Герд Шверхофф

ОТ ПОВСЕДНЕВНЫХ ПОДОЗРЕНИЙ К МАССОВЫМ ГОНЕНИЯМ

Новейшие германские исследования по истории ведовства в начале Нового времени

Оп.: альманах "Одиссей-1996"

Историческое изучение проблемы ведовства в Европе в период позднего средневековья и начала Нового времени имеет уже достаточно давнюю традицию. Много было написано по этой теме в Германии - стране, где преследование ведьм разворачивалось с особой силой. Религиозно ангажированные авторы- как протестанты, так и католики - стремились доказать, что другая конфессия более виновата в этой исторической драме, чем их собственная. Историки права описывали юридические механизмы процессов над ведьмами, в особенности роль пытки. В работах по истории культуры главное внимание уделялось полемике между учеными того времени: в основном просто перетолковывались их трактаты, в которых обсуждалось - надо или не надо преследовать женщин, вступивших в сговор с дьяволом и занимавшихся злым колдовством. Однако общим для историков всех направлений было непонимание той ведьмомании (Hexenwahn), что объединяла авторов ученых трактатов с простонародьем. Так, историки были склонны рассматривать это прискорбное заблуждение человеческого духа как периферийное явление исторического развития, как некое подстрочное примечание истории. Такая позиция была характерна в том числе и для марксистской историографии, которая в этом отношении в полной мере была наследницей буржуазного прогрессистского оптимизма.

В последние годы положение радикально изменилось. Исследование ведовства переместилось с периферии в центр историографии начала Нового времени. Сам предмет исследования сегодня рассматривается уже не как экзотическое исключительное явление, но как возможность лучше понять общество той эпохи и его конфликты.

Причины же, которые вызвали такой необычайный интерес к этой теме, были лишь отчасти внутринаучного характера. Осознание того, что технический прогресс представляет собой все большую угрозу для окружающей среды, привело в промышленно развитых странах Запада к критике прогресса и издержек модернизации. В число этих издержек была включена и охота на ведьм в Западной Европе, понимаемая как оборотная сторона процесса рационализации. Подъем женского движения привел к появлению на книжном рынке волны выпускаемых массовым тиражом

// 307 //

работ по женской истории (Frauengeschichte); в них преследование ведьм рассматривалось как апогей в истории страданий женщин. И хотя произведения, рожденные этими двумя процессами, часто не выдерживают критики с научно-исторических позиций \ нельзя недооценивать их стимулирующую роль в смене парадигмы в исторической науке, которая плохо воспринимает инновации.

Собственно научные импульсы явились из-за границы: из Англии, США и. Франции. Там ученые пришли к выводу, что к большим вопросам лучше всего подступать через малые , т. е. через насыщенные источниковым материалом региональные исследования. Кроме того, в Германии были восприняты влияния смежных дисциплин, таких как культурная антропология и социология, - в первую очередь функционализм.

Не случайно первое из нового поколения исследований по истории преследования ведьм в Германии принадлежало американскому автору Эрику Мидлфорту (1972). Его монография о ведовских процессах на территориально раздробленном юго-западе Империи является и по сей день вехой в историографии. Затем фундамент нового здания в области истории ведовства был заложен общими работами Герхарда Шормана (1977, 1980), базирующимися на богатом архивном материале, собранном автором. В них впервые был дан в общих чертах ответ на вопрос, когда, где и сколько состоялось судебных процессов. Одновременно ширилась рецепция зарубежных достижений, что показывает, например, сборник статей английских, американских и французских авторов, изданный Клаудией Хонеггер в 1979 г. А в 1983 г. были опубликованы материалы встречи скандинавских и германских историков, занимающихся этой темой. На ней присутствовали некоторые зачинатели нового регионально ориентированного направления, которые выпустили и собственные монографии^.

С тех пор уже целое поколение молодых историков открыло для себя эту тему и сделало ее предметом своих диссертаций. Еще в 1985 г. в Штутгарт-Гогенгейме под руководством Дитера Бауэра и Зенке Лоренц был образован Рабочий кружок по междисциплинарному изучению истории ведовства , который проводит регулярные встречи и заседания и превратился в важнейший дискуссионный форум. В конце 80- начале 90-х годов появился целый ряд новых работ - В. Берингера, А. Блауэрта, Е. Лябуви, В. Руммеля, а также Р. Вальца. Сейчас этой темой занимается - причем с неиссякаемым энтузиазмом - уже третье поколение молодых исследовательниц и исследователей.

Даже количество новых монографий сейчас едва ли поддается определению. Поток же статей тем более необозрим. Поэтому настоящий обзор не имеет целью достичь библиографической полноты, он призван лишь отразить некоторые из важнейших тенденций в историографии ^

//308//

Каковы были представления о ведьмах у людей позднего средневековья? По мнению ученых того времени, ведьмами и колдунами были скверные люди, и притом по преимуществу представительницы женского пола, которые заключили договор с дьяволом, чтобы с его помощью, применяя разнообразные колдовские средства, причинять всяческий вред жизни, здоровью, имуществу, домашнему скоту, посевам и садам других людей; люди, участвовавшие в ночных шабашах, проходивших под председательством дьявола, который являлся им во плоти и которому они оказывали почитание; Иисуса Христа, церковь и таинства они дерзко отрицали и поносили; люди, которые на свои шабаши и к местам своей вредительской деятельности отправлялись с помощью дьявола по воздуху с большой быстротой, творили меж собой и с дьяволом половое распутство разнузданнейшего толка и образовывали большую еретическую секту; наконец, это люди, которые легко могли превращаться в животных, таких как кошка, волк или мышь, и в таковом обличье являться людям , Это непревзойденное по точности определение принадлежит Иозефу Ханзену, важнейшему из классиков истории ведовства в Германии, который анализировал генезис собирательного понятия (Sammelbegriff) ведовства ^ Он называл ведовство (Hexerei) собирательным понятием потому, что отдельные его компоненты были сами по себе значительно старше, чем понятие в целом. Злое колдовство существовало уже в древности и в раннем средневековье, а в позднем средневековье оно было лишь по-новому интерпретировано теологами. Обвинение в связи с дьяволом также имело к тому времени долгую историю; его с давних пор выдвигали против самых разных групп еретиков . Объединение отдельных элементов было, как считал Ханзен, теоретически подготовлено схоластикой, занимавшейся научным изучением колдовства и ересей, и было перенесено в практическую плоскость церковной инквизицией.

Многие выводы Ханзена выдержали критическую проверку позднейших исследователей. Новый свет на начало эпохи охоты на ведьм пролили работы Андреаса Блауэрта ^ Он удачно соединил медиевистический подход и постановки вопросов, методы и гипотезы, которые были выработаны в исследованиях по более поздним периодам. На основе необычайно обильных источников, часть, которых была еще недоступна Ханзену, Блауэрт дал богатые деталями моментальные снимки нескольких процессов (например, в Лозаннском диоцезе). Вместе с тем полезно иной раз и ограничивать круг источников: сообщения о процессах против колдунов, проведенных инквизицией на юге Франции начиная с 1320 г., недавно были разоблачены как фальшивка. Другие сообщения о процессах, якобы имевших место около 1400 г., Блауэрт считает обратными проекциями хронистов, писавших в более позднее время.

Таким образом, время и место зарождения веры в ведьм определяется все четче: она возникла в 30-40-е годы XV столетия в западно-аль-

// 309//

пийских областях - в Савойе, Дофине, Пьемонте и Западной Швейцарии. Как правильно отмечал еще Ханзен, очень важно то обстоятельство, что многочисленные процессы против вальденсов, проходившие в этих местах, образовали связующее звено между еретичеством и ведовством. Нельзя также отрицать роль интеллектуальных кругов в происхождении этого изобретения. Так как наука теперь уже вырывается из плена жесткого противопоставления просвещение - суеверие , то устаревшей становится и сама проблема - почему раннее средневековье, отрицавшее колдовство как языческое суеверие, оказалось просвещеннее , чем позднее средневековье, охотившееся за ведьмами. И если отказаться от этого противопоставления, то вера в ведьм может быть интерпретирована как попытка последовательно христианского истолкования обнаруживавшихся магических практик - и пониматься, таким образом, как явление, вполне типичное для Нового времени*.

В работе Блауэрта также подчеркивается сильнее, нежели прежде, взаимовлияние теории и практики в формировании веры в ведовство: например, верховный судья Клод Толозан - практик, осудивший во второй четверти XV в. в Дофине за ведовство более 250 человек, написал значительный трактат о своей работе и о принципах судебного преследования ведьм .

Исходной точкой распространения новой веры Блауэрт считает Базельский собор и понтификат папы Феликса V, бывшего герцога Савойского Амадея VIII, поддерживавшего инквизицию против ведьм. Здесь же действовали и известные авторы сочинений о новой колдовской секте такие как Мартен Ле Франк, во время собора - папский секретарь, или доминиканец Иоганнес Нидер, который тогда был настоятелем орденского собора в Базеле.

Ханзен связывал рождение секты ведьм в Альпах с тем, что этот регион был якобы весьма отсталым. Повивальной бабкой ее он считал церковную инквизицию, которая в лице ведьм создала себе новую мишень. Блауэрт корректирует эту схему. Западные Альпы, утверждает он, вовсе не были в то время недоразвитым регионом. Судебные процессы организовывала здесь именно современная государственная юстиция, хотя и при участии церковных инквизиторов. Упоминавшийся Клод Толозан в своем трактате решительно выступал за примат светского территориального суда; несколько десятилетий спустя похожую точку зрения отстаивал автор Молота ведьм доминиканец-инквизитор Генрих Инститорис. Новые тенденции в юстиции способствовали преследованию ведьм в нескольких отношениях. Во-первых, исчезновение конкурирующих и довольно часто парализующих друг друга судебных инстанций повысило эффективность судопроизводства в отношении ведьм. Именно в гор.одах, где суды были унифицированы, охота на ведьм началась особенно рано. Во-вторых, модернизированные суды теперь в большей мере опирались на собственные полномочия и преследовали ведьм по собственной инициативе, что уменьшало риск для обвиняющего. Считать ли

//310//

главным наращивание репрессий со стороны властей или тот факт, что реформированная юстиция сделала судебный процесс более привлекательным способом разрешения конфликтов- в любом случае, после 1430 г. число и отлаженность судебных процессов возрастает.

Подобно тому, как это сделал Шорман применительно к XVI и XVII вв., Блауэрт обнаруживает в XV в. возникающие в различных регионах - довольно, правда, скромные по масштабам- волны судебных процессов, из которых самые значительные приходятся на период с 1477 по 1486 г. '°. Следуя теории Берингера, о которой пойдет речь чуть ниже, Блауэрт установил причинную связь этих волн с кризисными явлениями - подорожаниями, голодовками, эпидемиями чумы, - которые усиливали склонность людей к охоте на ведьм. Но поскольку многие зачинщики преследований были одновременно поборниками нравственного очищения церкви и морального обновления, охоту на ведьм можно рассматривать не только как выражение кризиса, но и как один из аспектов преодоления этого кризиса. Реформаторы не желали более терпеть примесей суеверия в христианской вере и ревностно изничтожали их . Исследования Блауэрта вносят значительные коррективы в нашу оценку особой роли Молота ведьм - написанного в 1487 г. трактата, который считается важнейшим полемическим сочинением, направленным против ведьм. Полностью его значение, однако, не отрицается, тем более, что исследован трактат еще далеко не исчерпывающе, несмотря на свою известность. Необходимая база для его изучения заложена лишь недавно с появлением двух факсимильных его изданий. В 1988 г. вышел сборник, объединивший новейшие исследования о Молоте ведьм и его авторе (главным автором считается Инститорис) ^. Доминиканского инквизитора побудило к написанию этого опуса то обстоятельство, что несмотря на широкие полномочия, предоставленные ему папой Иннокентием VIII в знаменитой булле Summis desiderantes affectibus (1484), он никак не мог добиться успешного завершения своего расследования в Инсбруке (1485 г.). Сохранились документы о процессах, проходивших там, - они позволяют провести интересные сравнения между известной судьям повседневной реальностью и ее литературной обработкой у Инститориса ^.

Молот ведьм не может считаться первым в своем роде сочинением; точно так же не может он считаться и причиной дальнейших преследований. Наоборот, к концу XV в. число процессов сокращалось. В течение всей первой половины XVI столетия имели место лишь отдельные случаи преследования ведьм.

Иногда выясняется, что на процессах выдвигались обвинения не в ведовстве, а только в колдовстве, т. е. речь не шла о союзе с дьяволом и посещении шабаша. Только начиная с 1550-1560-х годов количество процессов снова начинает расти и достигает своего первого абсолютного пика около 1590 г. ^

Причины такой динамики изучал в первую очередь Берингер . Он считает, что питательной почвой для процессов явился общий кризис

// 311//

конца XVI в. : долговременное ухудшение климата ( малый ледниковый период ) привело к аграрным кризисам, а те в свою очередь - к дороговизне и голоду. Часто можно наблюдать, как неурожаи и рост цен непосредственно вели к вспышкам преследований ведьм. Эта связь четко прослеживается на различных уровнях. Стихийные бедствия и неурожаи, вопервых, сами по себе объявлялись результатом колдовства, а во-вторых, вели косвенно к росту заболеваемости и смертности, что тоже можно было приписать ведьмам. Выход на поверхность латентных конфликтов в условиях кризиса повышал готовность к разрешению их с помощью обвинений в ведовстве. Таково убедительное объяснение одновременно поднимавшихся в разных местах волн процессов над ведьмами. Кроме того, вместе с ужесточением условий жизни низших слоев населения, наблюдалось и изменение ментальности в верхних слоях - помрачнение образа мира , пишет Берингер. В целом его модель, если ее применять не слишком механистически, представляет собою на сегодняшний день самую непротиворечивую попытку объяснения начала охоты на ведьм в конце XVI в. Однако систематическая проверка этой гипотезы еще только предстоит.

Процессы, проходившие приблизительно с 1585 по 1595 г., составляют первую из трех больших волн. Две других приходятся на время около 1630 г. и на 50-60-е годы XVII в. Вторая волна была самой четко ограниченной по времени и самой жестокой. Но это лишь в целом по Германии. В Баварии, например, кульминация пришлась примерно на 1590 г., а в XVII в. активность процессов сильно снизилась. Бывали и расхождения по времени; так, в имперском городе Аугсбурге на юге Германии большинство казней зафиксировано в 80-е годы XVII в. В качестве общей тенденции можно отметить перемещение волн процессов с запада на восток, так что, например, в Австрии и вообще на востоке Центральной Европы пик был достигнут сравнительно поздно, около 1680 г. Вплоть до середины XVIII в. в Центральной Европе еще судили и казнили ведьм , хотя массовые процессы уже больше не проводились.

Многочисленные региональные исследования 80-90-х годов дали массу информации, которая не может быть отражена здесь в подробностях. Ситуация на юге Империи в общих чертах уже была исследована Мидлфортом и Берингером. Теперь некоторые историки приступили к более детальному изучению отдельных местностей. Так, в сборнике, который был опубликован в связи с выставкой в Баденском музее в Карлсруэ, отражен ход процессов в многочисленных государствах юго-западной Германии '*. Именно благодаря таким конкретным исследованиям становится известно, какой ужасающий размах принимали преследования в некоторых малых княжествах, как, например, в Эльвангене, где только за 1611-1618 гг. было осуждено более четырехсот человек, или в австрийском графстве Гогенберг, где зафиксировано 367 смертных приговоров.

// 312//

Заложен фундамент исследований и по другим территориям. Один из центров тяжести приходится на область среднего Рейна-МозеляСаара ^. Дальше к северу лежат Мюнстер, Падерборн и Шлезвиг ^. Маленькое графство Липпе и его главный город Лемго представляют собой подлинное Эльдорадо для историков, так как являлись оплотом преследований ^. Только что вышла из печати работа Ламбрехта, впервые исследовавшего ситуацию на востоке Германии - в Силезии ^.

Это перечисление можно значительно расширить, если включить в него многочисленные статьи по региональной и локальной истории. Уровень осмысления материала в этих работах и их значение с точки зрения общей постановки проблемы могут быть, естественно, самыми различными, однако они во всяком случае обогащают нас фактами. Тем не менее даже на уровне фактического знания приходится констатировать досадные пробелы: такие известнейшие центры жестокого массового преследования ведьм, как Бамберг и Вюрцбург, изучены до сих пор недостаточно. Существующие исследования либо устарели, либо посвящены отдельным частным аспектам. Ждут пока детального анализа и северогерманские районы массовых преследований, такие как города Оснабрюк или Минден.

Как видно из вышесказанного, охота на ведьм никоим образом не была исключительно сельским явлением. Правда, крупные города Священной Римской Империи по большей части проявляли в преследованиях скорее сдержанность ^ . И есть указания на то, что процессы над ведьмами во многих городах - например, в Аугсбурге или в Эсслингене представляли собой феномен, импортированный извне, из городской округи. Но, с другой стороны, в городах - таких как Лемго или Оснабрюк - могли складываться тепличные условия для процессов: одна из политических фракций городского совета могла провоцировать их эскалацию на протяжении известного времени, не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления.

Подобно тому как можно установить временные границы волн процессов, можно описать и их пространственное распределение. В Германии XVI-XVII вв. выделяются области с низкой и высокой интенсивностью преследований. Г. Шорман локализует центральную зону охоты на ведьм в Германии в самой территориально раздробленной ее части - она охватывает Юго-Запад за исключением Вюртемберга, район Рейна-Мозеля, части Гессена ... Вестфалию, саксонские герцогства и Франконию . Контраст ей составляют крупные территориальные образования, такие как Юлих-Клеве-Берг, вельфские княжества, курфюршества Бранденбург, Саксония и Бавария ^.

Можно также, не разворачивая вновь непродуктивную дискуссию о вине того или иного вероисповедания, говорить и о конфессиональных различиях. Отграничиваясь друг от друга, церкви, как установили Мидлфорт и за ним Берингер, стали определять свои позиции по вопросу о ведьмах начиная с 1590 г.: до того в обоих лагерях имелись сторонники

// 313 //

как осторожного подхода, так и беспощадного преследования. Затем дискуссия поляризировалась, причем разработанное теологами учение о ведьмах, положения Молота ведьм или тезисы иезуита Мартина Дельрио были - если не de jure, то de facto - возведены в ранг догмата католической церкви. Поэтому в районах, сохранивших приверженность старой вере, преследования в XVII в. были более жестокими, нежели в протестантских землях. Но и тут были возможны исключения. В католической Баварии, например, проводилась умеренная линия, а в реформированном графстве Липпе, в городе Лемго, прошло более четырехсот процессов с очень высоким процентом смертных приговоров. Насколько неоднозначной была позиция католической церкви, можно судить по реакции папы римского на документы о событиях в епископстве Падерборнском в 1657 г.: папский камерарий (и декан падерборнского собора) Фердинанд фон Фюрстенберг сообщал в письме епископу Дитриху Адольфу, что Александр VII, изучая обвинения в ведовстве, исходившие от одержимых в Падерборне, немало дивился легковерности и злобности причастных к обвинениям лиц, а также отсутствию юридически приемлемых доказательств. В этой своей оценке глава католической церкви следовал линии итальянской инквизиции, в принципе скептически подходившей к обвинениям в ведовстве; однако на местах - в данном случае в Вестфалии - эту линию проводить не удавалось.

Скорее побочным продуктом, нежели основной целью новейших исследований является установление точного числа жертв преследований ведьм. По этому поводу идут жестокие споры. В популярной литературе порой встречаются сведения о миллионе или даже о миллионах казненных. Они основаны на неправомерном обобщении цифр, относящихся к местам наиболее массовых преследований: так, в маленьких епископствах Вюрцбургском и Бамбергском в течение двадцати лет было послано на костер по обвинению в ведовстве более двух тысяч человек; большая часть из них - во второй половине 1620-х годов. Более чем две тысячи жертв насчитывает Гебхард в курфюршестве Майнцском в XVII в.

Только за 1626-1629 гг. прошло 909 процессов над ведьмами и колдунами и было казнено 768 человек. Однако генерализация этих цифр недопустима, равно как и утверждения о якобы имевшем место крупномасштабном уничтожении документов таких процессов. В новейших исследованиях количество казненных по обвинению в ведовстве оценивается значительно скромнее - Берингер, например, считает, что в Германии погибло около 20 000 человек . Эта поправка, однако, ничего не меняет в оценке чудовищных масштабов репрессий в некоторых районах в отдельные моменты, а также ужасной природы этого самого крупного после холокоста не связанного с войной уничтожения людей в Германии .

Важней глобальных цифр конкретные наблюдения относительно динамики преследований. Во многих местах дело ограничилось отдельными процессами. Это относится к значительной части северной Германии и в первую очередь к Нидерландам. В Голландии, например, зафик

//314 //

сировано всего около 35 смертных приговоров, вынесенных колдунам и ведьмам; последняя казнь произошла здесь в 1608 г.

В других местах зафиксированы небольшие волны процессов против колдунов и ведьм , но в некоторых областях из повседневных подозрений вырастали длинные цепочки процессов, принимавшие чудовищные масштабы. Вопрос, каковы же были причины таких региональных различий, столь же важен, сколь сложен. Институциональные, в особенности правовые элементы процессов, способствовавшие распространению преследований, в принципе известны уже давно. В первую очередь здесь следует назвать пытку, которая применялась в качестве общепризнанного инструмента для получения признания обвиняемого в уголовном процессе в тех случаях, когда, с одной стороны, отсутствовали неопровержимые доказательства (таковыми считались показания двух очевидцев или признание обвиняемого), а с другой - наличествовали веские улики, Когда речь шла об обвинении в ведовстве - особо тяжком, но и особо труднодоказуемом преступлении, - многие правовые ограничения и оговорки, обычные для нормального уголовного процесса, отметались. Критерии улик, необходимых для применения пытки, снижались в благочестивом стремлении вывести ведьму на чистую воду - в частности, достаточными уликами стали считаться показания уже осужденных сообщниц обвиняемой. Так запускалась роковая машина оговоров под пыткой. Немалую роль здесь играли юристы германских университетов, к которым местные суды регулярно обращались за рекомендациями.

Институциональными факторами, однако, объясняется еще далеко не все. Ведь прежде чем правовые или государственные инстанции проводили расследование по обвинению человека в ведовстве, он, как правило, уже оказывался заклеймен в результате сложного социального процесса, иначе говоря- о нем распространялась молва. Динамику этой молвы как социоисторический фактор исследователи изучают в последнее время много интенсивнее, нежели историко-правовые вопросы. Ниже об этом пойдет речь подробнее.

Но сперва вернемся еще раз к волнам процессов над ведьмами. Череда процессов теоретически могла длиться бесконечно. Но, как установлено, ей сравнительно скоро наступал конец - иногда, правда, лишь временный. Каковы были причины этого? В исследованиях прежних лет такая проблема практически не ставилась, поскольку окончательное торжество просвещения над мракобесием казалось тогда исторически запрограммированным и считалось лишь вопросом времени. И только теперь, на фоне исторического опыта XX в., этот оптимизм начинает выглядеть слишком старомодным.

Эмпирические данные также свидетельствуют против оценки просвещения как фактора, способствовавшего прекращению процессов. Например, когда известный философ Кристиан Томазий писал в Галле свои сочинения, направленные против преследования ведьм, массовые процессы уже несколько десятилетий как прекратились, в то время как отдель

//315//

ные судилища имели место - даже при просвещенных правителях еще много лет спустя. Если же понимать просвещение шире, то можно было бы говорить о роли, которую сыграли выступления ученых против охоты на ведьм в XVI в. Недавно вышел сборник, где содержится много новой и интересной информации о целом ряде таковых. Эта книга к тому же хорошо показывает, сколь непродуктивно изолированное рассмотрение отдельных фигур и сколь плодотворным может быть включение их в социальный и интеллектуальный контекст эпохи.

На вопрос о том, почему прекратились процессы над ведьмами, уже более двадцати лет назад впервые ответил Э. Мидлфорт в своих исследованиях по юго-западной Германии . Чем быстрее и динамичнее распространялась волна процессов, тем раньше и тем больше она захватывала людей, которые уже не соответствовали привычному стереотипу ведьмы - например, возрастала доля обвиняемых мужчин. Вера в справедливость суда подрывалась и тогда, когда обвинения были направлены против представителей высших слоев общества - часто этот кризис доверия служил орудием самозащиты элит. Таким образом, экстенсивные волны процессов над ведьмами гасили сами себя, что, однако, не обязательно было связано (или имело своим следствием) с возникновением у действующих лиц скептического отношения к вере в ведьм в принципе. Поэтому такой кризис доверия не обязательно вел к полному прекращению процессов - ведь у следующего поколения этот опыт мог уже изгладиться.

Весьма интересны в этом отношении изыскания Берингера о многолетних конфликтах между противниками и поборниками преследования ведьм в баварском правительстве^. В гофрате, который с 1590 г. был главной инстанцией, занимавшейся всеми судебными процессами в герцогстве, шла жесточайшая борьба между фракцией религиозных фанатиков, ревностных охотников за ведьмами, которая рекрутировалась из иностранцев, рвавшихся вверх по социальной лестнице, - и фракцией более трезво мыслящих politici , происходивших из местной земельной аристократии и городского патрициата. Большинство раундов в этой борьбе выиграли по очкам скептики. Бавария избежала самых страшных волн массовых преследований, которые бушевали в соседних с нею государствах в 20-е годы XVII в. Косвенным эффектом этой победы было утверждение здесь скептического иезуитского воззрения на вопрос о ведьмах, которое имело своим основоположником Адама Таннера, а самым известным и значительным, но отнюдь не единственным представителем - Фридриха фон Шпее.

Победа противников охоты на ведьм в баварском гофрате представляется в ретроспективе скорее случайной: все могло кончиться и подругому. Несколько десятилетий спустя мы наблюдаем сходный раскол среди советников падерборнского архиепископа- и ни одна из двух фракций не одержала окончательной победы

. Можно, правда, задаться вопросом: насколько успех скептиков - даже при том, что в разных регионах он наблюдается в разное время, - отражает некое общее измене

//316 //

ние ментальности в сторону господства более трезвого принципа государственного интереса?

"ВЛАСТИ, ДОЛЖНОСТНЫЕ ЛИЦА И ОБЩИНЫ:

Война с ведьмами" - так вызывающе называется книга, выпущенная в 1991 г. Г. Шорманом, корифеем германской историографии ведовства. В роли полководца автор видит Фердинанда Виттельсбаха, который, будучи с 1595 г. коадъютором, а с 1612- архиепископом, вплоть до 1650 г. вершил судьбы курфюршества Кельнского. Этот фанатик контрреформации стремился любыми средствами очистить сообщество своих братьев во Христе от приверженцев дьявольской секты, и остановлены его ревностные усилия были только венским рейхсгофратом в 1639 г. Его программным лозунгом было слово extirpatio , искоренение , которое использует и Шорман, подчеркивая, что параллель с нацистским термином окончательное решение еврейского вопроса здесь не случайна: эти две ужасные страницы немецкой истории связаны между собой континуитетом мифа о заговоре и поиска козла отпущения ^. Заметим попутно, что в эпоху национал-социализма история преследования ведьм сыграла особую роль. В 1935 г. по личному распоряжению Гиммлера было создано так называемое Особое отделение по ведьмам (Hexen-Sonderkommando) при Службе безопасности и разведки СС. Оно явно имело двоякую цель - обнаружение следов древнегерманских народных верований и сбор материала для антихристианской пропаганды . Сотрудники этого диковинного учреждения проработали насквозь архивы (преимущественно немецкие) и составили картотеку на несколько десятков тысяч формуляров. В некотором очень ограниченном смысле это собрание материалов, которое хранится теперь в Познани, представляет известную ценность для современных исследователей, - для заказчика же результаты работы оказались скорее разочаровывающими.

Однако вернемся к Войне с ведьмами . Последовательно этатистская интерпретация, предложенная Шорманом в книге 1991 г., наверное, удивила тех, кто знал его другую работу, выпущенную десятью годами раньше, где он подчеркивал роль взаимодействия между тем давлением, которое оказывали на ход процессов подданные, и мнениями и решениями судей. Волны процессов над ведьмами рождались там, где власти шли навстречу требованиям подданных; инициатива в преследованиях исходила снизу , а сопротивление ей сверху часто являлось, как подчеркивал автор, препятствием на пути разворачивания крупномасштабных преследований.

Эти два взгляда, однако, не обязательно противоречат друг другу: учитывая раздробленность и неоднородность Империи в начале Нового времени, можно предположить, что в различных местностях инициатива в организации процессов над ведьмами могла исходить от различных социальных сил. Но в ходе дискуссии по поводу новой книги Шормана ^ об

// 317//

наружились слабые места его этатистской концепции. Частично они объяснялись лишь тем, что в качестве примера автор выбрал курфюршество Кельнское. В принципе бесспорно, что этатистский тип преследований в самом деле имел место - например, в Бамберге и Вюрцбурге. Но другие аргументы, выдвинутые против Шормана, имеют более общий, принципиальный характер. Виттельсбах был, несомненно, воодушевлен идеей искоренить богопротивную секту ведьм - но имел ли он возможность реализовать свое намерение на практике? Хронология свидетельствует против этого: еще в 1607 г., будучи коадъютором, он издал суровый регламент для процессов над ведьмами, однако волны преследований за этим не последовало; даже наоборот- недолгое время спустя дюссельдорфский гофрат постановил освободить нескольких уже сознавшихся женщин, которые после этого отказались от своих показаний. Почти двадцать лет гофрат придерживался своей осторожной линии, а потом здесь, видимо, возобладали сторонники более жестких мер. Но перемена курса была вызвана не только изменениями в воззрениях правительственных чиновников. Есть свидетельства, что важную роль сыграло здесь также давление снизу - требования суда над ведьмами, исходившие от населения.

Это обстоятельство обращает наше внимание на важные работы самых недавних лет, которые вскрывают не государственные, а коммунальные факторы, вызывавшие преследования ведьм. Здесь следует назвать прежде всего вышедшие в 1991 г. монографии Евы Лябуви и Вальтера Руммеля, посвященные области Саара и Мозеля. В этом регионе мы встречаем не аморфные массы подданных, обращавшихся к властителям с ходатайствами о возбуждении против ведьм уголовных дел: здесь действовали четко институционально оформленные коммунальные органы, методично осуществлявшие на них охоту. В бедных саарских деревнях члены этой своего рода новой сельской инквизиции выбирались на проходивших под липой общих собраниях мужчин, и с течением времени, видимо, все жители деревни имели возможность побывать в этой сомнительной должности - даже те, кто сам (либо члены их семей) пользовался славой колдуна. Задачей этих выборных органов было собирать улики, доказательства, показания очевидцев и при необходимости задерживать подозреваемых. Они должны были гарантировать оплату судебных издержек и - если не хотели платить из своих средств - обеспечивать конфискацию имущества осужденных. Власти в течение долгого времени ограничивались, похоже, ролью более .или менее послушных исполнителей воли деревенских инквизиторов.

Подобная же картина наблюдалась и в том регионе, который исследовал Руммель, - на нижнем Мозеле и в северной части Хунсрюкского массива. Эта местность характеризовалась сильной политической раздробленностью - так, например, судебный округ Виннинген, относившийся к графству Хинтершпонгейм, располагался изолированно внутри территории курфюршества Трирского; другие округа могли подчиняться

//318 //

одновременно нескольким правителям, иногда разного вероисповедания. В этих условиях местные выборные комитеты приобретали решающую роль, и суды порой только ратифицировали обвинительные заключения, которые те им представляли . Комитеты эти возникали автономно, вырастали из традиций сельского самоуправления, но иногда они официально утверждались властями и приводились к присяге^. На основе богатого архивного материала Руммель скрупулезно прослеживает деятельность этих органов на всех стадиях процессов, вплоть до камеры пыток. Его исследование сильно отрезвит романтика, который видит в коммунальных традициях оплот демократии и сопротивления репрессиям властей.

Картину, вырисовывающуюся из всего сказанного, необходимо дополнить, ибо дело не ограничивалось дихотомией властители-подданные . Огромную роль играли посредники между двумя полюсами - чиновники и юристы. Они были не только проводниками воли властей, но были связаны многочисленными узами с местным населением, вовлеченным в процессы; кроме того, они преследовали и свои собственные интересы. Шорман также показывает центральную роль этих commissarii , которые разъезжали по Рейнланду и Вестфалии и как эксперты руководили проведением судебных процессов

. У Руммеля эта роль определена еще четче: такие люди, как ученый юрист д-р Иоганн Меден, становились специалистами по ведению процессов над ведьмами, и к ним обращались, когда нужно было быстро и без затруднений привести дело к вынесению обвинительного приговора * . Их интерес был меркантильного свойства, ибо они -а ни в коем случае не правитель и тем более не община получали самые большие деньги за участие в процессе и за консультации. Местные чиновники меньше могли рассчитывать на материальные выгоды, зато для них зрелищные процессы ведьм представляли хорошую возможность совершенствовать свою квалификацию.

Альянс сельских выборных комитетов и местных властей , поддерживаемый извне приезжими специалистами, образовывал питательную почву для процессов, изученных Руммелем. Хотя именно такая форма их генерации снизу была характерна только для определенных регионов, в принципе эта схема может быть перенесена и на другие области - отличающиеся варианты, возможно, удастся на ее фоне обрисовать четче. Возьмем, к примеру, охоту на ведьм в городах, которая иногда бывала несравненно более ожесточенной, чем в сельской местности. Она характеризовалась отсутствием пространственной и институциональной дистанции между той общественной средой, которая инициировала преследование, экспертами-юристами и судебными властями. Так, большая серия процессов в Эсслингене в 1662-1666 гг. имела место прежде всего благодаря усилиям молодого лиценциата права, адвоката совета Даниеля Хауфа; прекратилась она только после его смерти (возможно, насильственной). Этот юрист-специалист по ведьмам занимал такое положение, что его деятельность не могла контролироваться никакой правительственной инстанцией.

//319 //

Кажущаяся противоречивость концепций государственного и коммунального происхождения преследований снимается не только с пониманием той роли, которую играли промежуточные силы, стоявшие между деревней и властью. Важно и то, что усилия сверху и снизу вели к одному и тому же результату, охота на ведьм была в конце концов общим делом. Разработанное теологами учение о ведьмах со всеми его процессуальными тонкостями в принципе следует рассматривать как необходимый вклад со стороны элиты, без которого преследования ведьм - несмотря на существование в народе веры в колдовство - было бы, наверное, невозможно.

Итак, цель была одна, однако правителей часто совершенно не устраивали формы, в которых преследование ведьм осуществлялось их подданными на местах. Обнаруживавшиеся в их владениях самочинные объединения жителей - шайки , как назвал их в 1591 г. трирский курфюрст Иоганн VII, противоречили их идеалу упорядоченного сообщества послушных подданных. И в самом деле, часто мы встречаем примеры коллективных действий сельского населения, направленных как против ведьм, так и против слишком высоких налогов и податей. Для крестьян эти действия диктовались естественной соседской солидарностью. Кроме того, выборные комитеты были демонстрацией традиционных притязаний сельских общин на право собственной юрисдикции *', а это противоречило интересам территориальных государств той эпохи. Как показывают работы Лябуви и Руммеля, центральным властям в государствах саарско-мозельского региона недоставало сил, чтобы осуществлять руководство преследованием ведьм. Там же, где процессы были в конце концов подчинены строгому правительственному контролю, они вскоре пошли на убыль из-за многочисленных скандалов, из-за вскрывавшихся нарушений и злоупотреблений, из-за недостатка средств. От идеи extirpatio

часто в принципе не отказывались, но на практике преследования ведьм осуществлялись во все меньшем масштабе.

Эти наблюдения бросают новый свет на вопрос о конце охоты на ведьм. Часто преследования истолковываются как проявление стремления властей к дисциплинированию подданных. В некотором весьма общем смысле это верно: приведение населения к христианской вере несомненно являлось одной из основных целей складывавшихся территориальных государств в начале Нового времени; этой цели служили в равной мере наставление подданных в правилах религиозной жизни и подавление суеверий и традиционных народных практик, идущих от дьявола . Однако конкретные проявления борьбы с ведьмами часто диаметрально противоречили намерениям властей, так как инициатива в процессах была узурпирована

самими подданными или должностными лицами. Раньше или позже (в слабых, раздробленных государствах, естественно, позже, чем в более передовых и централизованных) государственная власть ограничивала преследование ведьм. Можно сказать, что процессам во многих случаях был положен конец теми же самыми усилиями властей

//320//

по дисциплинированию подданных, которыми некогда были созданы для них предпосылки.

КОНФЛИКТЫ И СЛУХИ

До сих пор мы оставляли за скобками движущие силы охоты на ведьм на местах. За деятельностью выборных комитетов в деревнях стояла, разумеется, не какая-то абстрактная страсть к преследованию, а конкретные, часто противоположные личные интересы и мотивы. Эта констатация ставит вопрос о функциях, которые обвинения в ведовстве могли выполнять в обществе (как сельском, так и городском). Можно предположить, что главная их функция заключалась в разрешении социальных, хозяйственных, политических, религиозных конфликтов. Тогда, может быть, определив некий главный конфликт, мы получим объяснение феномену охоты на ведьм? В любом случае для этого необходима была бы систематическая социально-историческая идентификация обвинителей, доносчиков и жертв. Теперь это требование представляется почти банальным, а между тем исследователи только недавно взялись за эту работу. Но уже на сегодняшний день здесь достигнуты важные результаты. Наряду с упомянутыми ранее работами следует назвать исследование Р. Вальца, которое вносит важный вклад в изучение природы конфликтов, стоявших за обвинениями в ведовстве и процессами. Подходы и постановки вопросов автор заимствует в значительной мере из этнологии и других смежных общественных дисциплин.

Германская историография отправляется здесь от достижений зарубежных классиков социальной истории ведовства. Это в первую очередь работы англичан Алана Макфарлейна и Кита Томаса начала 70-х годов; во Франции несколько лет спустя опубликовал свою книгу Робер Мюшембле. По мнению этих историков, центральную роль играл социально-имущественный конфликт: процесс модернизации привел к разрушению солидарности между богатыми и бедными в деревенском обществе и к появлению столь убедительно описанного Томасом типа нищенки, прогнанной прочь с пустыми руками и расточающей проклятия. Если вскоре после этого кто-нибудь заболевал или обнаруживался какой-либо ущерб в хозяйстве, то это могло быть приписано ей и истолковано как ее колдовство. Обвинив ее в ведовстве, зажиточный крестьянин избавлялся от досаждавшей соседки и к тому же успокаивал свою совесть: его недобрососедское отношение к ней оправдывалось тем, что она - ведьма. Мюшембле расширил эту гипотезу: по его мнению, преследование ведьм было результатом союза между местной верхушкой и государственной властью, озабоченной дисциплинированием своих подданных: они вместе выступали против народной магической культуры.

В германской историографии господствовало сформировавшееся в результате эпизодического знакомства с источниками мнение, будто ведьмомания охватила все сословия без исключения; новый тезис о домини

// 321 //

ровании классового конфликта был с энтузиазмом подхвачен исследователями. В самом деле, едва ли можно отрицать тот факт, что во многих регионах большинство жертв принадлежало к низшим социальным слоям. Однако это еще не доказывает, что здесь имели место именно социальные конфликты. В столь бедной области, как Саар, неимущие и представители социальных низов действительно составляли самую многочисленную группу среди обвиняемых, что в принципе соответствовало и их доле в социальном составе населения. Но Руммель установил, что в той области, которую он изучал, жертвами преследований часто становились люди из семей богатых и знатных или, по крайней мере, состоятельных, а их обвинители - члены выборных комитетов - стояли лишь ненамного ниже их на социальной лестнице. Таким образом, дело здесь было в напряжениях внутри верхних слоев . Например, в 1500 г. в Кринсе, в Швейцарии, проходил процесс над одной довольно состоятельной женщиной родом из Оберхузена. При ближайшем изучении выясняется, что в городе, куда она переехала, новые соседи завидовали ее богатству и невзлюбили ее, результатом чего и явилось обвинение в ведовстве . Таким образом, подоплекой процессов над ведьмами не обязательно были классовые конфликты, а если и случалось так, то социальные слои, из которых рекрутировались преследователи и жертвы, были гораздо разнообразнее, нежели считалсь до сих пор.

Может быть, за преследованиями ведьм скрывались гендерные конфликты? Этот тезис, особенно охотно выдвигавшийся и варьировавшийся феминистски настроенными авторами, правдоподобен, поскольку большинство обвиненных и казненных были женщины. В среднем они составляли четыре пятых всех жертв процессов, хотя в разных регионах в разное время доля мужчин могла сильно колебаться. То, что преследование ведьм представляло собой преследование женщин, верно. Однако эта констатация сама по себе может служить лишь исходным пунктом для изучения конкретных мотивов и функций процессов. Систематическая работа в этом направлении началась только недавно ^.

В этой связи, конечно, уместно вспомнить о долгой истории христианского женоненавистничества, которое в концентрированном виде выражено в стереотипе ведьмы, обрисованном, например, в Malleus Maleficarum . Впрочем, мизогиния является общей - возможно, необходимойпредпосылкой, но еще не достаточной причиной для преследований. Какие именно женщины становились жертвами? Легко предположить, что это были прежде всего знающие женщины - знахарки, ворожейки, повитухи, - пострадавшие за свои магические занятия. В самом деле, люди такого рода были среди обвиняемых, однако они составляли лишь небольшую их часть. Как власти, так и обвинители из односельчан часто проводили различие между сведущими в магии целительницами и злыми колдуньями - ведьмами. Кроме того, женщины не обладали монополией в магических искусствах, как раз наоборот - репутация мужчин как целителей и изгонятелей ведьм, например, в Англии или в графстве Лип

// 322 //

пе *', была, очевидно, выше. Да и на суде ведьмам вменялось в вину не отправление магических практик вообще, а именно злое, вредоносное колдовство. Эти maleficia , злодеяния, вовсе не обязательно были плодом маниакальной фантазии ученых юристов и теологов: они, как мы узнаем по косвенным данным источников, вполне могли практиковаться в действительности. Решающую же роль играло установление связи между несчастьем, постигавшим кого-то, и угрозой, жестом или действиями определенного лица, которые ex post идентифицировались как ворожба. А случаев, допускающих подобное истолкование, в повседневной жизни деревни было более чем достаточно. Поэтому представляется важным попытаться установить, существовала ли какая-то определенная группа женщин, которой по преимуществу приписывалось злое колдовство.

Как и в случае с социальной принадлежностью, относительно надрегиональных закономерностей, связанных с семейным положением или возрастом жертв, можно говорить только с очень большими оговорками. Возьмем, к примеру, типичную саарскую ведьму . Это, как констатирует Лябуви, была женщина за пятьдесят, незамужняя или овдовевшая, но не обязательно живущая уединенно и замкнуто - она вполне могла быть интегрирована в семейное и деревенское сообщество . Не ограничиваясь этими структурными признаками, автор дополняет их следующим наблюдением: поведение женщин, на которых падало обвинение в колдовстве, отличалось от обычного - это были чаще всего нонконформистки, отклонявшиеся от принятых правил общежития и концентрировавшие на себе благодаря своей сварливости или безнравственному поведению повышенный конфликтный потенциал. Весьма вероятно, что их особенно легко можно было обвинить в действиях, которые интерпретировались как ведовство - проклятия, угрозы, плевки или дутье ^.

Устранение докучливых маргиналов с помощью обвинения в ведовстве - схема убедительная. Но необходима осторожность при обобщениях на базе эмпирического материала. Так, X. Поль в исследованной им области курфюршества Майнц применительно к XVI в. не обнаружил высокого процента вдов среди обвиненных . Очень важный методический принцип сформулировал Вальц: он пишет, что недостаточно изучать только материалы процессов - необходимо реконструировать и девиантное поведение обвиняемых. В своем анализе он использовал в качестве контрольного материала документы низшей деревенской судебной инстанции - окружного суда. Результат получился неожиданный. Те, кто впоследствии был обвинен в ведовстве, не выделялись, согласно материалу источника, особо отклоняющимся поведением, а те, кто то и дело привлекался к суду за безнравственность и другие нарушения норм, не обвинялись в ведовстве **.

Такие же трудности, как при создании обобщенного образа жертвы преследований, возникают при определении полового соотношения между обвинителями и обвиняемыми. Только на институциональном уровне судопроизводства женщины-жертвы противостояли мужчинам-судьям.

// 323 //

Уже в том, что касается свидетелей, положение менее однозначное: так, в Сааре и в Лемго одну треть свидетелей, фигурировавших на процессах, составляли женщины ^. В порождении и распространении слухов о ведьмах женщинам тем более принадлежала важнейшая роль. Речь идет не только и не столько о пресловутой бабьей болтливости: феминистской историографией установлено, что подозрения в ведовстве возникали зачастую в результате конфликтов между женщинами - например, между роженицами и ухаживающими за ними служанками и повитухами.

С другой стороны, выяснилось, что для понимания гендерного аспекта проблемы весьма плодотворным является анализ мужского меньшинства в процессах ведьм. Во-первых, обнаруживается различие в оценках магических действий мужчин и женщин. Во-вторых, четче проявляется половая специфика: мужчины, о которых шли слухи, реже оказывались втянутыми в процесс, нежели женщины, а если это все же происходило, то у них было значительно больше шансов остаться в живых. Связан с гендерными стереотипами и механизм самодеструкции массовых процессов, о котором шла речь выше. В фазе их бешеной эскалации все чаще ломались стереотипы, т, е. в них вовлекались люди, занимавшие высокое социальное положение - и все больше лиц мужского пола, в связи с чем и начинали зарождаться сомнения в истинности обвинений.

Для тех, кто ожидал обнаружить некоторую доминанту, результат анализа конфликтов, которые разрешались посредством обвинения в ведовстве и процесса, оказывается разочаровывающим. Сущность процессов над ведьмами можно усматривать, как раз наоборот, в их многофункциональности. Они предоставляли самым различным социальным группам разнообразные возможности. Одномерные интерпретации - богатые против бедных , мужчины против женщин - разбиваются о сложную действительность. Однако интереснейшей проблемой для исследователя остается вопрос - как увязать эту многофункциональность с тем, что жертвами процессов становились в первую очередь женщины.

С констатацией того факта, что обвинение в ведовстве могло быть используемо в качестве оружия в разнообразных конфликтах, открывается множество перспективных направлений исследования. Можно разрабатывать типологии конфликтов применительно к конкретным регионам, как это сделала, например, И. Арендт-Шульте '. Защита интересов детей и других членов семьи, разногласия в связи с заключением брака или наследованием имущества- таковы лишь некоторые из важных мотивов, которые обнаруживаются, по ее наблюдениям, в подоплеке процессов. Поскольку женщины либо не имели прямого доступа в суды, либо не могли добиться там решения в свою пользу, т. е. поскольку правовые механизмы решения конфликтов им не помогали, легко было приписать им стремление отомстить с помощью магии. Локальные исследования, как показал Вальц, дают хорошую возможность для выработки поддающихся генерализации гипотез о функциях веры в ведьм. Он подчеркивает вслед за этнологами, что эта вера помогала - посредством объяснения

// 324 //

несчастий действиями определенного лица - находить удовлетворительные объяснения для дотоле необъяснимых явлений. Кроме того, Вальц разрабатывает элементы социологической теории для более глубокого понимания деревенского общества начала Нового времени ^. Так, он считает, что важной предпосылкой для возникновения подозрений в ведовстве был принцип постоянства суммы , который господствовал в представлении сельских жителей не только о том, что касалось материальных благ, но также любви, здоровья и чести. Согласно этому принципу, увеличение количества неких благ у одного индивидуума или семьи интерпретируется соседями всегда как уменьшение их собственного достояния. Принцип роста благосостояния всех, как он идеально-типически реализуется в обществах с рыночной экономикой, тогда еще не был известен. А принцип постоянства суммы , описанный теорией ограниченных ресурсов Дж, М. Фостера, образует базу постоянной конкуренции, вездесущей зависти и ненависти, которые в свою очередь создают базу для обвинений в ведовстве. Привлекая аргументацию социолога Никласа Лумана, Вальц стремится показать, почему в простых социальных системах, по структуре близких к интерактивным , подобные конфликты должны либо подавляться, либо разрешаться прямо и открыто. Так можно теоретически концептуализировать картину пронизанного конфликтами, агонального общества; материалы процессов доставляют впечатляющие эмпирические подтверждения.

До сих пор речь шла о функциях веры в ведьм и о связанных с нею конфликтах. Но объяснительная сила этих построений тоже не безгранична. Проблематичным является само исходное предположение, что обвинения в ведовстве имели всегда функциональное значение для разрешения конфликтов, Вальц подчеркивает, что вера эта могла быть и дисфункциональной и не только способствовала преодолению конфликтов, но также и наоборот, становилась их причиной . И для властей процессы никоим образом не были лишь функциональным инструментом в достижении их целей. Как средство для реализации новых представлений о социальном порядке они вообще не годились . Как уже отмечалось, преследования часто прекращались по инициативе правителей, так как несмотря на их принципиальное стремление к уничтожению секты ведьм, практический ход процессов мог свести на нет их решимость к дисциплинированию подданных. И наконец: какую функциональность можно признать за феноменом, который в течение нескольких лет приносил во многих местах смерть почти трети взрослого населения и грозил тем же еще большему числу людей, поскольку в процессы была вовлечена половина сельских жителей?

Столкнувшись с такой проблемой, Р. Вальц предложил и осуществил продуктивную смену уровня исследования. Если охота на ведьм не может быть полностью объяснена с помощью анализа ее причин и функций, рассудил он, то мы, возможно, продвинемся дальше, если будем исследовать процессы коммуникации. Осуждение некой женщины как ведь-

// 325//

мы при таком взгляде предстает не предопределенным результатом данного сочетания интересов и особенностей поведения людей, но в значительной степени- результатом, и притом иногда отчасти случайным, процесса интеракций и интерпретаций участников событий. Научный анализ перемещается при таком подходе на уровень коммуникационных шагов. Как рождается в общественном мнении слух , подозрение против кого-то, как это подозрение формулируется и распространяется, развивается и исчезает? Какие типовые образцы поведения были в распоряжении подозреваемых?

Результаты исследований Вальца мы не можем излагать здесь в деталях ^. Он выстраивает последовательность акций со стороны подозревающих: от уступок и намеков через избегание контакта - к обвинениям в лицо, угрозам и физическому насилию. Подробно описываются и способы самозащиты обвиняемых. Чаще всего они выбирали способ реторсии , т. е. били врага его же оружием, отвечая, что будут считать самого обвиняющего колдуном до тех пор, пока он не докажет свое обвинение. Анализ Вальца охватывает и сам судебный процесс и предшествующие ему процедуры получения доказательств (в Липпе запрещенные законом ордалии - а именно испытание водой - играли в сознании населения очень важную роль). С одной стороны, обнаруживается, что исход этих процедур не был заранее предрешен - отсюда становится понятно, почему многие неформальные обвинения в ведовстве не перерастали в процессы. Но с другой - видны и скрытые пружины той роковой динамики, которая вела от повседневных подозрений к судебному процессу. Вальц называет механизм, жертвой которого стало множество женщин, парадоксальной коммуникацией . Парадокс заключен в том, что любое защитное действие подозреваемой могло способствовать укреплению подозрений. Если, скажем, она в ответ на обвинения в ведовстве молчала, надеясь, что разговоры сами улягутся, то это могло быть истолковано как признание ею вины, а если открыто защищалась, как предписывал ей кодекс чести, то этим только способствовала распространению слуха. Против молвы, которая для общественного мнения имела характер истины, после некоторого предела большинство женщин уже ничего не могли сделать. Это видно особенно наглядно по тому, как быстро от тех, на кого падало подозрение, дистанцировались даже ближайшие родственники. И при этом нужно помнить, что в деревнях, которые изучал автор, не наблюдалось настоящих массовых процессов. Если перенести открытые Вальцем механизмы на сообщества, где преследования были интенсивнее, станут понятнее их движущие силы.

ПЕРСПЕКТИВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ МЕЖДУ ГЛОБАЛЬНЫМИ ОБЪЯСНИТЕЛЬНЫМИ МОДЕЛЯМИ И МИКРОИСТОРИЕЙ

На вопрос, чем же объяснить феномен охоты на ведьм в Европе в начале Нового времени, у германских ученых тоже нет готового ответа.

//326//

Но причиной тому не слабость исторической науки. Ведьмомания - так же, как, например, холокост или сталинизм, - слишком сложное явление, чтобы его можно было объяснить какой-то одной причиной.

Однако нет оснований капитулировать перед этой сложностью или искать выход в простом сложении нескольких причин. Одно из возможных решений состоит в построении дифференцированной объяснительной модели ^, раздельно рассматривающей общие причины и предпосылки преследований (например, существование теологического учения о ведьмах; возможности, возникшие с появлением новых юридических процедур и инстанций), более специфические исторические причины (такие, как общее ухудшение климата) и конкретные условия возникновения или невозникновения - каждой данной волны преследований (например, позиция местных властей). Правда, и такая модель имела бы свои недостатки, так как различные уровни анализа, которые необходимо было бы сперва рассмотреть по отдельности, чтобы потом изучить их взаимодействие, слишком поспешно смешивались бы. Так, нельзя смешивать вопрос о возникновении феномена охоты на ведьм с анализом ее функций в обществе начала Нового времени. И, как мы видели, этот анализ недостаточен для понимания динамики обвинений в ведовстве от повседневных подозрений к массовым преследованиям.

Исследования, проведенные в предшествующие годы, заложили фундамент для общей интерпретации изучаемого феномена. Но прежде чем приступить к этому, необходимо выполнить еще некоторую концептуальную работу. Существует уже множество эмпирических региональных исследований; новые будут, конечно, не лишними, но они должны быть сориентированы на решение основных, системных вопросов. Необходима дальнейшая работа по прояснению гендерной специфики в преследованиях, что едва ли возможно без интенсивного изучения гендерной истории в целом. Мы все еще слишком мало знаем о норме в отношениях между полами и в жизни женщин того времени, чтобы можно было на этом фоне правильно понять смысл и значение обвинения в ведовстве. Новые перспективы открылись бы с включением исследований по истории ведьм в контекст истории преступности, ибо на фоне других уголовных преступлений четче проступят черты общего и особенного в поведении лиц, подозревавшихся в колдовстве ^.

Привлекательным представляется также расширение изучаемого периода. Голландский антрополог В. де Блекур исследовал, как изменялось значение ведовства и соответствующих обвинений в северо-восточной части Нидерландов с XVI по XX в., и выяснил, что в недавнем прошлом традиционная вера в ведьм не просто была жива среди сельского населения: исторические факты ведовства и преследования ведьм переживают в новейшее время новую специфическую рецепцию ' . Юрген Шеффлер изучал тему прошлого в фольклоре маленького городка в Липпе, бывшего в свое время гнездом ведьм , и обнаружил, что память об этом прошлом

//327//

отразилась в карнавальном действе сожжения ведьмы во время праздника в 1925 г.

Изучение истории ведовства проявляет тенденцию не только к расширению области интересов. И ценность материалов процессов над ведьмами не исчерпывается тем, что с их помощью можно приблизиться к объяснению феномена великих преследований - они позволяют многое узнать и о повседневной жизни, о народной культуре начала Нового времени. Так, Норберт Шиндлер, повторно обратившись к анализу источников по крупному зальцбургскому процессу колдунов (ZauberjacklProzess 1675-1690), сумел по-новому осветить культуру и образ жизни нищих, обвиненных в ходе судебного дела. Опираясь на этнографические и семиотические модели, Е. Лябуви впервые систематически описала и проанализировала сельскую магию в Германии. Показателем растущего интереса к собственно феномену ведовства является тот живой, хотя и неоднозначный отклик, который встретили работы итальянского историка Карло Гинзбурга . Они дали непосредственный импульс работе Берингера о целителе и предсказателе Хонраде Штекхлине, который рассказывал о том, как ему являлись ангелы, и как он (душой, а не телом) летал по ночам в сопровождении толпы таинственных мифических существ . Штекхлин обнаруживал и обличал в Оберстдорфе ведьм. Он настойчиво утверждал, что его ночные переживания не имеют ничего общего со злыми делами ведьм, однако оказался и сам затянут в водоворот процессов и был казнен.

Книга Берингера посвящена одному конкретному случаю, но автор делает далекие экскурсы, изучая родственные мотивы в мифах и рассказах на подобные темы. Это исследование - пример микроисторического подхода к проблематике ведовства. Биографический метод, как показывает исследование Гизелы Вильберц о Марии Рампендаль, последней ведьме в Лемго, позволяет, как никакой другой, проследить предысторию обвинения в ведовстве и поведение людей, вовлеченных в события^. Новой глубины достигла микроистория в работе англо-австралийской исследовательницы Линдал Роупер, создавшей интереснейший психологический портрет аугсбургской ведьмы Регины Бартоломе . Рассказы этой женщины о ее сожительстве с дьяволом Роупер расшифровывает как отражение эдиповых конфликтов ее реальной жизни. На фоне этих конфликтов понятнее становятся мотивы, побудившие ее к добровольному признанию в сговоре с дьяволом: то, что прежде считалось иррациональным, получает объяснение. История ведовства начинает открывать для себя область мифов, легенд, снов и фантазий, которые оказывали очень значительное воздействие на жизненный мир людей.

При всем многообразии и всех инновациях - в том числе методологических - германская историография хотя и приблизилась к мировой, но не достигла еще подлинного единства с нею, которое уже давно является само собой разумеющимся для историков других стран - например, для нидерландских. То, что в последнем серьезном обобщающем труде

// 328//

Б. Левака об охоте на ведьм не нашли отражения выводы немецких историков , объясняется временем его создания (1987 г.). Но и в крупных международных сборниках последних лет новые германские исследования либо вовсе отсутствуют, либо представлены весьма скудно. Между тем, изложенные здесь результаты работы немецких ученых показывают, что германская историография вовсе не обречена занимать и дальше провинциальные позиции в изучении истории ведовства.

Это, правда, не относится к новейшим работам некоторых женщин-историков - выраженно феминистским по духу и в высшей степени интересным по содержанию. См.: Burghartz S. The Equation of Women and Witches: a Case Study of Witchcraft Trials in Lucerne and Lausanne in the 15th and 16th Centuries // The German Underworld. Deviants and Outcasts in German History. L., 1988; Labouvie E. Manner im HexenprozeB. Zur Sozialanthropologie eines manniichen

Verstandnisses von Magie und Hexerei // Geschichte und Gesellschaft. 1990. H. 16; Ahrendt-Schuhe 1. Schadenzauber und Konflikte. Sozialgeschichte von Frauen im Spiegel der Hexenprozesse des 16. Jh. in der Grafschaft Lippe // Wandel der Geschlechterbeziehungen zu Beginn derNeuzeit. Frankfurt a. M., 1991; Bender-Wittman U. Hexenprozesse in Lemgo: eine sozialgeschichtliche Analyse // Der Weseiraum zwischen 1500 und 1650: Gesellschaft, Wirtschaft und Kultur der Friihen Neuzeit. Marburg, 1993; Roper L. Oedipus and the Devil. Witchcraft, sexuality and religion in early modern Europe. L., 1994.

^ Unverhau D. Von Toverschen und K.unstfruwen in Schleswig 1548-1557. Schleswig, 1980; DeckerR. Die Hexen und ihre Henker. Ein Fallbericht. Freiburg i. Br., 1994.

^ CM. новейшие обзорные работы, отражающие состояние дискуссии в мировой историографии: Kriedte P. Die Hexen und ihre Anklager // Zeitschrift fur historische Forschung. 14, 1987; Hehl U. von. Hexenprozesse und Geschichtswissenschaft. // Historisches Jahrbuch. 1987. Bd. 107; Behringer W. Ertrage und Perspektiven der Hexenforschung // Historische Zeitschrift. 1989. H. 249., а также введения ко многим монографиям.

* Hansen J. Zauberwahn, Inquisition und HexenprozeB im Mittelalter und die Entstehung der groBen Hexenverfolgung. Munchen, 1900. S. 7 f.

' CM. новейшее исследование: Patchovsky A. Der Ketzer als Teufeisdiener// Papsttum, K.irche und Recht im Mittelalter. Tubingen, 1991.

^ Blauert A. Friihe Hexenverfolgungen. Schweizerische Ketzer-, Zauberei- und Hexenprozesse des 15. Jahrhunderts. Hamburg, 1989.

Cohn N. Europe's Inner Demons. N.Y., 1975.

* CM.: Schwerhoff G. Rationalitat im Wahn. Zum gelehrten Diskurs liber die Hexen in der Friihen Neuzeit // Saeculum. N. 37. S. 45-82.

' CM. пояснения и немецкий перевод трактата

Ut magorum et maleficiorum errores

, сделанные Пьеретгой Парави в кн.: Ketzer, Zauberer, Hexen. Die Anfange der europaischen Hexenverfolgungen. Frankfurt am Main, 1990. Латинский текст издан в: Melanges de l'ecole Fran?aise de Rome. 1979. N 91. '

Blauert A. Op.cit. S.I 8.

Ibid. S. 120.

HarmeningD. Zauberei imAbendland. Wurzburg, 1991.

Kramer H. Malleus maleficarum. Hexenhammer. Nachdruck des Erstdrucks von 1487 mit Bulle und Approbatio. Hildesheim, 1992; Malleus maleficarum. Von Heinrich Institoris (alias Kramer) unter Mithilfe Jacob Sprenger aufgrund der damonologischen Tradition zusammengestellt. Wiedergabe des Erstdrucks von 1487. Goppingen, 1991.

Der Hexenhammer. Entstehung und Urnfeld des Malleus maleficarum von 1487. Koln, 1987.

Г. Шверхофф. От повседневных подозрений k массовым гонениям 329

DienstH. Magische Vorstellungen und Hexenverfolgungen in den osterreichischen Landem (15. bis 18. Jh.) // Wellen der Verfolgung in der osterreichischen Geschichte. Wien, 1986; Idem. Lebensbewaltigung durch Magie // Alltag im 16. Jahrhundert. Wien, 1987.

CM.: UnverhauD. Op. cit.

Behringer W. Hexenverfolgung in Bayern. Volksmagie, Glaubenseifer und Staatsrason in der Frilhen Neuzeit. Munchen, 1987. S. 96 ff. Краткие и точные выводы см.: Idem. Das Wetter, der Hunger, die Angst. Griinde der europaischen Hexenverfolgungen in Klima-, Sozial- und Mentalitatsgeschichte. Das Beispiel Suddeutschlands // Acta Ethnographica Acad. Sci. Hung. 1991-92. N 37.

'* Hexen und Hexenverfolgung im deutschen Slidwesten. Karlsruhe, 1994.

В 1994 г. вышел из печати каталог выставки в Карлсруэ, посвященной ведьмам. В нем помещены материалы о процессах во всех государствах юго-западной Германии.

^ Alfing S. Hexenjagd und Zaubereiprozesse in Munster. Munster; N.Y., 1991; Decker R. Op. cit.; Unverhau D. Op. cit.

^ Ahrendt-Schulte 1. Op. cit.; Wah R. Hexenglaube und magische Kommunikation im Dorf der Fruhen Neuzeit. Die Verfolgungen in der Grafschaft Lippe. Paderborn, 1993; BenderWittmann U. Op. cit.; Hexenverfolgung und Regionalgeschichte- die Grafschaft Lippe im Vergleich. Bielefeld, 1994.

Lambrecht K. Obrigkeit und Hexenverfolgungen. Zaubereiprozesse in den schlesischen Territorien. K.51n, 1995.

^ Schwerhoff G. K61n im KJeuzverhor. Kriminalitat, Herrschaft und Gesellschaft in einer fruhneuzeitlichen Stadt.Bonn; B 1991. S. 424 ff.

^ Schormann G. Der Krieg gegen die Hexen. Das Ausrottungsprogramm des Kurfiirsten von Koln. Guttingen, 1991. S. 106 f., 143 f.

^ Gebhard H. Hexenprozesse im Kurfurstentum Mainz des 17. Jh. Mainz, 1989. S. 65.

CM.: Hexenwelten. Magie und Imagination. Frankfurt a. M., 1987. S. 165.

WaardtH. rfeToverij en Samenleving. Holland 1500-1899. Den Haag, 1991. S. 336.

Loreni S. Aktenversendung und Hexenprozefl. 1982. Bd. 3. ^ Vom Unfug des Hexen-processes: Gegner der Hexenverfolgung von Johann Weyer bis Friedrich Spee. Wiesbaden, 1992.

'

Midelfort E. Witch Hunting and the Domino Theory // Religion and the People 800-1700. North Carolina, 1979.

Behringer W. Hexenverfolgung in Bayern. S. 241 f.

Decker R. Op. cit.

Behringer W. Hexenverfolgung in Bayern. S. 331; Roeck B. Christlicher Idealstaat und Hexenwahn. Zum Ende der europaischen Verfolgungen // Historisches Jahrbuch 1988. Bd. 1.08. ^ Schormann G. Op. cit. S. 15.

Таково мнение Шормана, который первым обратил внимание на это особое отделение. Д. Бауэр и 3. Лоренц в настоящее время готовят к печати сборник материалов заседания Рабочего кружка по междисциплинарному изучению истории ведовства, специально посвященный этой теме.

Becker Т. Hexenverfolgung in Kurkoln. Kritische Anmerkungen zu Gerhard Schormanns

Krieg gegen die Hexen

// Annalen des historischen Vereins fur den Niederrhein. 1992. Bd. 195.

Labowie E. Zauberei und Hexenwerk. Landlicher Hexenglaube in der fruhen Neuzeit. Frankfurt a. M

1991. S. 82.

^ Rummel W. Bauern, Herren und Hexen. Studien zur Sozialgeschichte sponheimischer und kurtrierischer Hexenprozesse 1574-1664. Gottingen, 1991. S. 14.

Schormann G. Op. cit.S. 68 ff.

Rummel W. Op. cit. S. 163 ff. '

lbid.S.319.

lbid.S.259ff,317.

BlauertA. Op. cit. S. 97 ff.

//330 //

** По гендерным аспектам преследования ведьм см. прежде всего работы: Burghariz S. Ор. cit.; Unverhau D. Op. cit.; Bender-Wittmann U. Frauen und Hexen - feministische Perspektiven del Hexenforschung // Hexenverfolgung und Frauengeschichte. Bielefeld, 1993. CM. также: Hexenverfolgung und Regionalgeschichte. И. Арендт-Шуль-те недавно выпустила на эту тему небольшую, весьма живо написанную книжку, где главной задачей опа поставила показать на конкретных примерах соотношения между образами ведьм и реальностью жизни женщины в раннее Новое Время

. CM.: Ahrendt-Schutte 1. Weise Frauen - bose Weiber. Die Geschichte der Hexen in der Fruhen Neuzeit. Freiburg i. Br., 1994.

WatiR. Op. cit.

** Labouvie E. Zauberei und Hexenwerk. S. 170, 176, 182.

^ Pohl H. Hexenglaube und Hexenverfolgung im Kurfiirstentum Mainz. Ein Beitrag zur Hexenfrage im 16. und beginnenden 17. Jahrhundert. Stuttgart, 1988. *' Wall R. Op. cit. S. 47.

^ Labouvie E. Zauberei und Hexenwerk. S. 188f.; Bender-Winmann U. Frauen und Hexen. S.253.

'

Ahrendt-Schultel. Schadenzauberund Konflikle. S. 21 ff.

WalzR.Op.cit.S.52ff.

Ibid. S. 515.

SchwerhoffG. Rationalitat im Wahn. S. 71.

WaliR. Op. cit. S. 306 ff.

LevackB. The Witch-Hunt in Early Modern Europe. L., N.Y., 1987. P. 3.

SchwerhoffG. Koln im KJeuzverhor...

Blecourt W. de Termen van Toverij. De veranderende betekenis van toverij in NoordoostNederland tussen de 16de en 20ste eeuw. Nijmegen, 1990.

Scheffler J.

Lemgo, das Hexennest

. Folkloristik, NS-Vennarktung und lokale Geschichtsdarstellung // Jahrbuch fiir Volkskunde N.F.I 989. N 12.

* В марте 1991 г. в Штуттарте состоялось заседание Рабочего кружка по междисциплинарному исследованию истории ведовства по теме

Шабаш ведьм: полемика с Карло Гинзбургом

. Из представленных докладов два уже опубликованы: GrafK. Carlo Ginzburgs

Hexensabbat

- Herausforderung an die Methodendiskussion in der Geschichtswissenschaft // Zeitschrift fur Kulturwissenschaft. 1993. N 5; Blecourt W. de Spuren einer Volkskultur oder Damonisierung (Kritische Bemerkungen zu Ginzburgs

Die Benandanti

) // Zeitschrift fur Kulturwissenschaft. 1993. N 5.

^ Behringer W. Chonrad Stoeckhiin und die Nachtschar. Eine Geschichte aus der fruhen Neuzeit. Munchen, 1994.

Hexenverfolgung und Regionalgeschichte.

Roper L. Op. cit.

Levack B. Op. cit.

Перевод с немецкого К. А. Левинсона А. Я. Гуревич