов в год. Но Леопольд II думал и о будущем и подготовлял устройство плантаций в своих необъятных владениях; деньги, которые он получал от торговых операций, он вкладывал здесь же на расширение земледелия. То, что он делал на своих землях, делали у себя большие привилегированные компании, которым он предоставил эксплуатацию части территории Конго. Эта непосредственная и интенсивная эксплуатация создала настоящее богатство для Бельгии: в ней возник целый ряд обществ для эксплуатации Конго, целый ряд конгоских ценностей поступил в обращение. Бельгийское Конго представляет собой, таким образом, совершенно иную картину, чем соседние с ним пустынные пространства французского Конго и португальской Анголы. Правда, в этой блестящей картине есть и темные стороны: прежде всего — нарушение установленной Берлинским соглашением свободы торговли, если не в теории, то на практике, теми условиями, при которых производится эксплуатация страны; но можно ли было ожидать, что частные лица или небольшие компании пойдут на риск в такой дикой стране, где могут преуспевать только привилегированные компании, т. е. такие, которые и склонны и способны идти на большие мероприятия, необходимые для покорения девственной природы? Только эти могущественные организации и имеют достаточно силы, чтобы проникнуть в почти не исследованную Африку и процветать там. С другой стороны, сбор каучука слишком часто напоминает собой барщину, и замечено даже некоторое скандальное соотношение между числом солдат конгоской армии и количеством килограммов собранного каучука. Но все это постепенно сглаживается, и, даже принимая в расчет отрицательные стороны, можно сказать, что предприятие короля Леопольда является самым замечательным и наиболее полно осуществленным колониальным предприятием в тропической Африке. [Это лживое восхваление “гнуснейшего из рабовладений”, как называл английский публицист Лабушер порядки в Конго, это лицемерное сожаление, что порядки Конго “напоминают барщину”, когда эти порядки являются такой ужасающей барщиной, какой не знал ни феодализм в Европе, ни крепостное право в России, — все это крайне характерно для всего изложения истории колониальной политики в настоящем труде. Давая четкое, обстоятельное изложение внешних событий, автор вместе с тем даже и не подозревает возможности подхода к этим событиям не с точки зрения грабительских успехов короля Леопольда II и нанятой и напущенной им на несчастную страну шайки вымогателей, истязателей и головорезов, а с точки зрения истребляемых и истязуемых туземцев. Либеральному автору кажется достаточным сделать две-три беглых оговорки (“скандальное соотношение между числом солдат конгоской армии и количеством килограммов собранного каучука”), ему кажется достаточным выдумать, будто “все это (т. е. жестокости относительно туземцев) постепенно сглаживается”, чтобы закончить хвалой предприимчивому королю Леопольду II. Читателю можно посоветовать, ознакомившись с этой главой, дающей много полезного фактического материала по внешней истории раздела Африки, обратиться к соответствующему нашему указателю и поискать, что писали о подвигах европейских “просветителей” в колониях классики марксизма-ленинизма. — Прим. ред.]

II. Германские колонии

Отличительные черты германской колониальной политики.

Если бельгийское предприятие в Конго было плодом личной воли короля, то германские предприятия были порождены очень сильным национальным чувством. Создалась объединенная Германская империя, которая, подобно всем великим державам, должна была владеть колониями, тем более что ее торговля быстро расширялась, а население увеличивалось более чем на 500000 человек в год. Уже в 1884 году немцы с большим увлечением водрузили свой флаг, заняв некоторые свободные участки, имевшиеся еще кое-где на побережье. Не пускаясь в рискованную колониальную политику, они по окончании периода раздела оказались в числе наиболее выигравших, так как на этом материке, где до 1884 года им не принадлежало и пяди земли, они к концу XIX века владели территорией общей сложностью в 2348000 квадратных километров. Это значит, что по размеру своих африканских владений Германия следовала непосредственно за Англией и Францией, а ценность ее земель в среднем была не ниже, чем ценность колоний, принадлежавших ее соперникам.

Колониальная политика Германии была довольно сложна: она выработала определенные принципы, но следовала им на практике весьма относительно. Князь Бисмарк, манерничая, говорил, что Германия не станет по примеру других держав вести колонизацию средствами государства, а будет в этой области только следовать за частной инициативой и поддерживать ее. Тем не менее две из четырех германских колоний в Африке, Того и Камерун, были созданы непосредственным вмешательством государства. В июле 1884 года германский генеральный консул доктор Нахтигаль поднял имперский флаг на морском берегу Того и на реках Камеруна, вдохновляемый теми самыми общими соображениями несколько теоретического характера, над которыми канцлер как будто бы насмехался: он стремился найти доступ к большим магометанским государствам Центрального Судана, которые были исследованы Бартом и им самим. Что касается остальных колоний в Юго-Западной и Восточной Африке, то хотя они и были созданы по инициативе Франца Людеритца и доктора Петерса, но все заставляет думать, что инспирированы они были имперским правительством и что оно уже во всяком случае немедленно воспользовалось их результатом. Согласно первоначальной программе действий, намеченной в 1884 году, управление колониями надлежало передать в руки частных компаний. Этот прием не был, однако, даже испробован в Того и Камеруне, а в 1890 году он перестал применяться и в юго-западных и восточных колониях, перешедших в ведение короны. Точно так же и с дипломатической точки зрения в колониальной политике Германии замечалось не одно совершенно явное противоречие. Немцы часто принимали очень агрессивный тон по отношению к англичанам (последние сами приходили в ярость от появления соперников на колониальной арене), но в действительности правительство всегда сдерживало их и вместе с князем Бисмарком говорило: “Англия важнее для нас, чем Занзибар и вся Восточная Африка”. Это правительство тщательно остерегалось создавать чрезмерными требованиями, враждебными интересам французов, какие-либо помехи делу сближения с Францией, которое за последние годы являлось одной из самых постоянных забот германской дипломатии.

Германские владения в Восточной Африке.

Из германских колоний больше всего нашумела своей историей Восточная Африка. Она, так сказать, отражает собой всю колониальную политику Германии: именно она послужила поприщем для испытания различных систем, и именно в связи с ее развитием обнаружилось больше всего соперничество Германии с Англией. Поэтому, для того чтобы набросать краткий исторический обзор германских начинаний в Африке, надо только изучить прошлое этой колонии, а затем уже достаточно нескольких слов об остальных колониях, чтобы получить представление обо всем предприятии в целом.

В 1884 году доктор Петере, директор Германской колонизационной компании, при энергичном содействии исследователя Герарда Рольфса, ставшего германским генеральным консулом в Занзибаре, углубился внутрь Африки и подписал с вождями Узагары и соседних областей целый ряд договоров о протекторате. Об этих договорах он немедленно сообщил в Берлин. 12 февраля 1885 года была основана Германская восточно-африканская компания, получившая 27-го право на сюзеренитет; таким образом и возникла германская колония в Восточной Африке. Почти непосредственно вслед за этим один из представителей компании заключил от ее имени договоры относительно 1800 километров морского берега, расположенного далее к северу, между рекой Тана и мысом Гвардафуй. Самой богатой частью этой области являлся султанат Виту.

Англия обеспокоилась, так как она считала, что занзибарский султанат должен быть подчинен ее влиянию. Правда, независимость султана была гарантирована франко-английской декларацией 1862 года, но в Занзибаре преобладало английское влияние: занзибарской армией командовал английский офицер, а другой подданный английской королевы состоял советником при султане. Казалось, что далеко в глубине материка стараниями шотландских миссионеров, которым Ливингстон проложил путь, подготовлялась для будущего господства Великобритании область больших озер. Потому-то разведки Петерса и его сподвижников вызвали шум в Англии. Английский кабинет заявил протест от имени занзибарского султана, между тем как последний отправил в Узагару для восстановления там своей власти экспедицию под начальством британского офицера. Германия ответила, что султан согласно предписаниям Берлинского договора не занимал спорных территорий и что, следовательно, приобретения, сделанные от имени Германской компании доктором Петерсом, являются законными. Министерство Гладстона не желало доводить дела до крайности: оно удовольствовалось заявлением, что в Восточной Африке хватит места для двоих, и основало в Англии Имперскую британскую восточно-африканскую компанию, которая должна была конкурировать с Германской компанией. Новое учреждение не замедлило овладеть, по крайней мере на бумаге, целым рядом областей путем договоров с неграми, и вскоре области, находившиеся под английским протекторатом, перемешались с областями, находившимися под протекторатом Германии, особенно по направлению к Момбасу и к северу.

Такое положение долго продолжаться не могло, и найти из него выход было тем легче, что князь Бисмарк, как мы видели, не желал ссориться с Англией. Его рвение в колониальных делах было весьма умеренным; он дал увлечь себя пылким людям вроде доктора Петерса, а главное — общественному мнению, в котором эти люди находили поддержку, но сам он плелся в хвосте движения и санкционировал лишь часть результатов, достигнутых их стараниями. Его скептицизм по отношению к колониальным делам проявлялся иногда в оригинальных выходках. Однажды он заявил, что колонии явятся для Германии тем же, чем служит горностай для некоторых польских дворян, не имеющих рубашки. Говоря о необходимости сохранить плоды трудов доктора Петерса, он ограничился в рейхстаге следующими словами: “Быть может, спустя тридцать лет придется раскаяться, что было отвергнуто то право на владение, которое нам в настоящее время предлагается... необходимо, по крайней мере, добиться гарантий, что эти области не будут заняты другими державами”. А чтобы сохранить их, не заявляя притязаний на слишком обширные владения, он вошел в соглашение с Англией. Германия начала с того, что отмежевалась по соглашению с Францией и Англией, подписавшими договор 1862 года, от владений занзибарского султана, причем последние были ограничены (декларация 7 июля 1886 года) островами и прибрежной полосой в 10 миль ширины; затем по соглашению от 1 ноября 1886 года она поделила с Англией страну, лежащую позади этой огромной прибрежной полосы. Пограничной чертой между обеими сферами влияния должна была служить линия, начинающаяся от берега, огибающая с севера подошву Килиманджаро и оканчивающаяся на восточном берегу озера Виктории в том месте, где эта линия пересекается первым градусом южной широты. Южная часть страны отдавалась в распоряжение Германии, северная — в распоряжение Англии, но по эту сторону границы в руках Германии оставался султанат Виту, клином вдававшийся в британскую территорию.

Восстание туземцев. Преобразование колонии.

Это разграничение, бесспорно, не было проведено настолько далеко в глубь страны, чтобы предотвратить в будущем всякие осложнения. Немцы желали достигнуть восточного берега озера Танганьики и границ государства Конго. Но соперничество между Англией и Германией, если не считать некоторой полемики в печати, на время улеглось. Немцы были поглощены серьезными осложнениями на своей территории, и вскоре Англия, почувствовав, что эти осложнения отражаются и на ее смежных владениях, была вынуждена приняться за дело совместно со своей соперницей, чтобы положить этому конец. 28 апреля 1888 года германская колония добилась того, что занзибарский султан передал ей управление частью своих владений, лежащих на материке и смежных с германской территорией. Туземцы были чрезвычайно сильно раздражены этой переменой власти, а немцы не сделали ничего, чтобы облегчить им ее. По отношению к торговцам-арабам были приняты жесткие фискальные меры. В стране было введено бюрократическое управление, совершенно не соответствовавшее ее социальному состоянию, и спустя несколько времени князь Бисмарк должен был признать в рейхстаге, что Компания послала в Восточную Африку столько чиновников, “словно предстояло управлять каким-нибудь округом Померании”. Восстала вся страна, и в начале октября немцы, прогнанные отовсюду, сохранили в своих руках только Багамойо и Дар-эс-Салам. Германское правительство занялось налаживанием блокады вдоль побережья, чтобы воспрепятствовать получению оружия туземцами; оно предложило Англии принять участие в блокаде и представило дело в таком свете, будто восстание вызвано главным образом негроторговцами, которым помешали торговать. Для Англии, однако, убедительными оказались не столько доводы человеколюбия, сколько опасения, как бы восстание не распространилось и на британскую территорию, а главное — соображения о могущих возникнуть затруднениях, если Германии будет предоставлена возможность действовать единолично на занзибарском берегу. 5 ноября 1888 года была объявлена совместная блокада; Франция и Италия примкнули к ней, чтобы обеспечить доступ судам, плавающим под их флагом.

Но немцам вскоре стало ясно, что одних только морских мер будет недостаточно. Одному арабскому вождю, Бушири, удалось сосредоточить в своих руках власть над всем побережьем. Приближался момент, когда в Восточной Африке могло не остаться ни одного европейца. Такое положение вынудило имперское правительство отбросить программу 1884 года и вмешаться непосредственно в дела на территории компании. У рейхстага был испрошен кредит в два миллиона марок на покрытие расходов по экспедиции, и кредит этот был вотирован 26 января 1889 года благодаря содействию католического центра, на который повлияла проповедь кардинала Лавижери об ужасах работорговли. Знаменитый исследователь Висман был командирован в Восточную Африку в звании имперского комиссара. Под его начальством вскоре собрался отряд чернокожих в 1100 человек, с помощью которого он умиротворил побережье. В течение осени 1889 года ему удалось схватить Бушири, который был предан смертной казни. Тем не менее в ноябре потребовалось ассигнование нового кредита в 1950000 марок на покрытие расходов по кампании, которая, правда, положила конец открытому восстанию, но не брожению в стране, особенно в глубине страны, где возмущение приняло эндемический и спорадический характер и продолжалось в форме отдельных вспышек до самой мировой войны. [И Петерса и Висмана социал-демократическая пресса с бесчисленными фактами в руках обвиняла в дикой жестокости в обращении с туземцами Восточной Африки. Петерс заявлял: “Негров нужно сечь, это единственный язык, который они прекрасно понимают”. — Прим. ред.]

Это непосредственное вмешательство империи в дела самой главной из ее колоний обозначает собой важный поворот в колониальной истории Германии, а именно конец полномочий, полученных компаниями, и нарушение программы, формулированной в 1884 году. Первой заботой Висмана по прибытии в Восточную Африку было сместить чиновников компании и на месте ее флага водрузить знамя империи. Германские владения в Восточной Африке сделались коронной колонией; начиная с 1 апреля 1891 года, после некоторого переходного периода, она стала управляться в качестве таковой. Кроме того, империя решила в это время непосредственно и более тщательно заняться своими заморскими владениями. Одна пароходная компания получила субсидию в 900000 марок на устройство регулярного сообщения между Гамбургом и восточно-африканскими портами; 1 апреля 1890 года было создано при министерстве иностранных дел специальное Колониальное бюро, а в октябре того же года в первый раз собрался колониальный совет, имевший совещательный голос и составленный из чиновников и видных колониальных деятелей по назначению правительства.

Договор 1 июля 1890 года.

Почти в то же самое время, когда происходили эти крупные перемены в основах управления колониями, территориальное соперничество Англии и Германии, возобновившееся было с довольно большой ожесточенностью на востоке Африки, было окончательно устранено договором 1 июля 1890 года. Мы видели, что соглашение 1 ноября 1886 года определяло англо-германскую границу только до озера Виктории. По ту сторону этого озера, между его западным берегом и границей Независимого государства Конго, лежало обширное открытое пространство, через которое немецкие колониальные деятели могли рассчитывать достигнуть стран, лежащих в верхней долине Нила, особенно Уганды, между тем как англичане, со своей стороны, могли этим же путем сделать попытку соединить свои северные и южные владения и осуществить таким образом мечту, формулированную Родсом: “От Капштадта до Каира”. Намерения немецких колониальных деятелей обнаружились в путешествии доктора Петерса, который под предлогом оказания помощи Эмин-паше, блокированному с 1885 года махдиcтами в своей провинции Экватории, высадился в 1887 году близ устья реки Тана и направился в глубь страны. Англичане пытались всеми средствами помешать ему; их крейсеры захватили его судно якобы за контрабандный провоз оружия, и Германия не предприняла ничего для того, чтобы поддержать этот передовой отряд, подготовлявший расширение ее владений в Африке. Но немецкие колониальные деятели возлагали самые большие надежды на экспедицию доктора Петерса. Их озлобление против англичан возрастало и достигло предела, когда Эмин-паша, которого Стэнли почти силой доставил на побережье в декабре 1889 года, был принят на службу Германии, чтобы под имперским знаменем идти отвоевывать свою провинцию Экваторию, между тем как Стэнли принес в дар Англии все договоры, заключенные им в окружности озера Альберта. Это был как раз момент падения Бисмарка, и немецкие колониальные круги надеялись, что имперская политика примет теперь направление, более согласное с их желаниями, и перестанет так тщательно считаться с притязаниями Англии. Но эти ожидания были обмануты. Официозная Северогерманская газета писала в это время: “Наши отношения с Англией составляют одну из самых важных гарантий сохранения европейского мира, и правительство не может поддерживать колониальных затей, которые, не принося пользы Германии, направлены против интересов Англии”. Явно намекая на стремления доктора Петерса, официозный орган прибавлял: “Правительство не примет к уплате векселя, написанного первым попавшимся авантюристом за счет пустующих земель”. И правительство подписало договор 1 июля 1890 года, который привел колониальных деятелей в отчаяние, тем более что немного времени спустя доктор Петерс с величайшей поспешностью вернулся к берегу, везя с собой договор о протекторате над Угандой.

Договор 1 июля 1890 года, распространявшийся также на Камерун и германские владения в Юго-Западной Африке, завершал отмежевание Германии в Восточной Африке, так как продолжил границы ее владений к северу до пределов государства Конго, а к югу — до озера Танганьики. Ограниченная таким образом колония занимала пространство в 951000 квадратных километров. Англия отказалась от политического пути с севера на юг между государством Конго и германской территорией и сохранила за собой только право свободного сообщения между северной и южной сферами своего влияния.

Германия со своей стороны отказалась от всяких притязаний на Уганду и Занзибар, получив взамен в Европе остров Гельголанд, обладание которым в известных немецких кругах считалось необходимым для завершения германского единства. Англия, руководимая дальновидными политическими соображениями, настояла на том, чтобы границей сферы ее влияния с этих пор признавались “Независимое государство Конго и западная линия водораздела бассейна Верхнего Нила”. Быть может, соглашаясь на признание этой границы в такой области, где ни немцы, ни англичане еще не появлялись, Германия рассчитывала, что когда-нибудь ей удастся расширить до линии водораздела между Нилом и озером Чад свою колонию Камерун, остававшуюся еще свободной от границ на востоке.

Как бы то ни было, но этот договор вызвал сильное недовольство среди немецких колониальных деятелей, которые негодовали на отказ от Занзибара и Уганды. Чтобы умиротворить их, канцлер Каприви опубликовал в Имперском вестнике оправдательную записку, в которой приводился обычный довод: “Мы руководились соображениями общей политики и прежде всего желали укрепить свое соглашение с Англией”. Что же касается Занзибара, прибавлял имперский канцлер, то его торговое значение можно уничтожить, перенеся коммерческие учреждения на берег материка. В этом отношении предположения Каприви не оправдались: Занзибар остался главным распределительным центром в Восточной Африке, но, несмотря на доминировавшее там английское влияние, он мало-помалу попал в сферу действия германской торговли.

Со времени заключения договора 1890 года германские владения в Восточной Африке давали мало поводов говорить о себе. Восстания там происходили почти непрерывно, но они носили местный характер, и хотя по временам войска державы-покровительницы и терпели поражения, но все же в основном владычеству Германии там ничто не угрожало.

Что касается вообще положения дел в Африке, то за последние девять лет приходилось три раза заниматься германскими владениями в Восточной Африке. В 1891 году Эмин-паша, которому было поручено организовать северную часть колонии, покинул ее и направился через Уганду, чтобы вернуть себе свои прежние владения на верхнем течении Нила. Английская печать забила по поводу этой вылазки тревогу, но 28 октября 1891 года Имперский вестник дезавуировал действия паши в следующих выражениях: “Он действует вопреки данным ему приказаниям и должен один нести ответственность за последствия”. Вся эта затея, как известно, не имела других последствий, кроме смерти Эмина, который был убит в пустынях Верхнего Аруими. Позднее, как мы видели, имперское правительство добилось отмены того пункта в конго-английском договоре 12 мая 1894 года, согласно которому территория государства Конго отделялась от германских владений в Восточной Африке полосой земли в 25 километров ширины, находящейся между озером Танганьикой и озером Альберта-Эдуарда и отданной в пользование Англии. Уже в более позднее время обратила на себя внимание поездка Сесиля Родса в Берлин для получения согласия на проведение Великого английского трансафриканского пути по германской территории. Он получил согласие на проведение телеграфа. Что же касается железной дороги, то, насколько известно, Германия должна сама построить тот участок, который приходится на ее территорию. Но она сделает это не ранее, чем закончит свою линию от Багамойо и Дар-эс-Салама до Табора и далее до озер. Построено было всего несколько километров этой железной дороги, и хотя в последнее время ею как будто занялись более энергично, однако дело это, как, впрочем, и все работы, направленные к поднятию ценности обширных, еще пустующих владений Германии в Восточной Африке, находилось в конце XIX века еще в зародыше.

Германские владения в Юго-Западной Африке.

Точно так же обстояло дело и в Юго-Западной Африке. Однако эти владения пользовались в некоторых отношениях особыми симпатиями империи, эмиграция из которой сюда ежегодно достигала таких больших размеров; это — единственная германская колония, климат которой допускает заселение ее белыми. Но она не оправдала возлагавшихся на нее надежд, хотя и оказалась богатой минералами; за исключением северной части, она чрезвычайно безводна, и в ней возможно только скотоводство в самой экстенсивной форме. Кроме того, она не осуществила той грандиозной идеи, ради которой была занята. Мечта Германии заключалась в том, чтобы создать в южной половине Африки, к северу от английских колоний, обширную германскую территорию, состоящую из германской колонии и голландских республик, с которыми предполагалось соединиться, воспользовавшись для этого лежащими в глубине материка областями. Но Англия воспрепятствовала осуществлению этого проекта и поспешила заполнить пробел, заняв в 1887 году Бечуаналенд, а в следующем году области, лежащие еще более к северу. Бурские республики были таким образом изолированы, и пангерманистские мечты о Южной Африке рассеяны. Договор 1 июля 1890 года, утвердивший это положение вещей, ограничил Юго-Западную африканскую колонию ее нынешними пределами, в сущности еще очень обширными, так как колония занимает пространство в 831000 квадратных километров. Кроме того, по договору с Португалией 30 декабря 1886 года и по договору 1 июля 1890 года германская территория в Юго-Западной Африке доходит в одном месте до Замбези, отделяя португальскую Анголу от английских владений по озеру Нгами. Это на первый взгляд нелепое территориальное распределение оказало бы, несомненно, влияние на участь португальских колоний, если бы они попали в положение выморочных. И мы увидим в другом месте, что Германия, предвидя такую возможность, с этих пор сохраняла за собой южную часть Анголы.

Камерун и Того.

В Камеруне, так же как и в Того, первоначальным замыслом Германии было дойти до сравнительно цивилизованных мусульманских государств Центрального Судана. Но этот замысел был осуществлен лишь частично в первой из обеих колоний и совершенно не удался во второй. Посредством ряда договоров с Англией Германия расширила свою колонию Камерун до Бенуэ; англо-германское соглашение 15 ноября 1893 года продолжило ее границы даже до озера Чад, но закрыло для нее доступ в Борну и в западную часть Адамауа. В то же время этим соглашением предусматривалось расширение германского Камеруна на весь бассейн Шари, так как в качестве будущей восточной границы здесь указывалась граница Дарфура и линия водораздела между бассейнами Шари и Нила. Но в промежуточной области надо было опередить французов, имевших то преимущество, что в их руках находился путь, ведущий к Санга. И французские миссии Местра, Мизона и других действительно приходили в Багирми и Адамауа раньше, чем немецкие миссии Цинтграфа, Моргена, Гравенрейта, которых надолго задерживали пороги прибрежных рек, лес и враждебное отношение его обитателей. Это неблагоприятное положение вещей повело к заключению франко-германского соглашения от 4 февраля 1894 года, которое ставило предел расширению Камеруна на восток. Тем не менее эта колония доходит до нижнего течения Шари, до южного берега озера Чад и охватывает площадь в 493000 квадратных километров.

Колония Того была остановлена в своем стремлении к экспансии гораздо ближе к берегу вследствие неожиданного расцвета французского Судана. Она занимает пространство всего в 100000 квадратных километров. На западе границы ее были определены по англо-германскому соглашению от 28 июля 1886 года, дополненному позднее договором 14 ноября 1899 года, который распределяет между Германией и Англией территорию Салага. Этот округ был объявлен нейтральным по англо-германскому договору 14 марта 1888 года. С восточной стороны колония Того должна была, согласно немецким замыслам, достигнуть Нигера и даже перейти за него; но французские миссии Дёкера, Альби, Бода, Туте опередили миссии немцев под начальством Грюнера, Карнапа и других, и франко-германский договор 27 июля 1898 года, урегулировавший создавшееся положение, свел Того на положение простой береговой колонии. Правда, эта небольшая область оказалась в действительности самой богатой среди колониальных владений Германии и единственной, окупавшей производимые на нее затраты. С точки зрения имевшихся в нем ценностей Камерун занимал второе место, между тем как колонии в Юго-Западной и Восточной Африке, вызывавшие наибольший интерес у германских колониальных деятелей, подававшие повод к самым большим надеждам и стоившие наиболее дорого, оказывались наиболее отсталыми в своем развитии. [Германская крупная буржуазия устами своих ораторов в рейхстаге и пером своих публицистов в прессе не переставала вплоть до самой мировой войны твердить, что нужно спешить захватывать еще остающиеся “неразобранными” части земного шара. Но Бисмарк и немногие его последователи (в этом вопросе) утверждали, что, во-первых, погоня за колониями непременно отбросит Англию в лагерь врагов Германии, а это может стать гибельным для Германской империи, и, во-вторых, что все равно все эти заморские колонии в случае войны Германии с Англией будут мгновенно отняты у Германии англичанами, владеющими морем. Указывалось и на относительную бедность тех колоний, которые еще пока остались на долю Германии. — Прим. peд.]

III. Португальские владения

Бессилие португальской политики.

Если Германия, поздно явившаяся в Африку, тем не менее обеспечила себе там обширные владения, то Португалия, открывшая побережье материка и владевшая на нем самыми старыми поселениями, начало которых восходит еще к XVI веку, пережила в период раздела такое крушение всех своих обширных замыслов относительно Африки, что опасность угрожала даже самому существованию ее больших колоний, которые она еще удерживала своей слабой рукой. Объясняется это тем, что притязания ее превышали возможности, заключающиеся в еще сохранившейся энергии и духе предприимчивости этого маленького лузитанского королевства. Португалия мечтала соединить в Африке свои мозамбикские владения с владениями в Анголе, подчинить своей власти все страны по течению Замбези и создать таким образом одну державу, которая охватывала бы Южную Африку во всю ее ширину от Атлантического до Индийского океана. Но вина этой грандиозной идеи заключалась в том, что она даже не начала осуществляться. Даже после замечательного: путешествия, которое совершил с целью положить начало ее осуществлению в 1877—1879 годах Серпа-Пинто из Бенгуэлы в Дурбан, португальцы на западе остановились в Бигэ, а на востоке в Зумбо; между Мозамбиком и Анголой оставался свободный участок в 200 лье ширины. И беззаботная Португалия подумала о захвате его только тогда, когда уже было слишком поздно — когда он привлек к себе внимание Англии.

Соперничество с Англией.

Англия была занята в то время планом окружения бурских республик своими владениями, но непосредственное выполнение этого плана привело ее в соприкосновение со странами, на которые заявляла притязания Португалия. А так как эти страны оказались незанятыми и на них покушалась второстепенная держава, то Англия, конечно, должна была позаботиться о том, чтобы овладеть ими и продолжить свои завоевания до Замбези и далее до Нила; весной 1889 года честолюбивая формула Сесиля Родса “от Капштадта до Каира” появилась в английской печати. Земли, на которые заявляла притязания Португалия, лежали на пути, намечавшемся горделивыми английскими замыслами, и спустя несколько месяцев Португалия была самым грубым образом вытеснена Англией, которая применила к ней право сильного. Мечты португальцев об их владычестве в Африке были рассеяны.

Тем не менее португальцы считали осуществление их вполне обеспеченным, так как по договорам, заключенным 13 мая и 30 декабря 1886 года с Францией и Германией, обе эти державы предоставляли Португалии “проводить свое суверенное и цивилизаторское влияние в областях, разделяющих португальские владения в Анголе и Мозамбике, при условии, что не будут нарушены права, ранее приобретенные другими державами”. Но Португалии скоро пришлось увидеть, чего стоят ее “исторические права”, когда они приходят в столкновение с замыслами Англии.

Португальцы соприкасались с англичанами на севере и на юге спорной территории. На севере шотландские миссионеры, явившиеся вслед за Ливингстоном, захватывали, проповедуя катехизис, страну около озера Ньяса; торговцы последовали за ними и основали Компанию африканских озер; город Блентайр на возвышенностях Шире был английским центром; консул Джонстон, сотрудник Сесиля Родса, стремился к тому, чтобы эти религиозные и экономические начинания превратились в политический захват. На юге португальцы тщетно старались остановить натиск англичан, вторгавшихся в страну матабелов и махонов. В 1887 году британские агенты заключили договор о протекторате с бечуанским вождем Кама, а в мае 1888 года с царем матабелов Лобенгулой.

Осложнения с Португалией должны были возникнуть вновь. Это государство возобновило в 1887 и 1888 годах прежние свои договоры с махонами о протекторате; на территории этого племени были учреждены португальские посты, где португальский флаг развевался до середины XIX столетия и где португальские выходцы занимались разработкой золотоносных россыпей; Англия протестовала против действий португальцев в Махоналенде, ссылаясь на верховные права Лобенгулы — хотя в действительности этот вождь занимался только тем, что безжалостно грабил махонов, — а Португалия протестовала против действий англичан у матабелов, ссылаясь на ранее приобретенные права. Обе стороны стали готовиться; английская Южно-Африканская компания, служившая благодаря влиянию Родса главным двигателем британской политики в этой части света, получила свою хартию 16 октября 1889 года; Мозамбикская компания была месяц спустя облечена аналогичными полномочиями для борьбы со своей английской соперницей. Кроме того, португальское правительство дало ей концессию на сооружение железной дороги до Маники. Конфликт приближался; но разразился он не на юге, а в северной части спорных территорий. Консул Джонстон получил от португальских властей под предлогом географического изучения право прохода к макололам. Но, прибыв в их страну, где Серпа-Пинто заключал договоры начиная с 1886 года, он заключил там договор о протекторате и водрузил британские флаги. Когда несколько времени спустя Серпа-Пинто вернулся с португальской экспедицией, производившей изыскания для железной дороги между Килимане и озером Ньяса, макололы преградили ему путь. Португальский офицер одержал над ними верх, снял британские флаги и приказал нести их к берегу, оказав им предварительно надлежащие почести. Хотя английские представители и признавали, что они превысили свои полномочия, однако лорд Сольсбёри потребовал, чтобы Серпа-Пинто был отозван.

Ультиматум 12 января 1890 года и договор 11 июня 1891 года.

Португалия делала безуспешные попытки вступить в переговоры, но 12 января 1890 года британское правительство предъявило ультиматум лиссабонскому правительству. Последнему давалось 24 часа сроку, в течение которого оно должно было выразить согласие на отозвание из спорных областей по Замбези и Сире и из страны махонов всех поставленных им там властей и отправленных экспедиций. Португалия уже раньше была готова это исполнить, но она требовала, чтобы то же самое было сделано и Англией, и именно этим ее, в сущности, вполне законным требованием и был вызван ультиматум 12 января. Португальское правительство ответило, что уступает принуждению, так как не может вступать в борьбу с Англией. После ожесточенной полемики в печати и опасного брожения в Португалии 20 августа 1890 года было объявлено, что подписан проект договора, по которому португальские владения в Мозамбике ограничивались их нынешними пределами; исключение составляла Маника, значительная часть которой сохранялась за Португалией. Но вскоре стало очевидно, что общественное мнение Португалии еще не смирилось и что договор этот не будет утвержден. Лорд Сольсбёри не хотел слишком нажимать на Португалию из опасения за участь династии Браганца, так как падение последней вызвало бы сильное недовольство в монархических странах Европы, и 14 ноября было подписано соглашение (modus vivendi), в силу которого каждая из обеих держав обязывалась в течение шести месяцев не предпринимать ничего на территории, отводимой, согласно проекту договора, ее противнице.

Но это соглашение отнюдь не прекратило захватов со стороны английской Южно-Африканской компании. Она заняла теперь Манику, как, впрочем, и всю остальную Южную Африку; в этот период она распространила свои притязания даже на Катангу, находившуюся в пределах государства Конго. Представитель Португалии полковник д'Андраде пытался отстоять Манику от агентов Родса и приложил усилия к тому, чтобы вождь страны остался верен обязательствам, принятым им по отношению к Португалии, но так как это ему слишком хорошо удалось, то англичане удалили его силой 15 ноября 1890 года. Этот тяжкий проступок был совершен на территории, которая по договору 20 августа должна была остаться в руках Португалии, и лорд Сольсбёри признал действия английской компании неправильными. Он предписал ей очистить те части Маники, которые должны были принадлежать Португалии; компания вначале не обратила на это никакого внимания, а затем, после повторных приказаний из Лондона, решила произвести частичное отступление. Но победа тем не менее должна была остаться за ней, так как британское правительство не могло ни употребить силу против нее, ни допустить, чтобы Португалия, сосредоточившая здесь 700 солдат, вытеснила ее военной силой. В этот же период отряды флибустьеров, организованные агентами Родса, поднялись вверх по Лимпопо, чтобы восстановить Гугунгану, короля Газы, против господствовавших над ним португальцев; была сделана попытка доставить англичанам оружие из Маники через португальскую колонию в Мозамбике. В конце концов британская компания перешла в наступление против Маники, и когда португальцы решили занять те округа, которые им были предоставлены по проекту договора 20 августа и по временному соглашению от 14 ноября 1890 года, они 11 мая 1891 года подверглись нападению со стороны солдат компании и были разбиты. Но известие об этом новом происшествии пришло в Европу уже после заключения договора 11 июня 1891 года, который положил конец англо-португальскому спору, удовлетворив в сущности все претензии англичан.

Этот договор заключал в себе почти все пункты соглашения от 20 августа 1890 года. Но он обязывал Португалию отказаться от Маники, так как невозможно было удалить оттуда британскую компанию, а взамен давал ей большую территорию на севере Зумбо. Кроме того, договор 11 июня устанавливал на случай продажи колоний обоюдное право преимущества взамен того, которое было выговорено в пользу одной лишь Англии в проекте договора 20 августа 1890 года. Но это было удовлетворение чисто платонического характера, оказанное португальскому самолюбию, так как для Англии не предвиделось необходимости продавать колонии. Другое изменение было не такого невинного свойства: пункт 4-й заменял ясную границу по Кабомпо, притоку Замбези, установленную договором 1890 года, “западными пределами территории Баротсе”. Здесь имелась заведомая неопределенность, которой можно было бы в случае надобности прикрыть захватническое наступление британского Замбези на страну, лежащую позади португальской Анголы. Кроме того, Англия выговорила себе очень широкое право свободного торгового сообщения между своими внутренними владениями и портами Индийского океана через португальскую территорию, а Португалия обязалась выстроить железную дорогу или же допустить постройку ее от берега океана до Махоналенда.

Договором 11 июня 1891 года был завершен англо-португальский спор, начавшийся в 1875 году, когда Англия заявила на бухту Делагоа притязания, отвергнутые, впрочем, третейским судом маршала Мак-Магона.

Положение Португалии в Африке в конце XIX века.

Со времени этого последнего соглашения больше уже не приходилось слышать разговоров о португальских владениях; в то время как для честолюбивых замыслов Англии в Африке открывалось широкое поприще, планы Португалии были разбиты, и ее колонии могли сохраниться только в своих прежних пределах. Однако и в этих пределах они еще представляли для Португалии обширное и великолепное владение. Если даже оставить в стороне небольшой округ португальской Гвинеи, сведенной по франко-португальскому договору 12 мая 1886 года на положение только береговой колонии, Португалии принадлежали 768000 квадратных километров в Мозамбике и 1315000 — в Анголе. Со времени своих неудач Португалия старалась, чтобы управление этими огромными пространствами, особенно лежащими на берегу Индийского океана, находилось в руках частных компаний. 12 октября 1891 года Мозамбикская колония была реорганизована и получила название Свободного восточно-африканского государства. Мозамбикская компания, восстановленная в конце 1891 года с помощью французских капиталов, построила железную дорогу от Бейры до границ Родезии; она является концессионером страны Софала и той небольшой части Маники, которая сохранилась в руках Португалии. В остальной части колонии было организовано пять других компаний. Промышленное освоение Анголы, являющейся, быть может, прекраснейшей страной тропической Африки, подвинулось вперед еще меньше. Правда, выстроена железная дорога длиной в 365 километров, соединяющая Амбаса с портом Лоанда, но страна эксплуатировалась чрезвычайно слабо и главным образом метисами, которые вырабатывали только то, что им было необходимо для пропитания; в колонии была всего лишь одна крупная коммерческая компания Моссамедес.

В общем получается такое впечатление, что сил Португалии и ее действительной творческой энергии не хватало даже на ту часть ее прежних африканских владений, которая еще оставалась в ее руках. Можно вообще задать вопрос: надолго ли еще сохранит Португалия свои африканские владения?

Тайный договор относительно будущности португальских территорий был заключен летом 1898 года между Англией и Германией, причем последняя, как говорят, безуспешно пыталась заключить его сперва с Францией. Было решено, что когда Португалии понадобится новый заем (что, без сомнения, должно было случиться в самом ближайшем будущем), ей будут предложены английские и немецкие капиталы, в обеспечение которых Германия займет северные, а Англия — южные таможни Мозамбика. А это, в сущности, было бы полным захватом самой страны. Позднейшие соглашения показали, что в этом тайном договоре речь шла даже о южной части Анголы, которая должна была отойти к Германии. По соглашению с британской компанией, которое также не было опубликовано, Германия действительно пользовалась правом контроля над постройкой железных дорог в южной части Анголы, и отсюда ясно, что Англия признала за ней условное право на владение по крайней мере частью этой колонии. Но все эти сделки, по всей вероятности, должны были войти в силу только при условии, что на них согласится Португалия. Быть может, при некотором благоразумии она сумела бы сохранить хотя бы на западном берегу свои владения, являющиеся для нее в своем роде второй Бразилией. В этом случае ей была бы обеспечена в Африке прекрасная будущность.

IV. Бурские республики

В одной из предыдущих глав была изложена вплоть до новейших времен история голландских республик в Южной Африке, и теперь нам остается заняться только теми событиями, которые непосредственно предшествовали разрыву между этими государствами и Великобританией и послужили его причиной.

События, предшествовавшие войне.

После естественно наступившего вслед за набегом Джемсона временного затишья, в течение которого показавшая себя перед всем миром в столь неприглядном свете британская политика была вынуждена проявить некоторую сдержанность, — стали снова усердно заниматься трансваальскими делами. Речь шла лишь о том, чтобы заставить Трансвааль изменить свою политику нажима в отношении горной промышленности, терпевшей ущерб от чрезмерно тяжелых налогов, от установленных железными дорогами с разрешения государства высоких тарифов и от монополии динамита, предоставленной им одной компании. Следует признать, что в этих вопросах правительство Претории мало шло на уступки и облегчало искусную игру Англии, изощрявшейся в том, чтобы изолировать Трансвааль морально, и всячески внушавшей всем, что именно она, Англия, является главной защитницей интересов золотопромышленников против алчных буров. В этом смысле были предприняты и в самой Англии и даже на европейском континенте изумительные кампании в печати, которые велись в продолжение 1897 и 1898 годов и только несколько смягчились в этом последнем году, так как Англии в это время надо было урегулировать положение дел на Нигере и затем в верховьях Нила и ей было важно, чтобы трансваальские дела не слишком привлекали к себе внимание. [Вождь английского империализма Сесиль Родс в 1895 году цинично объяснял своему другу журналисту Стэду необходимость колониальных захватов: “Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: хлеба, хлеба!, я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма... Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами” (Ленин, Соч., т. XIX, стр. 134). — Прим. ред.]

Весной 1899 года у англичан оказались наконец развязанными руки, и стало очевидно, что они намерены энергично приняться за трансваальский вопрос. А так как они считали, по-видимому, что им более незачем соблюдать осторожность, то их требования из экономических, какими они оставались до тех пор, сразу превратились в политические. 1 июня съехались на конференцию в Блумфонтейн верховный британский комиссар в Южной Африке лорд Альфред Мильнер и президент Крюгер, которые должны были сообща искать путей для разрешения затруднений. Лорд Мильнер не сказал здесь ни одного слова о тяготах горной промышленности, а требовал только права натурализации через пятилетний срок для уитлендеров, т. е. для иностранцев, живущих в Трансваале. Это послужило поводом для столкновения, так как иностранцы являются в пустынные равнины Южно-Африканской республики исключительно для того, чтобы разбогатеть, а затем возможно скорее вернуться в страны, в которых они могут жить более комфортабельно. Как бы то ни было, но президент Крюгер совершил ошибку, отказав лорду Мильнеру в этом требовании; а между тем, согласившись на него, он создал бы немалые затруднения для воинственной политики Чемберлена, который искал только какого-нибудь предлога для конфликта. [Дело бурских республик было безнадежным, и никакие уступки не могли их спасти. Чемберлен и те круги золотоискателей и эксплуататоров алмазных россыпей, а также промышленной буржуазии (прежде всего металлургов, мечтавших о железной дороге Капштадт — Каир), которые поддерживали захватнические проекты Чемберлена, все равно не успокоились бы, пока не достигли бы своей основной цели: включения Трансвааля и Оранжевой республики в состав британских владений. — Прим. ред.] Право натурализации через пятилетний срок было бы, конечно, чрезмерной льготой для в большинстве своем очень подвижного населения, но для буров оно не представило бы опасности, так как очень немногие иностранцы воспользовались бы им.

Однако президент Крюгер ограничился тем, что провел через фольксраад закон, по которому срок, требуемый для получения гражданства в Трансваале, понижался с девяти до семи лет. 2 августа Чемберлен отправил Трансваалю ноту, в которой заявлял, что он не станет a priori рассматривать новый закон как неудовлетворительный, если только правительство Претории согласится передать его на рассмотрение смешанной англо-трансваальской комиссии, которая исследует его практическую пригодность и будет иметь право предложить поправки. Трансвааль увидел в этом предложении попытку создать прецедент, который позволил бы Англии вмешаться в его внутренние дела, и 19 августа во избежание создания такого прецедента Южно-Африканская республика согласилась на то требование, которое было предъявлено лордом Мильнером в Блумфонтейне, — на натурализацию иностранцев через пятилетний срок. По отношению к любой державе, действительно желающей полюбовного разрешения спора, такое предложение означало бы мир. Но Англия хотела войны, чтобы в лице Трансвааля разрушить центр голландского национализма в Южной Африке, и 28 августа Чемберлен заявил, что принимает предложение Трансвааля, но в то же время отказался дать Южно-Африканской республике какие бы то ни было гарантии независимости, которых президент Крюгер требовал взамен. Результатом было то, что 2 сентября Трансвааль взял обратно свои предложения от 19 августа. Но он дал согласие на рассмотрение вопроса о пятилетнем сроке для натурализации, при условии, как говорилось в трансваальской ноте, что “это рассмотрение не будет иметь целью вмешательство во внутренние дела страны”. Британское правительство, требования которого были удовлетворены, оказывалось как будто вынужденным к миру. Тем не менее Чемберлен хотя и заявил 12 сентября, что принимает предложение Трансвааля относительно учреждения комиссии для рассмотрения вопроса, но в то же время дал понять, что работы этой комиссии никоим образом не могут помешать дальнейшему вмешательству. Тогда президент Крюгер, утомленный бесплодными усилиями наполнить эту дипломатическую бочку Данаид, отправил телеграмму, в которой он поддерживал свои прежние предложения, но в то же время достаточно ясно обвинял Чемберлена в обманном характере его политики, и 22 сентября Чемберлен ответил, что так как соглашение недостижимо, то Англия оставляет за собой право формулировать свои окончательные предложения. Она, однако, не торопилась выдвинуть эти предложения, так как у нее не было в Южной Африке достаточно войска, чтобы поддержать их силой. А так как было совершенно очевидно, что она просто старается выиграть время, чтобы ее военные приготовления успели догнать слишком пылкую дипломатию Чемберлена, то правительство Претории отправило 9 октября Англии ноту, в которой оно требовало немедленного предъявления британских предложений или же прекращения подвоза подкреплений; в противном случае буры грозили начать военные действия. Англия достигла своей цели, хотя и несколько раньше, чем ей это было удобно по ходу ее военных приготовлений: нота 9 октября была ультиматумом, который и послужил непосредственным поводом к войне.

Война с Англией.

События вскоре показали, что англичане совершили ошибку, сделав войну неизбежной при столь скороспелой подготовке и отнесясь с пренебрежением к силе своих противников. С самого начала бургеры [Бургеры — по преимуществу горожане, тогда как буры — фермеры. — Прим. ред.] двух республик сразу перешли в наступление; Оранжевая Республика заключила с Трансваалем союзный договор непосредственно вслед за набегом Джемсона. Буры осадили Мафекинг и Кимберлей. В Натале они принудили британские войска спешно очистить Ньюкестль, Денди и после двух довольно серьезных сражений при Гленко и Эландслаагте осадили их в Лэдисмите. 31 октября вблизи города Никольсон-Нек они взяли в плен 2000 англичан. В этот период республиканцы были так твердо уверены в своем успехе, что официально присоединили Грикваленд, Бечуаналенд и другие части британских колоний. Действительно, в продолжение всей первой половины войны победа оставалась на их стороне.

Вследствие этого неудачного начала англичанам пришлось изменить свои планы. Было объявлено, что они высадят войска в Капштадте, в порте Елизаветы и в Ист-Лондоне, чтобы, пользуясь этими тремя базами — конечными пунктами железных дорог, ведущих в глубь страны, — проникнуть в Оранжевую Республику с юга.

Это значило напасть на неприятеля в наиболее удобном месте, в области возвышенных плоскогорий. Но из-за наступательной тактики буров перед главным штабом английской армии оказалась двойная задача: освободить и Лэдисмит, и Кимберлей, причем последняя операция должна была в то же время угрожать блумфонтейнской дороге. Для англичан действительно было в высшей степени важно не допустить падения Кимберлея и особенно Лэдисмита, так как сдача этих городов привела бы к опасным последствиям во всей Южной Африке. Все голландцы в Капской колонии сочувствовали в душе своим соплеменникам-республиканцам, а в северных округах они даже взялись за оружие вместе с бурами. Капитуляция Лэдисмита могла бы, пожалуй, сделать это восстание всеобщим.

Англичане, однако, не имели успеха в своих наступлениях на Кимберлей и на Лэдисмит. Первый из этих походов был совершен под командой лорда Метуэна; при втором наступлении главнокомандующий лорд Буллер счел вскоре необходимым взять руководство в свои руки, так как буры создали чрезвычайно много заграждений на пути к Лэдисмиту.

Лорд Метуэн одержал сперва две дорого обошедшиеся ему победы при Бельмонте и Граспане. 28 ноября ему еще удалось ценой больших потерь заставить бурского вождя Кронье очистить позицию на реке Моддер. В это же время англичане установили через головы своих противников связь с Кимберлеем и Лэдисмитом посредством гелиографа; освобождение обоих городов казалось неминуемым; но вслед за тем для английских войск наступила черная пора. 9 декабря генерал Гатэкр, на которого вместе с генералом Френчем было возложено поручение задерживать буров в центре и препятствовать их дальнейшему вторжению в прилежащие к южному берегу Оранжевой реки округа Капской колонии, потерял при Стормберге 600 человек и три пушки. 12 декабря Метуэн потерпел кровавое поражение при попытке произвести ночную атаку на позиции Кронье у Маггерсфантейна. Шотландцы потеряли 702 человека из 832. После этого сражения лорд Метуэн, поглощенный заботой о защите своих путей сообщения против восставших африкандеров, был как бы оцеплен бурскими линиями, великолепно организованными Кронье. Наконец 15 декабря генерал Буллер потерпел еще худшую неудачу на другом театре войны, в Натале; он тщетно пытался форсировать переправу через Тугелу, чтобы снять блокаду с Лэдисмита, и потерял при этом 11 пушек и 1500 человек, попавших в нелепое положение.

За этим рядом неудач последовал период некоторого затишья. Англичане поняли, что им понадобится гораздо большее напряжение сил, чем они вначале предполагали. Они приняли меры к тому, чтобы в конце декабря довести численность своей армии в Южной Африке до 120000 человек, цифры, впоследствии увеличенной до 220000. Буры, со своей стороны, никогда не выставляли в поле более 55000 человек. Но у них было преимущество, компенсировавшее и их недостаточную численность, и недостаток связи и дисциплины, заставлявшие их иногда упускать чрезвычайно выгодные случаи: у каждого из них имелась по меньшей мере одна лошадь, и они представляли собой как бы кавалерийскую пехоту. Это позволяло им очень быстро перемещаться и бороться с очень большим числом врагов. В этом отношении англичанам никогда не удалось сравняться с бурами, несмотря на то, что они доставили в Южную Африку 60000 лошадей: специфические местные болезни и плохие пастбища (veldt) погубили большую часть этих лошадей, прежде чем они освоились с новыми условиями.

Между тем буры, со своей стороны, сделали большую ошибку. Они направили свои главные усилия на Наталь и упорно добивались взятия Лэдисмита, вместо того чтобы оставить против него только заслон. Если бы они с такой же энергией двинулись на Капскую колонию, которая вначале почти не была защищена, то заняли бы большую ее часть и вызвали бы повсеместное восстание африкандеров. Тогда операционная база англичан была бы отодвинута почти к самому берегу, и такое положение продолжалось бы до тех пор, пока англичане, получив подкрепления, не решили бы перейти в наступление.

В начале января 1900 года англичане потерпели новое поражение, выпавшее на этот раз на долю генерала Френча, которому было поручено охранять лежащие к югу от Оранжевой реки округа Капской колонии. 9 января несколько рот Суффолькского полка были захвачены врасплох и взяты в плен перед Кольсбергом.

Но в этот момент весь интерес был сосредоточен на Натале. Вопрос заключался в том, удастся ли генералу Буллеру освободить Лэдисмит, прежде чем голод принудит к сдаче 10-тысячный гарнизон этого города. В продолжение нескольких недель можно было опасаться решительно всего. 23 января генерал Уоррен занял Спион-Коп, гору, господствовавшую над бурскими линиями, расположенными между Лэдисмитом и шедшей на выручку армией. Но республиканцы устроили свои траншеи таким образом, что 25 января англичанам пришлось, несмотря на их героическое упорство, после большой потери людьми очистить Спион-Коп. 27 января генерал Буллер даже отвел все свои войска на юг, за Тугелу, так как северную позицию нельзя было удержать. 5 февраля он был снова оттеснен.

Но продвижение англичан на другом участке боевого фронта изменило военное положение и косвенно повело к освобождению гарнизона Лэдисмита, силы которого уже совершенно подходили к концу. Лорд Роберте, который прекрасно понял, что слабым пунктом республик являются равнины по Оранжевой реке, сосредоточил свои силы со стороны Де Аара, к югу от Кимберлея. В это время английский главнокомандующий располагал уже большой армией. Одна часть ее обошла отряд Кронье, который все время стоял в окопах у Маггерсфантейна, и, пройдя в его тылу, 15 февраля вступила в Кимберлей. Вскоре после этого Кронье, слишком долго не проявлявший активности и с необъяснимым упорством не слушавший своих советчиков-иностранцев, попытался начать отступление. Но он был остановлен и окружен у Паардеберга, где 27 февраля и сдался после героического сопротивления. К моменту сдачи у него оставалось не более 4000 человек; остальным 9000 удалось ускользнуть по частям.

Это событие повлекло за собой общее отступление буров. Они покинули окрестности Лэдисмита, куда англичане вошли без боя 1 марта. Город перенес осаду, длившуюся 109 дней. С этого момента буры защищали в Натале только проходы Биггарсберга и Дракенсберга.

Было очевидно, что роли переменились и что теперь должно было начаться вторжение в республики; Оранжевая Республика уже частично подверглась этой участи. Тогда оба президента, Крюгер и Штейн, сделали последнюю попытку достигнуть мира: они написали лорду Сольсбёри, что Англия могла бы теперь, когда победа находится на ее стороне, выслушать мирные предложения. Но английский премьер категорически ответил, что он “не может согласиться ни на независимость Южно-Африканской республики, ни на независимость Свободного государства Оранжевой реки”.

Наступление англичан продолжалось, и 14 марта, после небольшой стычки у Ритфантейна, они вступили в Блумфонтейн. Президент Штейн перенес резиденцию своего правительства на север, в Кронштадт. Лорд Робертс был вынужден предпринять продолжительные операции, чтобы совершенно очистить от бурских отрядов южную и восточную части Оранжевой Республики. Англичане иногда все же терпели поражения, как, например, при Бушмандорпе, к востоку от Блумфонтейна, где они потеряли 300 человек и 7 пушек. На сцену выступил “неуловимый” Девет, а генерал Бота, принявший после смерти генерала Жубера верховное командование над бурами, усвоил значительно более подвижную тактику, чем его предшественник. Англичане скоро это почувствовали: им пришлось направить в одно место по разным путям 5 колонн, насчитывавших в общей сложности 40000 человек, чтобы освободить небольшой английский гарнизон в Вепенере, который осаждало 6000 буров; и при этом им не удалось захватить ни одного из осаждавших и ни одной пушки. В этот период войны был убит в Босгофе полковник Вильбуа-Марейль во время неслыханной по своей смелости разведки в направлении к Кимберлею.

Между тем лорд Робертс соединил в Блумфонтейне свои главные силы и переформировал свою кавалерию. Он двинулся по направлению к Трансваалю и путем обходных движений, которые оказались для него возможны благодаря подавляющему превосходству в силах, уничтожил все линии обороны, подготовленные бурами. 3 мая был занят Брандфорт, 12-го — Кронштадт, 30-го — Иоганнесбург, 5 июля — Претория. Буры нигде не могли устоять перед этой грозной армией. Самые серьезные сражения произошли около Претории, но целью их была не подготовка этой крепости к сопротивлению, а наоборот, стремление выиграть время, разоружить крепость и вывезти ее артиллерию в Лиденбургские горы в восточной части Трансвааля, которые должны были, по-видимому, служить последним оплотом республиканцев. Вскоре отряды, защищавшие проход Лаингс-Нека, уступили это ущелье генералу Буллеру, двигавшемуся из Наталя, а сами успели со всеми своими пушками достигнуть горной области Лиденбурга и Барбертона.

Тем временем одна легкая колонна освободила 18 мая Мафекинг, который был осажден с самого начала военных действий и защита которого была поручена прекрасному руководству полковника Баден-Пауэлла. Это счастливое для англичан событие вызвало подлинный энтузиазм во всей Англии.

Сентябрь показал, что сопротивление буров в горах Лиденбурга оказалось не таким, как ожидалось. Республиканцы, побежденные первоначально у Махадодорпа, на железной дороге из Претории в Лоренсо-Маркес, были быстро отброшены от Барбертона, от Лиденбурга и с чрезвычайно сильной позиции на Шпицкопе; президент Крюгер, неспособный в силу своего преклонного возраста следовать за отрядами, которым оставалось только вести партизанскую войну, бежал в Лоренсо-Маркес, откуда голландский крейсер доставил его в Европу. В это время Бота отправился на север на поиски новой базы для сопротивления в горах Зутпансберга.

Однако прекращение организованного сопротивления буров еще не было концом борьбы. Последняя продолжалась на всем пространстве обеих занятых республик. Эти страны, по английской политической терминологии, названы “колонией Оранжевой реки” и “Трансваальской колонией”, но вопреки всем заявлениям о присоединении буры не смирялись. Партизанские отряды блуждали по всей территории, нападали на отдельные английские посты, перерезывали железные дороги. Буры повсюду находили оружие, различные припасы и даже пушки, которые были ими спрятаны. Вся страна была покрыта как бы сетью заговоров; сопротивление было всеобщим и упорным. И англичане старались постепенно сломить его. Они сосредоточивали крестьян в городах, иногда даже ссылали их; они сжигали фермы.

Оставался открытым вопрос, удастся ли англичанам уничтожить единственное европейское население, способное жить на тощих южно-африканских равнинах, и сумеют ли они заменить его британскими переселенцами. Это был трудный вопрос, так как буры вместе с голландцам Капландии и Наталя составляли большую часть белого населения в Южной Африке, а идея британского империализма едва ли могла найти искренних сторонников во всех этих африкандерах — жителях колоний и побежденных республик. Им было слишком ясно показано, что минувшая война была войной двух племен; в минуту грубой откровенности британский верховный комиссар Альфред Мильнер воскликнул перед одним из выдающихся голландских представителей в Кашптадте: “Мое дело разрушить господство африкандерства”.

Хотя изложение настоящего тома должно было бы остановиться на событиях конца 1900 года, мы считаем полезным вкратце напомнить о моментах, которые привели к концу англо-бурской войны.

Бурские вожди вторглись в декабре 1900 года в Капскую колонию и дошли до Пикетсберга, в 75 километрах от Капштадта. В течение всего 1901 года и вплоть до весны 1902 года они одержали несколько частичных блестящих побед. Но победитель махдистов при Омдурмане лорд Китченер, сменивший лорда Робертса на его посту, применил жестокий метод военных действий: располагая 250000 солдат против 20000, он имел возможность увеличить число концентрически двигающихся колонн; он перерезал страну линиями блокгаузов, связанных между собой заграждениями из колючей проволоки, что должно было помешать передвижениям партизанских отрядов; он объявил осадное положение в Капленде; он систематически опустошал страну, сжигал фермы, уничтожал стада скота, захватил почти 100000 женщин и детей и заключил их в концентрационные лагери, где дети погибали тысячами от голода, холода, тифа, дизентерии и оспы. Он угрожал совершенно истребить весь народ. Таким образом ему удалось сломить героическое сопротивление буров, тем более что от 40000 до 50000 пленных буров находилось в Капштадте, на острове Цейлоне (Индостан), на Бермудских островах и на острове Св. Елены. 1 апреля 1902 года Китченер смог телеграфировать в Лондон, что представители 165 отрядов, собравшись в Веренигинге, подписали мир на следующих тяжелых условиях: прекращение военных действий; нечто вроде внутренней автономии вместо гордой независимости двух республик; половинчатая амнистия для “мятежников Капленда”. Побежденные получили 3 миллиона фунтов стерлингов для восстановления своих ферм. Война стоила Англии 0,25 миллиарда фунтов стерлингов; у англичан выбыло из строя около 75000 человек, в том числе 17000 убитыми; погибло несколько десятков тысяч лошадей.

V. Итальянские колонии и Абиссиния

Начало итальянских захватов в Африке.

Италия, так же как и все европейские державы за последние двадцать-тридцать лет XIX века, считала, что она нарушит все традиции, если не будет, как и все остальные, стремиться к приобретению колоний. И, подобно остальным державам, она направила свои взоры на Африку, где еще было несколько свободных мест; Впрочем, объект ее притязаний определился еще и вследствие одного второстепенного обстоятельства: морской компанией Рубаттино была в 1869 году куплена бухта Ассаб на юго-западном берегу Красного моря; покупка эта совпала с тем моментом, когда благодаря открытию Суэцкого канала Красное море, не имевшее до тех пор выхода, сделалось участком самого большого морского пути в мире. В 1882 году, когда Италия, обманувшись в своих расчетах в отношении Туниса, искала способов вознаградить себя, она устремила взоры на Ассаб, где уже развевался ее флаг. Итальянское правительство перекупило у компании Рубаттино за 400000 франков ее права. Но спустя немного времени Италия поддалась опасной иллюзии о возможности сотрудничества с Англией, к чему она постоянно стремилась с изумительным усердием и даже с заискивающей угодливостью. Англичане находились в Египте, и Махди как раз поднял восстание в Судане. Англия должна была желать, чтобы какая-нибудь другая держава освободила ее от тяжелой задачи завершения к югу от Суакима военных мероприятий, которые преградили бы махдистам доступ к Красному морю, откуда те могли получать оружие и боевые припасы. Кассала только что была взята дервишами: необходимо было, следовательно, охранять соседний берег. С другой стороны, англичане не были бы в претензии, если бы этот берег был занят усердными помощниками, так как им приходилось опасаться, как бы Франция не напомнила о своих старых правах на бухту Адулис, где, как говорили, абиссинский царь Иоанн намерен был водрузить трехцветный флаг. Вот почему в 1885 году англичане призвали итальянцев занять Массауа (Массову) и соседнюю береговую полосу.

Немного времени спустя у власти стал Криспи, который лелеял обширные замыслы относительно Африки. В период его управления, в 1888 году, Италия водрузила свой флаг на необозримом побережье Индийского океана, заняв берег Оппии и Бенадира от реки Джуба и до мыса Гвардафуя. Овладение этим знойным и пустынным побережьем представлялось Италии необходимым, так как оно ограничивало с юга огромную колониальную империю, которая на севере имела своим пределом Массауа и Ассаб и корону которой Криспи желал возложить на короля Гумберта. Эта преждевременная церемония не состоялась, но название Эритреи, которое должна была носить африканская империя короля Гумберта, было официально принято 1 января 1890 года для обозначения довольно скромной еще территории Массауа.

Скрытое противодействие Англии.

Однако разочарование, вызванное прежде всего добрыми друзьями — англичанами, не замедлило наступить. В то самое время, когда итальянцы начали против Абиссинии предприятия, о которых речь будет ниже, англичане направились к египетскому Судану, к Нилу, права на который Англия выговорила себе по договору с Германией 1 июля 1890 года; в этом же самом году один итальянский отряд проник до Агорда, лежащего на кассальской и хартумской дорогах. Англичане немедленно забили тревогу; они могли еще допустить, чтобы Италия в роли покорного статиста охраняла с востока долину Нила против предприимчивой третьей стороны, но покушения ее на соперничество с британской политикой в отношении этой предназначавшейся для Англии области были для них уже совершенно недопустимы. В этом случае Италия становилась уже помехой, и Англия дала ей почувствовать над собой власть британской политики, принудив ее подписать протоколы от 24 марта и 15 апреля 1891 года. Согласно этим актам 36-й меридиан на восток от Гринвича должен был служить крайним пределом, которого могла к западу достигнуть Эритрея. Итальянцы были, таким образом, окончательно остановлены на расстоянии более 200 километров от Нила.

Правда, протокол 15 апреля 1891 года давал Италии еще и нечто большее: он предоставлял ей право временно занять Кассалу и небольшую часть смежной страны. Англия, которая по своему усмотрению захватывала все египетские территории, попадавшие ей под руку, или же отдавала их, подобно Массауа, своим союзникам, вдруг почувствовала нечто вроде угрызений совести в отношении Кассалы. Она заявила, что вопрос о правах хедива остается открытым и что как только Египет будет в состоянии занять Кассалу, итальянцы должны будут отдать ему эту крепость. Такой момент наступил 25 декабря 1897 года, но в это время итальянцы уже отказались от своих африканских замыслов; они были разгромлены в Абиссинии и были рады возможности прекратить оккупацию, которая давно уже являлась для них лишь тяжелым бременем.

Борьба между Италией и Абиссинией.

Мы видели, что, согласно протоколам 1891 года, итальянцы были лишены участия в египетском наследстве, заключавшемся в долине Нила, но эти же протоколы отводили им в качестве сферы их влияния огромные территории на востоке Африки, вокруг небольших французских владений в Обок-Джибути и английских — в Сомалиленде, вклинивавшихся в эти территории. К несчастью для итальянцев, доставшаяся им в Африке часть охватывала наряду с полосой пустынь также и почти неприступную горную страну, родину единственного туземного племени, которое заслуживает названия нации, а именно абиссинцев. В Абиссинии после английской экспедиции лорда Нэпира и смерти негуса Феодора, последовавшей в 1868 году, начался период скрытой и как бы подсознательной подготовки к национальному возрождению. Число крупных феодалов в результате политики негуса Иоанна значительно сократилось, в народе начало пробуждаться самосознание, и народ этот, всегда внушавший страх своей храбростью и представлявший угрозу вследствие физического строения его гористой родины, становился все более и более опасным врагом. Едва высадившись на берегу Массауа (Массовы), итальянцы тотчас же пришли в столкновение с Абиссинией. Побережье представляло собой безводную малярийную местность, и итальянцев поэтому неизбежно должен был привлекать климат соседних возвышенных плоскогорий. Но здесь они встретили, и притом в очень неблагоприятных условиях, вассалов абиссинского негуса, и в 1887 году один из высланных итальянских отрядов был уничтожен рас-Алулою в Догали. Спустя немного времени прибыл император Иоанн с большим войском, чтобы встретить лицом к лицу вторгшихся пришельцев, которые, по-видимому, угрожали древней независимости абиссинцев. Он укрепился в тылу Саати на очень сильных позициях, откуда стал фактически осаждать Массауа и откуда его не могли выбить ни 20000 солдат генерала Сан-Марцано, ни усилия дипломатов. Но столкновение между Италией и Абиссинией задержалось из-за совершенно случайного обстоятельства: дервиши предприняли с запада нашествие на абиссинские горы. Негус Иоанн был вынужден с величайшей поспешностью покинуть свои позиции у Саати, чтобы выступить навстречу этим варварам. Он разбил их в битве при Метемме 10 марта 1889 года, но вечером того же дня сам погиб, убитый шальной пулей. Абиссинии предстояло пережить один из тех периодов анархии, которые всегда начинаются в ней, когда императорский трон оказывается вакантным.

Итальянцы могли бы использовать это положение, помешав каждому из претендентов достичь слишком преобладающего влияния; словом, для того чтобы получить власть, они должны были бы согласиться на дележ. Они могли бы выставить владетеля Тигрэ, рас-Мангашу, побочного сына императора Иоанна и его наследника по завещанию, с одной стороны, и Менелика, короля Шоа, — с другой. Но воспоминание о тех затруднениях, которые уже раньше создавались общностью их границы с Тигрэ, лишило их способности правильно ориентироваться, и они вообразили, что поступят очень ловко, если подчинят Абиссинию одному человеку, но при условии, чтобы этот человек был им предан. Поэтому они полагали, что сделали мастерский ход, вступив в соглашение с Менеликом, королем Шоа, могущество которого уже и тогда представлялось довольно опасным вследствие размеров его густонаселенного королевства, соприкасавшегося на юге с никому не принадлежавшими областями, откуда он мог получать золото, слоновую кость и воинов. И тем не менее именно ему итальянцы помогли овладеть императорской короной. Укаяльским договором 2 мая 1889 года, где одна весьма двусмысленная фраза заставила его принять чрезвычайно неопределенный протекторат, они признали его негусом (царем царей) Абиссинии. Этим же соглашением Менелик устанавливал для итальянцев границу, оставлявшую им лишь очень небольшую колонию в форме полукруга около Массауа. Но Криспи тогда не боялся уступить требованиям Менелика — вассала, которого предстояло вскоре превратить в подданного. Он даже помог королю Шоа осуществить фактически свою власть над всей Абиссинией, посодействовав тому, чтобы Национальный банк Флоренции выдал ему ссуду в 4 миллиона, необходимую для того, чтобы приступить к делу.

Затруднения начались, однако, почти тотчас же. Итальянцы совершили последнюю ошибку, выразившуюся в том, что генерал Ореро в 1890 году занял Тигрэ. Этот промах повел к полному объединению абиссинцев, и рас-Мангаша, единственный возможный соперник Менелика, бросился в объятия последнего, а Укаяльский договор оказался нарушенным. Правда, было заключено новое соглашение, устанавливавшее в качестве границ течение рек Мареб, Белеза и Муна; но с этих пор между обеими сторонами возник скрытый разлад. Итальянское правительство старалось всеми возможными способами утвердить свой протекторат над Абиссинией, между тем как Менелик стремился создать у всех впечатление, что его империя — независимое государство. Именно ввиду этого он отправил 10 апреля 1891 года всем державам циркулярную ноту, в которой требовал, чтобы ему были возвращены границы Белого Нила, и заявлял, что Абиссиния должна быть принята во внимание при разделе Африки.

Разногласие с Италией касалось 17-го пункта Укаяльского договора. Итальянский и амгарский тексты не были тождественны. Первый текст гласил: “Царь царей Абиссинии обязуется”, между тем как во втором тексте было сказано: “имеет право пользоваться услугами итальянской дипломатии для сношений по всем своим делам с европейскими державами”. На основании своей собственной версии итальянцы заключали, что им принадлежит право протектората над Абиссинией, но Менелик решительно отвергал это притязание. Чтобы не оставить своим противникам никакой власти над собой, он поспешил вернуть деньги, которые были ему даны в ссуду согласно Укаяльскому договору. Затем негус писал королю Гумберту: “Мною установлено, что амгарский текст и итальянская версия 17-го пункта не тождественны. Я договаривался о том, что дела Абиссинии могут при наличии дружественных отношений вестись итальянской дипломатией, но я никогда не обязывался к тому договором. Ваше величество должно понять, что ни одна независимая держава не поступила бы подобным образом. Если вам дорога честь вашего союзника, то вы поспешите исправить ошибку в толковании пункта 17-го и известите об этой поправке европейские державы, которым вы сообщили этот пункт в неверном переводе”. Само собой разумеется, что итальянское правительство и не подумало исполнить эту просьбу. Чтобы попытаться как-нибудь уладить дело, оно отправило к негусу графа Антонелли, старого знатока Африки, миссия которого, однако, не удалась. Он говорил Менелику, что всякое сообщение державам о принятии к сведению абиссинской версии пункта 17-го было бы оскорблением достоинства Италии, но Менелик отвечал: “Если у вас есть своя честь, то и у нас есть своя”. В конце концов, пользуясь тем, что заключенный в 1889 году на пять лет договор мог быть возобновлен или не возобновлен в 1894 году, негус заранее от него отказался и известил об этом других государей еще в июле 1893 года. “Под видом дружбы, — писал он, — в действительности делались попытки лишь к тому, чтобы завладеть моей страной... Я не имею ни малейшего намерения покушаться на нашу дружбу с Италией, но мое государство достаточно сильно, чтобы не нуждаться ни в каком протекторате и жить самостоятельно. Считаю долгом довести до вашего сведения о своем намерении ни в каком случае не возобновлять этого договора”.

В Италии не придавали большого значения этому положению. В ожидании действительной оккупации самым важным было не заставить Менелика признать итальянское толкование Укаяльского договора, а добиться согласия держав на признание итальянского протектората, который и был почти всеми признан. Но тяжелое пробуждение наступило тогда, когда от притязаний пожелали перейти к фактическому захвату власти. Криспи был нетерпелив и торопил генерала Баратьери, который безрассудно шел вперед, считая себя бесспорным победителем потому, что в начале 1895 года он разбил рас-Мангашу при Коатите и Сенафэ и вошел в качестве победителя в главные города Тигрэ — Адуа и Аксум. Он направился еще далее, до озера Ашианги, но в этот самый момент Менелик, действовавший медленно и осторожно, объединил вокруг себя в Шоа все племена Абиссинии, до племен каффа и до дальних южан — галла. Когда его армия была собрана, он медленно двинулся к северу. Один итальянский отряд, ушедший слишком далеко вперед под начальством майора Тозелли, был уничтожен при Амба-Алаги; спустя несколько дней капитулировал итальянский форт в Макалле. Тогда Менелик, искусно маскируя свое движение с помощью гарнизона этого поста, который он направил к итальянцам, вдруг появился в центре Тигрэ. Баратьери, правда, очистил Адую и из Италии к нему прибыли большие подкрепления (у него было, как уверяют, 60000 человек), но этого было слишком мало, чтобы уничтожить 200000 хорошо вооруженных и умело руководимых негусом воинов. Тем не менее Баратьери атаковал 1 марта 1896 года негуса близ Адуи, но был разбит, а итальянская армия, совершенно рассеянная, оставила на месте 9000 человек. Министерство Криспи пало, и великие замыслы Италии в отношении Африки были разбиты.

Шесть месяцев спустя, 13 ноября 1896 года, майор Нераццини подписал в Аддис-Абебе с Менеликом договор, по которому король Гумберт отказывался от всякой мысли о протекторате над Абиссинией. Италия сохранила в своих руках страны, лежащие к северу от границы, временно установленной по течению рек Мареб, Белеза и Муна. На Бенадирском берегу ее владения прекращались приблизительно в двухстах километрах от моря. 14 мая 1897 года Рудини сделал в итальянской палате сообщение, согласно которому он обязывался вести в Эритрее очень умеренную политику и расходовать там не более 10 миллионов в год. Уменьшить расходы до этой суммы удалось не сразу, но несомненно, что период авантюр уже был закончен. По соглашению, заключенному в Риме, признаны окончательными те границы между итальянскими и абиссинскими владениями, которые были установлены договором в Аддис-Абебе. Бенадирское побережье было передано особо утвержденному товариществу, и такой же режим пытались, но пока что без успеха, установить на территории Массауа. Из состава обширной империи, о которой мечтал Криспи, Италия владела в действительности пространством приблизительно в 500000 квадратных километров. То была по большей части пустынная и очень редко населенная страна с очень слабо развитой торговлей и едва только начинающейся промышленностью; общественные работы там ограничивались сооружением нескольких имеющих небольшое экономическое значение железных дорог на территории Массауа.

Положение Абиссинии в конце XIX века.

Прежде чем расстаться с этой частью Африки, следует сказать еще несколько слов об Абиссинии. Этой страной много занимались с тех пор, как она выступила на сцену в качестве серьезной державы, и Англия, господствующая в долине Нила, в особенности не теряла ее из виду. В 1897 году, до победы под Омдурманом и инцидента в Фашоде, Англия опасалась, что Менелик станет оказывать помощь французским экспедициям, направлявшимся к Нилу. 28 апреля 1897 года в Аддис-Абебу прибыла английская миссия, о которой ходили самые таинственные слухи; одно время говорили, несмотря на всю неправдоподобность этого известия, будто англичане уступили Менелику границу Белого Нила, которой он домогался в 1891 году. В действительности же 14 мая 1897 года в Аддис-Абебе был заключен между англичанами и негусом договор, устанавливавший только границы Абиссинии и Британского Сомали.

Все остальные границы, в районе Нила и озера Рудольфа, остались неопределенными. Уверяли, что капитан Гаррингтон, представитель Англии при негусе, вел дела о разграничении. Но эти раздававшиеся в течение нескольких лет уверения не оправдались. [Фашистская Италия вела в 1935—1936 годах грабительскую войну в Абиссинии, окончившуюся вследствие технического превосходства вооружения итальянской армии “завоеванием” Абиссинии. Но это “завоевание” (до осени 1938 года, когда пишутся эти строки) ограничивается городами и крупными населенными пунктами. В глубь страны итальянцы почти не отваживаются проникать. По признанию даже итальянской прессы, Абиссиния — нищая и разоренная страна, дающая Италии пока одни только убытки. — Прим. ред.] Возникает вопрос, не взращивает ли здесь Англия семена будущих раздоров в ожидании того времени, когда вопрос о Южной Африке будет окончательно урегулирован и она сможет округлить захваченные ею в северо-восточной Африке владения.

VI. Марокко

Внутреннее положение.

Единственным туземным государством в Африке, летописи которого представляют некоторый общий интерес, являлось, кроме Абиссинии, к концу XIX века только Марокко. Но история его заполнена событиями, весьма похожими одно на другое. У порога Европы, уцелев благодаря взаимному соперничеству европейских держав, живет тревожной жизнью этот последний уголок мусульманского средневековья. Глава государства проводит время в постоянных разъездах со своей свитой по своим владениям, чтобы подавлять то и дело возникающие восстания и силой собирать налоги и вымогать деньги у чиновников, которые в свою очередь вымогают их у народа. Впрочем, у Марокко в последние годы было великое — с мароккской точки зрения, разумеется, — царствование Мулаи-эль-Гассана, деяния которого являются типичными для положения вещей, существовавшего до наших дней в царстве Магреба. [Марокко — по-арабски Maghreb el Aksa. — Прим. ред.]

Вступив в 1873 году после своего отца на престол в Меракеше, Мулаи-эль-Гассан был вынужден силой утверждать свою власть над всеми частями государства, часто даже по нескольку раз в одном и том же месте. Первые годы его царствования ушли на умиротворение как с помощью религиозной дипломатии, так и силой оружия тех равнинных областей Марокко, которые населены преимущественно арабскими племенами, враждующими с горным населением, с берберами. Мулаи-эль-Гассану пришлось покорить Таделу, и он вошел в Фец насильственным путем; в течение нескольких лет забота о поддержании повиновения в стране, лежащей между Танжером и его тремя главными городами, не оставляла ему времени для активного вмешательства в дела более отдаленных областей. Наконец ему удалось покорить (1882) своих подданных в Сузе, в юго-западной части Большого Атласа, но спустя немного времени явилась необходимость снова двинуться в эту страну.

Однако начиная с 1888 года поле деятельности султана расширяется. Он прилагает все усилия к тому, чтобы разрушить союз берберских племен в горах, отделяющих Фец от Верхней Мулуйи. Мулаи-эль-Гассан желал предпринять паломничество в оазис Тафилалет — колыбель его рода. Но предварительно было необходимо подготовить себе пути с помощью дипломатии и подорвать влияние нового религиозного деятеля Си-Арби-эль-Деркауи, которому удалось силой своего авторитета создать вокруг себя союз опасных берберских племен с юго-западных гор. Влияние Деркауи сперва подтачивалось на окраинах, затем в 1891 году Си-Арби-эль-Деркауи умер, и для политики Магзена [“Правительственный совет” Марокко. — Прим. ред.] открылось достаточно свободное поле, для того чтобы в 1894 году султан мог отправиться, правда в сопровождении сильного войска, в горную юго-западную область. По пути он принял изъявления покорности от берберских племен и направился в Тафилалет, чтобы помолиться на могиле родоначальника своего дома Мулаи-Али-Шерифа, прибывшего из Ямбо, из Аравии, в самом начале магометанской эры; в этот момент, являющийся кульминационным пунктом царствования Мулаи-эль-Гассана, власть его была так прочна, как это редко бывало у мароккских султанов. Он готовился уже предпринять некоторые политические действия в Сахаре и стал помышлять о далеких оазисах Туата, когда внезапно оказался призванным обратно на север своего государства новым и серьезным осложнением с неверными; рифские племена начали борьбу с испанцами около укреплений Мелиллы.

Отношения с иностранцами.

Это был, собственно говоря, уже не первый случай, когда Мулаи-эль-Гассан оказывался в натянутых отношениях с христианами, с которыми ему постоянно приходилось улаживать какие-нибудь дела. Но обычно это ему удавалось, и он прилагал все усилия к тому, чтобы не допускать в свое государство каких бы то ни было иностранцев; в этих стараниях ему помогал страх европейских держав перед теми чрезвычайно трудными вопросами, которые могло повлечь за собой всякое покушение на мароккский status quo. В 1880 году державы созвали в Мадриде конференцию для урегулирования отношений между иностранцами и Марокко; 3 июля они даже подписали соглашение, в силу которого европейцы получали возможность приобретать в Марокко собственность, но султан сумел сделать это соглашение мертвой буквой, выговорив себе право не утверждать подобных приобретений — право, которым он постоянно пользовался. По договору 1860 года, который положил конец экспедиции в Тетуан, Испания получила принципиальное согласие на уступку ей гавани Санта-Крус-де-ла-Map-Пекенья на мароккском берегу, против Канарских островов. Но найти указанное место оказалось невозможным, и дипломатия шерифа, предлагавшая под именем гавани Санта-Крус последовательно целый ряд совершенно непригодных для стоянки судов бухт, довела дело до того, что испанцы отказались от своих требований. В 1890 году Германия добилась заключения торгового договора, предоставлявшего иностранцам право торговать внутри страны. Этот договор, в сущности, был повторением более старого заключенного с англичанами договора; этот последний договор дал так же мало результатов, как и первый, благодаря хитроумным фискальным мерам, принятым султаном. Англия добивалась под предлогом сооружения там маяка приобретения небольшого участка земли на мысе Спартель; но Франция тотчас же избавила султана от всякого беспокойства по этому поводу, заставив сделать этот пункт интернациональным. Правда, и со стороны этой последней державы Мулаи-эль-Гассану приходилось также многого опасаться; прежде всего здесь играло роль беспокойное алжирское соседство, создававшее бесчисленные инциденты и претензии; далее, в 1883 году начал пользоваться французским протекторатом выдающийся религиозный деятель Эль-Гадж-Абдесселам, шериф Уаззана и глава братства Таибия, которое преследовалось мароккскими властями, но имело много сторонников и жертвователей в Алжире; в 1892 году сын Абдесселама, Myлаи-эль-Арби, вступив на место отца, добился подтверждения французского протектората. Все это беспокоило султана, но до сих пор не создавало опасности для его государства.

Наконец в 1894 году, как мы уже видели, серьезное столкновение у Мелиллы вынудило его прервать решительные действия на юге; рифские племена напали на крепость и убили испанского генерала Маргалло, но Испания сосредоточила войска в Мелилле, и можно было опасаться, что этот экспедиционный отряд двинется вперед. Мулаи-эль-Гассану удалось предотвратить эту опасность: 5 марта 1894 года он подписал с маршалом Мартинес-Кампосом договор, по которому он обязался уплатить 20 миллионов песет и слегка изменить границу Мелиллы. Это было последним мероприятием Мулаи-эль-Гассана, который умер 6 июля 1894 года, сумев еще раз отстранить неверных.

[Еще в XVI столетии Франция и Испания мечтали о покорении Марокко, но марокканцы были тогда так сильны не только на суше, но и на море, что и речи не могло быть об исполнении этого желания. С тех пор между Францией и Марокко отношения бывали то враждебными, то дружественными; то марокканские послы говорили Людовику XIV, что если бы река Сена была из чернил, то и этих чернил не хватило бы, чтобы описать все добродетели французского короля, то марокканские корсары грабили французские торговые суда и нападали на берега Прованса. В XIX веке никакие поползновения французов против Марокко не были возможны вследствие самой решительной, уже наперед высказанной постоянной оппозиции со стороны англичан. В 1903 году король английский Эдуард VII прибыл в Париж с твердой целью добиться общего политического соглашения с Францией — и с самого начала переговоров министр иностранных дел Делькассе заявил ему, что Англия предоставляет французам делать с Марокко все, что им заблагорассудится. 8 апреля 1904 года это было оформлено франко-английским соглашением. Противодействие Германии (в 1905, 1908, 1911 гг.) лишь отсрочило, но не изменило неизбежного события; после особого соглашения с Германией (4 ноября 1911 г.) французы официально провозгласили свой протекторат в Марокко. — Прим. ред.]

ГЛАВА XIV. ТЕРРИТОРИАЛЬНЫЕ СОГЛАШЕНИЯ. 1898—1899

Отсутствие территориальных соглашений в Европе и в Азии.

Со времени исправления в пользу Турции границы, отделяющей ее от Греции, в Европе не состоялось больше до самого конца XIX века ни одного территориального соглашения.

Почти так же обстояло дело и в Азии. Нельзя же назвать территориальными соглашениями сдачу китайским правительством в аренду германскому, английскому, французскому, итальянскому и русскому правительствам в последние годы XIX века узких береговых отрезков Киао-чжоу, Вейхайвея, Гуан-чжоу, Сан-Муня и Порт-Артура. Еще менее заслуживали такого наименования те экономические преимущества, которых добились для своих подданных эти правительства в известных частях Срединной империи (Китая).

Но в остальных частях света 1898 год и часть следовавшего за ним года были ознаменованы рядом крупных территориальных соглашений, явившихся результатом двух важных исторических фактов, суливших в будущем серьезные последствия политического, экономического и морального порядка, а именно испано-американской войны и захватнического соперничества Франции и Англии на африканском материке. [В истории колониальной политики европейских держав конец XIX века был, принимая ленинскую периодизацию, последним временем эпохи раздела земного шара, а самые последние годы его (испано-американская война и англо-бурская война) были временем, когда уже началась эпоха передела мира, т. е. борьбы между державами из-за уже раньше захваченных колоний. К этому же времени относится и решительное вступление Соединенных Штатов в число колониальных держав, что еще более обострило вопрос о “переделе” мира.

Для держав европейских эти годы (конец XIX века) были временем, когда Англии, являвшейся еще перед 1870 годом единственной великой колониальной державой, пришлось выдержать упорную и моментами очень опасную, хотя и не дошедшую до военного столкновения, борьбу с Францией, Россией и, наконец, готовиться к грозной схватке с Германией. Последние годы периода промышленного капитализма, затем переходные самые последние годы XIX века и начало господства финансового капитала, начало уже новейшего империализма — такова основная характеристика этих лет. Весь этот период можно разделить на следующие хронологические отрезки, если иметь в виду колониальную политику:

1. 1871—1885. Для Англии это годы захвата Египта, разгорающейся борьбы за Судан с махдистами и кровавого поражения Гордона в Хартуме. Англия оказывается надолго связанной в Египте. Этим пользуются как Франция, захватывающая после Туниса Индокитай и начинающая свое широкое и методическое вторжение в Центральную Африку, так и Россия, овладевающая Мервом и Ферганой, и Германия, захватывающая первые свои колонии в Африке.

2. 1885—1895. Англия продолжает, с одной стороны, укрепляться в Египте и медленно готовиться к покорению Судана, а с другой стороны — начинает активную дипломатическую борьбу против поступательного движения России в Средней Азии. Кроме того, в Англии начинается уже тревога по поводу консульских донесений, упорно говорящих о победоносной конкуренции Германии. Франция усиленным темпом продолжает завоевание Центральной Африки, завоевывает, кроме того, громадный остров Мадагаскар, подавляет революционные движения туземцев в Индокитае. Англия стремится задержать французов и с этой целью помогает бельгийскому королю Леопольду II отхватить и укрепить за собой обширные территории в Конго.

3. 1895—1902. Англия после неудачной попытки Джемсона и затем после тяжелой военной борьбы овладевает двумя бурскими республиками. Непосредственно перед началом последней войны с бурами она завоевывает наконец Судан и, придя в непосредственное соприкосновение с французами (в Фашоде), ставит ребром вопрос об обладании Египтом, явно грозя Франции немедленной войной. Дело кончается отступлением Франции. Одновременно Россия, Франция и Германия ультиматумом 1895 года отодвигают Японию от Китая и сами отхватывают у Китая части его восточной территории.

4. 1902—1904. Крутая перемена всего курса английской политики под влиянием необычайно усилившейся экономической борьбы с Германией и явной подготовки Германии к вооруженной борьбе на море; заключение франко-английского соглашения от 8 апреля 1904 года, начинающего новую эру мировой истории вообще и колониальной в частности — эру усиленной подготовки всех великих держав к решающей схватке за передел земель в Африке, Азии и Европе. Таковы основные вехи истории колониальной политики европейских держав в последние тридцать лет XIX века и в самом начале XX века.

XIX век завещал XX веку целый ряд сложных, неразрешенных проблем. Германская буржуазия не получила той доли в разделе земного шара, на которую, как ей казалось, она имела право и основание рассчитывать. Италия, сделавшая попытку обзавестись колонией в Восточной Африке, испытала жесточайший отпор в Абиссинии. И Германия и Италия возлагали поэтому уже с самого начала XX века свои надежды только на будущие войны и конфликты. Япония точно так же возлагала свои упования исключительно на пробу сил (слова барона Гаяши, японского посла в Лондоне, о подготовлявшейся в 1902—1903 годах войне с Россией). Все эти три державы — Германия, Италия и Япония — ждали исполнения своих желаний только от наступательных войн, к которым, как они полагали, им должно готовиться, чтобы в нужный и подходящий момент эти войны вызвать.

Образование Антанты в 1904 году, присоединение России к Антанте в 1907 году — таковы были события, совершенно изменившие, однако, все перспективы дальнейшего передела земного шара. Наконец, с первых лет XX века, особенно после первой русской революции 1905 года, выступает на сцену новый фактор, который существовал и до тех пор, но не имел, за исключением Индии, большого значения: “колониальные народы”, загнанные, нагло эксплуатируемые “туземцы” пробуждаются к новой жизни, к протесту, к сознанию неизбежности и необходимости национального освобождения, революционного отпора хищным слугам и наемникам европейского и североамериканского финансового капитала. Но эти явления развивались и занимали мировую сцену уже тогда, когда XIX век отошел в область истории. — Прим. ред.]

Испано-американская война лишила Испанию ее последних колоний на Антильских островах и в Малайском архипелаге, а захватническое соперничество Франции и Англии в Африке привело к англо-французскому соглашению от 14 июня 1898 года и к дополнительному заявлению от 21 марта 1899 года, которыми определено было взаимное положение обеих держав в западной и центральной частях Черного материка.

I. Последствия испано-американской войны

Отказ Испании от ее владений в Америке.

Отказ Испании от всех ее суверенных и владельческих прав на Кубу был оформлен статьей 1-й договора, подписанного испанскими и американскими уполномоченными 10 декабря 1898 года в Париже. По статье 2-й того же договора Испания уступила Соединенным Штатам все права суверенитета и собственности на остров Порто-Рико, а также остальные Вест-Индские острова, какие еще принадлежали ей в это время.

Таким образом, в силу этих двух статей Испания потеряла все свои последние владения в Новом Свете, открытом за четыре века до того испанскими мореплавателями. Флаг, который развевался на корме “каравелл” Колумба и под которым преемники Колумба объехали половину Северной и всю Южную Америку, не высится ни в одной точке этой части света, где он так долго царил почти один.

С точки зрения мирового равновесия сил факт этот имеет первостепенное значение.

“Американское Средиземное море”.

Обширное углубление в американском материке между южной оконечностью Флориды и мысом Париа, лежащим почти у устьев Ориноко, закрытое с востока Лукайскими (Багамскими) и Антильскими островами, представляет собой водное пространство, делящееся естественно на две крупные и представляющие огромное значение части: Мексиканский залив и Антильское море. С точки зрения геологической и географической моря эти составляют часть той характерной морской впадины, к которой относится и отличающееся наиболее оживленными сношениями море; на европейском и африканском побережье этой впадины процветала античная цивилизация; ее можно назвать “средиземной впадиной — не только потому, что в нее входит нынешнее Средиземное море, но и потому, что она делит пополам материковые массы”. [A. de Lapparent, Lecons de geographie physique, 2 ed. Paris, G. Masson, 1898, 1 vol. in-8°, p. 24.]

Политическая и экономическая роль “американского Средиземного моря” соответствует — как и роль его близнеца в Старом Свете — его благоприятному географическому положению. Кто владеет им, тот господствует над огромными береговыми пространствами, где много пристанищ для кораблей и позади которых лежат территории, изобилующие природными богатствами и бывшие до европейского завоевания ареной высокой туземной цивилизации, оставившей осязательные следы. С Антильских островов можно одновременно наблюдать и за устьем Миссисипи и за устьем Ориноко; особенно легко отсюда наблюдать тот перешеек, который соединяет обе Америки и по которому когда-нибудь — будет ли он перерезан между Панамой и Колоном или же воспользуются озером Никарагуа, представляющим естественное понижение, — пройдет один из величайших мировых путей.

Уступка Порто-Рико.

Таким образом к концу XIX века Соединенные Штаты, владея островом Порто-Рико, который был уступлен им вместе с прилежащими к нему островами, уже господствовали над всем северным побережьем “американского Средиземного моря”, находясь одновременно на самой прямой дороге из Европы к Панамскому перешейку.

Куба.

До конца XIX века не было известно, какой режим будет введен на Кубе, так как Испания ограничилась тем, что отказалась от всех своих прав на этот остров. Но при всех обстоятельствах — останется ли Куба вполне независимой, будет ли ей предоставлена автономия под протекторатом или контролем великой американской республики, или же она будет включена в состав последней на тех же основаниях, как Порто-Рико, или из нее будет образован новый штат федерации, — Соединенные Штаты сохранят на Кубе преобладающее влияние. [Кубе была предоставлена полная автономия под протекторатом Соединенных Штатов. — Прим. ред.] Владея ею, они не только владеют страной, которая является самой крупной производительницей сахара и табака в мире, но они могут в любую минуту закрыть вход в Мексиканский залив и наблюдать за Кампешевым заливом и берегами Юкатана и Центральной Америки.

Итак, владея Порто-Рико и Кубой, Соединенные Штаты держат в своих руках ключи от “американского Средиземного моря”.

Уступка Филиппин Соединенным Штатам.

Благодаря статьям 2 и 3 того же Парижского договора, обеспечившим за Соединенными Штатами остров Гуам из группы Марианских островов и весь Филиппинский архипелаг, они овладели также одним из ключей от “азиатского Средиземного моря”.

Статья 3-я точно определила границы территории, уступленной испанцами Соединенным Штатам в этой части света. Вот ее текст: “Испания уступает Соединенным Штатам архипелаг, известный под именем Филиппинских островов, в состав которого входят острова, лежащие между следующими линиями:

“Между линией, идущей с запада на восток, к северу от 20-й параллели северной широты и проходящей через середину судоходного пролива Баши от 118 до 127° восточной долготы от Гринвича; отсюда вдоль 127 меридиана восточной долготы на юг до 4° 45' северной широты; далее на запад вдоль 4° 45' северной широты до пересечения этой параллели с меридианом 119° 35' восточной долготы; отсюда к северу вдоль меридиана 119° 35' восточной долготы до параллели 7° 40' северной широты; отсюда на запад по параллели 7° 40'северной широты до ее пересечения с меридианом 116° восточной долготы; отсюда на северо-восток по прямой линии до пересечения параллели 10° северной широты с меридианом 118° восточной долготы и отсюда к северу, следуя вдоль меридиана 118° восточной долготы, до того пункта, с которого начато это разграничение” (т. е. до пролива Баши).

Таким образом, по Парижскому договору Соединенные Штаты получили весь архипелаг Филиппин и в том числе некоторые области, как, например, часть Минданао, архипелага Палау и архипелага Зулу, на которые Испания никогда не имела даже номинальных прав. [Не часть Минданао, а весь остров Минданао отошел к США. Архипелаг Палау не входит в пределы выше очерченной линии, а лежит гораздо восточнее (135° в. д.). — Прим. ред.]

“Азиатское Средиземное море”.

Архипелаг Зулу играет в Азии почти такую же важную роль, как Антильский в Америке. Подобно последнему, он омывается теми глубокими морями, которые образуют к северу от экватора вокруг земного шара упомянутую выше “средиземноморскую впадину”. Он запирает с востока “азиатское Средиземное море”, как Антилы с востока же запирают американское. И точно так же, кто владеет им, тот господствует над берегами, за которыми простираются богатые и густо населенные страны, а остатки культуры кхмеров в Азии, так же как и остатки цивилизации ацтеков в Мексике, показывают, что так обстоит дело со времен отдаленнейшей древности.

Филиппины — удобный пост для наблюдения за Японией и Китаем на севере, Индокитаем на западе и за Малайским архипелагом на юге с огромной расположенной за ним территорией, уже наполовину свободной в политическом и экономическом отношении и население которой принадлежит к той же расе и говорит на том же языке, что и новые владельцы Филиппин, т. е. за Австралией. Не следует забывать, наконец, что Сингапур, как и Панама, является одним из тех пунктов, через которые всегда проходили и всегда будут проходить великие мировые пути. Соединенные Штаты владеют одним из берегов того широкого канала, который на юге открывается этим узким выходом, а на севере замыкается проливом Формоза и которого не может миновать ни одно судно, идущее из Европы в Китай или из Китая в Европу.

Есть только одно обстоятельство, вследствие которого положение Соединенных Штатов на “азиатском Средиземном море” не так прочно, как на американском, — их отдаленность. Правительство Соединенных Штатов сделало все возможное для того, чтобы ослабить действие этого последнего обстоятельства.

Присоединение к Соединенным Штатам острова Гуам. Острова Уэк (Альциона) и архипелаг Ансона. Самоа. Присоединение Гаваи.

В силу Берлинского соглашения от июня 1889 года Соединенные Штаты получили во владение морскую станцию на островах Самоа, или Мореплавателей, которые управляются тремя делегатами: английским, германским и североамериканским. Далее, по договору 16 июня 1897 года к Соединенным Штатам была присоединена Гавайская республика; этот договор был ратифицирован гавайским парламентом в сентябре 1897 года и североамериканским в 1898 году, а 6 июля 1898 года санкционирован президентом Мак-Кинлеем. Американский флаг был торжественно поднят в Гонолулу 12 августа 1898 года.

С тех пор Соединенные Штаты приобрели еще и вторую и даже третью станцию на прямом пути, ведущем от американского побережья к их новым владениям — Филиппинам; они присоединили к себе острова Уэк (Альциона) в архипелаге Ансона, к северу от Маршальских островов, и добились уступки (ст. 11 договора от 10 декабря 1898 года) острова Гуам, самого крупного из Марианских островов.

Политическое и экономическое значение территориальных соглашений, обусловленных испано-американской войной.

Итак, в результате территориальных соглашений, обусловленных испано-американской войной, Соединенные Штаты приобрели бесспорное преобладание на “американском Средиземном море” благодаря уступке им Испанией Порто-Рико и устранению ее с Кубы, и неоспоримое влияние на “азиатском Средиземном море” вследствие присоединения к ним, с одной стороны, Сандвичевых островов и Уэка, а с другой — Филиппин и острова Гуама. Опираясь на трактат, подписанный в Париже 10 декабря 1898 года, великая американская республика стремится все более и более расширить свое влияние на Тихом океане. Не владея сама Панамой и Сингапуром, через которые уже проходят или еще пройдут два величайших мировых пути, она заняла пост на пороге первого в Антильском море и на пороге второго — в Китайском; и теперь “звездный флаг” (Star spangled banner) господствует над первым морским путем и сторожит второй.

Эти территориальные соглашения — важнейшие из заключенных в 1898 году. Дальнейшие события показали их политическое значение для этих благословенных стран, которые по своим физико-географическим условиям предназначены стать средоточием интенсивной культуры.

II. Англо-французские соглашения в Африке

Объединение французских колониальных владений.

Точно так же вокруг одного из этих бассейнов, а именно вокруг бассейна Средиземного моря, были заключены другие территориальные соглашения, о которых нам еще остается рассказать, — соглашения, определившие взаимные границы английских и французских владений в Северной, Западной и Центральной Африке. Несколько уступая по своему значению соглашениям, вызванным испано-американской войной, эти территориальные соглашения тем не менее тоже чрезвычайно важны. Объединив в однородное целое французские владения в Африке от Конго до Средиземного моря и от Атлантического океана до бассейна Бахр-эль-Газаля, они в политическом и военном отношении обеспечили тыл французских колоний Алжира и Туниса на Средиземном море; и возможно, что благодаря им же со временем начнут стекаться к алжирским и тунисским французским портам, а следовательно, и в порты Сетта и Марселя, торговые продукты оазисов Сахары и плодоносных областей, составляющих бассейн озера Чад.

Итог предшествующих соглашений.

Эти территориальные соглашения, зарегистрированные англо-французской конвенцией 14 июня 1898 года и дополнительной к ней декларацией 21 марта 1899 года, не представляют собой обособленного факта. Им предшествовал ряд таких же соглашений, формулированных в конвенциях, которые Франция заключила с Португалией (12 мая 1886 г.), республикой Либерией (8 декабря 1892 г.), Независимым государством Конго (5 февраля 1885, 29 апреля 1887, 14 августа 1894 и 5 февраля 1895 гг.), Германией (24 декабря 1885, 1 февраля 1887, 15 марта 1894 и 23 июля 1897 гг.) и, наконец, с Англией (10 августа 1889, 5 августа 1890, 26 июня 1891, 12 июля 1893, 21 января 1895 и 15 января 1896 гг.).

Но как ни важны были некоторые из этих соглашений, все они в общем касались только деталей или вопросов, взятых в отдельности. Дипломатические акты 14 июня 1898 и 21 марта 1899 годов отличались от них тем, что они охватывали некоторое территориальное целое, т. е. что они определили взаимное положение Франции и Англии в Северной, Западной и Центральной Африке, т. е. в тех пунктах, где эти две державы тогда столкнулись.

Соглашение от 14 нюня 1898 года.

Два разрешенных таким образом вопроса касались бассейнов Нижнего Нигера и Верхнего Нила. Первый вопрос был урегулирован соглашением, которое подписали в Париже 14 июня 1898 года Ганото и сэр Эдмунд Монсон, второй — дополнительной декларацией к статье 4-й этого соглашения, подписанной в Лондоне 21 марта 1899 года Полем Камбоном и маркизом Сольсбёри.

Вот содержание этого соглашения: “1) Что касается области Нижнего Нигера, то пограничная линия между французскими и английскими владениями от французской колонии на Слоновом берегу до Чада должна пройти от конечной северной точки границы, установленной англо-французским соглашением от 12 июля 1893 года, т. е. от пересечения русла Черной Вольты с 9° северной широты, вдоль русла этой реки на север до его пересечения с 11° северной широты. Отсюда она направится на восток вдоль названной параллели северной широты до реки... пройдя непосредственно к востоку от деревень Суага (Цвага) и Себилла (Цебилла). Затем она пойдет вдоль русла западного рукава этой реки вверх по течению до его пересечения с параллелью широты, проходящей через деревню Сапелига. Отсюда граница пойдет северной окраиной территории, принадлежащей Сапелиге, до реки Нуго (Нюго) и затем направится по руслу этой реки, вверх или вниз, смотря по надобности, до точки, лежащей в 3219 метрах (2 мили) к востоку от дороги, которая ведет от Гамбаги к Тингурку (Тенкругу) через Банку (Бавку). Отсюда она пойдет по прямой линии до точки пересечения 11° северной широты с дорогой... соединяющей Сансаннэ-Манго с Памой через Джебигу (Жебигу) (ст. 1).

“Граница между французской колонией Дагомеей и британской колонией Лагосом, проведенная на самой территории англо-французской разграничительной комиссией 1895 года... должна впредь считаться границей между французскими и британскими владениями от моря до 9° северной широты.

“От точки пересечения реки Окпара с 9° северной широты, как она была определена названными комиссарами, граница между французскими и британскими владениями направится к северу и пойдет по линии, идущей к западу от территории следующих селений: Табира, Окута, Бориа, Тера, Гбани, Яссикера (Ассигера) и Декала.

“От западной оконечности территории Декала граница направится на север... и достигнет северного берега Нигера в точке, лежащей в 16 093 метрах (10 миль) вверх по течению от центра Гирис (Жере, порт Ило), считая по прямой линии (ст. 2).

“От пункта, обозначенного в статье 2-й, где англо-французская граница достигает Нигера..., пограничная линия пойдет по перпендикуляру, воздвигнутому в этой точке, к правому берегу реки, до его пересечения с воображаемой средней линией реки. Следуя затем по этой линии до ее пересечения с линией, перпендикулярной к левому берегу и выходящей от воображаемой средней линии устья впадины, граница пройдет по руслу высохшей речки... носящей имя Даллуль Маури... От этой точки пересечения граница пойдет по этому перпендикуляру до его пересечения с левым берегом реки (ст. 3).

“К востоку от Нигера англо-французская граница... начинаясь от точки на левом берегу Нигера, указанной в предыдущей статье, т. е. от средней линии Даллуль Маури... пойдет по этой средней линии до ее встречи с окружностью круга, описанного от центра города Сокото радиусом в 160932 метра (100 миль). Отсюда она пойдет северной дугой этого круга до нового пересечения с 14° северной широты и затем, следуя этой параллели, на восток на протяжении 112652 метров (70 миль), отсюда прямо на юг до параллели 13° 20' северной широты, затем к востоку по этой параллели на протяжении 402230 метров (250 миль); отсюда она направится прямо на север до вторичного пересечения с 14° северной широты, затем на восток по этой параллели до ее пересечения с меридианом, проходящим в 35 минутах к востоку от центра города Кука, затем по этому меридиану на юг до его пересечения с южным берегом озера Чад.

“Правительство Французской республики признает находящейся в сфере британского влияния всю территорию к востоку от Нигера, ограниченную указанной линией, англо-германской границей и морем.

“Правительство Е. В. королевы британской признает находящимися в сфере французского влияния северный, восточный и южный берега озера Чад от точки пересечения 14° северной широты с западным берегом озера до выхода к озеру границы, определенной франко-германской конвенцией 15 марта 1894 года (ст. 4)”.

Дополнительная декларация 21 марта 1899 года.

“2) Что касается области Верхнего Нила, то пограничная линия идет от того пункта, где граница между Свободным государством Конго и французской территорией пересекает линию водораздела рек, текущих к Нилу и впадающих в Конго, и его притоков. Следуя в общем этой линии водораздела до ее пересечения с 11-й параллелью северной широты, она идет отсюда до 15-й параллели, причем в принципе отделяет царство Вадай от территории, составлявшей в 1882 году провинцию Дарфур; но она ни в каком случае не должна перейти на западе за 21° восточной долготы от Гринвича (18° 40' в. д. от Парижа), а на востоке — за 23° восточной долготы от Гринвича (20° 40' в. д. от Парижа) (ст. 2).

“В принципе признается, что к северу от 15-й параллели район французского влияния должен быть ограничен с северо-востока и востока линией, которая, выйдя из точки пересечения тропика Рака с 16° восточной долготы от Гринвича (13° 40' в. д. от Парижа), пойдет на юго-восток до встречи с 24° восточной долготы от Гринвича (21° 40' в. д. от Парижа) и отсюда по 24° до пересечения, к северу от 15-й параллели северной широты, с границей Дарфура, которая имеет быть определена позднее (ст. 3)”.

Статьей 1-й оба правительства обязались “не приобретать ни территории, ни политического влияния” — одно к востоку, другое к западу от этой пограничной линии.

Этот договор совершенно не предусматривал территориального соглашения по египетскому вопросу Министр иностранных дел Делькассе категорически высказал это в письме к французскому послу в Лондоне Полю Камбону от 7 марта 1899 года. “Для того чтобы избежать упоминания о египетском вопросе, — писал он, — я с первой минуты старался связать это новое соглашение с конвенцией 14 июля 1898 года. Вопрос идет только о восточных границах”. [Но по франко-английскому соглашению 8 апреля 1904 года Франция отказалась формально и категорически от каких бы то ни было претензий и домогательств в Египте, который отныне французы признали сферой исключительно английских интересов. По тому же соглашению Англия отказалась от всяких претензий на Марокко и этим отдала его французам. — Прим. ред.]

III. Второстепенные территориальные соглашения в Океании

Вышеизложенные территориальные соглашения являются — вместе с теми, которые обусловила собою испано-американская война, — безусловно важнейшими за последние два года XIX века.

Но испано-американская война имела значительные последствия не только здесь.

Приобретение Германией островов Каролинских, Палау и Марианских.

После утраты Филиппин и Гуама у Испании оставался еще последний обломок ее прежней колониальной державы — три архипелага: Каролинский, Палау и Марианский; но так как сохранение их вызывало расходы, превышавшие могущие быть от них доходы, то Испания благоразумно решила сбыть их с рук. По договору с Германией, подписанному 12 февраля 1899 года, Испания уступила последней “острова Каролинские с островами Палау и Марианскими, исключая Гуам, за вознаграждение в 25 миллионов песет” (ст. 1).

Сверх того Германия обязалась предоставить испанцам в отношении торговли и религии те же льготы, что и своим собственным подданным (ст. 2), и право устроить по одной угольной станции на каждом из трех архипелагов, причем Испания “могла сохранять эти станции даже во время войны” (ст. 3).

Согласно пункту 4 договор 12 февраля 1899 года был в июне того же года одобрен парламентами обоих государств и вскоре затем ратифицирован обоими правительствами.

Аннексирование Францией Подветренных островов в Таити.

Таким образом, и Океания была, подобно Африке, поделена между европейскими державами. И так же как в Африке, Франция за последние два года разрешила там несколько спорных вопросов относительно своих колониальных владений. Закон 19 марта 1898 года объявил “острова Подветренные в Таити нераздельной частью французской колониальной державы”. Этот закон, опубликованный в Журналь офисиель (Journal officiel) три дня спустя, был последним следствием постановления о присоединении, обнародованного губернатором французских владений в Океании 16 марта 1888 года, после окончательного поражения, нанесенного восставшему вождю Тераупоо 16 февраля 1897 года.