Иеромонах Антоний Святогорец

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ АФОНСКИХ ПОДВИЖНИКОВ БЛАГОЧЕСТИЯ

XIX ВЕКА

К началу

СТАРЕЦ О. ИОАНН - РУССКИЙ († 1892)

Родиною о. Иоанна была Червонная Русь. Здесь в Буковинской митрополии около 1833-го года родился он и при крещении получил имя Илия. Отец его, по фамилии Гарус, был молдаванин, а мать малороссиянка. Но на Афоне о. Иоанн не жил с молдаванами и всегда показывал себя русским, так как по-русски говорил в совершенстве. Достигнув определенного возраста, он женился и имел детей. Любимым занятием его было чтение Псалтири, поэтому все его уважали и, в случае смерти кого-нибудь, приглашали его читать над покойником. В скором времени он овдовел, и вместе с семейством переехал в Каменец-Подольскую губернию. На новом месте он не долго жил, а вместе с отцом своим поступил в Преображенский монастырь, близ местечка Бершад, а дочерей послал в женский монастырь на Волыни.

Послушник Илия, после смерти отца порешил поехать на Афон. Забрав свой увольнительный вид, он отправился в Одессу, где с ним приключилась тяжкая болезнь. В таком состоянии он дал обет: если выздоровеет, приедет на Афон, станет монахом, и не будет есть ни сыру, ни яиц, ни молока, ни рыбы, ни масла. Вскоре после этого он выздоровел и, получив разрешение, выехал из Одессы в Константинополь, а оттуда на Афон.

Имея стремление и ревность подражать древним великим подвижникам в житии постническом и пустынном, Илия путешествовал по Св. Горе, и искал себе в пустынях духовного наставника. В это время на Керасях в пещере высокого крутого утеса безмолвно подвизался о. Пахомий, серб, к нему и добрался Илия и усиленно просил принять его к себе в ученики. О. Пахомий, узнав из рассказов его прошедшую жизнь и стремление к жизни строго-подвижнической, принял его и с течением времени постриг его в схиму, переименовав его Иоанном.

Постригая его, о. Пахомий не снял с него постничества, а подтвердил ему продолжать его до смерти. В одно время о. Пахомий, желая испытать в своем ученике отсечение воли, приказал ему есть все предлагаемое, что о. Иоанн беспрекословно исполнил. Видя такое послушание воле старца, о. Пахомий снова позволил ему держаться постного правила.

Лет 16 жил он со своим старцем, подвизаясь в много-различных подвигах покаяния и озлобления плоти. По исполнении дней жизни, старец Пахомий мирно скончался, оставив о. Иоанну в наследство подвижничество, пустынничество и постничество.

Всю свою жизнь на Афоне, как и старец его, о. Иоанн стремился к самому глубокому безмолвию в возможной дали от жилищ других. По этой причине он нередко переходил с места на место, если усматривал какие-нибудь неудобства для безмолвия.

В одно время он жил на Керасях в разных каливах. За это время у него побывало 3 или 4 ученика. Раза 3 он селился в пустыне "Эиваиде" и построил там 4 калибки. Живя здесь, он часто удалялся в самые глухие места. В такие походы он забирал с собой сухари, топор, лопату, кирку, чайник и полог холстинный; все это в мешок и на плечи. Утомившись, или при приближении ночи, он располагался где-нибудь на полянке, расчищал место, раскидывал над собою на ветвях дерева полог, и таким образом устраивал шатер. В случае недостатка провизии или воды он не слишком беспокоился и проводил по несколько дней без этого.

Церковное правило он правил общее по четкам. За келейный канон он пребывал в занятии умно-сердечной молитвы по два часа сидя. Все остальное время он немного читал, размышлял и большую часть старался пребывать в молитве.

В кельи у него не было ни стульев ни табуреток, ни койки, ни кровати. Он никогда не ложился на бок или на спину, а спал всегда в сидячем положении на полу на разостланном войлоке. Хотя грамоту знал посредственно, но очень ясно и легко объяснял неудобопонимаемые места из аскетических сочинений св. отцов и из Священного Писания. Иногда умными очами он видел так ясно, как бы телесными, козни врага. От всегдашнего пребывания в молитве, нрава он был незлобивого, кроткого и терпеливого.

Жившие с ним ученики тоже должны были держаться постного устава, и очень редко он разрешал им на масло и вино. Св. Таин о. Иоанн приобщался по возможности еженедельно. Один ученик говорил, что однажды видел о. Иоанна идущего по приобщении Св. Таин в свою калибку, сияющим паче солнца. Ученик этот решился только через полтора года открыть старцу об этом, и просил объяснить ему причину этого. - Ради того, - отвечал старец, чтобы ты имел ко мне доверие! О. Иоанн ежедневно совершал бдение, начиная с вечера и оканчивая на другой день. В это время он пребывал в умной молитве.

Под конец жизни о. Иоанн оставил "Фиваиду" и забрался в глубочайшую пустынь между Катунаками и Керасей, над взморьем, в то место, где раньше жил о. Зосима. Но не долго он тут жил. В одно время вспомнил о нем близкий ему по духу старец о. Варнава в скиту св. Василия. Призвав своего ученика, он послал его навестить о. Иоанна и справиться, жив ли он? Действительно ученик нашел его едва живым. Когда он вернулся к о. Варнаве с этой вестью, то тот послал его к русскому духовнику о. Иродиону в том же скиту; но его дома не оказалось. Отсюда он побежал на Катунаки к духовнику о. Игнатию болгарину, но пока дошел до пустыньки умирающего, по очень трудным тропинкам, о. Иоанн, не дождавшись, испустил дух свой в руки Господа. Это было 11 ноября 1892 года. Тут же на месте он и был погребен.

Всю жизнь свою на Афоне он очень усердно занимался умно-сердечной молитвой, и был на высокой степени преуспеяния в этом делании. Близкие к нему говорили, что он был сподоблен весьма многих духовных видений, многие из подвижников обращались к нему за советами.

СТАРЕЦ О. ДАНИИЛ - ГРЕК († 1879)

В 1814 году к берегу Кавсокаливского скита пристало парусное судно. На нем находился 18-летний юноша Димитрий, родом грек, впоследствии старец Даниил, приехавший сюда для монашеского жития. Перед вступлением на Святую Гору, юный Димитрий положил намерение признать своим старцем и руководителем того монаха, которого встретит прежде, и жить до смерти у него. В этом намерении он, выйдя на берег, пошел на гору, и когда взошел высоко и увидал пред собою старца Германа, жившего в кельи св. Артемия, то сказал сам себе: - Здесь у этого старца должен я остаться и послужить ему до смерти, так как к нему привел меня Господь!

Старец Герман, родом серб, был с виду характера строптивого, сурового и жестокого, так что не только бранил послушливого ученика своего, но и бил его почти каждый день, особенно вначале. Делал же это не просто по страсти гнева, но в разуме духовном, что долго не было понятно не только ученику, но и посторонним лицам. Несмотря, однако, на такое обращение, просвещаемый благодатью послушник, не оставлял старца и слушался его во всем беспрекословно. Это продолжалось до самой кончины о. Германа, последовавшей чрез 40 лет.

Суровые поступки старца с учеником не могли быть тайною, и вот собрались однажды к о. Герману старцы скита св. Анны с тем, чтобы увещевать его оставить жестокости по отношению к ученику. Старец им отвечал словами Евангелия: - Вы не мыслите, яже суть Божия, а человеческая! - Познавши, что старец поступает так в разуме духовном, старцы оставили его, удивляясь духовной мудрости Даниила и его преданности старцу.

После многолетней жизни при старце Даниил достиг глубочайшего смирения и сподобился даров благодатных. Однажды, будучи еще послушником, Даниил топил хлебную печь и, разгребая жар, уронил в него кочергу, которая плохо была прикреплена к деревянной ручке. Дрова пылали в печи. Обратившись к старцу, он воскликнул: - Прости, отче, согрешил: кочерга свалилась! - Полезай, достань! - строго заметил старец. - Благослови! - произнес послушник. - Бог благословит! - ответил старец; и вот ученик вскочил в печь, разгреб руками жар, и достал кочергу довольно уже накалившуюся, и вышел с нею оставшись неопалим! Скоро весть о таком чуде распространилась по всему Афону; но, не желая сделаться предметом общего внимания, Даниил скрылся от старца и жил в неизвестности до тех пор, пока чудное событие не пришло в забвение.

В этой кельи св. Артемия Даниил прожил со старцем 2 года и переселился в Хилендарский монастырь, где прожили они один год. Потом поселились на Каруле и жили тоже год, а от туда перешли на Керася и жили 7 лет, а потом в скит св. Василия где жили 10 лет, чтобы, наконец, поселиться в скиту св. Анны, где прожили более 15 лет в кельи Воскресения. Здесь скончался старец Герман.

Вначале своего пребывания на Афоне Даниил много тер-пел не только от старца, но еще больше от тех бедствий, каким тогда была подвержена Св. Гора: было время греческого восстания. Страдальческую жизнь проводили тогда пустынники: хлеба не было, собирали дикую траву и каштаны, чем и питались во все это время. Из каштанов они делали муку, высушивая их и превращая в порошок; но хлеб из толченных каштанов не мог быть испечен; нужно было прибавлять муки хлебной, без которой замес каштановой рассыпался, а достать хлебной муки было почти невозможно. Да и с примесью ее каштановый хлеб мог быть употребляем только по великой нужде. Голод и бедствия нередко побуждали о. Даниила просить милостыню в каком-нибудь монастыре, хотя бы хлеб для старца своего. Однажды он добыл где-то пшеницы и нес на своих плечах в пустыню. Шел он ночью, чтобы не встретиться с разбойниками; однако попался в руки их. Они отняли у него пшеницу и требовали денег; но по истязании, видя, что у него ничего нет, отпустили его живого. В другой раз отправившись за продовольствием, Даниил опять попал в руки разбойников, которые вели трех монахов. Пришедши к берегу, разбойники стали сажать забранных ими на лодку, чтобы отвести и продать их в неволю. Даниил, который был малого росту, упал со слезами у ног капитана и просил оставить его на Афоне или, если угодно, то сейчас же отрубить ему голову. Капитан толкнул его от себя, вероятно не надеясь выручить хорошей цены за такого малорослого человека, и севши с другими в лодку, отправился в путь, а Даниил возвратился к старцу.

Вскоре последовало от разбойников о. Даниилу и старцу такое насилие: в то время они жили на Керасях в кельи св. Иоанна Богослова, а по соседству с ними жил иеромонах в кельи св. Георгия. Этот иеромонах тоже бедствовал по недостатку в пище, и чтобы утолить свой голод он ловил рыбу в море по ночам. В одну ночь его схватили разбойники, которые заставили его довести их до его кельи. Забравши у него все что могли, они ограбили и другие там кельи. Не найдя у старца Германа ничего, они заставили его с учеником нести награбленное к берегу, но там почему-то больше не обратили внимания на Германа и Даниила, а иеромонаха взяли с собою.

По смерти о. Германа старец Даниил поселился в пещере выше скита св. Анны. Пещера эта устроена в осевшей при землетрясениях скале горы, протягивающейся с севера-запада на юг. Если посмотреть со вне, то побоишься не только жить в ней, но и взойти в нее, так как поневоле подумаешь, что вот-вот покатится камень вниз и задавит. Так как камень откололся от скалы углом, то проход между ним и скалою идет сначала вверх к востоку; потом, пройдя 2-3 сажени, поворот вправо к югу, где устроено окошечко, а при входе в пещеру - дверь. На полу лежала постилка с изголовьем для успокоения; здесь и сидел старец при занятии рукоделием и чтением книг, которых у него было довольно. Подниматься в пещеру нужно боком, но и при этом не избежишь, чтобы где-нибудь не зацепиться спиною о камень; а взойдя в пещеру непременно нужно сесть, по причине тесноты.

(Из записок о. Пантелеймона:) Однажды мы заходили в пещеру втроем, и пока старец, шедши впереди, не поместился около окошечка, и пока мой проводник не потеснился, севши около старца, мне в пещеру взойти нельзя было; а когда взошел я, то дверей нельзя было затворить, до тех пор пока я не придвинулся плотно к собеседникам. В углу стены, с восточной стороны, сделано в камне углубление, где стоят иконы и книги, и, около них, череп старца Германа. Во время разговора о. Даниил, указывая на череп, говорил умиленно, скрестя руки на груди: - Ничего не делаю, никакого доброго дела у меня нет, и только уповаю на милость Божию, да на молитвы старца; чем бо кроме сего оправдаюсь? Вид и всякое действие о. Даниила есть выражение глубокого его смиренномудрия. Игумен Ильинского скита, о. Паисий, просил старца сказать слово на пользу. - Что могу сказать вам, - отвечал старец: я человек грешный, ищу только милость Божию и на нее одну уповаю. Надобно было видеть при этом с каким глубоким убеждением говорил о. Даниил, скрестив руки на груди.

В ближней пещере, с пристройкой в роде калибки, жил ученик его. Старец уступил ему пещеру, и он жил там самочинно, уходя часто и надолго. Это печалило многих отшельников, ходивших для духовных советов к о. Даниилу, но сам он тем же терпением хотел победить непостоянного ученика, не прекращая внушать ему необходимое к созиданию его душевному.

Летом 1870-го года мы были у о. Даниила и видели, что близ пещеры его порублены деревья и поставлена маленькая калибка, построенная вчерне одним человеком, сжалившимся над болезненностью старца, страдавшего простудою от камней тесной пещеры. Постройка эта вызвала старца из его затвора, и он ходил в Карею для покупки каких-то материалов. не бывши там 30 лет.

Бывая временами у старца и зная его строгое уклонение от советов и наставлений, мы старались вызвать его к каким-либо объяснениям о проходимой им жизни, почему предлагали ему разные вопросы; но он большею частью уклонялся от ответов, не оставляя, впрочем, некоторые простые вопросы: - В искушениях, - говорил старец, - нужно благодарить Бога, потому что Он посылает их для пользы нашей, и выше сил не попустит искуситься. А если роптать, то искушения попустятся сильнее. Когда же кто отринет искушение, или думает убежать от него, то непременно встретит несравненно большие. Терпеть надо, терпеть. Святые мученики кровь проливали ради Христа, а мы хоть труд и пот прольем. Через искушения приходит человек в опыт и усовершенствуется. Нужно трудиться и молиться!

- Одинаково ли может молиться человек и в мирном состоянии духа и когда дух его бывает потрясен какой скорбью?

- Об этом рассуждать духовникам, а я простой человек, - ответил старец!

- Да ведь мы относимся к тебе, старче, не как к духовнику, а так спрашиваем просто; ведь ты сам когда-нибудь прежде бывал в скорбях, то и по опыту своему можешь знать это?

- В скорбном состоянии, - ответил он, - человек со слезами обращается к Богу, - и Христос утешение его. По мере скорби бывает и утешение от Господа!

- Действительно ли безмолвники не могут, как нам сказали, более трех суток оставаться в самоуглублении и молитве, хотя бы ощущали и благодатные посещения?

- Да, - ответил старец, - точно нужно движение, чтобы не впасть в леность; но делают это немощные, а кто вкусил плод безмолвия, тому не лежит этот закон!

- Разве, - спросили мы, - могут и дольше пребывать, не исходя из кельи и как это?

- Могут... он хотел и еще что-то сказать, но пресек слово в самом начале. Потом добавил: - В пустыне нужно постоянно воевать со врагами, которые ожесточенно ведут брань с подвизающимися. Здесь бой рукопашный, а потому что опасный по хитрости и злобе демонской. А кто живет с людьми, те имеют с ними развлечения и разбиваются, а потому и духовная брань у них невелика!

Старец Даниил, хотя родом грек, но по-сербски объяснялся так легко, что его многие считали за серба. Благодатные дары, которыми был осенен старец, обнаруживались только в некоторых случаях, и как бы против его воли. - Вверху Катунак жил старец из молдаван, имя его Косьма. Жизнь его была жестокая, но он ее переносил благодушно. В одно время посетила его великая скорбь душевная, и он не находил себе отрады и в молитве и сильно был отягчен мыслями. В этом состоянии он вышел в лес искать мягкое дерево "комарня" для своего рукоделия. Он пошел по лесу и вдруг встречает изможденного старца низенького роста с маленькою бородкою в самой убогой одежде. Он поклонился старцу, не зная что это был о. Даниил, и вдруг ощутил в себе разительную перемену: не только не стало прежней скорби, но разлилась внутри его тихая радость и свет. Косьма тотчас убедился, что старец встретившийся с ним, имеет великую благодать и мысленно помолился о нем, познавши духом его душевную болезнь; но лишь только он поспешил к старцу и начал знаками, он не знал по-гречески, благодарить его, как старец быстро пошел от него и скрылся. Спустя несколько лет этому же о. Косьме по какой-то болезни нужно было достать свежих огурцов. Зная, что их можно достать только в монастыре св. Павла, он отправился туда, но там получил отказ в его прошении, т. к. не умел объяснить, почему собственно ему были нужны огурцы. Возвращаясь в свою пустыньку, он поднялся уже высоко в гору над скитом св. Анны, когда услышал, что кто-то, идя спешно по дорожке, догоняет его. Это был старец Даниил. Как бы не помня свою старость он бегом догнал Косьму, поднимаясь по крутой горе. Косьма поклонился старцу, а тот вынул из-за пазухи 6 свежих огурцов, только что сорванных, положил ему в торбу и пошел вниз по направлению к своей пещере, оставив в крайнем недоумении и удивлении Косьму, не знавшего чему больше дивиться: тому ли, что старец познал его скорбь и нужду в огурцах, или тому, где Даниил взял эти огурцы, которых у самого о. Даниила, ни в ближних от него местах, ни у кого не было, а они были только что сорванные!

Спустя несколько месяцев о. Косьма с тяжелой торбой шел по той же крутизне, поспешая в свою калибку. Время было зимнее, бурное и холодное. Начинал порошить снег, и он напрягал свои силы, чтобы до заката успеть дойти до дома. Но когда он взошел уже высоко, поднялась такая метель, что не было возможности ничего видеть и идти вперед, и он окончательно выбился из сил. Весь мокрый, без перемены одежды, он стал искать, где укрыться. Усмотрев вблизи большой камень, Косьма решился пойти и присесть около него, и что же там находит? - Свернувшись, едва не в комок, в худой одежде своей, без всякого покрытия, лежит у камня босой старец Даниил и дрожит от холода. Косьма, считавши по прежним опытам о. Даниила как благодатного для себя защитника, скинул с себя торбу, положил ее в изголовье и лег близ старца. Метель продолжалась и холод усиливался. Снег густо устлал землю, а Косьма, лежа близ горящего душою к Богу старца, скоро ощутил теплоту, и такую, что ему показалось, что он находится как бы в натопленной комнате. И так до утра пробыл спокойно и без вреда. Рано утром поднялся старец Даниил и пошел вниз к своей пещере, а там где он лежал, не было снегу и было совершенно сухо.

По словам о. Евфимия живописца Иоасафского братства в Кавсокаливе, старец о. Даниил был такой подвижник, каких ныне, пожалуй, нет больше. Старец окончил свою жизнь в своей же пещере близ кельи св. Артемия выше скита св. Анны 19 июля 1879 г.

СТАРЕЦ О. АВРААМИЙ - ГРЕК.

О. Авраамий родился в 1811-м году в купеческой семье и в миру был учителем. На Афон прибыл в 1830-м году и поступил в Григориатский монастырь, где жил 6 лет. Еще живя в миру, о. Авраамий имел любовь к безмолвию, и ревнуя о возвышенной жизни, он потом перешел в скит св. Анны и поселился вверху скита в малой калибочке, где жил 2 года. В это время, руководивший его старец, сделал ему испытание и послал его в монастырь Дохиарский, где он 2 года служил на кухне, а потом в Руссик на 1 год. Старец его, видя Авраамия укрепившимся в смиренномудрии, благословил его, наконец, уйти на безмолвие, это было в 1842-м году. Он тогда, после короткого пребывания в прежней калибке, перешел в скит Малой Анны, где отцы увольняются от всех обязанностей Большого скита св. Анны; но зато не получают ничего, и, не имея садов и огородов, живут исключительно безмолвно.

Тут о. Авраамий построил себе крошечную под горой калибочку - в сущности курень в 3 аршина длиною и в 2 и четверть шириною, где помещен малый очаг и форма, в которой бдит и отдыхает старец. В другой калибке жил его ученик о. Косьма, поступивший к нему в 1854-м году.

Жизнь о. Авраамия была возвышенная, строгость умеренная, рассуждение глубокое, которое он стяжал не ученостью, но опытом жизни и благодатным просвещением.

Пониже старцевой кельи находится огромная пещера, где находятся косточки древних тамошних отцов: чистые, желтые как воск и благоухающие. Двое монахов, искавших безмолвия, просили у старца благословения поселиться в этой пещере, но тот не дал, имея на то свои причины. Местность старца такая уединенная и в такой дали от тропинки на Карулю, что мало кто нарушает его безмолвие.

(Из записок о. Пантелеймона): Около 1870-го года я посетил о. Авраамия и просил наставления в несении скорбей: - Если отринешь скорби, - говорил старец, - посылаемые по попущению Божию, то настигнут большие. От скорбей одно убежище - терпение. Отпором и стойкостью их не победишь, а больше размножишь, и они наконец победят тебя. Будьте как тростник: когда находит ветер, тогда склоняется; а когда пролетит, он встает. А если не склоняется, то он их и ломает. Искушения и скорби приводят человека к смирению, а выше смирения ничего нет. Поэтому когда найдут искушения, нужно обнять их, положить, так сказать, за пазуху; и если они разольются и окружат тебя как море воды, то ты пополни очи слезами и плавай в них.

Если св. апостолу Павлу, молившемуся об искушении, было сказано: "Довлеет ти благодать Моя", если ему нужны были и искушения, то что сказать нам страстным? Господь по сердоболию посылает нам искушения, чтобы ими привести нас к смирению; и если мы не смиримся малыми, то пошлет большие, и делает это до тех пор, пока приведет нас к смирению. Скорби и искушения так нам нужны, что не будь их, мы не спасемся; но выше сил Господь не попускает никому.

В скорбях душевных предваряет благодать и укрепляет, как бы приготовляя человека, а в скорбях телесных или вещественных предваряет враг: тут испытывается произволение человека, его решимость и любовь ко Господу, и если он борется, то неукоснит благодать на помощь и утешит его за произволение.

Пока человек не искоренит страстности, до тех пор не может молиться в мире духа. Мир духа приходит после скорбей, которые побуждают человека к молитве и рождают смирение; а смирение рождает и мир духа, в котором человек, обучаемый скорбью, молится. Благодать Божия поступает с нами любоблагоутробно: как мать, уча дитя ходить, поддерживает его обеими руками, а потом держит их около него, чтобы, если он покачнется, снова подхватить его; а когда приучится он сколько-нибудь ходить, то стоит и смотрит, и чуть замечает, что дитя падает, тотчас поддерживает его и хранит, пока он совершенно утвердится ходить. Так поступает с нами и благодать.

Если есть самолюбие, то есть все страсти. Одно оно погубит нас. От самолюбия ссоры, вражда, убийство, воровство и все злое. Добрые дела самолюбивого не угодны Богу.

На пути на Карулю не так далеко от старца Авраамия живет монах Пахомий, грек, про которого утвердилось мнение, что он в прелести. Мы спросили у старца о сем: - Да, - сказал старец, - к сожалению он вне дороги, и его никто ничем убедить не может. Он не причащается потому, что не хочет никакому иеромонаху сделать метание или взять благословение. Убеждение его такое, что он рукоположен свыше, что он равен или выше патриарха. Если бы архиерей сделал ему метание, то Пахомий без стеснения благословил бы его, как рукоположенный свыше. О духовнике никак нельзя ему упомянуть, ибо из себя выйдет. Но жизнь его столь жестокая и строгая, что почти нет примеров на Афоне равных его жизни. Рассудок его чист и, если не коснуться духовника и проч., что приводит его в негодование, то суждения его здравы и взгляды верны, но иногда увлекается. Значит он не вполне еще впал в когти врага, но положение его опасное. Сожаление о нем общее. Прежде жил он в монастыре Симоно-Петре, потом в пещерах в разных местах.

Мы спросили старца о его рукоделии и узнали, что 10 лет уже он оставил его, и теперь даже ученик затрудняется, особенно носить все потребное от пристани до их калибки. В пище он себя не ограничивает, а когда случается и масло и рыбу употребляет, только сам не покупает сего.

Из беседы старца Авраамия: - Телесные искушения легче душевных, но труднее молиться при них, потому, что они смущают и чувства внешние. А душевные искушения сильнее огорчают душу, но скорее приводят к молитве, и человек получает пользу, не ощущая того, потому что искушения приводят его к смирению, а оно хранит его без вреда, и тогда он прибегает к Богу; и не только мы новоначальные, но и совершенные имеют искушения ради смирения.

Что касается до молитвы в мирном состоянии духа, то этот мир должен искуситься прежде и победить все страсти. Если отнимутся от нас искушения и будем в мире, не достигши той меры, то помысел наш возгордится: "Несмь якоже прочии". Святые отцы говорят: кто отвергает от себя искушения, тот укрепляет их на себя; а кто терпит, тот получает крепость от Господа. Великая благодать Божия к нам - терпеть искушения, как говорит Апостол: "Великая благодать для нас не токмо веровати, но и еже пострадати за Него", ибо многими скорбями подобает внити в Царство Небесное.

- Святые отцы говорят, что нет ничего иного слаще, как страдать за Христа. Следовательно, сладость терпения за Христа давала силу мученикам претерпеть до конца. Апостолы и мученики терпели за Христа, и мы терпим: болезнь ли посетит нас, скоро, печаль или искушение - все терпим ради любви ко Христу. Терпят турки и французы, но не имеют надежды, а нас облегчает надежда на Христа!

Мы просили старца помолиться за нас, на что он ответил: - Молитва монастыря - как стены; а мы живем как змеи в норе, как звери! И по наружности, вот мы какие, а по внутренности еще хуже!

- Читать божественные книги необходимо: без сего душа помалу охлаждается, даже ожесточается и помрачается. Если даже читая не исполняем, и тогда надо читать, ибо это приведет к самоукорению; а без чтения, живя худо, кажется, что хорошо идем! Один авва сказал ученику, не хотевшему читать: - Из двух сосудов помой один. Тот помыл. Какой чище? - спросил авва. - Помытый, - отвечал ученик. - Хоть он и такой же пустой, как и другой, но чистый, так и чтение божественных книг, хотя и не исполняем читаемого, но пока читаем очищаемся.

Вот и все что знаем о старце о. Авраамии.

СТАРЕЦ О. ГАВРИИЛ - ГРЕК.

Приехав на Афон в 1846 году, о. Гавриил поступил в монастырь св. Павла. Прожив там 6 месяцев, он перешел в скит св. Василия, откуда скоро переселился в калибку в скит Малой Анны, где получил постриг. Не зная никакого рукоделия, он продал потом калибку и поселился в пещере в том же месте. Перед этой пещерой старец стал класть стену, и когда достаточно возвысил ее - расшатал нижние камни, нарочито над отвесом выдающиеся из стены, и тотчас вся стена загремела вниз в пропасть! После сего старец спускался крутою дорожкою, и снова носил на гору все те камни, чтобы опять класть свою, ни для чего не нужную ему, но лишь для утруждения себя, стену. Так он делал многие годы, большею частью по ночам.

Все проходящие духовную жизнь имеют какое-либо рукоделие, но выбирают они такое, которое не отвлекает ум от богомыслия. Для каждого труд необходим, но чтобы не было пристрастия к тому что делают. Поэтому разве только вполне совершенные могут иметь келейное занятие, как, например: сад, огород, вязание четок или делание ложек и относится к ним беспристрастно. А так как пристрастие приходит иногда незаметно, то многие избирают такой труд, который отнюдь не отвлекал бы ума их, погруженного в богомыслие или молитву. Один старец в течении многих лет срыл около калибки своей огромную гору. Так и о. Гавриил клал и разорял стену каждый раз.

Жизнь старца так убога и скудна, что и самые бедные пустынники удивляются. Не имея ничего, он часто оставался без сухарей, ибо лишь вынужденный крайнею нуждою он ходил в монастырь св. Павла за сухарями, и часто сидел несколько дней совсем без пищи.

Видящие такую нищету старца спросили его: - Не скучает ли он? Старец отвечал с глубоким чувством: - Святые отцы, днесь или завтра уйдем отсюда; можно ли скучать, когда мы знаем, что ожидает нас вечно? в Отечнике сказано: некий брат сказал старцу: - Отче, меня борет леность в кельи! - Авва ответил ему: - Если бы мы знали о мучениях адских, которые ожидают ленивых, то хотя бы келья наша была полна червей, мы терпели бы! - Из ответа его и глубокого смирения его видно было, что старец сказал то, что во внутреннем делании обнимает всю его душу и служит двигателем к тем подвигам, которые он так самоотвержено переносил.

СТАРЕЦ О. ФЕОДОСИЙ - БОЛГАРИН

О. Феодосий родился в Болгарии в Великом Тырнове. Здесь 5 лет он учился в духовной школе, и имел основательное знание древнегреческого языка. Прибыв на Св. Гору в 1830 году, он поступил в скит Кавсокаливский к некоему старцу о. Антонию греку, сурового и строптивого нрава, который не только изнурял его тяжелыми работами, не давая и заснуть, но и всячески истязал кроткого ученика. Не раз он прогонял его от себя; но тот, считая, что старец испытывает его любовь и постоянство, походя несколько, возвращался к нему и терпел те же жестокости. Не раз старец посылал его в Руссик с запискою к греческому духовнику о. Макарию, прося дать его ученику послушание в магерной и чтобы не давали ему никакой ослабы, всячески обременяя его работами.

Однажды, прогнанный ученик, пришел к своему родственнику, иеромонаху Паисию, который впоследствии стал настоятелем Ильинского скита, а тогда еще проживал в Кавсокаливе, и рассказал ему все, что у них случается со старцем, прося совета. Тот посоветовал ему более не возвращаться к о. Антонию, и о. Феодосий поместился при другом старце; но тут о. Антоний, одумавшись, пришел к о. Паисию и просил сказать ученику, чтобы он возвратился, обещая его постричь. О. Паисий поверил, но новый старец о. Феодосия возражал: - напрасно полагаться на его уверения, - он не вытерпит и по своей привычке опять будет делать то же самое! - Так и случилось: старец принял его с радостью и при о. Паисии восхвалил его терпение и послушание, в которых он так уверился, что теперь желает постричь его. После пострига не прошло и двух месяцев, как старец опять прогнал о. Феодосия. Тогда собрались к нему скитские старцы и стали увещевать его, укоряя за непостоянство и жестокость. О. Антоний раскаялся и прослезился, ибо о. Феодосий уже впал в чахотку, кашлял и страдал отдышкою. Приняв ученика, они жили уже в мире, и вскоре сам старец заболел. Видя приближающуюся кончину, старец сокрушенно просил прощения, говоря: - Я убил тебя, чадо, прости меня! - Так он часто говаривал, и при смерти он своим раскаянием привел в слезы всех тут бывших, а ученик плакал неутешно.

В Кавсокаливе о. Феодосий жил при старце 19 лет, и после него - 7 лет. Потом он перешел в скит Малой Анны и поселился в кельи Успения Божией Матери. Теперь он так страдал от болезни, что раза 2 в месяц он совершенно умирал и дыхание потухало в сильно стесненной груди, так что окрестные пустынники часто приходили прощаться с ним. Но внезапно дух его возвращался, и он поправлялся так, что вся болезнь, кроме бессилия, проходила. Однажды, в воскресенье собрались соседи, - попрощались, зажгли свечи, покадили, и не видели уже жизни в старце, лежавшем бездыханно и остывавшем; но к вечеру отлегло; он стал дышать, и так поправился, что посетившие его монахи из Руссика, нашли его совершенно уже здоровым, и долго с ним беседовали.

Суровые поступки старца Антония и решимость о. Феодосия выработали в нем глубокое смиренномудрие. И не болезнь была причиною стяжанной им памяти смертной и неуклонного пребывания в умной молитве: болезнь была лишь пособием к развитие воспринятого образа внутреннего делания. В умной молитве о. Феодосий так преуспел, что великий в подвижниках старец Иларион грузин пребывал с ним в духовном содружестве, и многие ходили к нему за советами.

Болезнь старца, естественно переходя свои периоды, достигла высшего развития, так как он ничем не лечился, и давно бы уже умер от одного только недосмотра, не имея возможности послужить себе в чем. Но благий Господь за примерное его терпение показал на нем два чуда: продля его жизнь выше всех соображений человеческих, и послал ему такого ученика, которого все знавшие его называли "ангелом". Это была воплощенная кротость и преданность старцу, и часто он забывал про пищу и покой, заботясь об успокоении болезненного старца. Имя его Гавриил.

На вопрос о учениках, о. Феодосий ответил: - Ученик имеет двоякую брань одна от старца, а другая от диавола; посему нужно нести немощь какой бы хороший ученик не был. Сегодня он видит старца как святого, а завтра напротив. Враг разные влагает помыслы на старца, чем ученик более будет благоговеть и чтить старца своего, тем более враг старается расстроить, как пишет св. Феодор Едесский. В таком случае нужно так делать: враг подкинет помысел, а мы отвратимся от него. И так постоянно выкидывая наносимый помысел мы останемся невредимы. - Лучше человеку подвизаться до смерти и не видеть благодати, нежели получив, потерять, потому что такой осудится как недостойный. Все наши дела имеют конец, а покаяние до смерти конца не имеет. Если кто прежде смерти оставит покаяние, хотя бы и был святой, то погибнет. Святые отцы подвизались до смерти. - Во святом крещении человек получает совершенную благодать и дар; но после должен сам трудиться, и тогда постепенно открывается благодать. Господь давал иногда святым отцам благодать ради пользы многих; а тут пустыня, и Господь не дает особенную какую, а довольно и того, что приходят в молодых годах и, с помощью благодати, живут в таких жестоких местах!

В определении помыслов старец сказал: - Если можешь уловить мрежею ветер, то и помыслы; только не надо принимать их, а отвергать и постоянно очищаться покаянием: Прости, Господи, согрешил, каюсь!

Так как старец средств к жизни не имел, то ученик трудился неусыпно; но и тогда не хватало им на пропитание, и ученику приходилось, как только старец почувствовал облегчение в болезни, поспешить с просьбой о милостыни к сострадающим им, и те снабжали, кто чем могли.

Когда спросили о. Феодосия, как он переносил побои наносимые ему старцем Антонием, то он рассказал следующее: - В Кавсокаливе при море жил старец о. Иоанникий болгарин с послушником Матфеем, тоже болгарином. Старец поступал с ним так строго, что постоянно кричал и бил его жестоко, а ученик только падал в ноги и говорил: - Прости, прости, отче! - Тот и ногою и поленом и чем попало бил его. Ученик так благоговел пред старцем, что не смел сесть при нем, а приседал на корточках, и при крике старца сожмется от страха, уважения и благоговения к нему. Так до смерти прожил с ним; а старец, поступая с ним как с собакой, делал это в разуме духовном для пользы ученика, а другим говорил, что имеет ангела. - После смерти ученика кости его благоухали.

О себе о. Феодосий говорил: - Старец мой строго с мною поступал, потому что у меня не было послушания ни старания, и это было мне на пользу в обучение души моей!

СТАРЕЦ О. АМВРОСИЙ - ГРЕК († 1871)

О. Амвросий родился в 1778 году. На Афон прибыл в 1799 году и поступил к старцу о. Косьме в скит св. Анны на кельи св. Архангелов, у которого еще жил побратим, о. Игнатий.

Незадолго до греческого восстания, в ночь с 1-го на 2-ое сентября 1820 г., над Афоном разразился страшный тайфун. Еще за год до сего тайфуны часто были видны вдали по морю; но перед самым восстанием, гнев Божий посетил и Афон в сем всеразрушающем тайфуне, главная часть коего разразилась в скиту св. Анны, а в других местах он коснулся только крылом своим, но и то много бед натворил.

Старец Косьма с учениками читали утреню. Вдруг послышался необычайный гул с шумом, так что о. Амвросий сказал старцу: - Благослови, отче, выйти посмотреть что это. - Но лишь он отворил дверь, вода хлынула в церковь рекою и наполнила всю келью. Амвросий ухватился за притолоку обеими руками, и в это самое время водяной смерч унес всю келью с землею, оставив только ту самую дверь в западной стене, за которую держался Амвросий. Он один только и остался, а старцев его унесла вода. Тайфун вывернул всю землю, включая огород и близ растущие деревья. Другой водяной столп упал на келью преп. Антония и унес ее всю с жившим там старцем, а третий упал за 200-ти шагов от кириакона и унес две кельи и мельницу, а близ стоящие едва удержались, хотя вода заливала их через окна. Расщелины, что теперь между кириаконом и келлией о. Константина, прежде не было, она образовалась после тайфуна.

Итак, о. Амвросий остался без старцев, без кельи, без хлеба и всего. После он взял у кого-то шерсть и, плетя фески, питался кое-как; но не долго. Скоро последовало восстание, и Афон наполнился мирскими людьми, искавшими убежище от турок. Из монастырей почти все уехали, увезя в собою что могли; оставались лишь немногие. Потом нахлынули турки, начались насилия; они собрали скитских отцов в лавру и посадили их в пирг, где стояли по колена в холодной смрадной воде, и в невыносимой муке взывали к Пречистой о помощи. Потом вытащили их из пирга и стали требовать денег, с кого сколько хотели. Кто мог, откупился. Один из них, сжалился над бедными, как о. Амвросий, не имевшими ничего, и внес за них назначенную сумму.

В это время урожай каштанов, трав и всего был особенный и о. Амвросий ходил по пустыне и питался зеленью. Потом паша издал приказ, чтобы в 15 дней все мирские вышли с Афона, в противном случае, кого встретят там после сего, отрубят голову. И тогда очистилась Св. Гора, и оставшиеся монахи вздохнули свободно. Но что последовало? Вернувшись домой, большая часть беженцев нашли, что лишились всего, и стали они заниматься разбоями: начали приезжать на Афон и мстить монахам за прежнее их изгнание со Св. Горы. Они грабили и избивали монахов, которые стали испытывать сугубое страдание: от турок, коих были полны монастыри, и от разбойников, но от последних несравненно больше, и жизнь была вполне мученическая. Один Бог весть, - говорил о. Амвросий, - чего стоило мне опять поселиться в скиту, построить келью и обзавестись необходимым.

Кто-то дал ему шерсть, и он опять стал плести фески. Однажды, собрав что у него было сделано, поехал он на лодке с другими пятью отцами до Ксиропотама, чтобы оттуда пойти в Карею продать рукоделие и купить хлеб и шерсть; но только они хотели причалить, как напали на них разбойники и все отняли, а самих связали. Кто-то из них знал о. Амвросия и сказал другим: - Что вы его вяжете? У него едва душа держится; келью его вода унесла, и у него ничего нет. Тогда пустили его. Он начал просить отдать назад фески, но те сказали, что уже разделили их. Потом стали требовать деньги от других отцов по 500 левов. Те согласились и поручили о. Амвросию поехать в скит и собрать деньги от их учеников. Когда он хотел уже вернуться, ему лодочник сказал: - Что ты делаешь? Разбойники тебя изрубят. Давай я отвезу. И так лодочник повез деньги на Амулиан и отдал их.

После этого у о. Амвросия кушать было нечего; но потом взяли его в Лавру послужить туркам, как хорошо знающего по-турецки. Там служащие носили белые фартуки, почему их не трогали.

О старцах прежнего времени о. Амвросий сказал: - Когда я приехал на Св. Гору, тогда застал здесь поистине старцев и по самому виду, а особенно по их духовной опытности. Бывало, мы взглянуть на лице их не смели; а если взглянешь, то невольно смежишь глаза от сияющей в них благодати, и согбенно поникнув долу, проходили мимо их. Слово их было сильное, и поселяло благоговейное к ним уважение и страх растворенный любовью.

Старец о. Амвросий скончался 24 февраля 1871 года. Говорил до последнего и причащался часто. В последний день пришедший иеромонах нашел его остывшим и лежащим с закрытыми глазами, почему сочли его мертвым; но иеромонах, наклонясь, сказал на ухо старцу: - Открой уста! - и о. Амвросий открыл, и его причастили; но лишь проглотил, закрыл опять глаза, и душа его отлетела ко Господу.

СТАРЕЦ О. ВИССАРИОН - КУЦО-ВЛАХ († 1884)

Родился о. Виссарион в 1809 году. На Афон прибыл в 1834 году вместе с родным братом, впоследствии духовник о. Зосима, живший на Катунаках, и поступил в Дионисиатский монастырь, где чрез 3 года получил постриг. Тут он жил 20 лет, а потом, по примеру брата, ушел на безмолвие и жил в разных пещерах. Однажды он поселился в сырой пещере, вроде свода, сделанного в земле для небольшого ключа, текущего из горы вверху Катунак; а когда Лавра узнала об этом, то распорядилась выгнать его, выставляя причину, что козлы и быки пугаются и не могут подходить к водопою, устроенному при пещере, завидев там человека. Потом он жил пониже Ксенофского скита в логе, а когда и оттуда прогнал его монастырь, то выпросил себе место между скитами св. Анной и Новым Скитом в камнях, где и слепил себе калибочку.

Родом о. Виссарион куцо-влах; ростом был весьма высокого, постоянный наряд его был: на низенькую камилавку, в роде скуфейки, накидывал прехуденькую, коротенькую намётку, - короткий, ветхий подрясник, а сверх его куртка с остатком удержавшихся овчинок, привезенная им из мира давным-давно, и которую он не скидал и летом. - Келья его самая маленькая. Рукоделием он был портной, но шил мало. Главное занятие его состояло в чтении, размышлении и умно-сердечной молитве. Знание им Священного и отеческих писаний было обширное.

Посетившие старца русские монахи в 1871 году попросили его вскипятить воду для чая; но оказалось, что кроме маленькой сковороды у него нет ничего. Тогда попросили напоить их духовным питием. Надо было видеть с каким воодушевлением говорил он; басистый его голос, и без того громкий, еще усилился: - Умной молитве, - говорил старец, можно научиться и в монастыре. Дело это нужное, но при опытном руководителе и с самопринуждением, со скорбью, но не оставляя и деятельных подвигов: поста, хождения в храм, поклонов и проч. И во всем надо держать строгое внимание. Хороши порядки в Руссике. Прежде Дионисиат превосходил все монастыри и там были великие подвижники; они и теперь есть, но не те и не столько. Порядки вследствие изгнания мира между некоторыми братиями переменились. Ныне Руссик превосходит с порядками, заведенными игуменом Герасимом и духовником Иеронимом; а потому храните их, и Христос со всеми Ангелами пребудет с вами. Он и теперь живет в вашей обители, только нужно внимание, чтобы Он не удалился. Надо чтобы братия жила в мире и согласии во всяком деле, иначе все разорится, как упали и большие монастыри, и все пойдет на разлад и как бы разольется из сосуда, так что после не соберешь, как бы не трудился кто. - Возьмите в пример семейство, общество, государство: то государство и сильно и крепко, где подданные единодушны и с одинаковою ревностью заботятся об общем благе, забывая или презирая свои личные выгоды; а где нет единодушия, то государство падает. Почему другие монастыри обеднели и упали? - от недостатка единодушия: там игумены сменяют один другого; кто захватил управление, старается покрыть свои насилия и утвердиться покрепче. - Я увещевал много раз многих из старших лиц этих монастырей, чтобы они молились, дабы Господь отдал все священные места на Востоке Русскому Государю; тогда и здесь на Афоне завелся бы порядок, и это необходимо для блага монашества; но они, привязавшись к своим личным интересам, не хотят молиться об этом. Но я им сказал: - Когда так, то слушайте: если вы не хотите молиться так, то хоть молитесь о том, чтобы Господь не дал Русскому Государю это святое место, а мы пустынники возденем руки свои к Богу и будем молиться, дабы Господь благоволил отдать все места православному Государю, и посмотрим чья молитва будет услышана Богом! - Знаю, что грехи наши не допускают чтобы мы находились под мирным и кротким правлением Русского Государя; но может быть умилосердится Господь и внемлет молитвам нашим!

О милостыни старец говорил: - Хорошо поступает Руссик, что раздает милостыню и снабжает неимущих; но то не хорошо, что дает открыто во вратах, потому что многие пустынники, услышав о раздаваемой милостыни, поднимаются и идут получать и для себя, и тем разоряют свое безмолвие. Надо в тайне делать милостыню и рассматривать нуждающихся. Господом дана заповедь, и какая легкая заповедь! - а она первая воспоминается во втором пришествии Его: Приидите благословенные... (Матф. 25, 34). - Еще говорил старец: - Кто носит печаль в сердце по Богу, тот имеет дерзновение к Нему и душа его радуется; а кто имеет успокоение телесное, у того душа скорбит, а тело радуется!

Мы спросили старца: - Бывают ему искушения от людей или от бесов? Он ответил: - От людей нет, а от бесов... но они учители наши - без них и добродетели нельзя совершить!

Старец о. Виссарион скончался в 1884 году.

СТАРЕЦ О. ИОАКИМ - ГРЕК († 1889)

О. Иоаким, в миру Манолий, родился на острове Крите, епархии Сфатья, в селе Каликрате. Здешние жители издревле отличаются смелостью и удальством в грабеже, и считают за славу звание разбойника.

Манолия не учили грамоте, он не знал и молитв, и, обращаясь с сверстниками своими, естественно усваивал себе их пороки, и на 20-м году жизни вступил на путь разбойников. Из желания заслужить имя генерала (по его выражению) их, он не примешивался к шайкам прочих и удалял от себя даже тех, кои приходили к нему с намерением вступить в товарищество. При первоначальных своих действиях, еще как неопытный, он попадался в руки солдат и был заключаем в тюрьмы, откуда находил, однако возможность освобождаться. Когда разбои и грабежи его усилились, правительство сильно стало его преследовать, назначив немалую цену за голову его. Так провел Манолий 15 лет. Благий же Господь, не хотяй, да кто погибнет, видя незлобивое сердце его, увлеченного только обычаем страны, устроил его обращение от погибельного пути. По каким-то обстоятельствам старший брат Манолия попал в тюрьму; об этом передали Манолию. Сжалившись над положением брата и особенно его семейства, он решился лично ходатайствовать за него пред начальством и себя предать вместо его. А так как в селе их были старшины из христиан, то Манолий отнесся к одному из них ночью за советом: предаться ли паше, или уйти куда? Старшина обещался переговорить с каймакамом и, придя, спросил : - Если мы поймаем Манолия, подаришь ли нам его? - Подарю! - отвечал каймакам. Старшина передал Манолию разговор свой и привел его к паше, который в свою очередь, уважая кайма-кама, даровал жизнь Манолию. Приход его удивил и изумил пашу, который долго не верил глазам своим, что это был Манолий, за голову которого назначена значительная сумма, и особенно тому, что он отдавался в руки его добровольно. Паша тронулся до слез и отпустил брата его и тут же предложил Манолию остаться при нем за жалование, на что тот согласился. Оставшись, он служил то паше, то каймакаму попеременно, получая по 60 левов в месяц.

После 4-х лет пашу назначили в Солунь, и Манолий попросил взять его с собой, а через год паше нужно было отправиться на Афон, и с ним вместе поехал и Манолий. Тут на Св. Горе был тогда тот самый каймакам, к которому первоначально явился Манолий, и он просил его остаться в качестве сардара; но Манолий не согласился, считая долгом службы не оставлять пашу в дороге и возвратился в Солунь. Через неделю каймакам прибыл туда и выпросил его у паши как человека крепкого и храброго, подходящего для охраны Св. Горы. Манолий принял это за указание Божие, оставил невесту и поехал с каймакамом.

Целый год Манолий исправно служил на Афоне, обходя монастыри, бывая на праздниках для охраны порядка и проч. с другими сардарами. Потом каймакама назначили на другое место, и он предложил Манолию отправиться вместе с ним, но тот ответил: - Эфенди, позволь мне пожить здесь еще год, мне так хорошо. И каймакам ответил: - Поживи, поживи, - и ухал один. С этого времени начинается перелом в жизни Манолия. В сердце его стал раздаваться сильный зов Божий - отречься от мира и посвятить остальную жизнь покаянию.

В первый год страннической своей жизни Манолий от скуки, или по прежнему своеволию, или не вынося данного ему трудного епитимийного правила, решился уйти с Афона, но лишь только подумал это как почувствовал, что что-то привязывает его к Афону, и это повторялось каждый раз, как только являлось у него желание и решимость оставить Св. Гору. Три года Манолий ходил при каймакаме, но жалования уже не брал, а в четвертый год, проходя скит св. Анны, он остановился там и целый год прожил на кириаконе. Прошло 5 лет от прибытия его на Афон, и время наложенной епитимьи кончалось. Он чувствовал в сердце зов остаться, но еще боролся с этой мыслью. Он даже совсем решился оставить Афон, но это была уже последняя борьба с самим собою. До Хилендарского монастыря он шел с решимостью, чтобы более не возвращаться, но тут почувствовал такое душевное смятение, что не мог ступить дальше, и повернулся назад, раздавая по пути все свои деньги. Дойдя до скита св. Анны, Манолий не пошел дальше. Дикей - Виссарион и прежде знавший его, сострадая духовному бедствию его, не только не стеснял его пребывать там, но оказывал ему всякое участие, и вскоре Господь помог ему обрести желаемое убежище.

За скитом на северо-запад есть в одной скале большая пещера, и это место так понравилось Манолию, что он решил, что если ему уже оставаться, то нигде кроме, как в этой пещере. Взявши благословение у старцев, он поселился в ней, приходя оттуда каждодневно на раннюю литургию. Монашества еще он не принимал, жил там пока мирянином.

Однажды он пришел в церковь перед литургией; тут в притворе собралось несколько братий, которые сказали ему: - Что же ты, Манолий, живешь между нами так. Пора тебе оставить мирскую одежду и облечься в монашескую! - Манолий уклонился от положительного ответа и взошел в церковь, а когда стал на месте, то услышал тихий внутри глас: - Что же ты медлишь, в самом деле, Манолий? Следуй советам старцев. Смотри, ведь ты уже старик, у тебя и борода седая, куда пойдешь? не видишь как промышляет о тебе свв. Иоаким и Анна с Материею Божиею? Смотри как они не пускают тебя, не хотят, чтобы ты удалился с этого места! - Выйдя из храма, Манолий сказал братии: - Я останусь здесь, принимаю ваш совет, только купите мне одежду и назовите меня Анною, дабы и самым именем всегда принадлежать скиту!

Старцы не удивлялись такой простоте Манолия, знавши его прежнюю жизнь, а потому рассказали ему, что этого нельзя, а назовут его Иоакимом. На одежду же старцы сделали между собою складчину: дикей дал 10 левов, другие кто что мог, но сумма эта была недостаточна, почему Манолий отправился по некоторым монастырям попросить помощи, и купил все нужное. Потом его постригли, и так как окончилась его епитимья, то он мог приступить к причащению Св. Таин.

Пещера в которой жил о. Иоаким обширная, высокая, и можно сказать светлая, образовавшаяся в природной скале, но всегда холодная и сырая, тем более что она не защищена от ветра и непогоды. Нет ни дверей, ни окна, при дождях она протекала, а при морозе протекавшие струи воды превращались в лед, а когда снег выпадал на скалах, то попадал и в пещеру и оставался там всегда долее, нежели на открытом месте. Огня он никогда не имел и одежды теплой не носил, а что было на нем - холодный подрясник и ряса, в том ходил и лето и зиму.

Прошло только 5 лет со времени пострижения, но за его решимость и произвольные злострадания Господь даровал ему дар смирения и умиления.

Со времени пострижения он все более и более приходил в страх Божий, и скитские отцы избрали его эклесиархом в гробничную церковь, куда он ежедневно до рассвета приходил и приготовлял все нужное для совершения литургии. После службы он убирал церковь, запирал ее и уходил в свою пещеру, взяв для себя кувшин воды. Будучи безграмотным, он знал наизусть все праздничные тропари и кондаки; но всего замечательнее в нем был дар умиления и слез. Сделавши о. Иоакима эклесиархом, скитские отцы положили между собою давать ему каждый день по хлебу. После литургии он отправлялся в одну из келлий, где получив хлеб и набравши кувшин воды, уходил; на другой день шел в другую и т. д. подряд. Насушенными из этого хлеба сухарями старец угощал всех, кто бы к нему ни зашел. Тотчас же по приходе кого-либо он поспешно доставал воду, наливал ее в ущербленную ченаку и накладывал туда сухарей, положит ложку и, сложа руки на груди, начинал просить, чтобы гость поел, и так умиленно, что будь кто сыт, не отринул бы такого искреннего его усердия.

У него был резной крест, подаренный ему кем-то по приезде его на Афон; на нем изображены с обеих сторон двунадесятые праздники в малом размере. В сквозные прорезы между ними он вложил много кусочков ваты, бравши их со св. мощей в каждом монастыре. По его живой вере от ватки этой разливалось в его пещере предивное благоухание, как от самых св. мощей. Крест этот был единственное его сокровище, которое хранил он в деревянном футляре. Когда кто приходил к нему, он, прежде всего, доставал крест, и предлагал пришедшему помолиться, после чего он просил гостя приложиться к бумажной иконке Божией Матери. Затем предлагал сесть, а сам начинал хлопотать о угощении. При прощании же он непременно срывал травку, которая росла у него между камнями и давал на благословение от свв. Иоакима и Анны и Богородицы.

Он имел вид изможденный, чему, конечно, способствовал образ его жизни. Сам он говорил: - Прежде я ел и мясо и всякие кушанья, пил вино в изобилии, молоко же не хлебал ложкою, а пил, вместо воды, через край горшка, - а теперь Господь даровал мне эту воду и хлеб, и я нахожу, что это слаще всего, что я ел и пил в мире! Пустыня удивительно, как услаждает хлеб; дает ему особенный вкус, особенную сладость! Слава Тебе, Господи! Слава Тебе Господи! Как милостив Господь и какие Его дарования!

Он не стеснялся утвердительно отвечать на вопрос: - Отче, ты был Манолий разбойник? - Да, я самый, - я! Это чудо милосердия Божия, - чудо! У меня никогда не было и думки быть монахом, а смотрите, что сделал Господь! Турок, турок привез меня сюда! Чудо, чудо милосердие Божие!

В пещере у него ничего не было. На сыром, природою постланном полу, в углу, положено несколько старых досок, на которых он покоил преутружденное тело, постилая остаток шерстяного мешка. А чем наполнял длинные ночи в пещере, не зажигая огня, не зная грамоты и не занимаясь рукоделием? Найдя где-то две брошенных пустых тыквы, он положил в одну из них мелких камешков, а около нее поставил другую тыкву, полагая за каждым камешком земной поклон с молитвою Иисусовою. Эти камешки заменяли ему четки.

В прежнее время кое-кто, сжалившись над его бедностью, давал ему или рубашку или другую одежду, но он все это через малое время относил какому-нибудь пустыннику, или же полагал на дорогу по которой ходят одни пустынники, поступая так же и с деньгами, если кто давал их. Видя, что он не носил эти вещи, спрашивали у него: где же они, о. Иоаким неопределенно говорил, как бы не зная: - я оставил в пещере, но кто-то видно в отсутствие мое взял! - После этого, узнавши его обычай, перестали давать ему; но надо заметить, что впоследствии он крайне нуждался в теплой одежде: пронзительный холод пещеры, сырость, а вместе и изможденное старческое тело оказали свое влияние на его здоровье, и он сам уже просил теплый подрясник, рясу и крепкие башмаки.

Деятельные подвиги его, кроме поклонов, заключались в том, что он по ночам очищал дорожки от камней, углаждая путь для всех кто ходит теми тропинками. Извилистые тропинки тянутся часто по сыпучему над крутым обрывом спуску, вследствие чего собрать с дорожки камень начисто невозможно, но трудолюбец собирал если не все, то хоть мешавшие ходить по тропинке, и из них же делал тропинку более ровною. Там же где часто насыпался камень на дорожку, почему и невозможно было ее угладить, старец повыше дорожки устроил из камней стены (бизюли), иногда одна за другой несколько над одним местом дорожки, чтобы задерживать камни. Главная мысль подвижника была та, чтобы не дать себе ослабы, а вместе по чувству искренней любви к отцам, облегчить им путь, чтобы они не затруднялись в хождении.

Обычай древний на Св. Горе на перепутьях и поворотах ставить кресты, чтобы пешеходы по ним знали, где нужно им свернуть и в какую сторону. В скиту св. Анны, по причине скалистой местности, дорожки разветвляются во множестве, - в каждое дальнее место, даже в каждую почти келью ведет своя дорожка. Местные жители привыкли к ним, но пешеходы других мест затрудняются нередко по причине множества пересекающих одна другую дорожек. О. Иоаким на каждом перекрестке и нужном повороте поставил кресты, утвердив их каменной каймой, довольно изящной. Таким рукоделием своим он значительно облегчил дорогу для ходящих там.

Пещера его расположена так: пустота мрамора образовалась продольная с севера на юг, - вход в нее с юго-запада; к входу ведет узенькая тропинка из скита с обходом. К востоку возвышается одна над другою скалы, к югу пещера заслонена склоном горы, а на севере - обрыв. Со стороны обрыва выложена стена из камней для защиты пещеры от снега, который без этой стенки наполнил бы ее в зимнее время, что однажды и случилось, так что старца из под снега откопали другие. Впрочем стена эта не окончена, по причине высоты, на которую без подмостков нельзя было втаскивать камни, а потому над этой стеной остается большая отдушина, накрытая сверху нависшею над обрывом скалою и образующая род огромного слухового окна. При этой стене у старца наложены были доски, где он иногда отдыхал. При входе в пещеру он разобрал камни и натаскал земли, на которой посеял шалфей, васильки и еще какую-то пахучую травку, которую и раздавал на благословение приходящим. По пути в пещеру кое-где в расщелины камней повтыкал или виноградные лозы, или миндальные деревца, и утешался, видя их зеленеющими.

Раз, в разговоре спросили о. Иоакима: - Не вредно ли ему в такой сырой пещере и не боится ли он простуды? Он отвечал: - Чего же бояться? Если взять за одну руку св. Анну, которая держит руку Владычицы, то какая опора, какая крепость, какая надежда. Боязнь от врага, а мужество и радость от Господа и Божией Матери. Когда воины идут на брань, то вначале, точно, как бы имеют страх; но восприняв мужество и начавши брань, укрепляются в мужестве и одолевают врага. Тогда они получают награды, их делают капитанами и проч. Так и монаху должно быть. Слава Тебе, Боже, сколько дарований дал мне, Господь мой мне грешному. Я был разбойник, блудник, преступник всех заповедей Господних, а какими дарованиями наградил меня Господь. Какое у меня может быть лучше место жительства? я не знаю как мне и благодарить Господа и Пречистую Его Матерь за эту пещеру. Не раз являлась у меня после пострижения мысль походить по монастырям, помолиться перед св. мощами и чудотворными иконами, но как только взгляну на свою пещеру, то никак не могу расстаться с ней. Помысел тут же начинал говорить мне: Куда же ты пойдешь? Чего у тебя нет? Одежда у тебя есть, ты и не ходил за ней, тебе ее сюда принесли. Хлеб отцы дают, сиди на месте. Я как бы связанный, так и остаюсь, не могу пойти от пещеры кроме как в скит на литургию. Господь такую мне дает сладость в этой пещере, что если бы отдавали мне весь Афон, не мог бы пойти отсюда. - Что же, старец, - спросили мы, - не холодно ли тебе? - Он отвечал: - Бывает, что и руки и ноги замерзают, так скорчит их, что и протянуть не можешь; но когда пройдет это, то чувствуешь себя в 7 раз здоровее, чем каким был до этого. Я вам скажу, братья, на Афоне говорят, что тут воздух вредный и вода, текущая по мрамору, и боятся этого. Страх от врага. Если Матерь Божия, Царица всей вселенной, а это дом Ее, и если Она промышляет о всем мире, то, конечно, несравненно более о Своем доме, то чего нам бояться? Для того, чтобы понять щедроты Божии, я не сделал и двери в пещеру; Она, Царица Небесная - Заступница всех, то как же нам то сомневаться? Да, страх от врага. Если переменить рубашку для того, чтобы она высохла, то ничего; а если страха ради, чтобы не простудиться, то никогда не верьте этому, потому что мы должны иметь веру ко Господу и Божией Матери и свв. Иоакиму и Анне, а не к переменяемой рубашке. Вот игумен св. Павла два раза приходил сюда и просил перейти к ним в монастырь, обещаясь дать все, что мне нужно, но я не могу. Потому одежда приходит ко мне сюда, башмаки тоже, хлеб есть, воды - слава Богу. Какое оправдание принесу, если пойду? Монах должен показать храбрость и мужество так, как на войне христиане с турками: из них выходят только храбрые победителями. Если бы они прежде не утвердили себя в решимости идти совершенно на смерть, то не могли бы иметь храбрости и мужества, не могли бы быть победителями и не сделались бы капитанами и генералами в награду. Так и монах в своем делании должен показать своего рода храбрость и мужество и, прежде всего, утвердиться на одном месте и хранить себя строго.

- Однажды, - продолжал он, - в феврале месяце мне пожелалось взойти на вершину Афона и спросил некоего монаха о дороге туда, но он так меня напугал , что я совершенно пришел в недоумение. Он говорил, что там и летом бывать опасно для здоровья от сильного холода, а зимой никто и не ходит. Но после я подумал в себе: Как это можно? Место это - Святая Святых. Возможно ли там повредиться, а тем более пропасть? Я, расспросивши дорогу у Хаджи-Георгия, пошел. С закатом солнца я добрался до вершины, взошел в находящуюся там церковь. В ней был лед, но лечь усомнился. Помысел сомнения зародился во мне, как бы в самом деле не повредиться? Но тут же пришла мысль: Возможно ли? Здесь ведь Святая Святых. Ночью руки и ноги мои озябли крепко, но к утру я ощутил себя в 7 раз здоровее, чем когда пришел туда, и мог уже хоть 3 дня пребывать там. До сего времени я носил куртку, а после этого совершенно оставил ее. С тех пор я не стал уже бояться никаких страхований, зная, что страх от врага и от недостатка веры.

- Когда у меня есть одна вещь и дают такую же другую, то я одну отдаю, чтобы двух одинаковых не иметь, потому что я был разбойник, блудник и великий грешник, не могу иметь двух пар башмаков, двух рубашек или другого чего из одежды! - О получении милостыни старец говорил: - Я положил себе за правило никуда не ходить и ни у кого не просить, но если кто приносит ко мне, не отказываюсь принять и употребляю на поправку общей дороги, или на возобновление развалившийся бизюли больше же на неугасимую лампаду в гробничную церковь, а также прошу иеромонаха отслужить литургию. Но если бы случилось большое пожертвование, то я взял бы на себя весь расход гробничной церкви, т.е. просфоры, вино, масло, воск, ладан и проч. После сего старец Иоаким встал и принес показать 2 хлебца, рассказывая, что кто-то ныне дал ему эти и, показывая, воскликнул: - Чего мне еще? Слава Тебе, Господи! Пресвятая дает мне хлеб, чего же мне еще? Она всем меня снабжает!

- Вы не думайте, чтобы я исполнял что-нибудь монашеское. Сижу я здесь и пребываю в одном осуждении, чревообъядении и сне. Хоть рыбы и не хочу, но хлеба ем очень много, - а при всем том надеюсь на щедроты Божии, на покров Матери Божией, на свв. Иоакима и Анну, хотя я и недостоин!

Попущением Божиим и со старцем Иоакимом случилось подобное тому, что было с преп. Антонием. Враг нанес ему великое озлобление: после поправления дорожек накануне какого-то праздника, он шел ко всенощному бдению на кириакон. Вдруг явилось множество бесов, которые схватили его и бросили вниз по крутому косогору к морю. Старец, перевертываясь, летел вниз и когда на ровном месте останавливался, то бесы снова схватывали и опять бросали далее, и таким образом, несколько раз перебрасываемый бесами по зубцам камней и через кусты, он докатился к самому морю. К великому удивлению он не потерпел никакого вреда. Скитские отцы начали уже собираться в кириакон. Не видя о. Иоакима и зная, что он всегда первый являлся в церковь, удивились и подумали: а жив ли о. Иоаким? и пошли осведомиться. В пещере не был, и стали искать повсюду, и наконец по голосу нашли его у берега моря. Потом решили собором не пускать его более в пещеру, и дали ему приют при гробничной церкви.

Перед праздником Рождества Христова 1888 года старец заболел, слег в постель и ничего не ел. От сего времени и до самой кончины он пробыл без всякой пищи, разве когда какой глоток воды вливали ему в уста. Голос его хотя и ослабел, но он еще мог говорить, и хотя с трудом, но можно было разбирать его слова. Наконец наступил четверток Светлой седмицы, канун храмового праздника его церкви во имя Живоносного Источника. Уже солнце приближалось к краю горизонта, еще минута, и оно совсем готово было спрятаться за него. Вдруг о. Иоаким воскликнул громким голосом: - Владычица моя, Владычица моя! - и с теми словами испустил свой дух в руки Господа своего, Которого так крепко возлюбил.

Старец Иоаким скончался около 80 лет от роду, прожив на Афоне более 25 лет.

СТАРЕЦ О. ЕВФИМИЙ - ГРЕК († 1866)

О старце о. Евфимии, к которому за советами обращались о. Антипа (валаамский) и игумен Нифонт, последний как его духовный сын по пострижению, подробных сведений не имеем. Узнали лишь следующее.

(Из записок о. Пантелеймона): Старец о. Евфимий был родом грек и родился в 1780 году на острове Имбро. В миру некоторое время служил учителем, но не будучи обременен супружескими узами, он рано стал помышлять о спасении души и решил вступить в монашество. Достигнув 30-летнего возраста, он отправился на Афон, и здесь поселился в скиту св. Анны у одного старца. По отзыву о. Нифонта в скиту он был как столп и опора.

За год до отхода в вечность, старец о. Евфимий был очень болен. Все имевшие с ним духовное общение приходили прощаться. Готовясь умереть, он как опытный подвижник говорил на прощание пришедшим: - Отцы, тщитесь всегда приготовляться, дабы к этому часу не быть не готовым, ибо тогда уже ничего не можем сделать! - Говорил же это с таким воодушевлением, что все были тронуты и, видя с какою твердостью он вступает во врата смерти, получили великую пользу. Но от этой болезни старец не умер, а совершенно выздоровел. При жизни ему было откровение об умирающих, известное некоторым старцам. О важности того часа, когда душа исходит из тела, старец говорил так: - Если кто услышит об отшедшей душе, то где бы он ни был и чем бы ни занимался, пусть оставит все и молится об умершем. Хотя бы и сам крайне нуждался в молитвах других, хотя бы и правила своего еще не выполнил, но в этот час пусть забудет себя и всякое дело и молится о почившем!

Старец о. Евфимий имел особую любовь к Молдавскому скиту. Не находя возможности часто видеться со старцем, игумен Нифонт долго просил его переселиться к нему в скит, но о. Евфимий не соглашался, не желая оставить своего безмолвия. Бог же видя искреннее усердие о. Нифонта и его братства, промышлением Своим устроил по их желанию. Игумен пригласил старца на освящение скитского храма. Старец отправился совершенно здоровым. Везде ходил по скиту, смотрел новые строения, бывал на всех службах и в трапезе, и через два дня он приобщился Св. Таин. После сего, придя в келью он находился в несказанной радости, от избытка которой начал петь тропари и стихиры, что показалось другим весьма необычным. Среди самого пения, старец предал дух свой Господу. Бывшие при этом думали про себя: какой странный у старца обычай петь вслух; а лишь он смолк, оглянувшись увидали, что старец уже скончался с выражением великой радости на лице.

Когда потом мы посетили келью Рождества Богородицы в скиту св. Анны, где жил старец Евфимий, мы просили его учеников, чтобы сказали что-нибудь из наставлений его, те со скорбью отвечали, что не могут передать этого, особенно с той силою и убедительностью, как говорил он: - О, если бы вы застали его при жизни и от него самого услышали слово. Нам нельзя его слов передать, ибо они имели благодатную силу и проникали в глубину души!

СТАРЕЦ О. ФЕОФИЛ "АГИЯ ПСИХИ" - ГРЕК († 1870)

О. Феофила в миру звали Феодоритом. Родился он в 1777 году и по ремеслу был столяром, но больше он участвовал в судебных делах; какое бы дело у христиан с турками не случалось, всегда приглашали его, ибо турецкий язык он знал в совершенстве. Но познав суету, он прибыл на Афон и поступил в Руссик. Это было около 1800 года при игумене Савве, когда хотели приступать к копанию фундамента под здание нового монастыря при море. - Из Руссика Феодорит поступил к старцу в скит Кавсокалив, где жил 6 лет, а во время греческого восстания он уже жил в Новом скиту, где постригся в мантию с именем Феодосия. В схиму же постриг его духовник скита св. Анны, Иоасаф, наименовав его Феофилом.

Владея турецким языком, он и тут с успехом ходатайствовал перед турками за многих монахов, освобождая кого от смерти, кого от беды, поставляя не редко собственную спину за тех, о ком ходатайствовал. Видя его добровольное страдание, многие турки говорили: - Зачем он заступается за виновных, достойных наказания? - и советовали ему удалиться со Св. Горы. Но вольный страстотерпец готов был за ближних своих и живот свой положить. И в Солуне он заступался за афонских монахов, и многих выручал из заключения.

Имя "Агия Психи" он получил от скитян за необычайную доброту его и всеобъемлющую любовь ко всем. Его никак иначе не именовали, и многие даже не знали его настоящего имени.

От побоев турецких он стал совсем калекой: рука была перебита, спина избита и все тело изранено. Также спас он многих мальчиков от насилия турок, из коих один впоследствии был игуменом в Кутлумуше.

Во время греческого восстания у немногих оставшихся скитян было оскудение во всем и во первых в хлебе. Тогда питались каштанами и травою. В одно время приезжал чинов-ник от солунского паши, и "Агия Психи" сказал ему: - Доложи паше, что мы с голода умираем, - и вашим солдатам есть нечего; пусть пришлет пшеницы! - и с того времени паша стал присылать хлеб.

Все боялись турок вследствие их жестокости, но "Агия Психи" имел особое к ним дерзновение и смело заступался за всех. Турки много раз уступали ему, но иногда и хорошенько его избивали. Когда паша узнал, что на Афоне осталось много мальчиков, он повелел забрать их; и забирали кого попало: и послушников и мирских - около 300 душ, которых и потурчили в Солуне. "Агия Психи" был там тогда и увидел их пред совершением над ними басурманского обряда. Он сказал паше: - Зачем ты забрал мальчиков? - Тот отвечал: - Наш пророк Магомет повелел, если какой христианский мальчик будет близ вас, то увещевайте его благими словами принять веру свою; а если мальчик будет из пленных, то это сделайте насильно! - Вот как наш пророк заботится о распространении нашей веры! - Ваш пророк ведет вас во ад, а вы слушаете его! - возразил о. Феофил. При этом один турок тотчас хотел убить его; но вдруг остановился и сказал: - Убить тебя надо, но нам жаль тебя и оставляем тебе жизнь; только ты оставь свое ходатайство за этих мальчиков!

Когда заключили в тюрьму в Солуни депутатов Афонских и других монахов, в том числе были 2 иеромонаха из Нового Скита - Иосиф и Герасим, то братия просили о. Феофила, чтобы он сходил в Солунь и попросил об их освобождении. Потерпев много на Афоне от турок, так что однажды даже выстрелили в него с досады, он не хотел было идти; но вспомня как страдают пленные, не мог удержаться, и от сострадания отправился туда. У паши он упросил отпустить двух этих иеромонахов; но когда пришли освобождать их, то многие другие там же заключенные стали со слезами просить о. Феофила, чтобы походатайствовал и об их освобождении, кланяясь ему в ноги и лобызая то место, где он стоял, называя его отцом и благодетелем. Бедственное положение их, их горькие слезы глубоко тронули его, и не смотря на всю трудность этого поручения, он отправился снова к паше. Господь ему помог, и паша тут же отпустил еще 23 человека.

Однажды на Афоне Биле-паша при других спросил "Агия Психи": - За кого вы почитаете нашего пророка Магомета?

- Мы с ним дела не имеем, вы его знаете!

- А за кого вы Христа считаете?

- Иисуса Христа мы никак не считаем, а как Он есть: Бог истинный, сотворивший небо и землю, ангелов и человеков, море и все что мы видим своими глазами! - При этих словах с пашою сделалось что-то вроде обморока: он упал как помешанный. "Агия Психи" испугался, и скрестив на груди руки, ожидал неминуемой смерти. Бывший тут же сотник на коне выхватил меч и хотел сразить "Агия Психи", но в это время паша стал подниматься, и это отвлекло внимание сотника, который соскочил с коня и спросил у паши: - Что с тобою случилось? зачем вступаешь в такой разговор, когда чувствуешь себя бессильным? - Паша отвечал: - Я говорил со многими греками, но ни от кого таких слов не слыхал; это какой-то особый человек!

Можно бы было предполагать, что по окончании турецкого пребывания на Афоне, все получившие помощь от "Агия Психи", поспешат обеспечить его во всем до конца жизни. Вышло, однако, не так. Когда спросили его, зачем он живет в такой нищете, он объяснил это тем, что при восстании большая часть монахов разъехались в разные стороны и мало кто возвратился, а освобожденные им перемерли. Сам же он, имя калибу в Новом Скиту и делая рукоделие, почти никуда не ходит и, естественно, мало кто его знает.

В последнее время отняли у него и самую калибку. Это было вот по какому случаю: Когда скиты судились с монастырями за подать и пошли с прошением к патриарху с разъяснением дела, среди подписей старцев Нового Скита подпись "Агия Психи" была первая. Когда узнал об этом монастырь св. Павла, то продали его калибку и он остался ни с чем. Господь внушил принять в нем участие старцу кельи св. Иоанна Богослова о. Мелетию, и он дал ему приют в своей кельи и успокоил как родного старца, за что "Агия Психи" глубоко был ему благодарен.

Скончался старец в 1870 году.

СТАРЕЦ О. АВВАКУМ - ГРЕК († 1875)

О. Аввакум, как помнит, прибыл на Афон 15-ти лет около 1790 года, но в монашество не поступил, а был лодочником сначала в Руссике, а потом перешел в Дионисиат, где жил до восстания греческого. Когда большая часть обитателей Афона спешили укрыться от турок, уехал и о. Аввакум на родину, на остров Скопелос, где и пробыл все смутное время. Там же он принял постриг от Каракальского игумена Николая. Возвратясь на Афон, он долго жил бесприютным по разным местам пока, наконец, сжалились над ним старцы Нового Скита, давшие ему помещение при гробнице в малой калибке, и теперь он считал себя успокоенным, хотя жил в сущем хлеве. Удивительно, как он проживал в такой темной, холодной, задымленной кельи особенно зимой, когда и Летом нужно было ему согреваться на жгучем солнце; но он уверял, что не зябнет и ему всегда тепло. Видимо, что кроме одежды его, худой и ветхой, как он сам, он еще одевался обычной у подвижников одеждою терпения.

Снисходя к его старости, скитяне давали ему по хлебцу, и он довольствовался таким сухоядением десятки лет. - Надо же, - говорил он, - приготовиться туда - как явиться пред Господа; а здесь ничего не нужно; не ныне, завтра умрем и все останется, а вечность не изменяется. Туда нужно быть готовым!

При вопросе о его убогой кельи, он говорил: - Я думал было приобрести с помощью добрых людей себе калибку, но раздумал; на что оно? Умру скоро, и здесь вот у меня приют хорош!

Скончался старец о. Аввакум в 1875 году от роду около 100 лет.

СТАРЕЦ О. ПАИСИЙ - ГРЕК († 1876)

О. Паисий родился в 1799-м году, и на Афон прибыл 17-летним. В скиту св. Анны он жил 30 лет, сначала при старце, а потом один. Туда приехал к нему племянник, который упросил старца перейти в Новый Скит, - место более сносное для трудовой жизни, и они поселились в кельи Успения Божией Матери, где племянник был пострижен с именем Кирилла. С ним он прожил 30 лет.

Рукоделием их было вязание камилавок и резание больших ложек. Однажды один русский монах зашел к ним и застал их на работе. Море подмыло стенку, она завалилась, и они клали ее снова, чтобы удержать землю, которую всякий дождь мог сносить в море. Когда он позвал их, то они поспешили придти, и прежде других пришел сам старец с легкостью юноши. Он был в таком наряде, что пришелец изумился, и подав полунагому старцу немного денег, взял с него слово, что он купит себе другую одежду.

Из рассказов о. Паисия: Перед приходом турок на Афон монастырь св. Павла совершенно опустел. Уезжая, старцы просили скитян присмотреть монастырь, обещаясь, что если отцы сделают что-нибудь в пользу монастыря, то по уходе турок монастырь освободит весь скит от дани, в чем дали скитянам расписку.

Во все время пребывания турок отцы служили им и в скиту и в монастыре и платили дань по 30 левов в месяц на каждого турка. Трудно и бедственно было, и в то же время они вязали фески и продавали, чтобы платить дань. Ели сухой хлеб, и то не пшеничный, а кукурузный или ячменный.

По окончании смутного времени, когда вернулись монастырские отцы, то спросили у скитян как они жили. Затем повторили свои обещания, только просили свою бумагу. Те без всякого сомнения вручили им ее. Через малое время монастырь наложил на скит дань гораздо большую, чем брали прежде. Скитяне думали было сослаться на их обещание, приводя и свои страдания и плату туркам дани за монастырь. Те отвечали: - А вы зачем платили? Зачем тут остались? Мы вот уехали и не платили, то и вы так бы сделали.

После такой благодарности скитянам говорить осталось нечего, и как зависимые от монастыря они должны были повиноваться. У них хранились за 10 лет расписки за уплату дани; эти расписки они взяли в Константинополь когда судились скиты с монастырями, но там на это не обратили внимания.

Скончался старец о. Паисий в 1876-м году.

СТАРЕЦ О. ГЕРАСИМ - ГРЕК († 1880)

О. Герасим прибыл на Афон вскоре по окончании греческого восстания и поступил в монастырь св. Павла, где прожил 30 лет. Потом он испросил благословение у игумена на уединенную жизнь и поселился в калибке повыше Нового Скита.

Калибка его имела высокий забор с калиткой, при которой всегда стоял крест в знак того, что его нет дома; это для того, чтобы не нарушали его безмолвия. Для знавших его была протянута веревочка к привязанному в кельи колокольчику. Кто вызывал его посредством его, к тому он выходил, как пришедшему за каким-нибудь нужным духовным делом.

При выходе из монастыря он сделал вклад в 2000 левов, за которые монастырь обязался пожизненно давать ему сухари. По началу давали радушно и еще из одежды и обуви, но после и сухари давали с стеснением.

Рукоделие его было небольшое: изредка делал четки и отдавал их одному монаху для продажи в Карее, но сам он никуда не выходил и ни у кого не просил, почему жил стесненно.

На предложенные старцу вопросы он говорил: - Бывает время, что так бы и летел на небо; но бывает, что несколько часов накрывает такая печаль, что не знаешь куда деваться. В это время не можешь ни спать, ни молиться, ни читать, ни сидеть на месте, ни кушать, ни беседовать с кем. Такие часы очень тяжки и совершенно необъяснимы для того, кто сам не испытал этого.

- Иной раз бывает, что все члены болят так, что не можешь встать на молитву; но если в это время понудишь себя немного, то все это исчезает бесследно. Особенно если в это время прибегнешь к Матери Божией, то скоро ощущаешь помощь. Она всегда помогает. При расслаблении или случающейся такой боли членов нужна совершеннейшая решимость - до смерти, иначе не победишь. Живя одиноко, не смотришь уже ни на что: пришло время вечерни или другого молитвенного правила, то что бы ни было, станешь с решимостью полною - Господь помогает.

Гостям хотелось вызвать его на более откровенный разговор о плодах его безмолвия; но он только поддакивал, а сам от прямой беседы уклонялся.

Старец, - говорили мы, - не трудно ли для проходящих безмолвную жизнь как ты, в таком месте, где нет вблизи проходящих ее, так как всем необходима взаимная откровенность и проверка своих действий?

Старец отвечал: - Да, трудно; но я хожу к о. Виссариону, живущему выше скита и с ним беседую; а исповедуюсь у здешнего скитского духовника Евфимия. - Но он, ведь, не знает сего делания? Старец отвечал: - Не знает, но откровение помыслов нужно, а для духовной беседы хожу к Виссариону.

- Бываемые у безмолвников изменения не у всех одинаковы. Св. Исаак Сирин пишет, что оно попускается только тонкоумным и простирающимся к видению. Он советует, что если видишь себя совершенно объятым таким состоянием, так что решительно не в силах ничего сделать, как мною было сказано, то укутай свою голову мантией и ложись спать пока пройдет этот час. Состояние это, испытывающая его душа, не может никому объяснить. Если сравнить с этим состоянием все труды и подвиги, и другое что-либо, то все это окажется весьма малым или ничего не значит. Впрочем, чем более попускается на человека подобное испытание, тем более он приходит в преуспеяние, и ему уготовляются великие дары Божии. - У св. Исаака Сирина сказано еще, что подобное искушение бывает никак не более часу, - иначе бы душа погибла. Но после этого бывает благое изменение: человека посещает такая радость, что душа его пропитывается несказанным блаженством, как в сражениях бывает на войне, когда кто увидит, что дело его идет вперед, бросается, как бы победить всех своих врагов, не видя перед собою никаких препятствий, останавливающих его: он вкушает тогда горечь смертельного яда, а враги стараются неожиданно напасть на него. О, что бывает тогда? В душе его возгорается неукротимая ревность отомстить этим врагам не взирая ни на что!

Старец о. Герасим, добрый воин Христов, скончался в 1880 году.

ДУХОВНИК О. НЕОФИТ - ГРЕК († 1872)

О. Неофит прибыл на Афон в 1809 году 37 лет от роду и поступил в Есфигменский монастырь, где жил 10 лет. Пожелавши потом совершенного безмолвия, он удалился в пустыню, поселясь под Афоном, где жил 20 лет. Поначалу поселился он на самой вершине Афона и думал, что может там жить, но не вынес суровой зимы. Оттуда спустился ниже, ходил по пещерам и, наконец, поселился в кельи свв. Архангелов в скиту Малой Анны. Здесь прожил 10 лет. По собственному его сознанию: там хорошо пребывал и питался духовными плодами уединенного безмолвия. Отсюда взят был на игуменство в Григориатский монастырь.

Однажды спросили его, по какой причине вышел из Есфигмена? - Оттуда удалился я потому, что меня за послушание посылали в мир; а выезжая я чувствовал, что повреждаюсь. Если бы не это, то и теперь бы жил в общежитии. Там хорошо и меньше брани, а в пустыне нужно бороться с более яростными врагами!

Монастырем он управлял 10 лет; но там, как и раньше, по обстоятельствам монастыря, необходимо было выезжать в мир, и это, как и еще некое нестроение в братстве, заставили старца оставить игуменство.

- Впрочем, - говорил старец, - я от юности имел желание к пустынной жизни, и это влечение имело свой перевес. Я удалился опять в скит св. Анны, где прожил 6 лет; но найдя, что телесные силы мои не соответствуют духовному моему влечению жить в том скиту, где нужно от берега носить на своих плечах всякие необходимые вещи, то перешел в Новый Скит в келью св. Харалампия, где живу с 1855 года.

В подвижнической жизни он был замечательный старец. К нему с полною доверенностью относились за советами.

По переходе из Григориата он имел средства достаточные для того, чтобы содержать себя, но в одно время, когда он уходил в кириакон на бдение, кто то из мирских украл у него все, что было у него. Это вынудило его послать своего ученика Матфея по монастырям просить милостыню. С тех пор он терпел недостаток и между прочим говорил: - Жизнь в пустыне не без стеснения и не без лишений.

На вопрос посетившего его монаха он отвечал: - И в обители можно держаться внимательной жизни, только необходимо иметь опытного духовного руководителя, а с другими общения иметь как можно меньше, да и то с изведанными.

Столетний старец скончался в 1872 году.

СТАРЕЦ О. АНФИМ - БОЛГАРИН († 1867)

О. Анфим родился в городе Софии и в мире был священником. По смерти жены своей, последовавшей около 1830 года, он удалился на Св. Гору, где вначале поселился в монастыре Симоно-Петре, и там принял монашество. С 1841 года он начал юродствовать, но по какой причине он решился проходить такой опасный и многотрудный путь духовной жизни, это осталось неизвестным. О. Анфим любил монастырь св. Пантелеймона, любил слушать русскую службу, а потому часто приходил в Руссик, а иногда и проживал в нем по неделе, и даже более. Любимый приют его был на паперти церковной.

О. Анфим всегда старался скрывать свою внутреннюю жизнь, показывая себя неразумным, часто говорил несвязанно, как бы бессмысленно, а иногда без церемоний и побранивался. Когда же замечал, что начинают понимать притчи его и изъявлять ему почтение, тогда, бывало, с намерением наговорит много смешного и уйдет в пустыню и безмолвствует там месяца 2 или 3, или скитается по вертепам и пропастям Афона, а потом опять придет в монастырь.

С самого начала его юродства, некоторые в Руссике обратили на него свое внимание и строго следили за образом его жизни. Он не вдруг начал проходить этот путь, но постепенно. Начавши юродствовать, лет 5 он носил обыкновенную одежду, не отказывался от общей трапезы и не скрывался долго в уединении. Но потом, время от времени, он как бы укреплялся и возрастал в самоотвержении, мало-помалу изменял одежду, начал носить худую, а потом и эту пренебрег, стал ходить полунагой, в суконном мешке, прорезав дыры для головы и для рук, и таким образом ходил везде; а после он мешок свой расшил и просто носил его на плечах, и потому его прозвали "чувальником" (от "чувал" - мешок). А в пустыне он и этого лишал себя и ходил вовсе без одежды.

Многие получали духовную пользу от него, смотря на сверхъестественное его терпение, а некоторые соблазнялись, считая его безумным. Он многих назидал, исправлял, ободрял и обличал. Касательно жизни своей он был скрытен; очень немногие пользовались его откровенностью; но многие знали, что он имел высокий дар прозорливости.

В последние годы своей жизни он хотя и нередко приходил в Руссик, но внутрь монастыря не всегда входил, разве когда уже понудят его убедительною просьбою; а постоянный приют его был за монастырем в кухне или в трапезе работников, где он в холодное время обогревался и подкреплялся пищею. Монаху, служившему там в должности трапезного, поручено было от настоятеля принимать старца и покоить его. Монах этот, с должным усердием исполняя это служение, приобрел у о. Анфима особенное доверие и мог узнать отчасти сокровенные его подвиги. О. Анфим имел от Бога великий дар - продолжительно поститься, что он хотя и скрывал тщательно от всех, но иногда, по обстоятельствам, без намерения и как бы нехотя, открывал свои подвиги и благодатные дарования, коих был сподоблен. Так, однажды, в Петров пост, старец пришел в Руссик очень изнуренный; монах служивший ему принял его с радостью и предложил ему трапезу. Старец начал есть, а монах ходил по трапезе взад и вперед, изредка посматривая на него. Старец, как бы не обращая на него внимания, продолжал есть более обыкновенного; это соблазнило трапезного монаха, он начал мысленно осуждать старца за то, что такой сухой и изможденный монах так много ест! Смутившись от таких помыслов, он с досадою ушел из трапезы. Старец, окончив обед, вышел из трапезы и сел у дверей ее. Увидев соблазнившегося приятеля своего, он пригласил и его сесть и, взяв его за руку, спросил: - Ты брат знаешь ли что значит смиренномудрие? - Монах, по скромности, отвечал ему: - Не знаю! - Тогда старец сказал ему: - Смиренномудрие в том состоит, чтобы не осуждать никого, а самого себя считать хуже всех. Вот ты сейчас соблазнился и осудил меня, что я много ел; а того не знаешь, сколько дней я не ел?

Вспомни, когда я у тебя был и ел. Монах отвечал ему: - Помню, отче, что ты был у нас в Вербное Воскресение, а с тех пор я не видел тебя. Старец сказал ему: - Видишь ли сколько дней я не ел? А ты еще осудил меня, что я много ел. Брате, Божии дарования различны; всякому дано что-нибудь от Бога. Вот мне Бог дал силу терпеть голод и стужу. Можешь ли ты стерпеть, сколько я терплю? Попытайся, сними с себя одежду, и обнаженным пройди со мной хоть до соседнего монастыря. Вот ты хоть певец, а как поешь Богу? Мысли твои находятся более на стороне, в рассеянности, а послушай как я буду петь. Старец, подняв руки к небу, с крепким стенанием запел "Аллилуйя", и слезы ручьем полились из глаз его. Трапезный пришел в ужас и заплакал. Потом старец сказал ему: - Вот, брате, не осуждай никого, ибо ты не знаешь, кому какое дано дарование, а себе больше внимай. Брат поклонился старцу и попросил у него прощения. С того времени старец сделался откровеннее со своим приятелем.

Другой брат однажды соблазнился поступками старца и сказал в душе своей: - Какой он прозорливый? Разве прозорливые так много едят? Старец, прозревая его мысли, подозвал его к себе и сказал: - Ты, брате, хочешь быть монахом, а мысли твои все в России; ты пойдешь туда, исполнишь свое желание. но опять возвратишься назад, и тогда духовник удостоит тебя монашества. Слова старца исполнились во всей точности. Названный брат смутился помыслами и, оставив обитель, отправился в Россию, но через год опять возвратился на Афон, и удостоился пострижения в монахи.

Служивший старцу монах, имел к нему великое уважение, как к святому; но в то же время боялся высказать ему свои чувства признательности, зная, что он не любил похвалы. Однажды трапезный принял пришедшего к нему старца, посадил его и предложил ему трапезу, а сам из уважения к нему не хотел сесть рядом; но, чтобы не дать заметить этого стал ходить взад и вперед по трапезе. Старец молча ел и с улыбкою поглядывал на ходящего взад и вперед брата. По окончании трапезы, о. Анфим, встав из-за стола, сказал: - Добре, добре, брате, стой; Господь да поможет и укрепит тебя. Один из иеромонахов рассказывал, что, соскучившись по отечеству, он однажды принял мысль оставить Св. Гору. Когда он об этом думал, вдруг вошел в келью о. Анфим, чего прежде не бывало, и сказал ему: - Божия Матерь послала меня сказать тебе, попе, чтобы ты не ходил в Россию, а если выйдешь из пустыни в мир, то впадешь в грех.

В одно время о. Анфим безмолвствовал на высотах Афона довольно долго. Брат служивший ему, привыкши утешаться беседами его, не видя его долгое время соскучился по нем и молил Бога, чтобы Он внушил старцу придти к нему для духовного утешения, и притом размышлял: - Может быть, теперь мой старец в пустыне от подвигов изнурился, - я бы его утешил пищею и чаем попоил бы его. На другой день, утром, старец пришел к своему другу и, увидав его, с улыбкою сказал: - Вот, по желанию твоему я пришел из-за Афона; устал и ноги избил о камни; стоит ли такого труда твой чай? Брат удивился его прозорливости и испросил у него прощения за труд.

Нередко о. Анфим утешал друга своего в скорбях и ободрял своими советами; а иногда, провидя его погрешности, обличением исправлял его. Так, однажды, на этого брата напала тяжкая печаль и скука, и он, не зная чем от нее избавиться, молил Бога, дабы Он для утешения его послал к нему о. Анфима. По прошествии нескольких часов, является к нему старец. Скорбящий брат, увидев его, обрадовался и спросил: - Как это ты, отче, явился во время нужды моей? Старец улыбнулся и ответил: - Ты желал видеть меня и просил о том, - вот я послан к тебе.

Однажды, накануне 1-го октября, когда в Руссике совершаемо было всенощное бдение в честь Покрова Пресвятой Богородицы, о. Анфим прибежал в монастырь, усталый и едва переводя дух. Встретив знакомого своего брата, он сказал: - В эту ночь я находился близ Зографа в пустыне и молился, стоя на камне. Во время молитвы я увидел Матерь Божию, сходящую с неба в ваш монастырь; я обрадовался этому явлению и поспешил сюда, чтобы застать Ее здесь, да покроет Она и меня грешного, вместе с прочими Ее рабами Своим покровом. Но лишь только я тронулся, чтобы бежать сюда, как вдруг явилась змея, с яростью бросилась на меня и крепко укусила в ногу; но я догадался, что это препятствие, по попущению Божию, сделал мне враг, чтобы таким образом лишить меня духовной пользы и утешения, а потому я не обратил на это внимания и пустился бежать к вашему монастырю. Брат осмотрел ногу его, пятка его уязвлена была глубоко и кровь текла из раны. Великая любовь старца к Богу делала его нечувствительным к страданиям телесным.

В 1862 году на Афоне была холодная и снежная зима. В это время о. Анфим на высотах Афона в глухой пустыне жил в дупле. Снег выпал большой и совсем завалил его, так что ему невозможно было выйти оттуда. 46 дней он пробыл там без хлеба; тогда как прежде в зимнее время он более находился при монастыре. Старцы Руссика, узнав, что в такую холодную и снежную зиму нет у них о. Анфима, начали беспокоиться о нем, не замерз ли он в пустыне? По прошествии 46 дней, старец пришел в монастырь в полном изнурении с обмороженными лицом и руками. Скорбевший о нем брат, неожиданно увидев его, от радости воскликнул: - Ах, отче, это ты? а мы уже вовсе отчаялись видеть тебя. Где же ты был это время? - В дупле сидел! - с улыбкою отвечал старец. - Что же ты там ел, отче? - спросил его брат. - О, брате Викторе, сколько я там от бесов и от холоду пострадал, об этом токмо один Бог весть; я уже отчаялся было и в жизни своей; но св. Иоанн Креститель явился мне и избавил меня от смерти!

В одно время старец месяцев 5 не приходил в Руссик. Старцы беспокоились мыслью: не оскорбил ли его кто? Духовник о. Иероним знал одного безмолвника, с которым о. Анфим был откровенен, и попросил его, чтобы он отыскал старца и узнал у него о причине такого долговременного непосещения Руссика. Увидев о. Анфима, тот спросил его: - Отчего он перестал ходить в Руссик? - Старец отвечал ему: - Покуда не прославляли меня там и не считали святым, я ходил, а теперь ходить туда для меня не только не полезно, но и вредно. В последний раз, когда я был там, один иеромонах упал мне в ноги и сказал: - Помолись, отче святый, о мне грешном, да спасуся твоими молитвами! - Только я отошел от него, как другой иеромонах с такою же просьбою обратился ко мне. Вот видишь - можно ли мне теперь ходить к ним? Хотя я люблю этот монастырь, но с этого времени посещать его буду реже, потому что там считают меня святым!

Однако и после этого о. Анфим приходил иногда в Руссик, но внутрь не входил, а посещал его как бы тайно; гостил у служившего ему приятеля за монастырем. С ним и беседовал обо всем и даже открывал ему некоторые свои тайны. Однажды, старец пришел и была предложена трапеза, после которой старец сказал: - Св. Иоанн Милостивый вчера посещал ваш монастырь. День этот был воскресный, по обычаю в монастырь пришло много пустынников, и все были накормлены и наделены хлебом и милостынею.

О. Анфим постоянного жилища нигде не имел, но вся Афонская гора была его жилищем. Он ходил по всем монастырям и скитам и по всем местам вокруг горы; но чаще всего посещал Руссик. В последние годы жизни, он жил около Зографа, часто приходил трудиться на постройку монастырскую, носил камни и воду. В августе 1867 года великий подвижник в последний раз посетил Руссик, вошел внутрь, прямо в гостиницу и долго здесь беседовал с своим знакомым братом, поучал его, как побеждать лукавые помыслы и страсти, и наконец прямо сказал ему: - Я уже более не приду к вам, ибо скоро умру!

В конце ноября месяца того же года он пришел в Зограф и заболел здесь. Его поместили в больницу, в которой он пролежал 12 дней. Декабря 9-го дня, о. Анфим оставил многотрудную жизнь и с миром преставился ко Господу.

ИГУМЕН О. САВВА - ГРЕК († 1821)

В начале 19 века монастырь св. Пантелеймона, Руссик, населенный в то время одними греками, пришел в полное разорение, почему в 1803 году Священное Собрание, Кинот, решило исключить монастырь из числа Афонских монастырей, и обратились с соответствующим прошением к вселенскому патриарху. Но патриарх Каллиник решительно отверг это представление и, наоборот, предписал неотложно позаботиться о приискании опытного старца духовной жизни, которому можно было бы немедленно поручить восстановление обители с учреждением в ней общежития. Принявши волю патриарха к исполнению, Священное Собрание избрало и поставило на вид патриарху престарелого иеромонаха Ксенофского скита о. Савву, с таким мнением со своей стороны, что этот старец осуществит эту задачу. Патриарх благословил, и так о. Савва стал строителем Руссика без его добровольного согласия, и даже без ведома его. Троекратно о. Савва отказывался от этой должности, но в четвертый раз выслушивая предписание патриарха, грозившего уже судом Божиим за ослушание, о. Савва потерял присутствие духа, и повиновался. Вскоре пришло повеление патриарха явиться к нему для личных объяснений. Неожиданность такого повеления патриарха сильно возмутила сердце смиренного старца. Не трудов и хлопот путевых он испугался, но весьма тяжела была для него мысль, что смерть может уложить его вне Афона. Слабость сил и самые лета старца справедливо тревожили мысль его подобною боязнью; но делать было нечего, - и он повиновался.

Быстро пронеслась молва между верными в Константинополе о прибытии к ним знаменитого отшельника Св. Горы, которого многие там лично знали. Впрочем, дня два никому он не показывался, отдыхая после тяжелого пути, и только на третий день, в сопровождении ученика своего, опираясь на скромный иноческий посох, явился он в патриаршую палату. Окруженный синодом, патриарх едва только увидел старца, встал с своего места и прежде, нежели тот успел подойти под благословение, потребовал к себе омофор и мантию. Вслед за тем начался молебен; в умилительных прошениях патриарх призывал благословение свыше на благое начинание о. Саввы и молил Бога, да Сам Он, судьбами Своего Промысла, благопоспешит ему в этом деле. После молебна о. Савва хотел целовать руку святителя старца, но тот был столь смиренномудр, а вместе и уверен в духовности старца, что сам взаимно поцеловал его руку. Это чрезвычайно смутило старца, и он залился слезами и плакал, как дитя.

Для сборов подаяний о. Савва остался на 4 года в Константинополе. В это время он познакомился со многими благочестивыми греческими семействами. В одном семействе передали о. Савве о молодом родственнике купце, что он имел случай познакомиться с приставниками султанских гаремов, и доставлял обитательницам их всевозможные товары. Вместе с этим он вошел и в другие связи с этими затворницами, от чего и посещал их ежедневно. Родственники его, рассказывая об этом о. Савве, говорили, что если узнают об этом, то изрубят его в куски; почему и просили его о том, чтобы он своим участием избавил бы его от этой страсти. О. Савва полный веры в благодатную помощь Божию через посредство Святых Таин Тела и Крови Христовых, приступил к делу. После долгих и тщетных уговоров сластолюбца - оставить греховные связи с магометанками, о. Савва наконец предложил ему со своей стороны легчайшее условие, обещаясь не беспокоить его и не отвращать от его греховного дела; он попросил его только один день не ходить в гаремы, попоститься, обещаясь прочитать ему разрешительную молитву и приобщить Святых Таин; - а потом де можешь опять туда идти! - Бедный грешник, тяготевший к своему греху, как железо к магниту, с трудом согласился, частью быть может и от стыда пред старцем и пред своими родственниками, а более потому, что мудрый старец и не отвлекал его от греха, а только просил потерпеть один день.

Попостился, выслушал разрешительную молитву и приобщился Святых Таин невольный покаянник. За столом о. Савва сначала слегка предложил ему, что если бы он и сегодня не пошел в гаремы, то он и завтра бы приобщил его. Не видя соизволения, он стал убедительно просить его об этом, опять обещаясь по приобщении дать ему волю грешить, или не грешить. Получив согласие, он приобщил его на тех же условиях - и в тот день не ходить в гаремы. Также приобщил его и в третий день. - Видимо благодать Божия, по живой вере старца и за молитвы его и родственников, производила свое дело. Грешник умягчался сердцем и мало-помалу начинал чувствовать в себе охлаждение пылавшей в нем страсти. Таким образом о. Савва продолжал свое дело и приобщал его в течении сорока дней! Наконец, приобщив его в последний раз, о. Савва говорит ему: - Ну, теперь довольно; - теперь ступай куда хочешь, хоть туда в гаремы, я не удерживаю! - но в душе этого чело-века случился переворот: - теперь пусть изрубят меня на куски, - отвечал он о. Савве, - я ни за что на свете не соглашусь идти туда, куда прежде так неудержимо стремился!

Таким образом Многомилостивый Господь, не хотящий смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, взыскал Свою заблудшую овцу.

Об этих пастырских трудах о. Саввы в Константинополе передал очевидец - ученик его, архимандрит Прокопий, умерший в 1848 году.

Когда старец собрал довольно подаяний, он вернулся на Афон и начал строить обитель на берегу моря. Скончался он в 1821 году.

ИГУМЕН О. ГЕРАСИМ - БОЛГАРИН († 1875)

Преемник о. Саввы в Руссике был ученик его Герасим. Он родился в Македонии в 1770 году.

(Из записок инока Парфения): О. Герасим в 15-летнем возрасте поступил в монастырь Косфенит, и более 50 лет (1840) пребывает в монашестве. Имеет удивительный дар рассуждения. 200 человек у него духовных чад, и всеми управляет, не властительски, но отечески, - кого наказывает, кого наставляет, кого со слезами увещевает, и всех любит, яко отец чадолюбивый. Никогда у него келья не затворяется, яко врачебница. И вся братия, духовные его чада, здравые и болящие, спешат к своему пастырю, к духовному своему врачу, и открывают и показывают ему душевные свои раны. Он же, яко искусный врач, всех врачует и отпускает из кельи своей здравыми, и каждый исходит в радости и веселии и поспешает на свое послушание. Он же, проводивши всех, и сам исходит из кельи. Прежде посещает больных, потом обходит все кельи и посещает всех рабочих и рукодельщиков; потом исходит вне монастыря и посещает всю братию, труждающуюся на разных послушаниях, и сам с ними трудится. И так препровождает дни в беспрестанных трудах. На труд братию никогда не понуждает, но еще удерживает, и часто приказывает отдыхать. В церкви всегда является прежде всех. Иногда взойдем в церковь, еще из братий нет ни одного, а игумен уже стоит на своем месте. Пищи, кроме трапезы общей, не употребляет. Часто в трапезе говорит изустные поучения, и дает братии наставления, а иногда и обличает братские немощи и недостатки; но имя ничье не объявляет, а только дает понимать. А говорит всегда со слезами и с отеческою любовью, и всю братию приводит в слезы. И смотрят на него вся братия, как на ангела, и повинуются ему, как Богу, и трепещут его, как царя, а любят его, как отца. И доверили ему свои души и тела, как врачу и пастырю, и руководителю в Царствие Небесное. И не только одни его чада почитают, но и вся Афонская гора его ублажает, яко строгого хранителя общежительных иноческих уставов.

Упомянем вкратце о том - как старец Герасим поступал с братией Руссика, как немощных немощи носил, гордых подвижников смирял, разрушающих общежительные уставы и своевольников из обители изгонял:

В одно время пришел в обитель монах Аврамий, русский, с Дону, из господ, прежде живший в Ильинском скиту, и начал проситься в обитель жить; а ходатайствовал за него духовник о. Иероним. Просился он с тем, чтобы приняли его капитал в 20.000 левов, а на послушание не посылали. Игумен спросил : - Что же ты будешь делать! - Он отвечал, что будет Богу молиться. Игумен сказал: - Хорошо, я этому радуюсь. Ежели у меня вся братия согласились беспрестанно молиться Богу, то я ни одного не послал бы на послушание; потому что настоящее дело монаху есть молитва, а прочее есть поделие, данное для препровождения времени и во избежание уныния. Но ежели бы не было послушания, то бы у меня в обители не осталось 20 человек; а теперь, когда есть послушание, имеется 200 человек; потому что каждому весело и радостно на послушании общем. Есть время помолиться, и есть время потрудиться; есть время вкушать пищу, и есть время спать; потому что каждый имеет плоть и кровь. А кто любит Господа от сердца

своего, тот может беспрестанно молиться умною молитвой, которой телесные труды не препятствуют, даже вспомоществуют. Ежели и ты так можешь молиться, то я тебя прииму, и упокою и без денег твоих; их отдай куда знаешь. А ежели так молиться не можешь, то нам и деньги твои не нужны. Мы в монастыре живем, - деньги не собираем, а души спасаем. А хотя кто и деньги принесет, - мы не отринем, и употребим их на монастырскую нужду, но только тот должен повиноваться всем общежительным уставам, и отсечь свою волю; а мы сверх силы ни на кого ничего не налагаем, а только кто что может понести. Столько был старец игумен Герасим нестяжательным и рассудительным.

Еще случалось тому подобное: жил в обители один монах, уже постриженный в мантию, родом грек. Он отдал большую сумму денег в обитель, но еще и себе оставил немного. Игумен ему говорил: - Если хочешь с нами жить, то у себя ничего не оставляй; это теперь в твоей власти. А если тебе их жалко, и не хочешь с ними расстаться, то и ничего не давай, а сыщи такое место, где можешь с ними жить. А если ты утаишь, и после смерти окажутся, то они брошены будут с тобой в могилу, и ты, как разрушитель общежития, не сподобишься братского поминовения. Он ответил: - Отче, святый, что имею, то все отдаю. Игумен принял его, и потом постриг в схиму. Монах был очень смирен и кроток, и полезен для обители, как хороший мастер и столяр, и братия очень любили его. Но игумен провидел таящегося в нем змея сребролюбия, и часто его призывал и увещевал со слезами, чтобы объявил свои деньги. Он же в закоснении говорил, что больше не имеет. Игумен, видя его закоснение и погибель души приближающуюся, захотел его исправить. В один день при всей братии приказал некоторым из братии выгнать его из обители с бесчестием, и выбросить все его имущество, и выдал ему его деньги. Он денег не взял, и сказал, что деньги пожертвованы на обитель вечно. Братия о нем очень сожалели и слезно скорбели, что игумен без милости наказал такого смиренного человека. Монах вышел из обители и нашел себе товарища, и купил келью. Заплатил 4000 левов, а 2000 употребил на постройку. Тогда вся братия уразумели почему его игумен выгнал из обители. Но когда он купил келью, и деньги все издержал, то напало на него уныние, и больше не мог жить на кельи, и отдал ее товарищу, а сам пришел в монастырь и стал просить вратаря, чтобы доложил игумену, что хочет просить прощения. Вратарь сказал игумену. Тот, услышавши, выбежал сам, принял его в свои объятия и сказал: - Все твои деньги истратил, не осталось ли еще? Он же со стыдом и со слезами ответил: - Прости меня, отче святый, что согрешил перед Богом и перед тобой. Теперь больше ничего не осталось, кроме грехов моих. Игумен сказал ему: - И теперь радуюсь, что Господь тебя очистил; теперь и ты будешь монах. и дал ему келью.

Вообще старец Герасим каждый день почти делает дела удивления достойные: он знает кого как наказывать, и кому простить немощи.

Игумен Герасим преставился в 1875-м году 105 лет от роду.

ДУХОВНИК О. МАКАРИЙ - ГРЕК († 1859)

О. Макарий, в мире Манассия, родился в Румели в местечке Заркост от родителей Фоехарис и Стамули. Отец его занимался хлебопашеством и размежевкою земли, и хотя он не имел научной подготовки, но практически достиг надлежащей опытности в этом деле. Мать же ткала полотно. Манассия помогал по хозяйству, но, достигши 20 лет, отправился в Константинополь и поступил там к одному купцу. Как-то Манассию увидел Лаодикийский митрополит, который предложил ему отправиться с ним в епархию, обещаясь заняться его образованием. Манассия согласился на это, и три года прожил он с митрополитом и усвоил от него не только изучаемые науки, но приобрел познания и в духовной жизни. Слушая рассказы о Св. Афонской Горе, он почувствовал влечение лично посетить Св. Гору, и по благословению своего владыки, Манассия прибыл на Афон в 1804-м году. Побывав всюду, он остановился в скиту св. Анны и решил остаться здесь. В то время подвизался там известный духовник Мефодий, и к нему обратился Манассия, попросив совета, и тот, поговорив с ним, послал его в келью Трех Святителей к отцам Венедикту и Неофиту.

Достозамечательность этой кельи заключается в том, что она от построения ее никому не продавалась; существует сотни лет, и всегда переходила преемственно от старца к ученику. Блаженной памяти старец Иларион грузин говорил: - На этой кельи три Иерарха сии чудодействуют. Там всегда жили великие подвижники, и все достигали глубокой старости.

Между ними замечателен старец Анастасий, родом из древней, благородной семьи, который по прибытии на Св. Гору поступил на эту келью к старцу, славившемуся духовной опытностью. У старца было 7 учеников, для которых келья была тесна. Анастасий предложил старцу распространить келью и церковь за свой счет. Старец отвечал: - Если ты истратишь свои деньги, а после не понесешь нашей жизни и захочешь уйти, то у меня нечем возвратить тебе. Анастасий успокоил старца и, взяв благословение, нанял мастеров и построил келью и церковь. Пожив свыше 100 лет, старец скончался и оставшиеся ученики разошлись. Остался один Анастасий, подвизаясь о Господе как он был научен от старца. К нему поступил ученик, в постриге Каллиник; потом другой - Венедикт. После 60-летнего пребывания на Афоне старец Анастасий переселился ко Господу, имея свыше ста лет от роду. О. Иларион грузин слышал от древних старцев, современников о. Анастасия, что тот имел великие подвиги и был осенен благодатию. Ученик Каллиник умер еще при старце, и остался о. Венедикт, который был подражателем подвигов его. Он был родом болгарин. К нему пришел Неофит, потом и Макарий, которые жили с ним до конца. Старцы Венедикт и Неофит были простые, неученые, но добродетельные монахи, проводившие внимательную аскетическую жизнь, и Манассия оказывал им послушание до полного самоотречения. Через год по поступлении Манассии, старцы, видя его благонравие, страх Божий и послушание, сказали ему: - Хочешь ли пребыть с нами до кончины? Тот ответил, что ради того он и пришел к ним. - Мирен ли ты духом? - Мирен и радуюсь, что Господь привел меня к вам, - отвечал тот. Тогда они постригли его и нарекли Макарием.

С принятием монашества о. Макарий еще с большею ревностью стал проходить послушание, не щадя себя. Одежду носил самую ветхую, пищу ел, самую худшую, и если получал уже испорченную, то употреблял ее без всякого ропота. Живя на Афоне, он никогда не имел у себя денег. На пятом году своего монашества, в 1809 г., о. Макарий был рукоположен во иеромонаха, и стал совершать ежедневно литургию. Вскоре старцы приняли к себе другого послушника, которого при постриге назвали Нектарием.

В скиту св. Анны жил и скончался вселенский патриарх Дионисий, который положил порядок скитской жизни, между прочим то, чтобы хоронили всех не по кельям, а на общем кладбище при кириаконе; также, чтобы не имели мулов, ни ослов, а носили все на своих плечах. Это последнее последовало вследствие явления Ангела одному послушнику, который, утомясь под тяжестью ноши, подумал: - Будет ли за такой труд какое воздаяние? - тем более, что для себя трудился, для своих нужд. Вдруг услышал голос: - Труд этот и пот сравняются с кровью мучеников, а за каждый шаг получат трудящиеся отцы воздаяние! - С тех пор соборно положили, по совету Патриарха - не иметь мулов и ослов, а все на себе носить. Кроме того патриарх укорял тех, кто при своих кельях посадил виноградник; - За это, - говорил он, - наложат на вас дань.

Мирно текла жизнь о. Макария, но над Афоном уже собиралась гроза. Греческое восстание вспыхнуло в 1821 году; но еще за год до него начались беды: в ночь с 1-го на 2-ое сентября 1820 года на скит налетел тайфун. В это время о. Макарий служил литургию. Вода вливалась в окна церкви и едва не унесла келью со всеми ее обитателями. О. Макарий взял чашу и крепко держал ее в руках. Вода сбежала, смыв с собою кости почивших старцев, захороненных с наружной стороны храма под алтарем в углублении, и разорила две стены.

В то страшное время, когда кровь христианская лилась рекой от изуверства турок, большинство монахов решили уйти с Афона. 6 декабря 1821 года при приближении турецкой армии к Афону. Кинот предоставил всем право уезжать, кто куда знает, спасая жизнь и святыни. Старцы Венедикт и Неофит, видя как покидают Афон монахи, благословили своим ученикам скрыться на время возмущения, а для платы при переезде, дали им свои рукоделия. О. Макарий, не уверенный, что выдержит испытание, если случится попасться в руки турок, решил на время расстаться со Святой Горой.

Во время пребывания турок на Афоне, скитские отцы служили им по очереди: мыли белье, носили дрова, варили кушанье, и все делали, что требовали турки. Например, они заставляли скитских отцов караулить скит по обе его стороны ночью, а сами спали; и лишь караульщик услышит что-нибудь, должен был будить турок; в связи с этим бывали забавные случаи. Кроме того, скитяне платили еще дань по 25 левов с человека в месяц. В первые два года не было хлеба и взять его было негде. О. Констанций говорил: - Два года мололи траву, дикий укроп и сухие каштаны, и все это замешивали, прибавляя немного муки, из чего и пекли хлебы. Через два года турки стали привозить хлеб из Солуни. Вследствие такой бедности скитским отцам не под силу было платить дань, за что они были посажены в Лаврскую башню, в том числе и о. Неофит. О. Нектарий пошел выручать его, но и его посадили. Потом выручил всех о. Констанций; потому что он хорошо знал по-турецки.

В то тяжелое время, когда турки безнаказанно притесняли афонских монахов, пристал к берегу скита св. Анны каюк с христианами, бежавшими от турок. Увидав, высаживающихся на берег людей, скитяне стали уговаривать их скрыться где-нибудь в другом месте. Христиане возразили на это: - Куда же мы пойдем? везде турки нас преследуют. Здесь на Афоне, по крайней мере, есть где укрыться. Турки, в это время пришли в скит из монастыря св. Павла. Увидав на берегу христиан, они воскликнули с гневом: - А, вы принимаете разбойников! - и поспешно скрылись. Отцы стали уговаривать христиан отплыть от их берега во избежание беды. Те пошли к лодке. Но в это время на них напали турки и стали стрелять по беззащитным христианам. Одних они убили, другим, связав сзади руки и, привязав к шее веревку, привели в монастырь св. Павла. Только двое спаслись, бросившись в море и выплыв.

В монастыре турецкий начальник велел всех мужчин убить в потоке. Когда их повели на казнь, один богатый пленник вынул мешочек с деньгами и отдал его турку, прося отпустить его. Тот взял деньги, но пленника не пощадил. Солдаты всех отвели как овец на заклание в поток, где и изрубили около 10 человек. Женщин же и детей турки держали по своему обычаю с неделю, а потом отвезли и продали в неволю.

Еще до прихода турок на Афон 11 человек скитских отцов и несколько мирян ездили на каюке в Румелию собирать созревшую пшеницу. Тогда повсеместно крестьянами были оставлены их поля, из-за страха перед турками. На одном Афоне тогда было более 50.000 христиан обоего пола и разного возраста. Целый месяц приезжали они и жали хлеб с большой осторожностью; 5 или 6 человек жали, а прочие с ружьями караулили. Привезя каюк полный хлеба, отцы разделили пшеницу по 88 ок на человека; но им даже на неделю не хватило этого хлеба, ибо приходили мирские люди и говорили: - Умираем с голоду, дайте хлеба! - и нельзя было не дать.

Когда нападения разбойников почти прекратились, и отцы не имели денег, чтобы платить месячную дань туркам, то они попросили снять караул; почему в скиту осталось только 5 турок. В это время к Новому Скиту пристало на каюке 80 человек разбойников. Они, поймав одного монаха, послали его посмотреть - караулят ли турки скит св. Анны и сколько их. Монах возвратился и сказал, что караула нет. Капитан разбойников, взяв с собой всю свою команду, отправился в скит и распорядился так: - Когда я выстрелю, стреляйте все. - А прежде сего велел окружить скит, чтобы не упустить ни одного монаха. Пришли они ночью под воскресение. Зная обычай скитян собираться в кириакон на бдение, они ударили в коло-кол, а сами спрятались. Отцы начали сходиться на службу, а разбойники, как только кто появлялся, хватали его и вязали. Старец о. Нектарий взял перед этим у одного старца взаймы хлеба, спекши свой, он пошел с теплым хлебом к тому старцу, чтобы вернуть долг. Разбойники, схватив его и увидав свежий хлеб, обрадовались, разломили его, а Нектарию в благодарность так крепко связали руки на спине, что он после долго не мог владеть ими. От всех отцов стали требовать денег. Нектарий имел 500 левов и все отдал. А разбойники, разойдясь по кельям, ограбили все, что могли унести. Награбленное они нагружали на спины старцев и заставляли их нести к лодке. Нашли они и большие казаны, но они были настолько тяжелы, что их пришлось ногами толкать, чтобы докатить до берега.

О. Макарий избежал всех этих несчастий, напутствуемый благословением старцев, он выехал с Афона в Морею. В епархии Триполис местные христиане предложили ему восстановить, разоренный турками, древний монастырь св. Николая, в местности называемой Арменисти. О. Макарию очень понравилось это место и он решил остаться и привести монастырь в порядок. С ним поселились 2 монаха и жизнь их потекла обычным порядком. Местный архиерей, видя строгую жизнь о. Макария и его духовную опытность, предложил ему взять на себя обязанность духовника окрестных жителей. О. Макарий стал исполнять возложенное на него послушание и заслужил всеобщую любовь и уважение; но вскоре вторжение в Морею Ибрагим-паши разрушило все, и он вместе с прочими вынужден был укрыться на время на острове Скопелос.

Опустошивший уже много сел, Ибрагим-паша приближался к Арменисти с намерением уничтожить и его. Не успели христиане обдумать меры ко спасению, как уже показались войска паши. Почти все устремились к морскому берегу; но к несчастью не оказалось ни одной лодки, а лишь вдалеке было видно одно греческое судно, которое по отчаянному крику жителей, направилось к берегу. О. Макарий с двумя своими монахами тоже вышел из монастыря и пошел к приближающемуся судну. Но что оно могло значить для 2000 человек, когда вместимость его была не более 200. О. Макарий решил возвратиться в монастырь и там ожидать своей участи; но два его сожителя настояли вернуться к кораблю. Не дойдя до берега, они услышали голос капитана, кричавшего им: - Идите, монахи, идите сюда! - Капитан посадил сначала их, а потом и других, сколько мог вместить корабль. Все это делалось на виду у войска Ибрагим-паши. Не успел, нагруженный людьми, корабль отойти от берега как турки, подобно лютым зверям, напали на оставшихся христиан и истребили всех. Спаслись только те, кто еще ранее скрылись.

По уходе турок, пришел в свой монастырь о. Макарий и, найдя его разоренным, хотел совсем оставить его, но некоторые жители упросили его остаться, предложив свою помощь по восстановлению обители. Они показали ему прежние границы монастырской земли и советовали отыскать старые документы на владение ею. О. Макарий остался, построил кое-как временное жилище и очертил границы по указанию жителей, найдя нужные документы на владение ею. Монастырь быстро восстанавливался. После возвращения о. Макария на Афон, монастырь посетил король Оттон. Ему очень понравилось место. Монахи рассказали королю о древних границах монастыря и показали документы, собранные о. Макарием, король утвердил за монастырем принадлежащие ему земли. Впоследствии братия писали о. Макарию на Афон: - Все что твоя святая рука начертила и записала, теперь даровано монастырю.

В 1833 году о. Макарий решил возвратиться на Афон, куда и прибыл к своим старцам. О. Венедикта он уже не застал в живых, он скончался в 1822 году. О. Макарий остался жить с о. Неофитом и о. Нектарием. Незадолго до его прибытия к ним поступил монах о. Савва, который остался при о. Макарии до самой его кончины. Вскоре избрали о. Макария духовником скитской братии, и в 1834 году собором была возложена на него обязанность дикея; целый год он исполнял это хлопотливое послушание. В то же время нередко он приезжал и в Руссик для исповеди братии, по приглашению игумена.

В 1839 году о. Макарий осиротел: старец о. Неофит скончался в день Благовещения, приходившегося в тот год в Великую Субботу. Еще с вечера на Великую Пятницу он отправился в кириакон, где стоял всю весьма продолжительную службу. После службы он, ввиду отдаленности своей кельи и приближающегося бдения под праздник Благовещения, не пошел домой, а остался в храме. Когда началось бдение о. Неофит стоял прислонившись к стасидии в полусидячем положении, внимая службе и молясь умной молитвой. Когда иеродиакон совершал каждение после 8-й песни канона, о. Неофит отвечал ему поклоном. Вслед за 9-й песнью вся братия по старшинству стали прикладываться к праздничной иконе и помазывались елеем от лампады. Стоящий рядом с о. Нофитом монах, видя, что он медлит идти, подумал, что старец задремал, и начал тихонько толкать его, но старец молча стоял с наклоненной головой, держа в руках зажженную свечу. Тогда монах тот взглянул поближе и увидел, что старец спит вечным сном. Дыхание его отлетело в тот самый момент, когда запели: Всякое дыхание да хвалить Господа, - чтобы вечно хвалить Бога на небесах.

По жизни своей старец Неофит отличался любвеобилием и страннолюбием. Около самой их кельи идет тропинка по коей ходят пустынники; бывало что старец никого не пропустит, но упросит зайти к себе и угостит всем, что только найдет у себя.

После смерти старца о. Макарий получил приглашение из Руссика перейти в монастырь и быть духовником братии. Не вдруг решился он оставить избранное им место. Наконец, 30 августа 1840 года о. Макарий прибыл в Руссик и поселился в кельи Всех Святых за монастырем.

О. Макарий с усердием и ревностью служил духовному благу Руссика. Здесь, как и в скиту, он ежедневно совершал литургию и со слезами молился, чтобы Господь ниспослал Свою милость бедствующему Руссику и благоустроил его духовно и материально. В усугубление таких молитв он каждый день прилагал особый молебен Божией Матери; а когда устраивался храм св. Митрофану, то сему святителю вместе со св. Пантелеймоном он составил особый молебный канон, который и читал ежедневно. Внимательная жизнь о. Макария была награждена от Господа таким даром умиления, что он не мог без слез совершать ни одной службы; и даже беседы его сопровождались слезами, которые как два ручья источали его глаза. Смирению, незлобию, кротости, он поучал не столько словом, сколько делом. Любовь его была всеобъемлющая, наставления кратки, но сильны. Кто бы ни пришел к нему с каким помыслом, огорченный, потрясенный искушениям, он с двух слов совершенно успокаивал его, внимательно выслушивая обстоятельства и замечая как надо поступать: - Это так, а это вот так; то оставь, а это сделай! - говорил он. Иногда случалось, что приходил кто-нибудь перед самой трапезой, или когда ему надо было отдыхать, о. Макарий, бывало, и виду не подаст, что ему надо есть или спать, но терпеливо и с полным вниманием выслушивал все до конца. Только когда выяснялось дело, монах успокаивался, получал разрешение, старец отпускал его с миром. Касательно пищи, о. Макарий не имел никакого попечения и никогда не просил есть; только когда поставят ему трапезу и пригласят, он начинал есть. Привык он вкушать один раз в сутки, а великим постом однажды в двое суток, и этот обычай он сохранил до самой смерти. Рукоделия своего - вязание чулок он не оставлял. Иногда ночью просыпался и, отрясая сон, брался за рукоделие, не оставляя в то же время умной молитвы. Спал он очень мало, сидя по восточному обычаю на низком диване облокотясь на локоть и без одеяла, а окна были открыты даже зимой.

В старости убеждали его одеваться потеплее или затворять окна, но он на это не согласился. В сидячем положении он и дух свой испустил так тихо, как бы забылся дремотою. Во всю жизнь он ни с кем не ссорился и никого не оскорбил. Укоряемый, он не возражал, а отвечал или молчанием или так: - Пусть будет так! - Только однажды он ответил на оскорбление: в скиту св. Анны некто, укоряя его, назвал простым, глупым человеком, он сказал: - Я, может быть, и философ, но делаюсь таким нарочно, - меня любовь заставляет поступать так!

В то же время, когда о. Макарий жил в скиту, прибыли на Св. Гору два учителя, отыскивая опытных духовных мужей. Узнав об о. Макарии, они пришли к нему и сказали: - Что вы здесь живете? мир пропадает, идите туда, там нужно народ учить и тем приносить пользу ему и стране! - о. Макарий отвечал: - Мы люди простые и неграмотные, как будем учить? это ваше дело; вы, учителя, можете и должны учить народ! - Нас народ не послушает, - отвечали те, - он почему-то имеет больше уважения и доверия к вашей одежде, к вашему почтенному виду и постническому житию. Посему то он вас слушает, а нас, не имеющих этого, не хочет слушать!

Когда о. Макарий был на острове Скопелос привели к нему бесноватого и просили молиться. Сострадая одержимому, он начал читать о нем заклинательную молитву; в это время бес, бывший в человеке, возопил: Прожег, прожег меня. Уйду, уйду! - и вслед за сим, сотрясши больного, оставил его.

Во все время его духовничества в Руссике вся разноплеменная братия обители имели между собою замечательное единодушие, мир и любовь. Он и сам искал и другим внушал искать и стремиться к "единому на потребу". Вот почему его духовные дети имели между собою согласие. Бывало, придет к нему кто-нибудь из братии и начнет жаловаться на какого-нибудь старца или начальника, о. Макарий отвечал: - Не смотри на такого-то; тебе не так кажется это дело, да и не касается оно тебя; ты свое смотри, чтобы совершенным предстать пред Господом!

О. Макарий был в тесном духовном союзе с игуменом Герасимом: у них была как бы одна душа. Духовная опыт- ность о. Макария, его близость и единомыслие с игуменом и мягкость характера благотворно влияли на духовное развитие обители. Все это особенно ясно осозналось после кончины его. Тогда в братстве начались разделения, несогласия и, наконец, стала образовываться племенная партийность.

Плачь и прежде почти не оставлял о. Макария, но при конце жизни умиление посещало его в таком изобилии, что его ежедневно совершаемая им Божественная литургия, длившаяся часа по два, стала кончаться через три, а впоследствии и через четыре часа. Старец от умиления плакал в алтаре, а его чтец и певец, о. Савва, подражал ему на клиросе. В последнее время от избытка умиления и слабости ног, он не служил сам, но каждый день приобщался Св. Таин. О. Макарий, как и старец его о. Неофит, любил быть на монастырских бдениях, поэтому его, когда он не мог ходить, приносили в монастырь на кровати.

Перед смертью о. Макария, находившаяся при нем братия, спросили как им жить после кончины его. Старец сказал им: - Живите как жили; имейте воздержание и умеренность во всем, - имейте послушание, смирение и молитву; об этом старайтесь, сего ищите, а чудеса творить не ищите, - то нужно, а это не спасает!

За 3 дня до кончины о. Макарий, сидя на своей кровати, вдруг вперил глаза в пространство и смотрел, не мигая, так напряженно, что совсем не замечал ничего вокруг себя. Бывшие при нем, спросили: - Что с тобою, отче, что ты видишь? но о. Макарий ничего не отвечал. Только чрез четверть часа, перекрестившись, старец сказал трижды: - Слава Тебе, Боже Вседержителю! - Ученики приступили к нему и опять спросили, что он видел; но он ничего не ответил.

Итак, течение скончав, веру сохранив и, добавим, братию на путь спасения наставив, старец о. Макарий мирно и тихо предал душу свою Господу 15 ноября 1859 года имея 79 лет от роду, проживши на Афоне 55 лет.

СТАРЕЦ О. МАКАРИЙ - ГРЕК († 1845)

В Руссике жил замечательный старец, монах Макарий, родом грек. В самой юности, отвергшись мира и поступив в монашество, 60 лет провел он на Св. Горе. 20 лет прожил в пустыне у старца в послушании; потом, проводив своего старца на вечное блаженство и продавши келью, поступил в общежитие, в котором жил лет 40. Было ему более 70 лет. Для всех он служил примером доброй жизни. На каждом послушании был первым и трудился больше всех. Часто ему игумен говаривал: - Отче Макарие, ты бы уж не ходил на послушание, а сидел бы в кельи: ты уже потрудился в своей жизни, а теперь пусть молодые потрудятся! - Он же со слезами упадет игумену в ноги и начнет ему говорить: - Отче святый, не лиши меня венца за дела послушания; не отлучай меня от возлюбленного моего братства, пока ходят ноги, пока владеют мои руки; сколько есть моей силы еще потружусь на обитель, еще полюбуюсь на мою возлюбленную братию! - Игумен ответит: - Трудись, трудись, отче Макарие; это я сказал жалея твою старость!

Таких стариков в монастыре было еще человек 10. Смотря на них, мы всегда удивлялись и плакали, их высокой мере совершенства, ибо они сделались как незлобивые дети, или яко бесстрастные ангелы, а наипаче сей о. Макарий. Часто его игумен искушал, скажет ему: - Ты, о. Макарие, согрешил! - а он упадет на землю, и слезами ее омочает. Часто всю трапезу лежит без пищи, а после трапезы лежит при дверях, и со слезами у всей братии просит прощения. Это делал игумен для того, чтобы он не превознесся своими добродетелями, а погружался в смиренномудрие, и считал себя ниже всех.

В 1845 году о. Макарий скончался без всяких болезней. Причастившись Св. Таин, пришел он к игумену и сказал: - Прости меня, отче святый, и благослови: я хочу умереть! - Игумен ответил: - Бог тебя простит и благословит; только я надеюсь, что ты не помрешь, ибо совершенные послушники не помирают, а разве только отходят на вечное упокоение! - Вышедши от игумена, о. Макарий пришел на больницу, и попросил койку. Больничный сказал: - На что тебе, о. Макарие, койка? - Он же ответил: - Хочу умирать! - Потом со всеми простился, возлег на постель, и с миром предал душу свою Господу.

СТАРЕЦ О. ТИМОФЕЙ - РУССКИЙ († 1848)

Родом он был из Великой России, Вологодской губернии. В юности проживал в Петербурге. Познав суету и непостоянство мира сего, оставил дом свой, родителей и сродников и имение свое, и пришел на остров Валаам в общежительный монастырь, определился в число братства, и проходил там разные послушания.

При пострижении в мантию наречен был Тихоном. По наставлению старцев вкусил сладчайшего безмолвия и благотворной молитвы. И столь возлюбил Господа своего, так усладилось сердце его молитвою, что ни на одну минуту не хотел разлучиться с своим Господом, но возжелал всегда с Ним молитвою соуслаждаться. Заметив, что много разлучает с Богом язык и разные разговоры, особенно бесполезные, затворил свои уста, удержал свой язык, и 14 лет не проговорил ни единого слова, через что терпел много скорбей и напастей. Не дал он сна своим очам, ни веждом своими дремания; днем находился на послушании, умом же беседовал с Богом, а ночью стоял на молитве. Естеству своему давал упокоение - не много сна, и то стоя, или мало сидя; от того часто падал в церкви во время службы. Часто удалялся в пустыню и стоял в лесу на одном месте по два и по три дня без пищи, имея ум свой вперен к Богу. Часто, когда диавол ужасал его страхованиями, он выходил ночью на кладбище, и стоял всю ночь на могилах, и так побеждал страх, по совету Лествичника. Много претерпел он и других напастей и искушений от диавола.

Жил о. Тихон на Валааме более 20 лет, и прошла о нем слава повсюду, и наипаче по Петербургу. Хотя он и никогда ни с кем не говорил, но желали видеть хоть лицо его. Валаамский игумен Дамаскин, не известно по какому побуждению, послал его в Петербург в монастырскую часовню. Хотя он и много со слезами просил игумена, чтобы оставил его внутри монастыря, или в пустыне, плакаться о грехах своих, но игумен не оставил. Когда он приехал к часовне, в шумном городе, то показалось ему весьма трудно, и даже не вместительно; потому что более 20 лет прожив в монастыре и в пустыне, теперь приехал смотреть на соблазны. Наипаче отягощало его то, что все его славят и ублажают, и ежедневно в часовне толпа народа. Жил он в часовне целый год, и многажды просил игумена, чтобы позволил возвратиться ему в монастырь, но не получил просимого. Потом вознамерился удалиться на Св. Афонскую Гору, и просил митрополита, чтобы уволил его в Иерусалим на поклонение святым местам. Получивши паспорт, отправился в Иерусалим; прожил там полгода и после Пасхи отправился на Афон. Приехал в Руссик, определился в число братства, и принял постриг в схиму с именем Тимофей. Потом, по его желанию, отпустили его в уединенную пустыню, на келью св. великомученика Георгия, от монастыря час ходу. Проживая там один с единым Богом, каждую седмицу приходил он в монастырь на всенощное бдение, на литургии причащался Св. Таин, брал себе пищу, и паки возвращался в свою пустыню. Так прожил 3 года. Потом стал изнемогать ногами, которые у него стали толсты, как ступа, от многого всенощного стояния.

(Из записок инока Парфения): По возвращении моем из России, отпустили меня к о. Тимофею послужить ему, и сподобился я быть самовидцем его жизни и подвигов. Жил я с ним полгода, и не видал его никогда на ребрах лежащего, да и сидящего весьма мало, только разве во время трапезы, но всегда он был на ногах. Хотя ноги и больны и опухли, но он на то не смотрел. Каждую ночь с вечера среди церкви становится на молитву, и стоит до дня неподвижен, целые 12 часов; такой его был устав. Кельи для себя не имел, а церковь ему была вместо кельи. В течении дня прочитывал часть из Апостола и из Евангелия и акафист Богородице. Также часть из Добротолюбия и Исаака Сирина. Потом занимался трудами. Пищу употреблял самую постную. После трапезы входил в церковь, садился на место и дремал один час, - это было его упокоение, которое он давал своей немощной плоти. Потом встанет и отправляет монашеское правило: 300 поклонов земных, 1200 поясных; а молитву читает не устами, но сердцем и умом. Таковы были его жизнь и подвиги, что не мог я без слез на него смотреть.

Когда старец Тимофей пришел на Св. Гору, то духовник Иероним благословил его говорить со всеми, и, кто будет требовать, давать наставления. Разговоры и наставления его были только в том, чтобы каждый старался совершать и стяжать умную молитву, и чтобы каждый более всего старался очищать внутреннего человека, очищать свое сердце от помыслов и от прилогов вражиих. Он всегда говаривал, что монах потому называется воин Царя Небесного, что имеет брань и войну не с плотию и кровию, и не с человеками, но с началами тьмы века сего и с духами злобы, которые беспрестанно имеют брань и войну с нашим умом, и беспрестанно пускают свои стрелы в наше сердце, и уязвляют нас. Не в нашей воле состоит, что они стреляют, и невозможно нам того им запретить; но в нашей воле состоит то, чтобы их нам блюстись, беспрестанно им противиться, и отражать их стрелы, т.е. прилоги непрестанною Иисусовою молитвою. Ежели случится, что очень больно уязвят, то надобно скоро эту рану открывать врачу - духовному отцу, и излечивать ее покаянием и слезами.

Еще он часто говорил и сие: - Срамно и стыдно тому воину называться воином, который не исполняет в точности царской службы, еще подвергается и наказанию. Также стыдно и срамно будет пред Царем Небесным и нам монахам, не пекущимся и не старающимся о очищении внутреннего человека, и не тщащимся совершать умную молитву, которая очищает наше сердце, и отгоняет все вражии помыслы и прилоги, и соединяет нас с Самим Богом. Какое мы, монахи, принесем оправдание, аще оставивши мир, освободившись от мирских попечений, удалившись в пустыню, отрекшись самих себя, и уже половину пути прошедши, до конца пути дойти не хотим, и настоящей нашей цели достигнуть не стараемся? Настоящая же наша цель та, чтобы очистить нам внутреннего человека, возлюбить Господа Бога своего от всего сердца своего и от всего помышления своего, и соединиться с Ним молитвою, т.е. беспрестанным с ним собеседованием, через умную молитву. Когда достигнем такого истинного монашеского состояния и будет сладостно для нашего ума и сердца имя Сладчайшего Иисуса Христа, тогда с Ним удобно можем победить и страсти, и не только победим, но и умертвим. А кроме умной молитвы невозможно победить нам страсти и очистить свое сердце и соединиться с Богом. Умная молитва есть начало и источник всем добродетелям. И Апостол говорит, что лучше сказать 5 слов умом, нежели тмы словес языком (1 Кор. 14, 19). И Сам Господь наш, Спаситель мира сказал: царствие небесное внутрь вас есть (Лук. 17, 21). И паки: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Матф. 5, 8). Как нам тогда не веселиться, когда очистим свое сердце от страстей и от нечистых помыслов? Как нам тогда будет не утешительно, когда душевными нашими очами узрим Самого Бога, Творца неба и земли, на Негоже не смеют и чины ангельскии взирать? Вот нам Господь открывает какие неизреченные таинства, и какие неизреченные изливает Свои милости, а мы не хотим постараться очистить свое сердце, не хотим понудиться к благотворной молитве? Ибо нуждницы восхищают царствие небесное (Матф. 11, 12). Это наше дело - иноков, монашествующих, оставивших мир и мирское попечение и всю суету. Любители мира не достигают сего, и даже не вмещают, и достигнуть не могут, потому что они всегда упражняются в житейских попечениях, и имеют ум свой привязан к миру и к его прелестям.

Был у нас на Валааме монах, мне духовный брат, который мне открыл, что однажды стоял он на молитве и внимал умом, и сердце его горело огнем божественной любви; и сделался он вне себя, весь изменился, и был в восхищении, и оказался стоящим в раю; видел множество ангелов и святых угодников Божиих, видел множество разных садовых деревьев с прекрасными плодами, а наипаче привлекало взор его одно дерево, более всех прекрасное, и плоды на нем на подобие яблок. Он долго на него любовался, и не хотел от него отойти. Пришел к нему один прекрасный юноша, в див-ном одеянии, и златым поясом подпоясан, и спросил его: - Что, человече, стоишь и чудишься? Или желаешь вкусить сих плодов? Монах ответил: - Ежели бы можно, то желательно хотя бы отведать! - Юноша сорвал одно яблоко, и дал ему, и велел сесть. Когда он сел, то очутился в своей кельи, стоящий на молитве. И столь сладко и вкусно было яблоко, что невозможно и объяснить языком человеческим; и ничего на земле подобного ему нет. Что на земле сладкого и вкусного вкушаешь, то оно только тогда бывает сладко, когда его вкушаешь, и когда оно еще в гортани; а после скоро и позабудешь; а райский плод не таков: прошло 10 лет, а еще чувствуется в гортани сладость! - Хотя старец Тимофей рассказывал о другом, но я полагаю, что он сам этого сподобился, за его равноангельную жизнь.

К концу жизни своей старец Тимофей вернулся в монастырь, где жил в затворе. Скончался он в 1848 году.

СТАРЕЦ О. ВАСИЛИЙ - БОЛГАРИН

Близ монастыря Зографа жил и скончался известный старец о. Василий. Об этом старце один из бывших его учеников рассказывал следующее: читая однажды утреню, дошел он в 50-м псалме до слов: Сердце чисто созижди во мне Боже, - далее он уже не мог продолжать, а только повторял постоянно: Сердце чисто, сердце чисто... и зарыдал наконец. Посещение благодати в сем состоянии умиления продолжалось около часу. Но это только малый луч благодатных состояний его духа, которые продолжались иногда целые дни, приводя его в забвение всего окружающего.

Старец Василий долгое время не имел об умно-сердечной молитве и понятия, а проводил только деятельную жизнь. О внешней подвижнической жизни его слух уже носился по Афону. Деятельная жизнь была для него лествицею к созерцательной: силою помыслов благих, страха Божия, а особенно именем Господа Иисуса Христа, разрушающим всякое зло, он очистил свое сердце и вошел на высшую степень нравственного преуспеяния.

Родом о. Василий был болгарин. Первоначально он поступил на родине в Рыльский монастырь и прожил там два года. После того прибыл на Афон и поступил в Зограф. Это было в 1813 году. Здесь проходил он разные послушания, преимущественно же он был эклесиархом. Во время греческого восстания о. Василий удалился из Зографа в пустыню и жил некоторое время на Капсале в калибке, где раньше подвизался известный своими писаниями преп. Никодим Святогорец. В 1822 году смутные политические обстоятельства, приведшие множество турок на Св. Гору, побудили о. Василия выехать на время с Афона; но не задолго до своего отъезда, о. Василий успел совершить подвиг любви: спасти от рук турок одного молодого монаха, который был впоследствии игуменом Зографа. Дело было так:

Турецким войском, пришедшим тогда для занятия афонских монастырей, предводительствовал Абдул Робут-паша, сын православного грузинского священника, в детстве увезенный турками и обращенный в ислам. Ревнуя о распространении своей веры, а вместе и содействуя турецкому правительству в его политике, паша везде, где только мог, брал мальчиков и обращал их в ислам. Из них после выходили отчаянные воины известные под именем янычар. Тоже сделал он на Афоне, захватив юных питомцев пустыни, чтобы обратить их в свою веру. Между прочим, паша узнал, что в Зографе есть молодой писарь лет 17, и распорядился взять его. Видя неминуемую беду, этот послушник дал знать о своей опасности о. Василию, прося немедленно придти и, как знает, спасти его. Был вечер. Переговорив с ним, о. Василий приготовил корзинку и, прикрепив ее длинною веревкою, ночью спустил в ней юношу в окно, сам же вышел в ворота, не подозреваемый турецкою стражею, как пустынник возвращающийся в свою калибку. Подойдя к глухой стене, где его ожидал послушник, старец уложил его в шерстяной мешок и понес на плечах, как ношу сухарей. Этот послушник росту был малого, а потому для о. Василия, крепкого телом, не тяжело было его нести. Оттуда они по ночам пробрались до пустыни старца, где он кормил будущего игумена сухими каштанами, делая из них муку и приготовляя печение вроде хлебов. - Умилительно бывало, говорили зографцы, помнившие о. Анфима, когда сам игумен рассказывал об этом братии. Вот как Господь приготовил большому монастырю опытного игумена, воспитав его в гонениях, подвигах и лишениях. Скоро турки начали проникать уже и в пустыню о. Василия. Чтобы скрыть ученика он передал его другому старцу, жившему в таком месте, куда не могли проникнуть турки, а сам старец оставил Афон и отправился в Болгарию, где прожил все смутное время в пустыне при одном монастыре.

Когда же водворилось повсюду на Востоке спокойствие, возвратился о. Василий на Афон. Капсальское его убежище было уже в запустении, почему старец попросился в Зограф, где и был принят радушно. Но жизнь в монастыре, тем более бывшем тогда штатным (своежительным), стала для него нестерпимою, и он просил проэстосов монастыря позволить ему поселиться в заброшенной калибке лесничего в логу в расстоянии менее часа ходу от монастыря. Старцы благословили.

Поселившись в калибке, старец поправил ее, сколько можно было сделать самому, и предался глубокому уединению, которое с течением времени дошло до совершенного безмолвия. Через несколько лет он уже совсем затворился и никого не принимал, ни с кем не беседовал и никуда не выходил. В Зограф старец прежде ходил на большие праздники, а потом являлся только раза 3 в год.

Слух об его подвижнической жизни достиг до отдаленных пустынь Афона и возбудил одного подвижника, иеромонаха Герасима, известного в то время всему Афону, как опытного делателя умной молитвы, посетить старца. Герасим находился в то время в качестве послушника у знаменитого отшельника, духовника Иллариона-грузина. В монастыре отговаривали о. Герасима идти к старцу, говоря, что труд его будет напрасен. Старец, говорили ему, и для своей монастырской братии никому не отворяет дверь. Это, однако, не остановило о. Герасима. Он сказал, что пришел не ради любопытства, но чтобы получить пользу от беседы со старцем. - Верую, - говорил о. Герасим, - что Господь не лишит меня возможности увидеть старца и побеседовать с ним! - С таким несомненным упованием он отправился по логу к пустынной кельи. И надежда его не посрамилась. По устроению Промысла Божия старец Василий вышел из калибы в то время, когда о. Герасим подходил к ней, и они встретились. Приветствуя старца, о. Герасим просил его благословить войти к нему; тот не отказал, и они вошли. Не известно - имя ли великого Илариона, которому о. Герасим служил, или только их беседа; но скоро растворилась внутренняя клеть сердца о. Василия.

- Как ты проводишь время и как совершаешь свое правило? - спросил Герасим.

- Жизнь моя и правило мое - простые, - отвечал старец, - прочитываю утреню, часы, вечерню, повечерие с каноном и акафистом Божией Матери, - совершаю монашеское правило и прочитываю книги.

- Какие? - продолжал Герасим.

- Евангелие, псалтырь, - затем Добротолюбие и Исаака Сирина.

- Хорошо, - заметил Герасим, - какие же ты видишь плоды от умного делания?

- Какого? - спросил старец.

- Как ты упражняешься в умной молитве, - какие от того бывают у тебя действия?

- Прости, отче! - смиренно отвечал старец, - я еще не знаю, какая это умная молитва.

- Да как же ты читаешь Добротолюбие, если не знаешь, что такое умная молитва? - и о. Герасим просил старца, чтобы он говорил с ним откровенно.

- Я читаю просто, как душеполезную книгу. Конечно, я давно замечаю и чувствую, что в этой книге есть что-то сокровенное, глубокое, сладостное; но показать мне было некому, и я потому не знал, как проникнуть в это духовное сокровище! - Видя, что старец говорит с простодушием, иеромонах Герасим ему рассказал правила умной молитвы, предостерегая в то же время от бесчисленных искушений со стороны хитрого ловителя душ человеческих. Усладившись духовною беседою и условившись о новом свидании через некоторое время, они расстались.

Возблагодарив Господа за ниспослание ему милости в свидании и беседе с о. Герасимом, старец много дивился своему невежеству, особенно когда хотел начать новое делание и увидал, что забыл подробности преподанного ему о. Герасимом руководства. Укоривши себя, о. Василий дожидался вторичного прихода своего учителя. Вскоре о. Герасим опять пришел навестить старца, и он не обинуясь рассказал ему, что забыл то правило, какое преподал ему. О. Герасим повторил сказанное, и в возбуждение ревности старца к умному деланию передал о своем делании и плодах его.

Так как прежняя 20-летняя жизнь старца в монашестве была исключительно посвящена богоугождению, то ему скоро была дарована умная молитва. Только при начале он встретил новое затруднение: распросивши все, относящиеся к умному деланию, правила, он не спросил о. Герасима, где у него сердце, куда нужно было ниспускать вместе с дыханием и словами: "Господи Иисусе Христе" ум, произнося с выдыханием: "помилуй мя"; и только тогда, когда умная молитва заговорила в сердце, он узнал, где оно у него. Тогда стало ясно для него и Добротолюбие.

Злобный враг диавол, видя духовные успехи старца, вооружил на него людей и до того ожесточил их, что они не раз открыто хотели или выгнать старца, или еще хуже - сжечь его вместе с калибкой. Более двух лет продолжалось это жестокое гонение. Старец же переносил великодушно все это, и, обрекши себя на всякие злострадания и на самую смерть, ожидал каждочасно и днем и ночью мученической кончины. Терпение его и мужество духа изумили самих его гонителей; у всех как бы открылись глаза, и все братство монастыря вдруг переменилось в отношениях к нему, начали уважать и почитать его, и с сего времени он жил уже спокойно, особенно когда введено было в Зографе общежитие (1849) и игуменом поставили его питомца о. Анфима.

Мужественно претерпевая напор жесточайших искушений от бесов и людей, старец не мог однако до конца бороться с природою: 25 лет он прожил в пустынной, худо защищенной от непогоды калибке и наконец должен был ее оставить. Сырой воздух водоточного глубокого лога, холодный ветер называемый "опоем" повредили здоровье крепкого мужа, так что он принужден был оставить свое место. Старцы монастыря предложили ему перейти в монастырь; но о. Василий просил устроить ему калибочку повыше того места, и игумен исполнил его желание.

По смерти игумена о. Анфима о. Василий опять подвергся гонению, развившемуся до того, что совсем было изгнали старца из нового его жилища. Но, попустивший это новое испытание для утверждения старца в терпении, Господь, вскоре разрушил все кознодейства диавола. Некто спрашивал по поводу сего старца: - как он теперь пребывает? - он отвечал: - Утвердивши себя в мысли - ожидать ежечасно беды и напасти, я пребываю в мире и спокойствии, что бы со мною ни случилось!

Опыт в искушениях и просвещение благодатью, через умное делание, привели старца в глубокую рассудительность, а вместе и к смиренномудрию. Теперь он проводил хоть столь же уединенную жизнь, но уже не столь безмолвную, ибо с некоторого времени двери кельи его были открыты для всех братий, кто бы ни захотел придти к нему ради совета. Он считал себя невеждою, не могущим и поговорить толком, как не получившего образования, и являл себя ничего из добрых дел не имеющим! В беседе он давал понять другим, как будто он никаких духовных проявлений не знал; а между тем беседа его была весьма усладительна.

Будучи от природы крепкого сложения, он не давал ослабы своему телу. Это можно видеть и из того, что перешедши в новую калибку, о. Василий в течении 10 лет срыл огромную около нее гору, не имея в том никакой надобности.

Всей жизни в монашестве о. Василия было более 60 лет. В последнее время ему поручены были от монастыря ученики, сколько для послушания старцу, столько и для воспитания их в высшей духовной жизни. Один ученик его был военным священником во время русско-турецкой войны; другой, Мелетий, стал митрополитом в Болгарии. Остальные его ученики потом занимали важные должности в Зографе. Принимал учеников о. Василий не без разбору, и если поручаемый ему монастырем монах был ему не по духу, то не принимал. Внимающие своей жизни знают, как трудно при умном делании жить с человеком другого настроения.

Духовник Руссика, о. Иероним, слыша похвальные отзывы о жизни старца о. Василия, желал видеть его; но как сам никуда не выезжал, то он просил некоторых зографских отцов убедить старца придти в Руссик. 3 года старец не соглашался ни на какие увещания сходить туда, считая себя невеждой и в слове и в деле. В этих приглашениях он видел только искушение от врага вызвать его из пустыни. Чрез многое время, наконец, он сказал одному иеромонаху, что "сходит".

- На вопрос: - когда же? - он отвечал: - Когда возвестит Господь! - Старец рассуждал, что если пойдет с тем иеромонахом, то весть о его приходе огласится в монастыре, и через то будет беспокойство от любопытства братии; поэтому лучше пойти с незнаемым там человеком, - и пригласил он своего духовного друга, пещерника о. Харитона, который хорошо знал дорогу в Руссик. И таким образом тихомолком, как "едины от нищих" пришли они. Оставив о. Харитона на условленном месте ожидать себя, старец отправился прямо к духовнику. На русской половине он увидал игумена о. Герасима, с которым не видался более 40 лет; но не желая огласки, прошел, оставшись незамеченным, к о. Иерониму. Часа 3 пробыли они наедине в беседе, следствием которой было то, что старец Василий вынес глубокое уважение к дару рассуждения, каким обладал духовник.

Желая успокоить старца с дороги, духовник отпустил его в надежде, что в наступающую ночь пространнее побеседует с ним. Но пока духовник сделал распоряжение отвести старца на архондарик, чтобы там угостить его и успокоить, тот потихоньку спустился вниз, отыскал своего проводника и зашел с ним в трапезу. Там его никто не знал, и оттуда они прямо отправились обратно в свою пустыню.

В дополнение сведений о сем доблестном старце не лишне заметить, что он знал подвиги многих новомучеников, и был даже очевидцем страданий некоторых из них. В Зографе один монах, проживши 10 лет, ни разу не был у старца. Вот на него нашли различные искушения, угнетавшие его дух, так что он стал изнемогать. Ему советовал один близкий ему иеромонах сходить к о. Василию, чтобы открыть ему свои помыслы; а он все думал: - что услышу от старца? - Наконец решился таки сходить, но пошел с большою неохотою. В беседе старец предварив его вопросы, начал объяснять ему искушения и все, что с ним было и есть, и даже что будет, если поступит так, а не иначе. Вышел он от старца как бы обновленным.

Советы старца Василия, как поступать во время вражды с кем нибудь:

- Падшей природе нашей, как бы естественно, что сердце возмутится, когда кто-нибудь на тебя злобствует, или сделал какую пакость, явно или скрытно; а если при этом попустить еще себе заняться разбирательством нанесенного зла, то сердце делается подобно тигру рыкающему, который готов напасть на своего противника. В раздраженном сердце повторяются с силою вопросы, раздувающие пламя гнева: как? почему? для чего? какой я подал повод? - Человек хочет в это время овладеть собою и успокоить себя; но когда разожглось сердце помыслами смущения, то ум бессилен уже противопоставить возражения взволнованному сердцу. Даже на молитву трудно подвигнуть себя, особенно на молитву об оскорбившем, ибо тут все: и сердце и самая мысль как бы выворачиваются, - с трудом, с болезнью. Сколько мысленных противоречий возникают в то время - конца и краю нет! И если человек, не смотря на весь этот хаос, воздвигаемый диаволом внутри нас, начнет решительно понуждать себя, то восстает уже одна главная противодействующая мысль, нередко отклонявшая от молитвы неопытных: - как ты будешь молиться? смотри что у тебя на душе - какое смятение! примет ли Бог такую молитву? Не паче воздвигнешь ли гнев Его? - Видя такую бурю и сердечную и мысленную и, проразумевая козни бесовские, подвижник приступает к молитве: берет четки и, творя поклоны, начинает: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй раба Твоего! - О, как болезненно идут эти поклоны и молитва при первой четке. Но Господь близ. Произвольное понуждение человека Он принимает здесь паче всякой жертвы, тем более, что это совершается ради исполнения первейшей заповеди Его о любви, и при том о любви к врагам.

Мало-помалу как бы начинается рассветать в душе, водворяется тишина и через некоторое время делается на сердце радостно и мирно и исполняется человек горячей любовью ко врагу, любовью такою, что готов предать себя на жертву за него, если бы то потребовалось. О, какой свет, свет небесный, - какая блаженная радость, - какая полнота святой любви растворяется в это время в душе. Это может знать только испытавший, а слову это недоступно. Восчувствовав в сердце своем совершенную любовь к оскорбившему, он встречает дивную перемену и в самом враге. Из этого видно, что только любовь сродна нам, а вражда, ненависть - суть плевелы злокозненного врага!

Больше сведений о старце о. Василии не нашлось.

СТАРЕЦ О. ИОАНН - РУССКИЙ († 1843)

О себе старец о. Иоанн поведал следующее: - Я родом великороссиянин, из самой внутренней России. От какого рода, того знать не нужно. От юности моей возлюбил я Господа Иисуса Христа; рассмотрев суету и непостоянство мира сего, краткость настоящей жизни и бесконечность будущей, и размыслив, что кто на сем свете послужит и поработает Господу Богу, тот спасет душу свою, наследует вечное блаженство; а кто согрешит и прогневает Господа Бога, тот должен принять вечное мучение, я рассудил поработать Господу своему без всяких препятствий от сует мира сего, и, оставив все, последовал Христу с самых младых лет.

Прежде странствовал по российским монастырям, и во многих слышал о великом старце Паисии и о его великих подвигах, о великом его богособранном стаде и о прочих молдавских отцах, и о старце Онуфрии; и я предпринял путешествие и достиг Молдавии и великой обители Нямецкой.

Здесь я увидал великого старца о. Паисия и святолепные его седины, и Богом собранное его великое полчище. Его учеников уже было около 1000. И припал я к стопам его, и начал его просить принять меня в свою святую обитель, и причислить к своему стаду. Он с любовью принял меня и, зачислив в братство, дал мне келью, назначил послушание, и поручил меня духовнику. Он всех приходивших и желавших с ним жить принимал, хотя старшие кое-кто из братии и скорбели, ибо терпели недостатки. Но он всегда говаривал братии: - Аз грядущего ко Мне не изжену вон; прибыл брат, прибыла и молитва; пошлет Бог и на него пищу!

И я грешный начал жить в том богособранном его стаде и наслаждаться его богомудрыми наставлениями и утешаться, глядя на его благолепные седины. Старец Паисий всех учил, всех утешал, всем наказывал с отеческой любовью - не разрушать общежития, иметь совершенное послушание и смирение, отсекать свою волю, и внушал, чтобы всякий повиновался один другому, и почитал один другого земным поклоном. Чтобы всякий ступал кротко, руки имел сложенные на груди, главу наклоненную, глаза потупленные в землю, сердце горе к Богу, а ум в беспрестанной Иисусовой молитве; и чтобы во всех была любовь нелицемерная. А более всего старался во всяком посеять и углубить божественное семя, сердечное делание, умную и беспрестанную молитву Иисусову. И была тогда Нямецкая обитель как рай, Богом насажденный; все в единомыслии и любви работали Господу своему; было совершенное общежитие и любовь во всех, и была во всех как бы единая душа; всяк проходил свое послушание со смирением, без роптания; все, смотря на пастыря своего, утешались его лицезрением и беседою и его святолепными сединами. Он всем был образ и пример своею жизнью. Но я грешный не сподобился от него постричься в полное монашество, а принял от него только рясофор, и пожил с ним только 2 года.

Но сколько он был смирен и кроток, столько был и строг, за малое какое-либо бесчиние строго наказывал. В одно время шел по монастырю один послушник и неблагочинно размахивал руками и озирался по сторонам. Старец смотрел в окно и спросил посторонних: - какого духовника этот послушник? Ему сказали. Он же призвал духовника и сделал ему строгий выговор: - Так ли наставляешь учеников своих? Они бесчинствуют и соблазняют братию. Монах должен быть во всем монах: ступание кротко, руки на груди, очи в землю, главу склонить, каждому встречающемуся делать поклон; иеромонаху или монаху - до земли, равному себе - в пояс. Ты скажешь, что он еще не монах; но кто живет в монастыре, пострижен ли или нет - все должны наблюдать монашество, и брать со старших пример. За это обоим вам с учеником даю канон - 3 дня в трапезе творить поклоны, чтобы и прочие научились не делать бесчинства!

Еще он строго наблюдал, чтобы крестились правильно: если кто не истово или с небрежением изображал крестное знамение на лице своем, того весьма строго наказывал, и всегда говорил: - Если кто не истово изображает крестное знамение, тому маханию бесы радуются! - Также он наблюдал великое благочиние в церкви; всегда сам обходил всю братию, чтобы все стояли чинно, со страхом и трепетом, и наблюдали все поклоны, а особенно на клиросах и за чтецами, чтобы ни одного поклона не опустили: на "Святый Боже", на "Приидите поклонимся" на "Аллилуйя". И весь чин и устав и напевы содержали Св. Горы Афонской.

Табак же употреблять строго запрещал; а кто не исправляется, того выгонял из монастыря. Явную он показал ревность по благочестию тем, что когда он жил с братией в монастыре Дрогомирне, и, после военных времен, отошел его монастырь вместе с Буковиною под Австрийское владение, то он оставил монастырь свой со всеми богатствами и перешел в Молдавию, и сказал братии: - Отцы и братия, кто хочет послушать и последовать своему, грешному Паисию, тот да идет со мною, а остаться в Дрогомирне благословения никому не даю; ибо в еретическом дворе жить - ересей убежать невозможно. Папа римский яко лев рычит и по другим царствам, и ищет кого поглотити; не дает покою и в Турецком царстве, и всегда возмущает и оскорбляет св. Восточную Церковь, а кольми паче в австрийском владении он живых поглотит!

И так со всем своим стадом ушел в Молдавию. Молдавский государь, видя его ревность по благочестию, дал ему вместо одного два монастыря: Секуль, во имя Иоанна Предтечи, а потом и Нямец во имя Вознесения Господня. Старец Паисий всегда поучал братию блюстись ересей и расколов, во всем повиноваться Святейшим Восточным Вселенским патриархам, и почитать ревнителей по благочестию: Святейшего патриарха Фотия, и блаженного Марка, митрополита Ефесского, подвизавшихся против папы римского.

Но я немного наслаждался его медоточного учения, только 2 года. Потом все вдруг приуныли и заскорбели, услышавши, что старец болен; все сделалось мрачно и печально. Вскоре всем дана была повестка, чтобы были на литургии. И слетелись иноки, как орлы, так что не могла вместить церковь. Вот идет старец, поддерживаемый двумя духовниками. Вся братия возрадовалась, увидавши его святолепные седины и все поклонились ему до земли; он же прошел прямо в алтарь, и во время сподобился причастия Св. Таин. По литургии стал на свою кафедру и всем повелел подходить под благословение; со всеми простился, и пошел в келью свою, и уже никого более к себе не принимал. Через несколько дней услыхали плачевную весть, что скончался старец. После трех дней похоронили его в соборной церкви Вознесения Господня, и остались мы сиротами. Потом, по совету всей братии, избрали другого начальника, одного из учеников его, духовника Софрония, который постриг меня в мантию. Года чрез 2 начали изменять общежительные уставы о. Паисия и правила, и оттого сделалось в монастыре смущение, через что наших русских 70 человек ушли в Россию; в числе их был знаменитый старец о. Феодор.

Я же, грешный, пошел на Св. Афонскую Гору, чая там возрастить то божественное семя, которое посеял во мне старец Паисий. И, дойдя по морю благополучно, поселился в пустынной кельи на месте называемом Лак, и прожил там почти 2 года, питаясь от рукоделия, вырезал ложечки. Потом наступили смутные времена, настали войны, пришли разбойники на Св. Гору и начали творить много пакостей. Я окаянный не мог терпеть и снова по морю возвратился в Молдавию в свою обитель. Но, вкусив пустынного, сладкого паче меда, безмолвия, испросил себе келью вне монастыря. Отец архимандрит с духовником хотели меня рукоположить во иеродиакона. Я же боялся принять на себя сан, дабы не отлучиться мне от умной и безмолвной молитвы; просил оставить меня на безмолвии, но они усиливались меня принудить. Я же, видя их намерение, отсек себе палец правой руки, и от того часа оставили меня, и прозвали "беспалым". И начал я жить в безмолвной кельи и проходить некоторые монастырские послушания, и часто посещал одного пустынножителя, схимонаха Платона, ученика Паисиева, и наслаждался с ним духовными беседами. И прожил в той кельи 5 лет. Наскучила мне молва, бываемая на послушании, и начал во мне угасать светильник божественного света. Тогда начал я просить архимандрита, да отпустит и уволит меня в глубочайшую пустыню, в Покровский скит, к о. Платону. Он же сказал: - Ежели мне вас таких молодых отпускать в пустыню, то некому будет ходить на послушание! Я же вышел плача и стал помышлять: какое я собрал богатство на Св. Горе, - здесь все расточил. Пойду снова на Св. Гору и там скончаю живот свой. И пошел я к о. Платону и открыл ему свой помысел. Он же сказал: - Иди на Св. Гору и поживи там, да снова приходи сюда; и здесь уже тебя успокоят; и тогда будем вместе жить и похоронишь грешное тело мое. И хотя бы ты и остался там жить до смерти, но по неволе выйдешь! - Я же поклонился ему и пошел к архимандриту и начал его просить да отпустит меня на Св. Афонскую Гору, и сказал ему, что теперь время утихло, ибо я и тогда вышел из-за смущения. Он с любовью отпустил меня.

Перед самым отъездом я снова пошел к о. Платону и просил его дать мне последнее наставление. Он же начал мне говорить: - Мое наставление такое: когда достигнешь Св. Горы, избери себе искусного старца, отца и наставника, и препоручи ему свои тело и душу, и буди ему послушен даже до смерти. И где он благословит, там и живи. Афонские отцы выше молдавских; я и сам бы желал с ними пожить и от них пользоваться, и даже путешествовал на Св. Гору; но воля Божия и смутные времена не позволили мне там препровождать свою жизнь, и я паки возвратился в Молдавию. А о будущем блаженстве, как его достигнуть, скажу тебе вкратце: где будешь жить, где будешь странствовать, везде и на всяком месте владычество Господне и благодать Его присутствует, только если по воле Его святой будем жить и волю Его творить. Не место человека просвещает, но человек место. - Воля Господня состоит в главных трех добродетелях, то есть в вере, надежде и любви. Первое вера, она есть глава всем добродетелям. Без веры все добрые дела мертвы. Праведник от веры жив будет. Верою все святые победили мир, соделали правду, получили обетования. Если совершенную стяжеши веру к Богу, то ничего тебе не будет невозможного, но все твои благие желания исполнятся, и ни какие скорби и напасти одолеть тебя не смогут. О сей вере сказал Господь ученикам Своим: - Аще имате веру, яко зерно горушно, аще речете горе сей: двигнися и верзися в море, будет (Матф. 21, 21).

Сию веру стяжали Апостолы, и прошли по всей вселенной, яко овцы посреде волков, и уловили все народы в Христову веру. Сию веру имели святые мученики, пролившие свою кровь. Сию веру имели преподобные отцы, которые, оставив мир и яже в нем, удалялись в пустыню, и едины со единым Богом пребывали в ней, одни 40, другие 50 и 60 лет, верили они Богу, и Господь питал их, хотя и мало кого от человек видели. Такую веру если стяжешь, то и ты не далече будешь Царствия небесного! - Но я ему отвечал: - Отче снятый, как могу стяжать веру сию, которая превосходит естество человеческое? Я человек грешный и повседневно обретаюсь в немощах! - Он же сказал: - Да, правда, эта вера трудами и подвигами, постом и молитвами стяжевается, - совершенным послушанием и отсечением собственной воли укрепляется и возрастает. Но опять тебе говорю: если не стяжешь такой веры, то не сможешь стяжать и надежды на Бога и любви к Нему и ближнему; если сих не стяжешь, и не очистишь внутреннего человека, не победишь страстей, всуе наше будет удаление от мира, только одним телом, а не умом и сердцем. А тогда как бы не постигла нас страшная угроза: ни горяч ты, ни холоден, изблевати тя имам (Апок. 3, 16). Афонская Гора управляется Божией Матерью, туда ходят с деньгами, но опять возвращаются, а другие и без денег, но там живут; кого как благословит Матерь Божия. Прежде тебе сказал я только о вере в Бога, теперь послушай и о надежде на Бога: Где ты будешь жить не полагай надежды ни на кого смертного, ни на царя, ни на князя и сына человеческого, в них же нет спасения; ни на патриарха, ни на архиерея, ни на купцов, ни на какого-либо человека, ибо всяк человек ложь; ни полагай надежду на богатство, ни на славу мира сего, ни на чины; богатство как роса утренняя. Как роса иссыхает, так и богатство исчезнет, и всякая слава человеча, как цвет травный: вечером цветет, а утром подкошен бывает и увядает, так и слава человеческая: сегодня хвалят, а завтра поносят и укоряют. Ты же, возлюбленное мое чадо, всю надежду полагай на Господа Бога. Теперь надобно тебе показать свою веру и надежду не на словах, а на самом деле, без роптания. Теперь для тебя наступает время скорбей и искушений, по морям и посуху; ты же не унывай, но однажды уверовав в Господа Бога, полагай всю надежду свою на Него, и воспевай с пророком Давидом: Буди, Господи, милость Твоя на нас, якоже уповахом на Тя (Пс. 32, 22). И еще: Блажени вси надеющиися нань. Надеющиися на Господа яко гора Сион: не подвижится в век живый во Иерусалиме (Пс. 2, 12; 124, 1).

Теперь скажу и о любви к Богу и ближнему: Возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея и от всего сердца твоего и от всего помышления твоего. Так нам должно любить Господа Бога, что ради любви Его ничего не должно нам щадить, ниже самих себя. Так Его возлюбили святые Апостолы, и прошли всю вселенную скорбяще, озлоблени, укоряеми, поношаеми, в узах и в темницах, а после и самую смерть претерпели за любовь Христову. Так возлюбили святые мученики, и все пренебрегши, родителей, жен, детей, саны и честь, дабы не разлучиться со Христом, проливали кровь свою как воду. Так возлюбили Его преподобные отцы наши, и любви ради Его оставили мир и славу мира, и всю прелесть его. Любви ради Христовой удалились в монастыри и в пустыни, и отдали себя в послушание с совершенным отсечением своей воли и своих прихотей, да без всякого препятствия поработают Господу своему. Ты же, возлюбленный брате, уже начаток сделал, - теперь постарайся Господа своего возлюбить от всей души своей т.е. соединиться с Ним сердцем, умною беспрестанною молитвою Иисусовою, и старайся очищать внутреннего человека от всех помышлений противных Богу; тогда познаешь, коль сладка будут гортани твоему словеса Господня (Пс. 118, 103), и коль весело и радостно быть с Богом. Пророк сказал: Помянух Бога, и возвеселихся (Пс. 76, 4). Кто с Ним непрестанно беседует и поминает Имя Его святое, то как не возвеселится и не возрадуется о Имени Господнем? Если с земным царем приятно и радостно иметь беседу и получать от него награду, то насколько больше с небесным Творцом, на Него же не смеют чины ангельскии взирать? О, коль сладостно! - Но оставим об этом говорить на словах, а когда сам вкусишь на деле, тогда познаешь и скажешь: - Господи, добро есть нам здесь быть; возьми меня от суетного мира сего и от его прелестей; не хочу более в нем пребывать; боюсь, дабы опять не разлучил меня с Тобою, сладчайший мой Господи!

Теперь иди ты на Афон, и постарайся стяжать эту радость. Там найдешь таких отцов и наставников, которые ею преизобилуют, и тебе могут уделить только бы ты их во всем слушал. Еще скажу тебе, как нам должно любить ближнего своего и всякого человека: Апостол сказал: Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть. (1 Иоан. 4, 20). Любовь к Богу доказывается любовью к ближнему. Не так нам должно любить ближнего, якоже самих себя, но несравненно более. Тогда познается совершенная любовь, когда положим свою душу за брата своего (Иоан. 15, 13). Вот совершенная любовь. Этой любви не может стяжать никто, привязанный мыслью и сердцем к прелести мира сего. Отчего бывают в мире убийства, грабительства, злоба, зависть, ненависть, клевета и тяжбы? Либо ради имения и богатства, либо ради чести и славы мира, или ради каких-нибудь плотских страстей. Потому сказано: Любовь мира сего вражда Богу есть (Иак. 4, 4). Никийже раб может двема господинома работати (Лук. 16, 13), потому что кто хочет от всего сердца возлюбить Господа Бога и ближнего своего, тот должен, по Евангелию, оставить мир и вся яже в мире, и идти во след за Христом, путем иноческого жития. Да и тогда если не вступим в совершенное послушание, и не отсечем собственной воли своей, и не будем хранить своего сердца от помыслов скверных, и не будем стараться о очищении внутреннего человека, то и в пристани можем погибнуть. Наше спасение состоит в отвержении самих себя и в хранении своего сердца и в непрестанной умной молитве Иисусовой. Если же отвержемся себя самих, и будем хранить свое сердце от прилогов вражиих, и держать свой ум в непрестанной молитве, тогда соберутся и пребудут в нас все три добродетели: вера, надежда и любовь, - тогда и вселится в нас Святая Троица - Отец, Сын и Снятый Дух - Единый Бог, Ему же слава во веки!

И я отправился в путь снова по морю через Константинополь. Снова достиг Св. Горы и вселился в свою пустыню; снова начал работать ложечки и безмолвие проходить, и много радовался и веселился, что сподобился достигнуть тихого и небурного пристанища Св. Горы Афонской.

Однажды, проходя со своим рукоделием мимо Иверского монастыря, сподобился я видеть святейшего патриарха Григория 5-го, который проживал тогда там на покое, после замучен был турками. Когда увидел я его сидящего у врат монастырских с двумя диаконами, сединами украшенного, вострепетала душа моя, и возрадовалось сердце мое. Скоро скинул с себя торбу и бросился к его стопам. Диаконы мне сказали, что это патриарх. Он благословил меня; я поцеловал руку его, а он меня в голову и сказал: - Что, отче, хочешь? - Я же сказал ему: - Хочу, да ваше святейшество возьмет от моего худого рукоделия! - Он приказал принести, и я выбрал десяток ложечек, и подал ему. Он же выбрал только три, а прочие назад отдал. Я просил, дабы он взял все, но он сказал: - Довольно во Имя Святой Троицы! - благословил и отпустил меня.

Я прожил три года на Св. Горе. Потом опять настало смущение; умножились разбойники и всюду страх и трепет. Монастыри все заперлись, а в кельях всюду скорбь и горе. Терпел я полгода, - помышлял, что скоро пройдет; однако час от часу было хуже, и более не стерпел, заплакал и простился со Св. Горой. Оттуда отправился в Константинополь по морю. Там был у другого Патриарха и от него сподобился получить благословение. Оттуда отправился на корабле, и много на Черном море натерпелся страху, чуть не утонул . Целый месяц носило нас по морю, и каждый почти час ожидали смерти, и пищи уже не имели. Потом занесло нас в Анатолию и пристали к одной горе, и благодарили Бога. Здесь сказали мне греки корабельщики: - Отче, теперь, слава Богу, пристали к преподобному Григорию; пойдем и поклонимся его святым мощам! - Я спросил: - какого Григория? - Они сказали: - Ученика св. Василия Нового, которому были великие откровения. Он по смерти св. Василия удалился в эту пустыню, и здесь окончил свою жизнь, и здесь погребено тело его! - Я весьма возрадовался. Они взяли ладану, масла и меня с собою посадили, и приехали к берегу и пошли в гору, а потом в великую пещеру. И шли далеко, и пришли к церкви, где посреди сделана гробница и висит одна лампада. Греки сказали мне: - Тут спасался св. Григорий и в этой гробнице погребено тело его. Потом налили в лампаду масла и зажгли, и накадили ладаном, помолились и приложились ко гробу, и просили угодника Божия, чтобы управился путь наш благополучно. Потом поехали на корабль, и Бог дал добрый ветер, и пристали к одному селу, где купили себе пищу. Потом поплыли далее и в скором времени прибыли в Молдавию.

И снова я возвратился в свою обитель, где приняли меня с любовью, и уволили в безмолвный скит Покровский, где я поселился близ о. Платона, и стал его иметь другом и советником; начал во всем ему подражать, и от него пользоваться много. В то время он уже переплыл страстное море, и достиг тишайшего пристанища сладчайшего безмолвия.

Монастырь Нямец не один, но под собою имеет другой монастырь Секуль, и много скитов; и во все определяются братия от Нямеца, и пища всем посылается оттуда, а одежду добывают сами, и все занимаются разными рукоделиями, и отдают в монастырь и за то получают потребное. О. Платон во всю свою жизнь писал книги; я же работал ложечки. Вскоре я постригся в схиму, и оставили меня в совершенном спокойствии и тишине, и совершенно меня обеспечили всем нужным. Я благодарил Господа моего, что сподобился получить такое спокойствие. И прожил так с о. Платоном более 20 лет. Каждые 5 дней сидели в кельи за рукоделием, в молчании и в хранении умной молитвы. Каждую субботу ходили в соборную церковь и причащались Св. Таин. Также каждую неделю и великие праздники ходили на всенощное бдение. Пищу принимали по однажды в день простую; среду и пяток постились. Каждый год на всю св. Четыредесятницу затворялись мы в кельях; заготовим себе сухарей и воды, запрем окна и двери, и сидим едины со единым Богом до субботы Лазаревой. Только каждую субботу приходил духовник со Святыми Таинами и причащал нас.

После 20-ти лет о. архимандрит с братией упросили нас, чтобы перешли поближе к монастырю ради пользы прочих братий. Хотя нам и показалось тяжко разлучиться с возлюблен- ною и тихою нашею пустынею, но была воля Божия на то. И опять дали нам безмолвную келью вне монастыря. И начали мы жить по первому пустынному уставу. Мне, слава Богу, было спокойно, а к о. Платону пошли вся братия; не были двери у его кельи затворены, но отверсты всякому приходящему. И дана была ему премудрость на пользу всем, и потекла из уст его как река изобильная. И я часто посещал его, и не мог никогда до сытости насладиться его беседою. Когда же настала св. Четыредесятница, опять мы затворились; а в субботу Лазареву пошли в собор на литургию. О. Платон шел впереди один, а мы с братией позади. В это время сделался от главы о. Платона до небес белый столп. Мы все это видели и пали на землю. Когда же встали, - уже о. Платон взошел во врата монастырские. Мы за ним пришли в церковь и поклонились ему до земли. Он же сказал: - Что вы, братия, мне кланяетесь? это чудо Бог показал не ради меня, но ради вас. Видите, как Господь прославляет работающих Ему. Работайте Господу от всей души своей, и вас Господь прославит, если не в сем веке, то в будущем нескончаемом!

О. Платон также всех учил побеждать страсти, проходить совершенное послушание и отсекать совершенно свою волю, быть смиренным ниже всех, любовь иметь ко всем нелицемерную, а особенно очищать внутреннего человека и держать беспрестанную молитву. И так прожили 10 лет. Потом покинул нас о. Платон и нам сделал большой плач, что оставил нас сирых на сем свете; одних бороться со страстями и со врагом диаволом. После о. Платона вся братия обратились ко мне со своими скорбями и со своими немощами: кто не доволен пищею, кто отягощен послушанием, кто другим чем. А от чего это произошло? От того, что всякая иссякла любовь и разорили общежитие. Я стал говорить начальникам, чтобы всех равно любили. Они же на словах во всем слушали, но не на деле. Братия плачут, всегда меня беспокоят, даже до конца разорили безмолвие мое. И начал я помышлять что делать: если мне жить здесь, то братию надобно до конца любить и душу свою за них положить. Надобно пострадать, а исправить уже невозможно. Если же удалиться, как Бога не прогневать тем, что себе одному буду искать покоя, а братию оставлю скорбеть без всякого утешения; а больше той любви нет, как положить душу свою за брата своего, а установить все по прежнему уже трудно. Разорили скоро, восстановить намного трудней.

Трижды приезжал митрополит Вениамин с тем, чтобы устроить общежитие, и меня к себе призывал; но не мог ничего сделать. Старшая братия никак не захотела. Я же просил митрополита, чтобы уволил меня из монастыря Нямеца в монастырь Ворону в пустынную келью великого старца Онуфрия, друга старца Паисия, где он проживал с иеромонахом Николаем и старцем Феодором, и где живот свой окончил Митрополит же заплакал и сказал мне: - хотелось, отче Иоанне, чтобы ты пожил здесь и поддержал братию, утешал скорбящих, пользовал немощных; но впрочем удерживать тебя боюсь, да не оскорблю тебя. Господь тебя благословит: иди и молись и за меня грешного Вениамина. И я весьма желаю оставить свою кафедру, и на покое и в тишине и в молитве препроводить остальные дни жизни моей. Я более сорока лет митрополитом управляю молдавскою кафедрою, и много всяких искушений со мною случалось: дела наши великие. Много раз князь бывал в отлучке, и я сам управлял всею Молдавией. Кто поживет и не согрешит против Бога и против ближнего? И давно имею желание оставить все и плакаться о грехах моих, но обстоятельства не позволяют мне. Сколько лет строю собор, а окончить не могу. А хотелось мне самому его освятить; но уже видно, что не сподоблюсь, ибо силы мои уже изнемогают!

- Я же ему сказал: - Владыко святый, уже собора нам с тобою не освятить, а надобно более позаботиться о внутреннем соборе, чтобы его добро устроить; а спокойствие получишь только на малое время! - И так простились с ним.

Сам я отправился в монастырь Ворону, и принял меня архимандрит Рафаил с любовью и отпустил в эту пустыню, и снабдил меня пищею. И живу уже здесь четвертый год, подобно как в раю, во всяком спокойствии и тишине. И каждую субботу хожу в монастырь и причащаюсь Св. Таин, и опять стремлюсь сюда.

Я же, - говорит инок Парфений, - пал ему в ноги и со слезами начал ему говорить: - Отче святый, прости меня грешного, и поведай о таинствах твоего безмолвия, какие оно принесло тебе плоды, и какими Господь наградил тебя дарами? - Он же заплакал и сказал: - Что меня спрашиваешь, чадо, о том что выше меня? Оставь ныне о том вопрошать, но иди с Богом на Св. Афонскую Гору, и старайся очищать внутреннего человека молитвою; и когда уязвится сердце твое любовью Христовою, тогда сам познаешь - коль есть добро быти с Богом! - Я же плакал, да поведает мне хотя нечто малое. Он со слезами сказал:

- Послушай меня грешного; открою тайну, но покуда жив я - сохрани ее. Открою тебе часть моего богатства, да не скроешь его, но когда будет время, то и иным подашь: По приходе в Нямецкий монастырь, услышавши от старца Паисия про умную молитву, начал испытывать его: как ее начать и как действовать? и начал делом испытывать. И она столь мне сладка показалась, что более всего мира возлюбил ее. От того бегал братию, любил молчание, часто удалялся в пустыню, бегал всех соблазнов, а особенно празднословия. Ради того путешествовал дважды на Св. Гору, изнурял себя послушанием, трудами, постом, поклонами и всенощным стоянием, чтобы стяжать умную беспрестанную молитву. Ее ради часто затворялся в келью, и все силы свои изнурял ради нее. И когда препроводил так многие лета, - мало-помалу начала она во мне углубляться. Потом, когда жили мы в скиту Покровском, тогда посетил меня Господь за молитвы о. Платона: осенила сердце мое неизреченная радость и стала действовать молитва; и столь усладила меня, что спать мне не дает; усну в сутки час, и то сидя, и опять встаю, как бы никогда не спал. И хотя я сплю, а сердце мое бдит. И начали от молитвы и плоды прозябать. Воистину, чадо, царствие небесное внутрь нас есть. Родилась во мне любовь ко всем неизреченная и слезы; если хочу - плачу беспрестанно. И столь сладостно мне сделалось Божественное Писание, а особенно Евангелие и Псалтырь, что не могу насладиться, и каждое слово приводит в умиление и заставляет много плакать. О Боже, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси! - Часто встаю с вечера читать Псалтырь или молитву Иисусову, и бываю в восхищении, вне себя, не знаю где я, - или в теле, или вне тела - не знаю; Бог знает. Только когда прихожу в себя - уже рассветает! Но и дадеся мне пакостник плоти да мне пакости деет, да не превозношуся: никак не могу быть с народом, а наипаче с мирянами; а с женами не могу и говорить: уже более сорока лет как не бывала жена в моей кельи, хотя многие желали со мною побеседовать, но я отказываю тем, что немощствую. Еще много претерпел искушений и оскорблений от врага диавола. Еще скажу тебе, что люблю читать книги, а особенно Евангелие, Псалтырь, Добротолюбие и Исаака Сирина; и прочих книг имею довольно, но все лежат в монастыре; денег же себе не стяжевал, и не от кого не брал, кроме книг. Теперь прости меня, что ты так много принудил меня говорить, Пойдем в монастырь, я там ночую, и тебя провожу завтра.

Этот старец скончался после того чрез 4 года, в 1863 году. Роста он был среднего, волосы на главе седые, борода небольшая, белая; и так был сух, что крови и мяса не было заметно. Всех учил и наставлял терпению, послушанию, посту, смирению и любви; некоторых и созерцательному богомыслию, но не всех. Еще много плакал и соболезновал о тех, которые не соблюдают святых постов, среды и пятки, и говорил:

- Те люди, которые самопроизвольно не сохраняют святых постов, живы телесами, а душами померли; ибо навлекают на себя клятвы соборов и святых отцов. И запрещал с ними и дружбу иметь.

ДУХОВНИК О. ЕВСТРАТИЙ - ГРЕК

О. Евстратий родился в Трапезунде в Малой Азии около 1783 года от православных родителей греков. В монашество поступил он еще 8-ми лет от роду в монастырь Сумила близ своей родины, в котором находится прославленная чудотворная икона Божией Матери. Там принял он пострижение и прожил около 30 лет. Там же он был удостоен сана иеродиакона, а потом и священства. Находясь в этой обители, он слышал о страждущих христианах, живших под тяжким игом турок и весьма скорбел духом. Турки мучили христиан и беспощадно убивали, желая искоренить ненавистное им христианство. Старец Евстратий просил у Господа какое-нибудь из трех дарований: принять мученичество за Христа, выкупать пленных христиан, или же проводить жизнь аскета. И Господь исполнил его просьбу.

Снедаемый жалостью к убиваемым христианам, он обдумывал как бы помочь им, и отправился в Константинополь. Там он передал высшим лицам государства из представителей греческого народа о страданиях христиан, и просил их помощи; но они отказались, говоря, что сами служат туркам как чиновники Дивана, и что если станет известным, что они содействуют христианам, то им будет беда. Тогда о. Евстратий обратился к женам этих чиновников, и те от себя дали ему деньги и драгоценности. Также он обращался за помощью к богатым купцам и другим христианам, которые так почитали старца, что сколько бы он ни просил, с полным усердием давали ему.

О. Евстратий нашел двух женщин, одну турчанку, тайную христианку, знавшую по-гречески, и другую гречанку, которые исполняли его поручения самым лучшим образом; они покупали на рынках христиан и, некоторое время продержав их у себя, незаметно отпускали их на свободу. Женщин, кои желали принять монашество, они определяли в монастырь, находящийся на соседнем острове, где впоследствии эта самая гречанка стала игуменией; а тех из них, которые не желали идти в монастырь, отдавали в замужество. Детей же определяли в хорошие школы. За все эти 18 лет, посвященных старцем для освобождения христиан, он употреблял пищу однажды в неделю по субботам. Всех откупленных о. Евстратием было 500 человек. Но дело это не могло укрыться от турок, наконец узнало правительство, что какой-то монах выкупает христиан и отпускает на свободу. Сделано было дознание, по которому последовало немедленное приказание, где бы то ни было найти этого монаха и представить в Диван, где считали старца участником греческого восстания.

Описаны были приметы: монах невысокого роста, ходит согбенно, в лохмотьях и в худой камилавке, смотрит вниз, посещает богатые дома. Турки искали и караулили; но нигде не находили старца, - он сделался как бы неуловимым.

Однажды они узнали, что о. Евстратий находится в магазине одного купца, они поспешили туда, чтобы схватить его. Завидя их, старец пошел им навстречу, но они его не заметили, или по Промыслу Божию не обратили на него внимания. Когда он прошел, кавасы стали спрашивать в том магазине о монахе, требуя настоятельно, чтобы выдали его. Бывшие там сказали, что они не знают такого монаха. Турки так рассвирепели, что тут же изрубили двоих служащих магазина и бросились искать старца, но нигде его не нашли.

Однажды, он ехал с одним священником на лодке в Галату. Турки узнали его и стали стрелять, целясь в старца, но убили его спутника. Старец, подъехав к берегу, выскочил из лодки и скрылся. Месяцев 6 провел он в доме у одного христианина, скрываясь от турок, и потом вышел; но более не мог уже продолжать дело выкупа христиан, ибо в это время гонение на христиан дошло до того, что был повешен патриарх Григорий 5-й, и многие главные христианские сановники казнены. Теперь уже некому было помогать старцу, ибо и дома прежних благодетелей его были разграблены. Не видя возможности продолжать свою деятельность, и находя опасным оставаться далее в пределах Турции, он отправился в Иерусалим.

Поклонившись святым местам, он побывал и в лавре преп. Саввы Освященного, и пожелал в ней остаться. Здесь патриарх сделал его общим духовником для братства, а после и своим личным духовником, когда заметил добродетельную и подвижническую жизнь его. Лет 10 подвизался старец Евстратий в лавре, но беспокойство со стороны тех кои искали его духовных советов и наставлений, заставило его искать более безмолвной и уединенной жизни.

Узнав о окончании греческого восстания, он решил отправиться на св. Гору. Тут он обрел искомое безмолвие, и в радости духа поселился в Кавсокаливском скиту. Имея особенную духовную любовь к игумену Дионисиатского монастыря, Стефану, он часто бывал у него. В скиту он недолго жил - всего три с половиною года. Причина тому была следующая: В 1834 году несколько духовных старцев: Леонтий дидаскал и кирикс, известный всем и везде как знаменитый муж ученый и духовный, Стефан, игумен Дионисиата, муж высоко духовной и святой жизни, Пантелеймон, монах того же монастыря, и старец Евстратий, составили прошение к вселенскому патриарху, выставив все причины беспорядочности своежительного жития и святости общежительного, установленного святыми и богоносными отцами, ктиторами Афонских монастырей, и просили его своею духовною властью ввести общежитие во всех монастырях на Афоне. Приведенные доводы были столь важны и убедительны, что патриарх тогда же написал грамоту, повелевая во всех монастырях на Афоне ввести общежитие. Соборные старцы (проэстосы) своежительных монастырей едва только заслышали об этом, как устремились в Константинополь и, задарив щедро турецкое правительство и иных из духовных властей, кто только мог им помешать, наконец склонили и самого патриарха. Проэстосы возвратились на Афон с торжеством; а старцы, авторы письма к патриарху, должны были поспешить укрыться со Св. Горы, кто куда мог.

Старец Евстратий отправился в Константинополь и сначала приютился при храме "Панагия" в Галате. Некоторые злонамеренные люди узнали о его пребывании там и подкупили одного человека, чтобы отравить его. Узнав об этом от находившихся при храме священников, старец удалился оттуда на остров Халки, где и подвизался до самой смерти.

Старец говаривал своим ученикам: - Вот, чада мои, Господь исполнил мое желание: не мог я всю жизнь выкупать христиан у турок; не удостоился и венца мученического, но удостоил Господь оканчивать жизнь в аскетизме. - Впрочем я ничего и не совершил такого, как преподобные отцы наши аскеты, просиявшие в добродетелях и делах богоугождения. Желал я мученичества, но не удостоен я сего венца; разве нечто из скорбей и лишений вменит мне Господь в мученичество; но и в этом опять я мало преуспел!

Между тем в беседах с близкими по духу старец говорил, что истинное монашество есть больше мученичества, в мучениях страдали однажды и иногда только несколько часов, а истинный монах каждодневный мученик, каждый час, каждую минуту он должен быть на страже.

С самых ранних лет старец содержал такое правило: в каждые сутки он полагал по 3000 земных поклонов, преимущественно ночью, 2 часа занимался умно-сердечной молитвой Иисусовой, потом начинал класть поклоны. Затем опять умной молитвой или чтением, и потом далее поклоны. Сменяя одно другим, он всегда выполнял положенные 3000 поклонов. Это правило свое он выполнял почти до смерти: только за 7 месяцев до кончины своей он оставил его по причине усилившейся болезни. Некоторые, бывавшие у старца и знавшие о его подвигах, много удивлялись, как может изможденный и ветхий старец класть по 3000 поклонов, тем более, что он постоянно пребывал в умной молитве, и в то же время не оставлял и деятельных подвигов. Пещера старца была более похожа на гроб нежели на жилище, в ней всегда было темно; единственное небольшое окошечко всегда было закрыто толстою занавескою. Однажды ученик его Анфим спросил: - Как ты, отче, пребываешь в таком тесном и темном затворе? - Старец отвечал: - Нам предстоит претерпеть затвор или временно здесь, или там вечно. Здесь, если не будем пребывать в тесноте и в темнице, то будем там! - Старец даже и на Пасху не выходил из пещеры.

Каждую ночь он совершал бдение, и каждый день в 9 часов утра совершал литургию в своей пещерной церкви, о которой едва ли кто знал, кроме учеников его. Отслуживши литургию, старец обыкновенно садился в уголок на козью кожу отдохнуть, и, вздремнув сидя, сложивши руки на груди, вставал. Такой его отдых продолжался не более часу. Ученики собирались к нему на бдение только на воскресные и праздничные дни, и он иногда говорил им: - Я в бдениях не нуждаюсь и делаю только для вас, чтобы вы не впали в леность.

В пещере у старца стасидий не было, а потому собиравшиеся ученики стояли без всякой поддержки, некоторые только с патерицами, и стояли согбенно из-за низких сводов пещеры, и естественно весьма изнемогали. Но тут же при самом изнеможении являлась сила, и они опять продолжали бодро свое бдение. Так было и при поклонах и в других подвигах, осеняла их некая сила среди самого изнеможения, и они укреплялись. Старец сам всю ночь стоял на ногах и только полагал руки на патерицу, но не облокачивался, а стоял как горящая свеча пред Богом. В такие его стояния слезы в два ручья лились на землю. Он имел великий дар слез; иногда, читая какой-либо тропарь Богородице или святому или же великое славословие - слезы лились источниками. Раз, о. Анфим стоял облокотившись на патерицу, - старец заметил это и сказал: - Ты этим успокаиваешь бесов!

Ученики клали назначенные им земные поклоны, как и сам старец, не в один прием, а, полагая один час поклоны, отдыхали, молясь стоя. Однажды, некоторые близкие к старцу спросили его ученика, как можно класть столько поклонов? Он отвечал: - По началу трудно и 100 поклонов положить, а потом с течением времени, при всегдашней постной пище оно делается легче и легче, и не только 100, но и вдвое больше и до 500 и более можно полагать без особого труда!

Старец болел в год по одному или по два раза, и почти всегда ровно 4 дня. Болел так, что не мог приподняться, но лечился всегда одними поклонами. Бывало как только почувствует, что может приподняться, то вставал с великим трудом и с принуждением начинал класть поклоны, и когда он начинал учащать их, то ему делалось легче, так что наконец он и выздоравливал среди поклонов.

У него было 7 учеников. Желая сохранить вожделенное безмолвие, он оставлял только одного ученика, жившего при нем 25 лет, в недалеком расстоянии в особой калибке, а прочих отсылал на соседний остров, назначая им время, когда они могут придти к нему для духовного совета. Не всегда и раз в месяц могли те посетить старца, ибо хотя переезд небольшой, но во время сильных ветров нельзя было на маленькой лодке приезжать им туда. Если так он строго относился к своим ученикам, то что сказать о посторонних посетителях?

Еще много лет до кончины он однажды сказал ученику Анфиму, что молитва ему дана такая, что и в сонном состоянии сердце его молится. Поэтому на блаженном старце исполнилось слово царя пророка: Аз сплю, а сердце мое бдит. - Это и есть достояние всех усердно ищущих Господа и обретающих Его у себя в сердце вселившимся по обетованию Его: Аще кто любит Меня, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его и к нему приидем и обитель у него сотворим (Иоан. 14, 23). Как надо поэтому остерегаться пренебрегать самым последним бедняком, если искренно чтит он имя Бога Триединого.

Старец молился так: склонив несколько голову к груди, сидя или стоя, произносил редко с умилением и вниманием: Господи Иисусе Христе, помилуй мя; - и ум всецело заключал в словах молитвы, придерживая дыхание так как это способствует собранию ума.

Однажды, в Светлое Христово Воскресение ученики хотели купить сыр и спросили о том старца. Он сказал: - Братия, сыр имеет в себе сладость; и если кто кушает сладкую пищу, от того уходят слезы!

Старца Евстратия знали как прозорливца; кому бы что он ни сказал - все сбывалось в точности. Еще он имел дар чудотворения: когда он был еще во Иерусалиме там началась чума, и одна девица умирала при гробе Божией Матери в Гефсимании и была уже при последнем издыхании. Старец помазал ее из лампады Божией Матери, и она тотчас исцелилась. Некая жена 20 лет была мучима от беса. Лечили многие доктора, но успеха не было. Женщина обратилась к старцу Евстратию и просила его молитв. Старец велел ей ходить в церковь и приобщаться 10 дней Христовых Таин. Она так и сделала, и в десятый день бес завопил устами женщины: - Уйду, уйду от этого злого старика! - и она исцелилась.

Однажды потребовалось старцу вынуть из земли кюп т.е. большой глиняный сосуд для хранения воды, вкапываемый в землю, чтобы вода в нем не могла скоро нагреваться. Старец взял с собой трех учеников и велел им вытащить кюп. Те как ни силились не могли вытащить. Старец упрекнул их, и, отстранив, взял одной рукой и вытащил его и поставил пред удивленными учениками.

Иерусалимский патриарх Кирилл 2-й, когда бывал в Константинополе, всегда посещал старца Евстратия, бывшего его духовником еще в Иерусалиме. И Священный Синод Константинопольской патриархии уважал старца, и не только уважал но и боялся его. Бывало, что скажет старец, и Синод спешит исполнить беспрекословно. Причиной этого явился следующий случай: у старца в числе учеников был некто Арсений из богатого дома; его двоюродная сестра была замужем за важным чиновником патриархии. По просьбе сестры, о. Арсений иногда хаживал к ним в дом для назидания ее. Мужу ее это не нравилось, он не хотел, чтобы о. Арсений ходил к ним, и только чтобы не оскорбить жену не прогонял его. Через некоторое время у них умер сын, и муж нашел в этом повод прекратить посещения Арсения. Он стал рассказывать всем, что Арсений уморил его сына волшебством, и требовал от членов Синода заключения его в темницу. Все архиереи молчали, но один, в угоду этому человеку, сказал: - Да, следует посадить его! - и обратясь к служащим сказал: - Привести его! - и отправили за Арсением кавасов. Когда привели старца в патриархию, объяснили ему вину его. Арсений отвечал: - Я человек грешный и поселился в пустыне, чтобы оплакивать свои грехи, а волшебства никакого не знаю! Не успели о. Арсения вывести за двери как тут же постигло обоих - и архиерея и сановника страшное Божие наказание: архиерей крикнул 3 раза: - Ах, ах, ах! - и испустил дух. Санов-ник же потерял разум. Тогда все члены Синода в один голос сказали: - Скорее возвратите того монаха; за оскорбление старца Евстратия расступится земля и поглотит нас!

Бывши впоследствии дикеем в Кавсокаливском скиту, старец о. Анфим рассказывал, как поступил он к старцу Евстратию: - Жил я в Константинополе и, будучи мирского настроения, не знал, что в настоящее время есть отшельники, а думал как и другие, что это было в древние времена, а теперь это невозможно. Случилось завести разговор об этом с одним знакомым. Он опроверг мое мнение, сказав, что и ныне есть аскеты-подвижники, и рассказал о старце Евстратии, подвизающемся на острове Халки. Услыхав это, я начал просить его, чтобы он привел меня к нему, обещая наградить его. Приехав на остров, мы направились оба к тому месту, где жил старец. Когда пришли, у него в пещере были 3 ученика, которые в то время упражнялись в молитве. Они заметили нас и скрылись в своем затворе. Подойдя к пещере, я ощутил неизреченное благоухание; но, к прискорбию моему, ни старец, ни ученики его, жившие недалеко в особых калибках, не появились. Во всех затворах была мертвая тишина, как бы ни кого не было дома. Постучавшись во все затворы и не получивши ответа, мы возвратились в монастырь Богородицы, где находилось училище. Тут я заплатил за услуги своему проводнику и отпустил его, а сам, горя желанием видеть старца, отправился к самой пещере но закате солнца без дороги по кустарникам. Случилось так, что когда я пришел , старец стоял вне пещеры, лицом к востоку, положивши руки на патерицу и молился. Было 2 часа ночи по-восточному. Мне видна была только голова старца, которою он слегка покачивал во время молитвы. Я издали сделал поклон и сказал: - благослови, отче! Старец спросил: - Кто ты? Я отвечал: - христианин из Константинополя пришел к вашей святыне исповедаться! Старец отвечал: - Я не могу этого исполнить, а иди в город, там есть священники и архиерей, им и исповедайся. Я стал просить его, и сказал, что пришел собственно к нему. Услышав это, старец сказал: - Ты не можешь сохранить или понести, что я тебе скажу! Я уверял, что понесу; только просил принять меня на исповедь. Наконец старец сказал: - Будешь монахом, если я буду исповедовать? Я отвечал, что у меня есть сестры, которых я содержу; но через 5 или 6 лет, когда они выйдут замуж, тогда я смогу поступить в монашество. Старец, испытывая меня, сказал: - Оставь их и поступай, если хочешь теперь; а если считаешь это долгом своим, то грех этот да будет на мне! - При этих словах он положил руку мою на выю свою в утверждение меня. Потом сказал: - Ты только возлюби благую часть Марии, юже похвалил Господь!

Что было делать? Я решил остаться. Старец призвал одного из учеников своих и поручил ему меня, сказавши: - Возьми его на 10 дней и приучи к правилу монашескому; после определим его в особую келью. - Вероятно, старец хотел испытать мое произволение, ибо не будь полной, горячей решимости, никто там не уживется. Мы кушали один раз в день - в 9 часов по-восточному: один хлеб и сырую траву, через что я дошел до такого изнеможения, что у меня тряслись руки и ноги и все тело от подвигов и воздержания. Но когда приходило время читать определенное правило, то я сам не знаю, как и откуда являлась сила, и я ощущал внутри необъяснимую внутреннюю радость. Когда собирались к старцу на бдение все его ученики и я с ними, то прямо стоять в его пещере было нельзя, ибо потолок был очень низок. Если старец с кем беседовал, то никогда не садился, а стоял, смотря лицом к востоку, легко опираясь на патерицу, и так беседовал.

Поступивши в число учеников старца, я однажды сказал ему: - Отче, я боюсь жить без послушания - тут близко мир! - Старец отвечал: - Не бойся, только сохрани то что я тебе говорю: к подвигам имей горячее произволение - это главное. Прежде поклоны делай, потом стой на молитве час, несколько склонивши голову и немного прижав подбородок к груди. Затем читай святоотеческие книги и святое Евангелие. Если нет слез, то ударяй лбом в землю. Перед чтением же, если устанешь стоять на молитве, то сидя час или полтора пребывай в молитве, а потом немного читай. И все это делай с умилением и слезами, а в молитве чтобы зрение ума было заключено в одних словах молитвы. Так пребывай до 9-го часа. Потом немножко покушай. Ночью, после сна, когда станешь на молитву и сон начнет одолевать, то преклони колена на землю и подвизайся до поту и крови, потому что определенный час, это долг наш к Богу, мы обязаны утреню прочесть, а враг приходит воспрепятствовать; но мы прольем пот и кровь, а не поддадимся ему!

Божественную литургию о. Евстратий совершал ежедневно и только за 2 года до кончины оставил ее. В его пещере, где теперь поверх камней положено его тело и засыпано на пол аршина, была в восточной стороне устроена церковь т.е. только алтарь, в котором были престол в углублении стены, жертвенник в той же стене, а с севера умывальник и ладоница. Здесь старец Евстратий каждодневно совершал бдение, а утром литургию. В углу от порога с южной стороны была его постель и малое окошко, около которого лежало несколько книг, которые он читал днем. Спящим его не видали, ибо он только утром немного сидя или стоя вздремнув, брался или за поклоны или за чтение.

Учеников учил правило церковное исполнять все без опущения, не спеша, читать молитвы протяжно. У кого замечал духовное рвение и преуспеяние, тому позволял упражняться в умной молитве; но не вдруг, а постепенно, и говорил: -Исполнение правила церковного необходимо каждому, но все это одни листья, а нужно, чтобы дерево украсилось и плодами, а плод рождает молитва умная, которая производить слезы. Слезы есть плод; монах должен всегда плакать.

Сам старец, когда молился, имел платок на патерице, куда падали лившиеся в два ручья слезы, которых ему некогда было утирать или, вернее сказать, он не обращал на них внимания, будучи в духовном восхищении. Часто ученики замечали, что он не чувствовал и не видал того, что делалось вокруг него. Ученики понимали это его состояние, но спросить не осмеливались, а сам он не говорил об этом им. По дару пророчества он говорил некоторым мирским о событиях, сбывшихся потом в точности. Когда те разглашали об этом другим, то о. Евстратий говорил ученикам: - Это мирские говорят; пусть говорят, но вы не верьте. Может ли человек в теперешнее время иметь дар пророчества и предсказывать будущее? - Старец всячески старался уверить, что он ничего не имеет и не знает.

Когда старец заболел, и не мог послужить себе, то перешел к ученику Макарию, где и скончался. По тесноте калибки, Макарий построил еще комнату, в которой лежал старец на самой убогой постилке с худой подушкой и без особого покрывала. Ясную память старец сохранил до кончины. Когда разнеслась по окрестностям весть о болезни его, то к пещере его собралось около 500 человек, чтобы сподобиться присутствовать при его преставлении и отдать ему последнее целование.

При жизни своей старец очень мало принимал посторонних, хотя в числе посетителей бывали иногда и архиереи и светские важные сановники. Собравшийся народ желал получить его последнее благословение, но старец никого не допустил и просил не беспокоить его; но народ из любви к нему не отходил. Тогда старец усердно помолился Божией Матери, чтобы Она устроила так, что при его кончине не быть никому из посторонних. Так и случилось: погода была такая, что не было никакой возможности выйти из дому; а поэтому и при его смерти были только самые близкие ему.

Один древний старец на Афоне, о. Харитон, Зографский пещерник, рассказывал: - На одном острове около Константинополя славно подвизался старец, который во всю жизнь свою клал в каждые сутки по 3000 земных поклонов. Дарование молитвы умно-сердечный имел в высокой степени. У него было 7 учеников такой жизни, что каждый из них мог быть лучшим духовником в каждом монастыре на Афоне. Великий был старец!

ПРИЛОЖЕНИЕ

В рукописях о. Пантелеймона найдены были следующие 3 беседы неизвестных старцев, записанные им около 1870 года:

***

Когда человек многострастен и совесть его как бы засыпана грязным веществом, то не может мгновенно представить сердце и ум свой пред Богом. А если человек постоянно будет подвизаться, и сердце свое и ум не отлучить от Бога, не тогда только, когда какая-нибудь страсть напомнит, то таковой скоро преуспевает, потому что он навсегда смирен сердцем и часто находится в слезах и умилении; и если бы ему как человеку случилось согрешить, то у него покаяние готово, - оно при нем и мгновенно изливается пред Господом. Все это совершенно скрыто от людей, кроме того руководителя, коему открывается, и потому может проходить путь этот ни кем не знаемый; только духовный человек может понять его от некоего изменения в лице.

Входящим сею дверью покаяния открываются великие тайны разумения, тайны премудрости Божией, отчего они постоянно находятся как бы в удивлении и неизреченном плаче; понимают же и немощь человеческую до тонкости им открываемую, хотя бы то и у добродетельных людей, от чего они никогда не могут осуждать.

На этой степени св. Исаак Сирин повелевает не быть без плача, потому что враги спасения паче в такое время скрежещут на них зубами.

***

Святые отцы, когда хотели совершать какую-нибудь добродетель, то прежде приготовлялись претерпеть все, что бы ни встретило их. Они не возлагали надежды ни на какого человека, а единственно на одного Бога. Итак, при помощи Божией, могли и совершать доброе дело и не потерпеть вреда от искушений.

Довольно, что человек имеет брань с сатаною, а если есть и люди, через которых действует диавол на него, то это несравненно труднее. Искушения ни чем не побеждаются, как только одним терпением и смирением. Лучше оставить всякие намерения и свои предположения и пребывать вне всякого попечения, что бы ни творили с нами, - это будет дело по Богу. Потому что если кто находится в разных парениях ума, то никогда не найдет времени позаботиться о своей душе. А если возложит упование на Бога, то возможет найти время позаботиться о своем спасении, так как Бог каждому человеку распределяет искушения соразмерно силам его и делам его.

Если ваше дело богоугодное, то Господь не попустит впасть в погрешительное для вас искушение враждования, а подаст вам, по молитвам старцев, терпение в том. Возверзите печаль вашу на Господа. Если Он хочет через эти искушения созидать ваше спасение, то Он же подаст и терпение. Господь устроит вас, и легко будет среди искушений. Мы знаем, что многие получили благодать Святого Духа от Господа, но искушения от них Господь не отнимал, а подавал только терпение. Если будем заботиться о добродетелях и об улучшении жизни нуждающихся, то до смерти не прекратятся искушения, потому что искушения имеют естественную причину и текут не переставая. Без этого не обойтись.

Кто живет на безмолвии, у того бывают другие искушения. В пустыне гораздо большие искушения, разве только кто пребывает в совершенном безмолвии и беспопечительно. Куда мы ни пойдем, везде ждут искушения: это есть наш крест, который мы несем и должны нести до смерти.

Когда борет тебя какая-нибудь страсть, например блудная, или осудить кого, тотчас представь пред Господа сердце и ум твой и болезненно из глубины взывай: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! - Тогда, в мгновение, еще не успеешь сказать - искушение исчезнет. Враг тогда боится, трепещет. В состоянии мирном человек не может так скоро и сильно прибегнуть к Богу, как в наносимом искушении; а враг видя, что не побеждает, а плетет венцы, бежит от того человека без оглядки. Это можно делать везде, ибо оно невидимо и мгновенно, находясь везде и делая все, - а между тем посредством этого можно сохранить сердце свое чистым. Сохраняя таким образом сердце свое, оно готово к принятию благодати, которая тотчас посещает его.

е е е

"Се ныне время благоприятно, се ныне день спасения" - ныне, когда оно в наших руках, а не после, не завтра, как мы часто, наущаемые врагом или своею растленною, повредившеюся природою, говорим себе, когда и совесть вопиет на нас: - доколе? - Бог милостив, Он нас любит, за нас пострадал! - А если пострадал, то и нам надо спострадать Ему, чтобы войти в славу Его. Он милостив, но вместе и правосуден. Милует, долготерпит, ожидая с нашей стороны обращения к Нему всем сердцем! - Старец, как бы углубившись в какую-то беспредельную даль, продолжал: - Ах, любовь божественная, - колико ты велика, безмерна, непостижима. Христе Иисусе! Он душу свою положил за нас. Нам остается только обратиться к Нему с полным покаянием о своей виновности пред Ним, и Он простит нас! - Будем искать Его, - и найдем. Он яко чадолюбивый явится нам и пребудет с нами, если не охладеем снова злым нечувствием. Горе мне окаянному грешнику. Если будем понуждать себя во всем следовать Его святым заповедям, заключенным во святом Евангелии, часто противным нашему человеческому разуму, то не постыдимся Его, когда явится Он во славе Своей и все святые Ангелы с Ним. Больше сил наших Он не требует, и заповеди Его тяжки не суть; если бы они были нам не под силу, то Он и не дал бы их. Иго Мое благо, - подтвердил Он Сам, - и бремя Мое легко есть! - Возьмите иго Мое на себя и обрящете покой душам вашим! - Покайтеся, приближися бо царствие Божие! - И сотворите плод достоин покаяния!

Не думайте, что как на Афоне, так уж и в рай попадете. Нет, с нас более взыщется чем с мирских: у нас нет забот ни о семействах, ни о куплях и продажах; от всего этого мы избавлены, но дали обет послушания Самому Господу: исполнить во всем Его святую волю и повиноваться старцам и братии обители, если они не требуют противного воли Божией.

Но как же, старче, - спросили мы, - святые отцы говорят, что без безмолвия нельзя приобрести покаяния, а у нас ведь в обители многолюдие и всегдашние общения по послушанию друг с другом?

- Да, кроме покаяния нет иного пути к небу. Действительно, безмолвная тишина рождает подвиг, подвиг - плач и слезы, а с ними и сама собою молитва следует. Но ведь иначе куда же вам деваться? В пустыню? но не приготовленным к ней она недоступна. Добро бы было, если где-нибудь близ монастыря на калибочке, да и на это надо свое время и не малую крепость духа, да и залог в себе иметь такой, который бы и при всех нападениях вражеских укреплял не поддаваться им. В монастыре борьба как с голубями, а в пустыне - как со львами! - Пустыня и безмолвие плодоноснее и действительно удобнее к принесению покаяния с самооплакиванием; но я ска-зал, что она не для всех. Иногда и бесы, видя получаемую нами

пользу в общежитии, подстрекают к непомерным подвигам безмолвия и едва слышно шепчут: - Будьте яко бози! - Ни денно и нощно ли строят они нам разные сети? Если не успевают победить нас сначала страстями, они начинают действовать с благовидной стороны желанием высших подвигов. Случается, они борют какого-нибудь подвижника, а потом, чтобы обмануть его, с отчаянным криком о побеждении себя пустятся бежать, а этот неразумный, как лев с рыканием пускается за ними в погоню с гордым мнением, что наконец таки победил их окаянных, а на самом деле бывает сам побежден бесом высокоумия.

- Я почти всегда затруднялся советовать выходить из общежития, разве только есть тому благословные причины и искушения. Терпи, будешь мученик! Правда, у вас в обители располагается молодежь, а они вниманием к своему спасению вредят много. Ох, тесно отовсюду! Терпеть надо. - Господь ска-зал через пророка: Беззаконник, аще обратится от всех беззаконий своих, яже сотворил, и сохранит заповеди Мои, и сотворит суд и правду и милость, жизнью поживет и не умрет (Иезек. 18, 21). И: Праведник аще совратится от правды своея, вся правда его, яже сотворил есть, не помянутся; в преступлении своем, имже преступи и во гресех своих умрет (Иезек. 18, 24). - Значит, в чем застанет нас Господь, в том и судить будет. Если застанет в покаянном сокрушении и плаче о грехах своих, то несомненно будет помилован и утешен Им бесконечною радостью. Блаженны плачущии, яко тии утешатся! - Старче, - сказали мы, - нам говорил один наш монах, что при принятии его в число братии послушником, духовник ему сказал, что он ради спасения непременно должен позаботиться стяжать умную молитву. После того, когда по пострижении его он пришел к духовнику, тот повторил прежнее замечание. Потом, перед отходом своим в вечность, третий раз с большею настойчивостью он сказал то же самое!

- Воистину так, - заметил на это старец, - хотя сказанное, быть может, по особому намерению, относилось именно к тому лицу, но вместе это полезно и для всех, особенно для нас иноков это необходимо и вернейший путь к достижению царства Божия внутри нас еще здесь на земле, а за тем и блаженства в вечности!

- Как же, отче, многие ведь из монахов и из мирян, не имея даже и понятия о молитве умной, избавлены вечных мучений и удостоены всеблагим Господом небесных благ? И в Евангелии ублажаются и нищие и плачущии, кроткие и милостивый; а о умной молитве ничего там не сказано? - Иное дело быть помилованным, а иное быть освященным. Иное дело быть рабом, а иное быть другом-сотаинником. Иное дело со страхом предстоять у порога, а иное дерзновенно входить во внутренность покоев господина. А инокам и при пострижении молитва Иисусова поставляется в обязанность, ибо при вручении четок говорится постригаемому: - приими, брате, меч духовный, иже есть глагол Божий, во всегдашней молитве Иисусовой: всегда во устех своих имети должен еси, глаголя присно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! - Блаженный старец Серафим Саровский, достигший великого преуспеяния в этой молитве, постоянно советовал всем инокам проводить внимательную жизнь и заниматься Иисусовой молитвой. Посетил его однажды юноша, окончив курс в духовной семинарии и открыл старцу о намерении своем вступить в монашество. Старец преподал душеспасительные наставления, в числе коих дал завещание, обучаться молитве Иисусовой. Говоря о сей, он присовокупил: - одна внешняя молитва недостаточна; Бог внимает уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешней молитвы со внутреннею, не суть монахи, а черные головешки! - Во времена старца Серафима в Сарове всякому поступавшему в монастырь немедленно преподавалась молитва Иисусова; объяснялось как к ней приступать как продолжать. Тот монах - кто внутри монах; поэтому святые отцы, многотрудными подвигами протекшие тернистое поприще жизни, всеми силами старались внушить приходящим к ним за советами, что весь подвиг наш должен быть обращен на очищение сердца и раскрытие в себе туне-дарованной благодати в таинстве крещения, по утрате возвращаемой многими трудами и потами почти до крови. Очень немногим дается само собою понятие о самом себе и своем величии в сотворении, о своем ничтожестве по падении, о возвращении утраченного пришедшим Спасителем и о даровании каждому при крещении всесильной Божией благодати.

Большинство же получают это познание себя, и чрез сие познание Бога, посредством чтения Священного Писания и сочинений святых отцов и учителей Церкви, а также через частое собеседование с людьми истинно духовной жизни. Доброе дело быть нищим духом, плачущим, кротким, милостивым, примирителем враждующих, чистым сердцем; но если не будет при этом непрестанной молитвы, то и все эти добродетели, не имея прочного основания, будут малополезны. Господь Иисус Христос сказал: Без Мене не можете творите ничесоже, - и: Аще кто не пребудет во Мне, извержится вон и изсшет, - и: Будете во Мне и Аз в вас пребуду и плод мног сотворите.

- Молитва - мать добродетелей, - если стяжем ее, то при ней удобно можем стяжать и те перечисленные добродетели, но если не будем стараться о приобретении ее так, чтобы она неотлучно пребывала с нами на всяком месте, даже и во сне, чтобы мы могли сказать о себе: мы спим, а сердце наше бдит, то не будем обманывать себя ложною надеждою на какие-то другие добрые дела, которые и сами по себе уже не добрые, если начнем считать их добрыми, и ради этого одного их совершать, как говорит св. Петр Дамаскин!

- Молитва, осенив подвижника, делает его мало-помалу из жестокосердного милостивым, кротким, плачущим. И до ярости ли, до похоти ли тогда, когда молитва всего его наполняет и даже не вмещается уже в нем? Понимаете, я говорю ведь не о молитве соборной или келейной устной, но о молитве Иисусовой, произносимой умом в сердце, а не в голове, как это обычно устным молитвам!

- Когда ум после многих трудов войдет в сердце и будет всегда там пребывать, тогда прекращаются всякие его парения и блуждания по всей вселенной; а до того, пока он в голове, то парения его невозможно удержать. Сначала бывает это очень трудно, и четверть часа понуждения продержать неудержимый ум в сердце кажется за какую-то вечность. Ум стремительно вырывается оттуда, но мало помалу с помощью благодати

Божией и своего терпения, он свыкается, и наконец его уж оттуда и не выманить!

В некотором из Афонских монастырей был метох близ мирского селения. В определенное время для исповеди жившей там братии, был посылаем из обители духовник. При этом духовника крестьяне приглашали служить молебны, освящать воду и окропить их жилища. Тут он сообразно с простотой сельского народа, говорил им поучения, например:

- Вот, слушайте, что я вам скажу: смотрите, как только солнце взойдет, вы сейчас же вставайте, ограждайте себя крестным знамением и говорите: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! - а потом весь день старайтесь так молиться; ведь это не тяжело, а от этого у вас и работа будет легче идти и Богу приятнее! - и многое тому подобное говорил им духовник, что только может принести пользу простому человеку. Однажды после такого нравоучения, подходит к нему один молодой человек и говорит: - Отче, в прошлом году ты также нас поучал, чтобы молиться постоянно. Когда уезжал от нас я стал так делать; а у меня вот тут в сердце стало тепло, потом горячо, и что-то как будто и шевелится. - Духовник понял в чем тут дело, - призвал своего ученика и сказал ему: - Довольно поучения там, где началось дело. Мы учим тому, чего и сами не имеем; а тут в простецах действует преизобильно божественная благодать!

В Пантократорском монастыре подвизался один простой старец, ремеслом портной. Он был очень благочестивой жизни, исполнял беспрекословно все, что бы ни было на него возложено; но понятия о молитв Иисусовой не имел. Надо сказать, что настоятели и духовники, к сожалению, очень часто, понуждая или поощряя к жизни внутренней, при этом не объясняют, как приступать, с чего начинать это дело. Вот и этот старец, не имея понятия о иной высшей жизни, старался исполнять внушения своей совести, как приказание старцев. Однажды, посетил монастырь некоторой дидаскал и, по устроению Божию, вступил в разговор с этим старцем. Узнав его неведение о духовном делании, он объяснил ему его, и как приступить и заниматься им. Старец тотчас же принялся в простоте сердца и с великою ревностью за многоплодное дело, и как уже приготовленный к тому дятельным подвигом, скоро почувствовал в себе горние сердца, и он начал умиленно вопиять: - Иисусе, Иисусе мой! Дидаскал понял случившееся со старцем, и, рассказавши об этом приятелю одному, добавил: - Вот мы и ученые и все знаем, да и еще других учим многому, а сами-то что имеем? Вот старец-простак, а опередил нас и видим, что с ним случилось!

Но и дидаскал был жизни внимательной и подвижник: движимый собственною совестью он так возревновал духом и так возгорелся любовью к Богу, что немедленно отправился в турецкие селения и удостоился принять мученическую кончину от мусульман, исповедав христианскую веру.

Старец говорил еще многое, что не удержалось в моей памяти, а иное осталось и останется только в глубине моего сердца.

КОНЕЦ И БОГУ НАШЕМУ СЛАВА!