«Бунт» архиепископа Иринея: причины и тайные пружины.

Статья опубликована в сборнике: Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2000. С. 399 – 405.

http://www.zaimka.ru/religion/tumanik1.shtml

Интересной проблемой истории России XIX века является вопрос о взаимоотношениях светских и духовных властей в системе государственного управления. В рассматриваемый период, когда после петровских преобразований сменилось уже немало царствований, можно ли было говорить о борьбе церкви за власть? Как о закономерном явлении, конечно же, нет. Но из многих правил существуют исключения, и даже в эпоху Николая I мы можем обнаружить факты открытого наступления высокопоставленного церковного иерарха на позиции местной администрации.

Имя популярного в русском обществе более ста лет назад, противоречивого и загадочного, по-своему выдающегося церковного деятеля Иринея (Иоанна Нестеровича, 1783-1864), в 1830 – 1831 гг. архиепископа Иркутского, Нерчинского и Якутского, долгие годы почти не упоминалось. О нем говорили редко, лишь в связи с его неприятием ссыльных декабристов. Постепенно, в работах отечественных историков нашего времени сложился отрицательный образ Иринея – церковного мракобеса, гонителя свободы и просвещения. Безусловно, эта оценка не является совершенно беспочвенной, но, если мы обратимся к дореволюционным публикациям «Русской старины», то обнаружим за отрицательными сторонами характера архиепископа нечто такое, что было объективно притягательным для многих поклонников этого пастыря: твердый, своеобразный характер, независимость, гибкость ума, выдающуюся образованность. Ириней был исключительной фигурой в ряду многих церковных деятелей первой половины XIX века, он и сам находил в себе нечто «византийское»; не случайно на страницах «Русской старины» архипастырь назван «последним клерикалом и ультрамонтаном»[1]. В наши дни вышла работа О.Е. Наумовой по истории Иркутской епархии, где сказано, что за краткий период управления Иринею удалось наладить расстроенное делопроизводство Иркутской духовной консистории, а также «упорядочить работу духовных училищ»[2]. Но … спустя некоторое время император смещает владыку и заключает его в дальний монастырь. Официальная формулировка высочайшего указа гласила: «По дошедшим … сведениям о беспорядках, происшедших по … епархии во время управления оною архиепископа Иринея, и о предосудительных его действиях, по коим полагать должно, что он подвергся расстройству умственных способностей … удалить его немедленно от управления епархией и запереть в монастырь… по назначении … другого архиерея, поручить ему рассмотрение жалоб и доносов, поступивших на … Иринея и затем представить Св. Синоду мнение об исправлении тех беспорядков.., кои по духовному управлению там оказались»[3]. Современники, знавшие Иринея уже после 1831 г., а также авторы более поздних работ и воспоминаний о пастыре, единодушно отказывались принять тезис о его «сумасшествии» и, в свою очередь, начинали обличать недоброжелателей архиепископа, подтолкнувших царя к столь решительным мерам. Так, например, иркутский владыка Нил в 1861 г. открыто заявлял о несправедливости гонений на Иринея[4]. Безусловно, формулировку указа о «расстройстве умственных способностей» следует рассматривать как особую кару опальному архиепископу за достаточно серьезную вину – но какую? Каковы же истинные причины царской немилости и удаления неугодного архиерея из Иркутска? И кто же он, архиепископ Ириней?

До 1826 г. в карьере Иринея не было значительных поворотов, но с воцарением императора Николая I для будущего владыки многое изменилось. 31 января 1826 г. законоучитель 1-го кадетского корпуса Санкт-Петербурга архимандрит Ириней был посвящен в сан епископа. Одновременно с ним во время той же Божественной литургии сан протопресвитера получил духовник государя В.Б. Бажанов. Спустя много лет Ириней так вспоминал о тех значительных событиях в письме к Ф.Н. Фортунатову от 31 января 1851 г.: «Как счастлив Генварь для меня! … 31-е меня поставляет между двух сильных земли»[5]. Важным обстоятельством для архиерея явилось и то, что это посвящение в епископский сан было первым при новом императоре. Находя особый смысл в сопоставлении событий, как нельзя более отвечавших стремлениям его характера, Ириней , вероятно, рассчитывал занять видное место в государственной и общественной жизни. К моменту возвышения Ириней уже определился в своих духовно-политических ориентирах – в обществе о нем говорили не иначе, как о стороннике и приверженце архимандрита Фотия. Хотя, возможно, для Иринея обращение к позиции Фотия было больше продиктовано тактическими соображениями, чем радением за чистоту православия[6]. Дальнейшая карьера архиепископа складывалась очень удачно. Вступив в управление Пензенской епархией, владыка в 1829 г. получает орден Св. Анны 1-й степени, что было большой редкостью в кругу даже высокопоставленных духовных лиц[7]. В Пензе Ириней снискал славу строгого и ревностного правителя епархии, наделенного от Бога множеством добродетелей, но, в то же время, архипастырь стал известен экстравагантными поступками, превосходящими порой степень его полномочий[8], хотя в столичных сферах о действиях архиепископа пока ничего не знали. Представляется вполне допустимым объяснить подобные факты тем, что Ириней не смог выдержать сложнейшее жизненное испытание, которое налагал на него высокий духовный сан.

В 1830 г. по выбору Св. Синода Ириней, как благонадежный пастырь с твердым характером, прибыл в Иркутск для управления местной епархией. Духовная власть над отдаленным краем была вожделенной мечтой Иринея чуть ли не с момента его возвышения в церковных кругах. Теперь, находясь в сравнительно независимом положении вдали от столицы, архиепископ мог контролировать огромную территорию, «в которой, как выражался он, можно было видеть одновременно, на противоположных окраинах ее, восточной и западной, восхождение и захождение солнца!»[9] Ириней, сын сельского священника из Киевской губернии, имел серьезные честолюбивые притязания, связанные не только с целью продвижения по ступеням церковной иерархии. Судя по всему, он хотел иметь власть (хотя бы фактическую!), соединяющую воедино духовное и светское начала – не случайно редакция «Русской старины» назвала его в 1882 г. «последним представителем духовной оппозиции местной светской власти»[10]. Понимая несбыточность своих клерикальных идей, он, конечно же, не мог претендовать на передел сфер государственного правления в допетровском духе. Но со значительной долей основательности можно высказать мнение, что в далекой сибирской провинции архиепископ поставил перед собой тайную цель небывалого возвышения, он хотел контролировать все – и духовное, и, негласно, светское – властвовать над умами и судьбами людей. За притязаниями Иринея скрывалось намерение постепенного проникновения духовной власти в среду административно-государственной жизни, завоевание, пусть не закрепленное законом, прежних средневековых позиций в государственной системе.

Столкновения Иринея со светскими властями начались практически сразу же после его вступления в управление епархией. Главными противниками архиепископа стали наиболее яркие фигуры местного управления – генерал-губернатор Восточной Сибири А.С. Лавинский, советник Главного управления Восточной Сибири А. Кабрит и, в особенности, иркутский городничий А.Н. Муравьев – сосланный в Сибирь по делу декабристов отставной полковник Генерального штаба[11]. Причиной, мягко говоря, недоброжелательного отношения владыки к Муравьеву явилось следующее. Рассчитывая занять ведущее место по степени влияния на жителей сибирской провинции, в том числе и на широкие массы иркутских обывателей, стать духовным лидером, Ириней обнаружил, что на этом пути у него стоит городничий, с 1828 г. снискавший у иркутян небывалую популярность не только своими административными мероприятиями, но и серьезным воздействием на духовно-культурную атмосферу города[12]. Это признавал и сам архиерей в своих письмах-доносах в III Отделение, называя при этом А.Н. Муравьева самым влиятельным лицом в Иркутске[13]. Неуживчивый архиепископ не желал мириться с подобной ситуацией и бросил все силы на борьбу с А.Н. Муравьевым. Инициатором интриг стал сам Ириней – различными путями, в том числе, мелкими и, постепенно, более значительными административными неповиновениями, вовлечением в противостояние петербургских властей, прежде всего чиновников III Отделения, взяв в оборот местное купечество – он хотел добиться смещения неугодных себе лиц, и в первую очередь А.Н. Муравьева, а также назначения на ключевые губернские посты удобных фигур. Сначала замысел Иринея был достаточно прост: доносом уличив городничего в негласных противозаконных связях со ссыльными декабристами, находящимися в Петровском заводе, достигнуть цели не только удаления чиновника с административного поста, но и более сурового для А.Н. Муравьева наказания[14]. Эта провокация не удалась; после разбирательства как в III Отделении, так и на высочайшем уровне обвинение с иркутского городничего было снято. Но Ириней продолжал наступление – он обвинил А.Н. Муравьева в превышении административных полномочий, активном вмешательстве в сферу духовного управления, расколе иркутского купечества и духовенства на партии, поддержке «злонамеренной» части городского общества, а также чуть ли не в подготовке антиправительственного заговора с намерением стать «сибирским принцем»[15]. Ириней, умело используя в своих целях различные средства, активно вмешивался в конфликт между городничим и Иркутской городской думой, возглавляемой К.П. Трапезниковым, а также чинил всевозможные препятствия проведению мероприятий по благоустройству центральной части Иркутска, которыми руководил А.Н. Муравьев. Яростное сопротивление преосвященного вызывали нововведения городничего в культурно-бытовой сфере городской жизни – устройство гуляний для обывателей и проведение общегородских праздников[16]. Сам А.Н. Муравьев так характеризовал обстоятельства своего положения: «… Ириней имеет на меня неудовольствие, хотя я избегал и избегаю всякого к тому повода, и ищет токмо случая как-нибудь мне повредить…»[17]. Противостояние достигло апогея в мае 1831 г., когда во время крестного хода Ириней приказал городничему шествовать в своей свите что, конечно же, как не предусмотренное служебными обязанностями А.Н. Муравьева, не могло быть исполнено. В ответ на «непокорность» городничего владыка усилил свою травлю до такой степени, что Муравьев должен был через генерал-губернатора А.С. Лавинского просить обер-прокурора Св. Синода П.С. Мещерского «об ограждении … от нападков и притязаний архиепископа»[18].

Активная позиция Иринея вызвала реакцию защиты у А.Н. Муравьева. Но у городничего были и свои справедливые претензии к владыке, связанные не только с его противодействием местной администрации, но и с архипастырским служением. По мнению А.Н. Муравьева, высказанному в письмах к видному деятелю Св. Синода С.Д. Нечаеву[19], многие порядки, заведенные Иринеем в епархии служили многочисленными поводами к нарушению общественного спокойствия: «… брань и шум во время служения, остановление обедни для разных мелочных замечаний и наставлений, что соблазняет до чрезмерности всех жителей города»[20]. В письме от 4 апреля 1830 г. А.Н. Муравьев называет архиепископа «зверским, лютым, корыстолюбивым и соблазнительным», обращая внимание на несправедливые тяжкие гонения, которые терпят от владыки многие представители духовенства в обширном крае[21]. Но больше, чем личные враждебные отношения с архиепископом, наряду с нежеланием архипастыря считаться с административными нормами, сильнейший протест у А.Н. Муравьева вызывали христианско-богословские воззрения Иринея. Яростный противник философского осмысления православной веры, ставшего насущно необходимым в XIX веке, Ириней ревностно боролся со всеми проявлениями так называемого «внутреннего христианства», глубоко связанного с самопознанием и постижением субъектом Божественных истин и смысла веры через работу над собой, свойствами своей души. А.Н. Муравьев так описывал убеждения и действия владыки: «.. он есть гонитель внутреннего истинного христианства, не требуя ни покаяния, ни сердечной молитвы.., но токмо наружное хождение в церковь, поклоны, … одни внешние знаки христианства; … преследуя тех, кои, при наружном богослужении, упражняются и внутренним, … насмешками, бранью и даже выходя из границ благопристойности, сжимая кулаки и телодвижениями, походящими на драку и побои». В том же письме к С.Д. Нечаеву Муравьев высказывал свое мнение о неуместности действий архиепископа в отдаленном краю, где необходима твердая и высоконравственная политика в отношении православной веры: «Если он долго останется здесь, то истребит самое семя истинной религии…»[22]

Яркая черта характера Иринея – властность, он не терпел возражений ни в чем. Пламенный борец с так называемым «внутренним христианством», набиравшим в те годы популярность среди православного общества, Ириней, обладая гибким умом, вряд ли искренне полагал, что «внешнее христианство» должно быть единственной формой духовной жизни прихожанина. Яростно борясь против духовного осмысления веры, на самом деле архиепископ видел во «внешности» единственное средство приведения паствы в состояние покорности – ведь тем самым достигалась возможность манипулирования людьми, контроля над их поведением и сознанием. Действительно, у Иринея было немало фанатичных приверженцев, которые готовы были идти за ним, защищать его, внимать его проповедям, повторять его мысли. Но у пастыря было не меньше и противников, которые, в свою очередь, не жалели сил и средств для борьбы с ним.

Поведение Иринея в Иркутске подрывало авторитет светской власти и устои городского управления и порядка. Постепенно А.Н. Муравьев, заботившийся не столько о себе лично, сколько о чистоте православия и соблюдении законов, стал считать своим долгом, как христианина, гражданина и чиновника, способствовать в открытом противостоянии смещению архиепископа. Между тем, недовольство духовенства и общественных кругов Иркутской епархии поведением и управлением Иринея росло, что подтвердили и «секретные исследования», произведенные по высочайшему распоряжению[23]. Результатом стало быстрое отстранение архиепископа. Но, проиграв, Ириней не смирился и счел правомерным устроить «бунт» – он заявил, что указ из Петербурга о его удалении поддельный и отказался покинуть город. Архиепископ решил воззвать к городскому населению и встать во главе своих сторонников. Понятно, что такой шаг был скорее шагом отчаяния, но, тем не менее, он весьма показателен для характеристики фигуры Иринея – страстной, одержимой определенной политической идеей. В конце концов, архиепископ был смещен практически насильно, и в сопровождении государственного чиновника отправлен в дальний монастырь[24].

Мы попытались раскрыть истинные причины, подтолкнувшие архиепископа к знаменитому «бунту». Конечно, охарактеризовать в краткой работе личность такого масштаба как Ириней достаточно сложно. Впрочем, верная расстановка акцентов при раскрытии данной интересной темы поможет ее дальнейшей разработке для органического вплетения в контекст истории не только церковной, но и местного управления России николаевской эпохи. В конфликте иркутского архиепископа и иркутского городничего выразилось, казалось бы, давно уже забытое противостояние светской и церковной власти. Позиция Иринея, столь абсурдная в Российской империи 1830-х гг., вполне соответствовала в рамках культурного поля того времени формулировке высочайшего указа о «расстройстве умственных способностей» архиерея. Факт и обстоятельства столкновения архиепископа с местной администрацией говорят и о другом – в первой трети XIX века назрела необходимость более активного участия духовных властей в общественной жизни, духовно-идеологического единения государства и православной церкви. Ириней, правильно уловив веление времени, не мог выбрать верное направление действий в новых условиях, принадлежа по взглядам и образованию к старому типу просвещенного духовенства александровской эпохи. Не имея должного духовного опыта, архиепископ не понимал, что без передовой православной философии церковь никогда не сможет занять в государстве роль духовного лидера, что приоритет ее в системе государственной власти и структуре государственного управления должен осуществляться уже в новых формах, не имеющих ничего общего со средневековыми принципами.

Сведения об авторе:

Туманик Екатерина Николаевна, выпускница Новосибирского государственного университета, в 2000 г. закончила аспирантуру при Институте истории ОИИФФ СО РАН. В настоящее время работает в этом же институте. Автор 10 работ по истории движения декабристов, истории местного управления второй четверти XIX в., истории культуры первой половины XIX в.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Ириней Нестерович, архиепископ Иркутский// Русская старина, 1882. № 9. С. 562.
2. Наумова О.Е. Иркутская епархия. XVIII – первая половина XIX века. Иркутск, 1996. С. 97.
3. Ириней Нестерович…// Русская старина, 1882. № 9. С. 563.
4. Наумова О.Е. Иркутская епархия… С.98.
5. Фортунатов Ф.Н. Воспоминания вологжанина о преосвященном архиепископе Иринее, пребывавшем на покое в Спасоприлуцком вологодском монастыре, с присовокуплением извлечений из писем архиепископа (посвящаются почитателям памяти Владыки)// Прибавление к Вологодским епархиальным ведомостям, 1868. № 10 – 24. С.275.
6. Фортунатов Ф.Н. Воспоминания вологжанина… С. 316, 318, 351, 352: Из воспоминаний Ф.Н. Фортунатова видно, что Ириней был большим поклонником идей европейского образования и нравственно-духовной философии. При подготовке своих проповедей он пользовался сочинениями французских проповедников и немецкими философско-нравоучительными трактатами. К истокам русской духовной философии Ириней не обращался.
7. Фортунатов Ф.Н. Воспоминания вологжанина… С. 375.
8. Ириней, епископ Пензенский. Его чудачества// Русская старина, 1879. Т. 24. С. 160 – 161.
9. Там же. С. 377.
10. Ириней Нестерович…// Русская старина, 1882. № 9. С. 562.
11. Александр Николаевич Муравьев (1792-1863), декабрист, основатель первых тайных политических обществ в России. В Восточной Сибири началась административная карьера А.Н. Муравьева, ярким периодом которой стала его служба на посту губернатора в Нижнем Новгороде в годы подготовки и проведения крестьянской реформы. Генерал-лейтенант, сенатор.
12. См. об этом: Тальская О.С. Ссыльные декабристы на государственной службе в Сибири// Ссылка и общественно-политическая жизнь в Сибири. XVIII – начало XIX вв. Новосибирск, 1978. С. 240 – 243; Бочанова Т.А. Контакты ссыльных декабристов с учеными-исследователями Сибири// Материалы XXIII Всесоюзной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск, 1985. С. 43 – 44; Герасимова Ю.И., Думин С.В. Декабрист Александр Николаевич Муравьев// Муравьев А.Н. Сочинения и письма. Иркутск, 1986. С. 39 – 42; Туманик Е.Н. Роль А.Н. Муравьева в преобразовании городского хозяйства Иркутска// Проблемы истории местного управления Сибири XVII – XX веков. Выпуск 2. Региональная научная конференция 18 – 19 декабря 1997 г. Тезисы докладов. Новосибирск, 1997. С. 34 – 36; Туианик Е.Н. Влияние общественно-административной деятельности А.Н. Муравьева на формирование культурного облика Иркутска// Культурологические исследования в Сибири. Выпуск 2. Омск, 1999. С. 77 – 83.
13. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 109, 1 эксп., 1831, д. 535, л. 4 – 5 об., 8 об. – 9.
14. Там же. Л. 2 – 4., 6.
15. Там же. Л. 3 – 5 об. Ириней Нестерович…// Русская старина, 1882. № 10. С. 101.
16. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1831, д. 535, л. 5, 10 об. – 11, 12, 16. Туманик Е.Н. Роль А.Н. Муравьева… С. 34 – 36.
17. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1831, д. 535, л. 84.
18. Там же. Л. 81 об., 82 об.
19. Степан Дмитриевич Нечаев (1792-1860), с 1828 г. служил за обер-прокуроским столом Св. Синода, в 1833 – 1836 гг. – обер-прокурор Св. Синода.
20. Из бумаг С.Д. Нечаева// Русский архив, 1893. Кн. 2. С. 136.
21. Из бумаг С.Д. Нечаева. С. 137.
22. Там же. С. 136.
23. ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1831, д. 535, л. 80.
24. Подробности событий «бунта» Иринея осенью 1831 изложены на страницах «Русской старины» за 1882 г. (Ириней Нестерович…// Русская старина, 1882. № 9. С. 561 – 586. Там же. № 10. С. 95 – 118).