Вадим Венедиктов

ПРАВОСЛАВНЫЙ ВОСТОК В ТРУДАХ ОБЩЕСТВЕННЫХ И ЦЕРКОВНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ РОСИИ XIX ВЕКА

Венедиктов В. Православный Восток в трудах общественных и церковных деятелей России XIX века. 2004.

Оп.: pravoslavie.ru/arhiv/040423155004.htm

Сразу следует сделать маленькое, но очень существенное замечание к выбранной теме. Говоря о Православном Востоке, мы подразумеваем здесь не весь христианский Восток в истинном значении этого понятия, а лишь отдельную часть – Константинопольский патриархат и территории Востока, зависимые от него. В смысле всеобъемлющем Православный Восток включает в себя, конечно же, еще Иерусалимский и Александрийский, и Антиохийский патриархаты. Также сюда относятся и те Поместные Церкви Востока, которые в историческом своем развитии были связаны с Матерью Церквей – Константинопольским патриархатом (например, Элладская, Сербская, Болгарская Православные Церкви и проч.) ^[1].

Итак, рассмотрим ситуацию, сложившуюся в церковной среде Константинопольского патриархата XIX столетия. Именно, политика Константинопольской Церкви по отношению к христианским народам Османской империи и компромиссные решения фанариотской дипломатии*, связанные по вопросу греко-болгарских церковных противоречий XIX века и, как следствие, отлучение болгар от церковного единства с Константинополем, пожалуй, эти вехи Православного Востока являются для нас ключевыми и наиболее привлекательными.

Научных монографий, изданных и напечатанных в России по церковным вопросам Греческой Церкви немного ^[2]. Советская историография не обогатила наследие дореволюционной церковно-исторической школы ^[3]. Лишь церковные историки, занимавшиеся проблемой греко-болгарских церковных конфликтов XIX столетия, рассматривали Восток не только с точки зрения «узла противоречий» и «столкновений интересов держав-победительниц», но и с позиции внешнеполитических связей Русской Церкви синодального периода с Восточным престолом в Константинополе ^[4].

Интересны сборники и публикации по церковным вопросам Востока в настоящее время ^[5]. Отрадным событием явилось издание писем константинопольского грека на русской службе Г. П. Беглери к профессору Санкт-Петербургской Духовной академии, советнику обер-прокурора Святейшего Синода К. П. Победоносцева по восточному вопросу И. Е. Троицкому. Издание представляет летопись церковно-политической жизни во Вселенском патриархате за 20 лет после Берлинского конгресса 1878 г. ^[6] Составитель монографии Л. А. Герд проработала архивы И. Е. Троицкого в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Санкт-Петербурге. А сколько неоценимых источников еще лежит под спудом в АВПРИ или в ОР РГБ?

История церковных отношений России и Константинополя XIX века – центральная тема при изучении Балкан и восточного вопроса. Основная масса архивного материала по этой теме еще не опубликована. Между тем, церковная политика России на Православном Востоке являлась важным элементом политики государственной. В тесном сотрудничестве духовных и светских представителей России на Православном Востоке заключался залог ее внешнеполитических успехов и авторитета в среде христианского населения Турции.

В этой связи представляется нужным освятить направление русской общественной мысли по церковному восточному вопросу XIX века. Чтобы не разбегаться в разнообразии текущей общественной жизни XIX столетия, выделим три концентра представителей русской общественности: в области нравственно-богословского взгляда на Восток (митрополит Московский Филарет (Дроздов), епископ Феофан (Говоров), Затворник Вышенский. Философско-критический подход к положению христианских дел на Востоке содержится в трудах К. Н. Леонтьева, а также стоит отметить и позицию постороннего наблюдателя, тонкого и выразительного русского религиозного мыслителя Ф. М. Достоевского, выраженную им в «Дневнике писателя» за 1876-1877 гг.

Болезненной язвой на теле осажденных турками православных народов Востока являлись распри между самими православными народами. В первую очередь, между болгарами и греками. В 1872 году произошел раскол в Константинопольской патриархии, и болгары своевольно отошли от своей Матери-Церкви. Болгарская схизма была, в сущности, результатом той исконной борьбы между греками и болгарами, которая началась с самого появления славян на Балканском полуострове (в частности – той группы их, которая получила впоследствии название болгар и вошла в состав Болгарского государства). Значение этой распри в том - что болгары, зависящие в церковном отношении от Константинопольского патриарха, захотели самостоятельности и отделились от патриарха. На Константинопольском Соборе 1872 года Болгарская автокефальная Церковь была обвинена в ереси филетизма (ересь, обосновывающая единство поместной церкви лишь политико-этническими соображениями) и объявлена схизматической. Спустя семьдесят с лишним лет, в феврале 1945 года Константинопольская патриархия возобновила общение с отлученными от Церкви болгарами. Чтобы попытаться ответить на вопрос: почему между православными возникают постоянно распри и ссоры – обратимся к наследию русских мыслителей.

Митрополит Московский Филарет является своего рода «голосом совести» в греко-болгарских церковных делах. Его наследие по этому вопросу обширно и должно быть для нас предметом особого изучения ^[7].

Тщательно изучив положение церковных дел на Востоке, святитель Филарет приходит к следующему заключению: ««С одной стороны притеснение (греки, - В. В.), с другой – мятеж (болгары, - В. В.). Но притеснение предшествовало. Виновны обе стороны: но притеснители виновны сами, и подали причину другим сделаться виновными» ^[8].

В период наибольшего развития греко-болгарской распри (1860 – 1872) митрополит Московский Филарет не раз предлагал меру о признании полной независимости Болгарской церкви с самостоятельным митрополитом во главе, находящимся только в номинальной зависимости от патриарха и принимающим от него только святое миро ^[9]. К сожалению, голос святителя не был вовремя услышан русским правительством. С другой стороны, ожесточение болгар слишком усилилось.

Феофан Затворник – замечательный русский духовный подвижник и проповедник также был связан с судьбами восточного Православия. В 1847 г. по собственному желанию, будущий святитель, иеромонах Феофан был назначен членом создаваемой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме.

Во главе первой Русской Духовной Миссии в Иерусалиме был поставлен архимандрит Порфирий (Успенский), известный церковный археолог, знаток Востока. Для будущей миссии была поставлена инструкция, в которой предписывалось:

«1. Иметь в Иерусалиме, как действительном центре православного исповедания на Востоке, представителей Русской Церкви и образец нашего благолепного богослужения.

2. Преобразовывать мало-помалу само греческое духовенство, возвысить оное в собственных его глазах столько же, сколько и в глазах православной паствы.

3. Привлечь к Православию и утвердить в оном те местные народные элементы, которые постоянно колеблются в своей вере, под влиянием агентов разных исповеданий и слишком легко отступают от Православия, вследствие недоверия к греческому духовенству и неблагоразумного поведения сего последнего» ^[10].

Следует сознаться, что сама эта инструкция «при всем своем ораторском блеске, есть не более как плод досужих канцелярских измышлений лица, не имевшего ни малейшего понятия ни о местных условиях, ни о местных обстоятельствах, а еще менее о тогдашнем положении дел патриархата…

Преобразование и возвышение греческого духовенства, если оно действительно оказывалось необходимым, возможно было только при сильном на него влиянии. Какое же влияние мог оказывать, хотя и представитель России, но не более как архимандрит и, значит, в иерархическом отношении, стоящий ниже последнего епископа патриархата…

Наконец привлечь к православию и утвердить в оном колеблющиеся в своей вере местные народные элементы, можно было, только при значительных денежных средствах. Все же средства миссии ограничивались отпускаемою на ее содержание суммою, которая едва ли доходила до 10 тыс. руб. в год ^[11].

Что же касается первого пункта инструкции, то для благолепного служения необходим, прежде всего, храм, его у нас в Иерусалиме не было. Миссия потребовала от патриархата безвозмездной отдачи в наше распоряжение трех лучших и обширных монастырей его в Иерусалиме, «и когда он попросил около 6 т. р. на исправление их, то замяли и затянули так, что патриархат должен был все сделать на собственные свои средства, без всякого с нашей стороны вознаграждения. Кроме того, пребывание в Иерусалиме русского духовенства лишило патриархат некоторой части ежегодных доходов, так как наши поклонники охотнее обращались к своему духовенству, с которым они могли объясняться на родном языке» ^[12].

Не вдаваясь в подробности деятельности Русской Духовной Миссии на Востоке, которая впоследствии и до наших дней имеет весомое значение в международных делах Русской Православной Церкви ^[13], отметим, что начальник первой Миссии архимандрит Порфирий (впоследствии епископ) приобрел лично к себе и к своим сотрудникам истинное и глубокое уважение. «Память о себе он оставил прекрасную, но для должного возвышения Русской Церкви в глазах восточных христиан, для поддержания там достоинства русского правительства и для облегчения нашей будущей деятельности на Востоке, он и миссия ему подчиненная не сделали ничего и не могли ничего сделать» ^[14].

В Иерусалиме отец Феофан досконально ознакомился с греческим духовенством. По его наблюдениям Греческая Церковь в Палестине испытывала тяжелый нравственный гнет зависимости от мусульманского правительства и терпела большие материальные нужды. «Но, несмотря на свое материальное и нравственное стеснение, греческое духовенство очень кичилось пред нашею миссией тем, что русская Церковь заимствовала православную веру от греков, хотя, по замечанию иеромон. Феофана, было мало действительных оснований для подобной кичливости. Правда, греческое духовенство было довольно твердо в Православии, но нравственная жизнь его была далеко не безупречна – оно ело мясо, многие члены его вели распущенный образ жизни, свойственный восточному человеку и пр. Многое соблазняло молодого аскета и во внешнем поведении греков. Так однажды, приглашенный на торжественную трапезу, он очень удивился, когда в конце обеда все греческое духовенство, не исключая митрополитов и даже патриарха, закурило трубки, которые изготовлял и разносил патриарший архидиакон» ^[15].

Кроме шестилетнего служения в Палестине преосвященный Феофан провел один год в должности настоятеля Посольской церкви в Константинополе. Это было в 1857 году^[16]. Этот отчет имел впоследствии большое значение при обсуждении греко-болгарской распри Святейшим Синодом Русской Православной Церкви.

Будущий святитель, архимандрит Феофан близко познакомился^[17].

Общественное настроение по восточному вопросу в России тех лет очень точно охарактеризовано К. Н. Леонтьевым: «кто же у нас не рвал и не метал за «братьев-славян» и против греков?» ^[18]. Русское общественное мнение в лице не только консерваторов, например, М.Н. Каткова или лидера славянофилов И.С. Аксакова, но и либерально настроенных деятелей, симпатизировало болгарам. Болгар поддерживали в правительственных кругах: например, государственный канцлер и министр иностранных дел А.М. Горчаков, обер-прокуроры Д.А. Толстой и К.П. Победоносцев, посол в Константинополе, начальник Леонтьева по дипломатической службе Н.П. Игнатьев и др. Господствующее в эпоху Александра II общественное мнение в поддержку болгар Леонтьев образно называет «болгаробесием» ^[19].

Леонтьев резко разошелся из-за греко-болгарской церковной распри со своим ближайшим начальством – с послом графом Н. П. Игнатьевым. После чего окончательно отказался от дипломатической службы.

Граф Игнатьев Н. П. во взглядах по поводу греко-болгарской распри как будто олицетворял в себе то настроение русской общественной мысли, что так решительно опровергал Леонтьев. Хорошо об Игнатьеве написал один из его современников: «Умозрительным политиком Н. П. Игнатьев не был: с принципами и отвлеченностями он обращался довольно бесцеремонно. Политическому миросозерцанию его недоставало глубины, исторического чернозема. Однажды, по поводу болгарских церковных дел, советник А. И. Нелидов заметил, что православие Россия восприняла от Византии. «Совсем не от Византии, - возразил Н. П. Игнатьев, - а от славянских первоучителей Кирилла и Мефодия»…^[20]

По мнению Леонтьева, болгары своим отходом от Вселенской церкви тем самым отделяются и от Восточной Греко-Российской Церкви, образовывая, таким образом, «ново-славянскую, либеральную религию» ^[21].

Мнение Московского митрополита Филарета в деле греко-болгарской распри для Леонтьева весьма авторитетно. В своих письмах о восточных делах Леонтьев цитирует Филарета. «Митрополит Филарет, - пишет Леонтьев, - вот что сказал про болгар: «Просить у Порты самим учредить свою народную независимую иерархию, это показывает, что болгары, хотя уже довольно имели времени обдумать свое дело, но все еще имеют упрямое желание, а понятия не приобрели. Учредить новую независимую иерархию можно только с благословения законно существующей иерархии» ^[22].

Это совершенно справедливое мнение основано на самих церковных канонах и положениях. В современном церковном праве действует тот же принцип. «Административное деление Церкви строится на территориальном, а не национальном принципе. В нормальных условиях православные христиане любой национальности, проживающие на одной территории, составляют один приход и окормляются одним епархиальным епископом, ибо, по слову Апостола Павла, во Христе «нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного» (Кол. 3, 11)… Попытки поставить в качестве принципа церковной организации, в частности, в определении сферы юрисдикции Поместной Церкви не территориальный, а этнический или языковой фактор, неоднократно предпринимавшиеся в истории, канонически неправомерны и всегда вызывали серьезные осложнения и нестроения. Константинопольский Собор 1872 года справедливо осудил этнофилетизм как посягательство на канонический церковный строй» ^[23].

В итоге, Леонтьев приходит к следующему выводу, что «болгары не только отложились своевольно от Патриарха (т.е. вопреки его завещанию), чего не сделали в свое время ни Россия, ни Сербия, ни Румыния, но и преднамеренно искали раскола, преднамеренно всячески затрудняли мирный исход, чтобы произвести больше политических захватов… они бестрепетно готовы потрясти всю Церковь и нарушить весьма существенные и важные уставы ее в пользу своей неважной и, видимо, ни к чему замечательному не призванной народности» ^[24].

Подводит черту и прекрасно обобщает положение дел на Православном Востоке в XIX столетии Ф. М. Достоевский, заметивший, что в целом, на протяжении четырех веков порабощения, в деле веры болгары и греки жили между собою мирно: больших смут, ересей, расколов не было, не до того было. Но вот в XIX столетии, и особенно в двадцатилетие «после великой Восточной войны, как бы потянуло у них тленным запахом разлагающегося трупа: предчувствие смерти и разложения «больного человека» и гибели его царства стало ощущением главным, насущным» ^[25].

По отзыву Достоевского Ф. М.: «…греко-болгарская церковная распря, под видом церковной, была, конечно, лишь национальною, а для будущего как бы неким пророчеством. Вселенский Патриарх, порицая ослушание болгар и отлучая их и самовольно выбранного ими экзарха от Церкви, выставлял на вид, что в деле веры нельзя жертвовать уставами Церкви и послушанием церковным «новому и пагубному принципу национальности». Между тем сам же он, будучи греком и произнося это отлучение болгарам, без сомнения, служил тому же самому принципу национальности, но только в пользу греков против славян. Одним словом, можно даже с вероятностью предсказать, что умри «больной человек», и у них у всех тотчас же начнутся между собою смятения и распри на первый случай именно характера церковного и которые нанесут несомненный вред даже и самой России» ^[26].

Заканчивая небольшой обзор общественных настроений в России на положение дел Православного Востока XIX столетия, отметим, что важным представляется для нас и само отношение к восточному вопросу, возникшему на Балканах в середине XIX века. Под восточным вопросом в международной практике понимали совокупность вопросов, связанных с кризисом Османской империи, национально-освободительной борьбой угнетенных народов, прежде всего балканских, и противоборством европейских держав за влияние в турецких владениях и их раздел. В Западной Европе обычно сужали его содержание, понимая под ним борьбу России с Турцией, и в силу этого восточный вопрос для западных государств частью сводился к тому, чтобы воспрепятствовать росту русского могущества ^[27].

Достоевский справедливо отвергает такой секуляризованный подход. Сама идея восточного вопроса сводится не только к разрешению проблемы, кому, т. е. какой державе, обладать проливами и территориями Балканского полуострова, но восточный вопрос – это еще и разрешение судьбы восточного христианства. «Восточный вопрос есть в сущности своей разрешение судеб Православия. Судьбы Православия слиты с назначением России» ^[28].

---