ВЕРНЫЕ ДО КОНЦА

Религиозной реформации в Западной Европе предшествовало время возрождения или ренессанса классической литературы. Господствовавшая в католической церкви в средние века схоластика при изучении древней литературы языческих авторов и философов должна была дать место свободомыслию, и что особенно важно отметить, возбудило интерес к изучению греческого и древнееврейского языка. Так, ученый Иоанн Рейхлин настаивал на изучении древне-еврейского языка и даже всякой еврейской религиозной литературы для лучшего понимания и толкования Ветхого Завета. А другой великий ученый Эразм Ротердамский так заинтересовался греческим текстом Нового Завета, что издал его в .университетском городе Швейцарии Базеле, так что эта книга стала общедоступной. Этот факт стал особенно знаменателен. Священники и: ученые стали читать Новый Завет в оригинале. Мартин Лютер им пользовался для своего перевода на немецкий язык. Одновременно с ним в Цюрихе, в самом влиятельном городе немецкой части Швейцарии, появился Гульдрайх Цвингли, который там начал :пахать новое поле как на кафедре собора Гросмюнстера, так и при ложе умирающего грешника. (Комментарий).

В воскресенье 2-го января 1519 года массы народа устремились слушать этого проповедника, который был призван из местности Айнзидельн, где его мужественные выступления обратили на себя много внимания. За день до этого воскресенья, в 35-ю годовщину своего рождения, Гульдрайх Цвингли выпустил оповещение, что он намеревается всех повести ко Христу и при этом будет основываться только на Слове Божием. Эта весть разошлась, почти гго всем домам Цюриха, и поэтому массы народа наполнили Гросмюнстер.

После вступительной части богослужения Цвингли взошел на кафедру, раскрыл долго пренебрегаемую Библию и, прочитав первую главу Евангелия от Матфея, сказал: "Дорогие друзья, слишком долго эта книга была в пренебрежении. В ней описывается жизнь и деятельность Спасителя. Если я теперь систематически хочу проходить ее по главам, то буду стараться проникнуть в ее глубины. Я буду сравнивать отдельные ее места с другими подобными, но в первую очередь испрошу для себя мудрости свыше". Затем он остановился на прочитанных словах: "Он спасет людей Своих от грехов их", представляя Христа, как закланного Агнца и как искупителя человечества от вековых времен. "Многие теперь учат иному, но Иисус Сам сказал: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, Я успокою вас. Разве это не дерзкое безумие и бессмысленное высокомерие говорить людям: Покупай индульгенции (грамоту на отпущение грехов), продаваемые за деньги, спеши в Рим, жертвуй монахам и священникам, и если ты все это исполнишь, тогда грехи твои будут прощены. Иисус Христос единственная жертва и единственное примирение", закончил он.

Пламенная речь Цвингли глубоко коснулась сердец слушателей, и когда массы народа выходили из церкви, слышно было, как многие говорили: "Этого никогда не слыхали". Городской казнохранитель, обращаясь к своим друзьям, сказал: "Может быть Цвингли, как Моисей, будет нашим вождем".

Среди слушателей на этом богослужении был Вильгельм Герман, студент Базельского университета, который, слушая проповедника, при тесноте, простоял все время на ногах. Как учащаяся молодежь того времени, он исповедывал так называемый гуманизм, философские взгляды образованных людей того времени. Слушая проповедь, он сначала только удивлялся красноречию Цвингли, но постепенно душа его раскрывалась к воспринятию содержания проповеди. Прибыв домой на старый замок, в котором жили его родители, он рассказал своему больному отцу обо всем, что он слышал и видел, и они решили пригласить Цвингли к одру тяжело больного отца, старого барона. Больной принял реформатора очень любезно и сказал: "Боюсь, что в первые уже дни вашего тут труда чересчур вас беспокоят, но никто так не нуждается в вашей помощи, как я. Христианство, представляемое священниками и монахами, стало для меня тягостью изжитой веры, и я думал умереть в таком состоянии, как я жил. Но слушая сына моего Вильгельма, во мне возникло желание услышать ответ из ваших уст на вопрос: "Что мне делать, чтобы спастись?"

- На этот вопрос, который когда-то был поставлен ап. Павлу, - начал Цвингли, - отвечу его же словами: Веруй в Господа Иисуса Христа и спасешься ты и весь дом твой. Ап. Петр также говорит: Зная, что не тленным золотом или серебром искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценной кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца. Христа проповедую и я. Христос в нас, как надежда славы, Христос .-- истинный человек и истинный Бог, приобревший для нас вечное спасение. Как Бог вечен, так и жертва Его страданий имеет вечное значение. Справедливость Божия навсегда удовлетворена, если только мы твердо и непоколебимо веруем.

Затем Цвингли открыл свой греческий Новый Завет и стал читать из третьей главы от Иоанна:

"Как Моисей вознес змию в пустыне, так должно быть вовнесену Сыну Человеческому, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную".

Многими и другими местами он стал пояснять больному спасение во Христе, получаемое человеком по вере.

- До сих пор я знал, что я грешник, - сказал больной, - но теперь вижу Спасителя от грехов.

- Ваш ли Он Спаситель также? - спросил реформатор, добавив: Веруешь ли Ему?

- Верую, Господи, помоги моему неверию! Цвингли преклонил колени при одре больного и в горячих словах благодарил Бога за Его любовь во Христе и просил Его укрепить больного в уверенности, что он Богом принят.

Пришла долгожданная весна, но не принесла больному облегчения. Зато крепла в нем уверенность в своем спасении и в беседах с женой его мысли переносились в вечность со Христом. Среди утопающей зелени цветущей природы он тогда видел "Иерусалим прекрасный, в уборе чистоты", а затем пришел и день его кончины, когда, распрощавшись с семьей и домочадцами, ушел в вечность. Умирая, он шептал слова Пс. 22: "Он, Добрый Пастырь, со мною". Таков был конец старого барона.

После смерти отца Вильгельм Герман закончил учение в Базеле, а затем занялся управлением своего имения.

Ко времени начала реформации в Зап. Европе господствовала феодальная система. Отдельные земли возглавлялись князьями, а они в свою очередь подчинялись королям, которые из своей среды выбирали императора Германии. От императорской власти впервые удалось освободиться Швейцарии, которая с тех пор жила жизнью федеративной республики, разделяясь на кантоны, т. е. провинции. В данной главе действие происходит в Цюрихе, главном городе кантона Цюрих. Интересно отметить что, имея свою политическую систему, население Швейцарии в религиозном отношении было подчинено Констанцкому епископу вне Швейцарии, так сильна была в то время римско-католическая церковь, которая на Констанцком соборе (1414-1418) осудила чешского реформатора Яна Гуса, и там же он был сожжен на костре. К этому событию относятся следующие две легенды. Когда приготовлялись сжечь Гуса, пришла одна женщина со своим поленом, чтобы участвовать в этом "добром" деле. Видя это, Гус воскликнул: "О, санкта симплицитас!" (О, святая простота).

Ян Гус также сказал: "Я гусь, меня можно сжарить, но после меня появится лебедь, который от вас улетит". Многие эти слова приложили к Мартину Лютеру, первому реформатору. (Комментарий).

Цвингли систематически и умело продолжал трудиться для подготовки почвы новому порядку духовных вещей. Целый ряд сторонников поддерживали его и все более следовали за ним, чтобы все из учения и практики католической церкви считать неприемлимым, что не основано на свидетельстве Нового Завета. В этом отношении Цвингли расходился с реформатором Мартином Лютером, который только то хотел удалить из церковной жизни, что явно противоречило Слову Божию. Радикализм Цвингли и особенно некоторых его последователей постепенно стал вызывать недовольство и протесты старой религиозной партии, т. е. католичества, так что слухи об этом дошли до ушей Совета, стоявшего во главе города и кантона Цюрих. Те вызвали ревнителей и поставили им на вид, чтобы они были осторожны в своих суждениях. Им было сказано: "Не спешите с реформацией!" Но недовольство не прекращалось, тем более, что сам Цвингли ничего для усмирения своих друзей не предпринимал. В конце концов назрело такое положение, что Совет решил прибегнуть к открытому диспуту. Диспут состоялся 29 января 1523 г. в здании Цюрихского Совета с участием 600 представителей обеих сторон, включая членов Совета. Профессора университетов, священники со всего кантона и сторонники Цвингли были представлены в этом собрании. Цвингли вошел со своими друзьями: Конрадом Гребелем, Людовиком Гетцером и Вильгельмом Германом. За ним несли тяжелые кожаные книги Св. Писания на древне-еврейском, греческом и латинском языках. Когда Цвингли сел, зти книги были положены перед ним.

Председательствовал на собрании бургомистр Макс Руст, который, обращаясь к собравшимся, сказал: "В Совет города и кантона поступили жалобы на распространение в городе учений, несогласных с учением католической церкви и даже явно еретических взглядов. При разговоре с Цвингли - последний смело предложил созвать такое собрание, чтобы дать возможность проверить эти слухи и дать ответ на могущие возникнуть вопросы..."

Вслед за ним к собранию обратился сам Цвингли со словами: "Нет сомнения, что в течение веков истина христианства подвергалась затемнению, искажению и забвению из-за слабости человеческой. Но Богу было угодно оставить людям свое ненарушимое и неизменное Слово (при этом он указал на лежащие перед ним книги), которое даст возможность проверить справедливость каждой истины. Я изложил эти истины в форме тезисов, которые вместе с меморандумом при сем передаю достопочтенному бургомистру, председателю собрания".

Когда затем бургомистр стал спрашивать, кто является представителем обвинительной стороны, оказалось, что среди присутствующих была делегация из четырех лиц, посланная Констанцким епископом, но они уклонялись от открытого выступления против Цвингли, а доказывали, что для разбора дела нужно было бы созвать собор или по крайней мере комиссию из ученых людей, которые могли бы разобраться в том, что в тезисах Цвингли есть истина и что - заблуждение. Цвингли на это ответил, что он считает это собрание авторитетным, потому что сам Спаситель сказал: "Где двое или трое собраны во имя Его, там Он посреди них". Судьей же в этом диспуте будет Слово Божие и только Слово Божие.

Но все же на утреннем заседании возник вопрос относительно мандата Констанцкого епископа, на основании которого один из швейцарских священников, говоривший против призывания святых, был заключен в тюрьму. В ответ на это генеральный викар д-р Фабер ответил, что он не был при составлении этого мандата, но лично имел беседу с заключенным и убедил его в том, что он заблуждается. "Дайте нам место из Св Писания, которым вы его убедили," настаивал Цвингли, но получил только ссылку на Еванг. от Луки, 1:42: "Блаженна ты между женами".

- Не относятся ли эти слова к чести и чистоте Марии? Тут нет ни одного слова о поклонении и посредничестве, - ответил Цвингли.

Католический богослов д-р Бланк из Тюбингена возразил, что постановления соборов, как также продиктованные Духом Святым, следует принимать к руководству, как и само Евангелие, и их постановления непогрешимы.

Так как снова наступило молчание, то бургомистр закрыл собрание, отложив заключительную часть на послеобеденное время. В назначенное время он опять открыл собрание и сказал: "Ввиду отсутствия доказательств, что Цвингли проповедует что-либо несогласное со Словом Божиим, он остается пастором в Гросмюнстере и всем священникам города Цюриха и всего кантона предоставляется свобода проповедывать истину, как она изложена в Новом Завете".

Одним словом, Совет принял точку зрения Цвингли и этим заявил, что разделяет поставленные им тезисы. Тут, конечно, зашевелилась католическая сторона. Генеральный викар Фабер стал доказывать, что тезисы Цвингли еретические и он готов доказать это в университетах Парижа, Кельна или Фрайбурга, куда он звал и Цвингли. Последний ответил, что он готов предстать в любом из этих университетов, но пока что просит ему указать хоть одно место из Св. Писания, оправдывающее заведенные в католичестве обычаи и порядки. На это Фабер указал Луки 19:50: "Не запрещайте, ибо, кто не против вас, тот за вас", добавляя, что месса, посты и прочие постановления о почитании святых и икон изданы не против Бога, а в помощь Ему, следовательно имеют себе оправдание.

Бургомистр прервал эту дискуссию, сказав: "Не вижу более возможности продолжать диспут". Он официально закрыл собрание. Моментально Цвингли и его друзья были окружены многими лицами, на сердце которых лежала забота о дальнейшей судьбе Евангелия. Они приветствовали и поздравляли его с дарованной свыше победой.

Среди обстоятельств, способствовавших углублению реформации следует в первую очередь отметить факт, что в швейцарском гор. Базеле еще осенью 1522 года вышел из печати Новый Завет Господа Иисуса Христа на немецком языке в переводе Мартина Лютера. Отныне люди, не знавшие древние языки - древнееврейский, греческий и латинский - сами могли читать и удостовериться во всех истинах Христова учения.

После успешного окончания первого диспута в Цюрихе Цвингли, будучи в гостях у Германа, просил его посетить священника Вильгельма Ройблина в деревне Витиконе вблизи Цюриха, чтобы подробнее узнать от него лично причину жалоб крестьян на непосильные подати и оброки, которые налагались на них со стороны церкви, властей и землевладельцев. Герман охотно принял на себя эту миссию и узнал от Вильгельма Ройблина следующее. Оказалось, что Ройблин собирал своих крестьян для библейских бесед, как делал Цвингли, устраивая беседы со своими друзьями. И вот, когда он рассказывал свойм крестьянам об итоге первого цюрихского диспута, он закончил лозунгом Цвингли, чтобы исследовать Писания и отбросить все то, что со словом Божиим не согласно. После случилось, что при чтении и разборе библейского урока от Луки 4:16-30, когда читали слова: "Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное", - один из крестьян заметил, что Христос не хочет оставить людей в бедственном положении, а они так нуждаются в облегчении от непосильных налогов, оброков и десятин от плодов земли. Неожиданно истины Цвингли нашли приминение в социальном отношении. Так объяснил дело Ройблин, чего он сам не предвидел и о чем он написал Цвингли. Ройблин созвал некоторых крестьян, которые объяснили Герману подробно, в чем они считают себя обиженными и, хотя сам был землевладельцам, но в своем докладе Цвингли стал на их стороне. Последний просил Германа громко об этом не говорить, хотя и признавал, что есть много основания для таких жалоб.

Все же вопрос о чрезмерных податях стал быстро жгучим вопросом в народе.

Священник Бертольд Галлер из Берна написал Цвингли, что дворянство враждебно относится к реформации особенно в связи с социальным вопросом. В ответ на это Цвингли в 1523 году выступил с проповедью на тему: "О Божией и человеческой справедливости", в которой подробно остановился на этом вопросе. Он сказал: "Каждая сторона должна стараться исполнить свой долг. В деле податей и десятины должна быть установлена справедливость, а там, где ее нет, власти должны об этом позаботиться". Эта проповедь не удовлетворила Германа и Ройблина, а менее всего крестьян.

Вторая неожиданность была следующая. Людвик Гетцер, один из сотрудников Цвингли, написал и выпустил брошюру на тему об идолопоклонстве, где на основании Ветхого и Нового Завета он представил поклонение образам и статуям, с преклонением пред ними и зажиганием свечей, как Богом запрещенное идолопоклонство. Так понимая, в Штательгофене под Цюрихом группа воинствующих ревнителей выкопала крест с изваянием Спасителя и под их топорами изваяние и крест превратились в куски. В Совете наступило возмущение, даже умеренные считали, что это дело может сильно повредить делу реформации. Когда слухи дошли до Цвингли, то он не возражал против ареста виновных, но просил относиться к ним снисходительно, так как по существу они не согрешили против Слова Божия, но вина их только в том, что поступили самочинно. В беседах с отдельными членами Совета Цвингли просил умеренности в деле наказания иконоборцев и те обещали на своем заседании в Совете это дело задержать, пока не выяснятся дальнейшие последствия этого случая. Тем временем сам Цвингли стал причиной нового возмущения среди католической партии. Он написал реферат относительно "мессы", главного богослужения католической церкви, в которой основной частью является принесение Иисуса Христа в жертву за грех. Цвингли предлагал отменить эту часть богослужения. (Месса возникла из евхаристии, когда священник у алтаря при чтении особой молитвы "превращал" хлеб в тело, а вино в кровь Иисуса Христа во благо присутствующих участников и даже покойников, для которых мессу можно было заказывать. Все это вопреки ясному смыслу Евр. 10:10; "По сей-то воле освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа". "Ибо Он одним приношением навсегда сделал совершенными освещаемых").

Все вместе взятое заставило Совет города и кантона Цюриха созвать второй диспут, который состоялся 26-28 октября того же 1523 г. Собралось более 900 представителей, в том числе 350 духовного звания. Католическая официальная сторона отсутствовала, но один из членов Совета посчитал нужным сразу же предложить не допустить до диспута, а согласиться передать все эти вопросы для разрешения церковному собору. Предложение это было покрыто громким смехом большинства. Сам Цвингли воспротивился этому, сказав, что данное собрание представляет авторитетную церковь в Цюрихе и имеет куда больше основания считаться церковью, чем папа со всеми епископами. Когда председатель д-р Севастьян Гофмайстер вызвал желающих сказать в защиту поклонения иконам, то никто не мог представить доказательств из Св. Писания.

Следующий день был посвящен мессе. Цвингли сказал: "Сохрани нас Бог, чтобы сказать что-нибудь против жертвы Иисуса Христа, но мы не можем согласиться с тем, что в мессе неповторяемую жертву Иисуса Христа всякий раз приносят в пользу всякого желающего. Никто не может пить и есть за другого". Никто из присутствующих ему не противоречил. Тогда выступил д-р Валтасар Губмайер, священник из Вальдсгута. Прочитав все места, относящиеся к Вечере Господней, он особенно подверг анализу 1 Кор. 11:23-26 и подчеркнул слова Христа, что там не сказано: "приносите в жертву", а "сие творите в Мое воспоминание". Речь Губмайера произвела особенно глубокое впечатление и укрепила позицию Цвингли в этом вопросе.

Диспут был закончен решением Совета, что в течение шести месяцев каждому священнику предоставляется право употреблять иконы и реликвии или нет, совершать мессу или нет. Кроме того, представить принятое решение Совета епископам в Констанце, Хуре и Базеле, а равно базельскому университету с замечанием, что к концу этого срока Совет окончательно решит вопрос посредством эдикта.

Николая Готтингера, стоявшего во главе группы, разбившей статую с крестом, Совет изгнал на два года из Цюрихского кантона, гражданином которого он был. Среди самых близких друзей Цвингли исход этого диспута вызвал недовольство, так как Цвингли не настоял на окончательном решении на самом собрании, где настроение против икон и реликвий, а равно против мессы было почти единодушное. Вместо этого судьба этих решений оказалась переданной светской государственной власти.

Примечание: Протокол второго диспута в Цюрихе был написан Людовиком Гетцером, который открыто высказал свое несогласие. Смотри книгу Гуннара Вестина "Путь свободных христианских церквей через столетия", издательство И. Г. Онкен, Кассель, на немецком языке.

При чтении следует учесть следующий факт. Когда римский император Константин Великий в 313 году эдиктом о веротерпимости положил конец гонениям на христиан и взял под свое покровительство христианскую религию, то он сам начал вмешиваться во внутренние дела церкви, что особенно обнаружилось на Никейском соборе в 325 году.

В борьбе за власть на западе возникло папство, которое ровно через тысячу лет достигло величайшего могущества, когда папа Бонифаций VII в оправдание власти папы ложно истолковал место из Луки 22:38, доказывая, что римскому архиепископу Господь дал два меча: один духовный, другой гражданский, так что ему предназначена власть духовная и гражданская. Это засилие папства ко времени реформации подвергалось критике со стороны просвещенного гуманизма, ему противились короли и императоры, а особенно реформаторы, которые в то же время подпадали искушению в своей борьбе держаться за светскую власть. (Комментарий).

Через несколько дней Герман по своим делам посетил деревню Генег на севере от Цюриха и отправился, справившись с делами, к священнику Симону Штумпфу, обратившему в конце второго диспута в Цюрихе на себя внимание тем, что протестовал против предоставления светской власти окончательного разрешения разбираемых вопросов словами: "Зачем предоставить это Совету, когда ясный смысл Слова Божия налицо". Теперь оя застал Штумпфа при чтении и размышлении о значении полученного им от Совета документа, лишающего его должности в церкви. Герман был также этим озадачен и стал его спрашивать о его отношении к Цвингли, зная, что тот всегда принадлежал к тесному кругу его учеников. Штумпф тогда рассказал об одном посещении Цвингли, при котором выяснилась значительная разница во взглядах с реформатором.

- Мы заговорили о церкви, - рассказывал Штумпф. - Реформация означает отделение от римско-католической церкви, в которой мы находим вместе верующих и неверующих. Неужели мы будем строить нашу новую церковь таким же образом, в то время, как мы находим в апостольских церквах только людей верующих, собирающихся для взаимного укрепления и назидания. При этом я указал на Деян. 2:47 и 5:14, а также на 1 Кор. 1:2. Цвингли мне ответил, что это взгляды донатистов, которые принять он не может и сослался на притчу Иисуса Христа о кончине мира (Мат. 13:24-30), где Господь сказал, что при кончине ангелы Божии будут очищать пшеницу от плевелов. Иначе ангелам нечего делать, возразил он. Но я ему ответил, что и в церкви еще ангелам придется потрудиться. [Примечание: Донатисты при Константине Великом протестовали против допущения в церковь людей отпавших во время гонений. И вообще они требовали применения церковной дисциплины.]

На вопрос Германа, поделился ли Штумпф еще с кем либо своими взглядами, он назвал Конрада Гребеля и Феликса Манса, с которыми беседовал в Цюрихе во время второго диспута. Для них это также было ново и они внимательно отнеслись к его доказательствам.

Встревоженный молодой Герман отправился в Цюрих прямо к Цвингли, чтобы узнать от него, как он смотрит на все эти новости. Реформатор, выслушав, сказал, что Симон Штумпф от некоторого времени стал высказывать очень радикальные взгляды, которые могут послужить во вред делу реформации, и поэтому этого должно остерегаться. Он согласился с тем, что Штумпф очень популярен в своем селе, но все же он не согласен с его постулатами. А когда Герман осторожно возражал, что взгляды Штумпфа, как ему все же кажется, основаны на Слове Божием, то Цвингли воскликнул: "Неужели и вы меня оставите?"

- Видит Бог, - ответил Герман, - что я кроме своего отца не любил и не люблю так никого, как вас. Но, если Слово Божие на стороне Штумпфа, я принужден идти за ним, как и вы меня учили, - закончил Герман...

Штумпф тем временем церкви не оставил, а продолжал проповедывать и учить. 23 декабря 1523 года в его селе появился представитель Совета с тем, чтобы его насильно выдворить из прихода и выслать за пределы кантона Цюрих. Возмущенные крестьяне хотели этому воспротивиться, но сам Штумпф успокоил их и последовал за посланником до Шафгаузена, а оттуда отправился дальше в Германию.

Еще до высылки Штумпфа состоялась на замке у Вильгельма Германа знаменательная встреча Конрада Гребеля и Феликса Манса для выяснения наболевших вопросов. Конрад Гребель был сыном члена Совета, получил прекрасное образование в университетах Вены и Парижа, так что некоторые надеялись, что он будет для Цвингли таким помощником и другом, каким был Меланхтон для Лютера. Феликс Манс был прекрасным знатоком древне-еврейского языка и отец его занимал высокую должность в Цюрихе. Оба принадлежали к кругу друзей реформации, которыми Цвингли себя окружил. Но теперь они прибыли, чтобы сознаться, что после тщательного исследования они вполне разделяют с Симоном Штумпфом мнение о церкви. Манс сказал, что церковь должна состоять из оправданных верою, как было в апостольские времена. Но тогда возникает вопрос о крещении младенцев.

- Я знаю, - сказал он, - что Цвингли также на этом вопросе остановился и высказывал мысль, что не лучше ли было бы крестить в сознательном возрасте. Однако, он понял, что государственную церковь трудно строить на таком основании, и он, видно, решился идти по линии народной, государственной церкви. Он считает, что союз церкви с государством полезен для обеих сторон...

Гребель, занимавший еще более яркую позицию, добавил, что настал момент решительных действий в столь важном вопросе, и следовало бы как самим воздействовать на! Цвингли, так и через давление на его совесть со стороны преданных сторонников реформации, чтобы заставить его капитулировать в этом вопросе.

В этот момент появился на замке сам Цвингли. Он, видно, надеялся наедине поговорить с Германом, чтобы удержать его на своей стороне, но, увидев Гребеля и Манса, извинился и хотел вернуться домой. Все же его задержали, но беседа не могла состояться, так как Цвингли от нее уклонился. Он только настаивал на том, чтобы они остались при нем, иначе реформации грозит большая опасность, которую общими силами легче было бы предотвратить.

- Но мы не можем отказаться от ясного смысла Слова Божия, как вы нас учили, - говорили его собеседники. Цвингли извинился и ушел.

Когда весною 1524 года два священника окрестностей Цюриха стали доказывать неправильность крещения младенцев, вопрос этот стал жгучим. Три друга решили убедить Цвингли созвать всех священников Цюриха и окрестностей для совместного разрешения этого вопроса. Цвингли отказывался участвовать в этом деле, сказав, что его решение твердо и непоколебимо по этому вопросу и он не уступит. Все же после усиленных уговоров и просьб согласился не на публичный диспут, как было в первом и втором случае, а только на беседу частного характера, указав, что вопрос о крещении широкую массу даже не интересует. Пришлось согласиться с этим. Должны были выступать при свидетелях обе стороны.

В конце июля этот диспут состоялся. Целый день шли дискуссии. На этот раз уже не в здании Совета, а в комнате Цвингли в Гросмюнстере. В результате ни одна сторона не признала себя переубежденной. И на этом пункте никакого единства не было достигнуто. Дальнейшее покажет, какие печальные последствия из этого обстоятельства выросли.

Случилось, что у Вильгельма Германа родился сын. Жена его Берта была дочерью цюрихского книгопечатника Фрошауера, и когда эта известная в городе семья узнала, что этот младенец не должен, по воле родителей подвергнуться крещению, то тесть Германа с удовольствием напечатал в декабре книгу Цвингли "Против Радикалов", уклонившихся от принятой Цвингли линии понимания и толкования Слова Божия. Цвингли и его сторонники повсюду распространяли свои взгляды. Гребель, Манц и Герман и их сторонники не оставались в долгу, и в беседах и в посещениях выясняли на основании Нового Завета свои понимания безосновательности крещения младенцев. Они пользовались успехом и при таком положении вещей сам Совет в Цюрихе обратив внимание на предложение Гребеля и единомышленников назначил на 17 января 1525 года публичный диспут между обеими сторонами. Цвингли принужден был согласиться. Гребель предложил, чтобы каждая сторона подала свои аргументы в письменной форме, но Совет отклонил это и остановился на свободном обмене мнений. Сначала Гребель указал на отсутствие в Новом Завете свидетельств о крещении младенцев в апостольское время церкви, когда крестили только на основании веры в Иисуса Христа. Младенцы же, как не могущие еще верить, при этом не входили во внимание.

В ответ на это Цвингли выяснил свою точку зрения, что крещение должно занимать в церкви такое же место, какое занимало в Ветхом Завете обрезание, как внешний знак принадлежности к израильскому народу. Когда Гребель его спросил, где же во всем Новом Завете он находит хоть одно место, подтверждающее эти его слова, он указал на 1 Кор. 7:14, сказав, что дети святы. Тогда Гребель воспользвался всем этим стихом, который гласит: "Ибо неверующий муж освящается женой верующей и жена неверующая освящается мужем верующим, иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы".

Гребель представил, что апостол, говоря об освящении детей и неверующей стороны в семье стороной верующей, никак не мог думать о крещении детей, иначе нужно понимать тоже самое о неверующем муже и неверующей жене. Так как Цвингли твердо стоял на своем, то бургомистр закрыл многочисленное собрание Совета, сказав, что победа осталась за Цвингли, и что соответствующий эдикт будет издан в скором времени. Уже на следующий день был обнародован указ, чтобы в течение следующей недели подвергнуть крещению всех младенцев, оставшихся некрещенными. Гребелю, Манцу и Герману было запрещено распространять свои взгляды. Негражданам кантона было приказано удалиться из пределов Цюриха и кантона, а все частные собрания были запрещены. Также изгнаны должны были быть родители некрещенных детей. Совет вскоре убедился, что насильственное крещение младенцев наталкивается во многих местах как в самом Цюрихе, так и в кантоне на сопротивление и так как часто родители были образцовые граждане, которых они не хотели потерять, то с высылкой этих граждан они не спешили.

К 1 февраля появился второй декрет Совета по делу крещения младенцев. В особенности он был направлен против священников, отказывавшихся крестить младенцев, уведомляя их, что в случае непослушания они подвергнутся тюремному заключению. Когда этот второй декрет 1525 года был прочитан в церкви в Витеконе, один из присутствующих сторонников крещения только верующих громко заявил: "До сих пор крещение младенцев было законом церкви, теперь же это распоряжение исходит от гражданской власти". Один из служащих Совета арестовал его. "За что?" воскликнул тот. "За оскорбление Совета", был ответ. Арестованный был привезен в Цюрих и посажен в тюрьму, но после строгого выговора со стороны власть имущих выпущен на свободу.

В результате двух эдиктов "братья", так они называли друг друга, очутились в подполье. Официально они ходили еще на богослужения в Гросмюнстере или в церкви Цюриха, но согласились между собой продолжать свои библейские беседы по группам не более 40 человек, сходясь тайком и расходясь поодиночке или в маленьких группах. Бог вскоре после третьего диспута послал им помощь в лице Вильгельма Штубнера, фабриканта шелка, дом которого был расположен среди тенистого сада в части города, куда легко было пробраться менее заметным образом. В большой комнате этого дома состоялось знаменательное собрание братьев. Это собрание было открыто Конрадом Гребелем, который с радостью приветствовал Штубнера, как брата, и жену его, как сестру в Господе. Оказалось, что Штубнер до третьего диспута принадлежал к кругу друзей Цвингли, но слова Гребеля сильно на него подействовали, а так как сам Цвингли в частной беседе не сумел рассеять его сомнения насчет правильной постановки реформации, то он почувствовал, что его место среди братьев.

Находясь из-за запретов в столь затруднительном положении, все собрание начало возносить горячие молитвы к Господу. Особая молитва была вознесена за реформатора Цвингли, чтобы его планы не помешали делу строительства Царствия Божия. После этого Гребель открыл свой греческий Новый Завет и прочитал церкви повеление Христа (Матф. 28:18-20): "И приблизившись, Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле. И так, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века". Гребель стал перечислять дело Божие в сердцах собранных: веру в Иисуса Христа, прощение грехов именем Его, действие Святого Духа в них, а затем добавил: "Как же мы думаем относительно нашего крещения. Неужели мы полагаем, что нами это исполнено? Я не могу согласиться, чтобы акт, совершенный другими вместо меня, мог означать мое крещение". И вдруг раздался голос бывшего монаха, Георгия Бляурока: "Прошу крестить меня!" Была принесена миска с водой, Бляурок вышел вперед, стал на колени и Гребель крестил его во имя Отца и Сына и Святого Духа, окропляя его водой, как это было принято тогда в католической церкви. Вслед затем Бляурок таким же образом крестил всех пожелавших принять крещение, присутствовавших на собрании, законченном с большим благословением вечерей Господней.

Когда братья в Циликоне узнали о крещении в Цюрихе, они пригласили к себе Манца, который по этому примеру совершил над ними акт крещения. Тоже самое повторилось и в других окрестных селах. Весть об этом дошла до Цвингли и Совета, тогда они решили употребить силу принуждения, чтобы подавить анабаптизм или перекрещенство, как они это называли. Манца и Бляурока арестовали, но, не добившись от них отказа, опять выпустили. 20 марта они еще раз были арестованы вместе с другими, всего 21 человек были брошены в старую, запущенную цюрихскую тюрьму с тем, чтобы их заставить отречься от своих взглядов в пользу Цвингли, так как их противление сильно вредило делу реформации. Тюремные условия были тяжелые, но братья на свободе, под руководством Вильгельма Германа сумели подготовить их бегство, каковое и совершилось в ночь под 5 апреля 1525 года.

Тем временем Конрад Гребель очутился в Шафгаузене, в швейцарском городе, расположенном вне кантона Цюриха, вблизи границы Германии. Остановясь у друзей, он предавался много изучению своего греческого Нового Завета. Мысль о крещении занимала его особенно. Так случилось, что прочитывая место о крещении Христа Иоанном Крестителем, он обратил внимание на Матф. 3:16: "И крестившись, Иисус тотчас вышел из воды". Он посмотрел параллельное место у Марка 1:16 и нашел: "И когда выходил из воды..." Вспомнил он также Иоанна 3:23, где сказано: "А Иоанн также крестил в Еноне близ Салима, потому что там было много воды. И приходили туда и крестились".

Размышляя об этих местах, Гребель ставил себе вопрос, как же происходило крещение в апостольские времена. Почему выходили из воды? Неужели крещение производилось погружением в воду? Он открыл свой греческий словарь и нашел, что греческое слово "баптидзейн" означает погружение и только погружение. При разборе Деян. 8:36-39, где говорится подробно об уверовании евнуха и о его крещении, Гребель получил еще раз подтверждение своему новому пониманию, а затем стал углубляться в смысл крещения, как его представляют святые писатели Нового Завета. Он нашел ту же истину в Колос. 3:12 и еще яснее в послании к Римлянам 6:3-5, где говорится о погребении со Христом и воскресении с Ним. Сопоставляя все это и будучи увлечен новым видением из Слова Божия, он осенился внезапно мыслью: "Нет, я не крещен!" В то же время постучали в дверь и на приглашение его вошли его друзья, изгнанники из кантона Цюриха, Ройблин и Брэдли. Узнав о его открытии в Слове Божием, они втроем взялись за этот вопрос и пришли к тем же результатам.

- Все это так просто и ясно, - говорили они, - но непонятно, почему только теперь мы пришли к ясному пониманию апостольского крещения.

Они решили от понимания перейти к делу. Вечером они отправились к берегу реки Рейна близ Шафгаузена и там произошло их крещение таким образом. Ройблин прочитал все места, относящиеся к крещению, Брэдли помолился и Гребель, спросив насчет веры в Спасителя Иисуса Христа, крестил Ройблина, а тот в свою очередь Гребеля и Брэдли.

Несколько дней спустя Гребель встретил в Шафгаузене Вольфганга Улимана из Санкт-Галлена, который недавно присоединился к братьям. После беседы с ним, в которой Гребель объяснил ему значение крещения, он также заявил словами евнуха: "Вот вода, что препятствует мне креститься". И Гребель крестил и его. Старая хроника об этом событии говорит так: "Его втянули в воду и целиком окунули, так что воды Рейна покрыли его".

В то время, как кантон Цюрих уже вступил в открытую борьбу с "радикалами", в соседнем кантоне Сант-Галлене события только назревали. Запомним, что Швейцария, как первая в Европе республика, носила федеративный характер и каждый кантон для себя должен был выработать мероприятия против "анабаптистов или перекрещенцев", как их стали называть. Они же никогда не соглашались присвоить себе эту кличку, считая, что крещение младенцев не было крещением, не имея ни с внешней, ни с внутренней стороны за собой свидетельства Нового Завета. (Комментарий).

После своего крещения в Шафгаузене Вольфганг Улиман на следующее утро поспешил домой. В первый день он дошел до Констанца, а на следующий достиг Санкт-Галлена, где было его местожительство. Санкт-Галлен находился все время в довольно близком духовном контакте с Цюрихом, а потому и движение братьев здесь было популярно. Вообще время было для реформации подходящее: голод и жажда Слова Божия давали себя чувствовать, социальные условия давили крестьянство и все ожидали облегчения под влиянием реформ евангельского характера и в отношениях людей между собою.

Под впечатлением своего крещения Улиман как бы подчинился внутреннему приказу: "Иди к своим и расскажи, что Господь с тобой сотворил!"

Входя в свой город, он встретился с одним братом, Лоренцом Гохрютенером. "Что слышно, брат?" спросил тот Улимана. "Собери к вечеру братьев и узнаешь важные новости, которые я передам", сказал он.

Вечером в доме Гохрютенера состоялось собрание, на котором Улиман передал подробности своей встречи с Конрадом Гребелем в Шафгаузене, затем стал разбирать вопрос о- крещении по Новому Завету, как ему все объяснил Гребель, засвидетельствовав о той радости, которую он получил, приняв крещение Иисуса и апостолов.

- Я имел веру, но когда наступило мое послушание и я исполнил повеление Христа, то тогда я почувствовал себя счастливым, - закончил он свое свидетельство.

- И я хочу исполнить повеление о крещении, - сказал Гохрютенер.

- Я также... также и я, - раздались другие голоса.

Тут же Улиман сообщил, что в ближайшие дни сам Гребель обещал посетить их и решил составить список, желающих принять крещение, и таким образом подготовиться к приезду Гребеля, который в Санкт-Галлене был не безизвестен, так как его родная сестра была женой бургомистра этого города. Он раз или два был в их городе и поддерживал там дело реформации. На другое утро вести о крещении Улимана и о предстоящем приходе Гребеля разнеслись по всему городу и пастор Кесслер, стоявший во главе большой церкви, придерживавшейся взглядов Цвингли, уже ранним утром был у бургомистра, чтобы посоветоваться, что предпринять при создавшемся положении и не ошибиться, потому что неподходящими мерами легче повредить, чем помочь. Бургомистр, сам с женой державшийся взглядов Цвингли, обещал поговорить еще раз с Гребелем, которого очень уважал и любил, чтобы убедить его отказаться от своих крайних взглядов. На этом они разошлись, сожалея, что такие преданные люди, как Гребель и его единомышленники, могут быть потеряны для дела реформации, если не оставят пути, по которому пошли. Им понятно было, что в этом для реформации есть не только опасность расхождения, но вообще разделения.

На следующий день появился в доме бургомистра Фадиана Конрад Гребель и был встречен с особенной любезностью, как со стороны самого бургомистра, так и со стороны его жены Марфы, родной сестры Гребеля.

- Я прежде всего к вам, - сказал он, и сейчас же у них завязался разговор о тех новых путях, которые Гребеля привели в Санкт-Галлен.

Бургомистр начал словами сожаления о том, что Гребель не остался при Цвингли, где мог бы занять передовое место. Вспомнил, что его профессора в Вене и Париже в университетах предсказывали ему блестящее будущее, теперь же о нем горюет старый отец, сестра Марфа и многие другие. Впереди него все темно, его жена и дети также страдают. Словами полными любви бургомистр упрашивал его еще раз проверить все свои взгляды и оставить свой опасный путь, на который вступил. Гребель объяснил, что в первое время он охотно следовал за Цвингли, который учил его и других сделать Слово Божие во всем своим руководством. Он так и делал, но с тех пор, как Цвингли начал отступать от своих принципов, он уже не может за ним следовать.

- Теперь же, - сказал он, - Цвингли насилием властей хочет принудить нас подчиниться ему, вопреки Слову Божию. Я считаю, что Слово Божие является для нас повелением, я должен подчиняться. - Он открыл в своем греческом Новом Завете Матф. 10:37 и прочитал: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более Меня, не достоин Меня". И второе место из Луки 18:29-30: "Истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущей жизни вечной".

- Но уверен ли ты, что ты это делаешь ради Царствия Божия? - спросил бургомистр.

Гребель ответил, что он, чтобы не ошибиться, все это делает испытывая себя в молитве. Бургомистр тогда перестал его уговаривать. На заявление Гребеля, что на этот раз он хотел бы остановиться у Улимана, бургомистр сказал:

- Что бы ни случилось, но помни, что дом наш для тебя остается открытым.

На это Гребель ответил:

- Ты не только мой зять, но ты также лицо официальное в городе, ты бургомистр, а потому и тебе и мне будет свободнее, если на этот раз я не буду в вашем доме.

В субботу вечером все кандидаты к крещению собрались в доме Улимана, где каждый в отдельности рассказывал о новой жизни, которую приобрел через Христа. Таким образом все присутствовавшие могли судить о духовном опыте каждого из них.

Наступило вербное воскресенье 1525 года, с прекрасной погодой, какую лучше трудно было пожелать. В самом городе Санкт-Галлене кроме горного потока не было много воды, а потому решили перенести крещение в местность, расположенную в нескольких милях при реке Зитере. Собрание было назначено на 9 часов утра, но уже с раннего утра стали собираться люди. Собрание было открыто гимном, написанным Ройблином. Затем Улиман помолился, прося особого присутствия Спасителя при предстоящем акте крещения. После этого наступила проповедь Гребеля, который прочитав места, относящиеся к крещению Христа и евнуха, и говорящие о крещении, как о погребении со Христом, заключил свою речь повелением Иисуса Христа: "И так, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам".

После этого Гребель повел каждого из кандидатов в воду, погружая их как бы погребением в смерть Иисуса Христа. Люди на берегу стояли и слушали благоговейно. Все торжество крещения так подействовало на всех присутствовавших, что из рядов зрителей стали слышаться просьбы о крещении. Был устроен маленький перерыв, во время которого была беседа с кандидатами, а затем таким же образом и они были крещены. Закончилось все благодарственной молитвой.

В течение дня были еще два собрания: после обеда и вечером. На послеобеденном собрании была организована новая церковь из крещенных по вере, которая открыто начала вести свои собрания и прервала сношение с официальной церковью Цвингли.

Эта глава переносит читателя в местность Вальдсгут, лежащую на берегу Рейна в австрийских владениях германского императора. Там появился священник Валтасар Губмайер, одаренный энергией и ученостью. Из воинствующего католика и антипротестанта он стал передовым сторонником реформации. Впервые он появился на втором диспуте в Цюрихе и его речь против мессы с принесением жертвы Иисуса Христа и ратование за восстановление первоначальной вечери Господней обратила на себя большое внимание. С тех пор молодой Герман оставался с ним в контакте. После частного диспута с Цвингли насчет крещения, Губмайер через гонца просил Германа прибыть к нему в Вальдсгут. (Комментарий).

Прибыв в Вальдсгут, Герман разыскал Губмайера в доме при церкви и тот сообщил ему следующее. Католическая сторона оказалась слишком сильной для него, ему дали понять, что если он уступит свое место другому священнику и уедет оттуда, то они дадут ему эту возможность, не предавая его австрийским властям. Но есть опасение, что по дороге враги устроят засаду и убьют его или похитят для передачи в дальнейшие руки. Нужно, чтобы была некоторая защита в пути. Таким образом Герман оказался в числе той группы мужчин, которая взялась доставить Губмайера невредимым в Шафгаузен на Рейне, в пределы Швейцарии. Все прошло благополучно и Губмайера поместили в монастыре при кафедральном соборе в Шафгаузене. Оттуда он написал Герману три письма. В одном из них он сообщает, что враги его прибыли из Вальдсгута в Шафгаузен и добиваются у тамошнего Совета его выдачи для следования и суда, как еретика. Он же просил беспристрастного расследования его вины, но со стороны швейцарской и если ему докажут его заблуждения, то он согласен понести должное наказание, чтобы очищенным предстать перед Господом. Но он против того, чтобы это наказание выразилось в сожжении на костре, которое вначале оправдывалось словами из 1 Кор. 3: 15: "Впрочем сам спасется, но так, как бы из огня".

Опасения Губмайера тогда не оправдались. Сторонники реформации дали знать Цюрихскому Совету, а тот выслал в Вальдсгут отряд своего войска, который в знак поддержки реформатского движения занял дом местного Совета. Так был разрушен план против Губмайера и открыт путь для его дальнейшей реформаторской деятельности. После ухода Губмайера население поняло, кого оно потеряло и требовало его возвращения. Когда друзья реформации верхом на лошадях прибыли с Губмайером в Вальдсгут, то состоялось его торжественная встреча в церкви и отныне он мог действовать свободнее. Швейцарский отряд солдат вскоре мог вернуться домой. В нем больше не нуждались.

После удачного бегства из Цюрихской городской тюрьмы в ночь на 5 апреля 1525 года Манц очутился в замке Германа. После малого ночного отдыха Манц обратился к Герману с вопросом, что делать дальше? Уговоры Германа оставаться у него в хорошо скрытом месте, однако, не убеждали Манца, который утверждал, что оставаться в замке опаснее для него и для его друга, а потому решил уйти, переодевшись простым крестьянином. Кроме того Манц утверждал, что пример Слова Божия также указывает ему этот путь. Когда церковь в Иерусалиме подверглась гонению, братья рассеялись и понесли благую весть в разные страны. Рано утром, еще до рассвета, Манц отправился в путь. Вскоре после его ухода в замке появился отряд конной полиции и начался допрос о нахождении беглецов. Уверения Германа, что никого из них у него нет, их не удовлетворили и они тщательно обыскали замок.

На следующий день Герману пришло письмо от Губмайера, в котором тот сообщал о новых успехах дела реформации в Вальдсгуте. После этого Герману пришла мысль - воспользоваться чудной весенней погодой и поехать вместе с семьей в Вальдсгут. В понедельник после вербного воскресенья они двинулись в путь. По дороге они остановились для отдыха в одной гостинице, где решили остаться до следующего утра. Когда после ужина Герман с женой вышли на прогулку, они обратили внимание на проходящего мимо них крестьянина. Герман подошел к нему и спросил: "Не встречались ли мы с вами уже где-либо?" Тот улыбнулся и сказал с радостью: "Да". Это был Манц. Он спешил вперед, чтобы в течение ночи оставить за собой границу кантона Цюриха. Когда уже стемнело, появился конный отряд полиции. Герман прислушивался, чтобы узнать, кого они ищут. Тогда он услыхал, что какого-то проходившего днем мимо гостиницы крестьянина, он сказал про себя: "Надеюсь, что опоздаете".

В своем вышеуказанном письме Губмайер сообщил, что он вопрос крещения младенцев разрешил так, что ввел посвящение детей, но по слабости родителей также крестит, если они этого' хотят. "Для слабых я поступаю по слабости", объяснил он.

Во вторник утром Герман с семьей отправился в дальнейший путь. Еще до обеда они на плоту были перевезены на другую сторону Рейна и, благополучно прибыв в Вальдсгут, остановились в гостинице "Золотой лев". Сейчас же после обеда Герман отправился к Губмайеру, чтобы пригласить его в гостиницу на ужин. Губмайер очень обрадовался его приходу и этому приглашению, желая познакомиться с его женой и матерью. Рассказывая о положении реформации в Вальдсгуте, он заметил, что Ройблин находится также у них и ежедневно в церкви по вечерам при большом стечении народа проводит богослужения с большим успехом.

- Между прочим, он не согласен со мной, вернее, с моим разрешением вопроса крещения младенцев, как я вам писал. А как вы смотрите на это? - сказал Губмайер.

- Ройблин прав, если считает ваше согласие крестить младенцев послаблением правильного подхода к крещению, и я такого же мнения. Кроме того это продолжение того, с чем вы не согласны. Родители надеются на получение младенцем во время крещения особой благодати, о чем Писание ничего не говорит, - ответил Герман.

Губмайер с этим согласился и сказал, что он должен еще более заинтересоваться вопросом, который его до сих пор менее занимал.

В 5 часов вечера Губмайер уже был в гостях у Германа и его семьи. После ужина все отправились в церковь, битком набитую людьми, желающими слушать Ройблина. Первую часть богослужения провел сам Губмайер, а затем выступил со своей проповедью Ройблин. Темой его было крещение по Новому Завету. В первой части он доказывал, что там, где говорится о крещении, всегда следует понимать погружение. Затем он говорил о духовном значении этого факта и проводил мысль о погребении и воскресении со Христом. В заключение он сказал, что повиноваться в этом отношении является святой обязанностью христианина. Когда он кончил, поднялся Губмайер и сказал, что он первый почувствовал сегодня эту святую повинность и просит крестить его по вере. Кроме того он вспомнил, что древняя церковь имела порядок проводить крещение новообращенных на Пасху и поэтому он предлагает совершить крещение в праздник предстоящей Пасхи. Затем он спросил - есть ли еще желающие присоединиться? Отовсюду раздались голоса, называвшие свои имена и фамилии и в числе их были Вильгельм Герман с матерью и женой. Такой непредвиденный конец собрания никто не предполагал, потому и благодарственная молитва Ройблина была полна непередаваемой силы и ликования. В течение недели еще другие приходили к решению открыто перед людьми засвидетельствовать через крещение свое послушание Христу. Важно отметить, что Ройблин в своем заключительном слове, обращенном к Губмайеру, высказал свою радость по поводу того, что в его лице Бог даровал народу и реформации мужа, который свюими талантами и умом достоин возглавлять Его святое дело на земле.

Наступило Пасхальное воскресенье, которое началось торжественным богослужением с проповедью Губмайера на тему: "Если мы воскресли со Христом..." После этого собрались над водой для крещения. Был спет гимн, написанный Рой-блином по этому случаю, а затем он подчеркнул изобилующую радость всех тех, кто, приняв раньше или позже Христа, как своего Спасителя, теперь желают открыто исповедать Его в крещении. Первым был крещен Губмайер, который стал помогать Ройблину при крещении остальных. Почти весь Вальдсгут присутствовал при этом и на всех факт крещения произвел весьма сильное впечатление. После обеда состоялось общее собрание крещенных, и была организована церковь, причем все обещали держаться Библии, как единственного руководства для веры и жизни. Наступила Вечеря Господня для всех членов, которую Губмайер закончил следующими словами:

"Я знаю, что враги многочисленны и сильны, но мне внутренний голос говорит: иди этим путем, хотя бы грозила тюрьма или смерть".

Эти слова оказались пророческими. На вечернем богослужении Губмайер предложил, чтобы те, которые еще хотели бы креститься, об этом заявили ему сейчас, или в течение ближайших дней. По обычаю того времени Пасха праздновалась несколько дней и потому в следующие дни также состоялись крещения. Всего было крещено больше 300 человек, большинство прихожане Губмайера в Вальдсгуте. Это были незабываемые дни для всех участников, в том числе для Германа и его семьи, которые остались до самого конца.

Весть о продолжающихся крещениях, а также о крещении Германа с женой и матерью, дошла до Цюрихского Совета и поэтому решили пригласить Цвингли для разрешения вопроса, что предпринять. Когда Цвингли явился, бургомистр сказал, что расширяющиеся крещения в кантоне, по его мнению, требуют серьезного внимания и поставил вопрос: не наступило ли уже время, чтобы нанести этому движению решительный удар? Цвингли, со своей стороны, указывал Совету на необходимость умеренности в отношении данного вопроса.

- Нет сомнения, - сказал он, - что эти люди благочестивые и мирные, и легко неправильным подходом достигнуть противного. Дадим этой лихорадке время и, возможно, все вскоре пройдет.

После этого решили, пока что все оставить на уже данных распоряжениях.

Тем временем Герман с семьей вернулся из Германии, где он на некоторое время задержался, и вскоре получил письмо от Улимана из Санкт-Галлена, в котором тот сообщал о дальнейшем ходе труда тамошней церкви. После ухода Гребеля братья из Цоликона, из кантона Цюриха, прибыли к ним на помощь и были новые крещения, так что церковь возросла до 500 членов. Теперь они уехали и он остался один. Об этом он пишет по поручению Гребеля, который просил передать все эти сведения Герману. Хотя Улиман не приглашал Германа, но того как-то влекло в Санкт-Галлен, чтобы на месте познакомиться с новой церковью. Прибыв туда, он увидел радостное лицо Улимана, и тот сразу же пригласил его послужить словом на ближайшем собрании. До сих пор Герман не выступал открыто с проповедью, а потому сперва отказывался, но все же согласился дать свидетельство о своем пути к Господу Иисусу Христу. Вечером в лесу состоялось многолюдное собрание жителей города и все были рады неожиданному гостю. Улимаи прочитал к Рим. 1:1-16, кончая словами: "Я не стыжусь благовествования Христова, ибо оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему".

Как раз в тот день в городе распространились слухи о кровавом побоище в Германии, в котором 8000 восставших крестьян были уничтожены, поэтому Герман с этого и начал, выражая свое сочувствие измученному трудовому народу и сказал, что пока меч в руке притеснителей, то такого исхода не миновать. Фанатик Фома Мюнцер, воодушевитель этого восстания, обещал в защиту их вмешательство легионов ангелов, но они не явились, ибо Сам Христос сказал: "Все, взявшие меч, мечом погибнут". Спасти нас может только другая сила, сила духовная, о которой говорит наш текст, сила для спасения всякого верующего. И он стал рассказывать о своих исканиях от первого собрания у Цвингли до крещения в Вальдсгуте.

- Есть ли тут еще такие, которые не хотят больше стыдиться благовествования Христова? - спросил Герман и закончил призывом стать на стороне Христа.

Собрание кончилось, но остались для беседы с Улиманом и Германом те, которые хотели пойти за Христом. Так началась деятельность Германа в Санкт-Галлене, где в течение двух недель было крещено 300 душ, так что общее число членов достигло 800. Как в дни апостольские, Господь ежедневно прилагал спасаемых к церкви.

Вскоре по возвращении из Санкт-Галлена Герман был встревожен письмом от Улимана, в котором тот сообщал, что в одной из церквей Санкт-Галлена был прочитан трактат Цвингли под заглавием: "Крещение, перекрещение и крещение младенцев". Совет кантона Сант-Галлена обратил на него внимание и издал декрет, запрещающий анабаптистам совершать крещение и Вечерю Господню. В противном случае им грозит тюрьма или изгнание из кантона. Улиман просил молиться, чтобы все верующие остались стойкими перед лицом таких угроз.

Тем временем Гребель нашел для себя новое место деятельности. В районе Грюнинг Цюрихского кантона было движение недовольных крестьян, которые при помощи пяти местных пасторов, сторонников Цвингли, выступили с требованиями об облегчении их участи. Эти пастора также открыли путь в те деревни Гребелю, который среди них проповедывал и удерживал от бесконтрольных действий, могущих привести к катастрофическим последствиям. Народ уважал Гребеля и труд его проповеди Евангелия не был напрасен и он пригласил себе на помощь Германа, который в октябре отправился туда, и был радостно встречен Гребелем и его друзьями. На 7 октября после обеда было назначено в одной роще большое собрание. Вдруг посреди собрания появился начальник района и арестовал Гребеля и Германа. Оказывается, что на другом месте он уже успел арестовать Бляурока. Только Манцу, который тоже оказался на этом собрании, удалось скрыться в лесу. Во время своего первого бегства Манц благополучно добрался до Хура, главного города кантона Граубюнден, где одно время трудился и основал церковь. Но вскоре он был передан цюрихским властям и посажен в тюрьму. Оттуда он сбежал при помощи нескольких друзей и очутился теперь также в этом месте. Народ хотел защитить Гребеля и Германа от ареста, но они заявили, что надо уважать власть и подчиняться ей и в таком положении. И так, под конвоем, трех арестованных верхом на лошадях отправили в Цюрих в распоряжение Совета. Тот решил еще раз устроить диспут двух сторон, чтобы разубедить анабаптистов в их ложном понимании спорных вопросов. Беспокойство в районе, где они были арестованы, указывало на необходимость выслушать их открыто. И вот, для нового диспута был назначен день, 6 ноября 1525 г. В этот день вывели Гребеля, Бляурока, Германа и Манца, которого позже также поймали, для участия в диспуте в Гросмюнстере, так как помещение Совета не моглo вместить всех желающих присутствовать при этом. Для дискуссии были предложены три пункта, выработанные Цвингли.

1. Христианские дети настолько же святы, насколько и еврейские.

2. Крещение младенцев для христиан означает so же самое, что обрезание для евреев.

3. В Новом Завете нет указания на перекрещение.

По первому вопросу не было разговора, но относительно второго Гребель заявил, что сравнение крещения с обрезанием не имеет библейского подтверждения, притом обрезание применялось только к мужскому полу, почему же крещение младенцев относится к обоим полам как к мужскому, так и к женскому. Насчет 3-го пункта он согласился, что нет указания на перекрещение, но есть повеление крестить только верующих, принявших и исповедующих Спасителя Иисуса Христа. Только это и есть крещение по Новому Завету. В первый день диспут шел спокойно, но в дальнейшем присутствующие стали вступать в прения, а на третий день весь диспут превратился в беспорядок и замешательство, среди которого бургомистр объявил диспут законченным.

Совет еще раз собрался в своем здании, где потребовал от арестованных отречения, а так как они не отреклись, то велел отвести их в тюрьму и держать в цепях при самом строгом режиме, не допуская свиданий с родственниками, как это было до того времени. Кроме того вынес декрет, что за крещение других, если это подтвердится, всякий виновник будет подвергнут казни через утопление, поскольку это касалось граждан Цюрихского кантона, а не граждане кантона будут изгнаны за пределы кантона без права возвращения. При чтении зтого декрета один из членов Совета сказал: "Хотят иметь погружение, пусть имеют!" Эта насмешка превратилась в дальнейшем в жестокую действительность. Арестованные просидели в тяжелой тюрьме около двух недель, как вдруг с них сняли кандалы и послали домой без всякого объяснения. Конечно, они рады были этому и прославляли Бога.

В Вальдсгуте тем временем произошла перемена к худшему. Весть о переходе Губмайера к анабаптистам дошла до Рима и в декабре 1525 года пограничный с Швейцарией город очутился в руках императорских германских войск. Братья, и в том числе Губмайер, должны были бежать, спасаясь в Швейцарию, надеясь на большую свободу в этой стране. Губмайер избрал для себя Грюнингский район, о котором в свое время Герман ему сообщил, что там движение братьев успешно развивается. Прибыв туда, он узнал, что Бляурок, Гребель и Герман были начальником дистрикта арестованы и посажены в тюрьму. Оставаться ему на месте и проводить открытые собрания было опасно и братья после получения вестей об освобождении арестованных посоветывали ему отправиться в Цюрих. Переодевшись крестьянином, он направился в дом одного брата, который, однако, не мог его принять, потому что сам участвовал в тайном крещении и предвидел для себя опасность. Он поместил Губмайера в скромной гостинице под названием "Зеленый Щит", но там его узнали и немедленно об этом дали знать властям Сейчас же всем Советом постановили арестовать его и привести к ним. Это было уже после нового года. Послали тоже за Цвингли, желая выслушать его мнение в этом деле. Он высказался, чтобы Совет оставался умеренным в своих решениях против Губмайера и предложил еще раз поговорить с ним в присутствии самых видных пасторов Цюриха, близких сотрудников Цвингли. Губмайер в свою очередь благодарил Совет за оказанную ему в начале его деятельности в Вальдсгуте военную помощь и сказал, что с радостью готов беседовать насчет общего пути, могущего помочь всем им в общем деле укрепления реформации. Губмайер не был отправлен в тюрьму, а содержался в аресте при Совете.

Когда же состоялось обещанное свидание с Цвингли и его духовными помощниками, никакой речи об общих взглядах и путях сотрудничества не было, а только требовали от Губмайера отказаться от своих взглядов, принятых им в последнее время. Губмайер ответил, что против истины идти не может. "Если вы мне дадите доказательства из Библии относительно моих заблуждений, то можете меня наказать мечом, огнем, водой," сказал он. "Если же окажется, что вы заблуждаетсь, то тогда вы должны сознаться в своих ошибочных пониманиях." "Если так," закончил Цвингли, "то отныне наши пути расходятся." Последовало заседание Совета и решили подвергнуть Губмайера пыткам. Камера пыток находилась в одной из башен цюрихской тюрьмы. Там на 4 бревнах была прикреплена доска, ложе для жертвы, на которую должен был лечь Губмайер. К его ногам и рукам привязали веревки, прикрепленные к колесу, а затем рычагом вращали колесо, растягивая члены в суставах. Когда этот аппарат мучения был пущен в ход, мученик застонал и крики отчаяния выходили из его уст. Присутствующий представитель Совета спросил его: "Хотите отречься?" Ответа не было. Страдалец молчал и стонал. Еще раз вопрос был повторен, но не было ответа. Только губы страдальца шептали молитву: "Помоги, Господи, в этот час испытания". После третьего раза, когда на вопрос: хотите ли отречься, не последовало ответа, веревки были натянуты еще сильнее и представитель сказал: "Вы не можете дальше переносить эти пытки, отрекитесь." После длительной паузы Губмайер прошептал: "Да, да." Сейчас же веревки были отпущены и он остался лежать, как мертвый. Придя в себя, он снова потерял сознание, был перенесен в другое помещение и, когда пришел в себя, был один в комнате. Он вспомнил, что он обещал отречься, и эта мысль наполнила его ужасом.

Тем временем Совет приготовил все для торжественно-публичного его отречения. Оно должно было состояться в воскресенье на многочисленном богослужении в Гросмюнстере. Когда Губмайера привели, на его лице видны были следы страданий последних дней. После проповеди Цвингли присутствующие сосредоточили все свое внимание, чтобы слышать отречение Губмайера, но к удивлению всех он повторил свой отказ от крещения младенцев и исповедал, что крещение есть исповедание верующего в Христа человека. Сначала слышен был. ропот сторонников Цвингли, ропот превратился в. негодование, а затем раздался гневный голос бургомистра, который кричал: "Назад его в тюрьму! Не для того собрался честный народ в Цюрихе, чтобы слышать такие речи." Следующие месяцы его тюремного заключения нельзя описать. При голоде и холоде, без допущения к нему кого бы то ни было, из друзей, он наконец заболел тяжелой лихорадкой и был близок к смерти. Но, несмотря на все, он начал поправляться и в это время он написал в форме молитвы свое вероисповедание, которое закончил такими словами: "О Боже Святый, о Боже Всемогущий, о Боже Бессмертный. Это моя вера. Я исповедую ее сердцем и устами и я исповедал ее пред крещением открыто перед всей церковью. Веруя, прошу Тебя, храни меня в этом по милости Твоей до конца моей жизни. И если бы из-за человеческого страха или трепета перед тиранией, пытками, мечом, огнем или водою я был оторван от моей веры, то я все же полагаюсь только на Тебя. О мой милосердный Отец, подыми меня опять силой Твоего' Св. Духа и не дай мне без этой веры отойти из этого мира. Об этом прошу Тебя, Боже, из глубины моего сердца чрез Иисуса Христа, Твоего возлюбленного Сына, нашего Господа и Спасителя. Отче, на Тебя я полагаю мое упование. Не дай мне никогда погибнуть". Не долго пришлось Губмайеру ждать страшных мучений. Снова он был подвергнут пыткам, которые его ослабленный организм не в силе был перенести. В конце этих пыток он снова согласился отречься, только на сей раз потребовали в письменной форме, с одной только его подписью, в то время как текст его отречения был написан противной стороной. Снова в кафедральном соборе Цюриха, в Гросмюнстере, состоялось публичное собрание, на котором Губмайер должен был прочитать подписанный им акт отречения от своих убеждений. Сам бургомистр предупредил его, чтобы он не посмел повторить того, что случилось три месяца раньше. И так, 6 апреля 1526 года было днем торжества тюрьмы и пыток. Мало того, то же отречение Губмайер должен был прочитать в церкви в Госау, в том районе, где движение анабаптистов пустило глубокие корни. После этого объявили Губмайеру, как нешвейцарскому гражданину, о его изгнании из пределов кантона Цюриха. Он это принял как из руки Божией и направился в город Аугсбург в Германии, а оттуда в Моравию в Никольсбург, но об этом узнаем впоследствии еще больше.

В то время не было воинской повиннности и люди служили на жаловании в любой европейской армии. По-английски и по-немецки "солд" (жалованье), отсюда произошло слово "солдат". Швейцарцев принимали охотно, и до сего времени гвардия папы в Риме состоит из швейцарцев-католиков. (Комментарий.)

Вскоре после освобождения из тюрьмы Вильгельм Герман получил извещение, что родной его брат Оттон, находившийся в городе Ульме на военной службе германского императора, тяжело заболел и хотел бы его видеть. Герман поспешил поехать в этот южно-германский город, где сразу увидел, что дни его брата сочтены. С большой любовью он стал свидетельствовать ему о Христе, как об Агнце Божием, Который понес и его грехи, и больной принял спасение во Христе. Как мог Вильгельм прислуживал своему брату, силы которого таяли, и был при нем, когда настал его смертный час. "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною," сказал Герман брату, на что тот ответил: "Да, Иисус со мной. Как хорошо иметь его спутником!" Похороны состоялись на городском кладбище. При подготовке похорон Герман познакомился с некоторыми верующими братьями и узнал от них, что дело пробуждения тут находится только в начатках и они собираются по частным домам. Братья упросили его иметь с ними собрание и вечером он говорил на тему Иоан. 12:32 "Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к себе." Герман при этом так ярко нарисовал силу умирающего на кресте за грехи человечества Христа, что некоторые посторонние посетители верою приняли Христа, как своего Спасителя. После этого братья стали убеждать его оставаться в Ульме, чтобы совместно продолжать труд спасения душ человеческих. До того времени собрание посещали главным образом люди низшего и среднего класса, но появились также видные люди, заинтересованные в проповеди чистого Евангелия.

С женой Герман находился в переписке и узнавал от нее печальные новости, касавшиеся судьбы дела Божия в кантоне Цюрихе. Вести были печальные: Гребель умер от чумы, подробностей она не знала, Губмайер сначала был в тяжелом тюремном заключении, а затем был изгнан из кантона. Про Манца узнал, что он сначала находился в Шафгаузене, но должен был оставить кантон и отправиться в Базель, откуда посещал близлежащие деревни. Поэтому после молитв и размышлений Герман принял просьбы верующих во внимание, чтобы временно поселиться в Ульме. Он вернулся в Цюрих, где передал заботу о своем имении верному и опытному управителю, а семью, т.е. жену с сыном и матерью, перевез в Ульм. Они нашли квартиру в старинном доме и обе женщины с радостью начали сотрудничать с маленькой церковью, заботясь о больных и бедных, что они считали большим счастьем, так как в своей прежней обстановке они всегда были далеко от собрания.

Однажды Герман, возвратясь домой, застал гостя в своем доме, появление которого принесло ему много радости. Это был Иоган Денк, бывший ректор Санкт-Зебальдской школы в Нюрнберге, человек весьма интеллигентный, образованный и притом духовный. Из школы он был удален за свои евангельские взгляды, в Санкт-Галлене он познакомился с крестителями, а потом отправился в Аугсбург, где встретился с Губмайером, который туда прибыл в апреле или мае 1526 года. С ним Денк познакомился и принял от него крещение, а теперь он с письмом от Губмайера прибыл в Ульм к Герману. Он рассказал ему, что Губмайер открыто говорил о своей слабости, которая довела его до отречения, но он так скорбел и сокрушался о случившемся, что Денк был уверен, что этого больше в жизни его не повторится. Денк оставался некоторое время в Ульме и много послужил возрастающей церкви для углубления их духовной жизни. Сам Герман, да и все слушатели удивлялись той духовной мудрости, с какой Денк излагал простые истины слова Божия. Однажды он говорил о вере следующим образом. "Так как мы спасены верою, то должны знать, что такое вера. Вера есть согласование нашей воли с волей Божией. Она покоится на фактах нашего опыта, а одним из этих фактов является голос нашей совести. Поэтому я прислушиваюсь, что совесть говорит, и никто да не отнимет от меня этой истины. В этом внутреннем опыте заложена моя вера в добро и высшую силу, которая независимо от моей воли меня побуждает к добру. И как ни важен этот внутренний опыт, но он не достаточен без слова Божия. Потому Библия для меня является светом и вождем. Без нее всякий, кто на собственную руку хочет узнать темный путь бежественных тайн и идти своим путем, споткнется обязательно." Денку лежало на сердце дать людям также Ветхий Завет на немецком языке и он отправился дальше искать эту возможность.

В то время, как в Ульме, Аугсбурге и других местах южной Германии движение распространялось. В Швейцарии, благодаря противодействиям властей, оно стало сокращаться. В начале декабря 1526 года известный начальник Грюнингского дистрикта Бергер арестовал Манца и Бляурока. Их отправили в Цюрих, где они за устраивание незаконных собраний были приговорены к смертной казни через утопление. Бляурок, который не был швейцарским гражданином, должен был дать клятву, что больше туда не вернется и был изгнан из кантона, а над Манцем приговор был приведен в исполнение. Первые сведения об этом Герман получил в Ульме из письма Вильгельма Штубнера, фабриканта шелка, в доме которого в Цюрихе состоялось памятное собрание с первым крещением через окропление. Письмо Штубнера было написано в январе 1527 года, на следующий день после смерти Манца. Содержание письма было следующее. "Город был в сильном волнении. Никто из братьев не имел доступа к Манцу. По дороге из тюрьмы сопровождали его пастор, чиновники и стража. Я приветствовал его из окна, когда его вели мимо нашего дома, и он помахал рукой, прощаясь со мной. Не было и следа бледности в его лице, напротив, он выглядел неустрашимым и беззаботным. В дальнейшем я сопровождал шествие и мог видеть, что в начале пути он беседовал с сопровождавшим его пастором. Наконец он прибыл на место, где мать и брат его ожидали. "Будь верен до смерти!" сказала ему эта чудная женщина. "Не бойся," ответил ей Манц, "я знаю, в кого я уверовал," при этом он прослезился и когда его мать вышла вперед, он поцеловал ее. "Дорогой мой сын, дорогой мой сын," повторяла она вслед ему. Я следовал в шествии до пристани, куда его повели. Там Манц громким голосом прославлял Бога, удостаивающего умереть за истину. Обращаясь к окружающим, он сказал: "Читайте слово Божие сами и доверьтесь его свидетельству. Дело реформации благородно было начато реформатором Цвингли, это он нас повел к источнику истины. Размышляйте над словом Божиим. Пусть оно будет руководством для вашей жизни. Следуйте за ним, куда оно вас поведет и вы не будете заблуждаться". Затем, когда, связав его крепко, бросили в воду, он громким голосом сказал: "В руки Твои, о Боже, предаю дух мой!" Это были его последние слова. Едва он произнес их, как вода покрыла его и одним мучеником стало больше. Это было зрелище,которое я не желал бы видеть еще раз в свободной Швейцарии. Но все мы прославляли Бога за стойкость и мужество, какие Манц проявил в минуты такого испытания. Манц оставил своим братьям письмо, полное совета и утешения, но мы теперь, как овцы без пастыря. Нет у нас вождя. Гребель умер. Губмайер и Бляурок изгнаны. Вы и Гецер по воле Божией трудитесь в другой стране. Пред лицом такого гонения, как можем мы продолжать наш добрый труд. Вот это вопрос, который нас вновь и вновь беспокоит. Мы не смеем просить вас возвратиться, по крайней мере, пока наши власть имущие не изменят свой курс уничтожения. Это темные дни для нашей возлюбленной Швейцарии!" Под влиянием этого письма Герман с женой начал рассуждать и молиться о том, что им делать. Долгое время больше сведений из Швейцарии не было. В июне месяце того же 1527 года через гонца поступило письмо от жены Штубнера, в котором она сообщала об аресте своего мужа. Это письмо и послужило Герману поводом оставить Ульм и отправиться в Цюрих. Герман горячо попрощался с церковью, причем в последнее воскресенье еще крестил трех юношей в реке Дунае, после чего праздновали вечерю Господню. На другой день после трогательного прощания с семейством он тронулся в путь верхом на лошади. Как жена, так и он чувствовали, что это прощание в их земной жизни было навсегда.

Когда перед вечером следующего дня Герман приближался к городу Цюриху ни издали увидел свой замок, в сердце его возникали воспоминания более счастливых дней детства и духовного рождения. Проехав через ворота города, он увидел толпу, а посреди нее несколько подростков, ругавших и поносивших арестованного человека. В арестованном Герман моментально узнал Штубнера и понял, что его, видно, после суда отправляли обратно в тюрьму. Герман, который, не желая обратить на себя внимание, наблюдал за этой сценой с боковой улицы, был поражен спокойствием в лице Штубнера. Затем он направился в дом Штубнера, чтобы повидаться с его женой. Она рассказала ему, что ей не давали возможности видеться с мужем, но случайно она попала на разбирательство его дела в здание Совета и там узнала, что его обвиняют в оскорблении власти. Возникло это дело по доносу одного из посетителей их собраний. Сам Штубнер доказывал, что он всегда почитал правительство, как об этом учит слово Божие, но после казни Манца он действительно сказал, что в этом случае Совет превысил свою Богом данную власть. Разбирательство происходило в присутствии Цвингли и других его пасторов, которые молчали, не говоря ни за, ни против. Обвиняемого приговорили к двум месяцам тюрьмы при самых строгих условиях, т. е. на хлебе и воде, без права свиданий.

Во время пребывания Германа в Цюрихе появился гость из Грюнингского дистрикта, который сообщил, что начальник Георг Бергер, под давлением из Цюриха, теперь предпринял жестокие гонения против собраний братьев. Часть членов убежала на вершину горы и там спряталась в старинной крепости, а Бергер начал осаду и положение их критическое. Вместе с этим послом Герман отправился в Цоликон и Витекон, чтобы вести эти передать тамошним братьям и совместно обсуждать пути помощи. Нашлось около 20 человек, изъявивших согласие пойти на помощь осажденным на горе в защиту права собраний. Следуя за братом проводником, все благополучно пробрались через крутые высоты и глубокие ущелья, минуя осаду, к осажденным и решили начать переговоры с Бергером насчет своих законных прав собраний. Герман вызвался вести эти переговоры. Еще до этого осажденные приготовили для своей защиты груды камней, которыми должны были отражать нападающих. От пастухов Бергер узнал о подоспевшей помощи и решил перейти в наступление. Когда солдаты двинулись вперед, Герман спустился вниз на встречу Бергеру, чтобы начать переговоры. В решительный момент Герман выступил, крича: "Стой! Не проливайте крови!" В ответ на это раздалась команда Бергера: "Вперёд! С мятежниками не разговаривают!" Одновременно один из людей Бергера бросил в Германа камень, который попал ему в голову, и он упал. Видя это, другой солдат пронзил его копьем. Загрохотала лавина камней, пущенная вниз руками осажденных на Бергера и его воинов. Раздались стоны раненых и умирающих и Бергер затрубил отбой. Этого он не предвидел. Тем временем уже известный нам Готтингер был занят спасением Гермна. Его понесли вверх в крепость. Там он пожелал еще последними силами написать в своем греческом Новом Завете несколько прощальных слов своей жене и просил передать его семье и всем братьям и сестрам в Ульме его последний привет и пожелание оставаться твердыми во всем, что их еще может встретить. Закончил словами молитвы за свою дорогую родину, Швейцарию, Готтингер все эти поручения впоследствии исполнил и этим утешил их.

Бергер сам остался в живых, но должен был оставить наступление, а братьям пришлось позаняться первой помощью для раненых, а убитых передали пастухам для погребения. Там же похоронили и Германа. Впоследствии часть осажденных перешла в другую крепость, а затем перешла в Моравию, где нашла более подходящие условия для спокойной жизни и служения Господу Христу. В свободной же Швейцарии, где впервые расцвел чудный цветок свободной церкви, построенной на всех основаниях Иисуса Христа, роковое заблуждение союза церкви с государством и нетерпимость в отношении к инакомыслящим не только со стороны католиков, но и протестантов довело до быстрой смерти то, что только что начало жить.

Справедливость слов Валтасара Губмайера, что истину нельзя умертвить, в дальнейшем вполне оправдалась.

Готтингер, который после посещения Ульма и передачи греческого Нового Завета Германа его жене и посещения ульмских братьев, которым рассказал все подробности смерти их пастыря, вернулся в родной Витикон, был арестован и брошен в цюрихскую тюрьму, где заболел лихорадкой и умер. 21 мая 1527 года Михаил Затлер был в Роттенбурге замучен на смерть. В том же 1527 г. Губмайер был арестован в Моравии и выдан австрийским властям. Его держали арестованным в одном монастыре вблизи Вены, где известный др. Иоганн Фабер и другие уговаривали его вернуться на лоно католической церкви, но когда все их старания оказались безуспешны, то 10 марта 1528 года он был сожжен на костре в городе Вене, а три дня спустя его жена, которая сопровождала его в Вену, была утоплена с камнем на шее с моста на Дунае.

Яков Фальк и Генрих Ример, которые продолжали дело в Грюнингском районе кантона Цюриха и не желали выдать имена крещенных, по приговору Цюрихского Совета, были 5 сентября 1528 г. утоплены.

Людовик Гетцер, сотрудничавший с Денком в трудах по переводу Ветхого Завета на немецкий язык, был 5 февраля 1529 года обезглавлен в Констанце. "Более мужественной и благородной смерти в Констанце я никогда не видел", свидетельствовал пастор Иоганн Цвик, сторонник Цвингли и добавил: "Мы все были с ним до конца и да даст Всемогущий Бог мне и всем служителям Его слова такую же благодать встретить день нашей смерти, когда Он нас призовет!"

Георгий Бляурок находился в начале 1529 года опять в Швейцарии в кантоне Аппенцель, где был арестован и вскоре изгнан, а в Кляузене, в австрийской провинции Тироль, был сожжен на костре.

В 1530 году Вольфганг Улиман, сбежавший в Моравию, вернулся обратно в Швейцарию, чтобы уговорить своих собратьев оставить свою страну и поселиться в более свободной Моравии. Когда он уже во главе группы готовился с ними отправиться в путь, он был схвачен властями и брошен в тюрьму, и вскоре обезглавлен. Несмотря на все гонения, целиком движение не прекратилось. Что касается жены Германа в Ульме, то она там прожила до 1540 года. Там же умерла его мать, а она, узнав от своего брата о большей свободе в Голландии, переехала с сыном туда. Сын ее Эдуард, получивший хорошее образование, стал проповедником в рядах меннонитов.

При чтении этих основных отрывков из книги Генри С. Барреджа неминуемо возникает вопрос о том, как было возможно, что христиане так преследовали христиан. Этот вопрос требует ответа и притом всестороннего

Акт признания в 313 году Константином Великим христианства государственной религией был не только благословенным фактором для гонимых христиан, но вместе с тем накладывал узы на христианские церкви, заставляя их все более считаться с желаниями государственной власти. Впоследствии в Зап. Европе при великом переселении народов ослабела политическая власть, зато усилилась церковная в лице папства, т. е. римских епископов.

История Церкви показала, что христианство - религия книги, т. е. Библии, являющейся источником всякого духовного познания. При быстром насаждении христианства люди воспринимали легче внешние формы, чем внутреннюю сущность его, и держались их более фанатично, чем разумно. Изобретение книгопечатания дало толчок к распространению Библии, особенно же книги Нового Завета, которая, впервые вышла в переводе Лютера на немецкий язык в городе Базеле в 1519 году и до 1525 года достигла 12-ти изданий. Слово Божие попало в руки всех грамотных людей, а не только ученых и духовенства, которое большей частью не разбиралось в священных текстах, а просто держалось церковной традиции.

При этих условиях отказ от крещения младенцев и крещение только верующих казались многим прямо-таки кощунством. Но в то время, как католическая церковь считает крещение младенцев установлением церкви, реформаторы Цвингли, Лютер и Кальвин пытались найти в Библии оправдание этому установившемуся только в III столетии церковному обычаю. Реформаторов пугала мысль о церкви, как о "малом стаде". После тысячи лет сотрудничества с гражданской властью они и теперь хотели быть в союзе с ней, даже при установлении новых форм. Отсюда печальная судьба несогласных с ними.

Есть еще некоторые черты в движении крестителей, вызывавшие в то время подозрение со стороны властей, которые поймем после ознакомления с их первым кратким вероисповеданием, изложенным в Шляйтгаймских параграфах, принятых на братском съезде в 1527 году в селе Шляйтгайме, возле Шафгаузена, в Швейцарии. Мы вкратце приводим эти 7 пунктов. Нижеследующий текст приводим по книге профессора Упсальского университета в Швеции Гуннара Вестина под заглавием "Путь свободных христианских церквей через столетия." Издание И. Г. Онкена в Касселе, Германия, на немецком языке.

Первый пункт относится к крещению, которое допускается только при наличии покаяния и веры в отпущение грехов на основании заместительной жертвы Иисуса Христа. Этим самым упраздняется крещение младенцев.

Второй пункт говорит о церковной дисциплине, указывая на основании Матф. 18 на три меры воздействия, допускаемых словом Божиим.

Третий пункт касается вечери Господней, называя ее преломлением хлеба. К ней допускаются только по вере крещенные, так как они являются телом Христовым. Значение Преломления Хлеба это общение со Христом и друг с другом. При этом вспоминают искупительную смерть Христа.

Четвертый пункт говорит об отделении себя от католических обрядов и светских удовольствий. Последнее обстоятельство приводило к тому, что со стороны реформаторов их упрекали в возвращении к. "спасению добрыми делами", в самом же деле они подчеркивали необходимость освящения. К этому был отнесен также отказ от оружия, так как христианин не должен прибегать к насилию.

Пятый пункт относится к церкви и признает, что каждая местная церковь должна иметь одного пастыря, который исполняет все духовные обязанности. Если нужно, церковь поддерживает его материально, так как тот, кто Евангелием трудится, им же должен и питаться.

Шестой пункт об отношении к властям, которые по воле Божией носят меч для людей, находящихся вне власти Христа. Но для Церкви они не нужны, потому что члены ее подлежат исправлению действием слова Божия. Верующим не следует занимать государственных должностей, чтобы не быть участниками насилия.

Наконец седьмой и последний пункт говорит об отказе от присяги, так как она Христом была запрещена.

Отсюда ясно, что некоторые пункты легко было использовать для предубеждения против лояльности самих по себе весьма мирных людей. Этот документ был выработан на съезде в 1527 году, видно, под председательством Михаила Затлера, бывшего монаха, об убиении которого вскоре после этого католическими фанатиками было уже сообщено. Пункты эти в рукописи были пересланы Цвингли, а затем в печатном виде они быстро распространились и не потеряли своего значения до настоящего времени. Остается сказать еще немного о значении и участи Валтасара Губмайера, которого его прежний друг по борьбе за католичество др. Иоганн Фабер ставил наряду с Лютером, Цвингли и Кальвином.

Он, узнав, что в Моравии среди влиятельных людей из дворян есть два брата фон-Лихтенштайн, благосклонно относящиеся к реформации, отправился к ним в Никольсбург, был ими принят очень дружелюбно. Тут еще жила у людей память о Яне Гусе, а чешские братья даже иногда практиковали второе крещение. Вскоре образовалась большая церковь, дошедшая за один год до 12 тысяч из обращенных и крещенных Губмайером и прибывающих отовсюду гонимых анабаптистов. Один из Лихтенштайнов сам принял крещение по вере. Была основана типография, в которой печатались богословские труды Губмайера. Последний немного смягчил некоторые пункты Шлайтгаймского вероисповедания в том направлении, что допускал употребление оружия и для членов церкви, равно и их государственную службу, а также присягу по требованию властей.

Но даже влияние Лихтенштайнов не могло спасти Губмайера от императорского гнева. 4 января 1528 года германский император выпустил эдикт против анабаптистов, которых во всех границах его империи велено было наказывать смертной казнью, и, конечно, это касалось в первую очередь их вождя Губмайера. 10 марта его из монастыря вблизи Вены на повозке повезли на одну из площадей Вены, где он был сожжен. Перед этим он написал свой "Отчет" (исповедание веры), которому сохранил верность до конца. По пути к месту казни велено было палачу вырывать раскаленными клещами куски живого мяса из его тела, но шедшая рядом с повозкой его жена поддерживала и укрепляла его словами веры и надежды. Через три дня и она последовала за ним, будучи утоплена в Дунае. Губмайер до сих пор считается первым богословом баптизма и большинство существующих баптистских церквей придерживаются его мыслей и поучений. Он был библицистом, т. е. основывал свое учение только на слове Божием и объяснял словом же Божиим.

За один год своего пребывания в Никольсбурге он имел также диспуты с некоторыми с ним нecoгласными. Так, например, Ганс Гут предсказывал пришествие Господне на Троицу 1528 года, а Губмайер ему возражал, что не следует назначать времени, сокрытого в недрах Божественного промысла, ибо получится обман, что и случилось.

Затем много споров было с очень преданным Господу Яковом Гутером, которому все время лежали на сердце христианские коммуны, по примеру первой Иерусалимско'й церкви. Губмайер не соглашался на такое совместное сожительство всех членов, но настаивал на добровольной помощи бедным, так чтобы среди церквей не было нуждающихся. Гутер все же добился после смерти Губмайера того, что другие моравские дворяне им доверяли свои земли, на которых этот способный человек создавал образцовые хозяйства с общежитиями для семейств верующих, и которые впоследствии стали прибежищем для многих, спасающихся от преследователей. Эти сельскохозяйственные коммуны просуществовали долго, вообще, до 16 столетия Моравия отличалась религиозной свободой и потому была прибежищем для многих гонимых из других стран. Во главе каждой коммуны стоял проповедник и управляющий, последний был ответствен за материальную сторону всего дела.

Сам Гутер еще раз захотел посетить свой родной Тироль в Австрии, там его поймали и 25 февраля 1536 года после сильных пыток он был сожжен на костре, а жену его также казнили. Сторонники Гутера были прозваны гутерами. Они оставались верны отказу от оружия.

Теперь мы должны оставить выходцев из Швейцарии на восток, а остановиться на судьбе беглецов, отправившихся в германские области на запад вниз по реке Рейну, в направлении к Голландии. Многие нашли временный приют в городе Страсбурге, где также было много сторонников умеренной реформации в духе Цвингли. Они были в начале склонны разделять взгляды пришедших братьев, но в конце по практическим соображениям остались при крещении младенцев и решили избавиться от анабаптистов, все же, несмотря даже на декрет германского императора, не прибегали к казни, а действовали убеждением, тюрьмой и изгнанием. Среди многочисленных посетителей Страсбурга появился лютеранский миссионер Мельхиор Гофман, человек весьма красноречивый, но занимавшийся пророчествами и вообще спиритуалист, т. е. готовый все понимать духовно. Например, он говорил о внутреннем слове, открытом только ему, о невидимой церкви и о крещении Духом Святым. Все же он принял крещение в 1531 и этим открыл себе путь в среду анабаптистов, проповедуя близкое наступление 1000 -летнего царства. Это послужило началом нового направления среди некоторой части анабаптистов. Воздыхавшие до того: "Доколе, Господи?" легко пошли за теми, кто говорил, что царство Божие силой берется, и потому следует покончить с мучителями и основать Его царство силой оружия. В немецком городе Мюнстере произошло восстание части анабаптистов, которое закончилось катастрофой для всего города, ибо католики и протестанты общими усилиями кровавым образом подавили восстание и после еще больше возненавидели анабаптистов.

Но в это время Бог послал им помощь в лице бывшего католического ксендза Менно Симонса, которого родной брат также погиб с оружием в руках по стороне восставших. Он много занимался исследованием слова Божия и ему Бог положил на сердце поспешить разбитому стаду на помощь. В 1535 году он принял крещение и трудился при невероятно трудных для него условиях до самой смерти, которая наступила в 1561 году. В то время, как после крещения проповедникам и даже членам анабаптистов оставалось несколько месяцев, а если много то несколько лет жизни до мученической смерти, он проработал успешно 25 лет по всей Голландии и Зап. Германии. Германский император назначил цену за его голову, под страхом смертной казни запрещено было принимать его или давать ему есть, а он тайно собирал детей Божиих, учил их и снабжал своей литературой, которую печатал в одном скрытом месте в Вюстенфельде в Гольштынии, в Германии. К счастью, при феодальной власти императора, местные князья не всегда считались даже с императором. Так Менно Симонс по воле Божией опять вернул все движение к первобытной чистоте, причем отказ от оружия сделал неприменным условием принадлежности к церкви. Последователей его стали называть меннонитами, хотя они сами предпочитали себя называть "тауфгезинте", что значит "сторонники крещения", но мы должны заметить, что у них вошло в практику не крещение через погружение, а через поливание водой.

Очень скоро у народа симпатия к ним была восстановлена. Польские короли позволили им поселиться в низовьях реки Вислы. Российская императрица Екатерина II поселила меннонитов и Гутеров в южных областях своей империи и они шли туда, где им давали свободу вероисповедания и не принуждали к военной службе. Но такие льготы давались только для них и их непосредственного потомства, а заниматься религиозной пропагандой среди остального населения не разрешалось.

В самой Голландии меннониты получили полную свободу вероисповедания в 1578 году и после этого-, обрщались к Швейцарии и к другим странам в защиту преследуемых анабаптистов.

Те же клетки, поднимающиеся и спускающиеся для выставления анабаптистов "на показ".

В заключение еще несколько слов.

К отпразднованию четырехсотлетия смерти Валтасара Губмайера и его жены собрались представители баптистов и меннонитов из Англии, Австрии, Германии, Польши и США, чтобы отметить этот день в Вене. Сначала посетили монастырь, в котором он был подвергаем опытам насильственного возвращения на лоно католичества. Там до сих пор хранится его небольшой художественный портрет. На следующий день в городе на площади, где он был сожжен, было устроено краткое богослужение и были переданы подробности его казни. Затем направились к мосту на Дунае, откуда сестры в память утопления его жены бросили венки в воду. В воскресенье были торжественные собрания в Церкви Баптистов на Моллардгассе, с открытием там же памятной доски для обоих мучеников. Все это имело целью оживить память тех, которые были верны до конца. "Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие и, взирая на кончину жизни их, подражайте вере их" Евр. 13:7. В газетах появились отзывчивые статьи.

Сознание заблуждения в отношении анабаптистов впервые пробудилось в евангелическо-раформатской церкви, которая первая вступила на путь гонений. Доказательством этого является памятник реформации в Швейцарии в городе Женеве, где не только представлены Цвингли и Кальвин, но также некоторые анабаптисты.

Последним в деле сожаления о случившемся оказался папа Иоанн XXIII, умерший в 1964 году, который на Ватиканском соборе в Риме открыто исповедывал свою печаль об огорчениях, нанесенных "братьям извне". Нам только остается молиться, чтобы новая нетерпимость, которая появилась, как следствие плохо понятого и толкуемого марксизма, желающего видеть в атеизме новую государственную религию, не слишком поздно пришла к сознанию, что всякое насилие над совестью недостойно там, где имеется в виду улучшение человеческой жизни, помня слова Господа: "Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих." Матф. 4:4.

Ударная сила анабаптистов заключалась с слове Божием, молитве и гимнах, то трогательных, то воодушевляющих. Они сохранились у гутеров и меннонитов на их языках. Но по аналогии переживаний и чувств, мы закончим словами сочетания двух гимнов, дарованных нам славянской реформацией, которые ярче к нам проговорят.