Иван Хрущев

ИССЛЕДОВАНИЕ О СОЧИНЕНИЯХ ИОСИФА САНИНА ПРЕПОДОБНОГО ИГУМЕНА ВОЛОЦКОГО

К оглавлению

ИОСИФ, ОСНОВАТЕЛЬ И УСТРОИТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ НА ВОЛОКЕ - ЛАМСКОМЪ.

Со второй половины XIV века значительно увеличивается число иноческих обителей северо-восточной Руси. Историки церкви справедливо замечают, что Сфргий был тем на севере, чем в XI веке на юге был Феодосий Печерский. Под влиянием преподобнаго Сергия, его учениками и современниками основано до двадцати монастырей, из которых многие в свою очередь стали разсадниками новых иноческих обителей. Церковь преимущественно чтить память преподобных иноковъ—основателей монастырей. История признает за монастырями гражданственное значение, как в том, что возникавшие в безлюдных местах они заселяли их, развивали земледелие, распространяли Русскую народность среди Чуди, Лопарей и Татар, так и в том влиянии, какое имели игумены-основатели монастырей на современников. Все те факты, на основании которых история уразумела гражданственныя и нравственныя заслуги монастырей, почерпнуты из житий игуменовъ-основателей иноческих обителей. Основатели монастырей в XIV, XV веке и даже позже, составляют особый тип людей, отличавшихся могучею силою воли, безстрашием и кроме того настойчивостию в преодолении трудностей для достижения высшей цели. Предание о Пересвете и Ослябе— этих богатырях в иноческой одежде, равно как и пострижение богатыря в иноки в народной былине, имеет свое значение. Также как богатырь, преподобный разрывает с семьею и родиной все связи и идет на подвиг. Выдержав строгий, долголетний искус в монастыре, укрепленный в борьбе со страстями и всякаго рода трудностями, он удаляется в глубь лесов и там собирает своего рода дружину — иноков.

Эпический тип богатыря донесла до нас устная народная поэзия; исторический же тип основателя монастыря сохранила нам наша письменность 1). Тип этот проходить чрез всю Русскую историю с болыпим или меньшим значениеиъ; но его золотым веком был XV в., представляющий сорок имен известных своею святостию основателей и устроителей монастырей. Разсмотрим черты жизни их, которыми обрисовывается самый тип.

Семья, воспитавшая Святаго, отличается благочестиемъ;

иногда в ней заметна склонность к монашеству 2). Это семья грамотная, где в обычае обучать детей чтению и письму, преимущественно дворянская3), иногда купеческая 4), или крестьянская зажиточная семья 5).

О родителях Святаго, по пострижении его, сохраняется память в том случае, когда они оба, отец и мать при­няли пострижение 6).

В детстве будущий основатель монастыря чуждается игр и общества сверстников. Он любить вслушиваться в разсказы о святых, отдавших себя на служение Богу и получивших от Него дар творить чудеса 7). Церковная служба заменяет ему все удовольствия; онь прежде всех является во храм и последним выходить оттуда. Отрока отдают для обученья грамоте в соседний монастырь, редко в училище 8). Способный к ученью и впечатлительный, он вчитывается в книги и встречается в них с монашеским идеалом. Кругом себя он видит много зла, которое, по его понятию, усвоенному из прочитанных им книг, происходить от влияния бесов. Созревает наконец сильное, непреодолимое желание постричься в честный ангельский образ и тем спасти душу и победить диавола. Родители, удерживая юношу от пострижения, уговаривают его вступить в брак с приисканною ими невестою. Тутъ-то делает он первый решительный шаг: тайно уходить от родителей в отдаленный монастырь, куда влечет его слава обители, или имя подвижника старца, и где не могут скоро найдти его. Бывает и так, что родители успевают женить сына, но раннее вдовство определяет дальнейшее. В таких случаях списатели житий говорят, что святой возблагодарил Бога за это обстоятельство, в котором видел призвание к иноческому подвигу 9).

В монастыре новый постриженник безропотно несет тяжесть молитвенных подвигов, со рвением исполняет самыя трудныя работы и тем заслуживает любовь игумена и братии. Потом в иноке является желание покинуть место своего пострижения. Жизнь других иноков не удовлетворяет того, кто имел перед глазами подвиги великих Антония, Пахомия и других пустынножителей. И вот он тайно оставляет монастырь для пустыни, подобно тому, как в юности покинул дом родительский для монастыря 10). Обыкновенно он удаляется из монастыря уже по смерти своего наставника, а иногда и по достижении им самим игуменскаго сана.

Долго странствует он по монастырям русским, иногда, редко впрочем, доходит до святой горы Афонской. Странствование оканчивается тем, что он поселяется в пустыне и там начинает вести жизнь отшельника. Иной, покинув место своего пострижения, идет прямо в леса приискивать себе место для подвигов вдали от людей, при чем иногда приближается к родине и там, в знакомом крае находить безлюдное место. По большей части странник направляется на север от места своего пострижения. Это стремлеиие к северу объясняется тем, что наш север был мало населенъ; отсутствие же гражданских элементов и девственная природа более всего могли привлечь жаждущаго пустынной жизни.

Место избранное основателем будущей обители отличается красотою и списатели житий обыкновенно очерчивают его с сочувствием. С высокой горы увидал Кирилл Белозерский необъятное пространство, покрытое озерами и лугами, оголенное с одной стороны Шексною и признал тут место, указанное ему Богом. Филипп Ирапский выбрал на берегу пустынной реки Андоги, в Белозерской стране, красивое место под развесистою сосною. Герасим Болдынский избрал себе место над потоком, где стоял огромный дуб. Кнрилл Новоезерский поселился под елью на крутом берегу Новаго озера. Поселяясь около небольшой реки, преподобные предпочтительно выбирали для будущей обители место у самаго устья ея, где она впадает в большую реку 11). В озерных странах преподобные селились на берегу большаго озера, в средоточии малых озер, часто на острову 12). Обитель Савватия на ненаселенном острову моря Окиана была крайним пределом подвигов русскаго странствующего отшельника.

Река, озеро, чистый источник, быстрый, незамерзающий ключ, около которых селились основатели обителей, имеют и теперь священное значение для окрестных жителей. Первым делом новаго пустынножителя водрузить крест и устроить себе жилье. Павел Обнорский поселился в дупле большаго липоваго дерева, Тихон Медынский тоже в дупле исполинскаго дуба, Леонид Усть-Недумский постро-ил себе хижину из хвороста. Питались они и подобные им, по свидетельству житий, ягодами, травами, кореньями. Герасим Болдынский повесил на дороге кузовок и проходящие клали туда съестные припасы. С тою же целию повесил кузовок на дороге, идущей из Каргополя в Москву, Феодор Ростовский, основатель Борисоглебскаго монастыря на реке Ковже.

Живя в одиночестве, отшельник с любовью относится к природе его окружающей, он приручает зверей и птиц, делит с ними пищу 13). Такого рода склонность замечается в нем и в последствии, по устроении обители. По преданиям, иногда занесенным и в жития, звери служат святому. Цикл сказаний о вороне и медведе проходить через многия жития 14). Змеи и гады, по молитвам угодников Божиих, оставляют места жительства святых, и укрываются в иных дебрях, хотя нередко вид их принимает на себя бес, когда наводит страх на св. подвижников 15).

Первое столкновение пустынника с людьми враждебно со стороны их. В житиях ясно высказывается причина тому: жители близ лежащих сел опасаются, чтобы их угодья не отошли к имеющему возникнуть монастырю. Рыболовы видели в Кирилле Новоезерском врага. Арсения Комельскаго выгнали с того места, где он поселился, так что онь ушел в глубину Шелегонскаго леса. Стефана Махрищенскаго жители принудили покинуть основанную им обитель. Димитрию Прилуцкому не дозволили окрестные жители селиться на реке Великой и Димитрий поселился невдалеке от Вологды. Так как в городе сильнее религиозное начало, то жители его с радостию узнают о возникновении монастыря по близости к городу. Основатели селились или под защитою городов, или в совершенно безлюдных местах, в глубине непроходимых лесов, по берегам глухих рек. Некоторые из основателей погибали в борьбе с враждебным к ним населелием.

Преподобный Агапит основал монастырь на реках Маркуше и Тарпахе (в 100 вер. от Тотьмы). Жители села Кашина в злобе на Святаго за отведенную монастырю землю, напали на Агапита, когда он был на мельнице и бросили его в реку.

Слух о новом поселенце доходить до других ищущих спасения. Пустынник принимает только тех, кто в силах нести подвиги и лишения пустынножительства, и с помощию новой братии подвижник сооружает церковь, по большей части во имя Богородицы. Князья удельные дают возникшему монастырю те леса и луга, среди которых он находится. Личность основателя привлекает по-сетителей, являются богатые и дают вклады, записывают за монастырем села, князья освобождают эти села от пошлин, дают монастырю льготы для тех людей, которые будут селиться на пустопорожних монастырских землях. Основатель ведет монастырь по своему. Строгий подвижник делается строгим игуменом, сам подает пример братии во всемъ; исполняет самыя трудныя работы, какъ-то: тешет камни, рубит лес, мелет жерновом рожь, носит воду, трудится вместе с другими над вырытием пруда, колодца. Если местность, где поставлен монастырь, болотистая, то он прорывает канал, для осушения болот (как напр. Ефрем Перекопский), заботится он о возведении в монастыре построек, заботится и о монастырском хозяйстве, ходит на мельницу, судит монастырских крестьян. До нас дошло много сказаний о чудесах, тесно связанных с внутренним монастырским хозяйством и везде виновник чуда—игумен, основатель обители. Сам он носит худыя ризы; неутомимо надзирает за братией; ночью ходит по кельям и, заслышав разговор, стучит в окно.

Слух о подвигах игумена доходит до Москвы, вклады и поминки увеличиваются.

Первое время монастырь терпит беды от разбойников. Сведения о разбойниках в житиях русских святых весьма важны для нашей этнографии. Разбойники не раз нападали на Герасима Болдынскаго и били его. Глава разбойников, Ондрус гнал Адриана с острова Сала. Два раза нападали разбойники на Сергия Нуромскаго и однажды оставили его едва живым. Герасим Болдынский ходил увещавать разбойников, нападавших на Вязьму. Александр Кубштский (близ Кубенскаго озера) отразил крестом Татар, пришедших разорять обитель. Разбойник Ондрус подчинился влиянию Адриана, котораго он прежде притеснял, и принял пострижение в его монастыре. Когда Савва Бишерский строил церковь, пришли к нему молодцы, но он заставил их поднимать с собою бревно, причем удивил их своей силой и они его оставили. Инородцы нехристиане также делали нападения на вновь возникавшия обители. Татары разорили монастырь Иакова Железноборскаго, близ Костромскаго Галича. Чудь разметала келью Феодора Ростовскаго, основателя обители на Ковже, когда он жил на берегу озера Кубенскаго. Литовцы хотели сжечь обитель Адриана Монзенскаго. Григорий и Кассьян Авнежские, основатели монастыря близ Тотьмы, были убиты Вятскими татарами. Авраамий Чухломский боролся с Чудью. При этом следует заметить преподобных такого рода, которые основывали монастыри в странах поганых человек, жили между дикарями и просвещали их крещением.

И так в основателе монастыря выразились две стороны: любовь к святому подвигу одинокаго пребывания в пустыне, благоразумие и уменье вести хозяйство в им же устроенном монастыре.

С одной стороны основатель представляется как пустыннолюбец, к которому случайно собралась братия; с другой он является как заботливый хозяин обители с уменьем вести в ней и нравственный и материальный порядок.

Обе эти стороны мы замечаем в первообразе основателей - игуменов северо-восточной Руси — преподобном Сергии. Сергий долго живет один и не охотно соглашается разстаться с своим одиночеством. По устроении монастыря он удаляется на Киржачь на безмолвное одиночество. Часто странствует, и в своем странствовании осно-вывает монастыри. Вместе с тем преподобный Сергий не охладевает к своей первой и главной обители и более всего пребывает у Троицы, причем заботится о монастыре, как начальник его и хозяин.

Вникая в жизнь учеников преподобнаго Сергия, мы замечаем, что тип основателя распадается надвое, соответственно тем двум сторонам, которыя сполна выразились в преподобном Сергии.

В половине XV века резче выдаются эти два типа (образца). Первый из них, тип Сергия Нуромскаго, Павла Обнорскаго, Ферапонта Белозерскаго (он же и Можайский), выражается отчетливо в Савве Вишерском и полным представителем его является в начале XVI века Нил Сорский. Другой типъ—тип Кирилла Белозерскаго, Корнилия Комельскаго и других основателей обителей, разсадников других монастырей. Представитель этого типа Iосиф Волоцкий в начале XVI века является защитником права монастырей владеть селами и на этом вопросе сталкивается с Нилом Сорским.

Устроив монастырь основатель оставляет дело рук своих, снова идет в пустыню и живет отшельником неподалеку от монастыря. Иногда же он уходит за пределы той области, где основал обитель и там избирает новое место жительства 16). Туда собирается к нему новая братия и возникает новый монастырь. Иногда основатель покидает и его и основывает третий и даже четвертый17). Каждый из созданных одним и тем же лицем монастырей не далеко отстоят один от другаго.

Иногда основатель покидает созданный им монастырь не потому, что он не управил братиею, а по обстоятельствам случайным. Макарий Унженский ушел из монастыря, когда его разорили Татары. Другие преподобные, создав новый монастырь по религиозному побуждению, не оставляли перваго и игуменствовали там, где были нужнее.

Выше мы сказали, как вел себя игуменъ-основатель, и как он держал монастырь. Жития каждаго из тех основателей, которые предпочитали безмолвное одиночество общежитию, кроме общих черт представляют особыя иедивидуальныя, историческия черты, обрисовывающия самый характер того или другаго основателя. Чем житие ближе по времени к жизни Святаго, тем более в нем этих последних черт. Когда житие писано не вскоре по кончине Святаго и лицем не близким к нему, то в нем более общих черт и менее живых подробностей.

Размножившиеся в XV веке монастыри сдерживаются каждый сильною рукою своего основателя, человека изучившаго Божественное писание и творения святых отцев и притом искреннего и строгаго подвижника. Новые монастыри, при жизни своих основателей, резко отличались от старых, и из них, под влиянием тех же игуменовъ-основателей, выходили новые пустынники, в свою очередь основатели других новых монастырей.

Во время борьбы великаго князя Василья Васильевича с Шемякою (1441 — 1451), в уделе этого последняго, к югу от Москвы, близ Боровска, возник новый монастырь. Игумен Высоцкаго монастыря в городе Боровске, по выздоровлении от тяжкой болезни, повинуясь религиозному побуждению, покинул монастырь свой и поселился в двух верстах от города, в густом лесу, между двух речек Протвы и Истервы. Пафнутий — так звали игу­мена — с молоду постриженный в монахи был учеником старца Высоцкаго монастыря Никиты, ученика преподобнаго Сергия, и эта духовная связь с преп. Сергием придавала особое значение в глазах учеников его19).

Место, где поселился Пафнутий и куда вскоре собралась к нему братия, находилось только в двух верстах от Боровска, но входило в состав Суходола, вотчины князя Димитрия Юрьевича Шемяки 19).

Тогдашний Боровский князь Василий Ярославич (шурин Василья Московскаго) огорчился тем, что благочестивый игумен, покинув его город, перешел в чужой удел. Огорчение князя выразилось тем, что он подослал слугу своего, новокрещенаго Татарина, поджечь обитель . Предания монастырския, занесенныя в его житие, говорят, что Татарин, по прибытии в обитель, исповедал свой замысел и таким образом не исполнил поручения своего государя 20).

Влияние на Татарина, можно объяснить и тем, что Пафнутий был сам татарскаго происхождения 21). Те-же предания говорят, что Василий Ярославичь, во время битвы под Суздалем, раскаялся в своем огорчении на и тем только, по уверению автора жития, избежал татарскаго плена.

Когда Василий Темный одолел Шемяку, Суходол отошел к князю Василию Ярославичу Боровскому вместе с монастырем ; по изгнании же Боровскаго князя из его удела, Суходол вошел в состав Московскаго великаго княжества. Таким образом, с 1456 года, монастырь стал принадлежать Москве22). Супруга Василия Темнаго, Мария Ярославна, сестра Боровскаго князя, чтила и вкладами усердствовала его обители23). Сын же ея Георгий Васильевич часто посещал , жертвовал монастырю его и в свою очередь был любим старцем 2І).

Если члены велико-княжескаго семейства были исполнены благоговения к основателю новаго монастыря, то и Пафнутий хранил чувство преданности к Московским великим князьям. Когда в 1472 году, Иван Васильевич придал брату своему Борису Волоцкому Вышегородскую волость вместе с Суходолом и монастырь должен был отойти к Борису, то основатель монастыря бил челом великому князю, чтобы он взял монастырь в свою державу, и великой князь не отдал монастыря Борису 23).

Во время предсмертной болезни посол за послом являлся в его обитель, от самого Ивана III, от супруги его Софии, от матери Марии Ярославны и наконец от митрополита Геронтия26). Отношения к великим князьям Московским и к другим удельным князьям его времени производили впечатление на современников, что видно из занесеннаго в летопись известия о смерти препод. , где указывается на самодержцев Русской земли, приходивших молиться в обитель его и дивиться ея благолепию.

В последствии препод. Пафнутий стал как бы семейным святым Московскаго велико-княжескаго дома: его память чтили правнуки Василия Темнаго, а Иван Грозный ставил его имя наряду с именами великих преподобных Сергия и Кирилла Белозерскаго 27). Молитвам Боровскаго старца приписывали рождение Иоанна, моленаго и прошенаго сына Василия и Елены 28).

Тридцать три года игуменствовал Пафнутий в устроенной им обители. Он принадлежал к числу тех основателей монастырей наших, которые отличались деятельным характером и способностями к хозяйству. Первые годы по основании обители, Пафнутий, в работе всякаго рода, был примером для братии: он таскал на себе бревна, рубил дрова, копал землю, носил воду для орошенья гряд, плел мрежи. Он сам вел монастырское хозяйство, его заботила ловля и соленье рыбы и прочий домашний обиход, сам лично принимал вклады и поминки, и распоряжался выдачей денег на хозяйственныя потребности. Автор жития его, Вассиан оттеняет деятельность своего наставника, говоря, что Пафнутий был искусен во всяком деле человеческом.

Незадолго до кончины, прогуливаясь около монастыря с учеником своим Иннокентием, он заметил, что вода протекла под устроенную им плотину и тотчас стал объяснять ученику как надо перегородить путь воде 29).

Но лучшим делом его заботы и трудов была большая каменная церковь, богато украшенная живописью, снабженная утварью и книгами на удивление князьям, боярам и простым людям, из которых многие приходили в обитель «от Литовския земли и от прочих стран, яко же и къдревним преподобным отцем земли нашея», как сказано в современном летописном известии о смерти Паф-нутия 30).

Устроитель богатой и многолюдной обители Пафнутий умел держать себя с достоинством. Есть свидетельство, что некоторым современникам не нравилась его независимая речь ЗІ). Он не смущался перед сильным, говорить о нем автор жития и ученик его Вассиан, и не входил в сообщение с тем, кто горделиво относился к нему.

Но при всем том в Пафнутии было много мягкости; так ученикам его была памятна добродушная улыбка наставника.

Вассиан вспоминает эту улыбку в разсказе о воронах (осклабився рече: отмсти Бог кровь гавранову) и в разсказе о пророчестве Святаго о Симоновском архимандрите (возвестиша ему, яко сущий тогда архимандрит на Симонове остави архимандритию — блаженный же узре Вассиана Иосифова брата, юна зело и новопострижена и осклабився рече: с есть архимандрит на Симонове). В молодых, еще неискусившихся постриженниках Пафнутий принимал заботливое участие и добродушно относился к ним 32).

Характер его был скорее общительный, чем строго аскетический. Он иногда ходил в другие монастыри для духовной беседы со старцами 33). Дома любил отдыхать у окна своей кельи, откуда был виден весь монастырь. Часто собирал к себе в келью иноков и поучал ихъ; на беседах его присутствовали и миряне. Некоторые разсказы дошли до нас в пересказе ученика и списателя жития его Вассиана 34). Из них видно, что Пафнутий держал в памяти летопись, а отчасти и хронологию событий XIV столетия и что он по преимуществу интересовался преданиями о великих князьях Московских. Разсказы препод. о минувшем имели характер таинственно-религиозный и тем еще более увлекали слушателей. К тому же он пересказывал иногда ученикам свои собственныя сновидения — и о нем, при жизни его, стали ходить слухи, как о прозорливце 35).

Из монастыря Пафнутиева вышли еще при жизни основателя два инока, из которых одинъ—Левкий основал и устроил монастырь на р. Рузе, в уделе Бориса Васильевича Волоцкаго, а другой — Даниил, прославился подви­гами благочестия в Горицкой обители, близ Переяславля, а потом основал и устроил свой собственный Данилов Переяславский монастырь.

По смерти Боровскаго игумена осталось небольшое число старейших учеников его. Таковы были: Иннокентий, Герасим, по прозванию Черный, Кассиан и наконец Iосиф.

Они все четверо имели перед другими иноками преимущество Каждый из них заслужил это и собственным подвигом, и доверием, которым пользовался со стороны покойнаго основателя. Из среды их одному надлежало быть избрану в игумены.

Иннокентий уже одной близостью к, с которым делил молитвенные подвиги, стяжал себе название дивнаго старца, как выражается о нем Вассиан в своем жизнеописании 36). Строгий подвижник Кассиан удручал плоть свою с юных лет и достиг того, что стал нечувствителен к холоду и жару Одежда его всегда была одна и таже: свитка, власяница, да мантия. Обуви он никогда не носил, кроме лаптей (сандалейцо лычно), да и то на босую ногу, отчего он и стал известен под именем Кассиана босаго37). Это прозвище осталось за ним во всю его долголетнюю жизнь 38). Герасим, по прозванию Черный, не уступал другим в благочестии. К нему был полон уважения, как к отцу духовному, четвертый из старейших иноков обители, Iосиф. Этому то и пришлось быть преемником Святаго старца-основателя.

Старец не по годам, а по чину, Iосиф не достиг еще тогда сорокалетняго возраста39). Он был средняго роста, чрезвычайно хорош собою, «уподобися древнему », говорить о нем современник его; бороду он имел округленную, неслишком длинную, цвет волос его был темнорусый. Он был добраго рода, сын вотчинника в пределах Волоколамских, Санина, внука некоего Сани или Александра, выходца из Литвы 40).

На осьмом году от рождения, Iосиф (тогда еще Иоаннъ) был отдан учиться грамоте в монастырь Воздвижения к старцу Арсению Леженке. В семействе Саниных была наклонность к монастырской жизни: дед умер иноком, его изречения о рае хранились в памяти родственников 41). С годами отрок научился читать и петь так, что люди дивились. Он прежде всех являлся в церковь; церковь заменяла ему все удовольствия. Под влиянием книг онь стал разсуждать с ранних лет о скоротечности жизни. Сильное желание спастись победило в нем потребность жить и наслаждаться; он стал бояться своей молодости и грехов, стал усердно молить Бога о наставнике.

В этот отроческий период жизни, авторы житий его говорят о дружбе его с «вельможным отроком» Борисом Кутузовым, который полюбил за его чистоту и целомудрие.

Iосиф не терял этой дружбы и сохранил до старости приязненное отношение к Борису Васильевичу

С возрастом у иосифя явилось решительное желание быть иноком и он стал распрашивать, кого только мог, об обителях и о живущих в них старцах. Услышав о святом старце ВарсонофІи Неумое, юноша покинул родительской дом для обители св. Саввы (в Тверской земле), где жил и подвизался этот старец. Юноша искал в монастыре ангельской жизни и, едва пришел в обитель, услышал ругательства, неподобныя слова в самой трапезе монастырской. Иоанн (Iосифъ) бежал из трапезы. Варсонофий понял юношу и сказал ему такое слово: «не удобно ти, чадо, в здешних монастырех жити, но иди к преподобному в Боровск». Иоанн отправился, по слову старца Варсонофия, в обитель .

Он застал престарелаго игумена за делом: Пафнутий рубил дрова и складывал их. Пришлец с благоговением выждал окончания работы. Когда же Пафнутий подозвал его к себе, юноша бросился к ногам старца с крепкою мольбою о пострижении. в то время было двадцать лет. Он отличался Физическою силою и его тот-час по пострижении определили в поварню, откуда он вскоре перешел в пекарню (хлеботворню); потому что мог поднять тягость и такой работы. Многотрудна была работа эта, говорить житие, так как ядущих было множество. Кроме иноков и наемных работников кормились на трапезе и те, которые приходили в монастырь пользы ради душевной, и кроме того нищие, странники и мимоходящие. Многие брали хлеб с собою. Во время голода монастырь прокармливал до тысячи человек в день.

Родители вскоре узнали о его местопребывании и известили о себе. Они плакались о горе своем: отец ли­шился владения рук и ног, виадши в тяжкую болезнь.

Пафнутий, видя твердость своего постриженника, дозволил ему взять в келью больнаго отца и Iосиф в продолжении пятнадцати лет ходил за недвижным отцем, что впрочем нисколько не отвлекало его от других монастырских обязанностей и молитвеннаго подвига. Старцы сделали и другую уступку нежности сыновней любви — послали матери Иосифа грамотку.

Но не один физический труд и молитвенный подвиг были уделом при жизни . Он, как видно из жития , был впоследствии деятелем по управ-лению монастырем: наблюдал за порядком, смотрел за больными, а иногда и предпринимал путешествия по монастырским деламъ; так например ездил он в Воротынск к Воротынскому (еще удельному) князю.

Подвиги доставили ему почетное положение среди монастырской братии, но еще более сделал его твердый, крепкой, по выражению жития, ум, ясный практической смысл и наконец начитанность. Он упражнялся в чтении божественных книг и все более и более изучаль их. Обладая обширною памятью, он редко справлялся с кни­гою, когда говорил от писания; держал св. Писание «памятью на край языка», по выражению Досифея Топоркова.

Такия качества, при счастливой наружности, при благозвучном органе голоса и проницательном взгляде, при необыкновенном уменьи петь псалмы и читать в церкви, могли сделать то, что Iосиф понравился и в Москве, где он и принял иерейское и игуменское достоинство, по воле державнаго великаго князя, от рук самого митрополита Геронтия 43).

Поставлен ли он был по избранию братии, или назначен волею державнаго — неизвестно?

Два жизнеописания его, близкия к нему по времени, говорят разное: житие, писанное неизвестным, говорит, что Пафнутий сам назначил учителем и пастырем ближайшаго ученика своего . Надгробное слово , писанное племянником его Досифеем, говорит, что избранный братиею Iосиф был понуждаем принять игуменство самим Иваном Васильевичем и принял этот сан только потому, что не мог ослушаться самодержца.

Самодержец, посылавший гонцов к во время его болезни, не мог не принять участия в выборе ему преемника.

Согласно с сказанием Досифея Топоркова, можно полагать с достоверностию, что Iосиф не хотел стать игуменом Пафнутьева монастыря. Добродушный характер старца-основателя не был схож с твердым характером. Ценя по заслугам, Пафнутий однако же не да столько приблизил его к себе, как например Иннокентия. Молодая энергия не могла отступить перед тем, что казалось ему несогласным с его требованиями. А требовал он от монастыря многаго. Он не даром был начитан и с ранних лет искал в монастьире идеала.

Iосиф, как мы видели, был поставлен на игуменство в Москве, где и был обласкан самим державным великим князем.

Приехав из Москвы с честию, Iосиф сказал братии поучение. Вскоре братия почувствовала крепкую руку новаго игумена, Iосиф захотел ввести преобразования и изменить устав монастырский. Явились несогласия, ропот, невозможно было сладить с братьею, в глазах которой он не имел такого значения, как Пафнутий. Пафнутий привлек к себе монахов, они все поступили, в монастырь при нем, основателе и игумне, он принял каждаго из них в свой монастырь, Iосиф же был поставлен к ним в игумны, они его приняли в начальника, не онь их в братию. Авторитет игумена более значил.

Но Пафнутий действовал на братию примером своим и только примером возбуждал к подвигу; явно же нетерпел только таких преступлений, как убийство, блуд, нарушение монастырскаго устава и наконец свободомыслие в учении веры.

Iосиф захотел ограничить частную жизнь монаха в келии. Простодушный характер (при всей духовной высоте его) объясняет недовольство, возникшее в монастыре при иосиф?, который захотел вводить строгое общежитие, по образцу монастырей востока и Святой горы Афонской. Жизнь этих последних была известна по житиям святых отцев, по повестям и разсказам от «старчества», из которых многие дошли до нас в сборниках, иногда переписанных рукою самого . Братия не покорилась игумену, и он увидел, что при таких обстоятельствах ему нечего быть игуменомъ44). И едва прошел год как созвал он, тайно от других монахов, совет старцев, в котором принимают участие вместе с немногими другими, сочувствующими, Герасмм Черный, Кассиан Босой и братья , Акакий и Вассиан. Последние двое были молоды годами, но уже отличались строгостью жизни и при-мерным поведением. Iосиф поведал старцам свое недовольство на братию и вместе с тем свой замысел ознакомиться с благочестием других монастырей земли Русской, для чего ему необходимо самому отправиться в путь. Старцы решили: идти по монастырям в сопутствии Герасима Чернаго 4В). После такого решения игумен тайно покинул свой монастырь и взял на себя вид ученика Герасимова, отдавшись ему на время в полное послушание.

Смутился монастырь, узнав об удалении ; несколько позднее смутились и в Москве. Великий князь повелел властям отъискивать игумена Боровскаго. Через несколько времени монахе Пафнутьевой обители обратились к державному с просьбою поставить им новаго игумена на основании распространившагося слуха, что Iосиф убить. Великий князь велел сказать им, что не будет им игумена до тех пор, пока он сам не удостоверится в смерти .

Менее чем через год Iосиф возвратился в Боровскую обитель, но пробыл там не долго: не могий терпети от помысла: возгореся бо сердце его огнем Святаго Духа46). Настала пора исполнить давно задуманный, уже созревший в голове план основания новаго монастыря, по собственной мысли и уставу. Для этого-то давно задуманнаго плана, Iосиф покидал игуменство и, скрываясь под видом послушника, странствовал по обителям земли Русской 47).

Iосиф прежде всего направился в монастыри Тверской области, оттуда прошел в Заволжские монастыри и дошел даже до знаменитаго Кириллова.

В Саввином Тверском монастыре (ныне упраздненномъ) Iосиф увидел стараго знакомца своего, ВарсоноФІя Неумоя. После пяти лет игуменства, старец этот поселился в пустыне и в продолжении сорокалетней отшельнической жизни ничто же ино дело бысть ему, но точию еже молитися и пети и книги прочитати; взима-ше бо книги от христолюбивых и прочет отдаваше, и паки инде взимаше 48).

Iосиф узнал во время своего путешествия и других начитанных старцев, учеников святых Сергия, Варлаама и Кирилла. То были истинные иноки, осуществившие в себе идеал, которому взялись подражать, Iосиф сам так определяеть влияние книги на жизнь этих старцев: прочитаху убо писания прежних святых отец Антония и Пахомия и прочих и сие имуще яко одушевлен образ и печать в сердцы не токмо от грехов, но и от страстей очистишася.

В Саввином Тверском монастыре Iосиф познакомился через разсказы старцев с характером Саввы II, перваго игумена, котораго избрал сам основатель обители, но не игумен, Савва I, Ера—Бороздин перед отшествием на Святую Афонскую гору 49). Савва II пятьдесят лет игуменствовал в обители, Iосиф с сочувствием говорит о его строгости: онь за безчинство наказывал жезлом и непокорных сажал в затвор, свою же обиду прощал. Iосиф собрал, где только мог предания о святости старцев, уже умерших, чрез учеников их. Но главным делом его было знакомство с уставом общежития. Съэтой стороны ему более других монастырей понравилась жизнь в монастыре Кирилло-Белозерском, где еще сильна была сторона строгих старцев, отстаивавших предания препод. Кирилла против поставляемых извне игуменов и новой братии.

В монастыре основателя Макария Калязинскаго Iосиф нашел такое благочестие, что даже, по его словам, ди­вился этому благочестию и сам великий старец Митрофан Бывальцев, девять лет проживший на горе Афонской 50).

Житие , составленное неизвестным, говорит, что он не остался вполне доволен и Сергиевой обителью, где уже не было в то время общежития и введен был лаврский обычай. В этом же житии сказано, что общежительный устав соблюдался только в Кирилове и что этоть последний монастырь зело възлюбися. Далее тот же автор говорит, что ни один из монастырей не понравился Иосифу на столько, чтобы ему возможно было остаться жить в нем, и что равным образом нельзя было остаться и в Боровской обители, так как и там по смерти Пафнутия обычаи стали изменяться к худу.

По этой то причине он и решился поселиться в пустыне и «тамо общее жительство обновити». Туда сойдутся к нему те, которые более склонны к общежитию, а он, как священник, будет иметь возможность достоверно узнать на исповеди, на сколько каждому из них нравится этот образ монастырскаго устройства. Близкому по времени к автору жития его известно было, что он удалился в пустыню с намерением основать новый монастырь там, где никакое старое предание не мешало бы вести его по своей мысли и уставу.

Все жития говорят, что вскоре по возвращении в Боровскую обитель, Iосиф навсегда покинул ее и ушел на родину в пределы Волоколамские, в пустыню, в леса непроходимые.

С Iосифом отправились старцы Герасим Черный, Кассиан Босой и братья его Вассиан и Акакий и, может быть, некоторые из остальных единомысленных старцев, призванных им для тайнаго совещания перед путешествием по обителям.

Иные святые отцы, покидая монастырь, вселялись в пустыню, ища спасения души и подвигов. Пустыня была для них обетованной землей, раем, где они надеялись в дали от греха и людей победить диавола и снискать благодать Божию. Враг искушал их в одиночестве, являясь им не только в страшных неестественных образах, но и в виде зверей и гадов. Борьба со страхованиями шла своим путем, а тут начинала по немногу сходиться братия, алкавшая спасения. Не для такого созерцательнаго пустынножительства пошел в пустыню Iосиф. В пустыне ему нужно было одно—найдти удобное место для будущей обители. И с этой стороны Iосиф резко отличался от других основателей монастырей, что не мешает однако автору надгробнаго слова подводить его под общий тип отцев, возлюбивших пустыню ради созерцательнаго одиночества 51).

Известно было одно лесистое пространство, орошаемое двумя небольшими речками не вдалеке от селения Язвища, вотчины Саниных. Остановившись на местности, Iосиф, прежде чем выбрал самое место, удалил препятствия, какия могли встретиться при его вселении. В иных сказаниях о наших святых мы встречаем, что жители не приняли такого то Святаго; им не хотелось, чтобы земли их отошли к монастырю, когда таковой возникнет. Эта причина их недовольства прямо высказывается в их жизнеописаниях 52).

Iосиф начал с того, что отправился в Волокъ-Ламской, к князю Волоцкому Борису Васильевичу. Там он представился князю, как игумен Пафнутьевский и преемник Святаго основателя. Князь рад был, что в его пределах желает поселиться такой человек, который и на Москве был принять с любовью державным его братом. Князь разрешил поселиться в избранной последним местности и въдобавок дал ему в провожа­тые своего собственнаго ловчаго. В сопровождении его Iосиф дошел до того места, где ныне стоить монастырь33). Несколько высокое, боровое место, с одной стороны при-мыкает к небольшому озерку, с другой к болотистой и лесной низменности.

Вообще местность, хотя не совсем привлекательная, но видная и в тоже время самая счастливая для уединения, а мирским людям для ловли зверей 54). Iосиф и его спутники начали чистить лес и тут же стали возводить первый постройки. Сам князь со своей свитой приехал ко времени закладки церкви и в его присутствии начали деревянный первоначальный храм в честь Успения Богородицы. Князь, его бояре и отроки сами таскали бревна.

Князь Борис Васильевич, с детства, по примеру отца, любил благочестие. Он обещал прокармливать братию будущаго монастыря и даль ему работников для чистки леса, равно как и плотников для пострбения церкви и келий.

Не смотря на такое содействие со стороны князя, трудна была жизнь братии в самое первое время, когда еще за монастырем не было сел. Поспешно шли работы, а с тем вместе и обычные молитвенные подвиги и необычные подвиги по общежительному уставу. Не привыкать было к упорному всякаго рода труду. Мельницы не успели еще поставить — мололи ручными жерновами, усиленнее других молол сам игумен.

Один монах, со стороны пришедший в новый монастырь, со страхом сказал мелящему своими руками жито: «что делаешь, отче, оставь мне» и переменил его, но не мог так работать, как Iосиф. Не перемолоть мне игумена, сказал он, дивясь и подвигу, и телесной силе .

Хотя жития и говорят, что в первое время за монастырем не было сел, однако это время продолжалось не долго. В 1479 г., в самый год основавия обители, князь Борис Васильевич дал вновь основанному монастырю деревню Спировскую в той же Волоцкой своей волости 55).

Деревня была дана, по обыкновению, со всеми льготами, с освобождением от различных податей, от постоя людей и коней княжеских, от суда Волоцких наместников. Таким образом с самых первых месяцев явилась новая забота по управлению деревней, где монахъ—прикащик —должен был судить и распоряжаться. Конечно, эта дача была незначительна в сравнении с тем, чем владел монастырь Пафнутьев, чем в последствии обладал иосифовъ; но монастырь только что зачинался. Средства его стали быстро увеличиваться. Через 6 лет по основании обители, на месте деревянной возвышалась уже большая каменная церковь. В I486 году она была совершенно окончена, росписанная Дионисием и его детьми Владимиром и Феодосием и старцем Паисием, да двумя племянниками , Досифеем и Вассианом Топорковыми 56). Церковь эта, по свидетельству самого «с подписью и с иконами и с книгами и с ризами и сосуды боле тысячу рублей стала»57). О ценности этой постройки можно судить потому, что в 1496 году, когда ставили церковь в Кирилло-Белозерском монастыре, было 20 мастеров каменьщиков и стеньщиков, а издержали 250 рублей. Стоимость же рубля того времени видна из того, что большая волость Буи-город с деревнями стоила полтораста рублей; двенадцать деревень со всеми угодьями в Звенигородском уезде—-200 рублей; шесть деревень и несколько пустошей с лесом и с пожнями в Волоцком княженьи — 80 рублей; две деревни с пустошью, и с лесом, и с рыбною ловлею, в Белозерском уезде — 15 рублей. Наволок, заложенный за 12 рублей, приносил росту четыре стожья сена 58). Лучший большой церковный колокол, при дороговизне меди и новизне литейнаго дела, стоил 100 рублей; лучший коньвъседле 6 рублей; лучший конь княжеский 10. Сокол для княжей охоты стоил пол­тину, пара соколов рубль 59).

Но за церковью воздвиглась колокольня и другия постройки. Главными жертвователями было семейство князя Волоцкаго. Князь Борис Васильевич дал монастырю еще одно село — Отчищево, а жена его, дочь князя Холмскаго, Ульяна Михайловна дала село Успенское и при нем двадцать деревень. Перед смертью Борис Васильевич (1494) дал ближнее к монастырю село Покровское.

Вскоре после основания монастыря Iосиф удостоился чести быть крестным отцем втораго сына князя Бориса Васильевича, Ивана. Этот крестник , заболев на свадьбе своего старшаго брата, скончался с небольшим двадцати лет в монастыре своего крестнаго отца. Он завещал монастырю село Спасское, да к нему сорок три деревни 60). Княгиня Ульяна кроме того давала и денежные вклады, так на церковное строение она дала 50 рублей. Великая княгиня Мария прислала новому монастырю триста рублей, а сын ея, державный великий князь, полтораста.

В 1485 году поставлен был архиепископом Новгородским Геннадий. К его епархии принадлежал Волок, а с тем и вместе и новый монастырь.

Геннадий дал монастырю село Мечевское и две деревни, сельцо Чемесово в Рузе, да колокол во сто рублей. Из остальных дателей Iосиф упоминает князя Ивана Васильевича Хованскаго, Григория Собакина, князя Семена Бельскаго, Никиту Тараканова 61). Дошла до нас данная какого то Андрея Даниловича на сельцо Темниково и деревню Лучинково62). Но особенно выгодно было для монастыря когда стали постригаться «добрые люди от князей и бояр и от детей боярских и от торговых людей», говорит сам Iосиф в письме к Борису Кутузову, «и они, господине, давали много, рублев по десяти и по двадцати, а иные по тридцати, а иные руб­лев по пятидесяти, а иные по сту, а иные по двести, а только того, господине, считати, ино господине, не на одну тысячу рублев дали, а восхочешь, господине, и ты посмотри о том в сенннице нашем, да тем есмя,господине,монастырь Пречистыя состроили» и т. д. Иные жертвовали хлебом ссыпным и мукою, другие давали скот, в особенности лошадей; из вещей, преимущественно шубы.

Знатные и богатые постриженники вносили в монастырь вместе с значительными вкладами и богатую рухлядь, как то: одежду, оружие, сбруи, седла, сосуды63). Но кроме того знатные постриженники придавали монастырю особое значение. Описатели жития обращают особенное внимание на то, что в числе постриженников его монастыря были люди важные и богатые.

В одном из житий есть интересный для характеристики его и его времени разсказ о пострижении Андрея, князя Голенина, из рода Ростовских князей.

Голенин часто приходил к игумену слушать слово спасения и запала ему в душу мысль о будущей жизни, и цепенел он от ужаса, при мысли о страшном безпощадном последнем суде и о безконечной муке. Он уже вел праведную жизнь, помогал бедным, прощал обиды и милостив был к княжеской прислуге своей; но ему этого всего было мало. Раз приехал он к в монастырь со множеством слуг и с отроками в дорогих одеждах, на лучших коняхъ; при нем было множество серебряных вещей. Он как будто выехал на охоту с соколами, хотя и не было в обычае выезжать на охоту с таким великолепием. Но птицы были оставлены в покое. Князь поехал прямо в монастырь. Игумен и братия находились в главной церкви. Князь входит туда, припадает к игумену с мольбою—сменить его блистательную одежду на ту, которою облечены отец и вся братия, и тут же отдает Богородице все свое имение: серебро, золото, одежды и сосуды, весь скот свой и села — Бели, Скирманово 6І) и Момошино.

Он просить игумена постричь его не выходя из церкви. И тут же в церкви Iосиф постриг его, переменив имя Андрея на Арсения «и вместо брачных черными его облече и мних за князя именовася».

Отроки княжеские стояли вокруг церкви и, дожидая князя, веселились между собою. Никто из них, ни даже самые ближайшие из слуг не помышляли об его отречении. Но вот вышел из церкви один из братии. Он подозвал к себе всех княжеских слуг и всем им объявил свободу: пусть идет кто куда хочет, каждый пусть воспользуется тем, что ранее того получил от князя, князя же пусть не ищутъ; он не князь больше, а монах, не Андрей, а Арсений. Отрокам показалось, что стрелы пронзили сердца их, библейски выражается повествователь. Они проклинали день этот, подняли плачь и ропот. Но монахам это смятение было не подуше. Они стараются словами утешить княжьих людей, потом ведут их угощать в трапезу; но те не принимают монастырскаго угощенья. В последствии, отпущенные на волю, они разошлись; иные же, особенно любившие князя, последовали его примеру.

Новый инок отдан был в послушание и обучение Ионе, по прозванью Голове, человеку непростаго звания. Иона в мире был воспитателем и дядькой Федора и Ивана, сыновей князя Бориса Васильевича Волоцкаго. Однажды Федор во гневе, преследуя кого-то, запнулся и повредил язык, вследствие чего стал заикаться. Иона, боясь гнева своего владыки за то, что он, воспитатель, не съумел предохранить мальчика, убежал в монастырь , куда уже давно влекло его. Постриженный, он был примером смирения и трудолюбия. До старости онь находился в пекарне. Иона, как некогда Феофил Печерский, прославился даром слезливости. Он постоянно плакал и не осушалось лицо его и во время печенья хлебов. За то хлебы его исцеляли от водяной и лихорадки, и воины, отправляясь в поход, заходили в монастырь просить на благословение печенья от рук Ионы.

У этого Ионы был и другой ученик, тоже знатнаго рода. Он состоял отроком при князе Борисе Васильевиче Волоцком. Раз какъ-то князю среди веселья бросилась в глаза красота юнаго Епифания. Епифаний устрашился последствий и скрылся в монастыре , где и умер чрез шесть лет, быв в продолжении этого времени безпрекословным послушником Ионы. О нем разсказывали, что перед смертью онь видел перед собой икону Богородицы и говорил с ней. Через семь лет по смерти тело его нашли неистлевшим и через четырнадцать лет вновь нашли его тело почти целым, только левая часть носа отпала.

Из остальных значительных постриженников, жития упоминают о Дионисии трудолюбце, Ниле Полеве и Андрее Квашнине. Первый был из князей Звенигородских, работал в пекарне за двоих и кроме того на день клал по три тысячи поклонов. Нил Полев, из позднейших постриженников иосифя, был от рода князей Смоленских,— светлейший в синглите державнаго владыки Волоцкаго. От него он перешел в Рузу к князю Ивану Борисовичу, потом служил у Дмитровскаго князя Георгия Ивановича 65). Боярин Тверской Квашнин, под­визался в затворе и в монастыре имел прозванье Невежи. Еще один из знатных подвижников монастыря был инок Фатей (Фотий), замечательный перепищик книг. Он был сын знатнаго человека, уроженца Киевскаго, в мире звался Федором и служил в Путивле у последняго владетельнаго князя Путивльскаго, Богдана Глинскаго, который, ради добродетельнаго его нрава, повелел ему быть дядькой сына своего Владимира. Когда воеводы Ивана III взяли Путивль, тогда и Федор взять был в плен. Но и в плену ему было не худо: он попал к Замятнину, Юрью Ивановичу, и этот последний держал его не безчестно, видя его добронравие. На-конец пришел он в монастырь , где и принял монашество с именем Фатея, причем также отдан был в ученики и послушники великому старцу Кассиану Босому, старейшему иноку по летам, заслугам и близости к основателю 66).

Мы видели, что у этого Кассиана был в послушании другой знатный по происхождению, Иона Голова. А сему последнему были вданы в послушание, при своем поступ-лении в монастырь, князь Голениц и вельможный Епифаний. Б этом нельзя не видеть того, что обыкновенно на-зываем тактом. Однако же правило общежития и устав не нарушался ни для кого: знатные постриженники проходили чрез самыя трудныя послушания, как некогда сам Iосиф в монастыре ; они носили худыя одежды самой грубой шерстяной ткани (сукняны ризы) и кроме того отличались каждый своим особым подвигом, не только строгим исполнением одного устава.

Отмечая знатность рода некоторых подвижников, и говоря об иноках из простаго звания, жизнеописатели всегда прибавляют, что такой-то Исихей или Виссарион от простыя чади, или, в мире тяжарь бе (крестьянинъ).

Дорожа и иноками простаго звания, Iосиф принимал к себе в монастырь и рабов. До нас дошло его два послания: одно прошение молебно у некоего князя о постригшемся в черньци человеце его, другое посланie к некоему велможе возбраняющу ему раб своих пострищи в черньци. Несколько ранее этого последняго послания Iосиф писал к тому же вельможе об том же предмете грамоту, как это видно из самаго послания.

Пример Голенина и других ему подобных показывает на сколько люди, имевшие относительно хорошее положение в обществе, чувствовали еще в мире влечение к жизни монашеской и вместе с тем ощущали потребностьпитаться духовно оть трапезы божественнаго писания, получать наставление как спасти душу. В одном из жизнеописаний говорится, что многие бояре от налат княжеских, многие воеводы и честные воины приходили к слушать его беседы от Святаго писания. Раз пришел к какой-то философ, и, побеседовав с ним, сказал, что Iосиф подобен древним риторам и великому Златоусту. Многие из сановников, часто беседуя с ним, принимали слово его к сердцу и изменяли порочную жизнь на благочестивую. В одном из своих посланий Iосиф поучает мирянина, как ему следует молиться; в другом советует вельможе милостиво обходиться с рабами; в третьем беседует духовно с начитанным миряниномъ; в четвертом убеждает княгиню, вдову в несправедливости ея требований. Относясь с уважением к именитым духовным детям своим, Iосиф везде и почасту повторяет Форму господине и госпоже, бьет им челом, себя же именует грешным и худым чернецом и просить не сердиться на него. Однако эта своего рода вежливость не мешает ему быть в своих посланиях строгим обличителем, как в послании к княгине вдове и к вельможе о миловании рабов. Слог его в таких случаях не лишен иронии.

Что касается до знатных мирян, имена которых дошли до нас, то известны отношения к боярину Василию Андреевичу Челяднину 67), к другу детства его Борису Васильевичу Кутузову, к Гоюве, Третьякову 68) и наконец к одному вельможе Андрею, брату инока Епифания. Об этом Андрее в житии, писанном неизвестным, говорится в томъже месте, где и о брате его Епифании. Он предстоял (служилъ) самодержцам, Ивану Васильевичу и его наследнику. Горячо полюбив , он сделался его духовным сыном и приводил к нему детей своих, ради благословения и молитв. Живя в мире, он привык поститься и молиться, был нрава кроткаго и милосерд к несчастным. Когда он умер, Iосиф погреб его в монастыре своем. Некоторые из братии скорбели, что Андрей умер не монахом, но Iосиф, который близко знал своего духовнаго сына, утешил их, сказав, что Андрей и в мире жил по монашески. Хотя Андрей и не был монахом, но, прибавляет житие, за то дети его пошли в монастырь: одни постриглись у Сергия преподобнаго, другие в обители самого .

«Вся же тогда Волоцкая страна к доброй жизни прелагашеся», говорит неизвестный автор жития. Ио-сиф убеждал господ быть добрыми к работникам. Как обнищавший пахарь даст дань? как сокрушенный нище­тою будет кормить семью свою? разсуждает неизвестный автор жития, как бы разделяя мысли . И обогаща­лись те, которые его слушали «и мнози тяжарие стогы своя участиша и умножиша жит себе, и беваше Iосиф во всей стране той яко светило сияше». Другой автор, Савва Черный, также говорит об окрестных земледельцах: когда кто из них терял лошадь или корову — кормилицу семьи, то Iосиф покупал ему вновь таковую.

Но особенно было велико значение монастыря Иосифова для окрестных жителей, во время голода. Неурожай продолжался несколько лет, хлеб весьма поднялся в цене; четверть земская стоила 48 сребрениц. Люди ели одну пищу со скотом: листья, кору и сено; под конец же употребляли в пищу и то, чего не ест скот: толченыя глинушки и горький корень ужовник. Иные умирали от голода, другие от сильной боли в желудке. Тогда-то Iосиф отворил житницы свои, как в древности тезоименитый ему патриарх в Египте. Монастырь окружили толпы голодных крестьян и нищих. Житие, писанное Саввою, говорит, что к монастырю стеклось до семи тысяч народа, кроме малых детей, а надгробное слово Топоркова прибавляет, что ежедневно прокармливалось в монастыре по 400 и 500 человек, кроме малых детей. Многие из земледельцев, как разсказывает неизвестный, приводили голодных детей своих к стенам монастыря и там оставляли их, изнемогающих от голода. Дома родители не хотели видеть ужасную смерть детей своих. Узнав об этом, Iосиф повелел разыскивать родителей; но когда ни один из них не явился, Iосиф собрал всех детей и построил для них особый дом, где и содержал их до возраста. Наконец истощился весь хлебный запас в монастыре. Iосиф стал продавать скот и одежду, так что и монастырь оскудел. Приходит наконец к игумену келарь и говорит, что не чем кормить братию; игумен велит ему взять денег у казначея; казначей в свою очередь объявляет, что у него денег нет. Тогда Iосиф повеле заимовати денег и рукописание давати. Некоторые из братии стали роптать: им в праздничные дни уже не давали на трапезе калачей и медоваго квасу, только хлеб, рыбу, да квас житный, а в будние дни они ели и одно вариво и пили воду, Iосиф отвечал роптавшим, что они обещались терпеть всякую скорбь ради небеснаго царства, почему и не должны лишать помощи тех, которые с женами и детьми скитаются по чужим местам изъ-за куска хлеба.

Слух о том, что Iосиф прокормил столько народу, распространился, и богатые поспешили помочь монастырю. Одним из первых благодетелей монастыря в это время был преданный вельможа Андрей, брат котораго Епифаний, бежал от двора князей Волоцких и постригся . Кроме того жития указывают на одного христоюбца, который «примчал» из Пскова 30 рублей. Житие писанное Саввою, и надгробное слово препод. повествуют о помощи, какую оказал монастырю в это критическое время сам великий князь Василий Иванович. Оба эти памятника говорять, что Василий в ту пору сам приехал в обитель и узнав об оскудении монастыря, велел выдать из своих сел тысячу четвертей ржи и тысячу овса, да сто рублев денег. Братья великаго князя Юрий и Семен, по примеру брата, тоже оказали монастырю вспомоществование 69).

До нас дошло послание к князю Юрию Ивановичу о пропитании народа во время голода. В нем он просить князя установить цену на хлеб в его владениях и тем облегчить участь нищих и убогих, число которых от голода увеличилось. Послание это написано ранее голода, постигшаго землю Волоцкую. Оно касается до мер против голода в землях Дмитровскаго удела, где также находились села, принадлежащия монастырю и служить лучшим подтверждением разсказу о заботливости о бедном народе во время голода. Описанный в житии голод относится к последнему периоду жизни Ио-сифа.

Мы видели, что Iосиф хотел ввести в монастырь, им основанный, строгий устав общежития; посмотрим теперь, удалось ли ему это. Сначала, при основании монастыря и первых постройках, ему это было невозможно, как пишет он сам, в своем уставе. В последствии Iосиф мог быть разборчивым в приеме братии в свой монастырь: он был духовником их, и совесть каждаго была перед ним открыта, как говорить о нем неизвестный автор его жития. У него были под рукой испытанные Пафнутьевские подвижники, к нему шли в пострижение религиозные, проникнутые идеей спасения мужи. Знаем, что были в монастыре подвижники, что иной клал по две и по три тысячи поклонов на день, другой на голом теле под свиткою носил панцырь; а иной сидя спал. Многие зимой не носили шуб, а у обедни все бывали без шуб. Однажды была зима «вельми студена яко птицам зябнути». Они и тут, чтобы согреться, вспоминали тартар. Списателям житий особенно памятны по своим подвигам: Кассиан Босой, Иона Голова, Арсений Голенин и Арсений Невежа-Квашнин. С такими ис­кренними подвижниками легко было вести дело; за Iосифом остается уменье привлечь их к себе.

Но в каждом многолюдном монастыре, рядом с строгими подвижниками были монахи и не подвижники, такие, которых нужно было силою удерживать в пределах благочиния. Неодолевшие, по понятиям монашеским, диавола, они были подвержены искушениям всякаго рода; одним из главных были женщины. Старцы живали на монастырских мельницах, собирали оброк в монастырских де-ревнях и там легко впадали в грех. В стенах монастырских приходящия женщины вводили в соблазн монахов, но опаснее женщин были для них живущие в монастыре отроки. Пьянство поддерживалось в монастырях тем, что в стенах их держали хмельные напитки. Из обителей, где было запрещено вино, монахи ходили пить в ближния селения. Иногда даже и строгий подвижник подвергался такому искушению 70).

Игумену трудно было поддержать благочиние и пристойность и во время богослужения: монахи входили в разго­воры с мирянами, прислонялись спиною к стене. Утомленные долгим стоянием певцы и чтецы уходили из церкви, под предлогом прохладиться; в их отсутствии наступало время читать или петь, петь или читать было некому 71).

В трапезе слышались неподобныя речи и скверныя слова. В монастыре Саввы Тверскаго игумен хотел наказать брата за то, что тот сидел безчинно, высунув бороду из окна; брат же ухватил игумена обееими руками за бороду и всю ее вырвал 72). Монахи иногда потихоньку уходили из монастыря и притом брали монастырския книги и другия ценныя вещи 73). Выше мы говорили, как по смерти игуменовъ-основателей, нравственность и благочиние уже не процветали в монастырях так, как было прежде. Игумены, преемники основателя, часто сами подавали тому пример. Iосиф разсказывает, как в Кириллове монастыре преемник Христофора, ученика основателя Кирилла, изменил к худу обычаи и когда святой старец Досифей Неведомицын укорял его за это, то он безпощадно бил этого Досифея, а однажды сбросил его с трапезнаго моста (с помоста, с высокаго крыльца трапезы), так что тот долго был как мертвый 74). Преемник этого настоятеля любил в церкви во время соборнаго пения и за трапезой вести ненужные разговоры. Позднее, во время митрополита Геронтия, в Кирилловом монастыре игумен довел благочестивых старцев до того, что они все разбежались и не возвращались до тех пор, пока князь, вступившись за них и за предания св. Кирилла, не удалил игумена. В княжение Василия Дмитриевича настоятели были виною безпорядков в Симоновской обители, основанной племянником и учеником Сергия преподобнаго, где в то время уже отличался благочестием Иона, в последствии митрополит, и откуда несколько ранее вышел святой Кирилл Белозерский.

Строгий подвижник того времени, Паисий Ярославов, игумен монастыря Троицы-Сергия, оставил игуменство потому, что не мог обратить монахов на путь благочестия, на молитву и на пост. «Бяху бо тамо бояре и князи постригшейся не хотяху повинутися»75), говорить Сомйская 2-я летопись.

Разсказывая о суровых действиях настоятеля Кириллова монастыря, Iосиф в то же время ставит в пример строгости Савву, который жезлом смирял непокорство и сажал безчинных монахов в затвор. Он хвалить Савву за то, что он не оставлял и малейшаго безчинства без внимания, наблюдал, чтобы никто не опаздывал в церковь, чтобы никто с места на место в церкви не переступал. Только такою дисциплиною можно было сдержать братию в пределах иноческаго благочестия.

Если женщины не впускались в Боровской монастырь, малой строгостию обычаев котораго Iосиф был не совсем доволен, то понятно, что и во вновь построенном монастыре строжайше запрещено было такое искушение. Житие разсказывает, что он не согласился видеться с матерью своей, инокинею, которая незадолго перед смертью пришла повидать сына.

Хваля обычаи Симонова монастыря в своем сказании о святых отцех в монастырех рустех, Iосиф говорить, что там в кельях не ели и не пили; из монастыря никто не отлучался без благословения настоятеля, и отроки не жили в монастыре и монастырских зданиях.

В уставе есть глава «о робятах голоусых» («злейши бо суть жен отрочата на иноки»). В ней говорится, чтобы их не пускать в монастырь ни по каким делам.

Для вновь основаннаго им монастыря Iосиф написал отдельный наказ братии: «о недержании хмельных напитков по келиям. Кто к кому принесет в келию мед или вино горячее, или пиво, или квас медвяной, или брагу и вы бы того не имали ни у кого, ни пили, да сказали бы есте мне кто что к вам принесет, или келарю, или казначею; а кто пойдет в деревню, или в лес пити, или к кому принесут и он возьмет или учнет пити, а мне не скажет и он с монастыря будет сослан с безчестием» 76). В дополнение к этому законоположению в уставе прибавлено, что если князь или боярин вместе с кормом на братию привезет питие от него же пианство бывает, то и тогда не ввозить напитка в монастырь, а объяснить при этом знатному лицу со смирением, что оный запрещен уставом.

Подробности в описании обычаев Иосифова монастыря дошли до нас в уставе, составленном им самим, и в его же жизнеописании.

В первом мы читаем целое разсуждение о вреде монашескаго тайноядения. Никто не может ни пить, ни есть в келии. Братия сходятся у погреба пить квас, только настоятель может разрешить питие и ядение в келии, и то в праздник. За трапезой нельзя говорить ни одного празднаго слова. Если естество не принимает кушанья, монах имеет право заменить его другим подобным первому, рыбнаго нельзя подавать два раза, Iосиф разделил монахов своих на три категории: одни едят только хлебъ-соль и воду, кроме больших праздниковъ; одежду носятъ— рубище ветхое и того не имеют двух пар, на ногах носят берестовыя лапти. Монахи втораго чина едят вариво, имеют каждый по одной мантии, ряске, шубе; на ногах носят кожаныя сандалии. Третьи едят калачи, рыбное, имеют по две одежды всякаго рода. По три запрещается; впрочем третью шубу можно иметь вместо второй ряски. Все без исключения носят на теле власяницы.

Без благословения келаря нельзя взять доски, гвоздя, ни другой какой вещи; без благословения пономаря ни одной церковной вещи; без благословения уставщика ни одной буквы нельзя вписать в книги. Чины монастырские следовали в такой постепенности: келарь, казначей, большой чашник, подкеларник, большой хлебник, уставщик.

В церкви и на молитве уставом запрещалось ноги о ноги переставляти, преходити от места и осланятися спиною. Строгость обычаев поддерживали поставленные Iосифом надзиратели из опытных старцев. Они становились у дверей во время богослужения, наблюдали, чтобы монахи без особенной крайней нужды не выходили из церкви, и будили дремавших от утомления. За трапезой они сидели в средине стола и по концам, следили за точным исполнением устава, чтобы кто либо из братий не съел того, чего не доел сосед (остатки обыкновенно относились в отдельный дом, где проживали убогие); чтобы не было произнесено лишняго слова и глубокое молчание соблюдалось бы во время обычнаго за обедом чтения.

Ворота монастырския крепко затворялись на ночь. Сторожа должны были смотреть за тем, чтобы кто либо по­сторонний не заночевал в стенах обители.

Сам Iосиф строго смотрел за братиею; в глубокий вечер тайно ходил по кельям и около келий и, когда слышал беседу, которая была запрещена после вечерни, то ударял по окну, назнаменуя приход свой. Инокам строго запрещалось ходить по монастырю без клобука и «манатьи». Конюший монах, которому поручены были «дворцы служний и робячий», должен был строго смотреть, чтобы иноки туда не ходили. Казначей, надзиравший за «дворцем», где жили швецы, наблюдал над тем, чтоб и туда не заглядывали иноки. О самих швецах был наказ, чтобы они в одно определенное время являлись в монастырь, для своего дела, а по кельям бы не ходили. Прогуливаться за монастырем монахи могли только раз в неделю, в воскресный день, да и то не иначе как с настоятелем или с одним из старейшей братии. Суд над рабочими и монастырскими крестьянами совершался вне стен обители, во дворцах 77). Для общих мирских дел был назначен один день в неделю — суббота. В стенах монастырских запрещался всякаго рода торг. Строгость устава Иосифова касалась и самаго устройства келий: запрещалось иметь при келиях погреб и задния воротца; не дозволялось устроивать больших окон, чтобы монах не мог через них тайно уйти из кельи78). На дворце около кельи не дозволялось садить вишневых деревьев, яблонь, ни другой какой либо овощи.

По понятию , нечестие следовало смирять жезлом. В своем уставе он приводить в пример св. Венедикта, который бил жезлом брата, беседовавшаго во время пения. За неисполнение устава Iосиф в своих преданиях повелевает налагать на иноков запрещения (100 поклоновъ; сухо да яст два, три дня или неделю), за большие грехи отлучать их на время от причастия; при повторении преступления связывать юзами железными.

Но чего же достиг Iосифъ?

Списатель жития Савва Черный говорит, что при жизни братия так жили, что замков у келий не бывало, а когда они мыли белье свое, то так на реке и вешали, и никто не смел прикоснуться к нему. Однако же не все братия вели жизнь равно строгую, что видно из трех категорий, на который сам Iосиф в своем уставе разделяет монахов. Вероятно монахи третьей категории подняли ропот на за то, что во время общаго голода не достало на братию калачей и квасу медвянаго: точию хлеб и рыбы и квас житный.

На первый раз кажется странным, что в монастыре, где инокам не дозволялось иметь собственность, существовала плата священникам за поминальныя обедни.

«Дароти священник ни одной обедни, ни панихиды не служит» пишет сам иосйф — и далее: «а у нас идет священникам на всяком сборе по 4 деньги на человека а в простые дни по 2 деньги 79). Это недоразумение объясняется практическим характером монастыря. Монастырь владел селами, в них игумен и его прикащикъ-монах творил суд и расправу, собирал оброки и подати. И так игумену нужны были подобные прикащики. Одни управляли селами, другие жили на мельницах монастырских, третьи смотрели за скотом монастырским, за монастырскими табунами. Села и вклады деньгами и скотом монастырь получал за поминание умершихъ; следовательно требовались служилые монахи другаго рода, которые бы исполняли эти поминовения, совершая урочныя панихиды. Постройки, возводимыя в монастыре, требовали от иных монахов чисто практическаго достоинства, не говоря уже об обширном домоводстве, распоряжениях на счет съестных припасов, работы на кухне, в пекарне, в больнице.

Таким образом Иосифу невозможно было и требовать, чтобы многочисленная братия его, подобно небольшому числу подвижников, была всецело отдана созерцательной жизни. Отсюда третья категория монахов, которых он питал сытною, хорошею трапезою, награждал деньгами и при всем том направлял, сколько мог, к благочестию.

Очевидно, что при таких обстоятельствах дисциплина была необходима для сохранения благочиния и поддержания устава.

Поэтому монастырь еще не был тою строгою общиной, о которой он помышлял. Он сам говорит, что в начале ему трудно было вводить общежительство; в последствии же, конечно, он ввел его, на сколько это было возможно. Но в его же время явился другой подвижник, Нил Сорский, который ближе подошел к идеалу древней монашеской жизни и видел ее не только в отречении монаха от собственности, а и в отрешении всей общины иноков от богатства и всякой мирской заботы.

Разсказывая о деятельности в стенах монастыря, списатель жития его не забывает упомянуть о том, как он заботился о больных, покоил их, учил братию их покоить, сам иногда устроивал им постели и хорошо кормил их.

Возводя большия церковныя постройки, Iосиф особенно заботился о порядке и благолепии богослужения. Владея даром отлично читать и петь, он всегда читал и пел в церкви; грамотных обучал петь церковныя песни по граням. Ризы священническия украшал жемчугом и церковь лучшею утварью. За всенощной в монастыре, в большие праздники, не только монахам, но и мирянам раздавались свечи. Крестные ходы совершались в монастыре с особенным благолепием и кроме обычных для них повсюду дней, они бывали еще в Благовещенье, в Сретенье и в вербное Воскресенье, по Московскому обычаю80).

Одною из главных забот было приобретение книиг», нужных для богослужения и назидания.

При нем положено начало богатой библиотеки его монастыря, которая отчасти сохранилась, в последнее время разделенная на 3 части,и Лучшая, и самая богатая по числу книг, досталась на долю Московской духовной академии. Вторая часть вошла в состав Московской епархиальной библиотеки, третья, самая бедная по числу книг и содержанию, хранится до сих пор в монастыре . Несколь-ко рукописей, близких к Иосифу по времени, поступили в Императорскую публичную библиотеку.

Большая часть книг Иосифова монастыря относится ко времени митрополита Даниила, одного из главных ея вкладчиков.

Из множества книг, которыми владел Iосиф, дошли до нас очень немногия.

Сохранились писанный самим Iосифом и принадлежавшия ему книги:

1) Евангелиф, в 4-ку, с надписью: «евангелие старца » на бумаге; безовсяких украшений; заглавный буквы киноварью; в Москов. епарх. библиотеке.

2) Синодик, в 4-ку, писанный самим Iосифом «Сие поминание во обители пртыя влдчца наша бца и присно двьи Мрш в монастыри благовернаго и бла-гочестиваго князя Бориса Васильевича. Начаток бысть писати сие поминание грешным и непотребным иноком Иосифом в лето sцпз ». В той же библиотеке.

3) Богорфдичижк, писанный препод. Iосифом, в 1489 году.

4) Триодь постная с интересным подписанием: «триодь постная письмо самого отца ншего преподобнаго старца чудотворца составльшаго святую великую обитель сию, и была многа лета у Государя царя великаго кнзя Ивана Васильевича всея Русии в городской казне. И Божиим повелением и судьбами и царским повелением прислана во обитель его никому же просящу. Труды его ко многотрудному телеси его возвратишася. И многы бе книгы написал подрбныя ж и до ныне суть в монастыри его благодатию Христовою. И положити сиа книга с его книгами вместе в в коробью, а по келям (кельямъ) ея не давать держать; и на свидетельство и на память святаго». Эта рукопись доселе хранится в монастыре иосифовом.

5) Книги ветхозаветныя: 1-я и 2-я паралипоменон, Іудифь, Есфирь и пророка Іеремии; писаны полууставом, в конце XV в. (рукопись Моск. дух. ак. № 9/6, в четверку). На первом листе надпись: Иосиф — так обыкновенно Iосиф писал свое имя. На втором л. надпись: книга паралипомен Иосифова монастыря 81); и наконецъ

6)Пятокнижиф Моисеево, Волокол. монастыря, рукопись в 4-ку (ныне Моск. дух. акад., № 5/8), писанная в 1494 году, но неизвестно где, могла принадлежать Иосифу. К ней прибавлены две обширныя статьи: л. 377. Вера и противление крестившихся иоудеи в африкии и о вопрошении и о ответех и о укреплении Иакова жидовина, и л. 484. Слово святаго Козмы презв?тера на еретикы... препрение и поучение от бжественных книг, После Пятокнижия на л. 376 страница узорной полоской разделена на две половины; на верхней: изволением безначальнаго Отца.....написаны бытейския книги в лето зь Сентября в ы покончашася на память священно мученика Автонома; на нижней: аще хощеши сему уведати многогрешнаго писаря — да приложиши убо четыредесятное число сугубо и т. д. — выходит Павел Василиев.

Сохранились собственноручный сочинения : «Просветитель», «Устав», данный им монастырю его и наконец «Сборник», составленный и писанный им самим, о котором будет сказано далее. Все три рукописи в Московской епархиальной библиотеке.

Иосиф сам писал не так красиво. Один только Синодик написан им тщательно. За то в монастыре и во время рукописи писались красивым уставом, украшались золотыми и разноцветными узорами. Иныя за­главный буквы поражают изящностью рисунка — таковыя находятся в Евангелии современнаго Иосифу постриженника его, Нила Полева, 1514 г., с надписью: «писано в обители пречистые Богородицы в строение старца Нилом Полевым» (Моск. дух. акад., № 20/39). Символическия изображения четырех евавгелистов мы видим в Евангелии тетр, конца XV в. (Моск. дух. акад., № 14/17). В этом же Евангелии есть изображение какого-то преподобнаго (как кажется Симеона Столпника) в узорной рамке, в начале распределения евангельских чтений (перед 1-м числом сентября).

По изяществу калиграфии обращает на себя внимание: «Книга Даниила пророка видение, Иполита епископа, папы Римскаго толкование» (Московск. дух. акад., № 131). Первый лист украшен красивым узором из цветов, на золотом поле, с изображением на верху птицы. В конце прибавлено: «исчисление в хронологическом порядке царей Еврейских, Персидских, Римскихъ; закон Устиниана о том, что должны получать епископы по поставлении ихъ; киноварью: сие оубо епископии Русскиа земля иже подлежат митрополиту Киевьскому и всеа Русии и како иметь чиновы и престоли епископам — поименованы все 18-ть».

На последнем листе надпись: « Написана бы книга сиа в обители пречистыа владычицы наша Богородицы, честнаго и славнаго еа успениа, в оустроении преподобнаго отца нашего . Повелением пречестнеишаго господина и отца моего игумена Даниила, рукою грешнаго черньчишки Лукы малого».

Евангфлиф (Моск. дух. акад., № 24/56), по своей надписи: «Бориса Кутузова» напоминает а друге детства .

Октоих и Ирмологий (тойже библиотеки, № 66/245), имеет надпись: «ермолой — писмо владыкы Ростов-скаго Васиана ишсифова брата, а держать его на список».

Кроме изящнаго евангелия Нила Полева, сохранилось еще несколько книг ему же принадлежавших.

Кроме Нила Полева и самаго, в иосифовом монастыре, как переписчик книг, славился старец Фатей (Фотий), ученик Кассиана Босого. Об нем сохранились сведения, что он написал евангелие «в хлебне, ходя, сполна, совсем в 12 недель: таково бе тщание, а и в оное время без службы пробысть и написа евангелие в 9 недель такоже совсем сполна, прочих же книг и евангелиев и псалтырь и четиих много преписал».

Сведения эти дает нам Вассиан, ученик этаго самаго Фотия. Оба они и Вассиан и Фотий занимались составлением сборников, которые все имеют надписания: Фотиев сборник, Фотиева письма, письмо Вассиана, ученика старца Фатея, Кассианова ученика Босова; книга черньца Васияна, Фатеева ученика. В иных встречается послесловие Фатея, в другом послесловие нищего Васиянишки ученика старца Фатея, Кассианова ученика 82).

Дошел до нас сборник составленный Iосифом, и писанный им самимъ; на нем следующая надпись: «Се соборник и писмо и собрание старца и отца нашего Иосифа». Вънем въначале помещены разсказы из стар­чества, т. е. из жизни монастырей восточных. По большей части здесь дело идет об искушениях, и о различ-ных помыслах. Это курс монашества, как назван подобный сборник в описании рукописей библиотеки Моск. общества истории и древностей. Л. 2 3 — слово Ипполита о скончании мира. На листе 269 читаем: сказание о счастливых днях, когда пускать кровь, когда и в котором часу сеять, косить. Затем помещены вопросы Анастасия о раз-решении клятвы, молитвы о разрешении клятвы и разные отрывки из Иоанна лествичника и других отцев церкви. Потом следуют каноны покаянные; на л. 275: «канон Иоанну Предтече—возследование о избавлении блуда». На л. 287: Слово Емилиана новаго. В конце сборника молитва Исаака Сирина.

Из книг, дошедших до нас, следующия писаны по повелению :

Толкованиф Златоуста на послания апостола Павла с надписью: «В лето 7020 (1512), в дни государь-ства всея руския земля самодержьца, великаго князя Василия Ивановича, внука великаго князя Васи-лия Васильевича, повелением отца моего игумена

написана бысть книга сия рукою грешнаго инока Ферапонта, въобители, юже сам създаотец Iосиф, иже и глаголется иосифов монастырь на Волоце Ламьском» (рукопись Волокол. библиот. № 106, ныне Моск. дух. акад.).

Апокалипсис с надписью: (л. 140) «а сия книга написана многогрешным иноком Герасимом, по повелению отца своего ». Ко времени относится также Сборник 1487 г., содержаний сказания о черноризцах с надписью: «инока Герасима Поповки» (рукопись Волок, библ., № 221, ныне Моск. дух. акад.). Некоторыя из дошедших до нас книг были пожертвованы монастырю Волоколамскому во время игуменства .

На Апоотоде, писанном уставом в конце XV века надпись: «сии апостол принес его Крылошанин Варлаам Двинянин иосифов постриженник прозвище Поратай» (Моск. дух. акад., № 26/68).

На Псалтыре с возследованием и часословом «сея книга Александра Аврамлева сына старцу ииисифу. Спасайся, господине, о Христе, а об нас JBora моли» (Волок, библ., №61, ныне Моск. дух. акад.).

К таким же следует причислить две вышеупомянутый рукописи брата его Вассиана и евангелие «Бориса Ку­тузова».

Князь Иван Борисович Волоцкой-Рузский дал монастырю «Евангелие Сергиева письма до-брописцева, обложенное серебром да золочено», как свидетельствует об этом сам Iосиф (в письме к Борису Васильевичу Кутузову), говоря о значительных по стоимости вкладах в монастырь.

До нас дошло послание инока Герасима Поповки, к Иосифу из Новгорода на Волокъ-Ламский: инок уведомляет своего игумена, что шлет ему между прочим книгу «Сильвестр папа Римский» 83). Книга эта была редкою в то время; приобретением ея был озабочен Геннадий (посл. к ИоасаФу Ростовскому).

Судя по ссылка м и выпискам в сочинениях , у него под руками в монастыре было много книг. Иноки, бежавшие от Иосифа на Возмище, похитили с собою четырнадцать книг. Дорожа книгами, Iосиф ввел обычай поминать вкладчиков 84).

По смерти его вклады книг продолжались при Данииле и его преемниках 85).

Кроме чрезвычайных издержек (как устройство монастыря, постройки, ремонть церкви, благодеяние во время сильнаго голода) монастырь имел постоянные большие расходы, почему и должен был поддерживаться постоянным приходом денежных и натуральных средств. Самым значительным подспорьем были села и игумен был сильно озабочен приобретением их. Заботы о потребностях монастыря как нельзя лучше выражаются в следующих словах его: «Надобе церковный вещи строити, святыя иконы и святые сосуды, и книги, и ризы, и братство кормити и пойти, и одевати, и обувати, и иныя всякия нужи исполняти, и нищим и странным, и мимоходящим давати и кормити. А расходится на всякой год но полутораста рублей деньгами а иногда боле»86). В позднейшем послании, к Кутузову, он говорить: «а на монастырской, господине, обиход расходится триста рублев, опроче хлеба, на год». Выше мы видели, как выгодно было монастырю, когда в нем постригались богатые люди, и как Iосиф постриг Голенина. Практичность выражается и в следующем его поступке. Когда привезли в монастырь больнаго его крестника, князя Ивана Борисовича Волоцкаго, а бояре и отроки подняли плачь, Iосиф велел замолчать всем, всех выслал вон, оставив при себе и больном только одного старца, Кассиана Босаго. Князь успел покаяться и умер, завещав тело свое обители со вкладом села Спаскаго, в Рузском уделе. Духовная грамота этого князя дошла до насъ; она писана в предсмертные часы его, у грамоты сидел игумен Iосиф 87). Влияние на грамоту заметно. Заботливость его о монастырском хозяйстве выразилась тем, что кроме дачи монастырю «села Спаскаго с деревнями и со всем, что к нему потягло из старины», мы читаем следующее: «дать ми Осифу старцу пятьдесят рублев... да платить ми маткина долгу Осифу старцу двенадцать рублев. А что мои кобылы в Щит-никех и с жеребяты и яз те кобылы и жеребята велел дать к Пречистой Осифу да Левке по половинам» 88).

Села, как и денежные вклады и пожертвования хлебом и скотом, давались монастырю на помин души. Понятно, что поминовенье было в прямой зависимости от количества взноса и Iосиф заботился устроить правильное соразмерное плате поминовение.

Он своею рукою писал поминание для монастыря своего и озаглавил его так: «сия книги спасительный ду­шеполезны суть, в нихже написашася хотящей душам своимь спасения и помощи в страшный велик день грознаго и трепетнаго пришествия Христова». И тут же правила, когда читать «сенаник».

В годовое поминание не писали без предварительнаго соглашения. Тот, кто вписывал своих покойников в это поминанье, обязывался каждый год в известные сроки давать определенный денежный взнос или определенное количество хлеба, если он не дал монастырю в вечное владение села с деревнями. Покойников, записанных в годовое поминание поминали в дни их кончины и дни ангела ихъ; творили им память отдельным богослужением и кормом большим или малым. За села и значительные вклады деньгами переносили их имена и дни их памяти в синодик, и там на вечныя времена помечалось, что по такомъ-то быть особому поминовению и корму в такое-то число. За меньшие вклады вносились имена умерших в синодик, но поминали их в общие поминальные дни вместе со всеми. Но и тут количество имен должно было быть соразмерным плате. Iосиф писал княгине вдове, что количество имен ея родства не соразмерно взносу. Когда эта же самая княгиня дала монастырю 11 рублей да два мерина—на помин трех покойников, то Iосиф счел возможным записать их всех троих в синодик на вечныя времена, но не на условиях годоваго поминания. На таких же условиях записали в синодик ея сына князя Семена, за что она дала шубу, да пару меринов.

Такая практичность была вполне искренна: «на нищих Бог не истязует, а богатии кождо по своей силе истязан будет», пишет сам Iосиф, и далее—«хотя кто и в черньцы пострижется богатой, а не дает по своей силе, ино его не велено поминати» 89).

Изумительна деятельность ; устроив новый монастырь в широких размерах, как по числу братии, так и по великолепию возведенных построек, он был рачительным хозяином в деле управления монастырскими селами и по домоводству; был строгим и бдительным игуменом своей обители, еклесиархом, уставщиком и перепищиком книгъ; в добавок исполнял свои келейныя обязанности монаха и три раза в день действовал в церкви, совершая долгия церковныя службы, или как свя-щенник, или как крилошанин. Сверх всего этого, Iосиф был труженником в деле изучения св. книг и писателем.

Обзор писаний мы начнем с памятников, находящихся в связи с его монастырскою деятельностию и с теми отношениями его к мирянам, о которых мы уже говорили.

Уставь писанный Iосифом для устроеннаго им монастыря.

Iосиф нарисал устав устроенному им монастырю. Почувствовав приближение смерти, он передал бумаге то, что уже при жизни его вошло в обычай.

В сборниках, где помещен устав, он носить заглавие: «Духовная грамота многогрешнаго и недо-стойнаго и худаго игумена о монастырском и иноческом устроении подлинно же и пространно и по свидетельству божественных писаний» 90). В Макарьевской Минеи к этому заглавию прибавлено: «духовному настоятелю, иже по мне сущему и всем иже о Христе братиям моим от перваго даже до последняго в обители Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея успения в ней же жительствую».

Духовная грамота имеет предисловие и состоит из 14-ти глав. В предисловие автор говорит, что, пред­чувствуя близость кончины, написал он грамоту «еще жив сый изложих сиа написана, яко да и соущоу ми с вами и по моем отшествии хранити сия. Лета убо к старости приближишася и смертная чаша уготовляется, в падох убо во многыя и различныя болезни и ничто же ино в звещающе ми разве смерть и страшный суд владыки моего Христа Бога».

Глубоко восчувствованная им ответственность за души своих иноков, побудила его написать им духовную грамоту: «боюся и трепещу, слышах бо божественная писания глаголюща: истязан имать быти о всех настоятель иже под ним сущих». Таким образом устав его есть не только устав в тесном смысле, но целое поучительное сочинение на пользу инокам. Предисловие писано тоном смиреннаго инока: «молю вас, отцы мои и братия и чада возлюбленая, аз недостойный брат и раб, попецемся о душах наших».

Указывая инокам на строгую их ответственность перед судом Божиим, Iосиф приводит следующее место из Ефрема Сирина. Что может быть печальнее того, когда мы видим, что люди, жившие с женами и детьми, заботившиеся о мирском, сподобились царствия небеснаго, а те, которые оставили отца и мать, жену и детей, друзей любезньих и весь мир, и все, что в нем есть прекраснаго и сладкаго, которые жизнь провели в скорбях, боролись день и ночь с страстьми, как бы со львом и змеем, за малое небрежете, за слабость и преслушание осуждены на ряду с блудниками, мытарями и грешниками. Далее Iосиф говорит уже от себя: мы, страстные и шаянные, как избегнем страшных тех истязаний — мы-, которые живем во всякой отраде и покое, имеем все готовое пищу и питье, одежду и обувь и все то, что нам потребно, и об одной душе не хотим попечься. Мы забываем как и для чего отреклись от мира и что обещали Христу.

Если древний св. Ефрем указывает на трудность иноческаго пути в противуположность мирянам, то наш Iосиф выясняет довольство иноческаго жития: имеем все готовое — пищу и питье.

Таким образом по мысли самое обезпеченное положение монахов дает им полную возможность строго выполнять монашеския обязанности.

В 1-й главе устава («О еже како подобает попечение имети настоятелю же и всей братьи о церковном благочинии и о соборне молитве») — говорится о церковном благочинии, как надо спешить на соборную молитву, как дьявол располагает ко сну, как он вторгается в помыслы, как в пустую храмину, когда они не направлены к Богу. Но Iосиф не довольствуется одним наставлением, он подкрепляет его примерами, почерпнутыми из священных книг и эти примеры отличаются грозным, карательным характером. Святой Венедикт, говорит он, бил жезлом брата, любившаго ходить во время пения; святому виделось, что с этим монахом ходит бес в образе мурина. Другой пример Іерусалимских церковников. От них шел смрад и один святой старец сказал, что очистить их можно не иначе как огнемъ; нашли Персы и сожгли церковников.

Во 2-й главе («како подобает попечение имети о трапезном благоговеинстве») автор, запрещая бе-седу за трапезой, безцеремонно указывает на свинью, которая ест хрюкая (ибо свиния питающи кротится...) и тут же в подтверждение сказаннаго приводит разсказ из жития Нифонта Цареградскаго об ангелах, служащих за христианской трапезой. Запрещая пить и есть в келии, в особенности же в тайне от настоятеля, Iосиф предлагает братии целое разсуждение о безполезности насыщения и о вреде чревообъядения, и в угрозу тем, которые тайно в келье насыщаются, приводит в пример смерть одного монаха, котораго змей связал по рукам и по ногам, а главу вложил в уста.

Глава 3-я говорить об одежде и обуви иноков («о еже како подобает имети одежда и обуща»), 4-я и 5-я о келейном благочинии («о еже како не подобает беседовати по навечерници и не входити ис келии в келию; яко не подобает иноком исходит вне монастыря без благъсловениа»). В одну из последних включено наставление о послушании по поводу того, что монахи не могут выходить из монастыря без благословения. В назидание приводится несколько примеров из житий св. отцов Малой Азии; но сильнее всего последний пример Павла Простаго. Этот послушник, по приказанию своего старца, безпрекословно сшивал мантию, которую старец по окончании работы разрывал и вновь ему приказывал сшивать. Неделю продержал его старец на солнечном припеке, без пищи и пития. Когда наконец он возвратился, старец велел ему плести финиковыя ветви и снова расплести, потом посадил его за стол с яствами и не велел ни до чего касаться, а вслед затем выслал его в пустыню на 3 дня и дал ему сосуд с медом. Iосиф восхищается послушанием Павла.

В 6-й главе говорится о церковных службах («яко подобает попечение имети о соборных службах, в ней же кождо учинен бысть»), в 7-й о недержании хмельных напитков в монастыре («яко не подобает в обители быти питью, от него же пианство бывает»), 8-я о запрещены ходить в монастырь женщинам («яко не подобает в монастыре женскому входу быти»), 9-я о том, как вредны для монахов отроки «яко не подобает в монастыри жити отрочатом голоусым» и заповедь не пускать их в монастырь ни по каким делам, о 10-й главе ниже будет сказано подробнее. Последния четыре главы посвящены изложению обязанностей игумена и начальствующей братии. 11-я: «Яко подобает настоятелю учити же и наказывати сущих под ним». — 12-я: «Духовная грамота втораа в кратце грешнаго и худаго игумена , отцем и братиам моим, хотящим в кратце слышат о всех иже зде написанных, о монастырском и иноческом устроении». — 13-я: «О еже како подобает съборным и старейшим братиам, им же правление монастырское вручено есть, настоятелем, или несущу настоятелю, попечение имети о церковных и о мфнастырскых винах нужных случающихся к спасению душам». Это 9 преданий , в которых излагается учение о наблюдении над исполнением устава. — 14-я: «О еже како подобает съборным и старейшим братиам с настоятелем, или не сущу настоятелю давать запрещение не брегущим общежительных преданий, иже зде написанных от священных правил и от посных слов великаго Василиа и от типика Феодора Студийскаго». Это подробное наставление о эпитемьях за нарушение устава. В начале этой главы Iосиф приказывает, чтобы игумен, его преемник советывался с старейшею братиею о всех важных делах. Перед каждым собором должно быть совершено молебствие в церкви Iосиф поучает, как надо вести самое соборное дело: сперва говорить старший, т. е. игумен, потом второй по нем и так далее до самаго младшаго; нельзя перебивать речей у другаго; надо выслушивать других и со смирением выжидать своей очереди.

Глава 10-я устава имеет заглавие: «Отвещание любозазорным и сказание вкратце о святых отцех в монастырех, иже в рустей земли сущих».

Среди самой братии Иосифова монастыря в то время, как он писал устав, были люди относившиеся с неуважением ко всякому новому писанному учению вообще и к сочинениям , авторитет которых был ослабляем полемикой заволжских старцев, в особенности. Говорили между прочим, что для верующих достаточно того, что написано древними святыми отцами и что теперь надо учить словом, а не писанием. В ответ на это и составлена Iосифом 10-я глава устава, состоящая из трех частей: собственно отвещания, сказания о св. отцах монастырей русских и наставления инокам, удалившимся от пути благочестия.

Отвещание начинается тем, что Iосиф свидетельствуется Христом, что пишет не для славы и признается, что его писание грубо.

Отвечая тем, кто «презорлив, велехвален, высокошияв, величав, укоряя благое и любя зазоры», он доказывает словами древних церковных писателей, Иоанна Златоуста, Иоанна Лествичника, Никона Черногорца и других, что настоятелю и пастырю следует не только словом, но и писанием поучать братию.

В ответ на возражение, что св. отцы Русской земли учили преданием, а не писанием, Iосиф предлагает сказание о св. отцах Русской земли. Между тем в этом последнем нет указаний на то, что русские св. отцы излагали письменно свои наставления инокам. Таким образом «отвещание» не имеет прямой связи с «сказанием». Полагаю, что последнее было писано Iосифом прежде перваго и в ответ на возникшие в первых годах XVI столетия укоры русскому монашеству.

Разсмотрим теперь самое сказание. По самому началу его видно, что оно писано как бы отдельно от «отвещания». После краткаго вступления с похвалою святым отцам Русской земли, Iосиф приглашает тех, кто желает узнать о них, прочесть то, что он сам прочел в Патерике Печерском. От печерских отцов он переходит к препод. Сергию и, как на источник своих сведений, указывает только на разсказы об нем неложных свидетелей. Стало быть житие Сергия, уже написанное в это время, было неизвестно Иосифу.

Предание так и остается источником разсказа до конца статьи. Оно оставляется иногда в стороне, и именно тогда, когда Iосиф был очевидцем того, о чем повествует. Все сказание можно разделить по содержанию на следующия части.

Предисловие — краткое, о том, что в нашей земле прославились святые отцы, как Антоний и Феодосий Печерские, Диониисий, Аврамий, Павел и ученики их.

1-я часть — сведения о монастыре Печерском. Автор указывает на Антония и Феодосия, на то, что в монастыре этом в одно время было тридцать чудотворцев, обращает внимание на то, что ворота монастыря без позволения настоятеля никогда не отворялись: «яко ни самому тому державному и христолюбивому великому князю Изяславу, сыну Ярославову, внуку блаженному и пресловущему Владимиру, не давати вход кроме благословения настоятелева».

2-я посвящена воспоминанию о Сергие преподобном, где между прочим, по случаю скудости его обители, сказано: «Во обители преподобнаго Сергия и самыя книги не на хартиях писаху, но на берестех».

3-я о Кирилле Белозерском, причем называет по именам учеников его: Досифея Неведомицьша, Симона Кармоказова, Михаилу Тропарева, Иринарха Сухаго, Феогноста Обобурфва, Феодота Проскурника, Илию Чанея и Игнатия Бурмаку; за тем говорить о борьбе святых старцев Кирилловской обители с ея игуменами.

4-я. Сведения о благочеетии в Симоновфм монастыре, собранныя от старца Спиридона, бывшаго игумена Троицкаго. Здесь упомянуты: строитель Варфоломей, старцы Иван Златый, иконник, и Иона, в последствии митрополит — все современники великаго князя Василия Дмитриевича.

5-я. О монастыре Саввы Тверскаго; характер управления строгаго игумена Саввы. Варсонофий Неумой, его на­читанность; упоминаются Савва Ёра—Бороздин, митрополит Фотий. Савва является во сне одному игумену.

6-я. О Савватиевой пустыне (в 15-ти вер. от Твери) и о Евфросине. Разсказ об исцелении великой княжны Марьи Борисовны Тверской, обрученной невесты великаго князя Ивана Васильевича.

7-я. Сведения об Андрониковой обители, построенной Алексием митрополитом. Андроник, ученик Сергия, и ученики его Савва и Александр «и чудни они и пресловутии иконописцы Даниил и ученик его Андрей» (Рублевъ?) Сведения о подвигах этих иконописцев. Несколько слов о благочестии Чудовской обители, по словам Спиридона.

8-я. Сведения о монастыре Макария Калязинскаго. Отзыв о нем великаго старца Митрофана Бывалцева, проведшаго девять леть на горе Афонской.

9-я. Слова о подвигах его учителя Боровскаго. Упоминается старец Никита, отец его духовный. Прозорливость и справедливость его. Говоря о достоинствах , иосвф прибавляет, что этот святой муж был «воистину далече от человек нынешнягф века». И только это одно выражение связывает с сказанием третью часть разбираемаго вами памятника— наставление слабым инокам. «Сказание» оканчивается следующими словами: «многих же и иных видехом и о инех же слышахом, иже бяху святи и честни, иночески живуще во всех монастырех русския земля». Наставление начинается сетованием о немощных иноках нынешняго века, которые оставили добродетель. Автор при этом оговаривается, что имеет в виду только себя и своих подначальных. После того следует довольно длинное поученье инокам, каких грехов они должны избегать и к каким добродетелям стремиться. Первая и последняя части 10-й главы были написаны одновременно, когда составлялась 10-я глава, в которую Iосиф пожелал включить свое, полное драгоценных сведений о святости своих соотечественников, сказание о св. отцах Русской земли.

Теперь обратимся к разбору посланий , которым здесь место.

Послания о соблюдении монастырских правил.

От , как от наставника монахов, остались два памятника: первый из них «послание некоему о Христе брату, еже сохранити сия заповеди царствия ради небеснаго» 91); второй «приказ старцам о недержании хмельных напитков в монастырских двориках (дворцахъ)» 92); о нем сказано выше 93).

В первом Iосиф передает старцу, без всяких отступлений и поучительных примеров, правила послушания как надо вести себя монаху. Правила эти те же самыя, которыя предписывает и устав. Но тут есть некоторыя ускользнувшия из устава подробности, обрисовывающия монашеский быт, как то: наставление о том, как надо поступать с книгою: «А из церкви и из трапезы книги не имати без благословения Пономарева, а увидит что в книзе погрешение, ино не переписати, ни вырезати, сказати настоятелю, и с иныя книги исправити, а не по своему домышлению». Наставление, как надо держать себя в трапезе; после трапезы «не оставаться в трапезе, за последнюю трапезу ести не ходити и в щогнушю (баню) не лазати, ниже пити в щогнуши». Как держать себя вне келии и церкви: «По навечерници же на монастыри не стояти ни в иную келью ити, — в деревню не ходити некотораго для дела, ни пити, ни пищи от них (жителей деревни) примати; без манатьи по монастырю не ходити». И наконец, как держать себя в келии: «Без себя нетопити кельи; святыя иконы, и книги и вещи и сребре-ницы и платия по совету с настоятелем держати».

Наставления заключаются советом, как поступать, когда до слуха монаха дойдет, что кто нибудь из братии намеревается нарушить обычай или действительно его нарушил: «Не осудити, не обличити, но со смирением настоятелю повестити на едине, в той день, или на мефимоне».

Послание это писано, без всякаго сомнения, ранее духовной грамоты (устава), в противном случае Iосиф указал бы непременно на нее, где подробно и наставительно изложены обязанности монаха.В начале этого же послания Iосиф молить инока, своего духовнаго брата — принять «словеса от братолю-биваго сердца реченная», в конце он снимает с себя ответственность, если брат его духовный не исполнит советов: «Аще не восхощеши сих содержати, аз не повинен есмь пред владыкою Христом, но сам о себе слово дам на страшном судищи Христове».

Инок, к которому обращено это послание, по имени нам неизвестен. Из самаго послания видно, что он был человек книжный, ибо мог согрешить, исправляя книги своим домышлениемъ; что он был человек до­статочный, ибо мог иметь в кельи у себя много серебра, книг и платья. Не простаго монаха, да к тому же книжнаго, легче было привести к исполнению монастырскаго устава кротким увещательным посланием, относясь к нему с доверием.

Послание это Iосиф писал к иноку не своей обители и по этому случаю давал некоторыя наставления и мона­стырю тому, где жил инок. При таком обстоятельстве понятным становится как то, что Iосиф поучает письмом, а не словом, так и то, что он снимает с себя ответственность в грехах инока, между тем как, по понятиям его, настоятель отвечал за братию, и по употреблении некоторых строгих мер должен был изго­нять непокорнаго из монастыря.

Послание к четырем духовным лицам о разстриигшемся чернеце 94).

Бежал из монастыря Иосифова новопостриженный инок. Iосиф преследует его и отца его, принявшаго в дом беглеца, церковным отлучением, и по этому поводу пишет послание к четырем духовным лицам.

Каждое из них вероятно получило отдельный экземпляр этого послания на свое имя. В рукописи оно озаглавлено: «память игумена Иосифа господину архимандриту Макарью, да протопопу Ивану, да игумену Троиц­кому Иоакиму, да игумену Такиманскому Иоакиму же». Оно начинается тем безъискуственным обыденным языком, каким отличаются послания , когда входит в них живой разсказ. «Приехал к нам сея зимы Неровнаго сын, да бил челом мне да и братии, чтобы мы его постригли в черньцы, а бил челом со многим смиреньем и слезами, занеже, господине, написано в божественных правилах, что сына от отца постричи; и он, господине, пожив у нас немного, да побежал, а ныне живет у Неровнаго во дворе в бельцех».

Тут Iосиф ссылается на Никифора, патриарха Цареградскаго, который подобных людей велел проклинать на том основании, что иночество есть второе крещение.

«У меня», продолжает Iосиф, «в монастыре был Неровный, но я его не пустил в трапезу, потому что с та­кими есть и пить недостоит: он одного сьина разстриг, другому возбраняет в церковь ходить», Iосиф просит, чтобы ни самого Неровнаго, ни сына его не пускали в церковь и чтобы поп к ним на дом не ходилъ; и в след за тем, для большаго убеждения, пересказывает 7-е правило Халкидонская собора, прибавляя от себя, что видел сам (во истину глаголю) как три брата, покинувшие монастырь, окончили жизнь горькою и злою смертию. Послание оканчивается длинными цитатами из Василия Великаго на евангельский текст: «горе имъже соблазн приходит», и из Никона Черногорца, особенно часто приводимаго Иосифом.

Послание это писано, как можно с достоверностию полагать, к главным духовным лицам гор. Волоколамска: Возмицкому архимандриту, двум игуменам монастырей в самом городе и градскому же протопопу.

Надо думать, что это послание писано ранее борьбы Иосифа с ересью. В противном случае поступок Неровнаго вызвал бы обвинение в ереси: не пускает одного сына в церковь, другаго взял из монастыря.

Послания к мирянам о эпитемиях 95).

Существуют четыре послания к, духовным детям — мирянам о епитимиях. В рукописи имеют оне заглавие: «Послания о епитимиях к некоим вельможам в мире живущим, детем его духовным».

В этих посланиях Iосиф главным образом говорит, об обрядовом служении Богу: постах, поклонах и проч.; предписывая, в какой день что есть и когда по скольку поклонов класть. Здесь поражает строгость требований . В одном из пояснений он налагает такого рода епитимию на своего духовнаго сына: три дня в неделю есть сухо: хлеб или колач, пить воду и квас, одно вариво без масла, а по нужде два, класть по 300, 200 и по сту поклонов в день; не велит три года причащаться, касаться святыни, подходить к переносу, целовать иконы; дозволяет святою водою кропиться , но не вкушать ея, есть просфоры не вынутыя; в Великой четверг и на Велик день причащаться святой воды Богоявленской.

Это послание замечательно и потому, что показывает, как Iосиф склонял духовных детей своих — мирян, к принятию монашества. Наложив в послании строгую эпитимью на духовнаго сына, он несколько умиляет его тем облегчением, которое делает ему ради Великаго четверга и Великаго дня и тут же переходит к увещанию постричься в монахи: «Если же восхощеши вскоре прияти всем грехом прощение и ты облецыся в Святый ангельский образ» ...

После новых распределений, когда в какия недели и дни разрешать на рыбу, сыр, когда не пить пива, меду и вина, Iосиф вновь начинает располагать своего духовнаго сына к монашеству: «тогда, пишет он (т. е. по пострижении), от запрещения (т. е. от эпитимии) свободишися и грехов отпущение получиши» и далее: «тогда убо радостию радуйся и веселием веселися, яко избра тя Господь Бог и разлучи от мирския жизни и постави тя, яко пред лицем своим» и т. д.

Послание это писано Iосифом в ответ на грамоту этого духовнаго сына его; оно начинается так: «что ми еси, господине, прислал свою грамоту, а велел ми еси к себе отписати как поститися, как молитися, как милостыни творити, да как которой святыни коснутися в мире живущим». Определить время этого послания за неимением данных невозможно. Кажется, что подобный отношения к знатным мирянам не могли явиться у вскоре по основании монастыря.

Послание кь вельможе о чернеце, рабе его.

Раб одного вельможи поступил в монастырь . Господин потребовал его к себе, не взирая на то, что его человек был уже пострижен. Iосиф послал ему грамоту с своим слугою, но онь прочтя ее резко отозвался об иосифе и не отвечал ему ничего. Тогда Iосиф написал ему другую грамоту96). Первая грамота тоже дошла до нас. Она содержит в себе краткое смиренное моление (этим последним словом она и озаглавлена в рукописи) 97) не брать из монастыря человека и тем принести Богу жертву.

Вторую грамоту Iосиф начинает тем же смиренным тоном: «Господину нашему о Христе возлюбленному грешныи чернец Iосиф, нищий твой, господине, челом бию, надеяся господине на твое жалование, а ты, господине, Бога ради не зазри на мою худость». Потом укоряет вельможу за то, что он сказал резкое слово, прочтя грамоту : «ино, господине; не пристоит твоему благородию тако творити», Iосиф распространяется об обязанностях господ к рабам своим: они должны любить и беречь их, как детей своихъ; учить их остерегаться смертных грехов, а самим не забывать, что мы все плоть едина, все одним крещением крещены и все равно искуплены кровию Христовою. Поставив на вид вельможе незначительность его власти, по причине краткости этой жизни и полнаго равенства господ и рабов их на страшном суде, Iосиф указывает на ответственность господина за души рабов и советует прежде всего пещись о их чистоте душевной. Когда отроку исполнится пятнадцать лет, надо господину испытывать его, хочет ли постричься; если хочет, то отпустить в монастырь, если же нет, то отрока женить, а девицу выдать замуж. Но тут Iосиф сознается, что требует исключительнаго: «а в нашей, господине, земли того обычая погрехом несть» 98). Иначе поступить невозможно без греха, потому что по понятию «в мире живучи человеку младу мощно ли покаятися и престати, навыкшу ему, скверная и гнусная деяти?»

Затем Iосиф в виде наставления, советует всякому боголюбивому человеку, давать Богу десятину не только от имения, но и от чада и от рабов. Эта жертва приносится Богу в том случае, когда кто либо из них захочет работать Богу. И если тот, кто дает Богу богатство тленное, получить за это награду, то тем более вознагражден будет тот, кто приносить в дар душу безсмертную «ея же недостоин весь мир».

Это последнее выражение о душе, часто встречается в писаниях ; мысль заключенная в нем, руководила. Многия из его действий объясняются понятием его о душе и загробном мире с одной стороны и о видимом творении Божием с другой. Под конец Iосиф предполагает в вельможе помысл такого рода: будет ли принесена господином жертва Богу в том случае, если постригшийся раб не будет жить, как должно чернецу, и не спасется? И в след за тем осуждает этот помысл, могущий привести к греховной мысли: что никому не надо креститься на том основании, что не все крещеные спасаются. В опровержение такой искусительной мысли, Iосиф приводит в пример самого Спасителя, от котораго отбегали ученики и в числе 12-ти им избранных, был Іуда; за тем приводит в пример неверных учеников Павла апостола и здесь удивляет своею начитанностию, называя их поимянно; от них переходить к нечестивым ученикам св. Саввы Освященнаго. Из примеров отступничества он выводить такое положение: кто хулит монашество за то, что не все из монахов спасаются — хулит самого Христа, потому что не все из учеников Его спаслись.

Объяснив иночество как второе крещение, Iосиф приводит те же слова Никифора патриарха, какия приводил в послании к четырем духовным лицам, — а именно: чернеца, оставившаго иноческой образ, подобает проклинать, как еретика и отступника. Послание оканчивается таким противуположением: «яко же Господь наш Іисус Христос хотя всякаго человека спасти, второе крещение (т. е. иночество) подает на очищение грехов, так и враг наш диавол, хотя всякаго человека погубити влагает в сердце человеком злая и сопротивная, неведящим божественнаго писания.

Таким заключением осторожный Iосиф дает самому читателю возможность догадаться, кого искушает диавол и кто остается в сем случае невеждою в божественном писании. Зная нетерпимость того, к кому пишет, Iосиф на этот раз отступает от обычной ему формы прямаго, неоколичнаго обличения.

Послание это, по всей вероятности, было писано в первый период борьбы с ересью (около 1490 г.). Это можно заключить из того, что Iосиф предполагает в вельможе вольнодумныя мнения о пользе иночества; на такое же вольнодумство нападает он и точно таким же образом говорить об иночестве в одинадцатом слове «Просветителя».

Послание к велъможе о миловании рабовъ99).

Поводом к посланию к вельможе, о миловании рабов, был дошедший до Иосифа слух о том, что вельмо­жа дурно содержал своих рабов и сирот домашних, и в тесноте и скудости, что «они гладом тают и наго­тою стражют». В конце послания Iосиф говорить, что онь пишет не только по слуху, но и сам видел их страдания. Этот вельможа не был его духовным сыном и Iосиф признается, что ему не совсем ловко писать об этом: «не лепо ми, господине, тебе писати о сих, самому ми сущу грешну, и тебе посылати наказание к ползе, и учительский сан восхищати, не имея ума, не размысла очищена»...

Подобно тому, как в послании о чернеце рабе, он указывает и здесь на равенство всех перед Богом и при этом ссылается на божественное писание. Но там, говоря об обязанности быть милостиву к рабам, он угрожает за неисполнение ея мукою вечною: «сицевыи властелины имут мучимы быти в веки и преданы имут быти в муку вечную». Здесь же Iосиф предлагает эту угрозу в вежливой Форме: «и ты, господине, Бога ради побреги себя, понеже, господине, и малое небрежете великим бедам ходатайственно бываетъ; кольми паче боятися подобает страшнаго судища» ...

После такой угрозы, Iосиф указывает вельможе милость Божию в том, что его великий князь пожаловал: «ино и тебе, господине подобает своя клевреты жаловати».

Предполагая имеющую совершиться перемену в обращении с рабами, Iосиф обещает вельможе и в загробной жизни сладкий глас Господень: «Приидите благословении отца моего, наследуйте уготованное вам царствие небесное».

Послание оканчивается в смиренном тоне, скорее просителя, чем наставника, Iосиф просить прощения за то, что сожаленье о вельможе и любовь к нему о Христе принудили пишущаго быть «дерзким и безстыдным». Страдания рабов не на столько возбуждали сожаление , как ответственность перед Богом за дурное с ними обращение. По понятиям оно и выходит так: рабы претерпевали временное страдание; господину же грозила опасность погубить душу «ея же весь мир не стоит».

Послание наставительное к благоверному князю 100).

Один из братьев великаго князя Василия Ивановича просил у письменнаго поучения, ради душевной пользы. Iосиф в смирении своем не дерзал писать к такому лицу. Но когда князь прислал ему грамоту о том же, то он уже не дерзнул ослушаться веления и в ответ написал ему послание, которое озаглавлено в рукописи так: «послание преподобнаго старца благоверному имярек».

Если в письме к вельможе Iосиф вменяет себе в дерзновение, что осмелился писать наставление, то тут он уже и не предполагает возможности такой дерзости и пишет потому, что не смеет ослушаться повеления:

«И аз тебе преслушати не смел и твоего веления, дерзнух написати нечто мало от божественных писаний, иже и ты сам веси паче всех своим царским остроумием». В этом последнем выражении искренность уступила место вежливости, которую можно отчасти оправдать и тем, что Иосифу была известна начитанность того, к кому он писал.

Это послание можно разделить на две части; в первой Iосиф поучает князя от Святаго писания быть милостивым, заботливым о народе и верным Богодарованному царю; во второй он разсуждает об обязанности князя к самому себе — о чистоте телесной.

В той и другой части Iосиф пересказывает слова св. Иоанна Златоуста. Речь его проста, вразумительна и снабжена историческими примерами из священной библейской истории. Повествование о вреде блуда переходит в указания средств, как от него избавиться: избегать вреднаго общества и искать Святаго мужа — наставника и руководителя в жизни. Послание это оканчивается, как поучение, а не как письмо — прославлением имени Божия. К кому же писано это послание? Кто были в семействе царском, т. е. великокняжеском, благоверные князья? Одно можно сказать с достоверностью, что князь был не женат и что он не сын великаго князя; (позднее на том основании, что говорится об обязанностях к царю, т. е. великому князю, и брату).

Послание это не могло быть писано иначе, как к одному из братьев великаго князя, стало быть не ранее 1505 года. Из них не был женат Юрий Иванович и сношения существовали между им и Iосифом. Князь этот искал в последствии, во время ссоры с братом своим, заступничества у Иосифа.

Посланиее к Дмитровскому князю о принятии мер во время голода 101).

Выше было сказано, что Iосиф писал послание к князю Юрию Ивановичу в Дмитровской удел его, о пропитании народа во время голода.

Если в последнем, только что разсмотренном нами памятнике, робко и со смирением начинает Iосиф свое поучение, то в этом послании к князю Юрию он смело и прямо пишет о деле, при чем объясняеть князю его обязанности. Он приводить в пример некоторых царей греческих, начиная от равноапостольнаго Константина, которые все пеклись о пропитании народа в голодное время : раздавали жито неимущим, уставляли цену. В конце Iосиф указываеть князю на брата его, великаго князя Василия Ивановича, и говорить, что только один князь может помочь беде и оживить бедных людей тем, что уставить цену на хлеб. Послание это отличается краткостию. В нем Iосиф обходится без извинений, не предполагаеть в князе особеннаго царскаго остроумия и скорее учить его, чем просить. Оно относится к 1512 году 102), ко времени, когда Iосиф был в силе, после многократных и письменных, и личных сношений его с великим князем Московским.

Послание ко княгине вдове 103).

Вдова князя Андрея Федоровича Голенина, княгиня Марья Ивановна 104) прислала в монастырь 11 рублей и пару коней, прося вписать в синодик отца своего князя Ивана, сына своего Ивана и еще какого-то князя Афанасия. Требование ея было исполнено. По смерти сына своего Семена, она прислала в монастырь шубу и пару коней, причем велела вписать его в синодик на вечное поминовение. Потом прислала она вклад по муже своем и в последствии, время от времени, присылала дары в монастырь и заказывала по своим покойникам панихиды. Покойники ея поминались в известные поминальные дни с другими покойниками сообща, так как она не внесла особаго вклада и не условилась с монастырем об особом поминовении. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как княгиня прислала в монастырь свой первый дар, как вдруг она вошла в обиду, за чем ея покойников не поминают отдельно от других и не служат по ним отдельных панихид. Она послала в монастырь с требованием особаго поминовения, но ей отвечали, что за особое поминовение вносится особая сумма денег, а именно: за семь лет 20 рублей. Получив такой ответ, княгиня пришла в негодование и написала Иосифу грамоту, в которой высказывала свое неудовольствие и тут же перечисляла все дары, внесенные ею в монастырь в течении 15-ти лет и насчитала их на семьдесять рублей.

На это-то письмо, полное укоров, Iосиф и отвечал ей. Послание его начинается объяснением религиознаго обычая поминать умерших с текстами из Іеремии пророка и Афанасия Великаго. Оно отличается искренним, простодушным тоном. Iосиф доказывает княгине несправедливость ея требований и объясняет ей обычай поминальной ряды.

Хотя онь и смягчает письмо свое в самом конце: «да чтобы еси, госпоже, о том не бранилася», однако же и самый конец письма довольно прост в сравнении с тем тоном, какой принимает Iосиф с вельможей в послании «о миловании рабов». Понятно, что отношение к княгине было не ново Иосифу: она была некоторым образом «свой человек».

Время этаго послания можно приблизительно определигь тем, что князь Иван Борисовичь Волоцкий уже умер. Посмертный вклад его, о котором говорится в послании относится к 1503 году.

В сборнике, где встречается это послание, оно не верно озаглавлено: «послание к некоей княгине, вдове, дав­шей на сорокоуст и пороптавшей».

Дело не в сорокоусте, а в годовом поминании. Княгиня не жалеет о том, что уже дала на помин души своих покойниковъ; она только высчитывает свои вклады и требует такого поминовения, на какое, по монастырскому обычаю, она не имеет права.

Другия послания относятся ко времени борьбы его с ересью. Мы разберем их там, где будем говорить об нем не как об игумене и духовном наставнике, но как о государственном деятеле.

Роспись (писанная для велъможъ) по какими дням держать какой пост 105).

Статья под названием: «о вельможах Волоцкаго» заключает роспись дням постным, когда как по­ститься. Что действительно это росписание было писано не для простолюдинов, видно из того, что Iосиф при конце говорит о милостыни и тут же прибавляет: «наперед удоволи своих (людей) чтобы з голоду и с наготы не плакали а от лихих дел (ихъ) уимати».

Наставление инокам о не покидании обители—места их пострижения 106), препод, игумена о еже не исходити мнихом без благословения из обители, в ней же постригохомся ни каможе.
Пример старца, который пятьдесят лет не выходил из монастыря и «чернечествовал добре». По выходе из обители он разразился о камень и хоронившим его братиям был глас, чтобы они не считали его за брата, «но ужем за нозе повергше в верзите в ров». Это находится в связи с сказанием о иноках Исихие и Арсении Квашнине (в житиях ), которых постиг гнев Божий за оставление иосифовой обители.

ИОСИФ ВЪ БОРЬБЕ С ЕРЕСЬЮ.

Иосифов монастырь зачался в самые тяжелые для Новгорода годы. Это было, как мы видели выше, в 1479 (6987) году, в июне, в период между третьим и четвертым походом Ивана III на Новгород, вскоре по низложении Борецких и уничтожены Веча.

Последний из владык, избранных самими Новгородцами, Феофил принимал в том году участие в попытке Новгородцев возстановить свои древния права. В это смутное время Iосиф получил от него благословение на устройство монастыря и постройку в нем церкви, так как в то время иерархическая власть архиепископа еще простиралась на бывшия Новгородския владения в уделе князя Бориса Васильевича Волоцкаго 107).

В августе освятил Iосиф первую деревянную церковь в честь Успения Божией Матери.

В октябре, когда настал 6988 год, Иван III предпринял свой последний поход на Новгород, а в январе (1480) Феофил был отвезен в Москву, где и принужден был дать отреченную грамоту. В Феврале того же года покровитель , князь Борис Васильевичу идя войной на великаго князя Московскаго, выступил из Во­локоламска с княгинею и со всем своим домом, с множеством ратных людей в Угличь, для соединения с братом своим Андреем Углицким. В Москве были заняты ссорой великаго князя с братьями, потом (в июле) пронесся слух о нашествии Ахмата, а Новгород все еще оставался без иерарха. В декабре 1480 Борис Васильевич возвратился домой с удачей: примирившийся с ним Иван Васильевич придал ему села, принадлежавшая дяде их по матери, Василию Ярославичу Серпуховскому. Тогда и монастырь иосифов получил село Отчищево от Бориса Васильевича. С увеличением средств должна была сказаться зависимость монастыря от архиепископа, его бояр и десятинников. В октябре 1483 года заложил Iосиф каменную церковь в монастыре своем и только за месяц до этого, отмеченнаго в житиях события, поставлен был в Москве преемник Феофилу.

По Новгородскому обычаю в Москве метали жребий, кому из троих предназначенных быть архиепископом Великаго Новагорода. Жребий пал на старца Троице-Сергиевой обители Сергия, который прежде того был протопопом Успенскаго собора в Москве. Но этот первый из присланных в Новгород владык был не совсем благосклонно принят Новгородцами. Менее чем через год (в июне 1484) Сергий, разстроенный физически и нравственно, оставил архиепископство. Потрясенному Новгороду нужен был на первый раз в архиепископы человек стойкий и деятельный. При избрании Сергия одним из предназначавшихся в архиепископы был Чудовский архимандрит Геннадий, но жребий тогда не пал на него; теперь он был назначен без жребия (12-го декабря 1484 г.).

Ничего неизвестно нам о происхождении Геннадия, кроме его прозвания — Гонзов 108).

Между Iосифом и Геннадием была связь чрез Кутузовых, помещиков и вотчинников Волоколамских. Когда митрополит Геронтий посадил Геннадия, еще архимандрита, в ледник за самовольное разрешение пищи, накануне Богоявления, защитниками последняго являются Борис Васильевич Кутузов и двоюродный брать его Юрий Шестак. Некоторые из Кутузовых служили у Геннадия в боярах (братья Бориса Васильевича, Константин и Михайло (Клеомпа) Васильевичи Кутузовы) 109). Село Чемесово, в Рузе, о котором сказано было выше, могло быть собственностью Геннадия, который отдал его монастырю. Поэтому назначение Геннадия было в высшей степени благоприятно для . Перечисляя крупные вклады в монастырь свой, Iосиф в числе первых благодетелей, упоминает Геннадия «исчести не мочно его жалованья». .. 110)..

Жития свидетельствуют, что Геннадий сделал его начальником, в роде благочиннаго, над окружными монастырями. «Геннадие, сказано в одном из них любяше и зело и часто к нему посылаше и не близ его сущу, яко от пятисот поприщь отстоящу, обаче его епископиа сущи» 111). Но не одне дружественныя отношения связывали Геннадия и : они оба вскоре сделались главными деятелями в борьбе с еретиками.

Прежде чем начнем говорить об этом последнем деле, остановимся еще несколько на Геннадии. В летописи в первый раз говорится о нем, как об архимандрите Чудовскаго монастыря, по поводу спора о хождении по солонь.

В этом споре, любопытном для характеристики времени и самих споривших, Геннадий говорил против митрополита Геронтия и был за одно с знаменитым Вассианом Рыло. «Митрополит свидетельство приводя, егда престол диакон кадит в олтаре на правую руку ходит с кадиломъ; а они свидетельства ни коего не приношаху, но глаголаху: солнце праведное Христос на ада наступи и смерть связа и души свободи, и того ради, рече, исходят на Пасху, тоже прообразуюсь на утрении» 112). Таким образом мнение Геннадия и Вассиана как будто было осмыслено, тогда как митрополит Геронтий основывался только на свидетельстве внешнем. Мнение о том, что надо ходить по солнцу было возбуждено некоторыми посетившими Афонскую гору, и было признано Геронтием как опасная новизна. — Этот спор происходил летом 1479 года при освящений только что отделаннаго Аристотелем Фиоравенти Успенскаго собора. С небольшим через два года, в октябре 1481 г., спор этот был возобновлен а Митрополит не хотел уступить, оставил посох в церкви и уехал на Симоново с мыслию снять сан свой, если князь великий «не добиет челом». Летопись передачу сведения об этом споре начинает такими словами: «того же лета бысть распря митрополиту с великим князем... Но вси священники, и книжники, и иноки, и миряне по митрополите глаголаху, продолжает летописец, а по великом князе мало их, един владыка Ростовской князь Асаф, да архимандрит Чюдовской Генадей». Таким образом на стороне Геронтия было большинство; на стороне великаго князя преемник Вассиана Рыло, Иоасаф Оболенский и тот же Геннадий.

Но князь великий помирился с митрополитом, ездил к нему на Симонове, упрашивал возвратиться на престол, обещал слушаться его и не противоречить ему «в хождении, яко же велит, как было в старину». Митрополит же, возвратившись в Москву, нашел случай отомстить Геннадию. Геннадий разрешил в сочельник Крещенский в своем монастыре пить и есть до Богоявленской воды, по той причине, что день этот пришелся в воскресенье. Сам летописец говорит, что Геннадий не по-ступил против устава, так как в уставе указано есть в таком случае по ломтю хлеба и пить по чаше вина, но не сказано когда: перед вечернею, или после Богоявленской воды. Митрополит послал взять Геннадия под стражу , но тот убежал к сильному стороннику своему великому князю. Митрополит сам пошел к великому князю и много говорил на Геннадия. Он обвинял его, во первых, за то, что Геннадий поступил самовластно—разрешил на пищу, не спросясь у митрополита; во вторых, за то, что он обезчестил святую воду, которая дается оглашенным, вместо причастия, а верным только в день Богоявления на тощак, прежде антидора. Против таких доводов нечего было сказать, и великий князь выдал Геннадия митрополиту. Геронтий велел его сковать и посадить в ледник. Но не долго томился Геннадий. Великий князь и бояре его (в числе их и Кутузовы—Борис Васильевич и Юрий Шестак, тогда приближенные к великому князю) убедили бывшим у многих на памяти примером митрополита Ионы, уже чудотворца, простить Геннадия: Иона простил «мало потязав» Феодосия архиепископа Ростовскаго, разрешившаго в таком же случае накануне Богоявления есть мясо (П. С. Р. Л., т. VI, стр. 234). Через два года после этого события, а именно в январе 1485 г. Геннадий поставлен был архиепископом Великаго Новагорода и Пскова.

В летописях нет никаких известий о том, как принялся онь за свою новую паству, которая не хотела поко­риться его предшественнику, первому, назначенному Москвою архиепископу и отзывалась о нем не выгодно, что видно из слов Новогородскаго летописца о Сергии118).

Но Геннадия ничем нельзя было испугать. Он был крепок разумом и силой и деятельно принялся за паству.

В Новгороде в то время господствовал ужас. Большие бояре были выведены оттуда. На ряду с только что придавленными, еще не затихнувшими страстями, господствовало раздражение против Московской митрополии за пленение архиепископа Феофила. В духовенстве Новгородском издавна коренилась не любовь к Московской духовной власти. Теперь это чувство усилилось, после отнятия половины сел и деревень от монастырей и церквей Новгородских на великаго князя Московскаго. Некоторые невежественные попы, дьяконы и клирики отличались кроме того безбоязненною дерзостью; долгое время не сдерживаемые рукой архипастыря, они отвыкли и от внешней благопристойности в соблюдении церковных обрядов 114). Легко было возмутить таких людей и без того раздраженных покорением и разграблением Новгорода и отнятием церковных имуществ.

За 15-ть лет до приезда Геннадия, когда Новгородцы в последний раз призвали к себе князя, прибыл с Михаилом Олельковичем в Новгород жид Схария. Есть несомненныя свидетельства, что он был очень ученый человек, по крайней мере таким казался он русским его современникам 115).

С Схарием прибыли и другие Евреи, занесшие в Новгород новое учение. Некоторыя из духовных лиц под­дались новому учению и в свою очередь в тайне увлекали других. Таков был наш ересиарх протопоп Алексей, наружным благочестием котораго пленился великий князь Иван Васильевич в бытность свою в Новгороде и взял его с собою в Москву.

Та же не просвещенная часть духовенства, о которой мы говорили прежде, легко поддалась смущению. Ересь вы­звала накипевшую издавна ненависть к поборам местных архиерейских десятинников, а за тем к Москве и к насилиям. Ненависть эта слилась в одно с ненавистью к самой религии, на которую еретики наталкивали попов, диаконов и клириков. В числе семнадцати первых по времени еретиков, которых имена дошли до нас, было тринадцать духовных: шесть попов, два поповских сына, один дьякон, два дьяка и двое крилошан 116).

Ненависть еретиков к церкви выразилась грубым образом. О их нечестивых делах свидетельствуют Iосиф и Геннадий 117). Еретики Новогородские не только истребляли кресты и иконы, но и выдумывали различные способы оскорбления этих священных предметов: кусали их, бросали в скверныя места; спали на иконах и мылись на них, обливали их нечистотами; изображали срамныя вещи на крестах и навязывали их воронам на хвост. В добавок оскорбляли иконы словами и дразнили лики святых непристойными движениями.

Первое сведение о ереси дошло до архиепископа почти случайно: четверо еретиков, в нетрезвом виде поссорившись, упрекнули друг друга в нечестивых делах и и тем обнаружили ересь. Геннадий прежде встретился с иконоборством и безчинством грубых последователей Схарии, попов Алексея и Дениса, и в продолжении некотораго времени не знал ничего о еретикахъ-проповедниках и их учении. Уличив еретиков, Геннадий послал их в Москву и требовал, чтобы их предали городской казни. До нас не дошли послания Геннадия к великому князю и митрополиту, равно как не дошло и розъискное или следственное дело о еретиках. Дело это называется в летописи: «подлинники архиепископа Геннадия», или «подлинные» его «списки» 118). Вместе с подлинниками Геннадга препроводил к митрополиту тетрадь, почему они (еретики) молились по жидовски и где псалмы были превращены на их обычаи 119). После того Геннадий обратился с посланием к Прохору, епископу Сарскому, жившему в Москве, на Крутицах, причем объяснял ему отчасти самую ересь и изобличал притворство еретиков. В Москве не горячо взялись за дело о еретиках, тянули его и Геннадию не слали ответа. Сам митро-полит повел себя двусмысленно в этом деле. Таков был характер Геронтия: мстительный, придирчивый, скорее упрямый, чем самостоятельный. Прежде он отказывался от митрополии, когда в нем была надобность; теперь, когда великий князь Иван Васильевичу воспользовавшись отъездом митрополита на Симоново, советывался со старцем Паисием о замещении Геронтия другим лицом, митрополит не хотел разстаться с своим престолом и, по выражению современника, боялся державнаго120). Он утратил уже прежний авторитет в то время, как получены были в Москве Геннадиевы грамоты о еретиках, почему и не стал крепко за дело, к которому великий князь относился мягко, оказывая покровительство некоторым из еретиков. Недовольный замедлением и проволочкою дела, Геннадий вновь обратился с посланием и на этот раз к Нифонту, епископу Суздальскому, прося его печаловаться перед великим князем и митрополитом, чтобы «потщалися тому делу исправление учинити, занеже ныне, как продлилось то дело, обыск ему не крепок чинитца» 121). В этом же послании Геннадий описывает ужасный для слуха верующих поступок двух еретиков, из которых один оказался племянником еретика Гриди Клоча, внесеннаго Геннадием в под­линники. Вскоре (через месяцъ) после этого послания к Нифонту, противень с котораго был отправлен к дру­гому епископу, Филофею Пермскому, Геннадий получил от великаго князя и митрополита ответ о еретиках 122).

В нем Геронтий говорит о получении грамот Геннадия к нему и великому князю и отдельно упоминает о списках: «Да и списки еси на тех ересников прислал к нам, почему еси обыскивал, как они хулили Сына Божия и пречистую его Матерь». Геронтий объявляет, что великий князь с ним и со всем православным собором разсудили дело о еретиках, признав виновными в ереси троих: попа Григория, попа Ересима и попа Григорьева сына, Самсона диакона 123). Этих троих предали в Москве градской казни. Известие об ней, за­несенное в летопись, свидетельствуеть, что и сам лето-писец в то время имел еще смутное понятие о новой ереси 124). Обвинив троих, Московский собор не подверг отлучению от церкви, проклятию и казни Гридю Клоча — диака. «Не дошел еще по правилом градския казни, потому что на него один свидетель, поп Наум 125) пишет Геннадию Геронтий.

Послание свое митрополит заключает такими словами: «А князь великий приказал с тобою того дела обыскивати наместником Якову да Юрью Захариичем. И ты бы с ними того дела обыскивал вме-сте и которые дойдут по правилом твоей святительств духовные казни и ты их духовне казни, а которые дойдут градские казни, ино тех наместники великаго князя казнят градскою казнью. Да обыскивал бы еси, сыну, то дело прилежно, чтобы христианство в взмущеньи не было, а церковь бы Божия безмятежна была».

Из этого не видно, чтобы Геронтий стоял за ересь. Но его, строгаго ревнителя буквы закона, никто и не обвиняет в сочувствии к ереси, а только в слабости. Ему следовало с большею горячностью ополчиться на ересь и не снимать опалы с еретика Гриди Клоча. По крайней мере так думал современник его Iосиф: «И сам (Геронтий) убо христианская мудроствуя, о прочих же ни мало попечеся, погибающим, о увы мне, христовемь овцам еретическим учением, или грубостию с держимь, или нерадяше о сих, или бояшеся державнаго». Последняя причина, что Геронтий боялся дер-жавнаго всего возможнее. Еретиков обратно послали к Геннадию в Новгород.

Из заключительных слов послания Геронтиева к Геннадию мы видели, что этому последнему было приказано разъискивать ересь вместе с наместниками великаго князя двумя братьями Яковом и Юрием Захарьевичами Кошкиными.

О ревности Геннадия в преследовании еретиков свидетельствует тот же Iосиф, говоря, что Геннадий из ча­щи божественных писаний устремился как лев, чтобы ногтями растерзать внутренности скверных еретиков, на­пившихся жидовскаго яда. Дело о первых еретиках окончилось зимою 1488 года. Год этот был несчастлив для Новгорода и Москвы. В Новгороде наместник Яков Захарьевич Кошкин совершал лютыя казни (сек и вешал Новгородцевъ) «понеже хотели убити наместника», и в эту же зиму более 7000 новгородцев были уведены из Новгорода в Москву. В Москве, под самый светлый праздник, прошел слух о предстоящем пожаре: в сенях великокняжескаго дворца чернец из Галича прокричал ужасное пророчество Страх распространился по городу и купцы уже выносили товар из лавок. Но лето подходило к концу, пророчество все еще не сбывалось, как вдруг 13-го августа, загорелась церковь деревянная Благовещения, на болоте и пламя истребило все богатые домы, двор и городовую стену и мосты и множество зданий городских и до 30 церквей. Сгорел и дом митрополита Геронтия и только что отстроенный дворец великаго князя. Слабый духом Геронтий не вынес потрясения: к следующей весне 1489 года его не стало.

В это время главные еретики находились в Москве. Еще за девять лет до этого, поп Алексей и поп Денис привезены были самим великим князем из Новгорода в Москву и определены им в протопопы, первый к Благовещенью, второй — к Архангелу. Тогда Геннадий был в Москве. Он, как видно, в продолжении пяти лет, до самаго отъезда в Новгород, ничего не знал о существовании ереси.

Алексей и Денис не принадлежали к тому разряду грубых еретиков, о которых было говорено выше. Они оба были первыми учениками жида Схарии (по свидетельству Иосифа Волоцкаго) и прельстили великаго князя умом своим и книжным образованием. Они поняли как им должно вести себя в Москве и вели себя осторожно «таились, как змеи в скважине» по выражению Иосифа; но в то же время тайно распространяли еретическое учение. Наконец им удалось образовать кружок из грамотных людей, разделивших их мнения. Из лиц этого кружка известен более других Федор Курицын, дьяк великаго князя, бывший не раз в Литве, посыланный послом в Волошскую землю, по поводу брака великаго князя Ивана младаго, Ивановича, с Еленою, дочерью воеводы Стефана. Курицын, также как и протопоп Алексей, «прилежал», по словам Иосифа, «звездозаконию и многим баснотворениям, чародейству и чернокнижию». Кроме этого современного свидетельства о многосторонней учености Курицына, мы имеем догадку о том, что он привез из Венгрии известную повесть о Дракуле. Имеем также Лаодикийское послание, переписанное им в ту пору, когда он был уже осужден за ересь.

В этом кружке находился какой-то Мартынка, котораго Курицын вывез из Угорской земли. Из москвичей в него попали крестовые дьяки великаго князя, Истома да Сверчок и купец Семен Кленов. Последние трое, по свидетельству Иосифа, многих научили жидовству. О Семене Кленове сохранилось сведение, что он письменно излагал своирелигиозныя убеждения 126). Между еретиками находился еще какой-то Иван Черный, котораго современник отличил в своем разсказе тем, что он книги пишет 127). Зять протопопа Алексея, Новгородский еретик Иван Максимов был туть же среди Московских еретиков и ему то довелось склонить к ереси вдову Елену Стефановну, невестку великаго князя. Кружок собирался ни у кого другаго, как у Курицына. Еретики толковали между собой о вере и по выражению современника поучались на православныхъ128 ).

Влиятельный Курицын, а с ним и другие достигли того, что преемником Геронтия был избран человек из их среды.

В сентябре 1490 (когда настал 6999 годъ) поставлен был на митрополию архимандрита Симоновский Зосима, Он, как еретик, не мог, само собою разумеется, не питать вражды к Геннадию. И вот послал он в первый же месяц, по своем поставлении, к архиепископу Новгородскому, с требованием от него исповедания, какое обыкновенно давали архиереи при своем поставлении. В ответ на такое требование Геннадий написал митрополиту послание. Из него видим, что Геннадий оскорбился требованием исповедания, которое он, при своем поставлении, положил «пред митрополита Геронтия». Узнаем также, что как митрополит, так и сам великий князь, не желали видеть Геннадия в Москве.

Почти одновременно с этим требованием великий князь и митрополит, каждый в свою очередь, прислали Геннадию грамоту о том, чтобы он изъявил согласие на поставление владыки на упразднившийся престол Коломенской епископии, но не сообщили ему имени того, кому надлежало быть епископом. Геннадий не захотел дать такой безъимянной отписи: «Аз отписи даю такия законныя, как оные братья наши давали», писал он к собору епископов и просил митрополита и великаго князя сообщить ему имя будущаго Коломенскаго владыки, а равно и вперед именовать ему тех, кого случится ставить в архиереи.

Около того же времени, преследуя по прежнему еретиков, Геннадий допрашивал возвратившагося из Москвы Самсонка и на допросе узнал от него подробности о кружке Федора Курицына и о всех тех лицах, которые бывают у великокняжескаго дьяка. Этот Самсонко оказался еретиком, как подтвердило следствие, которое по обыкновению Геннадий производил не один, а с своим боярином, с игуменами, священниками и с двумя боярами великаго князя и с его же боярскими детьми, как пишет он сам в своем послании к собору 129).

Самсонка передан был Геннадием гражданскому суду. Его пытали. В Москве стали говорить, что Геннадий мучил Самсонку. «Аз ли того Самсонка мучил» защищается Геннадий в послании к собору епископов, «ведь пытал его сын боярской великаго князя, а мой только был сторож, чтобы посула никто не взял». После этого в Москве перестали доверять его обыскам.

Между тем в Новгороде появилось вновь иконоборство и среди многих нечестивых поступков особенно резко выдался поступок, ужаснувший набожную душу Геннадия. Подъячий Алексей Костев, живший на поместье в Новгороде, напился пьян, влез в часовню «да сняв с лавици икону пречистые на нее скверную воду спускал и иныя иконы в верх ногами переворочал» 130). Этот нечестивый поступок дошел в последствии до сведения Досифа.

Но всего тяжелее для Геннадия была борьба с чернецом Захаром. Около Новгорода, в Немчинове был мо­настырь, в котором настоятелем был чернец Захар. Пришли раз к Геннадию чернецы этого монастыря и жаловались на Захара, что он уговорил их отойти от своего государя, князя Бельскаго, у котораго они были боярскими детьми, и вот прошло три года, как он не дает им причастия и сам не причащается. Геннадий призвал к себе Захара.

«Зачем ты так чинишь и три года не причащался»? спросил Захара Геннадий. «Грешен есми», отвечал Захар. И Геннадий опять спросил его: «Зачем ты перестриг детей боярских, от их государя отвел их и от Бога отлучил — три года не давал им причастия»? Тогда Захар отвечал ему: «А у кого причащаться? попы по мзде ставлены, митрополит же и владыки тоже по мзде ставлены». Митрополита ставят не по мзде, возразил Геннадий; на что Захар ему молвил: «коли в царьград ходил митрополит ставитися и он патриарху деньги давал. А ныне он бояром посулы дает тайно, а владыки митрополиту дают деньги — ино у кого причащатися?»

Тогда Геннадий, как сам он выражается, познал, что Захар — стригольник, и вслед за тем сослал его в пустыню, на Горнечно (?).

Через несколько времени получил архиепископ грамоту о чернеце Захарие от самого великаго князя.

Грамота повелевала Геннадию наказать духовно Захара и затем отпустить его в свой монастырь, в Немчиново. Архиепископ исполнил повеление, отослал Захара в Немчиново, но с тем вместе взял с него клятвенную запись его руки. Захар обязывался ею — иметь отца духовнаго и причащаться, ручался также и за чернецов, что они также будут принимать причастие.

Горько было узнать Геннадию, что Захар престулил клятву, в монастырь свой не попал, а отправился в Мо­скву, и там клятвопреступник и еретик нашел себе защиту.

Желая подорвать значение Геннадия, Захар стал разсылать по всем городам грамоты и в них писал, что Геннадий — еретик.

Этот последний поступок Захара задел Геннадия за живое и он решился действовать, как против Захара, так и против еретиков вообще.

На вышеупомянутые требования митрополита Геннадий отвечал посланиемъ131). В нем между прочим он говорить митрополиту о еретиках, что некоторые из них, искренно покаявшиеся, подверглись эпитимии; потомъже бежали в Москву, где нашли себе опору. Геннадий прямо указывает на Федора Курицына, что он главный заступник еретиков и ходатай за нихъ; жалуется и на чернеца Захара; упрекает великаго князя за нежелание призвать его, Геннадия, в Москву. От самого Зосимы Геннадий требует созвания собора на еретиков и смело указывает митрополиту на великия обязанности первосвятителя, и убеждает его быть строгим обличителем ереси жидовствующих.

До Геннадия дошел слух, что в Москве хотят соборовать о вере и в то же время требуют от него согласия на поставление Коломенскаго владыки. Геннадий воспользовался своим правом, не исполнив требования дать безъимянную отпись на поставление Коломенскаго епископа, и одновременно с ответными грамотами великому князю и митрополиту, написал соборное послание к архиепископу Ростовскому и Ярославскому Тихону и к епископам: Нифонту Суздальскому и Тарусскому, Вассиану Тверскому, Прохору Сарскому и Подонскому и Филофею Пермскому132). Все эти иерархи, со времени поставления митрополита, на­ходились в Москве и их пребыванием хотели воспользоваться для хиротонии Коломенскаго владыки.

В своем послании Геннадий объявляет собору, что онь не дает согласия на поставление Коломенскаго владыки и убеждает владык стать на еретиков. Разсказав о нечестии Алексея Костева и о борьбе своей с Захаром чернецом, Геннадий указывает на Курицына как на начальника еретиков. «Пишу за тем, говорит Геннадий, чтобы митрополит еретиков с вами моею братьею проклял, и тех кто их руку держит, кто печальник».

Геннадий излагает епископам причины, по коим он не дал отписи на поставление Коломенскаго владыки. Твердо и решительно говорит он: «доколе ересь не докончяется да от Захара мене не оборонят и мне отпись нельзя дати....... А владыки не спешили бы есте ставить», продолжает стойкий архипастырь, «доколе ереси не искорените» и далее: «а писано ведь в правилех св. апостол како владыку поставити, а ваши архимандриты и протопопы и попы соборные с еретикы служили, ино ведь иному отлучение, а иному отвержение писано».

О соборе, на котором хотели заводить прение о вере, Геннадий говорит: «и вы бы на то не дерзнули, занеже изложена нам православная вера».

За место этого собора Геннадий вновь требует собора на еретиков, говорит, что они, как иконоборцы и тай­ные еретики, от которых нельзя уберечься, достойны сугубаго проклятия.

Геннадий просить учинить собор, чтобы их казнить, жечь и вешать, потому что они, взявши покаяние и эпитемию у него в Новгороде, сбежали.

«Да пытали бы их на крепко о том, кого они прельстили, чтобы было вестно, занеже их искоренят, а уже отрасли есть. Да не плошите, станьте крепко, чтобы гнев на нас не пришел да не како человекоугодници обрящемся и со Іудою Христа продающе: они иконы щепляют, режут, Христу поругаются, а мы их учрежаем, да их воле сходим»...

Послание это оказало свое действие. Архиереи потребовали собора. Зосима не мог противодействовать и принужден был собрать собор. Он состоялся 17-го октября 1490 г. Но собор собрали только на Новгородских еретиков. Прокляли протопопа Новгородскаго Гаврилу (Алексей протопоп уже умеръ), Дениса, попа Архангельскаго, и других попов,—диакона Макара, дьяка Гридю Борисоглебскаго и прочих Новгородцев, которых послали для наказания в Новгород к архиепископу Геннадию. Мы увидим далее, как Геннадий наказал своих врагов и врагов церкви, а теперь возвратимся к Иосифу.

Среди заботь в борьбе с еретическим учением, Геннадий мог вызвать на такую же борьбу игумена Волоцкаго, начитанность котораго была ему известна. До Иосифа доходили частые слухи о ереси и из Новгорода, куда часто у него были посылки, и из Москвы, где были у него связи, где в числе духовенства были друзья его, — Боровские постриженники, и где находился младший брать его Вассиан, а из светских, друг детства его, Борись Васильевич Кутузов.

В октябре 1492 г., когда исполнилось 7000 лет, на соборе, в Москве поручено было Геннадию составить Пасхалию на 8-ю тысячу. Архиепископ занялся этим важным делом. Он предпослал Пасхалии предисловие, где доказывал от священнаго писания несостоятельность верования, по которому ждали, по исполнении 7 тысяч, кончины мира. И так Геннадий занялся делом важным, дол-женствовавшим успокоить умы и тем более, что еретики воспользовались одним поколебавшимся верованием для ниспровержения других.

Имея в лице митрополита покровителя, Московские и Новгородские еретики стали открыто, на рынках, на улицах, в домах, толковать писание.

В это-то время Iосиф Волоцкий сказал себе: «Настало время труду, время течению и подвигом» 133).

Первым письменным памятником его открытаго вмешательства в борьбу с жидовствующими следует считать его

Послание к Нифонту, епископу Суздальскому и Торусскому 134).

Из самаго послания видно, что оно писано во время Зфсимы митрополита: «ныне на темь же престоле сидит скверный и злобесный волк». Следовательно писано после 1490 и прежде 1494 г. Но Нифонт присутствовал на соборе 1492 г., а из послания видно, что он находится под опалой. Из таких обстоятельств профес. Казанский выводить предположение, что послание писано уже после 1492 г. Послание это, как можно полагать, относится къ1493 году, когда Зосима, перестав таиться, стал открыто брать сторону еретиков и вместе с тем, несдерживаемый уздой Божьяго страха, стал предаваться ужасному порфку своего времени и пьянству. Нифонт присутствовал на первом соборе против жидовствующих еретиков и на нем держал себя как следует защитнику православия. Нифонт был в переписке с Iосифом, и самое разбираемое нами послание писано было в ответ на грамоту Нифонта, в которой этот епископ просил Иосифа разрешить его сомнение, действительно ли проклятие, когда оно исходит от еретика?

Iосиф отвечает ему на этот вопрос отрицательно: «А что еси, господине, ко мне писал, аще проклянет еретик христианина, то последуетъли ему божественный суд, то еретическое проклятие в проклятие ли, или ни во что? Ино, ты сам, господине, ведаешь, что мнози еретикы христиан проклята, не последова им божественный суд, но клятва их на них возвратися».

Ответ свой Iосиф подкрепляет сперва примерами из церковной истории, потом многими доводами из евященнаго писания. Главный довод тот, что Іисус Христос сказал апостолам: «примите дух свят» и с тем вместе дал власть вязать, решать и отпускать грехи; стало быть только посвященныя лица могут вязать и решить, еретики же, имея в себе дух нечистый, сатанин, не могут действовать посредством Святаго Духа.

Но многие доводы все-таки кажутся Иосифу не совсем достаточными: «Подобает же и некая свидетельства сему еще приложити от божественнаго писания» прибавляет он и переходить к примерам из житий святых, к которым Iосиф всегда любил прибегать в подтверждение своих доводов. Эти живые нримеры действуют сильнее на чувства верующаго, потому, что в них не только Факт, но и последствия Факта.

«Великаго Симеона, иже на дивней горе чудотворца» из зависти проклял один пресвитер и вот пришли к нему многие бесы, и связали его так, что он не в силах был читать евангелие. Другие два примера: из жизни св. Афанасия Александрийскаго и св. Анастасия Синайскаго закрепляются выпискою из святых правил: что чести, а не отлучению подлежать те, которые изъ-за ереси покинули свое епископство (т. е. вышли из под власти своего иерарха). На основании постановлений св. седми вселенских соборов, проклинавших еретиков, Iосиф вновь доказывает несостоятельность мнения о том, что еретическое проклятие имеет у Бога силу. Доказывая, что самое проклятие еретика вменяется в благословение, Iосиф сравнивает проклинающих еретиков с Еллинами и Іудеями — гонителями апостолов. Потом обращается к Евангелию, и в нем находить подкрепление своему мнению о проклятии еретиками правоверующих.

Мы не можем не выписать этого места потому, что в нем особенно отпечатлелся образ мыслей Иосифа и вместе с тем его уменье приспособить текст Евангелия к своему образу мыслей.

«Господь наш Іисус Христос рече: Блажени есте егда поносят вы и рекут всяк зол глагол на вы лжуще мене ради. И паки рече: Не приидох вложити мир, но рать,, и ниже: приидох бо разлучити человека на отца своего и дщерь на матерь свою, а врази человеку домашнии его. Се есть рать. Ино же, егда отец или мати, их сын и дщи совратится от правыя веры, подобает ненавидети их и отвращатися, и бегати от них, яко да не с ними погибнем».

Епископ Нифонт спрашивал Иосифа о еретическом проклятии; Iосиф в ответе своем объясняет недействительность проклятия, если его изречет еретикъ—епископ, митрополит и даже патриарх. Очевидно, что Нифонт, как зашитник православия, опасался страшнаго орудия, бывшаго в руках еретика Зосимы, еще митрополита и его начальника.

Но Iосиф в послании своем к епископу не ограничился ответом на то, о чем его спрашивали; ответ на запрос Нифонта составляет только вторую часть письма. Первая и большая по объему посвящена советам Нифонту— стать за Христа и православную веру. Увещание это написано сильно и с горячностию. Видно, что ересь была предметом ужаса и глубокаго огорчения для Иосифа. Он начинает с Зосимы и, не щадя красок для очернения еретика-митрополита, тут же, среди проклятий, высказы-вает все что знает о нем, об его ереси и об его скверных делах. Иявестна тебе, государю моему — пишет Iосиф — нынешняя великая беда, постигшая Русскую землю и все православное христанство. В великой церкви Пречистой Богородицы, сияющей как второе солнце посреди всей Русской земли, на том святом престоле, где сидели святители и чудотворцы Петр и Алексий и другие многие великие православные святители, ныне сидит скверный и злобный волк, одетый в одежду пастыря, саном святитель, а по воле своей Іуда предатель и причаетник бесом...... Осквернил он святительской престол, одних уча жидовству, других содомски скверня. Змей пагубный, мерзость запустения на месте святе, отступник Христов, он не только сам отступил от Христа и прилепился диаволу, но и других учит от Христа отвергаться. Он первый из святителей нашей земли—отступник и предтеча антихриста. Свински живя, он поджидает антихриста. Сын погибели, он Сына Божия попрал, похулил Пречистую Богородицу и всех святых унизилъ; икону Господа нашего Іисуса Христа и Пречистой его Матери и иконы всех святых называет болванами. Отвергая Евангельския предания и апостольские уставы и писания всех святых, он говорит: нет втораго пришествия Христова, а святым нет царства небеснаго; кто умер, тот только до тех пор и существовал, пока не умер. Никогда не бывало такого злодея между древними еретиками и отступниками.

Всю надежду на спасение Русской земли от ереси Iосифъвозлагает на Нифонта. «И ныне, господине, о том стати на крепко некому, опроче тебя, государя нашего» и несколько далее: «Глава бо еси всем и на тебе вси зримъ; и тобою очистит Господь свою церковь и все православное христанство от жидовския и пагубныя и скверныя ереси», Iосиф сулить епископу в царстве небесном награду, равную награде св. исповедников, и в след за тем напоминает ему о хорошем времени благоденствия и мира.

Вероятно тут он имел в виду те года второй половины XV века, когда выступил он сам и другие совре­менные ему монахи на путь подвига и благочестия. Это время появления подвижников было вместе с тем и време-нем распространена благочестия и грамотности между боярами и служилыми людьми. Там и сям, в непроходимой глуши и в городах возникал монастырь за монастырем. В Москве возвысились чудные храмы и мощи святителей ея возблагоухали святостью.

Если в смутное время мы порадовались со Христомъ— продолжает Iосифъ—и были его любимцами, то небудем ему врагами в ратное время. Іисус распять был за нас безгрешный; неужели и мы за распятаго нас ради не постраждемъ? За тем Iосиф просит епископа вспомнить св. исповедников, до крови о благочестии пострадавших и указывает на их славу и благолепие, «гроби их фимиамом мирисают и мощи их цветут яко благоуханный цвет». Потом говорить, что в нынешния последния времена «лютейшия паче всех времен» пришло то отступление, о котором предрек апостол Павел. Отступление это Iосиф видит в том, что ересь распространяется: многие держат ее в тайне; везде — в домах, и по дорогам, и на торжищах иноки и миряне, и все сомневаются и пытают о вере. Под влиянием еретиковъ— сыновей и зятя ересиарха протопопа, учатся жидовству, у них и у самаго «сатанина сосуда» митрополита, к которому ходят и даже спят у него.

Расположив епископа к подвигу вообще, Iосиф в частности указывает на то, что именно надо делать Нифонту: он просит его научить всех православных христиан не ходить к Зосиме, не брать у него благословения, не есть и не пить с ним, угрожая в противном случае осуждением и вечным огнем. Iосиф боится, чтобы Нифонт не усумнился в истине взводимых им на Зосиму скверных дел, потому что находятся люди, которые уверяют, что ничего безчиннаго за митрополитом нет. Ио-сиф уверяет, что есть достоверные свидетели на митрополита и их свидетельства слышал и сам он, Нифонт. Это последнее находится в прямой связи со словами Иосифа (тотчас по объяснении скверных дел Зосимы): «сказывал ти, государю моему, брат мой Вассиан». Брат Иосифа был в то время в Москве и Iосиф действовал чрез него.

Опровергнув отзывы, оправдывающие Зосиму, Iосиф переходить к новому опровержению. Он возстает про-тив еще «иных», которые проповедывали терпимость: «а иные, господине, говорят, что грех еретика осуждати».

Речь об этом кончается прославлением св. Троицы и словом аминь. И тут только, в виде приписки, следует разобранный нами выше ответ Иосифа Нифонту о еретическом проклятии. Тон всего письма почтителен: везде Iосиф обращаясь к Нифонту называет его: господине и государь, богоутвержденный, богопочтенный владыко. Советуя Нифонту действовать против Зосимы, Iосиф извиняется пред ним: «ныне же, богоутвержденный Владыко, о сих тебе пишу, не яко уча и наказуя твое остроумие и богоданную премудрость: ни бо лепо есть забыти своея меры и таковая дерзати, но яко ученик учителю, яко раб государю воспоминаю тебе и молю» и т. д.

Посланге к брату Вассиану Санину 135).

К посланию Иосифа к Нифонту прибавлена еще приписка как в рукописях, так и в печатном издании.

Разсматривая ее как часть послания к Нифонту, ученые наши (Шевырев, профессор Казанский, а за ними и священник Булгаковъ) пришли к заключению, что Нифонт провел первые годы своей юности в Боровском Пафнутьевом монастыре, вместе с Iосифом, что дружеский союз Иосифа с Нифонтом был так крепок, что первый, спустя много времени, с сильной скорбию вспоминает разлуку с последним. Но приписка эта не относится к Нифонту, а написана Iосифом как отдельное письмо к своему брату Вассиану, о котором он упоминает в послании к Нифонту, как о посреднике между им и Нифонтом, и чрез котораго было переслано послание к последнему. Iосиф мог на одной и той же тетради написать и Нифонту, и брату. Приписка эта могла войдти в сборники нераздельно с посланием к Нифонту. Первый, близкий к делу перепищик мог случайно не означить, что эта приписка относится к Вассиану. Другие позднейшие перепищики не хорошо вникли в содержание и также не означили, что приписка относится к брату Иосифа, Вассиану. — Тфн приписки резко отличается от тона разобраннаго нами послания. В приписке Iосиф называет того, к кому пишет, братом: «о любимый и сладчайший ми брате» и это братское, скорее учительское, чем ученическое отношение выдержано от начала до конца; тогда как в послании к Нифонту везде соблюдена почтительная форма выражения, свойственная игумену, поставленному в необходимость давать советы епископу, Iосиф в самом начале приписки грустить о том, что разлучился с братом и что они более не живут вместе как жили когда-то. Изве-стно что Вассиан, брат Иосифа, долго жил при последнем в Боровском монастыре и был в иосифовом монастыре в первые годы его основания. Кроме того из послания к Нифонту видно, что Вассиан, как раз в то время был в Москве.

Выражая грусть свою от разлуки с братом, Iосиф под конец говорит: «ныне же, увы мне! Все конечно тебе от мене разлучиша. Увы! естества убо воспаляясь пламень печали поядает мене и острейши ныне вонзеся в моем сердци копие нашедшаго на тя искушения и на всех нас». Естества пламень в связи с грустью о разлуке нельзя объяснить иначе, как тем, что Iосиф намекает на кровное родство свое с Вассианом. В конце письма мы встречаем такое выражение: «Помяни убо еже от юности твоей сопребывание со мною, и еще о Бозе духовную любовь помяни, яко от млады версты тя восприях». По житию Пафнутия Боровскаго мы знаем, что когда Iосиф уже был одним из старейшей братии, то при нем находился брат его «юн, новопострижен».

Нифонт поставлен был во епископа Суздальскаго из архимандритов Симонова монастыря 9-го декабря 1485 года 136). Иосифу в 1485 году еще не было 50 лет, так что Нифонт, как бы рано ни удостоился архимандритскаго сана, был одних лет с Iосифом.

В письме к Вассиану Iосиф преимущественно говорит о ереси жидовствующих и убеждает брата отбросить всякое малодушие и даже пострадать до смерти за благочестие. Из этого письма видно, что Вассиан в то время вынес на себе гонение еретиковъ; в двух местах Iосиф говорит о скорбях, выпавших на долю Вассиана от жидовствующих.

Послание это обходится без примеров из житий святых и выписок из священных правил. Это не столько поучение, сколько ободрительное слово учителя к ученику, в котором он уверен и вместе с тем задушевная речь любящаго брата.

Для характеристики Иосифа въпослании важно то обстоятельство, что он искренно желает, чтобы любимый брат и до смерти пострадал за благочестие. Письмо это написано събольшим красноречиемъ; язык везде блещет фигурами. Но не смотря на это, сквозь заимствованные из языка греческих церковных писателей обороты, виднеется искренность и сила, своеобразно владеющая этими оборотами. Вот одно такое место о Зосиме:

«Подвигнися убо, брате, пострадати за пострадавшаго по нас, да твоими подвиги очистит Господь церковную и доброцветущую ниву от пагубных и жидовских плевел и порежет серпом гнева своего, и свержет в геенскую пещь и мечем уст своих отсечет главу сатанина и дивия вепря, пришедшаго от луга, озобавшаго святительский виноград его, и осквернившаго святительский великий престол, и исторгнет тя от зубов его».

Присоединенное в списках к посланию к Нифонту, послание к Вассиану написано одновременно с ним, за что говорит самое его содержание.

Почти одновременно с посланием к Нифонту и Вассиану, написал Iосиф и свое

Сказание о новоявившейся ереси Новгородских еретиков, Алексея протопопа и Дениса попа и Федора Курицына и инех иже такоже мудрствующих.

Сказание это — единственный памятник, сохранивший историю появления у нас ереси жидовствующих. Совре­менный нам историк может добавить к Иосифову разсказу некоторыя частности из послания Геннадия к Зосиме и другаго его послания к Прохору Сарскому137).

Карамзин разсказал о появлении ереси следуя Иосифу. Соловьев отчасти передал его же сказание. Тоже самое делали и историки церкви, черпая сведения свои о появлении ереси жидовствующих целиком из «сказания» Иосифа.

В нем изложена в последовательном порядке история ереси жидовствующих, от появления еврея Схарии в Новгороде и все то, что случилось во время митрополита Геронтия и самого Зосимы еретика.

Но прежде, чем говорить о ереси, Iосиф начал издалека. Его вступление особенно любопытно потому, что в нем излагается взгляд русскаго книжнаго человека того времени, на свое историческое прошедшее.

Подобает ведати, так начинает Iосиф, что в разныя времена дьявол насаждал по вселенной ереси, проклятыя церковию. В древния времена святые отцы обличали ереси. Все православные, начитавшиеся божественных писаний, держат под клятвою прежних еретиковъ; чтобы возненавидеть теперешних предлагается следующее сказание. Далее сказав, что Русская земля древие омрачалась тьмою идолопоклонства, он повествует о воплощении Спасителя, деле искупления, Святом Духе, о просвещении народов чрез апостолов и наконец о св. Андрее, как пошел он Днепром вверх, стал под горами «при березе, и за утра встав и рече к сущим ту с ним учеником: видите ли горы сия, яко на сих горах возсияет благодать Божия и будет град велик». Андрей из Новгорода, продолжает Iосиф, прошел «в Варяги и прииде в Рим: проповедати же слово спасенное Рустей земли възбранен бысть от Святаго Духа, егоже судьбы—бездна многа». Проповедь Евангельская прошла все страны, только Русская земля по прежнему пребывала во тьме идолослужения, до конца оскверненная нечестивыми делами. И уже тысяча лет совершилась по вознесении на небо Сына Божия, и только тогда посетил нас восток свыше и святая Троица просветила верою и благочестием, премудростию и разумом блаженнаго Владимира, сына Святославова, внука Игфрева и блаженныя Ольги, правнука же Рюрикова. Он (Владимиръ) «всех спасти подвижеся, и всем повеле креститися во имя Отца и Сына и Святаго Духа. От того времене солнце евангельское землю нашу осиа и апостольский гром нас огласи и божественный церкви и монастыри съставишася и быша мнози святители же и преподобнии, чюдотворци же и знаменосци, и яко же златыма крилома на небеса възлетаху. И якоже древле нечестием превзыде Русская земля, тако и ныне благочестием всех одоле». В других странах хотя и было много праведников, но за то было много и неверных и еретиковъ; в Русской же земле многие города, деревни и села многочисленный и неведомыя, все овцы одного пастыря, и никто нигде ни видал еретика. И так было в продолжении четырех сот седмидесяти лет. Но ужас (Оле!) что творит теперь сатана, не на-видяй добра все лукавый дьявол....

На сколько эти слова о святости родной земли проникнуты сильным чувством благоговения, на столько сильна и жестока речь Иосифа о еретиках. Строгий ревнитель православия полагал всю силу, все достоинство родной страны, в том что она «благочестием всех одоле», а тут вдруг явились эти еретики, в которых Iосиф видит врагов своей святой родины. Самое повествование о ереси жидовствующих начинается любопытною характеристикою Схарии: «Бысть убо в та времена жидовин именем Схария и сей бяше диаволов сосуд и изучен всякому злодейства изобретению, чародейству же и чернокнижию, звездозаконию же и астрологы: живый в граде Киеве». Прибыл в Новгород «князь Михаил, сын Александра, внук Вольгирдов (Ольгерда), в лето 6979 (1471) в княжение великаго князя Ивана Васильевича» и с ним этот жид Схария. Он прежде всего прельстил попа Дениса, который в свою очередь привел к нему протопопа Алексея; оба они стали жидовствукщими. Потом пришли из Литвы другие жиды: Iосиф, Шмойло-Скарявей и Мосей Хануш. Алексей и Денис с ними ели, пили и учились жидовству и тому же научили жен и детей своих. Жиды велели им в тайне быть жидами, а с наружи казаться христианами. Алексею переменили имя, назвав его Авраамом, а жену Саррою. Потом Алексей научил многих жидовству, в том числе зятя своего Ивашку и отца его, попа Максима и многих других попов, дьяконов и простых людей. Денис поп тоже многих научил жидовствовать и между прочими протопопа Софийскаго, Гавриила. Научили жидовствовать и Гридю Клоча, а тот научил Григория Тучина, отец котораго имел великую власть в Новгороде. Тут следуют имена других семнадцати еретиков: поп Григорий и сын его Самсонко, Гридя—диак Борисоглебский, Лаврик, Мишук Собака, Васюк Сухой—Денисов зять, поп Федор, поп Василий Покровских, поп Иван апостольский, Юрька Семенов сын Долгаго, Авдей да Степан крилошане, поп Иван Воскресенский, Овдоким Люлиша, диакон Макар, диак Самуха, поп Наум. В след затем Iосиф, горько сетуя, разсказывает самую сущность ереси. Они отрицают святую Троицу, говоря, что Христос нерожден от Отца, что то Слово Божие, о котором говорится в св. Писати, есть обыкновенное слово, произносимое, а Дух Божий по воздуху разливается. Они учат, что тот, кого св. книги называют Сыном Божиим, не родился; когда родится, то назовется Сыном Божиим, но не по существу, а по благодати—подобно Моисею, Давиду и прочим пророкам. Тот же, кого христиане называют Сыном Божиим, был распят Іудеями и истлел во гробе. Говорят, что, следует держаться Моисеева закона. Говорят: неужели Бог, имея в своей власти все небесныя силы, пророков и праведников, для того, чтобы спасти Адама от ада, чтобы исполнить свое собственное желание, должен был сойдти на землю, вочеловечиться и пострадать и тем перехитрить диавола? «Не подобает убо Богу тако творити». Они хулят и унижают святую церковь, хулят св. иконы, говоря: что не следует кланяться рукотворению; учат, что не следует писать на иконах святую Троицу, потому что Авраам видел Бога и двух ангелов, а не Троицу. Еретики бросали священные предметы в нечистыя и скверныя места, зубами кусали их, как собаки, ломали, жгли и говорили так: «поругаемся иконам сим, якоже жидове Христу поругашеся. О скверные языки, о мерзския и гнилыя уста, произнесшия такое богохульство!» восклицает ревнитель.

Когда окончилась седьмая тысяча лет от сотворения мира, продолжает Iосиф, еретики стали говорить, что вот и седмь тысяч лет прошло и Пасхалия окончилась, а втораго пришествия Христова нетъ; книги св. отцев — книги ложныя, следует сжечь их. И не только хулили они творения св. отцев, но и апостольское писание. Хулили в особенности творения св. Ефрема Сирина, писавшаго о кончине мира. Иноческое житие считали неугодным Богу, основываясь на словах апостола Павла (1 к Тим. 4, 1 — 3) и извращали смысл их. Еретики в посты ели мясо и сквернились и в то же время ходили в церковь и совершали божественную литургию. Они дерзнули другим хулить самую Деву Богородицу и великаго Предтечу и т. д. «Толика и такова сътвориша сатанин первенец Алексей и Денис в великом Новгороде». Далее автор разсказывает о прибытии великаго князя Ивана Васильевича в 6988 (1480) году в Новгород и тем нарушает хронологическую последовательность, потому что он только что перед этим разсказал, что Пасхалия и 7-я тысяча окончилась. Противоречия тут однако нет, он опередил разсказ о распространении ереси объяснением сущности еретическаго учения, котораго некоторые пункты возникли по исполнении 7-й тысячи. Продолжая разсказывать историю ереси жидовствующих, Iосиф говорить, что великий князь взял с собою в Москву Алексея и Дениса и определил перваго протопопом к церкви Успения, втораго попом к Архангелу; что они оба, не дерзая в столь великом и многочеловечестем граде высказывать свою ересь, являлись людям под личиною кротости и воздержания; а между тем в тайне сеяли скверное семя. В числе первых, прельщенных ими в Москве, Iосиф называет Ивашку Чернаго яко же именем тако и делы и сообщника его Игнатия Зубова.

Разсказав в след за тем о поставлении в архиепископы Геннадия и о ревности его в преследовании ерети­ков, Iосиф говорить, что многие из них бежали фт Геннадия в Москву, где тогда Алексей и Денис уже прельстили: архимандрита (не реку архимандрита, но осквернителя) Зосиму, от двора великокняжескаго — Федора Курицына и крестовых дьяков Истому да Сверчька, и купца Семена Кленова.

Протопоп Алексей и Федор Курицын «имели дерзновение к державному яко никто же ин, звездо-законию бо прилежаху и многим баснотворением и астрологы и чародейству, и чернокнижию». О земля! О солнце, как ты терпишь: ни одной хулы они не пропустили, чтобы не излить на единороднаго Сына Божия и на Пречистую его Матерь и на всех святых. ... Говоря, что это случилось в годы, когда Геронтий быль митрополитом, Iосиф дает такой отзыв о самом митрополите: он хотя и христианская мудрствовал, но не пекся об овцах стада Христова, от еретиков погибающихъ; потому ли что его сдерживала грубость еретиков, или потому, что просто нерадел, или наконец потому, что боялся державнаго. За тем речь идет о смерти Истомы еретика и протопопа Алексея. Смерть обоих еретиков описывается ужасными красками: скверное сердце адова пса (Истомы), жилище семи духов сгнило и чрево его прогнило. Сатанин сосуд и дьяволов вепрь (Алексей) изверг свою скверную душу в руки сатане. Перед смертью Алексей волхвованием «подойде державнаго» Таким образом Iосиф снимает с Ивана Васильевича вину за послабление ереси: его подвели волхвованием. За тем следует раз­сказ о соборе 1491 года, созванном на еретиков по жалобе Геннадия и по воле державнаго; перечисление при-сутствовавших святителей; притворство Зосимы и проклятие еретиков: протопопа Гавриила, Дениса попа Архангельскаго и других. Еретики посланы были от державнаго в Новгород, к архиепископу Геннадию. Он за четырнадцать поприщь приказал посадить их на коней, «в седла ючные», хребтом обратив к конским головам, «яко да зрят на запад в заготованныйим огнь»; на головы повелел возложить им «шлемы берестяны остры, а еловцы мочальны, яко бесовскыя, и венци соломены с сеном смешаны; а на шлемех мишени писаны чернилами: се есть сатанино воинство». И велел их водить по городу и плевать на них со словами:вот Божии враги и христианские хульники! Потом велел пожечь шлемы на головах их. «Сия сотвори», продолжает Iосиф, «добрый пастырь, хотя устрашити нечестивыя и безбожныя еретикя» и он сделал это не только для еретиков, но и для прочих, чтобы они уцелели, насмотревшись на этот, исполненный ужаса и страха, позор. Iосиф выставляет поступок Геннадия с еретиками как подвиг истиннаго благочестия и к пострадавшим еретикам относится с безпощадною строгостию. Денис поп, после казни и заточения, умерь, Iосиф так говорить о его смерти: «предан бьи-сть всельшемуся в него бесу хульному, и пребысть месячное время козлогласуя, скверный, гласы зверскими и скотии и всяких птиц и гадов и тако зле изверже скверную и еретическую душу свою».

Энергически выражается Iосиф, говоря о Зосиме, осквернившем «великой святительской престол церкви Божия матере, ея же достоит нарещи земное небо, сияющу яко великое солнце посреде русскыя земля... украшену всяческими виды и чудотворными иконами и мощьми святых». Среди гневных напад-ков на митрополита, Iосиф обращается с горьким сетованием к прежним Московским святителям, Петру и Алексию. Отлетели — говорить он — от нас громогласные соловьи, хорошо поющие щуры, сладко говорящия ласточки, которые среди сада церковнаго оглашали слышащих православное учение. Как крылатые орлы, ногтями вырывали они глаза не право смотрящих. Отлетели ко Христу те, которые крыльями своими покрывали множество верных, и нас сирых покинули. За тем Iосиф говорить о Зосиме совершенно тоже, что писал Нифонту о его еретических мыслях и о безчинной жизни.

Далее идеть речь о распространении ереси, под покровительством Зосимы в Москве, где уцелели от казни и были в силе еретики: Федор Курицын, Сверчок, Кленов и многие другие. Iосиф говорит об осторожности, с какою держали они ересь в тайне, и что людей благоразумных и знающих писание, они не осмеливались при­водить в жидовство, «но некыя главизны божественнаго писания ветхаго же завета и новаго на кривосказующе___и баснословия некая и звездозакония учаху.... простейших же на жидовство учаху».

И было смущение, продолжает Iосиф, между христианами, какого никогда не случалось с тех пор, как солнце благочестия стало сиять в Русской земле. Иноки, пустынники и мирские люди с горькими слезами молили Бога, да уничтожить пагубную ересь. Зосима воздвигал гонения на обличителей ереси: священников и дьяконов за это лишал сана и притом говорил, что не следует осуждать еретика и отступника; говорил также, что если еретикъ-святитель кого отлучить и не благословить, то Божий суд согласен будет с судом его.

Но читавшие божественное писание знали, что еретиков и отступников следует осуждать, проклинать, предавать лютым казням. Митрополить клеветал державному на своих обличителей и неповинные претерпели узы и темницу. Туть уже Iосиф начинает говорить о своей книге как необходимо было написать ее: «Аще невежа и груб есмь, но обаче должно ми есть о сих не нерадити противу моея силы». Он говорит, чтобы не осудили его за то, что он объявил имена еретиков: Алек-сея, Федора Курицына, попа Дениса и других, потому что так делали и святые отцы, когда они писали против древних еретиков и передавали имена их в роды родов. «Собрах во едино от различных писаний божественных», оканчивает Iосиф свое предисловие к Просветителю «яко да ведящии божественная писания, прочетше, воспомянут себе, неведущии да разумеют. И аще, кому что потребно будет противу еретическим речам и благодатию Божиею обрящет готово без труда в коемждо слове, яже суть». Тут следует исчисление иногда четырех, иногда десяти, в большей же части списков всех шестнадцати слов и краткое содержание каждаго из нихъ; а за тем уже начинается самое слово 1-е.

До нас не дошло Сказания в первоначальной редакции. Мы имеем его в виде предисловия к словам, собранным Iосифом во едино, в целую книгу, которой в последствии дано было название Просветителя.

Сказание могло быть написано или отдельно, или как предисловие к первым главам Просветителя; но во всяком случае за долго до того, как Iосиф стал соби рать во едино свои 16-ть слов на еретиков Новгородских.

В Сказании и в послании к Нифонту встречаются места дословно схожия. Язык Сказания и самая история ереси дают нам основание отнести его к 1493 —94 году, т. е. к тому периоду времени, когда поведете Зосимы огласилось, но удаление его с святительскаго престола еще не состоялось.

Из Сказания и послания к Нифонту видно, в каком всеоружии выступил Iосиф на борьбу с еретиками. Нифонту он указывает на подвиг исповедника и советует действовать прямо на паству Зосимы. Зная содержание этого послания, трудно предположить, чтобы Iосиф ограничился в борьбе с еретиками одними советами действовать против них. Самому же ему действовать была полная возможность. Еретики разсылали грамоты для распространения своего учения и вместе с тем для подорвания авторитета таких противников ереси, как Геннадий. Iосиф понял, что необходимо дать оружие в руки христианам, не имеющим многих книг, или незнающим божественнаго писания, как говорить он в послании к иноку иконописцу. Пример такой деятельности был перед Iосифом. Он упоминает в предисловии к книге своей на еретиков, что Антиох игумен лавры Саввы освященнаго и Никон Черной горы, в Антиохии, каждый в свою очередь, написали «велику книгу» в опровержение один — Персов, другой—Турок. «Ныне же не Перси», продолжает он, «ниже Туркы, но сам диавол и все его воинство ополчившеся на Христову церковь якоже зверие дивии, не плоти человеча вкушаху, ниже крови пиаху, но душа погубляюще, ей же весь мир недостоин». Iосиф мог ранее послания к Нифонту и сильных на-падков на еретиков начать писать против них. Уже в первых трех словах (первых и по времени написания) он неоднократно называет по имени трех главных еретиков: Алексея, Дениса и Федора Курицына. Зосима неупоминается.

Геннадий в своем послании 1491 г. (к м. Зосиме) говорит, что ересь распространилась с тех пор, как Федор Курицын вернулся из Венгрии. Таким образом в 1491 г., когда еще не обнаружилась ересь Зосимы, известно было, что Курицын Федор — еретик.

Первое слово на еретиков Новгородским и послание к архимандриту Вассиану 138).

Содержание этого слова отчасти схоже с посланием, писанным Iосифом еще при жизни ПаФнутия Боровскаго, следовательно прежде 1-го мая 1479 года. В то время обратился к нему, еще ничего незнав-шему о ереси, какой-то архимандрит Вассиан с просьбою написать ему от ветхаго завета о троичности Бога. Ио-сиф не сочувствовал такой задаче. Отвечая архимандриту посланием, в начале его он выражает мнение о том, что верующим христианам нет надобности пытать о древних обычаях. «Апостол», говорит онь, «по-учает задняя забывати, а на передняя подвизатися»... Решается же отвечать архимандриту Iосиф только потому, что не хочет ослушаться: «Что, господине, мене глупаго именуя ученаго, в учимом чину живущаго пытаешь о таинстве Святыя Троицы. Ино то, господине, выше нашея меры. Вам то, господине, освященным главам достоит ветхаго и новаго таинства ведати и цаучати, вы господа—пастырие».

Из того, что автор послания называет архимандрита пастырем и освященной главою в противоположность себе, ясно, что Iосиф в то время, как писал послание, еще не был игуменом. К тому же онь еще говорит, что сам живет «в учимом чину».

Послание посвящено доказательствам о св. Троице, взятым из ветхаго завета и по содержанию близко к пер­вому слово Просветителя, где также доказывается таинство святыя Троицы. Но сравнивая первое со вторым, нельзя не видеть, что и то, и другое писано тем же автором, хотя и неодновременно. В послании и в 1-м слове встречаем одно общее и тому и другому доказательство, а именно: Бог не мог сказать сотворим человека по образу нашему, если он один творил. В послании к этому доказательству присоединяется целый ряд случаев, когда в Книге Бытия Богу приходится говорить от себя во множественном числе.

За тем в первом слове Просветителя Iосиф переходит к доказательствам троичности Бога, по свидетельству Давида, Соломона, пророческих книгъ; словом круг его доказательств гораздо обширнее чем в послании, где он ограничивается только объяснением троичности из троекратнаго явления Ангела Агари, и Бога в Троице Аврааму.

Доказательства свои Iосиф главным образом почерпнул из истории Авраама. Он передает в послании самый разсказ об Агари и Измаиле и о явлении странников Аврааму. Разсказ этот удаляется от библейскаго тем, что Iосиф заставляет самого Авраама разсказывать о случившемся. Авраам, по Иосифу, сел под тению дуба и помышлял о том, как бы сделать добро, как бы принять странника в дом, чтобы Бог принял и его въвечные домы. Эпическия черты библейскаго разсказа, во время угощения странников, все без исключения вошли в пересказ иосифя. В трех мерах муки, взятых Саррою по повелению Авраама, Iосиф видит образ Троицы. Место о явлении странников Аврааму встречается и в.позднейших сочинениях Иосифа, а именно, в 5-м слове Просветителя, где опровергаются нападки еретиков на икону св. Троицы. Тот же смысл доказательств и там, но доказательства в 5-м слове гораздо обширнее и с большим числом подтвердительных текстов.

В послании Iосиф не имел в виду возражений, а потому сосредоточил свои доказательства и не распространил их, отчего самыя доказательства проще и теплее. «О дивно! три юноши сидят, а патриарх старец столетен пред ними стояй. Все три ровно в едином месте сидят и всем равне патриарх нозе умы и трапезу постави и всем равну честь подает». Послание к архимандриту оканчивается просьбою, не являть имени автора в том случае, если архимандрит покажет послание какому нибудь «искусну мужу» и сообщить Иосифу то, что скажут о его послании другие: «И ты бы, господине, то отписал к нам подлинно, что взговорят или чем похулят и мы, господине, то поразумев, да вперед таковы не будем».

Это послание, хотя и самое раннее по времени, по содержанию своему переносит нас к другим сочинениям Иосифа, где онь является не как учимый, а как власть имеющий, со смелостью свойственною человеку, признаю­щему за собою право учить одних и строго относиться к другим.

Теперь разсмотрим состав 1-го слова на еретиков Новгородских.

С начала Iосиф излагает учение православной церкви о св. Троице; после того изрекает проклятие на еретиков и пересказывает их лжеучение о Боге. Далее говорить, что в ветхом завете много свидетельств о св. Троице и что только посредством их апостолы привели в христианство Іудеев, среди которых были и такие люди, как «Филон многоученый и многый в разуме»; что Моисей и другие пророки не ясно, гаданием говорили о св. Троице и о безплотных духах только потому, что склонные к многобожию Іудеи не могли понять откровения и ангелов сочли бы за богов. За тем предлагает свидетельство о св. Троице из одного ветхаго завета на том основании, что «еретицы не приемлют свидетельства апостольскаго и отчьскаго». Одним из главных свидетельств — это изречение Бога: сотворим, вместо сотворю.

До сведения Иосифа дошло, что еретики отвечали на его последнее доказательство, что то Бог к ангелам говорил «сотворим» и вот он, приведши это еретическое возражение, опровергает его многими свидетельствами из книг Моисея, псалтири и пророков. Тексты: псалма Давидова «Сын мой еси ты, аз днесь родих тя. Проси от мене, и дам тя языкы достояние, и одержание твое конца земли» еретики относили к Соломону. Iосиф опровергает это мнение и приводить многочисленные свидетельства о Христе из ветхаго завета. В заключение излагается учение о св. Духе и с тем вместе опровергается еретическое мудрствование, что Дух Божий есть дыхание Творца, разливающееся по воздуху.

Второе слово на еретиков Новгородских состоять из изложения православнаго догмата о Іисусе Христе, в след затем следует проклятие еретиков и их учения о Христе.

Iосиф самътаким образом подразделяет слово: «Ныне же преже напишем о божественнем Его рожестве, еже от девы Мариа,—потом же о распятии, и о воскресении, и о вознесении на небеса, и о втором пришествии». Свидетельства из ветхаго завета о рождестве Мессии Iосиф оканчивает изследованием 70 седьмин Данииловых, причем обращается к истории: «глаголеть бо историа о сем, яко первее Фелгафалъсар царь Ассирийский плени Іудеи» и т. д. и как на источники своих сведений ссылается на известных летописцев — Иосифа Флавия, Іюдейскаго любомудреца, Евсевия епископа Памфилийскаго, на Никифора, патриарха царяграда, и наконец на Георгия, «мниха премудраго, иже списа книгу глаголемую хронограф». Перечислив года и месяцы царствований царей Ассирийских, Персид-ских, Александра Македонскаго и Птоломеев до Клеопатры («юже уби Август Кесарь и разруши Птоло-мейскую власть в четвертое на десятлето царства его»), автор признается, что между этим историческим счислением и 70 седьминами есть ошибка на год и 9 месяцев. Ошибку эту он приписывает перепищикам книг и тут же объясняет, как легко писцу ошибиться и как другим чрез несколько времени трудно распознать его ошибку 139).

Самая обширная часть слова — первая, о рождении Мессии. Остальныя же части о распятии, воскресении, вознесении и о втором пришествии малы по объему и состоять только из одних текстов, подобранных из разных книг ветхаго завета.

Третье слово на ересь Новгородским еретиков, «глаголющих, яко подобает закон Моисеев држати и хранити и жрътвы жрети и обрезыватися», начинается изложением 15-й главы Деяний апостольских, где говорится о соборе апостольском, по поводу обрезания. Вслед за тем же идут выдержки о том же из послания апостола Павла к Евреям.

По изречении проклятия еретикам и их учению, Iосиф, так же как и в предъидующих словах, обращается к ветхому завету. Он прежде разбирает обрезание, потом жертвы ветхозаветныя. В конце слова доказывается несостоятельность верования Іудеев в то, что Іерусалим и храм его будут снова в их владении.

Слово четвертое на ересь Новгородских» еретиков, «глаголющих, еда не может спасти Адама и сущих с ним и еда не имеаше небесныя силы и пророкы и праведникы, еже послати исполнити хотение свое. Но сам сниде, яко нестяжатель и нищь и в человечьшя и пострада и сим прехитри диавола? Не подобает убо Богу тако творити»... Оно направлено против теоретическаго опровержения жидовствующими сошествия на землю и вочеловечения Бога и в нем излагается христианское учение об этом предмете. В самом начале Iосиф сознает мудрость умозрительной темы слова: «како убо послужить мыслем языкъ? како же до мыслится умъ?»

Слово это глубоко богословское сочинение о вочеловечении Сына Божия. К нему прибавлено опровержение мнения тех, которые говорили, что «ныне чудеса и знамения не действуют и благодати никтоже получил есть в веце сем, якоже древнии святии... того ради не спасаются ныне, якоже древле спасахуся». В ответ на это Iосиф сперва поучает как надо смотреть на чудеса Божии и объясняет глубокий смысл их, потом переходить уже к фактическому опровержению мнения о бездействии благодати Божией в новом завете. Он говот рит, что ветхозаветных святых, живших в продол-жении 5500 лет, от Адама до Іисуса, можно всех исчислить, между тем как множество святых, живших по воплощении Христа, и до ныне безчисленно, как песок морской и звезды небесныя. В наше время, продолжает он «несть ни острова, ни града, идеже не проповедася Христова проповедь... Се бо Еллины и Римляне и Египтяне и Ефиопляне и Индиане и Вавилоняне и Аправанскый великый остров и Мидиа и Персида и Росиа и всяк град и всяко место, иже под небесем имать благочестиа проповедь».

В след за тем Iосиф в общих чертах представляет подвиги христианских апостолов, мучеников и преподобных, чем и заключает слово.

Слово пятое на ересь Новгородских еретиков, «глаголющих, яко не подобает писати на святых иконах святую и единосущную Троицу... Авраам бо, рече, видел есть Бога с двема ангелома, а не Троицу. Зде же имать сказание от божественных писаний, яко Авраам виде святую Троицу, и яко подобает христианом писати на всечестных иконах святую и животворящую Троицу».

Еретики, как уже было говорено выше, располагали к иконоборству людей грубых. В людях начитанных и благовейных они старались возбудить сомнения, доказывая несостоятельность то того, то другаго верования. Нападая вообще на поклонение иконам, в частности они осуждали самый способ изображать божество. Икона Обрезания Господня с деяниями была поругана одними из нихъ; другие, быть может еще не дошедшие до полнаго отрицания иконопоклонения, отнеслись критически к изображению св. Троицы в виде трех странников, угощаемых Авраамом.

Написанное в защиту Троицкой иконы слово Иосифа начинается вступлением, в котором автор говорит о кознях диавола и о главных еретиках жидовствующих, разнесших, по его словам, ересь во многие города и села.

Самыя доказательства о том, что не ангелы, а св. Троица явилась Аврааму, выводятся Iосифом из разбора того места из Книги Бытия, где разсказывается об этом событии.

Имея в виду верующих, которых смущало то, что в писаниях отцев церкви говорится двояко—иногда, что Авраам принимал Бога и двух ангелов, а иногда, что он принимал св. Троицу, Iосиф предлагает учение о том, как надо согласовывать кажущияся противоречия в священном писании. Это учение составляет как бы вторую часть слова, начинающуюся новым вступлением, где автор, обвиняя человеческий строптивый разум, предлагает читателю «малыя некыя главизны.. , от ветхаго закона и от пророк и от Святаго Евангелия и апостол, потом же и о сем, еже святии и божественнии отци и учителие наши о святей и животворящей Троици написаша».

В этих главизнах Iосиф, выбрав противоречащия одно другому изречения данной книги св. писания, согласует их своим толкованием. После того объясняет те случаи, когда в св. писании Сын Божий называется Ангелом и этим разбором доказывает, что святые отцы только в одном смысле говорили об ангелах пришедших к Аврааму. Высказав в след за тем опасение, что противники его могут вывести из его учения, что ангелов вовсе не существует, Iосиф отделяет те случаи, когда в св. писании говорится об ангелах, как об ангелах.

Третья и последняя часть слова — учение об иконе св. Троицы любопытна для иконописной символики. Странни­ки изображающие св. Троицу должны сидеть на престолах, чтобы чрез то видно было их «царственное и господственное и владычественное», — должны иметь на головах круглые венцы, ибо круг образует безначальнаго и безконечнаго Бога,—должны иметь крылья, чтобы чрез то видно было их «гореносное— и самодвижное и к земным непричастное».

Слово шестое на ересь Новгородских еретиков, «глаголющих, яко не подобает покланятися иже отъ

рук человеческих сътворенным вещем».....

Начинается также кратким вступлением, в котором Iосиф напоминает читателю о поругании еретиками св. икон. Все слово состоит из шести ответов на доводы еретиков, учивших не покланяться иконам. Первым основанием такого учения были слова Господа к Моисею: «не сътвориши себе всякаго подобия» (Исход. 20, 4). «Изваанному и истуканному да не поклонишися» (Исх. 20, 23). «Зрите о безумнии и сквернии», отвечает на это Iосиф, «како рекл есть Бог к Моисею» и объясняет эти изречения, как относившияся до кумирослужения язычников и разсказывает подробно о скинии, сооруженной тем же Моисеем и о священных ея украшениях. Но еретики имели и на это возражение: Бог повелел Моисею почитать священные предметы скинии, но не поклоняться им «писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и тому единому послужиши». Iосиф отвечает им на это расказом о поклонении столпу облачному и в след затем переходить к псалмам Давида, из которых приводить многия изречения о поклонении дому Божьему и святой церкви. Подобный же свидетельства приводить онь из книг пророка Іеремии, первой, второй и третьей царств, Даниила пророка, Варуха, Захарии, Аггея,—говорить о поклонении Іерусалимскому храму и востоку, где был насажден рай, разсказывает о подвигах Ездры. За тем следуют доказательства тому, что пророки (Давид, Соломон, Иона и другие) не только покланялись, но и воздевали руки к небу. Еретики говорили, что не следует кланяться иконам на основании еще двух следующих изречений св. писания ветхаго завета: «не сътворите себе бог сре-брян и бог злат» (Исх. 20, 23) и «идоли язык сребро и злато дела рук человечь» и т. д. (Псал. 134, 15—17). На каждое из двух этих свидетельств Iосиф отвечает отдельно и объясняет отличие идолов от икон, первообразы которых находить в ветхом завете. Потом он переходить к объяснению и необходимости иконопочитания в новом завете. Одни из еретиков отрицали больше, другие меньше, и если одни возставали против всякаго почитания предметов вещественных, то другие, допуская поклонение образу Божьему, были против поклонения ликам святым и мощам и отнимали от священных предметов силу чудотворения. Окончив с первыми Iосиф отвечает вторым, на основании свидетельств и примеров ветхаго завета по преимуществу. Обещанием сказать подробнее о поклонении иконам, заключает Iосиф шестое слово и этим обещанием связывает его с последующим.

Седьмое слово на еретиков, не апологическое, а назидательное. В Просветителе оно озаглавлено следующим образом: «Сказание от божественных писаний, како и которыя ради вины подобает христианом поклонятися и почитати божественныя иконы и честный животворящий крест Христов и святое Евангелие и пречестныя Божиа тайны и освященныя сосуды, в нихже божественная таинства съвершаются и честныя святых мощи и божественныя церкви; еще же и како подобает покланятися друг другу и како подобает покланятися и служити царю или князю, и како подобает Господу Богу ныне покланятися тому единому служити».

Из этого слова, составь котораго совершенно соответствует заглавию, мы узнаем, что некоторые еретики до­казывали на основании изречения апостола Павла: «храм Божий есте вы и Дух Божий живет в вас», что нет надобности строить Богу храмы. Учение об иконопочитании соединено с историей происхождения его в церкви христианской. Iосиф говорить о поклонении иконам св. Троицы, Спасителя, Богоматери, Иоанна крестителя и прочих святых, связывая поклонение иконам с самым почитанием Бога и святых его. Говоря о поклонении священным предметам богослужения, Iосиф объясняет, таинственное значение каждаго изъних и тем дает читателю возможность уразуметь христианское богослужение. В этом же слове Iосиф собрал все более или менее известные тексты о том, как надо чтить царя или князя «Аще ли же есть царь» заключает Iосиф, «над человеки царьствуя, над собою же имать царьствующа скверныа страсти и грехи, сребролюбие же и гнев, лукавство и неправду... неверие и хулу — таковый царь не Божий слуга».

После того Iосиф предлагает обширное разсуждение о св. Троице: «Рцем же прочее, како ныне подобает в новем законе Господу Богу поклонятися... преже убо должно есть ведати истинному христианину от святых писаний, что есть Бог и како ныне о Бозе мудрствовати». Здесь вновь излагается, как и в первом слове, учение о св.Духе—учение подробное и изобилующее текстами, заимствованными на этот раз из богословских сочинений отцев церкви. Здесь нельзя не обратить внимания на то, как Iосиф был сведущ в священном писании и как богословская мудрость была усвоена им: он мог говорить о догмате много и долго и не повторяться. В след за догматическим учением о Боге, Iосиф поместил в этом же слове нравственно-богословское учение о молитве церковной и домашней и о повсеместном служении Богу. Окончив эту духовную беседу, Iосиф оговаривается, что включил ее в сказание о поклонении иконам и в след за тем заключает слово повторением вкратце главной темы сказания о поклонении иконам и обычным прославлением св. Троицы.

Замечательна редакция этого слова: нигде не упоминаются поименно Алексей поп и другие еретики; нет ожесточенных нападков на их «скверну»; кроме того во многих местах Iосиф благодушно обращается к своему читателю, называя его: «любимче». Из этого ясно, что слово это вошло в книгу Иосифа на ересь Новгородских еретиков, без изменения первоначальной редакции.

Послание к иноку иконописцу 140).

Все эти три слова: пятое, шестое и седьмое препровождены были Iосифом вместе с посланием к одному иноку-иконописцу, вероятно Феодосию иконнику, о котором упо-минают жития Иосифаи сам он в послании к Третьякову.

В послании этом Iосиф говорить, что исполняя просьбу духовнаго брата, он посылает ему то, что может послужить на пользу: «яко ныне мнози лестьцы изы-доша в мир, Новгородских глаголю еретиков глаголющих, яко не подобает покланятися иже от рук человеческих сотворимым вещем»...

В послании Iосиф передает содержание трех словъ; но первым ставить то, которое стоит в Просветителе шестымъ; вторым то, которое там поставлено седьмым и наконец последним ставить пятое слово Просветителя. Первое и последнее (6-е и 5-е) он предлагает как нужныя для прений с еретиками, на второе (7-е) указывает как на потребное всякому христианину, неимеющему многих книг: «Обаче да ведает твое боголюбие», прибавляет Iосиф о своих сочинениях, «яко не моея мысли суть сия, но от многих божественных писаний избрах и вмалех многое совокупих, тебе послах. Вем бо яко неимаши ты у себе многих книг». Остальное содержание послания к иноку-иконописцу — беседа о памяти смертной и притча о духовном врачевстве, заимствованная из разсказов старчества.

По истечении семи тысяч лет еретики воспользовались одним поколебавшимся верованием и стали доказывать несостоятельность отцев церкви. Тогда Iосиф в опровержение учения их и для успокоения людей, ожидавших кончины мира с наступлением 8-й тысячи, написал свои восьмое, девятое и десятое слова на еретиков Новгородских. Слово на «глаголющих, яко седмь тысящь лет скончася и Пасхалиа прейде, а втораго Христова пришествия несть... писания отчьская суть ложна. Слово на... глаголющих: чего ради несть втораго пришествия Христова, а уже время ему быти? Апостоли убо написаша, яко Христос родися в последняя лета... апостольская писания ложна суть. Слово на... хулящих писаниа Святаго Ефрема и глаголющих яко ложна суть писания его. Эти трибслова составляют одно целое. По заключительным словам каждаго из них видно, что они составляли одно слово, по объему равное седьмому и уже в последствии разделенное на три слова, но без изменения первоначальной редакции.

В этих трех словах, как видно из самаго заглавия их, Iосиф опровергает учение еретиков о ложности апостольских и отеческих писаний. Но кроме того ему нужно было успокоить поколебавшееся верование многих православных, которые думали, что с окончанием писанной святыми отцами Пасхалии, истекшей с 7000 годом, наступить кончина мира. С начала Iосиф поучает (слово 8-е), что нам не следует пытать о том, что Бог от нас скрыл, потом доказывает, на основании свидетельств из Евангелия и толкований на него Златоуста, что время кончины мира и втораго пришествия от нас сокрыто. Еретики предлагали сжечь писания св. отцев за то, что помещенное в них пророчество о семи тысячах лет не сбылось. Так думают только те, говорить на это Iосиф, которые не хотят потрудиться «в ширине божественнаго писания» и в след за тем разбирает места из св. отцев, на основании которых составилось ложное верование в кончину мира, по истечении 7000 лет от Адама. Оказывается, что ни один из отцев церкви не говорить о семи тысячах, а говорять они все о семи веках. Iосиф излагает учение, что век в священном писании не означает ни ста лет, ни тысячи и указывает на ложное верование тех, которые в прежния времена, с истечением десяти столетий по Рождестве Христове, ожидали кончины мира. Последнее мнение основывалось, говорит Iосиф, на том, что ангел в апокалипсисе связал сатану на тысячу лет. После краткаго разсуждения об опасности, «самомышлением» объяснять непонятныя места св. писания, Iосиф выписывает отрывок из сочинения «премудраго онаго старца, иже книгу написа, глаголемую зерцало». Отрывок этот состоит из разговора «госпожи души» и «рабыни ея плоти» о времени «скончания». Из него видно, что старец писавший «зерцало» не разделял верования, что с седьмою тысячью настанет конец миру. «Познавай убо яко Святый старец т, иже и сиа написавый, бяше в лето шесть тысящное и шесть сот третие, отселе за четыреста лет». За тем Iосиф разбирает происхождение верования в кончину мира с истечением известнаго срока. Иные, говорит он, основываются на мясопустном Синаксаре Никифора Ксанфопула, который, не сославшись ни на пророка, ни на апостола, ни на другаго Святаго писателя, утверждал, что в писании сказано: по истечении семи тысяч будет второе пришествие. «Безсловесно убо есть, еже приводити на свидетельство неведомыя вещи»—заключает Iосиф. Другие основывают это же верование на том, что Пасхалия святыми отцами написана только на 7000 лет. На это Iосиф объясняет («пишут историчьская словеса»), что до перваго Вселенскаго собора совсем не было Пасхалии и что только на нем св. отцы уложили, когда творить Пасху и написали миротворный круг на 532 года и границу таким образом, что оный круг подобно лунному, обращается до безконечности. А другие, продолжает Iосиф, написали «плохую Пасхалию до шеститысячнаго лета», вследствие чего и стали ждать кончины мира по истечении шести тысяч лет т. е. в конце VI века. Мнение это подкреплялось тем, что мир создан в шесть дней, а в седьмой Бог почил от дел своих. Когда это верование не оправдалось, стали думать, что конец миру наступить по истечении тысячи лет от Рождества Христова и тогда изложили Пасхалию до XI века. В последствии стали предполагать что «седморичен век сей» и что продолжится онь до 7000 года от Адама, в следствие чего и Пасхалию изложили только до этого срока, Iосиф утверждает, что все эти домышления от того и не крепки, что не основаны на свидетельстве божественнаго писания.

Разсмотрев все писанное апостолами о кончине мира (слово 9-е) Iосиф долго разсуждает о том, почему человеку нельзя и не должно размышлять о тайнах Божиих. Говоря о том на сколько худо естество человека, он приводить выдержки из книги Иова.

Но вместе с поколебавшимся верованием в семи тысячный срок, поколебалось мнение о кончине мира и о страшном суде. Еретики преимущественно хулили писания св. Ефрема Сирина, писавшаго о последних временах и страшном суде. Тысяча сто лет прошло, говорили еретики, с тех пор, как писал Ефрем, а втораго пришествия все нет. В 10-м слове Iосиф излагает учение о втором пришествии. Он начинает, как всегда, с ветхаго завета и выписывает из книг Моисеевых и про-роческих многие тексты; за тем обращается к Евангелию и апостольским посланиям и на основании их доказывает, что св. Ефрем писал истину и что нет разногласия между учением его о конце мира и свидетельствами ветхаго и новаго завета о том же предмете. Iосиф укоряет еретиков за то, что они разбирали писания св. Ефрема, не сравнивая оных со священным писанием. В конце 10-го слова Iосиф на основании евангельских и апостольских свидетельств подтверждает то, что писал св. Ефрем о страшном суде и антихристе.

Одинадцатое слово на еретиков Новогородских писано в защиту иночества. Это обширное слово подразделено на 4 главы, из которых каждая соответствует особому доводу еретиков против монашества. В последней главе, доказывая что иноки не гнушаются пищи, Iосиф объясняет многия древния ереси и в одном месте говорить о Магомете: и «Моамефь, иже Агаряны прельсти, повелееват во своих богохульных списаниях вина никакоже вкушати, не чисто убо то глаголеть быти».

Из 11-го слова видно на сколько Iосиф был монах в душе и как близка сердцу его была самая символика иноческой одежды141).

Двенадцатое слово на еретиков Новогородских, «глаголющих: яко аще еретик будет святитель и аще не благословит или проклянет кого от православных, последует его суду божественный суд», дословно схоже со второю половиною послания къНифонту 142). Слово это лишено той литературной обработки, какою отличаются обличительный слова Иосифа: нет ни вступления, ни связи с последующим словом. От второй части послания к Нифонту оно отличается тем, что в нем выпущены все обращения Иосифа к епископу; кроме того изменен самый порядок расположения частей сочинения: ссылки на отцев церкви, встречающияся в послании все в одном месте, разбиты таким образом, что две из них помещены в самом начале слова. В слове недостает примера из жития Симеона дивногорца, но за то в нем находим недостающия в послании четыре выдержки из церковных правил о еретике епископе (Карфагенскаго собора правило,—правило Григория Аграгантийскаго, седьмаго Вселенскаго собора 4-е и Устиниана царя новых за-поведей — 9-е).

Двенадцатое слово встречается весьма редко в числе шестнадцати слов Просветителя 143).

Послание ли Иосифа к Нифонту оказало свое действие, или поступки самаго Зосимы, были тому причиной, только 17-го мая 1494 года митрополит лишился своего сана. Правдивый современник летописец говорит, что митрополит был отрешен за пьянство и нерадение 144). До нас же дошла грамота Геннадия в Москву, где говорится, что «отец наш митрополит своея ради немощи остави престол» 145). Очевидно, что опасаясь подорвать значение такого великаго сана, церковь прикрыла нечестие Зосимы...

Зосима сведен был в отсутствии Федора Курицына, который в марте послан был в Литву по поводу сва­товства Елены Ивановны за великаго князя Литовскаго Александра 146).

Курицын был третьим лицом в этом посольстве. Другие двое были—князь Василий Иванович Косой, сын князя и боярина Ивана Патрикеева, двоюроднаго брата великаго князя Ивана Васильевича 147) и князь Семен Ряполовский 148) зять Патрикеевых. Отношения Курицына к Патрикеевым могли начаться издавна: отец Федора Григорьевича и брата его Ивана—Волка Курицыных, Григорий Романовичь Курица, потомок Ратши и родичь Челядниных, был боярином великой княгини Марии, супруги Темнаго, в то время, как сестра Темнаго уже была замужем за князем Юрием Патрикеевичем.

Престол Русской митрополии по сведении Зосимы оставался праздным целые шестнадцать месяцев, В январи 1495 года мы видим на первом месте в Москве Симона, Троицкаго игумена 149).

С монастырем Сергия преподобнаго связывали Ивана III не одне предания, дорогия для правнука Димитрия Донскаго и сына Василия Темнаго: долголетняя дружба его с игуменом Троицким Паисием, котораго он желал видеть митрополитом, была новою живою связью между Иваном и монастырем Сергия. Не задолго до вызова Симона, Троице-Сергиевскаго игумена, в Москву, Иван Васильевич оказал новую льготу этому монастырю 150).

В переведении туда Зосимы из Симонова монастыря можно видеть своего рода милость, оказанную сведенному с престола митрополиту. Это перемещение Зосимы могло состояться по возвращении Патрикеева и Курицына из Литвы.

В сентябре 1495 (7004) совершилось посвящение Симона. В октябре князь великий отправился на долго в Новгород, взяв с собою 13-ти летняго внука своего Димитрия, отец котораго, великий князь Иван Иванович умер за шесть лет до того. Мать Димитрия Елена Волошанка также имела отношение к Федору Курицыну, кото­рый ездил послом сватать её за великаго князя и в 1482 г. привез ее из Валахии в Москву. Когда образо­валось соперничество Елены и Димитрия с одной стороны, а Софии и Василия с другой, к первым примкнула боярская партия, к последним люди новые, которые в госу-дарствование Ивана III съехались во множестве на службу Московскую 151).

В Новгороде архиепископ Геннадий встретил великаго князя со внуком за городом, со всем собором, с архимандритом и игуменами, и это в то время, когда великий князь поддерживал еретиков. Возможность открытой борьбы с тайною ересью не существовала, не смотря на то, что Iосиф еще в 1492 году вызывал бойцев на исповеднический подвиг.

Расположение великаго князя к внуку вызвало интригу Софии против внука, в пользу царственнаго юноши Василия. Но еще не был объявлен наследникъ; и около великаго князя видим людей той и другой партии: Челядниных, Кутузовых вместе с Патрикеевыми и Курицыными. Челяднин и князь Василий Косой с Иваном III в Новгороде и оттуда посылаются им на Камскую землю. В августе 1497 года великий князь Иван III со всем семейством делает встречу сестре своей Анне Рязанской: и около него София и Елена, Василий и Димитрий внук.

Примирительный образ действий великаго князя имел влияние на то, что ни один из иерархов не подавал голоса против еретиков. Не могло быть неизвестным, что Курицын еретик, когда, еще в 1490 году Геннадий заявил о нем, что он первый печальник и заступник еретикам. Геннадий держал себя осторожно, и наказав еретиков Новгородских, усердно занимался своею паствою , делами Псковскими, переводом Библии и прочими делами, ознаменовавшими жизнь этого замечательнаго человека.

Как же смотрел на ересь и как держал себя в отношении к еретикам Симон, митрополитъ?

Вероятно также как Геннадий. Не без ведома митрополита еретик Зосима приобщался на орлеце в монастыре Сергия преподобнаго 152).

В конце 1497 года открылся заговор против Димитрия — внука, и великий князь положил гнев на супругу и сына и опалу на их приверженцев, и в след за тем посадил на великое княжение внука.

У нас нет никаких современных свидетельств о том, что враги ереси, в то время, как разыгрывалась на Москве драма соперничества двух политических партий, примыкали к Софии и Василию.

Из позднеиших событий и свидетельств мы знаем, что те, которые боролись с ересью, сильно сочувствовали Василию и его партии и в свою очередь пользовались расположением этого великаго князя и его друзей. Расположение к Василию во время борьбы партий, видно из следующаго свидетельства летописца современника: «По диавольскому навожению и лихих людей совету, въсполеся князь великы Иван Васильевичь на сына своего князя Василиа да и на жену свою на великую княгиню Софью» и т. д. 153). Но не расположение к одной партии не есть еще вмешательство в дела партий. И если митрополит не преследовал ереси, то тем более нельзя было от него и всего освященнаго собора ожидать вме-шательства в дела великаго князя. На венчании внука, на этом нововведенном обряде, который совершал митрополит с приличными торжеству речами, мы видим собор архиереев и в числе их Нифонта, епископа Суздальскаго, котораго за пять лет до того вызывал Iосиф Волоцкий на подвиг исповеднической. Но нет в числе их ни Прохора Сарскаго, ни Иоасафа Ростовскаго, к которым в первые года борьбы с ересью обращался с посланиями Геннадий. Прохор оставил свой епископский стол еще в 1493 году, а Иоасаф ранее.

Ровно через год по венчании внука, опала постигла князя Ряполовскаго и родственников великаго князя Патрикеевых. Наместник Московской, князь Иван Юрьевич Патрикеев и сын его Василий Косой, враги Софии и Василия, едва избежали смертной казни — участи Ряполовскаго. По ходатайству митрополита, отец пострижен был у Троицы, сын отослан в Кирилловъ-Белозерский монастырь, где принял имя Вассиана и там сделался учеником монаха Нила Майкова, в последствии основателя пустыни на Соре реке. С опалою, постигшею Патрикеевых (в Феврале), совпадает пожалованье Василия Ивановича в великие князья Новгорода и Пскова (марта 21).

С возвышением Василия Ивановича начинается эпоха соборов о церковном устроений, на которых деятелем был и Iосиф Волоцкий.

Среди самих православных во второй половине XV столетия возникли разномнения. Краткий обзор их здесь объяснить несколько вопросы, разъединявшие умы в то время. Некоторые из таких вопросов были возбуждены и решены так или иначе на соборах, созванных в первые года XVI века.

В 1479 году возник спорь о хождении вокруг церкви, о котором мы говорили выше. В след за тем занял умы вопрос о том, нужно ли двоить или троить аллилуию? Геннадий спрашивал письменно об аллилуии Димитрия стараго (толмача). Толкуя в своем ответе архиепископу (1486) самое слово аллилуиа, толмачь допускает и двоение и троение этого молитвеннаго возгласа. Но мне ея помнит, говорить он тут же, что и у нас о том спор бывал между великих людей 154).

Рядом с этими разномнениями существовал разлад еще более сильный в местных религиозных верованиях. Еще в 1471 году митрополит Филипп подозревал Новогородцев в намерении отпасть от правой веры I55).

Новогородцы, как известно, хотели иметь свою независимую от Московской митрополии иерархию.

Несомненно, что местно чтимые в Новгороде святые, до присоединения Новгорода, не чтились в Москве, а Московских чудотворцев не признавали в Новгороде. Когда Геннадий уже в сане архиепископа приехал в Новгород, ему нужно было вводить в Новгороде чествование Московских святых. Всенародно во время крестнаго хода, Геннадий воспел каноны Московским чудотворцам Петру, Алексию и вновь прославленному Ионе. Первый Новгородский архиепископъ—москвич, избранный и поставленный на Москве, по известию Новгородской летописи, не с должным благоговением отнесся к почитаемому новгородцами за Святаго святителю Моисею и в свою очередь за то пострадал: ему стали являться древние Новгородские святители и в след за тем «прииде на него изумление», говорить Новгородский летописец «овогда видяху его в Евфимиевской паперти в одной ряске сидяща, овогда же видяху его в полдни у святой Софии седяща въодной ряске и без манатии, и свезоша его болна к Троицы в Сергиев монастырь1S6). Московская летопись, приводя известие об удалении того же архиепископа, говорить, что Новгородцы отняли у него ум волшебством, причем связывает это волшебство с св. Иоанном Новгородским, о котором отзывается без уважения, говоря что он на бесе ездил 157).

Сам вел. князь Иван III, который по религиозному побуждению давал жалованный грамоты на села монастырям, отнял половину имений от церквей и монастырей Новгородских. За то он не был принять милостиво Новгородскою святынею, судя по сказанию о пламени, исшедшем из гроба Варлама Хутынскаго.

По понятиям москвичей, ангелы сопутствовали Ивану III, когда он шел на Новгород, а «прелестник диавол» вошел в «окаянную Марфу». С таким воззрением на Новгород написаны:

«Словеса избранна от святых писаний, о правде и о смиренномудрии, еже сотвори благочестия де-латель, благоверный великий князь Иван Васильевичь всея руси, ему же и похвала о благочестии веры; даже и о гордости величавых мужей Новгородскых, ихже смири Господь Бог и покори под руку его, он же благочестивый смиловася о них, Господа ради, и утиши землю их» 158). Само собою разумеется, что Новгородцы имели противоположный Москвичам взгляд на благочестие Ивана Васильевича и на ту роль, которую представлял во взятии Новгородском лукавый враг диавол.

В усилении Москвы побежденные ею видели возникновение последняго царства и связывали идею об этом царстве с идеей о кончине мира и антихристе 159). Другие на оборот видели в новом возникающем царстве — милость Божию, славу и силу отечества и старались придати великому князю царское значение, а в отступлении прельщенных ересью от православия видели гибель желаннаго царства.

В конце XV столетия, перед наступлением 8-й тысячи, ожидали страшна го суда. Но кто же ожидал его?

В Москве, на кануне 8-й тысячи, кипит деятельность: Петр Антон Фрязин достроивает Флоровскую Стрельницу и, вместе с братом своим Марком, доводить до конца большую каменную палату. Сам Иван III посылаеть войско на помощь Менгли-Гирею, сносится с королем Римским. Мнение о кончине мира было уделом религиозных книжников и имело источник книжный в глубине веков, источник жизненный в тяжелых временах сильнаго внутренняго брожения и войнъ; моровая язва, голод и небесныя знамения усиливали страх 160). Пасхальная таблица оканчивалась с седьмою тысячью. Со страхом помышляя о последних годах той тысячи, с которыми истекал и XV век от Рождества Христова, наши грамотники считали его последним столетием и в конце пасхальной таблицы делали приписки, что с истечением ея настанет страшный суд. О таковой приписке свидетельствует Геннадий в одном из своих посланий. Подобную же приписку мы можем видеть в дошедшем до нас сборнике XV века 161).

Генниадий, а с ним и Iосиф Волоцкий, как люди хорошо знавшие св. писание, не разделяли мнения современников о 7 тысячах, но как люди глубоко религиозные, они не чужды были мысли о близком вреимени страшнаго суда. Первый, когда ходил крестным ходом около вновь отстроеннаго Новгородскаго детинца, на улице до 3-х раз повторял пение канона и службу о страшном суде 162). Второй—видел последния времена в появлении ереси жидовствующих. Религиозное чувство Геннадия было глубоко оскорблено уничтожением многочисленных церквей в Кремле, который по повелению великаго князя вынесены были оттуда, чтобы дать простор великокняжеским дворам и место саду, который великий князь задумал устроить около своих новых палат 163). Само собою разумеется, что Московские верховные люди не разделяли такого взгляда на перенесете церквей за город.

Крайность религиозных воззрений была причиной тому, что иные видели преступление в благоразумных мерах, употребленных великим князем против распространения мороваго поветрия 164). Люди с подобными воззрениями смотрели не сочувственно на всякия новизны и готовы были видеть ересь во всяком изменении стараго обычая. Консерватизм этот готов был враждебно принять всякое новое благое начинание, и в представителях его уже созревала ненависть, причинившая в последствии столько бед просвещенному Максиму греку.

Во второй половине XV века начались у нас сношения с Афоном, стали показываться частые гости из мона­стырей Константинопольской патриархии и русские отшельники вновь обрели старый путь на Святую Гору.

Монахи, прошедшие на Афоне школу аскетизма, любители пустынной жизни, враждебно относились к общежитию, которое возможно только при больших средствах монастыря. С другой стороны основатели монастырей, которыми так богат был конец XV века и начало XVI возстановляли на Руси древнее Феодосиево общежитие и вводили его как во вновь основанные, так и в старые монастыри. Пустынники типа Саввы Вышерскаго и Нила Сорскаго обратили на себя внимание Герберштейна, который их отделяет от монахов общежительныхъ165).

Отнятием имений от Новгородских церквей и монастырей великий князь затронул вопрос о том, — владеть ли монастырям селами, или нетъ? В 1500 году, во время войны с Литвою, значительно прибавилось число приехавших к Ивану III на службу князей, которых нужно было оделить волостями. Великий князь, с благословения митрополита Симона, роздал Новгородския церковныя земли людям своим. Склонный к реформе Иван III, вскоре по роздаче Новгородских имений предложил духовенству решить, следует ли монастырям владеть селами? Предложить такой вопрос великий князь мог, опираясь на мнения пустынных иноков, проповедников нестяжательности. О соборе, на котором решался этот вопрос, нет положительных летописных сведений, что объясняется его частным характером 166). На нем дьяк Леваш говорил великому князю от лица митрополита и всего освященнаго собора, который состоял из Московских духовных лиц и некоторых находившихся тогда в Москве книжных старцев и игумнов.

Из дошедшей до нас речи дьяка видно, что собор поучал великаго князя, как надо смотреть на церковныя имущества и как сами духовные доказывали на основании священнаго писания законность монастырскаго владения селами. Из писаний Вассиана Патрикеева узнаем, что противоположнаго большинству мнения был старец Нил Майков (Сорский), любимый ученик лично знакомаго великому князю старца Паисия Ярославова. Зная мнения Нила о монастырских владениях, великий князь мог вызвать Нила для этого собора в Москву. Есть и другое свидетельство о том, что на соборе был Паисий Ярославов и ученик его Нил. Оно находится в письме о нелюбках между старцами Кириллова и Иосифова монастырей167). Митрополит Симон и весь собор, на основании примеров из священной, церковной и отечественной истории, доказали великому князю законность владения монастырскаго и достигли того, что монастырския имущества остались неприкосновенными.

Собор о вдовых попах, собранный в 1503 г., своим решением возбудил протест со стороны тех, ко­торые не считали законным благоговейных иереевъ-вдовцев лишать права совершать литургию. Появились люди, которые писали против такого поголовнаго отрешения от иерейства всех вдовцев. В защиту их писал некто вдовый священник Георгий Скрипица и тот же Вассиан Патрикеев.

Ниже мы встретимся с другими мнениями, разделившими русское общество в эпоху Иосифа Волоцкаго, говорившаго на упомянутых соборах за право монастырей владеть селами и за поголовное отрешение вдовых священников от священнодействия.

Летом 1503 г. Iосиф, еще ни разу, с самаго основания обители своей, не покидавший стен ея, отправился на собор в Москву. Туда призвали его «царская пись мена», как свидетельствует одно из житий его. Собор о вдовых попах был делом гласным, открытым, но тут же, по желанию великаго князя Ивана Васильевича, в тихомолку, в палатах великокняжеских разсуждали о церковных имуществах. Мы видели как решены были оба вопроса. Из позднейших писаний Вассиана Патрикеева узнаем, что Iосиф был за соборное решенье обоих вонросов. В письме о нелюбках между старцами Кириллова монастыря и Иосифова приводится возражение, стланное Iосифом Нилу Сорскому: «аще у монастырей сел не будет, како честному и благородному человеку постричися, и аще не будет честных старцев, отколе взяти на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякия честныя власти? А коли не будет честных старцев и благородных, ино вере будет поколебание» 168). Жития Иосифа подтверждают это. Но в деяниях обоих соборов не упомянуть Iосиф. Он, как я полагаю, умеренно держал себя на соборе и был полезен митрополиту в подборе свидетельств из священнаго писания, отцев церкви и из отечествешиых летописных сказаний. Во всяком случае вопросы были решены в духе Иосифа. Дело тем на время и кончилось и не прежде как через шесть лет Иосифу пришлось письменно излагать свои мысли о монастырских имуществах. Поучая братию в своей духовной грамоте (уставе), как старейшая братия должна держать себя на монастырских собо-рах, Iосиф сам свидетельствует, что онь участвовал на соборах в Москве, в присутствии самого великаго киязя:

«Видехом бо у великых государей и самодержцев сице творима: егда убо о некоторых делех взыскание творят, благочинно и не кричанием глаголють же. Преже убо государь глаголеть, потом же и вси прилучившиеся по единому глаголють. Аще ли же начнуть мнози глаголати, тогда с яростию и гневом запрещение приимут от дръжавнаго» 169).

Первый вызов Иосифа в Москву совпадает с возвращением из ссылки его друзей и покровителей братьев Челядниных. Около того же времени и брат Иосифа, Вассиан сделан был архимандритом Симонова монастыря. Вообще Iосиф появился в Мсскве при самых благоприятных для врагов ереси обстоятельствах. Уже более года томился в заключении великий князь Димитрий внук и возложено было на него железо; была заключена и мать его, еретица Елена. Вся сила была теперь на стороне Василия, уже пожалованнаго великим княжением, — и не без его влияния сам Иван Васильевич пожелал видеть Иосифа. Ранее заключения невестки, великому князю отцу не ловко было иметь личныя сношения с Iосифом, стойкость котораго в преследовании еретиков была ему хорошо известна.

Двадцать четыре года прошло с тех пор, как Iосиф последний раз виделся с державным. Тогда Иван Васильевич чествовал в иосиф? преемника в игуменстве Святаго старца Пафнутия; теперь перед ним был основатель и игумен монастыря, уже знаменитаго благоустройством и строгостью устава; но что гораздо важнее — перед ним был защитник православия и враг людей, бывших столь долго в силе у него самого.

Много пережил за это время Иван Васильевич. Это был уже не осторожный Московски князь, готовый бежать от Ахмата, а державный государь всей Русской земли, покоритель великаго Новгорода и Тверскаго великаго княженья. На нем было много дел, запятнавших его совесть в глазах современников: опалы на бояр, лютыя казни в Москве и Новгороде; взятие в плен обманом брата Андрея Васильевича и гонение на детей его—отроков, сънискавших приют, после долголетняго пребывания в темнице, в монастыре Димитрия Прилуцкаго, где одного из них церковь осенила венцем святости, и — наконец заключение в тюрьму юнаго, им самим возвеличеннаго, венчаннаго великаго князя Руси, внука Димитрия. Никакия из темньих дел Ивана Васильевича не возбуждали против него Иосифа. Он помнил только дружеския сношения великаго князя с попом Алексеем, равнодушие его к нечестию Зосимы и милости, оказываемыя, в продолжееии многих лет, Федору Курицыну.,Iосиф хорошо сознавал, что имеет дело не с Иваном Васильевичем, каков он был в 1479 году, когда еще никакия новизны не тревожили ума великаго князя, когда он мог поспорить в ревности к святыне с митрополитомъ; когда он украшал гробы праведных и, прославляя новых чудотворцев митрополитов, под собственным религиозным впечатлением провозгласил святым благочестиваго князя Московскаго Даниила (Степ. кн. 1, 380). Теперь было не то безмятежное время, когда сама собой затепливалась в Успенском соборе свеча пред образом Пречистой и великий князь призывал Вассиана Рыло на прение с митрополитом о том, как ходить вокруг церкви, по солнцу или против солнца.

Великий князь принял Иосифа наедине и начал говорить с ним о церковных делах. Само собою разумеется, что они говорили о тех двух важных вопросах церковных, о которых была речь на соборе: о вдовых священниках и о владении монастырском. Поговорив о церковных делах, великий князь завел речь о Новгородских еретиках.

Надо заметить, что не задолго до этого свидания с Iосифом, Иван Васильевич схоронил супругу свою, с которою прожил 31 год. Сам он, чувствуя слабость в теле уже помышлял о смерти. Усталая душа искала примирения; в ней пробудились чувства, а с тем вместе и убеждения прежних лет, во всей их строгой замк­нутости. Зная Иосифа за строгаго поборника православия, Иван Васильевич желал оправдать себя в его глазах и получить от него прощение за прежде бывшее с его стороны покровительство еретикам. Я узнал о ереси, сказал онь Иосифу, и ты меня прости в том, а митрополит и владыки простили меня, Iосиф, который до того был на столько осторожен, что даже не начинал говорить о еретиках, был поражен таким смирением. Государь, сказал он великому князю, как мне тебя прощать! И тогда Иван Васильевич вторично сказал ему: пожалуй, прости меня! Iосиф отвечал ему, что за прежних еретиков его Бог простит только тогда, когда он возстанет на нынешних: «Государь! Только ея подвигнешь о нынешних еретиках, ино и в прежних тебя Бог простит».

В другое свидание Iосиф стал бить челом великому князю, чтобы он послал в Новгород и другие города обыскивать еретиков. «Пошлю и обыщу, и если я не пошлю, да не попекусь об этом, то кому же можно искоре­нить это зло? — отвечал ему Иван Васильевичь — я и сам знал их ересь». И тут же начал объяснять Иосифу, какую ересь держал протопоп Алексей и какую Федор Курицын, и вслед за тем сообщил ему, что Иван Максимов «сноху у него в жидовство свел». Обвиняя невестку в ереси, Иван Васильевич мог встретить в ифсиф? сочувствие к жестокому поступку заключения Елены и сына ея. Искреннюю беседу свою великий князь заключил вторичным обещанием — послать по городам разыскивать еретиков и искоренить их.

После этих двух свиданий на едине, Iосиф был позван к Ивану Васильевичу «хлеба ясти».

На этот раз великий князь задал Иосифу, по всей вероятности при свидетелях, такой вопрос: как писано, нет ли греха еретиков казнить? Вопрос этот не был для Иосифа сомнительнымъ; у него было на памяти огромное число примеров из библейской и церковной истории о том, как в прежния времена казнили отступников и еретиков. Iосиф начал на этот раз с апостола Павла, который писал к Евреям: «аще кто отвержется закона Моисеева при двою или триех свидетелех умирает 170). Кольми паче, иже Сына Божия поправ»... И долго бы говорил Iосиф, но великий князь, выслушав начало ответа, уразумел, что Iосиф говорить не по его мысли и велел тотчас же перестать говорить. Iосиф конечно замолчал. Из бесед с великим князем поборник ереси вынес убеждение, что Иван Васильевич «блюдется (т. е. остерегается) казнить еретиков».

Тогда же в Москве, Iосиф свиделся с своим владыкою Геннадием, котораго наконец вызвали в Москву на собор.

Как в 1490 году епископы, собранные для хиротонии митрополита Зосимы, долго не разъезжались, имея в виду другия церковный дела, так и теперь они, окончив собор о вдовых попах, устроили новый (6-го августа) по вопросу о невзимании мзды с священнослужителей при поставлении их. Таким образом, защищаясь от еретиков, церковь наша обратила внимание на вкоренившияся и вошедшия в обычай злоупотребления.

Геннадий пробыл в Москве более двух месяцев и в сентябре возвратился в Новгород. Вопрос о еретиках на время оставлен был в стороне: другие церковные вопросы заслонили его.

Iосиф возвратился в свой «иосифов» тотчас после собора о вдовых попах. Он не участвовал на соборе 6-го августа. Этою же осенью (в сентябре) хоронил он у себя в обители тело умершаго на его руках князя Рузскаго Ивана, младшаго сына Бориса Васильевича. Смерть эта и одновременная с нею смерть княгини — матери 171) увеличили средства монастыря. В сентябре же великий князь, сопровождаемый всеми детьми своими, отправился на богомолье к Сергию и в некоторые монастыри земли Ростовской.

Iосиф Волоцкий с своей стороны помнил обещание, или скорее, порыв Ивана Васильевича послать по городам отыскивать еретиковъ; но прошло более года и обещание не сбывалось. Еретики были на свободе, ересь все еще распространялась по немногу по городам и селам. Геннадий, во время своего долгаго пребывания в Москве, не воспользовался присутствием там многих епископов и не воз-будил вопроса о преследовании еретиков. Он уже не преследовал их и в Новгороде, где все еще находился еретик архимандрит Кассьян, присланный из Москвы в Юрьев монастырь, по проискам еретиков, или скорее по ходатайству Федора и брата его — Волка, Курицыных.

Послание к архимандриту Митрофану 172).

Весною 1504 года Iосиф написал послание к духовнику великаго князя архимандриту Андрониковскому Митрофану 172). После обычнаго приветствия, которым обыкновенно начинались послания (Государя нашего великаго князя Ивана Васильевича всея русии духовнику, господину архимандриту Андроникова монастыря Митрофану, грешный чернец Iосиф, нищий твой, господине, челом бью), Iосиф пересказывает свидание свое с Иваном Васильевичем (см. выше) и в след за тем говорит, что нет пользы в том, что государь на словах испросил прощение за послабление ереси, а на деле не ревнует о вере, тогда как ему, государю, известны скверныя дела еретиков. Разсказав вкратце о их кошунстве и иконоборстве, Iосиф обязывает духовника государева заботиться о искоренении ереси: «Ино, господине, тебе о том государю великому князю пригоже, да и должно поминати. Будет государь во многих делех царских позабыл того дела, ино, господине, ты не забуди, и в том деле государя побреги, чтобы на него Божий гнев не пришел за то, да и на всю нашу землю; занеже, господине, за царское согрешение Бог всю землю казнит». Пересказав свое второе свидание с великим князем, когда последний задал ему вопрос о том, следует ли казнить еретиков, Iосиф вновь убеждает духовника напоминать государю о том, как благочестивые цари поступали с еретиками и тут же сам приводить в пример и назидание случаи жестокаго преследования еретиков (отсечение головы, двести ран ремнем, урезыванье языковъ).

За неисполнение своей обязанности Iосиф угрожает Митрофану страшным гневом Божиим. Обязанность же Митрофана, по мнению Иосифа, состоит в том, чтобы докучать государю о еретиках: пусть для Божьяго дела он оставить все дела: «занеже Божие дело всех нужнее». В заключение всего Iосиф просить Митрофана написать ему о том, каково будет о том «государское попечение».

В послании к Митрофану иосиф открыто высказал свое мнение, что еретиков надо казнить, и подо-брал ряд примеров истребления еретиков по распоряжению благочестивых царей восточных.

Мнение о том, что надо казнить еретиков, высказывал и Геннадий в пфслании своем к митрополиту Зосиме; причем он приводил в пример «Шпанскаго короля». О введении инквизиции Фердинандом Католиком, разсказывал Геннадию посол Цесарский, при проезде через Новгород. При первом розыске Геннадий доверял покаянию еретиков и только не раскаянных, отдавал на суд гражданской власти. Когда после перваго собора (1490 года) еретики присланы были к Геннадию, онь вздумал учредить в Новгороде нечто подобное тому о чем ему с сочувствием, повествовали католики. Он устроил позорный въезд еретиков в Новгород, причем на каждом из них подобно тому, как и на жертвах инквизиции была надпись: «се есть сатанино воинство»! И хотя еретики не были сожжены, но за то были сожжены венцы на их головах. Иные из них умерли после того в заключении. Поп Денис умер через месяц после пытки в страшных страданиях. Умер также и чернец Захар, главный враг Геннадия. Истребив таким образом главных врагов своих, Геннадий более не преследовал ереси. Деятельность его с самого 1492 года имеет уже новый характер: он хочет мериться с еретиками, иметь в борьбе с ними равное оружие. Еретики Новогородские имели, хотя отрицательное, но тем не менее несомненное влияние на архиепископа. У них была в руках Библия. Он заботится о полной Библии и о других книгах, на авторитет которых они ссылались. Захар чернец, как мы видели выше, нападал на обычай ставить священников по мзде. Геннадия мы видим деяте-лем на соборе 6-го августа 1503 г. Забота об училищах и сознательное недовольство современным состоянием духовенства служат лучшим свидетельством просвещенной деятельности этого иерарха.

Iосиф Волоцкий писал против еретиков с тем, чтобы в конец разбивать их мнения, а не состязаться с ними. Геннадий в нежелании казнить еретиков, в послаблении им видел опасность для православия; он строго обыскивал еретиков и изобрел для них небывалую казнь. Но он не оправдывал себя за такой образ действий, не доказывал от свящ, писания законность казни. Другаго ничего с ними нельзя сделать, как казнить самых безчинныхъ—далее этой практической мысли Генна-дий не шел.

Положение Иосифа Волоцкаго в этом деле было совсем другое. В то время, как ему открылась возмож­ность действовать с успехом в Москве, он столкнулся там же с противуположным воззрением на преследование еретиков. Великий князь остерегался казнить их, не смотря на то, что раскаявался в своих грехах. Но не один великий князь Иван Васильевич был противуположнаго мнения с Iосифом, который в то время уже ознакомился с своими противниками по вопросу о мона-стырском владении и по вопросу о вдовствующих попах. Противниками его и в том и в другом вопросе были, как уже было сказано, монахи скитскаго направления.

Так как возможность пустынножительства представлялась скорее всего на севере, в непроходимых местах Вологодских, в пустынных странах Бела-озера, то охотники до пустыннаго жительства и шли более всего на север. По монастырям дальнего севера распространялось это новое, занесенное с Афона, скитское направление. Представители этого направления Нил Сорский и новый ученик его, князь Вассиан Косой были противоположнаго с Иосифом мнения по вопросу о владении монастырском. Мнение их распространилось по Вологодским и Белозерским монастырям, слывшим в Москве под общим именем «Заволжских».

Iосиф мог думать, что мнение о неприличии. казнить еретиков разделяется многими и вот он решился, вместе с требованием казни, доказывать примерами из священнаго писания законность самой казни.

Самому великому князю онь успел только указать на одно выражение апостола Павла. В послании к Митрофану, духовнику государеву, он представил ряд примеров из церковной истории о том, как благочестивые цари еретикам отсекали головы. Когда же и это послание не оказало желаннаго действия, Iосиф приискал из библейской истории и из жизни апостолов примеры того, как надо поступать с еретиками.

Послание кь вел. князю Василию о еретиках и ответ на него Заволжских старцев 174 ).

Эти новые примеры предложил Iосиф в послании к великому князю Василию Ивановичу, который издавна прилежал к церковным делам и уже был в то время великим князем и наследником престарелаго Ивана.

На это послание сохранился ответ Заволжских старцев, автором котораго мог быть Вассиан Патрикеев. Разсмотрим оба памятника вместе.

Iосиф пишеть: «грешника или еретика руками убити или молитвою едино есть». Старцы отвечают: «кающихся еретиков церковь Божия приемлет простертыми дланьми. Грешных ради Сын Божий прииде бо и спасти погибших». Iосиф продолжает: Моисей скрижали разбил»; старцы возражают на это: «Моисей скрижали руками разбил, то тако есть; но егда Бог хотя погубити Израиля, поклоншась тельцу, тогда Моисей стал впреки Господеви: аще сих погубиши, то мене прежде сих погуби, и Бог не погуби Израиля Моисея ради». На другие примеры строгости, приводимые Iосифом из ветхозаветной истории, старцы отвечают: «аще жь ветхий закон тогда бысть, нам же в новей благодати яви Владыко христолюбный союз, еже не осудити брату брата: не судите и не осуждени будете». Пример жены прощенной Спасителем: «тако кийждо приимет от Бога по делом в день судный. Аще ты повелеваеши, о ИосиФе! брату брата согрешивша убити, то скорее и суботство будет и вся ветхаго закона, их же Бог ненавидит». Iосиф приводить в пример апостола Петра, разбившаго молитвою Симона волхва, и Льва, епископа Катанскаго, сжегшаго своей епитрахилью Лиодора, на что старцы ему возражали: «А Петр апостол Симона волхва разби, понеж прозвася Сыном Божиим прелукавый злодей, при Нероне царе, и тогда достойный суд прият от Бога за превеликую лесть и злобу. И ты, господине иосифф, сотвори молитву, да иже недостойных еретик или грешников пожрет их земля» и далее: «А ты, господине иосифф, почто не испытавши своея святости, не связал архимандрита Касьяна своею мантиею, донеле жь бы он сгорел, а ты бы в пламени его держал, а мы б тебя, яко единаго от трех отроков — из пламени изшел, да прияли. Поразумей, господине, яко много разни промеж Моисея и Илии, и Петра и Павла апостолов, да и тебя от них».

Тринадцатое слово Просветителя.

После того Iосиф написал сочинение на ересь. Новгородских еретиков, глаголющих, яко не подобает осужати ни еретика, ниже отступника. Зде же имать сказание от божественных писаний, яко подобает еретика и отступника не токмо осужати, но и проклинати, царем же и князем и судьям подобает сих и в заточение посылати и казням лютым предавати. Это сочинение в последствии вошло в «Просветитель» как 13-е его слово.

Из одного оглавления слова видно, что Iосиф приписывает самим еретикам происхождение мнения о пощаде еретиков. Они после всех своих злых поступков, пишет Iосиф, убоявшись православных, стали распространять мнения о том, что не подобает осуждать еретика и мнение свое подтверждали текстом Евангельским: «не осуждайте, да не осуждени будете» и словами св.Иоанна Златоуста, о том, что еретиков нельзя убивать.

На свидетельство евангельскаго текста Iосиф не отвечает прямо, а предлагает тому, кто бы хотел уразуметь это слово Спасителя, обратиться к 39-му слову «добрейшаго и высочайшаго препод, отца нашего Никона», который «в своей велицей книге собрал о том свидетельства из писати разных св. отцев». Учение же Иоанна Златоуста Iосиф разбирает в подробности и выводить из него заключение в свою пользу. Вот вкратце то, что он выводить из учения Златоуста: Если еретик и неверный никому не приносит вреда, изучая себе в тихомолку повести из какого нибудь травника, то пастыри и учители должны с ним поступать со смирением и кротостию. Если же еретики захотят погубить стадо Христово и начнут распространять свое учение, то не только следует ненавидеть их, но осуждать, проклинать и наносить им раны: рука, наносящая язву ерети­ку, тем самым освящается.

Воспользовавшись наперед теми местами из Златоуста, где этоть пастырь воинствующей церкви выказывает ревность о Боге, советуя вооружаться на хулителей имени Христова, Iосиф наконец разбирает и то место, на которое ссылались его противники.

Златоуст сказал: «недостоит нам убивати еретикы». Iосиф объясняет это место таким образом: главная мысль заключается в слове нам, т. е. епископам, священникам и инокам не должно этого делать са­мим. Если бы Златоуст говорил тут же о царях и судиях земских, то он не сказал бы «нам».

За тем Iосиф переходить к изложению обязанностей царей, князей и судей земских, которым св. апостолы и преподобные отцы повелели карать злодеев. — Те, которые учили не щадить еретиков, говорили против вмешательства духовных лиц в гражданский суд. Iосиф ополчается против такого мнения, и примерами св. мужей доказывает, что духовным лицам следует осуждать еретиков и по осуждении отдавать их на казнь гражданской власти. И если духовные не должны убивать еретиков руками, то вместо того могут убивать их одним словом своим, подобно тому, как апостол Петр словом поразил Ананию, как Лев епископ Катанский сказал слово — и сгорел огнем Лиодор,

Это последнее положение Иосифа вызвало насмешку Вассиапа в полемическом послании к Иосифу: «а ты бы архимандрита Кассьяна своею мантиею связал и держал бы его в пламени, а мы бы тебя приняли вышедшаго из пламени, как одного из трех отроков» 175). Но доводы Иосифа и приведенные им примеры благочестивых царей Греческих подействовали на того, кто по матери был прямой потомок последних царей Византии - Василий Иванович понял Иосифа и вместе с тем и те царския обязанности, о которых ему писал Iосиф. Последний же знал какую силу имел великой князь Василий у отца, уже ослабевшаго телом и духом.

Состоялся наконец собор, созванный в Москве в декабре 1504 года. На соборе присутствовали Симон митрополит и епископы под председательством самаго Василия Ивановича 176).

Но на соборе, не было того, кто первый открьил ересь и по чьему настоятельному требованию был созван пер­вый собор на еретиков, при митрополите Зосиме, в 1490 году. Геннадий в то время был лишен своего пре­стола и как бы в заключении пребывал в Чудове, где был когда-то архимандритом. В Петрово говенье в июле того же самого года, Геннадий был во второй раз вызван в Москву и там лишен архиепископства за то, что будто бы нарушил постановление прошлогодняго собора (где однако он сам был деятельным лицомъ), будто бы взял мзду, по совету любимца своего дьяка Гостенкова. По крайней мере летописец так объясняет причину сведения Геннадия. (Архиепископ Филарет видит в этом обвинении дело врагов Геннадия).

Обыскали еретиков, осудили знатных и москвичей, и новгородцев, переселившихся в Москву еще во время митрополита Геронтия. Но какую же было изобрести казнь на хулителей имени Божьяго? Надо было изобрести примерную и ужасную кару. В памяти многих была казнь Матиаса ляха, толмача латинскаго и князя Лукомскаго, сожженных в 1493 г. на Москве реке, в клетке, за посягательство на жизнь самодержца 177). Свершить такую же казнь с врагами Божьими казалось всего приличнее. Дьяка Волка Курицына, Ивана Максимова и какого-то Митю Пустоселова сожгли в клетках. Некраса Рукавова, по отрезании языка, отослали в Новгород и там сожгли вместе с архимандритом Касьяном, братом Касьяна Ивашкою Самочерным, и многими другими 178).

Остальных еретиков, по всей вероятности таких, которых нельзя было обвинить в иконоборстве и хулении святыни, разослали по монастырям. В числе последних был и еретик Семен Кленов, котораго вместе с его еретическими книгами послали в монастырь Иосифа.

Это последнее распоряжение исходило от воли великаго князя—отца. И вот ему-то, Ивану Васильевичу, написал Iосиф, лишь только привезли к нему Кленова, послание.

Послание кг великому князю Ивану Васильевичу на еретика Кленова 17Э).

Послание это написано просто и не витиевато. Оно не растянуто и не снабжено примерами из истории церкви и текстами из святых отцев. Iосиф упрекает великаго князя за то, что он прислал в монастырь к нему «еретика Семена Кленова и его речи еретическия написаны, что он мудрствовал»—говорит, что и вообще не должно еретиков рассылать по обителям и тем делать пользу мирянам и гибель инокам. На всех соборах еретиков, по проклятии ссылали в заточение. Кто же из них хочет принести покаяние, тот может это сделать и в темнице. В конце Iосиф прибавляет, что нельзя ве-рить покаянию нынешних еретиков, которые не приносили его до тех пор, пока их не устрашили казни.

Вскоре появилось новое послание от Заволжских старцев, в котором доказывалось, что не следует разъискивать и истязать еретиков в том случае, если они держать ересь в тайне, не распространяя и не обнаруживая ея ничем. В этом же послании доказывалось и то, что еретика и отступника, если таковой принесет покаяние, следует впускать в церковь и даже допускать к причащению Божественных таин. Тут же опровергалось мнение Иосифа о безпощадной строгости к еретикам. Это «любопрепирательное послание», как его называет Iосиф, не дошло до нас. Свидетельства о его содержании имеем в ответном послании к старцам, которое носить название — Послания к старцам о повиновении соборному определению 180).

В нем иосйф доказывает старцам: что они пишут не от божественнаго писания; что еретиков следует разъискивать (inquirere); выпытывать от них признания в ереси в случае же надобности прибегать к благоразумной хитрости. В пример последняго он приводить Флавиана, патриарха Антиохийскаго, который «своим богопремудростным художьством и богонаученым коварством» открыл и посрамил Мессалианскую ересь. Позвал к себе он ересеначальника, именем Адфльфия, посадил его возле себя и сталь просить от него духовной помощи и совета. Адельфий, беседуя с Флавианом, «потонку исповедал» свою ересь.

Доказав необходимость розыска, Iосиф вооружается против мнения о допущении еретиков в церковь и к причастию: «что есте писали к нам о том что писано в толковании, еже от Иоанна, Святаго Евангелия, зачало 45: еретик убо, егда исповесть ересь ту, абие дают ему общение святых таин». Iосиф приводить и сам другое свидетельство (из Иоанна Лествичника) о том, что еретиков можно допускать к причащению св. таин, после принесеннаго ими покаяния,—но еретиков, а не отступников. Тут Iосиф объясняет разницу между еретиком, верующим во Христа и случайно зара-женным некоторою ересью, и отступником, рожденным в православной вере и отступившем от нея в зрелом возрасте. Если же отступник принесет покаяние, то ему следует, по Василию Великому, всю жизнь плакать и не причащаться св. таин, а, по Григорию Нисскому, он должен молиться особо, не вместе с верными; причаститься же св. таин он может только в предсмертной болезни, когда нет надежды на выздоровление. Естественно, чтотут Иосифу было необходимо убедить своих читателей в том, что новогородские еретики — не только еретики, но и отступники. И вот он переходит к разсказу о появлении и распространены ереси жидовствующих, сперва в Новгороде, а потом в Москве. С начала разсказ тот же, что и в «сказании о новоявльшейся ереси», только гораздо сжатее. Потом к нему прибавлены сведения о том, что случилось после перваго собора о еретиках: как Геннадий дал им ослабу, как они разнесли свое учение по городам и селамъ; как старанием Федора Курицына и брата его Волка в помощь еретикам новогородским был поставлен в архимандриты Юрьева монастыря еретик Кассьянъ; как стали еретики собираться около этого Кассьяна и брата его Самочернаго и как вновь стали они чинить скверныя дела и возобновили ругательства над крестом и иконами. При этом Iосиф обвиняет еретиков в том самом, в чем философ обвинял Владимиру Святому мусульман, в «повести временных лет».

«И никто же убо да зазрит ми», пишет Iосиф, «яко о таковых делех еретических написах. Тако бо и древнии святии отци наши творяху». Он поименовывает тех из них, которые описывали скверныя дела, современных им еретиков.

Кроме отступничества и гнусных дел оскорбления святыни, Iосиф обвиняет еретиков в притворстве и не­раскаянности. Тридцать три года прошло, говорить он, со времени появления ереси, и за все это время ни один из них не принес искренняго покаяния. Те, которых покаянию поверили, после перваго собора усилили свое нечестие. Сверх того еретики привели в жидовство и прельстили безчисленное множество православных.

Такими обвинениями Iосиф доказывает необходимость, в силу которой был созван второй собор на еретиков, состоявшийся по его словам: «в лето 7013, егда благоверный великий князь Иван Васильевич всея Руси и сын его Василий Ивановичь всея Руси с нашим смирением и со всеми святители и со всем освященным собором повелеша испытание творити о еретицех».

Выражение: «с нашим смирением» не могло относиться к . Что Iосиф писал послание это—несомненно, но онь мог писать его не от себя, а от имени митрополита. Он везде употребляет мы и наше, как то и следовало в соборном послании.

Последняя часть послания состоять из увещания старцев оказать повиновение соборному определению, не счи­тать его погрешительным, причем есть ссылка на Никона Черногорца, так часто приводимаго Iосифом в пример. В противном случае он угрожает старцам отлучением от причащения св. таин, чем и оканчивается послание.

Слова Просветителя четырнадцатое, пятнадцатое и шестнадцатое, последнее.

На тему этаго послания Iосиф составил три последния слова Просветителя, приписав в них мнения о пощаде еретиков самим же еретикам.

Содержание 14 и 15 слов Иосифа на еретиков новогородских тоже самое, что и содержание послания о повиновении соборному определеиию, но только с некоторыми добавлениями и с выпущением выражений, относящихся прямо к старцам и касающихся их «любопрепирательнаго послания.»

В 14-м слове доказывается необходимость делать розыск еретикам. Оно разнится от послания менее, чем 15-е слово, где по поводу вопроса о допущении еретиков к причастию объяснена разница не только между еретиками и отступниками, но и между последователями различных ересей 181). При сведениях о нечестии новогородских еретиков рассказываются поступки Алексейки Костева, попа Наума, Макара диакона и других, чего нет в послании.

В 14-м слове пропущен разсказ о появлении еретиков в Новгороде и вместо него Iосиф предлагает чи­тателю прочесть слово «еже в начале сея книги написано есть, ему же написание сице имать: сказание о новоявльшейся ереси и т. д., в том убо слове о сей ереси написано есть пространно даже до лет, в нихже бысть Зосима митрополит.»

Доказывая нераскаянность еретиков, Iосиф говорит, что 34 лета отступники пребывали в отвержении. Мы видели, что он считает начало ереси от 6979. Таким образом определяется время появления слова 15-го, а именно —7013 г. (1505).

Слово 16-е и последнее развивает мысль о том, что нельзя принимать вынужденное покаяние от еретиков, осужденных на казнь. В этом слове изложены обязанности гражданских властителей по отношению к еретикам.

Главная мысль слова в том, что не нашлось врачества для еретиков, почему их и нужно искоренить; покаяние их не добровольное, а вынужденное; святые отцы заповедали царям и князьям — предавать еретиков «лютым казням и смертем». Если же кто скажет, что казнь дело гражданских законов, что об этом писано в гражданских законах, а не у святых отцев, тот пусть прочтет тринадцатое слово, писанное в этой книге, и тогда узнает он о гражданских законах, «яко подобни суть пророческим и апостольским и святых отец писаниям». Затем Iосиф объясняет, что есть покаяние истинное, и противополагает его покаянию новгородских еретиков, которые, получив ослабу, снова возвратились к ереси. Объясняя истинное покаяние, автор приводить такого рода примеры: один пресвитер закопался в ров и обложил себя веригами железными; Мартин затворился в пещере и ногу приковал к стене веригою железною. В пример того, как надо поступать с еретиками, приводить царей греческих: Феодосия, Маркиана, Іустина, Константина, внука Ираклиева, как каждый из них поступал с еретиками (темницы, ссылка, проклятие). «И кто убо попечение имея о православней христианстей вере якоже великий равноапостольный царь Константин не точию в заточение и в темнице осужаше, но и мечем посещи повеле всех неверующих во святую единосущную Троицу». Пример царицы Феодоры и Андроника Палеолога, искоренивших еретиков заточениемъ; но ослаба последняго снова воскресила ересь. За тем автор вспоминает наших стригольников, хотя в «Сказании» и говорил, что до «жидовствующих», до прихода Схарии не было на Руси еретиковъ182). «Некто бо бысть Карп, художьством стригольник, живый во Пскове. Сей убо окаянный ересть состави скверну же и мерзку, якоже и вси видят, и мнози от православных последоваша ереси той» пока архиепископ Суждальской не привез из Царьграда послание, от патриарха, во Псков, к посадникам, чтобы они попеклись о искоренении ереси—«и всех стригольников в темницу ввергоша даже до конца живота их. И тако искоренися прелестная оная ересь». Так и державный великий князь повелел проклясть еретиков и по проклятии посадить в темницу: там они ужасно окончили жизнь свою и никого из православных не прельстили. Другие стали каяться, державный поверил их покаянию и дал им ослабу, и они «много неизреченна зла сотвориша и многи от православных христиан в жидовство отведоша и тщатся сотворити такоже, якоже древнии еретицы, иже погубиша многия страныи царства великая». Ясно, что по мнению Иосифа ересь «жидовствующих» угрожала гибелью всей русской земле. Мысль эту Iосиф развивает доказательно ниже. Он повествует о том, как еретики погубили царства: Арменьское и Ефиопьское, и как великое царство Римьское, девять сот лет пребывавшее в православии, впало в ересь латынскую после того, как пришедшие «от западных стран люди» прельстили православных: «Во многая же лета великое царство римьское и вси царства и страны, иже под римьским царством, отступиша от соборныя и апостольския церкви и от православный христианския веры». Также и великая, Русская земля пять сот лет пребывала в православной вере, пока дьявол не привел сквернаго и помраченнаго еврея в великий Новгород, «якоже прежде речено бысть о сем». Затем Iосиф доказывает, что еретики его времени хуже всех других еретиков потому, что тайно распространяя свое учение, людям твердым в православии кажутся православными и для виду проклинают своих же единомышленников. «И таковаго ради пронырства же и диявольскаго лукавства, многия душа погубиша».
«Царства: армянское, ефиопское и римское великое царство погибли небрежения ради тогдашних православных царей и святителей, и тии убо царие и святители осуждени имут быти на страшнем су-дищи Христове». Такого рода положение ставит Иосифа в необходимость прочесть урок царям и пастырям, напомнив им их великую ответственность. В назидание царям он приводить то, что пишет равноапостольный царь Константин (?) об обязанностях царей и князей, где, между прочим, говорится так: «бози бо есте и сынове Вышняго, блюдитеся же, да не будете сынове гневу и во пса место сведени будете во ад», и далее: «вас бо Бог в себе место посади на престоле своем... царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен есть вышнемуБогу» 183). Вслед за этим приводятся слова греческаго царя Іустина из Номоканона (главы 6-й) о том, как следует епархам поступать с еретиками. Строгим наставлением пастырям церкви оканчивается 16-е слово и с тем вместе и самый «Просветитель».

ИОСИФ И АРХИЕПИСКОП НОВГОРОДСКИЙ СЕРАПИОН

Через десять месяцев после казни еретиков скончался великий кпязь Иван Васильевич и на престол великаго государства сел Василий Иванович, котораго поборники ереси называли новым Константином за строгость, с какою он осудил еретиков.

В это время Иосиф уже пользовался большим значением в Москве, где он несколько раз действовал с полным успехом на соборах и где теперь был государем тот, кто издавна держал его сторону. В первые месяцы новаго царствования младший брать и ученик Иосифа Вассиан Санин Симоновский архимандрит был возведен в сан архиепископа Ростовскаго и Ярославскаго и отныне стал первым после митрополита лицом в среде тех иерархов, которые часто собирались в Москве для решения церковных вопросов.

За то положение Иосифа у себя, на Волоке, было уже не то, что прежде. По сведению Геннадия с архиепископскаго престола Iосиф перестал быть наместником его по управлению всеми окружными монастырями. Теперь ему предстояло ладить с новым владыкою. 15-го января 1506 года был рукоположен в Москве в архиепископа великаго Новгорода Серапион, игумен Троице - Сергиевский 184). Государь всей Волоцкой земли благодетель и кум Иосифа князь Борись Васильевич давно уже умер. Умерла также и вдова его, княгиня Ульяна Михайловна, много усердствовавшая монастырю его, и в один год с нею схоронил Iосиф, в стенах обители своей, сына их и своего крестника, Ивана Борисовича, завещавшаго город Рузу и весь удел свой великому князю Московскому. На Волоке кня-жил со времени смерти Бориса Васильевича старший сын его Федор. В начале и Федор был хорош к Иосифу, он даже пожертвовал монастырю его село. Но вскоре отношения Федора к Иосифу совершенно изменились.

Из жития Иосифа узнаем, что князь Федор еще в детстве отличался запалчивостью и гневным характеромъ:. в припадке бешенства он какъ-то нечаянно повредил себе язык и с той поры сталь заикаться 185).

Из разсказа о постриженнике Иосифа—Епифании видно, что пиры князя Бориса, участником которых был Федор, отличались часто необузданным разгуломъ186). Жадный к приобретениям Борись Васильевич добывал себе богатства правдой и неправдой.

Когда, в 1480 году, он в союзе с братом своим, Андреем Васильевичем Младшим, двинулся с войском на Псков, то грабил и мучил не милосердно жителей этой области 187). Князь Федор, еще ребенок, был тогда при отце. С возрастом княжичь не отставал от отца в походах и при взятии Новгорода сам вел полк.

По смерти отца, половина удела Волоцкаго отошла к Ивану Борисовичу; Федору Борисовичу не на что было тешить себя и людей своих. И вот князь захотел поживиться богатством монастырей. В его уделе находились четыре обители, богатыя церковной казной и именьем постриженников. Князь понемногу отобрал церковную казну в монастырях Возмицком, Селижаровском и Левкееве 188). В этих трех обителях не было общежительнаго устава и каждый чернец имел свое добро при себе. Князь Федор поотымал что успел у чернецов, и вскоре добрался и до монастыря Иосифова, где постригались знатные люди и куда несли с собою свои достатки. Еще в 1501 году князь Федор взял у Иосифа в займы шестьдесят рублей и в след за тем еще сорок. Он долго не дерзал посягнуть на святыню обители и оскорбить основателя, к которому отец и мать его относились с особенным уважением. По смерти княгини матери (1503), Князь стал вмешиваться в дела монастырския, стал да-ром брать одно, за полъцены другое. Шесть лет прошло с тех пор, как Федор Борисович занял у монастыря деньги, но он не думал об отдаче. Когда же Iосиф прислал к нему чернца с требованием должных денег, то он хотел бить кнутом посланнаго — одного из старейших братий обители, Герасима Чернаго (см. о нем выше, стр. 25 и 34). Наконец явилось на помощь князю одно духовное лицо, а именно архимандрит Возмицкаго монастыря Алексей Пилиемов. Причиной ненависти Алексея к Иосифу было то, что монастырь этого последняго превзошел богатством и значением монастырь Возмицкий, находившийся в самом Волоке, стольном городе удельнаго князя.

Когда князь Федор приезжал с своими людьми в монастырь Иосифа, то последний по обычаю угощал князя и людей его лучшею монашескою трапезою. Перед одним из таких посещений князь прислал сказать Иосифу, чтобы он готовил для него пир, «да держал бы про него меды, а квасов бы не держал». Iосиф отказал князю в таком требовании говоря, что не нарушить устава, которым запрещается держать в монастыре хмельные напитки.

Князь стал следить за средствами монастыря. Прослышав о новом вкладе, он немедленно присылал требовать денег. Iосиф с начала вздумал задобрить князя, послал ему в дар лучших коней, оружие и платье знатных постриженников, но князя не удовлетворили и эти приношения. Узнав, что Iосиф приобрел на полтораста рублей жемчугу, князь прислал просить этот жемчуг себе на венец к шлему, Iосиф не исполнил этого требования; жемчуг предназначался для ожерелья к ризам и на патрахиль. Князь стал угрожать Иосифу изгнанием из своих владений; а чернецов его обещал подвергнуть казни кнутом. Iосиф стал «думать», с братиею и, желая испытать их, предлагал оставить обитель и уйти прочь. Иноки подняли ропот. Мы, говорили они, и себя, и свои животы отдали Пречистой да и тебе, а не князю. А надеялись, что будешь нас покоить до смерти, а по смерти поминать и сколько было силы, и мы ту силу истощили, работая монастырю Пречистой да и тебе. Да как ныне нет у нас ни имения, ни силы, и ты хочешь нас оставить. А прочь пойти нам не с чем... А нам, господине, и тебе под старость волочитися по чюжим монастырем, а церковь, господине, и монастырь Пречистыя запустеет. Посылай, господине, бити челом государю великому князю Василию Ивановичу всея Русии да пресвященному Симону митрополиту всея Руси 189) Зная силу свою в Москве, Иосифу не трудно было решиться прибегнуть к великому князю. И он вскоре написал ему послание, прося принять монастырь в свою державу. (Послание это нам неизвестно; сведение о нем в позднейшем послании Иосифа к митрополиту Симону).

У Иосифа тотчас нашлись примеры из церковной истории, которыми он мог оправдать и узаконить поступок свой.

Посланные Iосифом в Москву опытные старцы били челом «государю митрополиту», чтобы онь печаловался великому князю и благословил бы его взять монастырь в свою державу 19°).

Но одно было сделано Iосифом не по праву: он отошел с монастырем в великое княжение, без благословения своего владыки. В последствии он снимал с себя эту вину, объясняя тем, что посланный им к архиепископу Серапиону, чернец Игнатий Огорельцев доехал только до Торжка и что в Новгородскую землю его не пропустили «закащики», которым от великаго князя было повелено никого не пропускать через рубеж, по причине свирепствовавшей в Новгородской земле заразы 191). Конечно Iосиф знал, что делал, надеясь на поддержку в Москве.

Впрочем Iосиф не забывался перед Серапионом и чтил его. Он ставит себе в заслугу, что называл архиепископа «государем» и дарил его десятинников: «Тако его никто не почитал: вси его нарицали господином, а я его государем нарицал. А десятинников тако никто не чтил: им я кресты и иконы давал, а в город им я частые кормы слал. Да Нифонт игумен Вассианову десятиннику дуги не дал, а я Серапиоповым десятинникам иконы давал. А все то есми чинил, почитая вовсем архиепископа Серапиона»192). Но однако прошло поветрие в Новгороде, закащики окончили свое дело, проезд туда стал свободным, а Серапион все не получал уведомления от подначальнаго игумена, который без благословения своего владыки перешел с монастырем в чужой удел. Списатель жития Иосифа Савва Черный, оправдывая в этом своего преподобнаго, так представляет дело: старцы, посланные Иосифом к великому князю с просьбою о принятии монастыря в его державу говорили, что Иосифу по причине моровой язвы нельзя было послать в Новгородъ—взять благословение от архиепископа, на что Державный дал им такой ответ: «об этом не заботьтесь, а Иосифу скажите, что не он отошел из архиепископьи Новгородской, а я взял монастырь от насилия удельнаго; когда же окончится земская невзгода, сам я пошлю об этом к архиепископу».

Таким образом великий князь взял на себя ответственность за Иосифа перед Серапиоиом, однакоже не известил последняго.

Князь Федор утратил богатый монастырь из своего удела. В негодовании на Иосифа, он вместе с Алексеем Пилиемовым, архимандритом Возмицкаго монастыря и с ближними людьми своими: Алешою Скобеевым, Коптем и Болотом, решился действовать против иосифя через Серапиона. К Серапиону послали грамоту, в которой называли его новым Златоустом и обвиняли Иосифа в том, что он забыл благодеяния своих государей—Бориса Волоцкаго и его детей: будто бы из корыстных целей отошел с монастырем к Москве. Послали и другую грамоту на Иосифа к боярину архиепископову, князю Ивану Кривоборскому 193). Серапион ждал, что Iосиф обратится к нему с просьбою простить его за самовольный поступок, но прошло почти два года и от Иосифа не было присылок, а великий князь с своей стороны забыл или не хотел известить Серапиона. Когда же наконец явился от Иосифа к Серапиону чернец с иконой Богородицы, то архиепископ не пустил его к себе на глаза. По получении же грамоты от князя Федора Борисовича, Серапион решился послать Иосифу неблагословенную грамоту, которою Iосиф отлучался от священства, и причащения св. Таин. «Что если отдал монастырь свой в великое государство?» писал ему Серапионъ—«ино еси отступил от небеснаго, а пришел к земному».

Здесь остановимся несколько на Серапионе. Он как и Iосиф с юных лет полюбил иноческую жизнь, которую начал в монастыре Стромынском, на р. Дубенке. Потом он быль игуменом там. Оставив игуменство он пошел в Троице-Сергиеву обитель, где вскоре сделался преемником в игуменстве Симона, поставленнаго митрополитом всея Руси. В бытность игуменом у Троицы Серапион прославился следующим любопытным для характеристики времени подвигом. Перед самодержцем (Иваном III), говорит списатель жития Серапионова, злые люди оклеветали некоторых болярынь, и самодержец «вниде в ярость зелную» и хотел тех боярынь сжечь. Митрополит и бояре умоляли великаго князя пощадить невинных, но онь был непреклонен. Наконец явился к нему Серапион и убеждением достиг того, что державный умилился и освободил боярынь от смерти.

Серапион принимал участие в прениях на соборе о монастырских имениях. Перед смертью Иван III назначил его на престол святой Софии. В Новгороде полюбили Серапиона. Во время сильнаго пожара и моровой язвы образ действий его был таков, что Новгородцы видели в нем святителя, подобнаго своим прежним святым владыкам. Под влиянием дружественно расположенных к нему Новгородцев, а может быть и по собственному чувству справедливоети, Серапион не мог сочувствовать тому, что удельный князь был лишен права ведать богатый монастырь, который достался «державному», и без того готовому не ныне — завтра воспользоваться последним уделом своего двоюроднаго брата.

«Ты отступил небеснаго и пришел к земному» писал Серапион к Иосифу в том смысле, что Iосиф ради выгод поступил неправедно, т. е. променял небесное царство на земныя блага. Но это выражение было иначе понято Iосифом и его сторонниками, как то увидим ниже.

Из оправдательнаго послания Серапиона к митрополиту Симону видно, что архиепископ Новгородский питал неудовольствие на Иосифа за то, что он без его ведома принимал постриженников из разных мест, что было противно постаповлениям, равно как и за то, что не являл архиепископским десятинникам грамот, с которыми к нему в монастырь приходили новые чернецы.

Но однако же, по свидетельству самого Иосифа, Серапион целые два года не был взыскателен к Иосифу. Опасно было архиепископу поступить против сильнаго и любимаго на Москве игумена. Наконец он посылает в Москву с просьбою о дозволении ему приехать к митрополиту и государю. Но его посла задерживают в Москве, ему же не дают никакого ответа. Послав не благоеловение Иосифу он снова хочет сам ехать в Москву для объяснений, как вдруг являются посланные от великаго князя, отбирают от него коней и всю архиепископскую прислугу и везут неволею в Москву, на собор.

Причина всего этого заключалась в том, что Iосиф жаловался великому князю и митрополиту. При послании Iосиф препроводил к великому князю тетрадку, в которой доказывал от священных правил свою правоту перед Серапионом. Оба памятника нам неизвестны; известие о них сохранилось в позднейшем послании Иосифа к великому князю 194). За то послание к митрополиту дошло до нас во многих списках.

Послание к Симону митрополиту 195).

После обычнаго «челом бью» Iосиф напоминает митрополиту об обидах, нанесенных князем Феодором монастырю Пречистой за то, что они не отдали ему того, что христолюбцы жертвовали на помин души. «И он, государь, того ради на нас брань великую воздвигъ; меня, государь, захотел из монастыря изгнати, а братию, государь, старцев добрых хотел кнутием бити, а Возмитцкому архимандриту велел у нас чернецов из монастыря подговаривати и оводити и архимандрит Алексей подговорил десять чернецов на Возмище, да пять чернецов и увел, а те чернецы взяли с собою четверынадтцатеры книги да ину рухлядь монастырскую». Далее Iосиф разсказывает, как они били челом князю и как сознав конечное нежалованье своего государя, Iосиф хотел уйдти из монастыря, но братия уговорили его не делать этого. «И я, государь,—продолжает Iосифъ— посылал братию бити челом тебе, государю, чтобы ты жаловал.... и твоим, государь, благословением и печалованием государь великий князь смиловался, пожаловал, Бога ради взял в свою державу монастырь Пречистыя___и мы, государь, от тех мест в тишине и покои молили Бога за государя благовернаго великаго киязя___И ныне, государь, ведомо тебе: в великое говение прислал на меня архиепископ Новогородцкий Серапион грамоту неблагословеную, а написал, государь, вину мою слышание мое таково: что еси отказался от своего государя в великое государство и како еси таково великое безчиние съдеялъ? И ты чюжд священства и нашего благословениа». Iосиф говорить далее, что ни в божественном писании, ни в летописцех, ни в обычаях земских того не бывало, чтобы подобный поступок считался за безчиние, и просит митрополита жаловать его как прежде и за него заступиться, Iосиф переслал в Москву и неблагословенную грамоту.

Дело приняло политический оборот. Грамоту Серапиона перетолковали по своему: он де в ней небесным назвал князя Федора, а земным великаго Самодержца. В этом увидали Новогородский дух, крамолу.

Вместе с грамотами Iосиф написал на Возмицкаго архимандрита: «он де лукавством посылал чернецов к Серапиону будто рыбы и соли купить»; не задолго до получения Iосифом отлученной грамоты, приезжал к нему в монастырь и объявил, что его самаго Серапион отлучил за то, что он без благословения построил церковь и при этом с хитростью выспрашивал у Иосифа — как поступить, если архиепископ не благословит игумена? Iосиф научил его повиноваться архиерею и не дерзать священнодействовать. Он же в след за тем поехал в город и там совершил литургию. Когда же Iосиф послал спросить его, зачем будучи отлучен он служитъ? отвечал, что сверх отлученной грамоты имеет и другую — разрешительную, и в след за тем послал к Иосифу Сера-пионову грамоту, которою Iосиф отлучался и не благословлялся от своего владыки. Обвиняя и Пилиемова, Iосиф видел во всем этом нерасположение к себе Серапиона.

Митрополит немедленно отвечал Иосифу на выше приведенное послание посланием 196). Преподав Иосифу свое благословение митрополит обвиняет Серапиона преимущественно за то, что он учинил так скоро: не обослался с ним, митрополитом, и не уведомил великаго князя. «И мы, пишет далее митрополит, с Васьяном архиепископом Ростовским и Ярославским, с Протасьем епископом Резанским и Муромским, с Митрофаном епископом Коломенским, Досифеем епископом Сарским и Подонским, и со архимандриты възрев в святые правила да тебя разрешаем и благословляем священноиноческая действовати. А по Серапиона архиепископа господин и сын мой князь великий да и мы послали, а велели ему у себя быти»...

По прибытии Серапиона в Москву, собрался на него второй собор из тех же лиц, которыя уже послали Иосифу свое благословение. Вместе с Серапионом был приведен на суд и Алексей Пилиемов.

По определению собора сняли с Серапиона святительский сан и даже мантию иночества и заключили, вместе с архидиаконом его — Иаковом, в Андроников монастырь, где был тогда архимандритом некто Симеон, ученик Иосифа. Иосифу митрополит послал новую соборную грамоту, которою снималось с него неолагословение и отлучение ). Вскоре Серапион написал оправдательное послание к митрополиту Симону 198). В нем заточенный архиепископ Великаго Новгорода и Пскова объясняет вины Иосифа:

«Се ему первая вина, что из моего предела от святыя церкве неизреченныя Божии Премудрости искочил и яко же вторый Іюда из лика апостольскаго, а мне того дела не сказал, своих обид ни малым писанием не известил к нам, и нашего благословения ни мало от нас принял». Осуждая Иосифа словами псалма Давидова (облечеся в клятву яко в ризу и т. д.), Серапион сравнивает его с Цамвлаком, который сотворил раскол великой Божьей церкви, ложью поставив себя в митрополиты. Сотворив вражду между святителями, Iосифъ—продолжает Серапион обвинять его—поступил против 11-го правила Карфагенскаго собора. Своими посланиями к митрополиту и великому князю он склонил их к неудовольствию на Серапиона и на многих других, из которых иные приняли муки, другие заключены в темницу, третьи до сего часа в немилости у великаго князя. Серапион объясняет, как поступили с ним несправедливо: не дали вовремя быть в Москве, где он хотел бить челом великому князю и митрополиту; прежде обвинения и суда святители исключили его, архиепископа, из своего совета и собора. Серапион доказывает митрополиту, что собор, благословив отлученнаго Иосифа, поступил вопреки правилам св. апостол и вселенских соборов и в след за тем обличает собор и за свое извержение из сана. Свидетельствуя о своей правде, иерарх желает исповедать в церкви Пречистой Богородицы, у цельбоноснаго гроба Петра митрополита, что ему «не боятися в правде князя, ни множества народа. . . . понеже ея пишет: правдою пред цари глаголах и не стыдяхея». Послание кончается прещепием митрополиту, что он сам дал Серапиону хиротонию — власть вязать и решить и, когда архиепископ воспользовался своим правом и отлучил Иосифа за его (мнимое) превозношение, то митрополит на соборе лишил его самого власти и сана. «Аз же чаю от Іисуса Христа мздовоздаяния праведных», заключает Серапион свое послание, писанное им с твердою заверенностью в правде, с безстрашием и без всякаго желания и даже уменья польстить чем нибудь митрополиту и тем склонить его на милость. Он не просить об облегчении своей участи, он только говорить то, чего ему не дали сказать на соборе. Он относится к ми­трополиту, как равный к равному, причем однако сохраняет умеренность в выражениях и не забывает сана того, к кому пишет. Только об иосиф? выражается резко, называя его «ябедником». Но считая Иосифа на основании священных правил виновником всех бед, Серапион не мог относиться к нему мягко. Стойко держится он за посланное им Иосифу неблагословение и говорить, что не снимает его с отлученнаго, котораго считает, на основании правил св. отец и слов апостола Павла, изверженным из лона церкви. — Послание это не оказало должнаго действия на митрополита, однако оно могло сделаться известным некоторым значительпым лицам в Москве. Вскоре после того великий князь Василий Иванович узнавши, что архимандрит Симеон оскорбляет Серапиона, повелел перевести его из Андроникова монастыря к Сергию-Троице, где он был когда-то игуменом.

В Новгороде скорбели о Серапионе; сожаленье о нем возбудилось и в Москве, среди бояр. Стали говорить об иосиф? и Серапионе, разбирать дело их ссоры.

Ненавидевшие Иосифа сторонники еретиков, сторонники Новгородцев доказывали его не правоту. О Серапионе говорили с благоговением, придавали его благословению чрезмерное значение. До слуха Иосифа с самых тех пор, как Серапиона привезли в Москву, стали доходить отзывы тех, которые, по его словам, «ласкали» Серапиона. Какой-то сын боярский говорил на Москве чернецу Иосифова монастыря, что Серапион не благословил митрополита за неправый суд. Боярин Семен Воронцев говорил Феодосию иконнику, лицу близкому к Иосифу, что Серапион не благословил Ростовскаго архиепископа, Иосифова брата.

Друзья Иосифа не знали, как защищать его в этом деле, чем оправдать его нежелание смириться перед своим владыкою. Сам Iосиф должен был придти к ним на помощь с запасом свидетельств от священнаго писания, церковных правил и примеров из истории и житий святых. Но он с самых тех пор, как Серапион отлучил его, был тяжко болен, почему и не в силах был писать.

Приверженцы Иосифа желали, чтобы он снял с себя грех и просил прощения у заключеннаго владыки, из чего видно, что и они не вполне оправдывали его. Один из них Иван Иванович Третьяков, племянник бояри­на Ивана Володимировича Головы-Ховрина, сын брата его Ивана Третьяка 199), приказывал Иосифу со старцами его обители, чтобы он просил прощения у бывшаго архиепископа Серапиона. Iосиф по болезни долго не мог отвечать ему. Когда же собрался с силами, то написал ему длинное послаиие, которое он сам называет «главы» и «тетради».

Послание к Ивану Ивановичу Третьякову-Ховрину 200). После обычнаго в начале посланий челобитья, Iосиф высказывает повод, по которому он пишет послание равно как и причину, по которой он так долго не отвечал Ивану Ивановичу: «что еси, господине, меня жаловал, приказывал ко мне с моими старцы: с Ионою да с Гурьем, чтобы я бил челом бывшему архиепископу Серапиону да у него прощался. И аз тебе, господину моему, на том челом бию, что мя жалуешь, попечение имеешь о моей душевной пользе. Да Бога ради, господине, не побрани меня о том, что есми к тебе не отписал о том долго, которые ради вины не прощаюся, ни бью челом. Тогда же, господине, хотел есми и тобе отписати, ино, господине, не до того пришло: посетил Господь Бог немощию; уже полтретья года на одре лежу, на всяк час смерти чаю».

Из дальнейшей речи видно, что Иван Иванович был сильно занять вопросом о правоте Иосифа: «Да как, господине, сея весны был у нас Феодосий иконник и он ми сказывал, что добре о том пытаешь». Принимая с благодарностью таковое участие к себе, Iосиф возникщия в уме Ивана Ивановича сомнения объясняет его неопытностью и незнаньем священных правил: «Да мнитмися, что мало еси читал правила святых отец, ино ти, господине, то дело не во искусе». И тут же дает свой категорической ответ Ивану Ивановичу: священныя правила не повелевают просить прощенья у отлученнаго епископа. В пример того, что значить отлучение, Iосиф не без особой цели приводить самого себя: когда Серапион отлучил его, онь не смотря на то, что быль тяжко болен — не дерзал причащаться до тех пор, пока не получил грамоты от ми­трополита и собора, Iосиф дает заметить, что онь сам считал себя связанным, хотя и быль отлучен неправильно и кътому же одним архиепископомъ; между тем, как Серапион, отлученный, на основании священных правил, целым собором святителей, не считает себя связанным. За тем автор так приступает к изследованию своей распри с Серапионом: «И я, господине, нынеча того деля и тебе писал главы вкратце от священных правил, по которым правилом меня благословили и простили старейший архиерей и пер­вый святитель и всея Руси митрополит Симон и архиепископъ201) и все епископы, а Серапиона архие-пископа отлучили и не благословили и сана извергли». Iосиф излагает священныя правила, из которых видно, что епископ не имеет права отлучить священника, котораго вина еще не доказана — и что за подобное произвольное действие епископ сам должен подвергнуться отлучению: «да и о том писано во всех правилех: аще епископ отлучить не правильно и сам не благословен и отлучен».

Стало быть Сераиион отлучен за дело; но за что он отлучил Иосифа? Пусть, продолжает Iосиф, Серапион докажет от божественных правил, почему он «на такую гордость пришел, иже божественныя правила в небрежении положити и царский и святительский суд уничижити и укоряти. И что, господине, велиши мне бити челом Серапиону, бывшему архиепископу, да у него прощатися? Святии отцы не токмо повелеша прощатися у неблагословеннаго и отлученнаго от старейшаго архиерея и от всего собора, но преступника сего нарекоша Божиих заповедей и аиостольских повелений; да обратится, рекоша, болезни его на главу его». Не находя себя виноватым пред Серапионом, пострадавшим теперь ради его, Iосиф, по духу церковных постановлены считает себя не вправе просить прощенье у отлученнаго. Нельзя не видеть здесь того, что Iосиф горячо смотрел на нанесенную ему обиду. Он не напрасно повторяет несколько раз, что он, Iосиф, благословлен, а Серапион сана извержен. И если мне у него прощаться и назваться виноватым, говорить онь далее: «ино то мне обезчестити священныя правила и вся божественная писания и царский и святительской судъ; занеже, господине, инако судится прост человек, инако священник. Аз, господине, аще и недостоин, но имею на себе рукоположение священства и игуменства, имею под собою братию и всем есми отец духовный и мно-гим князем и бояром. И аще отец духовный не благословен и отлучен, а детям будет кая надежда спасения? Ино того безчестия несть ничтоже злейшим». Отсюда ясно, что свое общественное и иерархическое положение Iосиф ставить выше своего единичнаго человеческаго достоинства.

Доказав, что нельзя бить челом и просить прошения у соборне-отлученнаго епископа, Iосиф вновь переходить к обвинению Серапиона в том, что, отлучив Иосифа, он поступил вопреки законам церковным. Он приписывает архиепископу гнев, ярость, гордость и указываеть на 4-ое правило седьмаго Вселенскаго собора — как епископу следует поступать с своею паствою духовною, и на сколько виноват тот, кто отлучает «ради своея страстный воли». За тем говорить, что никто из святителей никогда так не поступал, как Серапион, и приводить в пример митрополитов Киприана и Иону и архиепископа Ростовскаго Вассиана (Рыло). У каждаго из этих святителей была распря с подвластными им игуменами (у перваго с Евфимием Спасо-Суздальским, у втораго с Пафнутием Боровским, у третьяго с Нифонтом, игуменом Кирилло-Белозерскимъ) и никто из них не дерзнул наложить отлучение на игуменов, не смотря на то, что Евфимий и Пафнутий не хотели называть Киприана и Иону митрополитами, а Нифонт оскорбил Вассианова десятинника. Здесь Iосиф говорить о том, как он почитал Серапиона 202).

«А архиепископ Серапион противу моего челобития и покорения паче разбойников, и татей, и блудников восхотел нас уничижити и обезчестити и память нашу потребити», так продолжает Iосиф, и далее: «Я на Волоце, а онь в Новегороде, да меня он судилъ! Не мене велел вопросити, ни на суде мене велел поставити». Священныя правила повелевают судить священников и дьяконов с другими епископами; Серапион все это презрел и как научили его так и сделал. А на большом соборе архиепископ Ростовской Вассиан сказал ему: велел тебя спросить государь князь великий Василий Иванович всея Руси: почему ты отлучил и не благословил Иосифа, скажи нам свидетельство священных правил о том. Серапион на это — «с яростию и свирепством отвещаваше и о том не положи свидетельства — ни одного слова от божественных писаний. Волен я в своем черньце, а князь Феодор волен в своем монастыре, хочет — жалует, хочет — грабить. А Иосифа де того для отлучил и не благословил: коли была брань на него от князя Феодора и он бил челом мне, а коли я прислал на него отлучение и неблагословение и он бы мне бил челом». Здесь Iосиф высказывает свой взгляд на только что приведенный им ответ Серапиона: «И ты, господине, поразсуди Серапионов ум: где было ему бити челом на соборе государю православному и самодержцу всея Руси да преосвященному митрополиту___ и стал он сваритися с государем и святители. А божественныя правила повелевают царя почитати, не сваритися с ним. Ни древнии святители дерзнуша сие сотворити, ни четыре патриарси, на римский папа, бывший на вселенском соборе. И аще когда царь на гнев совратится на кого и они с кротостию и смирением и со слезами моляху царя».Приведенный Iосифом ответ Серапиона представляет два положения (волен епископ в своем чернеце, волен князь в своем монастыре), из которых каждое Iосиф опровергаете порознь.

«А что, господине, архиепископ Серапион говорил на соборе: того деля есми отлучил и неблаго-словил Иосифа — волен я в своем чернеце! Ино, господине, тем делом бояре своим холопом го-ворят: волен де я в тебе, ино волен (то есть государь в холопе) хотя по неправде казнит, а суда с ним нет, а священныя правила сице повелевают...» Тут вновь повторяются правила о том, что епископ должен судить священника соборне. Iосиф говорить, что он от того не бил челом Серапиону, что от великаго князя тогда была «заповедь: не велел никому ездити в Новгород поветрея деля». Послать к архиепископу нельзя было, а ждать невозможно: если бы две или три недели они не били челом государю великому князю— всем было «пойти розно от княжа Федорова насильства. Да как поволил князь великий ездити к Новгороду и яз послал своего чернеца к архиепискоиу бити челом о нужных делех да и о том, что была на нас пришла скорби (sic) от кня­зя Феодора Борисовича: всем было разоритися. И архиепископ невелел нашего чернеца на очи пустити». А у Серапиона прежде вражда была с князем Федором, который десятинников его бил. Два года после того, как Iосиф с монастырем отдался в государство великаго князя, Серапион жаловал его по обычаю, переменился же только тогда, когда его «уласкали как малое дитя». Он дал грамоту об отлучении по наущению Кривоборскаго, а Кривоборскому прислал грамоту Алексей Пилиемов, по наущению князя Федора Борисовича.

В след за тем Iосиф переходить к опровержению слов Серапиона: «волен князь в своем монастыре». — «А когда у нас брань была с князем Феодором, то мы не просто учинили, а поискали есмя о том, от божественных писаний свидетельства прочли: нам (ли) пойти, монастырь Пречистыя оставя пуст, или бити челом государю православному самодержцу? Ино, господине, священныя правила повелевают о церковных и монастырских обидах приходити к православным царем и князем». Во всех странах епископы и игумны приходили от меньших царей и князей к большим и большие вступались. Примеры: Великаго Афанасия, Павла Исповедника, Феодора Едесскаго и наконец Феофила, папы Александрийскаго. На последняго жаловались царю Аркадию великие старцы. Царь же Аркадий написал Августалию, князю египетскому, «яко да незамедлит, но скоро папу Александрийскаго Феофила пришлет, яко осужденника к нему». Феофил был приведен с безчестием, но на старцев никто не положил отлучения: ни папа Иннокентий, ни великий Златоуст. Несмотря на то, что Феофил был выше всех патриархов, он не превознесся гордостью и с царем не спорил, подобно Серапиону. Познав свое преступление, онь обратился с теплою мольбою к царице Евдокии, дабы упросила царя не гневаться на него. И по ихъ-то примеру и бил я челом тому, «кто не точию князю Феодору, но и архиепископу Серапиону и всем нам общий всея руския земли, государь», котораго «Господь Бог устроил в свое место и посадил на царском престоле, суд и милость предасть ему и церковное и монастырское и всего православнаго государства и всея руския земли власть и попечение вручил ему. И чтобы аз иному государю бил челом, ино то бы я не гораздо учинил. Iосиф доказывает, что Серапион отлучил его не за то, что он не бил ему челом, как уверял сам Серапион на соборе, а за то, что великий князь, по просьбе Иосифа, отнял у князя Волоцкаго монастырь безвинно. В подтверждение Iосиф приводит слова отлученной грамоты: «что еси дал монастырь в великое государство», но главным образом нападает на возражение Серапиона: «А князь Феодор волен в своем монастыре, хотел грабити и он грабил, а жаловати и он жаловал». В ответ на это Iосиф доказы­вает, что князь не вправе грабить монастыри, но должен заступаться за них и беречь их. Неправедное похищение заслуживает страшную кару. Пример тому — Навуфеев виноградник. Царицу Евдокию Бог предал червям на съедение за то, что она похитила виноград у вдовицы. Царь Ровоам погиб за то, «что восхищал людская имения иже во Іерусалиме живущих. И нигде того небывало ниже в нашей рустей земли, что церкви Божия и монастыри грабити: бояху бо ея Бога». Тут пересказывается правило на обидящих Божии церкви. Правило это написал царь великий Іустиниан, с ним четыре патриарха, римский папа и 165 святителей, и ни один из них «не дерзнул тако написати како говорил Серапион: волен государь в своем монастыре, хочет — грабит, хочет — жалует, но написали: да будут прокляти». Новый пример — из писаний св. Никона о князе, по имени Морава, «иже бяше в Антиохии надо всеми князи, его же нарицаху князем князь. Сей бяше православен и благочестив. Некогда же нача взимати стяжание от монастырей бесовским наветом, паче же неведением божественных писаний. Слышав же сия Святый Никон написа к нему послание сице». Излагается самое послание, объясняющее весь ужас святотатства. За тем следует еще пример — из жития св. мученика Стефана, сербскаго царя. Житие это поражает грозною, карающею силою святыни. Подобный пример характеризует и Иосифа: он подробно и с сочувствием пересказывает чудеса сербскаго грознаго Святаго, Iосиф поветствует о чудесном открытии мощей Святаго, о прославлении и обогащении монастыря его, где и «до ныне творятся чудеса». Один князь хотел взять из монастыря богатство и уже приставил к святым воротам стражу. Когда он подъезжал к вратам обители, явился ему Стефан царь «и от коня того низверже, два же гвозди велики в того гортань вонзи». Потом, в туже обитель пришел князь, по имени Юнец, с намерением ограбить ее. Игумен стал горячо молиться перед ракою угодника: «виждь озлобление людей твоих Христов воине и т. д.» (приводится самая молитва игумена). Юнец в туже ночь увидал во сне: идет он к монастырю «и абие сретает его страшен муж, царскими одежами украшен, от места, идеже ковчег бе стоит, с брадою долгою ,проседою, яко же писан есть, и удари его по лицу и по персем лампадою, юже имеяше, да яко лампаде крепким ударением переломитися мняше». Новый удар пал посреди хребта. Юнец заревел как зверь и проснулся со страшною болью. Поведав нехотя окружавшим его людям правду, он повелел нести себя в монастырь, где и пролежал семь недель. Тело и самыя кости гнили, внутренности вышли наружу, распространилось злосмрадие по всему монастырю, у больнаго язык отпал и зубы «разцеплишася». И случилось с ним не так как бывает всегда — поясняет Iосиф ужасный пример свой — не по смерти сгнило тело его, но «прьвее тело сгни грозно же и не обычно, душа внутрь съдрьжима к наказанию прочих, тако же и самую ту душу после же нуждею отдаст. И ты, господине», продолжает Iосиф, «поразсуди себе, яко не точию власть вземлет Бог от иже церковная и монастырская восхищати желающих, но и душа отъемлет страшными лютыми муками.

Нечестивым князьям чужих земель Iосиф противуполагает христолюбиваго князя великаго Василия Васильевича и разсказывает, как в нем нашли себе защиту монастыри Троицкий Сергиев и Спасов Каменный в то время, как их государи, удельные князья, наносили им горькия обиды. (Так например князь Александр Федорович Ярославский, заезжая с охоты в свой Спасо-Каменный монастырь, приводил с собою в трапезу своих псов и кормил их при себе монастырскими кушаньями), Iосиф припоминает, что в то время митрополитом был Иона «иже бяше чудотворец» и он не был против передачи монастырей в великое государство. Такой подходящий к делу пример Iосиф обращает в обвинение Серапиону: ни Иона митрополит, ни другие современные ему святители не дерзнули сказать подобно ему: волен князь Василий Ярославич, князь Александр Федорович в своих монастырях, хотят — жалуют, хотятъ—грабят. Они знали правило седьмаго собора, изрекающее пронлятие на тех, кто творит дело божественное с небрежением.

За тем Iосиф вновь говорить о Серапионе, что он презрел все правила святых отцев и попрал святительский и царский суд. Иосифа возмущает то, что Серапион не смиряется перед осудившими его святителями «себе точию свята и премудра и праведна и разумна мнит». За таковую гордость Iосиф угрожает своему прежнему владыке конечным низвержением, если только не принесет покаяния отцу своему митрополиту. Приведши новыя правила (св. Апостол 28-е, Карфагенскаго собора 15-е и Антиохийскаго 10-е) подтверждающия то, что сам Серапион отлучен по праву, Iосиф ополчается уже не только на известные поступки, но и на самую личность бывшаго архиепископа. Из последующаго увидим, что Iосиф видел в Серапионе врага своего и желал очернить его в глазах других.

«Ино, господине, Серапион во всем противно чинил божественным правилам, да и ныне такожде все с гордостью и свирепством глаголет и творитъ; ни Бога боится, ни человека срамляется, ни часа страшнаго трепещет, занеже ныне связан н неблагословен и отлучен челом не бьет ни о прощении, ни о благословении. А (если) господине, попустил его Бог в таковой тягости ему и умрети, ино божественный писания сказуют: таковым не милостив суд прияти». Пример отлученных священника и инока, которым пришлось во время гонения пострадать за Христа и принять смерть, но которые не смотря на мученический подвиг не удостоились награды, пока не получили на земле разрешение. Iосиф приглашает прочесть правила, на которыя указал он в начале послания и в след за тем продолжает: «Да и ныне (Серапионъ) точию единаго смотрит во всем, еже свое гордостное мнение сотворити, да и говорит такия речи: все де на грех поступали, один я за правду стал». Пример Фарисея и мытаря: «Серапион, как мытарь, всех осудил и говорит: за правду стал. Ино, господине, всякая правда бывает по свидетельству божественных правил, а которое слово или дело не от божественных писаний, то все от лукаваго». Слова св. Никона об этом, слова из Лествицы, слова св. Дорофея о гордости. «Бес тщится в ров воврещи бывшаго архиепископа Серапиона, а на то ему надежа». Хвалят его те, которые не разумеют божественных писаний, «яко скоти несмыслении.... и ничтоже смотряюще точию, дабы кто что взял у него».

Осуждая Московских сторонников Серапиона, Iосиф по своему объясняет и ту любовь, которою пользовался архиепископ со стороны Новгородцев, видевших в нем святителя, подобнаго древним святым владыкам их — Никите, Иоанну и недавнему Ионе.

«Коли был в Новгороде архиепископ Серапион, когда еще приехал в Новгород, тогда же получил от человек славу, а не от Бога. Да которые живут в Новгороде бояре и дети боярские и приказаные люди, и что ни есть церковных приходов, и он им роздал, а иное истощил церковное имение; пьяницам и смутом отворил погреба, и они, напившеся, зовут его святителем, государем. Да как нечего уже давати, ни пойти нечем и он был хотел того деля и владычество оставити. А ведомо, господине, тебе: аще кто прост человек богатство свое, а не церковное раздает богатым и пьяницам.... ино не похвально ни от Бога, ни от человекъ; а еже архиепископу или епископу церковное имение раздавати не убогим, богатым и пьяницам.... сие отречено есть правильным законом, и святотатцем судом осужаеми бывают творяще таковая».

Затем Iосиф снова порицает тех Московских сторонников Серапиона, которые придавали его благослове­нно чрезмерное значение. «Неразумнии, скоту подобнии человецы», говорит он «приходят ныне к бывшему архиепископу Серапиону да говорят ему: ты де, государь, стой, лица сильных не срамляйся, стой крепко». И только тут Iосиф входит несколько в положение Серапиона и просить Ивана Ивановича склонить его к смирению. Самому же Третьякову советует поговорить с дядей своим Иваном Владимировичем Головою и сыном его Иваном, «занеже той божественных писаний искуснейша многих человек». В заключение Iосиф просить поговорить прилежно архиепископу, чтобы познал свое преступление, «занеже всем людям жаль его» и здесь помягче отзывается о Серапионе, котораго можно направить на путь истинный, потому что у него на мысли не было давать неблагословение. Он целые два года после передачи монастыря во власть великаго князя «жаловал нас по обычаю, да как минули два годы и Алексей Пилиемов ялся князю Федору Борисовичю навести на то архиепископа, да послал ко Кривоборскому, да своим лукавством прельстил Кривоборскаго, а Кривоборский архиепископа на то навел. И будет ти, господине, то верно, что его научили. И только, господине, восхощешь и я к тобе о всем о том опишу подлинно и истинно: как тому делу было начало и конець, и которые ради нужи били есмя челом государю великому князю Василию Ивановичю всея Руси и которые ради вины архиепископ послушал челобития Алексея Пилиемова да Кривоборскаго». Из последняго между прочим видно, что Iосиф в этом послании сокращенно разсказал дело ссоры своей с князем Федором, о происках же Пилиемова и совсем не успел разсказать.

Послание к Борису Кутузову 203).

Послание к Борису Васильевичу Кутузову пополняет разсмотренное нами послание, о чем в конце его свидетельствует сам автор. «Да прислал, господине, ко мне грамоту Иван Третьяков о том, чтобы яз архиепископу бил челом да и прощался у него. И яз, господине, к нему писал вкратце о их лукавстве, а писал есми, господине, тамо подлинно свидетельство от божествеиных писаний, паче же от священных правил о том: почему царский и святительский суд меня оправили, а Серапиона, бывшаго архиепископа, обвинили и отлучили и т. д.» и несколько ниже: «Только, господине, хочешь уведати известно, и ты себе прочти и те тетрати, которыя есмы послал к Ивану, занеже где в твоих тетратех писано вкратце, ино в Ивановых подлинно, где в Ивановых вкратце, ино в твоих подлинно писало. А того для есми, господине, к тебе послал и те тетрати, которые к Ивану писал».

Кутузов писал Иосифу, что многие «от добрых» говорят, что лучше бы было ему, оставя монастырь, да пойти прочь. Послание свое к Борису Васильевичу Iосиф главным образом посвящает опровержению такого мнения. Первый пример, приводимый им — это поступок великаго князя Василия Васильевича с утесняемыми монастырями Троицким и Каменым, но сверх того здесь упомянут еще и Толгский (на Тользе реки), который претерпел гонения от князей Засецких, так как находился в их вотчине и в свою очередь взят был в державу великаго князя Московскаго.

Желая убедить в том, что монастырь не составляет собственности того, в чьей отчине находится, Iосиф перечисляет все значительные вклады в свой монастырь, с поименованием лиц, вносивших оные. Разсказав о средствах, на которыя возник монастырь, Iосиф переходит к князю Федору Борисовичу — поветствует о том, как он посягал на монастырскую казну и как в связи с архимандритом Пилиемовым уговорил чернецов иосифовых бежать на Возмище, что и было разсказано нами в своем месте. Подробно и тщательно объясняет Iосиф Борису Васильевичу законность своего поступка — передачи монастыря в державу великаго князя и при этом разсказывает случаи, когда большие цари вступались в вотчины меньших царей. Константин, вступившись за Афанасия Великаго и Павла Исповедника, отнял у Констант все церкви и монастыри. Царь Онорий вступился за Иоанна Златоуста, сосланнаго Аркадием. Разсказ о царях Iосиф заключает так: «Зри, яко большие царие въступались в вотчину меньших царей и за святыя церкви и монастыри» и в след затем переходит к преподобным отцам, пастырям и учителям, которые и до смерти подвизались за церкви и монастыри. Разсказывает о святом епископе Василии Амасийском, которому отсекли голову за то, что он не хотел выдать церковнаго злата; о святом Исидоре Схенедохе, бежавшем от пат-риарха златолюбца с церковными деньгами; о Феодоре Едесском, Харитоне исповеднике, великом Савве, из которых каждый, отстаивая церковный имущества, искал защиты у сильных. «А в нашей земли» — продолжает Iосифъ—«пресвященный Феогност митрополит, да Алексей митрополит и чюдотворец, да Кирилл епископ ростовскый и инии святители рустии ходили в Орду, да от неверных царей и ярлыкы имали о святых церквах, чтобы не обидимы были от неправедных?) человек. И аще к неверным царем приходили о церковных обидах, да порока им в том никто не учинил». Упомянув вторично о великом князе Василье Васильевиче, бравшем монастыри под защиту, Iосиф переходит к подробному изложению обстоятельств ссоры своей с князем Федором Борисовичем, равно как и причин, по которым он решился прибегнуть к великому князю и митрополиту. Продолжая жаловаться на князя Волоцкаго, Iосиф обвиняет его за то, что он «уласкал Серапиона» и через посредство Алексея Пилиемова склонил его к отлучению Иосифа; приводит вопросы, предложенные архиепископом Ростовским и архимандритом Ниломъ-греком на соборе Серапиону и неудачные его ответы. За тем приводит дословно вторую разрешительную грамоту митрополита Симона, из которой видно, почему он, Iосиф, удостоился соборнаго благословения. После грамоты говорит о том, как Бог обличил на соборе Сераниона и Пилиемова, которые не нашлись что привести в свое оправдание. Послание оканчивается советом прочесть «послание к Третьякову».

Кроме этих обширных посланий Iосиф писал еще третие подобное к Ивану Володимировичу Голове, тому дяде Третьякова, котораго он считал искуснейшим в божественном писати. Послание к Головене сохранилось. Свидетельство о нем в послании сына Головы, Ивана к Иосифу204).

Послание Ивана Головина полно излияний духовной любви и благоговения к ИосиФу. Со страхом Иванец (как он себя называетъ) исповедает духовному отцу свой грех, что он дерзал сомневаться в его правоте: то казалось ему, что Серапион прав, а Iосиф виноват, то наоборот. Головин просить Иосифа исцелить его от «мнения». Смиренный и благоговейный тон этого послания, украшеннаго к тому же текстами священнаго писания, заслужил ему название«послания некоего мудра мирянина ко игумену Иосифу», в сборнике, составленном в иосифове монастыре. Это послание свидетельствует, что и самые искренние друзья Иосифа не вполне были удовлетворены его объяснениями по делу распри. Однако «тетради» должны были произвести свое действие. Летописное известие о сведении Серапиона с архиепископскаго престола распространило еще более мнение о правоте Иосифа и виновности Серапиона 205). Только Новгородская летопись отозвалась об этом деле глухо «свели владыку за то, что не благословил старца Иосифа на Волоке-Ламском» 206). При известии о смерти Серапиона ясно выражен взгляд Новгородцев на Иосифа и его сторонников 207).

Из жития Иосифа (Саввы Черн.) узнаем, что по смерти его злобно отнеслись к его памяти иерей и сын боярский — оба из Новгорода.

Благочестивая жизнь Серапиона произвела свое действие. Великий князь однажды приказал сказать Иосифу, через его чернеца, чтобы он отписал ему мысль свою, нельзя-ли ему, Иосифу, бить челом архиепископу Серапиону. В ответ Iосиф написал великому князю краткое посланиф208). «Аз еще толды. коли Серапион меня отлучил, писал о том тебе государю и ко иным кои меня жалуют. Да послал есми с своими старцы тетратку к тебе государю. А ныне... моя мысль, как Бог да Пречистая Богородица тебе на сердце положит, как ты, государь, велишь, занеже надежа и упование — ты государь. Митрополит Симон, почувствовав приближение смерти, раскаялся перед Серапионом и просил у него прощения. Великий князь также оказал милость Серапиону не задолго до его кончины209). Образ Серапиона осенился по смерти его венцем святости и составленное в Троицко-Сергиевой обители житие его донесло до нас взгляд на дело его с Iосифом — противоположный тому, который имели на это же дело сторонники Иосифа. Списатели житий Иосифа мягче относятся к Серапиону, нежели списатель жития Серапионова к Иосифу. Первые говорят о примирении, последовавшем через несколько времени по сведении Серапиона; последний повествует, о том, как Серапион заочно простил Иосифа.

С князем Федором Борисовичем Iосиф примирился.

Князь умер при жизни Иосифа (1513), завещав обители его вклады 210) и был погребен там же, рядом с своим братом, в правом углу той нижней церкви, где в последствии положен был и сам основатель, Iосиф устроил над обоими братьями «камены гробницы и покровы бархатны и образы и свещи» 211).

Постриженнику ИосиФову, известному нам Нилу Полеву пришлось также писать в защиту своего игумена. Сохранилось два послания его к старцу Герману 212). По любви к пустынножительству Нил удалился вместе с Дионисием Звенигородским из иосифовой обители за Волгу, в Белозерские края, и там жил пустынно, по соседству с Дионисием. Узнав однажды от Дионисия, что один из пустынных старцев, по имени Герман, не приказываешь постриженникам иосифовым причащаться и укоряет духовника их (в пустыни) Геннадия за то, что он дает им причастие,—Нил Полев написал Герману послание. Нил объясняет, что все они вместе с Iосифом, быв отлучены Серапионом, получили разрешение и благословение от митрополита Симона. Нил укоряет Германа, что онъ—нога, простой чернец, дерзает осуждать главу— митрополита, преподавшаго благословение Иосифу.

Из этого послания Нила также видно, на сколько между Заволжскими старцами были распространены те убеждения, которыя встречаются в «их послании к Иосифу о еретиках»213). «Ты говоришь, пишет Нил Герману, о врагах и отступниках правой веры, что не следует ни осуждать их, ни посылать в заточение, а только молиться за нихъ— сам же осуждаешь митрополита» и т. д.
Из втораго краткаго послания Нила к Герману видно, что последний вполне убедился доводами Нила.

НОВАЯ БОРЬБА ИОСИФА СЪ ЕРЕСЬЮ И ИНОК ВАССИАН

По смерти митрополита Симона, последовавшей в апреле месяце 1511 года, возведен был во святители всея Руси Варлаам. Новгородская же архиепископия долго оставалась без владыки; почти 20 лет. Во время митрополита Варлаама, т. е. после 1511 года, в Москве послышался голос возвращеннаго туда инока Вассиана, бывшаго князя Василия Косаго, Патрикеева. Постриженный во время грозной опалы на сторонников Софии, Вассиан, как мы уже говорили, стал в Кириллове учеником Нила Сорскаго. Нил мог за то полюбить Патрикеева, что он, по своему умственному развитию, понимал глубокомысленнаго Нила. И он действительно понял своего наставника, когда в последствии явился защитником его мнений. Это-то взаимное понимание и объясняет связь между воспитанником горы Афонской, основателем скитскаго жития на Руси и монахом, не съумевшим схоронить под мантиею и куколем ни своих политических симпатий и антипатий, ни заносчивости боярина, ни смелости человека, который по меткому народному выражению— во послах бывал — говорить гораздъ; который и в монастыре жил роскошно и хлебосольно, как князь и боярин 214).

Возвращенный в Москву державным родственником своим, он принес с собою сильную вражду к Иосифу за безпощадный его приговор над еретиками.

Из послания к Ивану III о еретике Кленове и шестнадцатаго слова Просветителя мы видели, что борьба с ересью продолжалась и после собора 1504 г. В житии Иосифа, писанном Саввою Черным, говорится, что и после собора изъявившие покаяние еретики обошли своим коварством князей, бояр и честных старцев и что некоторые из епископов уже по смерти Ивана III стали жаловаться на них Василию Ивановичу. Великий же князь отвечал им на это: вы—владыки и печалуетесь о волках христианской веры; если же волки поедят овец, а сами разбегутся, как же вы тогда поймаете волковъ? Другой неизвестный по имени современник свидетельствует, что старец князь Васьян учил печаловаться за еретиков великому князю 215). Вассиан Патрикеев, в котором веротерпимость нашла себе поддержку, жил тогда в Симонове монастыре и был снова близок к великокняжескому двору. Игумен же Iосиф отець наш, говорить Савва Черный, — непрестанно пиша к державному посылая, дабы их покаянию не верил: таковое, рече, лестное покаяние в древних летах многиа царства погубиша, но повелеваше им из темницы не исходным быти. В этих словах ясно выражена основная мыеиь послания о повиновении соборному определению и шестнадцатаго слова Просветителя. Эту же мысль проводить Iосиф и во втором своем послании к великому князю Василию, близком по содержанию к вышеупомянутому слову.

Второе послание к великому князю Василию о еретиках 216).

Послание это есть последний, по времени, памятник борьбы Иосифа с ересью.

«Пожалуй и попецыся и промысли о божественных церквах, начинает Iосиф, занеже, государь, от вышнея Божия десница поставлен еси самодержец и государь всея руси». Распространившись и о зна-чении царской власти и обязанности великаго князя «недавати воли злотворящим человеком иже душу с телом погубляющим», Iосиф в след затем дает самому себе такое право: «нам же лепо царскому твоему остроумию и Богопреданней мудрости въспоминати ти, яко государю ивладыце». Iосиф напоминает великому князю о том, как он поревновал равноапостольному царю Константину, когда на последнем соборе, вместе с Боговенчанным отцем своим, «темных и скверных Новгородских еретиков и отступников до конца низложил и непорочную христианскую веру поколебавшююся и изнемогшюю от еретических и жидовских учений паки утвердил» ... Напомнив Василию о его подвигах на соборе, Iосиф убеждает его вновь подвигнуться и уничтожить еретическое ученье. «Аще не подвигнишися, продолжает он, ино, государь, погибнути всему православному христанству».

Здъсь, как и в 16-м слове, Iосиф говорить, что многия царства, прежде пребывавшия в православии, погибли в следствие того, что отступили от истины и прельстились ересью и что Русская земля пятьсот лет пребывала в православии, пока «диавол не привел скверных евреев в великий Новгород, отселе за четыредесят лет».

За тем следуют новыя убеждения и новые советы великому князю показать ненависть к еретикам, а самому подражать первым православным царям, которые казнили еретиков, «занеже, государь, инем нечем тое беды утолити». В заключение Iосиф разсказывает о первом соборе на еретиков: «Подобно же тому бысть и в нашей земли рустей: князь великий Иван Васильевичь, отец твой, по проклятии еретиков Захара Черньца и Дениса попа повеле в темницу воврещи, и сии зле живот свой скончаша и никого же православных не прельстиша. А которые, государь, почали каятися, а отец твой, государь, их покаянию поверил и дал им ослабу, и те много неизреченна зла сотвориша и многих православных христиан в жидовство отведоша».

Послание оканчивается призыванием десницы Божией на царство и самодержавнаго царя с его благочестивою великою княгинею. Послание это написано торжественным слогом духовнаго красноречия. Витиеватость оказывала без сомнения свое действие на книжнаго великаго князя; в особенности же торжественный слова о значении царской власти (вас бо Бог в себе место избрана на земли и на свой престол вознес посади, милость и живот положи у васъ) должны были производить сильное впеча-тление на становившагося царем великаго князя.

Послание это относится к 1510 —11 году, если признать, что Iосиф был точен в своих хронологических показаниях. В 16-мъслове он говорит, что 33 года прошло со времени прибытия Схарии; здесь же — что тому прошло уже 40 лет. Мы видели, что в Сказании о новоявльшейся ереси он считал 6979 (1471) год, годом пришествия князя Михаила Олельковича и жида Схарии в Новгород.

В то время, как борьба Иосифа с владыками и старцами, заступившимися за покаявшихся еретиков продолжалась, пришел к Иосифу Феодосий иконник, сын Дионисия мудраго живописца, заповедал ему чудо преславно, как Бог обнаружил святотатство ложно раскаявшагося еретика 217).

Услыхав об этом, Iосиф, по словам Саввы Чернаго, паче перваго подвижеся — и вновь стал писать державному, чтобы не верил еретическому покаянию. Державный же всея русии государь князь великий Василий Ивановичь повеле еретиков всех в темницу вметати и быти неисходным и до кончины живота. И слыша сиа отец игумен Iосиф воздаде славу Богу. Так списатель жития Иосифа оканчивает повесть о борьбе с ересью. Но в одном сборнике есть еще любопытный эпизод из этой борьбы 218).

Старцы Иосифова монастыря Дионисий Звенигородский и Нил Полев, по любви к пустынножительству, удалились в пределы Белозерские, где тогда вводился скитский устав. Спустя несколько времени, один из них грамотою уведомил Иосифа о том, что видел ересь у скитников. Iосиф об этом сообщил брату своему Ростовскому архиепископу Вассиану понежь в его архиепископьи. Последний, находившийся тогда в Москве, довел это до сведения великаго князя. Тогда великий князь стал укорять Вассиана Патрикеева, защитника Заволжских пустынников: «Добро ли чинят твои пустынники»? сказал он ему. Вассиан на это отвечал: «Государь, грамота писана лукавством, все солгано, вопроси государь попа». Спросили попа — свидетеля, который привез грамоту, и поп подтвердил писанное. Тогда старец Вассиан просил попа на пытку. Попу изломали ногу, поп умер и не оговорил писавших грамоту. Узнав о смерти попа, великий князь опалился на виновников этого дела — на старцев Дионисия и Нила, велел их самих взять в Кириллов, а пустыни их сжечь. Это событие было новым поводом к вражде между иосифовыми постриженниками и сторонниками Вассиана Патрикеева. К тому же Вассиан стал писать против Иосифа. Отвергая свидетельства Ветхаго Завета в делах церкви Христовой, Вассиан обвинял Иосифа за то, что он, осуждая еретиков, преимущественно основывался на Ветхом Завете.

Он называл Иосифа за его немилосердие еретиком, подобным Новату еретику, который учил, что нельзя принимать покаяние.

До Иосифа дошли слухи о таком сочинении Вассиана, который стал наконец оскорблять при встрече постриженников иосифовых и называл их отступниками. Так поступил он с учеником Иосифа, Зосимою Ростопчиным, в палатах митрополита Варлаама и перед лицем его. Iосиф послал в Москву к тем, кто до него добр, как он сам выражается, и они достали и прислали ему писания Вассиана.

Послание к боярину Василию Андреевичу Челяднину 219).

Тогда он обратился к ближнему боярину великаго князя Василию Андреевичу Челяднину с посланием, в котором жаловался на Вассиана и просил ходатайствовать у великаго князя, чтобы тот освободил его от хульных речей Вассиана. «Ино, господине, писал Iосиф, нам божественная писания повелевают трьпети всяка укоризна. Аще ли же, господине, кто назовет еретиком, ино о том невестно молчати».

Iосиф просит Челяднина заступиться за него и печаловаться государю, чтобы позволил писать и говорить против Вассиановых речей: «занеже, господине, есть что говорити и писати противу его речей».

В след за тем Iосиф жалуется на Вассиана, что он называет еретиками всех духовных, по просьбе которых великий князь стал на жидовствующих «святым духом подвижися», между тем как святые отцы песнями и хвалами почтили тех, которые на соборах действовали против еретиков. «А ныне, господине», продолжает Iосиф, «по Бозе надежда и упование всему православному христанству на государя, занеже, господине, и преже сего он же государь онех скверных новгородских еретиков и отступников, иже жидовская мудръствующих, до конца низложил».

Послание оканчивается призыванием помощи Божией на великаго князя и его царство.

Послание к Челяднину есть последний дошедший до нас памятник борьбы Иосифа с Заволжскими старцами, Iосиф достиг того, что ему дозволили писать против Вассиана. В сочинении Вассиана Патрикеева на Иосифа есть свидетельства о сочинении Иосифа против Вассиана и учителя его Нила.

Если доверять этим свидетельствам, то Iосиф дополнил последния слова Просветителя (где говорится о том как надо поступать с еретиками) сочинением против Нила и Вассиана 220).

Вассиан в своем «ответном слове» резко опровергая положения Иосифа, постоянно ссылается на свои «тетради» — обширное сочинение в защиту Заволжских убеждений.

Мы дошли до последних годов жизни Иосифа. Слабый телом, престарелый Iосиф не переставал трудиться и писать. В последние годы жизни он написал вступление к уставу и дополнил его преданиями инокам.

Отношения Иосифа к великому князю не изменились. По смерти князя Федора Борисовича, Волок вошел в состав великаго княженья, и Василий Иванович стал ездить туда на охоту и без сомнения заезжал в обитель Иосифа. Влияние Иосифа на великаго князя стало известно всем.

В одно из житий Иосифа (Саввы Чернаго) входить, как отдельная статья, повесть о князе Юрье, где разсказывается, как Iосиф примирил Дмитровскаго удельнаго князя Юрья Ивановича с его державным братом.

Прослышав, что князь великий хочет «поймать его», Юрий Иванович пришел к Иосифу и плакал перед ним. Iосиф дал ему совет: преклонить главу перед помазанником Божиим и не противиться брату. На просьбу князя ехать к государю ходатайствовать о нем, Iосиф отвечал: «повери, господине, яко зело ми голова болить, немощно и чрез монастырь прейти». Но когда князь стал горько плакать, то Iосиф, сказано в житии, «забы болезнь свою и поеде сам и князь преди поеде, яко стадий две близь, — и изнеможе главною немощию и возвратися». Князь подумал, что Iосиф не желает помочь ему, но вскоре возвратился в обитель его и просил послать старцев честных: Касиана Босаго и Иону Голову ходатайствовать за него перед братом. Iосиф послал этих старцев в Москву и велел братии молиться за князя Юрья, дабы Бог избавил его от напрасныя смерти и укротил междоусобную брань. Князь последовал за старцами, но, не осмелившись въехать в Москву, остановился за пять поприщь. Когда старцы иосифовы пришли к Василию Ивановичу, то он «яро возрев нань рече: почто приидосте? что дело?» Очевидно он догадался о цели их прибытия. Старец Кассиан на это возразил ему: «не тако подобает державному, не уведев от посланных речеи, яро вопрошати, но подобает державному преже с кротостию и смирением уведети от уст глаголемая, и аще будем достойны вины по делам нашим и тогда мы пред тобою. И князь великий въстав и мало осклабився рече: простите, старцы, яко поглумихся. И снемь царский венец поклонися и вопроси о здравии отца Иосифа. Они же отвещаша подобающая и изрекоша, о немь же прислани, вся потонку».

Выслушав просьбу, князь великий смягчился, благодарил Иосифа за то, что он «велие зло укроти... и старцем велико угощение учини и по брата своего князя Юрья в той час посла с великою любовию». Князь Юрий пал к ногам брата. Василий Иванович начал с ним пировать. Князья и бояре их веселились до глубокой ночи, до 9-го часа (3-го утра).

Иосифу старцы его привезли поклон и ласковое слово великаго князя.

Этот разсказ, очерчивающий характер отца Ивана Грознаго и обрисовывающий влияние на него Иосифа, связан в житии с повествованием о предсмертной болезни преподобнаго.

Не задолго до смерти Iосиф написал «послание благородному и христолюбивому самодержцу, царю и государю всея русии 221). В нем он объясняет государю свое болезненное состояние: «уже с одра встати не могу, ни в церковь дойти не могу, а братию, государь, ни духовне ни телесне ни монастырских дел не могу управливати» и просит (со слезами челом бью) жаловать монастырь по смерти его подобно тому, как и при жизии его жаловал «выше нашея меры». Он указываеть государю на десять старцев, которым пригоже приказать монастырь, поименовывая каждаго из них. Во главе этого собора большей братии стоят Кассиан Босый, Иона Голова и Арсений Голенин 222). Потом просит великаго князя, чтобы не наслал игумена из чернецов иных монастырей и «не по их (иосифлянъ) мысли».

Третья просьба иосифа — изгонять из его обители тех чернецов, которые станут жить не по его уставу, чтобы и «прочая братья страх имут». Из этого послания видно, что писал его не просто игумен, а основатель и устроитель, который в продолжении 36 лет вел монастырь свой по собственной мысли и уставу.

Кроме этого послания сохранилась духовная грамота преподобнаго Иосифа 223).

Она начинается так: «Во имя святыя единосущныя и живоначальныя Троицы, Отца, глаголю, и Сына и Святаго Духа, единаго, нераздельнаго и трипостаснаго Божества, им же всяческая быша и мы тем. Се аз грешный и недостойный игумен Iосиф пишу сию духовную грамоту своим целым моим умом». Содержание грамоты в том, что завещатель предает «монастырь своих трудов и своеа братии Господу Богу Вседръжителю и Пречистой его Матери и благородному и христолюбивому самодрьжцу и государю всея рускиа земля, великому князю Василию Ивановичу». Он обращается к великому князю с новою просьбою беречь монастырь и смотреть за соблюдением устава. Этою духовною грамотою великий князь еще более сроднился с монастырем Иосифа. Приехавши туда, после смерти преподобнаго, он сказал старцам: «аз у вас прикащик: аще ли не станете хранити предания, аз исправлю и вам будет не зело любо». Часто навещал он монастырь преданнаго ему Иосифа 224). Преемника его в игуменстве сделал митрополитомъ; позвал в крестные отцы к первому сыну своему старца Кассиана Босаго. Окруженный монахами Иосифова монастыря, великий князь скончался на их руках.

Iосиф преставился на 76 году от роду, 9-го сентября 7024 года (1515), назначив себе преемником Даниила, по «реклу Рязанца», который вскоре после того, а именно в 1522 году, стал митрополитом всея Руси. Преемник Иосифа был преданным слугою великаго князя. Полный, красивый лицом, он 30-ти лет от роду удостоился быть митрополитом. Герберштейн, донесший до нас это сведение, отзывается о нем не совсем сочувственно, противуполагая ему его предшественника Варлаама, Святаго мужа, пострадавшаго за правду. Даниил разрешил великому князю развестись с первою супругою и венчал его с Еленой Глинской. Если он, по обстоятельствам нарушив уставы церкви, превзошел учителя своего в преданности великому князю, то не уступал ему и в строгом суде на основании подо-бранных на случай свидетельств.

В год смерти Иосифа прибыл в Москву ученый Максим с другими старцами горы Афонской. Примкнувшие к нему люди партии Нила Сорскаго, а в том числе и Вассиан Патрикеев решили судьбу его.

Даниил отмстил и Вассиану за Иосифа. Деяния собора на Максима Грека и Вассиана характеризуют Даниила как начетника и книжника, взгляд котораго не идет далее предвзятой мысли, подкрепленной свидетельством от священных книг, разогретой ненавистью к подсудимому и непреклонной от сознания своей силы и власти.

Спустя 50 лет по смерти Иосифа поднялся голос на презлых иосифлян — то был голос боярина, князя Курбскаго. Отзывы его о Иосифлянах проливають свет на отношения Иосифа к старому боярскому порядку. Но вкоренившийся новый порядок совершенно сгладил и притом очень быстро политический оттенок партии иосифлян. В 1554 году в среде духовенства слышатся неблагоприятные отзывы о книге Иосифа и о нем самом. Постриженники Иосифа - Касьян, епископ Рязанский и Евфимий, архиепископ Ростовский, защищают его память от нареканий. Они же вместе с митрополитом Макарием отстаивают на Стоглавом соборе мнения Иосифа о монастырском владении селами.
Церковь, осенившая венцем святости Иосифа, Серапиона и Максима Грека как бы примирила разногласия. Но писания Иосифа распространились в народе: и на них воспитался позднейший русский грамотник.

На главную
страницу
Учебные Материалы >> Патрология.
И.Хрущев. ИССЛЕДОВАНИЕ О СОЧИНЕНИЯХ ИОСИФА САНИНА ПРЕПОДОБНОГО ИГУМЕНА ВОЛОЦКОГО
Глава: ПРИМЕЧАНИЯ

1) Источниками при изучении житий святых послужили мне рукописи: Имп. Публ. библиотеки, из древле-храшиища Погодина, Житейники №№ 647, 648, 661, 659, 677, 737, 754; библиотеки С.-Петерб. духовной академии, из рукописей Новогор. Софийской библиотеки № 1470; библиотеки покойнаго Ундольскаго №№ 101, 161. Пособием послужила мне книга Филарета архиеп. Черниговскаго: Русские святые, чтимые всею Русскою церковию или местно, а за нею Словарь о святых и другия.

2) Дед и бабка Иосифа Волоцкаго умерли в монашестве; родственник Даниила Переяславскаго был архимандритом прежде, чем Даниил принял монашество; Паисий Угличский был племянник Макария Калязинскаго.

3) Сергий Радонежский, Павел Обнорский, Кирилл Белозерский, Стефан Озерский, Паисий Угличский, Геннадий Любимский, Феодосий Тотемский, Даниил Переяславский— дети бояр, боярских детей, дворян без означения фамилии. Савва Вишерский из рода тверских бояр Бороздиныхъ; родители Кирилла Новозерскаго были дворяне Белые, Нила Сорскаго—Майковы, Иннокентия, основателя обители на р. Еде,— Охлебешины, Арсения Комельскаго — Сухарусовы, Корнилия Комельскаго — Крюковы, Григория Пельшемскаго — Лопотовы, Ферапонта Можайскаго — Поскочины, Иона Климецкий — сын посадника Иоанна, Варлаам Шенкурский — посадника Своезенцева. Антоний Леохновский сын Тверских боярских детей Вениаминовнх. Макарий Колязинский сын боярина Кожина. Отец Пафнутия Боровскаго был внук крещенаго татарина, вотчинник села Кудинова. Внук Литовскаго выходца Сани, отец Иосифа Волоцкаго, владел селом и деревнями.

4) Елеазар Анзерский — сын Козельскаго купца Севрюкова, Дмитрий Прилуцкий и некоторые другие.

5) Мартиниан Белозерский, Александр Свирский, Александр Ошевенский, Герасим Болдынский в мире был кожевенным мастерством, Никодиим Кожеозерский, Леонид Усть-Недумский, Симон Воломский (последние трое принадлежать XVII веку). Из священнических семейств вышло также несколько святых. По своему происхождению стоят отдельно три пришельца: Кассиан, основатель обители в 15 верстах от Углича, Тихон Луховской и Серапион Кожеозерский. Первый из них прибыль в Москву в свите Софии Палеологъ; второй пришел из Литвы с князем Бельским, которому был дан в удел город Лухъ; наконец последний—Серапион был прежде мусульманинъ— Мурза Туртас и проживал у боярина Захара Ивановича Плещеева.

6) Житие обыкновенно упоминает их иноческия имена; слава же сына, по прославлении его, касается и их гробов, чтимых в той местности, где сын основал монастырь. (Родители Сергия Радонежскаго, Александра Свирскаго, Ефрема Перекомскаго, Кирилла Новоезерскаго, Иосифа Волоцкаго и другихъ).

7) Чтение в слух одним вельможею жития Симеона Столпника произвело на отрока Димитрия (Даниила Переяславскаго) такое впечатление, что он побежал к реке и увидев ладью привязанную к берегу канатом, взял этот канат и перетянул им тело. Канат врезался в тело, образовались раны, в последствии в них завелись черви, пока наконец родители, услыхав, что сын их во сне болезненно стонет, открыли ужасныя, смрадныя язвы на теле отрока. Юное воображение Сергия Радонежскаго поразил благословивший его старец пустынник.

8) Обь училище упоминается в двух трех житиях. Во всех же прочих упоминается монастырь, куда отрока отдают в ученье. Житие сохраняет иногда имя старца, обучившаго отрока грамоте. В житии Мартиниана Белозерскаго говорится, что Святаго обучал грамоте дьяк Олеш, котораго дело было «книги писати и ученики учити грамотная хитрости и зело искусен бе таковому художеству». Есть случаи и другаго рода, — это, когда отрок обучался грамоте в семье своей.

9) Макарий Калязинский, Серапион Новогородской, Мартирий Зеленецкий

І0) Различен повод, по которому святой оставляет место своего пострижения: иногда сонное видение приглашает его водвориться в пустыне; иногда слышит тайный голос, зовущий его в глубину лесов. Странствовавши по послушанию, Ферапонт пленился Белозерским краем и в след затем уговорил духовнаго брата Кирилла покинуть Москву и Симонов и идти с ним на дальний север.

11) На устье Сойги, впадающей в Вычегду, поселился Симон Сойгинский. Адриан Монзенский основался на устье Монзы, впадающей в Кострому, Кассиан Угличский на устье Учмы впадающей в Волгу, Пафнутий Боровский на устье Протвы, впадающей в Истерву, Филипп Рабанский на устье Рабанги, впадающей в Сухону, Пахомий Нерехтский близь впадения Гридевки в приток Волги, Садоницу; Арсений Комельский на берегах Кохтыжа и Лежи.

12) На острову озера Селигера поселился Нил Столобенский, Антоний Сийский поселился на Михайловском острову, образуемом озерами и вытекающею из них рекою Сиею. Зосима Ворбозомский на острову озера Ворбозомскаго.

13) Когда Сергий Нуромский пришел навестить Павла Обнорскаго, то он увидал, что стаи птиц вились около этого последняго. Он кормил их из рук, иныя сидели у него на голове и на плечах. Тут же стоял медведь и ждал себе пищи, вокруг прыгали лисицы и зайцы.

14) Если недобрый человек подходил к кузовку, вывешанному Герасимом Болдынским на дороге, то ворон клевал такого. Пафнутий Боровский любил «гавранов черноперых и многоязычных», по выражению списателя жития его, гнездившихся в множестве в монастырском лесу и заповедь дал не убивать этих птиц. Ворон питал Афанасия и Кирилла Вышегорских по живому, до нашего времени народному преданию. К преподобному Никодиму Кожеозерскому так привыкли олени, что стадами ходили вокруг него и кормились. Олень привел охотника Андрея Завалишина, будущаго основателя монастыря Андрусовскаго к келье Александра Свирскаго.

15) Нил Столобенский, Кирилл Челмский.

16) Ферапонт Белозерский основал обитеиь Лужецкую в Можайске.

17) Герасим Болдынский сперва основал обитель Болдынскую, близ Дорогобужа, потом перешел на Вязьму, где основал Предтечев монастырь, и наконец основал третий монастырь на реке Жиздре. Дионисий Глушицкий основал также три монастыря, один неподалеку от другаго. Авраамий Чухломский основал три оби­тели, сперва на Галичском озере, потом за 30 верст на реке Ваге и наконец, в 13-ти верстах от второй, третью близ Чудскаго городка.

18) Iосиф Волоцкий в «Сказании о монастырех земли рустей». Во второй половине XVI века постриженник Иосифова монастыря, Рязанский епископ Леонид, в своей челобитной царю Федору, говорить так: «И преподобнаго, государь, постриг Пафнутий, чудотворец Боровской своими руками, а Пафнутья, государь, постриг старец Никита, ученик Сергия чудотворца». (Акты истор., т. I, стр. 410).

19) Краткое Сказание о жизни (см. в источниках, Сборник № VI). В духовной грамоте отца Шемяки, князя Юрья Дмитриевича сказано: «А се благословляю сына своего Дмитрия меньшаго: Вышегородъ… да к тому есьми дал ему Суходол с Истьею и Истервою и с уборичною слободкою и с Боровскою, и с бортники и со всеми селы» (Др. Росс. Вивл., ч. I, стр. 192 и 193).

20) Житие Пафнутия (см. в источниках, Сборник № VI).

21) Автор жития его говорить, что Батый поставил: «властителя по градом от безбожных Агарян, их же Баскакы нарицает Половецким языком. От тех колена и рода корень имать блаженный съи Пафнотие». Дед принял св. крещение под именем Мартина. Родители жили в своей отчине сельце Кудинове, в 3-х поприщах от гор. Боровска.

22) О передаче Суходола Боровскому князю в Собр. Гос. грам. и дог., т. I, № 84 и 85.

23) Через четыре месяца после смерти, эта самая великая княгиня послала деньги в Кириллов Белозерский монастырь, для отправления поминовений по старце Пафнутии Боровском (Доп. к Акт. истор., т. I, № 210).

24) В житии говорится, что князь Георгий Васильевич приходил к преподобному и исповедывался ему в грехах своихъ; что князь этот сам разсказывал многим, как трепет и ужас нападал на него, когда он приходил к Пафнутию; что последний любил Георгия Васильевича за то, что он проводил «чистое и безженное жтие». В духовной грамоте этого князя читаем: «А в Боровск к Пречистой в Пафнутиев монастырь даю свое село Бронниче и з деревнями и луги с пожнями и с озеры и что к нему потягло, со всем, как было при бабе моей, великой княгине, и с хлебом, что в земле опричь стоячего хлеба, и з животиною; а что в том селе и в деревнях серебра на людех ино того серебра половина Пречистой, а другая половина тем христианом, на ком то серебро» (Собр. Гос. грам. и дог., т. I, № 96).

25) О передаче Вышегорода и Суходола князю Волоцкому см. в Собр. Гос. грам. и дог., т. I, № 97 и 98. О нежелании Пафнутия перейдти с монастыремь своим в удел Волоцкаго князя, в послании Волоцкаго к Кутузову: «да коли князь великий Иван Васнльевич дал брату своему князю Борису Васильевичу Вышегород и Пафнутий почал говорити: ино хотя князь великиа Вышегород да и монастырь нашь даль князю Борису, и яз бию челом великому князю—ино монастырь возмет в свою державу. Да князь великий не даль монастыря Пахнутиева».

26) До нас дошло кроме Вассианова, еще другое сочинение о Пафнутии (см. в источниках, Сборник JV» VII, л. 395). В нем сказано, что когда весть о болезни Пафнутия дошла до Москвы, то великий князь прислал в монастырь грамоту (грамота эта нам неизвестна). Потом от великой княгини Марии приехал посланный и привез сосуд с сытою. Затем «присне посланный от великой княгини Софи грекини с посланием, еще деньги златые приносить». После того прибыл посланный от митрополита Геронтия и от великаго князя протопоп Благовещенский Федор, а от великой княгини один из ея ближних людей «Юрьи Грек». У Вассиана нет этих подробностей, но и он свидетельствует о том же: «Слышав же о блаженнем самодръжец всея русии князь великий Иван Васильевичь и сын его благоверный великий князь Иван Иванович и преосвященный митрополит Геронтие и от всех предел князи и боляре, яко изнемогает Святый присылаху посещати его». — Князь Михаил Андреевич Верейский дружественно расположенный к велико-княжескому дому также отличался усердием к препод. В повести о преставлении есть свидетельство, что он предпринимал путешествие в монастырь для свидания с Пафнутием. В своей духовной Михаил Андреевич завещал монастырю « село Кукеповское з деревнями в Ярославском уезде и с хлебом и с серебром и со всем, что из старины потягло» (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 121).

Не мало было монастырей в уделе Верейскаго князя, однако же его похоронили в Пафнутиевой обители, за предедами его отчины — «а на похоронех был великий князь Иван Иванович» (II. С. P. JL, т. VIII, стр. 217).

27) Два Борисовича, князья Волоцкие, завещали каждый вклады в Пафнутьев монастырь: «Федор десять рублей, Иван десять рублей да кожух камка — Есеев корень» (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, №№ 132 и 151). Князь Дмитрий Иванович в своей духовной просит великаго князя Василия, не назначая что именно, дать по душе его и «в Боровск в Пафнутиев монастырь» (Собр. Гос. грам. и дог., т. I, № 147). Великий князь Василий Иванович избрал восприемниками своего перваго сына двух постриженников и учеников Пафнутиевых, Данила Переяславскаго и Кассиана Босаго. Степенная книга (ч. II, стр. 207) отметила этот случай, что царя Иоанна крестили старцы постриженики святаго. Царь Иван Васильевич в послании к игумену Кирилло-Белозерскаго монастыря разсказывает о посещении Пафну-тием обители Сергия преподобнаго; а в другом месте того же послания называет светильником на ряду с Московскими святителями и преп. Сергием (Акты истор., т. I, стр. 382 и 292).

28) В 1584 г. епископ Рязанский Леонид наноминает царю Федору Ивановичу, что отец его родился по молитвам Пафнутия (Акты истор., т. I, стр. 410). В связи с отношениями какия были у Пафнутия с великими князьями Московскими, находится и самая похвала ему, заключающая Вассианово жизнеописание Пафнутия: «Возвеличи тя сама Царица и Богородица мати Господня и показа тя знаема во всей рустей земли». «Радуйся, Пафнутие, благочестивому и христолюбивому самодержцу русския земля — теплой молебник к Богу» и далее о великом князе: «да венчает Бог его благородныя чады венцем царствия в род и род и да взыщут руце их на плеща врагов их и державу их мирну устроит Господь».

29) Повесть Иннокентия о преставлении начинается так: «Позва мя старец походити за монастырем. Егда же изыдох, тогда начать шествовати к пруду, его же създа многим трудом своим. Егда же приидохом на заплот, узре поток водный, явльшиися под мост, и начят мя учити, како заградити путь воде»

30) См. П. С. Р. Л., т. VIII, стр. 183 и 184.

31) См. похвальное слово митрополиту Ионе, в Сборнике XVI вева, за JV» 1419, указанном в описании рукописных сборников Новгородской Софийской библиотеки (См. Летопись занятий Археогр. ком., вып. III).

33) См. послание Иоанна Грозного к игумену Кирилло-Белозерскаго монастыря (Акты истор., т. I, № 214).

34) Первый и самый любопытный разсказ — это повесть «о велицем мору» (от 25 до 30 главы). Разсказ состоит из следующих частей:

1) Историческия сведения о моровой язве 6935 года.

2) Предание об умершей и вновь ожившей инокине, которая посетила рай и места мучений, и разсказ о том, что она видела в загробном мире.

3) Предание о сне, виденном Иваном Калитою; разговор его с митрополитом Петром о значении этого сна и другия предания о Калите. Последняя часть входит в повесть по поводу того, что монахиня видела в раю Ивана Калиту.

Повесть эта, вместе с разсказом о его сновидении, встречается в рукописи и отдельно от жития, писаннаго Вассианом, например л. 672 в Сборнике XVI в., писанном Вассианом, учеником старца Фотия (Рукопись Моск. духовной акад. Из Волоко-ламскихь рукописей JVs 164/530).

35) У Вассиана гл. 31—Видение Святаго о князи Георгии Васильевичи; в гл. 20 и 21 Вассиан повествует о том, как святой был прозорлив, как он узнал в пришельце убийцу Шемяки, а в 16 гл. разсказывает о том, как Пафнутий прозрел смерть старца Константина: «Бяше бо духовен зело», прибавляет автор от себя.

36) В вонце жизнеописания Вассиан упоминает о том, что Иннокентию первому Пафнутий предсказал о своей кончине. Иннокентий был автором повести о преставлении (см. Сборник VII, л. 359). В летописном известии о Пафнутии: «един точию от ученик его, Инокентей именем, той с многими же слезами надъгробнаа проглагола» (П. С. Р. Л., т. VIII, стр. 183).

37) О Кассиане Босом сохранилось много сведений: 1) в житиях Волоколамскаго, 2) в Степенной книге по поводу крестян Ивана Грознаго (ч. II, стр. 207): «Приемницы же бяху иже от святыя купели сыну цареву два целеностная молитвенника состаревшася в добродетелех, има же имяху оба единопо-стрижение во обители чудотворца Боровскаго, един же от сих, священства дар имея, именем Даниила..... Вторый же именем "Касиян, зовомый Босый..... О нем же и сам Iосиф свидетельствовавше, яко благодать велию имяше от Бога; свое название. Жители его до сих пор имеют обычай в день памяти (9-го сентября) привозить свои деревенския произведения в монастырь, который от Язвища отстоит верст на двадцать.

41) Савва Черный и Досифей Топорков — оба дают родословную . Досифей не раз говорить о том, что Iосиф «был благого корене». Но имени Сани или Александра нет в синодиках, где писан род. Сын Сани — Григорий, в иночестве Герасим, поминается в синодиках вместе с инокинею Ириною (о нем у Досиф.; стр. 10). Сын их: Иван в иноч. Иоаяникий; жена его Марина, в иноч. Мария, постриглась у св. Власия, в Волоколамске. Дети их: 1) Иоанн, в иноч. Iосиф, 2) Вассиан, от 1506 — 1516, архиепискои Ростовский и Ярославский, 3) Акакий, юный инок в монастыре , в последствии епископ Тверской от 1525 — 1546, умер в глубокой старости, 4) Елеазар упоминается у Саввы мирянином, умер монахом. По синодику Иосифова монастыря, его можно предполагать в иноке Евфимии. Этот Елеазар мог быть отцом Досифея и Вассиана Топорковых. Досифей автор надгробнаго слова и брат его Вассиан, в последствии епископ Коломенской, названы братаничами. Они оба были искусными иконописцами, помощниками знаменитаго иконописца Дионисия, ученика Аидрея Рублева (у Саввы Чернаго: о постройке церкви в Иосифовом монастыре). Вообще в роду 14 имен иноческих мужеских и одно имя мирянина; женских мирских имен совсем нет, четыре иноческих.

42) Iосиф жил тогда у своих родителей в окрестностях Волоколамска. Отношения к Кутузовым, которых имена встречаются в его сочннениях, принуждают нас несколько остановитьея на их роде. Кутузовы были вотчинниками в Волоколамск, Дмитрове и Рузе. При Иване III, некоторые из них получили поместья в Новгороде. Служили они в Москве при великом князе и в Новгороде при архиепископе. Борис Васильевич был окольничим.

Вотчины Бориса Васильевича село Никольское, да деревня Харламова поминаются в межевой грамоте 1504 г. (Собр. Гос. граи, и дог., т. I, стр. 368 и 384). Борис Васильевич постригся в монастыре под именем Авраамия, как на то указывает г. Невоструев в житии , составл. Саввою Черным (стр. 7). В рукописях Моск. дух. акад. (из библиот. Волокол. Иосифова мон.) № 24 (56) находится Евангелие — тетр с надписью: Бориса Кутузова. В синодике (см. в источниках, рукопись IX) записаны за упокой Василий и Михаил Кутузовы, а вкладчиком означен Андрей (л. 17). Андрей этот быль в боярах при Иване Грозномъ; дочь его была замужем за царем Симеоном Бекбулатовичем. Поминает же Андрей Кутузов отца своего Михаила и деда Василья. Михаил был брат Бориса Васильевича; третий брат был боярином у архиеп. Новгородскаго Геннадия и его преемника.

Iосиф Волоколамский в своем послании к княгине вдове говорит, что Собакин купил у Михаила у Коровы 7 деревень для монастыря Иосифова. Этот Михайло Корова, по Бархатной книге, оказывается Кутузовым, двоюродным дядею Бориса Васильевича.

Памятником сношений с Борисом Васильевичем служить послание к нему , напечатанное в Др. Росс. Бивлиофике, ч. XIV, стр. 177 — 203. Оно находится в сборнике № 158 (л. 642) Моск. дух. акад. из библ. Иос. Вол. мон.

43) Савва Черный говорит: «бе же у в язьтце чистота и в очех быстрость и в гласе сладость и в чтении умиление, достойно удивлению великому: никто же бо в та времена нигде таков явися». — Досифей пишет: «в церковных песнословии и чтении толик бе, яко же ластовица и славий добромасный усла-жаше слухи послушающих, яко же ин никто же нигде же». — В Кирилловом монастыре Iосиф горазд искуством петь псалмы. — В Саввиной обители Iосиф не хотел читать, боясь, чтобы по искуству чтения в нем не признали игумена.

44) У Саввы Чернаго сказано, что несогласие явилось в монастыре лишь тогда, когда Iосиф захотел вводить все общее. У Досифея: «Видев же яко не согласуют ему нрави сущих ту, оставляет начальство» и далее: «разумев яко никая же полза самому, ни сущим ту, поручив монастырь первым от братия и т. д.». У неизвестнаго: «Но понеже явишася в братии несогласия, отнюду же пререкания и с противлениа к игумену, темже сниде от настоятельства».

45) У Досифея сказано, что Iосиф игуменствовал один год (совершив едино лето); у неизвестнаго — около двух лет (предстояв тем негде до двою лету). Это небольшое разногласие можно объяснить тем, что первый считал игуменство от поставления его в игумны, второй от смерти .

46) Филарет, в Обзоре Русс. дух. литер., говорить, что Iосиф полтора года пробыл в Кирилловском монастыре, тогда как все время путешествия его продолжалось месяцев 9, от осени 1478 до весны 1479.

47) Сведения о путешествии дают нам житие его, написанное Саввою, другое, написанное неизвестным и наконец собственное его сочинение: «о монастырях Русской земли», вошедшее в одну из глав устава, писаннаго им для монастыря Волоколамскаго.

48) Сказание препод. о святых отцех. См. вь Источниках, рукопись I.

49) По возвращении с Св. горы Савва Бороздин основал монастырь, близ Новгорода на р. Вишере, где и скончался.

50) Бывальцев был вероятно сродник Феодосия Бывальцева, митрополита от 1461 до 1462.

51) Один только Топорков, в своем надгробном слове, говорит, что Iосиф хотел безмолвия, не хотел начальствовать. Однако же чрез несколько строк он сам противоречит себе, говоря, что Iосиф вспомнил предречение — а предречение это состояло в том (как сказано у этого же самого автора), что Iосиф построить свой собственный монастырь.

52) Жития Дмитрия Прилуцкаго, Даниила Переяславскаго, Макария Калязинскаго и некоторых других.

53) Савва говорит, что среди бела дня, при безоблачном небе молния осветила то место, которое было избрано Iосифом.

54) В этой местности охотился сам князь Волоцкий. Жития указывают на обилие зверей, тут водившихся (зверьми перома). Князь Годенин, как увидим ниже, прямо с охоты завернул в монастырь. Великий князь Василий Иванович ездил сюда для этой же потехи (П. С. Р. Л., т.?, стр. 266).

55) Грамота, жалованная на деревню Спировскую Иосифо-Волоколамскому монастырю относится къ1479г.; А. Ю. быта, II, №30. Между тем проф. Базанский не без основания говорит, что Спировская деревня была отчиною родителей (опись книг Иосиф. Волокол. монаст. Чт. общ. ист. и древн., 1847 г., № VII). Действительно в житии оказывается, что то было родовое имение Саниных. Но оно, по пострижении братьев и родителей, могло быть отобрано на князя и потом грамотой даровано монастырю.

56) Лица эти, наименованы у Саввы хитрыми живописцами земли Русской. — Досифей скрыл имя свое и брата своего. Выше всех живописцев ставить он Феодосия.

57) Послание к Борису Васильевичу Кутузову.

58) Выписка из сборника 1496 года (Временник общ. истор. и древ., 1850 г., кн. 8). Духовная грамота князя Федора Борисовича Волоцкаго 1513 г. (Собр. Гос. гр. и договором., т. I, № 151). Купчая Савво-Сторожев. монастыря 1539 г. (Акты Юр., т. 1, № 80). Купчая неизвестнаго вотчинника 1496 г. (там же, № 75). Купчая вотчинника Гневаша Стогинина 1501 г. (там же, № 76). Заемная и закладная Наума и Онцифора Негодяевых, 1483 г. (там же, № 233).

5Э) Послание ко княгине вдове. Духовная Ивана Салтыка 1483 года. (Акты Юр., и I, № 413). Духовная грамота князя Юрия Васильевича 1472 г. (Собр. Гос. гр. и договор., т. I, JV» 96). Запись о Ржевской дани после 1479 г. (Акты Зап. России, т. I, № 71).

60) Духовная Ивана Борисовича в Древн. Рос. Вифл., ч. 2-я. Послание к Борису Васильевичу Кутузову.

61) Послание к княгине вдове и к Кутузову.

62) «Се я Андрей Данилович даль есмь игумену свое сельцо Темниково по своем отце да по своей матери да и по себе — в повседневном поминании поминати доколе монастырь Пречистые стоит... А держати ми то сельцо за собою до своего живота» (А. Ю. быта,, т. I, № 63).

63) Послание к княгине вдове и его же послание к митрополиту Симону.

64) «Селище Критици княжь Андрееве Андреевича Голенина да Скирмановской починок Кондратово». (Межев. гр. вел. кн. Ивана Васил. и сына его Юрия, в Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 141).— Скирданово дано было отцу Андрея (Арсения) князю Андрею Федоровичу Голенину, боярину Бориса Волоцкаго: «а что есмь пожаловал бояр своих князя Андрея Федоровича и князя Петра Никитича дад есмь князю Андрею Федоровичу Скирманово да Фроловское, да Кореневское с деревнями». Волость Скирманово с Бельми завещается еще Димитрием Донским князю Юрию Дмитриевичу (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 34).

65) У неизвестнаго. Полевы происходили от Смоленских князей. Нил Полев в мире—Никифор Васильевич внук Федора Дмитриевича Полева, служившаго у князя Бориса Васильевича в Волоколамск. (Временник общ. ист. и др.; 1851 года, кн.Х; Родословная книга).

66) О Фатее см. Источники, рукопись II, л. 353.

67) В. А. Челяднин, дворецкой, один из первых бояр Московских, брат Ивана Андреевича, боярина и конюшаго, взятаго вь плен под Оршею. Имена обоихь встречаются почти на каждой странице летописи в года великаго княжения Василия III. О Василие Андреевиче у Карамзина, т. VII; пр. 94, 98, 325 и 370. Оба брата были одно время под опалой, что видно из жития Даниила Переяславскаго.

68) Иван Володимирович Голова — Ховрин, сын перваго по значению и богатству боярина, крестник Ивана III, имел трех братьев Иванов и одного Димитрия, из которых старший был убит Татарами во время путешествия ко гробу Господню. Сын Головы Иван Иванович Головин, с которым также переписывался Iосиф, быль окольничим у вел. князя Василия Ивановича. Третий братъ—Иван Третьяк, сделался родоначальником Третьяковых. Четвертый брат Димитрий, сделался родоначальником Грязныхъ; его родная внучка Дарья была матерью Филарета Никитича

69) Одно житие дополняет собою другое: у Саввы сказано, что великий князь повелел дать из сел своих ржи и овса; у Досифея же означено число четвертей и сумма денег. Неизвестный ничего не говорить о приезде великаго князя в монастырь. Василий ранее смерти Федора Волоцкаго не ездил на Волок.

В летописи под 1515 годом: «князь великий Василий Иванович всея Руси был впервые в своей отчине на Волоке на Ламском на свою потеху». (Полн. собр. Рус. лет., т. VIII, стр. 259).

70) Оказание об иноке Исихее в житии (Саввы Чернаго).

71) Сказания о монастырях земли Русской.

72) Случай этот передает сам преп. Iосиф в том же сказании. (Летопись Археогр. ком., вып. 2, стр. 84).

73) Послание к Кутузову.

74) Лет. Археогр. ком., вып. 2, стр. 82.

75) Полн. собр. Рус. дет., т. V, стр. 236.

76) Дополн. к Акт. истор., т. I, № 212.

77) Заметим при этом сдедующее постановление касательно суда над монастырскими крестьянами: «брать пошлины судиам монастырским в полы того, как писано в великаго князя судебниках».

78) Из устава видно, что на монастырском дворе находились «ледники, погреба и клети кормовыя». 79) Послание ко княгине вдове.

80) Рукопись XVI в. в 4-ку, Волокол. библиотеки, № 393, содержит в себе обиходь монастырский, составленный Евфимием игуменомь по духовной грамоте .

81) В конце 10-й главы книги Есфирь находится пояснение того, что дальнейшей части книги этой нет в Еврейском подлиннике и что переводчик заимствовал ее с перевода (приведения иже Грецким языкомъ).

82) Московской дух. акад., №№ 137/492; 154/520; 164/530, в последнем послесловие Bacciaнa; 165/531 послесловие Фотия.

83) См. ниже, Приложение В.

84) На одном сборнике XVI в. (Моск. дух. акад., № 655, Волок, библ., № 229), очень большом, приписка: «лета 7076 Іюля 15 дал сию книгу глаголем соборник, слова праздничные на весь год Михайло Григорьев сын, в иноцех Мисайло... и за эту книгу написати его в Сенаник по монастырскому обычаю поминати».

85) В 1573 году сделана была опись книг Иосифом Волоколамскаго монастыря «лета 7081, по благословению игумена Пимена и по совету соборных старцев Евфимий, да книгохранитель Пафнотий Рыков переписали в обители Пречистыя Богородицы все книги в казне и по церквам и по кельям» (Опись книг Иосифо-Волоколамскаго монастыря 1543 г., П. С. Казанскаго, в Чт. общ. истор. и древн., 1847 г., № 7).

86) Послание ко княгине вдове.

87) Духовная грамота князя Ивана Борисовича, 1504 г. (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 132).

88) Левкиев монастырь на р. Рузе был также в уделе завещателя, почему и имель право на милость Князя.

89) Послание ко княгине вдове.

90) См. в Источниках рукопись I и И, л. 107. Кроме того устав находится в рукописи XVI в. С.-Петер. дух. акад., Л« 1490, из Новг. Соф. библиотеки; в рукописи XVII в. бывшей Царскаго, № 185 и в многих других списках.

91) См. рукопись II, л. 277; в рукоп. Моск. дух. акад., № 186/ 573, л. 300; изд. в Доп. к Акт. ист., т. I, № 211.

92) См. ту же рукопись, л. 279, издан там же, № 217.

93) См. стр. 58.

94) См. сборник II, л. 208; в сборн. Моск. дух. акад., № 156/ 520, л. 35 об.

95) См. сборник № II, л. 211.

96) См. сборник II, л. 205.

97) См. там же, л. 275.

98) Это место пропущено в рукописи Моск. дух. акад., а равно и в печати; оно находится в сборнике II (см. Источники).

99) Ом. в Источниках, сборник II, ж. 276.

100) См. в Источниках, сборник XIII, д. 53.

101) См. в Источниках, сборник II, л. 281.

102) Карамз., т. VII, пр. 195 — о голоде в Дмитровской земле.

103) См. вь Источниках, сборник II, л. 217 и ниже Прилож. А.

104) Она называется в самой грамоте вдовою князя Андрея Федоровича. Голенины известны по отношению к монастырю. Они происходили от Ростовских князей. Потомок великаго князя Всеволода Юрьевича Владимирскаго, Федор Ивановичь Голеня дал своему роду прозваниф. Сыновья его служили Борису Волоцкому и владели вотчинами в Волоколамском уделе. У князя Андрея Федоровича значится три сына: Иван, Семен и Андрей Нюнка. Первые двое были записаны княгинею, матерью их в поминанье; Андрей постригся в монастыре Иосифа (см. о нем выше, стр. 45); все трое были бездетны и служили Федору Борисовичу Волоцкому.

105) См. в Источниках, сборник II, л. 288.

106) См. там же, сборник XIII, л. 207.

107) Между Ламой, впадающей в Волгу, и Сестрою, притоком Оки, Волокъ-Ламский был издревле одним из важных торговых пункхов, чрез который Новгородцы получали произведения Рязанской земли. По усилении Москвы, Волок был в смесном владении Новгородцев и Москвы, подобно Ржеве и Рузе. — Половину Волока отдал Иван Калита знатному пришельцу Родиону Нестеровичу, предку Самариных, Квашниных и Квашниныхъ-Самариных. Другую половину отнял от Новгородцев сам Родион (Карамз., т. IV, стр. 243).г—Князь великий Симеон Ивановичь «перезвал к себе Смоленскаго князя Федора Святославича и дал ему Волокъ-Ламский совсем, а дочь его Евпраксию взял за себя замуж» (Родосл. книга во Временнике общ. ист. и древн, книга 10-я). Одно время Волок принадлежал лишившемуся своего удела Белевскому князю Михайле Романовичу.—В 1389 году Волок, с двумя волостьми, и Ржева состояли за Владимиром Андреевичем (Донскимъ), а в 1405 году Волок и Ржева перешли к великому князю, в промен за Угличь и Козельск (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 35 и 38). — Белеутовския села на Волоке переданы были Софьею Витовтовною внуку ея Борису Васильевичу, которому отец его, Василий Темный завещал Волок, Ржеву и Рузу (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 41 и 42). Таким образом только по смерти Темнаго Волок делается средоточием и стольным городом особаго удельнато княжества, которое существовало от 1462 до 1513 г. (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 86 и 87).

108) Шевырев, не указывая впрочем на источник, говорить, что Геннадий был из Московских бояр. Он же говорить, что колыбелью иноческаго жития Геннадия была обитель Валаамская; руководителем в нем Савватий Соловецкий. Сведение это почерпнуто Шевыревым из жития Савватия, писаннаго по желанию Геннадия.

109) О Кутузовых см. выше, примеч. 42.

110) См. выше, стр. 43.

111) Житие, сост. Неизв., стр. 47.

112) П. С. Р. Л., т. VI, стр. 221 и 223.

113) П. С. Р. Л., т. III, стр. 184 и т. V, стр. 43.

114) П. С. Р. Л., т. IV, стр. 158.

115) Не входя в подробности происхождения ереси жидовствующих, я отмечаю следующее известие Густынской летописи под 1507 годом. «В тож лето, за Ераковом, собрася лестцов некоих тринадесять, иже поведахуся быти апостолами и единаго межи собою нарекоша Христом» и т. д. И тут же далее: «В сие лето, в Кракови, жид некто хуляше веру христианскую, его же з писма препревше огнем сожегоша» (Поли. С. Р. Л., т. II, стр. 365).

116) Сказание Волоцкаго о Новгородских еретиках.

117) Первый в «сказании о новоявленной ереси» и в 15-м и 16-м словах Просветителя; второй в посланиях своих к Нифонту Суздальскому и Прохору Сарскому.

118) П. С. Р. Л., т. IV, стр. 159 и т. VI, стр. 38.

119) Посиание Геннадия к Прохору, епископу Сарскому.

120) Iосиф Волоцкий в сказании о новоявльшейся ереси.

121) См. в Источниках, сборник под № IV, л. 296.

122) Грамоты великаго князя и митрополита Геронтия к Геннадию, помещены в Актах истор., т. I, № 285.

123) Из этих троих только Ересим поп не назван Iосифом в числе первых еретиков, последователей Алексея и Дениса.

124) «Биша Новгородцких попов кнутием, присла же их владыка Генадей из Новагорода Великаго, что поругалися иконам пианы и посла(ша) их к владыце опять». Воскр, лет., П. С. Р. Л., т. VIII, стр. 218.

125) И Гридя и поп Наум упомянуты в числе еретиков в «Сказании Иосифа о новоявльшейся ереси».

126) Послание Иосифа к великому князю Ивану Васильевичу на еретика Кленова.

127) Послание Геннадия к собору епископов. См. в Источниках, № III, л. 401. и«8) и Самсонко молвил: ходил есмя за всё к Федору к Курицыну диаку великаго кяязя, а приходит де к нему Алексей протопоп, да Истома, да Сверчек, да Ивашко Чрьной — что книги пишет, да поучаются де на православных. Да приехал де с Федором Курицыным из Угорской земли Угрянин - Мартынком зо-вут. (Посл. Геннадия к собору епископовъ).

129) А се аз святитель, да два боярина великаго князя, да мой боярин, да опрочь того несколько детей боярских великаго же князя да к тому игумен, да священники, ино тому не верят, да мимо тех всех да на мене со лжею,.. (Послание Геннадия к собору епископовъ).

130) Просветитель, стр. 573.

131) См. в Источниках, сборник № III, л. 396.

132) См. в Источниках, сборник № III, л. 401.

133) Полание к Нифонту, епископу Суздальскому.

134) Сохранилось во многих списках XVI в. (Синод, библиот. JV» 187, Рум. музея СС?І и др.); в Источн., сборн. № II, л. 245. 135) В тех же рукописях, где и послание к Нифонту.

136) Карамз., т. VI, прим. 629.

137) Связь распространения ереси с возвращением Курицына из Литвы и некоторые случаи безчннства и кощунства еретиков.

138) Послание сохранилось в большом количестве списков. Оно находится между прочим в сборнике XII. (См. в Источникахъ).

139) «Егда речем твердо, егда же едина чертиица с третца, то несть разумети, твердо ли есть было или покой, такоже и егда покой верхняя ея черта сътрется такоже неведети покой ли есть, или иже, да тем в три сотном числе 80 мнится и в осмьдесятном числе 8 мнится».

140) Сохранилось в нескольких спискахъ; см. в Источниках, сборник V.

141) См. разбор этого слова в книге свящ. Булгакова: Дрет подобный Iосиф Волоколамский, стр. 120—126.

142) См. выше, стр. 123.

143) См. предисловие к изданию Просветителя, стр. 15, примечание 1-е.

144) Toe же весны маия 17-го митрополит Зосима остави митрополию не своею волею, но не померно пития дръжашеся и о церкви Божии не радяше, и тако сниде в келию на Симонов, а оттоле к Троици в Сергиев монастырь (П. С. Р. Л., т. IV, стр. 164).

145) Послание Геннадия, в Древней Рос. Библиоф., часть XIV, стр. 203.

146) Воскр, лет. (П. С. Р. Л., т.?ІІІ, стр. 228). Послы выехали из Москвы 9-го марта и в Вильну прибыли только 18-го апреля. (Карамз., т. VI, примеч. 399); поэтому 17-го мая они не могли быть обратно.

147) Князь Юрий Патрикеевич, внук Гедеминова сына Наримонта, был женат на сестре вел. кн. Василия Темнаго—-Марии, от которой у него было два сына Иван и Василий и одна дочь за боярином Челядниным. У Ивана Юрьевича было два сына: Михайло и Василий Косой и дочь за князем Ряполовским. У Василия — Иван Булгак (в свою очередь отец князей Семена — Михаилы Голицы и Андрея Кураки) и Данило Щеня, знаменитый воевода Ивана III.

148) Князь Семен Иванович Ряполовский внук князя Андрея Федоровича Стародубскаго (6-е колено от Всеволода Большое Гнездо).

149) А благословил княжну Елену из Пречистые Симон, игумен Троицкой, понеже тогда митрополии не бысть. (П. С. Р. Л., т. IV, стр. 165).

150) От 10-го марта 1494 г. жалованая грамота вел. кн. Ивана Васильевича об освобождении от пошлин отчины Сергиева монастыря. (Акт. АрхГЭксп., т. I, № 13).

151) Ист. Рос. С древнейших времен, Соловьева, т. V, стр. 268.

152) Через два года по сведении Зосимы, летописец записал дошедшую до него весть, что бывший митрополит приобщался «на орлеце во всемь святительском чине» (П. С. Р. Л., т. XV, стр. 503.

153) П. С. Р. Л., т. VIII, стр. 234.

154) См. в Источниках, сборник № III, ж. 383.

155) Послание митр. Филиппа I к Новогородцам. (Акт. истор., т. I, № 282).

156) П. С. Р. Л., т. III, стр. 184.

157) П. С. Р. Д., т. VI, стр. 236.

158) П. С. Р. Л., т. VI, стр. 1.

159) Псковская первая Летопись. П. С. Р. Л., т. IV, стр. 282.

160) У Шевырева, в его Истории Русской словесности (Г? т., стр. 79—83), изследовапо это мнение о 8-ой тысяче, как и где, в каких литературных памятниках XV столетия и более ранних, оно проявлялось.

161) Сборник библиотеки Троиц, лавры, JV« 762, в 4-ку. Пасхалия кончается в нем следующими двумя строками: (древний текст)

162) П. С Р. Л., т. III, стр. 144—146.

163) Послание к митрополиту Зосиме 1490 г. (Акты Арх. экс, т. I, № 380); П. С. Р. Л., т. VI, стр. 39.

164) Послание Филофея старца Елеазаровой пустыни к дьяку Мунехину. (Доп. к Актам истор., т. I, № 1).

165) Sunt plures, qui ex monasteriis in heremum se conferunt, ibique tuguriola faciunt, quae aut soli, autcum sociis incolunt: victum ex terra et arboribus querunt, ni mirum radices et alios arbo-rum fructus. (Eerum Moscovit. comentarii. Francoforti; M. D. C. 21).

166) Об этом соборе у Карамз., т. VI, в седьмой главе и примеч. 622.

В сборнике библиот.Москов. дух. акад. (№ 151/514, л. 426) находится известие об этом соборе, которое дает возможность дополнить выписку Карамзина (из Синодал. рукописи, № 79), а равно и сведение (по рукоп. Моск. дух. акад., Л» 200), сообщенное г. Калачевым в 15-м примечании к статье его о Кормчей (в Чтениях Имп. общ. ист. 1847, кн. 3). Дело, как видно, было так: сперва послали дьяка Леваша донести великому князю слова (их приводят Карамзин и Калачовъ) о том, что со времен равноап. Константина «святители и монастыри грады и волости и земли дрьжали» и т. д.

После того «сам митрополит со всем освященным собором был у великаго князя Ивана Васильевича всея Руси и сей список перед ним чьли: От Бытия» — о том как Iосиф поступил с жреческою землею в Египте. «От Левитския книги»—о землях, которыми наделены были Левиты. От жития равноапостольнаго царя Константина; Правило Карфагенскаго собора на обидящих Божия церкви. Устинианово правило. 7-го собора правило. Спиридона Тримифунскаго из жития. Беседовник и другия сви-детельства.

После того читаны были великому князю примеры из русской жизни об Антонии и Феодосии Печерских и о митрополитах Петре чудотворце, Феогносте и Алексии, которые все владели селами, а последний кроме того многие монастыри создал, и их «селами, и землями и водами удоволил». Читано было о князьях, начиная с блаженнаго великаго князя Владимира, которые все монастырям волости, села и земли и воды и ловли рыбныя да­вали.

После этого заседания у великаго князя в доме, опять собрались святители особо и постановили послать во второй раз дьяка Леваша к великому князю.

Слова, произнесенныя дьяком Левашом перед великим князем, были повторением прежняго: отец твои Симон митрополит и т. д. как у Калачова. Но главным отличием этого втораго доклада от перваго были обстоятельныя указания на прародителей великаго князя и ссылка на авторитет древних русских уставов: «яко же там в их уставлении писано есть».

Речь дьяка кончалась и на этот раз совершенно также как и первая его речь.

Надо думать, что в рукописях, которыя известны были Карамзину и Калачову, эти две речи дьяка слиты в одну, а о чтении у великаго князя неупомянуто.

167) Отношения иноков Кириллова Белозерскаго и Иосифова Волоколамскаго монастыря в XVI веке. А. Горскаго. Приб. к твореииям святых отцев. 1851. X.

168) См. выше, примечание 167.

169) 9-с предание устава, по списку Макарьев. Минеи.

170) 10, 28.

171) Ак. Арх. экс, т. I, стр. 484. П. С. Р. Л., т. Г?, стр. 276 и т. VI, стр. 49 (по списку Царскаго) см. и выше стр. 43.

172) См. в Источниках, сборник V. Нам известно о существовании этого памятника в 4-х списках XVI века.

173) Митрофан был духовником вел. князя Ивана Васильевича до самой смерти этого последняго: «А у сей моей душевные грамоты сидел отец мой духовной Ондрониковской архимандрит Митрофан. (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 144. Духовная вел. кн. Ивана Васильевича 1504 г.).

174) Издано в Древн. Рос. Вивл., т. XVI, стр. 424. Охвет Заволжских старцев, там же.

175) Древн, росс. Вивл., т. XVI, стр. 424. 176) П. С. Р. Л., т. IV, стр. 278.

177) П. С. Р. Л., т. IV, стр. 162 и т. VIII, стр. 225.

178) П. С. Р. X, т. VI, стр. 49 и 244 и т. VIII, стр. 244.—Не задолго до казни Волк Курицын упоминается, как владетель сел и деревень не подалеку от Москвы. (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, стр. 371). В библиотеке Моск. дух. академии находится рукопись «Мерило праведное — письма Ивана Волка Курицына. Судьба Федора Курицына неизвестна. Полагают, что он не дожил до собора 1504 года. Сын его Афанасий был в последствии также дьякон, при великом князе Василье Ивановнче».

179) См. в Источниках, сборник II, л. 205.

180) См. в Источниках, сборник под № V.

181) Просветитель, стр, 566 и 566.

182) В Рустей же земли—еретика или злочестива нигде же никто видел есть. Просвет., стр. 43.

183) «Бози бывше измрете и во пса место во ад сведени будете, по Ефрему» — так сказано в наказании князем, иже дают волость и суд не богобойным и лукавым мужем, (Памятники старинной русской литературы вып. IY). Вот готовый образчик тех понятий, на которых воспитан Грозный.

184) П. С. Р. Л. т. VIII, стр. 245 и т. III, стр. 147.

185) См. ваше стр. 46—47.

186) Житие писанное неизвестным, стр. 49.

187) П. С. Р. л., т. V, стр. 39.

188) Послание Иосифа к Кутузову.

189) Послание к Кутузову; послание к митрополиту Симону.

190) Позднейшее послание Иосифа к мщроподиту Симону.

191) В лето 7015 (1507) бысть мор в великом Новгороде велик железою, паде же людей безчисленно, и той бысть мор по три лета... (П. С. Р. JL, т. IV, стр. 186).

192) Послание Иосифа к Третьякову.

193) Князь Федор Андреевич Стародубский, родные братья котораго сделались родоначальниками Ряполовских, Пожарских и Палецких, имел трех сыновей в свою очередь родоначадьников Кривоборских, Ромодановских и Гагариных. В родословных книгах киязь Иван Иванович Кривоборский значится па службе у архиепископа, в Новгороде.

194) Оно находится в сборнике И, л. 202 (см. в Источник.).

195) См там же, сборник № II, я. 249.

196) Эта первая разрешительная грамота митрополита Симона Иосифу находится в сборнике Моск. дух. ак., Волокол. рукописей № 166/535, л. 381 об. Она начинается следующими словами: Благословение преосвященнаго Симона митрополита всея Русии в честную обитель святеи Бцы и в общий Иосифов монастырь. Что еси прислал... бити челом.

197) См. в Источниках, сборник И, л. 316. Начинается следующими словами: «многими нужами и бедами обдержим сын вкупе со всею братьею от князя Федора Борисовича.... писал еси».... От первой грамоты отличается торжественным складом и большею офнциальностью.

198) См. в Источниках, сборник VIII.

199) См. выше, стр. 51 и примеч. 68.

200) Сохранилось в нескольких списках и между прочим в сборникахь II, л. 222 в IV, л. 77 (см. в Источникахъ).

201) Т. е. Ростовский и Ярославский, Вассиан Санин.

202) См. выше. стр. 208.

203) См. в источниках сборник XII, л. 542.

204) См. в Источниках, сборник II, ж. 283. — Иван Головин прозывался скрябою.

205) Разсказ о распре, помещенный во 2-й Софийской летописи, писав сторонником Иосифа и дело представлено в том же виде, в каком он сам его представил в послании к Третьякову. Разсказ этот не современен событию и писан после 1516 года, так как в нем упомянуто о смерти Серапиона. (П. С. Р. JL, т. VI, стр. 249).

206) П. С. Р. Л., т. III, стр. 147 и т. VI, стр. 24.

207) Там же, т. III, стр. 148.

208) См. в Источниках, сборник II, л. 202.

209) «Пожаловал государь владыку Новгородскаго Серапиона в седмое лето сведения его из Великаго Новагорода» П.СР.Л., т. III, стр. 148.

210) В духовной этого князя: «А по души даю к Пречистой Богородици в Осифов монастырь свою вотчину волость Буй-город со всем с тем как было за мною». (Собр. Гос. гр. и дог., т. I, № 151).

211) Выписка из «Обихода» Волоколамскаго Иосифова монастыря — конца XVI века о дачах в него для поминовения. (Чт. общ. ист. и древн., 1863, кн. 4-я). Гроба обоих братьев целы, но на них нет никаких надписей.

212) См. в Источниках, сборник X, л. 128.

213) См. выше стр. 188.

214) О роскошной жизни Вассиана Патрикеева в Симонове монастыре свидетельствует близкий к нему по времени инок Зиновий Отенский, в книге своей: «Истины показание к вопросившим о новом учении», изданной в приложении к Православн. Собеседнику за 1863 г. (стр. 899—901).

215) У Саввы Черн., стр. 36 и Письмо о нелюбках в Приб. к Тв. Св. Отцев. X, 506.

216) См. в Источниках, сборник II, л. 202.

217) «Некий от еретиков покаяся и повериша его покаянию, «таже и в попы его поставиша. И в некий день служив литургию, прииде в дом свой потир имея в руку свою, пещи тогда «горящи и волья из потира в пещь отыде: а подружие его варящи ястие и узре в пещи во огни отроча мало, и глас от «него изыде глаголя: ты мя зде огню предаде, а яз тя предам «вечному огню. И абие отврьзеся покров избы и прилетеша две «птицы великия и взяша отроча, и полетеша на небо: таже покров «ста, якоже и преже. И жена сия видя, бысть в велице страсе и «ужас нападе нань, и поведаша сия вь скрай живущим сосе-«дам». (У Саввы Черн. стр. 38 — 38.)

218) Сборник Моск. синод, библ. № 927, XVI века.

219) См. в Источниках, сборник II, л. 293.

220) Слово ответно противу клевещущих истину евангельскую и т. д. (Правосл. Собесед., 1863 г.). Из него видно, что Iосиф опровергал Вассиана в следующих девяти словахъ:

а) «Яко подобает учительство приводити от ветхих писати, «б) Сказание о том, еже Вассиан глаголет и пишет о милосердии Божии, яко всех хощет спасти. Сие убо пишет еретиком «хотя устроити жизнь немятежну, яко да небоящеся еретицы «прелщают и в жидовство отводят. в) О том, еже Вассиан «глаголет, яко аще и согрешиша еретицы и отступницы, прияти «будут. г) О том, еже Вассиан пустынник глаголет: которых «еретиков казнили, то суть мученицы, д) О еже како Нил и «ученик его Вассиан похулиша великих чудотворцев Антония и Феодосия»... (В защиту русских преподобных, «в отвещание любозазорным» написал Iосиф свое «Сказание о святых отцех в монастырех рустей земли» см. выше, стр. 80). е) «О «еже, како во второе лето князь великий Иван Васильевич всея «Росии велел быти на Москве святителем и Нилу и Иосифу попов ради, иже дръжаху наложницы, паче же рещи: въсхоте от «имати села у святых церквей и монастырей, ж) О еже како иногда прииде на Москву Вассиан пустынник, яко да великаго князя научит и вся благородный человеки, иже у монастырей и у «мирских церквей села отъимати. з) О еже како Нил и ученик «его Вассиан похулиша не токмо в руской земли чудотворцев, «но иже и в древняя лета и в тамошних землях бывших чудотворцов, чюдесем их не вероваша и от писания изметаша «чудеса их. и) О еже како Нил и ученик его Васиан глаголють «и пишуть, яко не подобает божественных церквей и всечестных икон украшати златом и сребром, такоже и священных «съсудов не подобает в церкви имети златых и серебряных. к) Яко не подобает Ниловым и Васиановым ученикам совокуплятися в дружбе и совете, ниже съжительствовати с ними, яко да не навыкнем такоже хулити чудотворци».

221) Сохранилось в большем количестве списков, помещено в житии Иосифа — Саввы Чернаго и встречается при Уставе его. (См. въИсточниках, сборник II, л. 281).

222) Вот имена семи остальных старейших иноковъ; Калист, бывший где то игуменом, Гурий, бывший келарь (в последствии архиепископ Казанский), Геронтий Рокитин, Геласий Суколенов, Варлаам старый, Селиван Келарь, Тихон Леньков (в последствии игумен Иосифова монастыря).

223) Встречается в сборниках Волокол. библиот. (Моск. дух. ак. №№ 152/515, 163/529, 189/577) а равно и там, где и предъидущее посляние. (В Источниках, сборник II, л. 201).

Жития Иосифа свидетельствуют о посещениях великим князем обители и о неисчислимых его благодеяниях. Сведений же о дарах великаго князя немного. В Актах Арх. Эксп. (т. I, № 169) помещена грамота великаго князя Василия Ивановича от 1520 года об отводе Иосифову Волоколамскому монастырю места под осадный двор в г. Твери. В большой церкви Иосифова монастыря хранится плащаница, дар этого великаго князя.
224) Житие Иосифа сост. Саввою Черным. В Воскрес. летоп. под 1515 годом: Князь велики Василей Ивановичь всеа Руси был впервые в своей отчине на Волоце на Ламском на свою потеху. (П. С. Р. Л., т. VIII, стр. 259).