Александр Гольдберг

К ПРЕДЫСТОРИИ ИДЕИ «МОСКВА - ТРЕТИЙ РИМ»

Оп.: Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М., «Наука», 1976. Cс.111-116

Представления о роли Руси в христианском мире начали формироваться уже вскоре после принятия Киевской Русью христианства, но в дальнейшем они претерпели существенные изменения. Правда, словесные формулы, отражавшие эти представления, изменялись гораздо медленнее, нежели их содержание, и это побудило некоторых исследователей рассматривать утверждение о «богоизбранности Руси», вошедшее в русскую книжность еще со времен Илариона, как нечто однородное и однозначное¹. Между тем понятие «богоизбранности», уходящее своими корнями в ветхозаветную легенду², использовалось на первых порах лишь для причисления Руси к православному миру. Русь, порвавшая с язычеством, объявлялась «избранной страной», как и другие христианские страны, и в этом качестве противопоставлялась своим степным соседям, а в последующие века — татаро-монгольским поработителям³.

¹ Ефимов  Н. И. «Русь — Новый Израиль», — Теократическая идеология своеземного православия в допетровской письменности. Казань,  1912, с. 33—35; Soloviev A. V. Holy Russia . s'Gravcnhage, 1959, p. 7—12.

² Кн. Исход, IX, 5: «Если вы будете слушаться гласа моего и соблюдать завет мой, то будете моим уделом из всех народов».

³ Кудрявцев И. М. «Послание на Угру» Вассиана Рыло. — ТОДРЛ, т. VII, М.-Л., 1951, м. 169.

С середины XV в. слова об особом назначении «избранной богом» Русской земли приобрели новый смысл. Трансформация прежних представлений явилась следствием происшедших в это время важных политических и церковных событий. Содержащиеся в памятниках 1440—1490-х годов определения роли русской церкви можно правильно попять лишь в свете заключения константинопольским патриархатом Флорентийской унии с римскою  церковью (1439 г.), установления явочным порядком автокефалии московской митрополии (1448 г.), перехода Константинополя под власть турок (1453 г.) и утверждения константинопольским патриархом литовского владыки в сане митрополита «всея Руси»: (1470 г.). На протяжении многих последующих десятилетий связь русской митрополии с верховными главами православия осуществлялась при посредстве иерусалимской патриархии, в обход традиционных связей, проходивших через Константинополь.

В это время в сочинениях русских церковников все более нас­тойчиво проводится мысль о торжестве па Руси «великого православного христианства»⁴. Суздальский «свящонноинок Симеон»: приписывал эту заслугу Василию II («Радуйся, благоверный княже Василие, иже Рускую землю верою утвердивый истинною православною») ⁵; его тверской современник считал, что милости божьей удостоено княжество Бориса Александровича тверского («распространил Бог языци людийстии на земли и вселишася в села великого князя Бориса Александровича, и аще бы возможно, то весь мир был [в] Богом обетованной той земле») ⁶, но оба сходились в том, что Русь выделяется из всех православных стран своим особым благочестием. Так же характеризует Русь и митрополит Иона в послании к литовским епископам (1460 г.): «Мы сподобихомся от Бога приати правление святыа си церкви в рустей земли въсиавшего благочестиа»⁷.

⁴ «Повесть   священноинока   Симеона    суждалца...». — В   кн.: Малинин  В. Старец Елеазарова монастыря Филофей и его послания. Киев 1901, Приложения, с.  104.

⁵ Там же, с. 113. По мнению современных исследователей, «Повесть» была создана в конце 1440-х годов (Черепнин Л. В. К вопросу о русских источниках по истории Флорентийской унии. — В кн.: Средние века. Вып. 25. М., 1964, с. 179).

⁶ См.: Лихачев Н. П. Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче. СПб., 1908, с. 10. По мнению В. Филиппа, в Твери «раньше и решительнее», чем в Москве, была высказан; мысль о возросшей роли русского православия (Рhi1iрр W. Ein Ano nymus der Tverer Publizistik in 15. Jahrhundert. Festschrift fur D. Cyzevsky Berlin , 1954, S. 237). Однако сопоставление «Слова похвальна» и «По вести» Симеона указывает на возможность заимствования тверским авто ром ряда мотивов «Повести». Например:

⁷. РИБ, т. VI, СПб., 190S, с. 654.

Еще более четко новые представления о роли русской церкви отразились в «Слове избранном от святых писании еже на латыню...», созданном, по-видимому, в 1461—1462 гг., после вступления на престол митрополита Феодосия, и имевшем целью оправдать вновь установленный на Руси порядок назначения высших церковных властей ⁸. Автор «Слова» приписывает византийскому императору признание в том, что «вьсточнии земли суть рустии и болшее православие и вышьшее христианство белые Руси»⁹ и сочиняет восторженный панегирик русскому православию:

⁸Павлов А. С. Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян. СПб., 1878, с. 106.

⁹ IIопов А. Н. Историко-литературный обзор древнерусских сочинений против латинян. М., 1875, с. 364.

Ныне убо в [последних?] временах, богопросвященная земля руская, святым правлением Божия Церкви тобе подобает в вселеннеи под солнечьним сианием с народом истиниаго в вере православья радоватися, одеявся светом благочестиа... дръжавою владеющего на тобе богоизбранного и боговъзлюбленнаго... споспешника благочестию истиннаго православья... великаго князя Василья Васильевича, боговенчанного православью царя всея Руси¹⁰.

¹⁰ Там же, с. 394.

Упрочившаяся в тогдашней литературе мысль об особом значении русского православия использовалась для доказательства правомерности политических акций московского правительства. Так, в связи с новгородским походом Ивана III вновь напоминалось о «сияющем благочестии» русской церкви^ll и о благоволении высших сил к ее попечителю — великому князю московскому¹², действия которого против Новгорода получали таким образом божественную санкцию. В период последнего единоборства Московского государства с татарской Ордой церковные иерархи указывали в посланиях, адресованных Ивану III, на его обязанность защищать Русь как главный оплот православия «во всей поднебесней»¹³.

¹¹ См. грамоту митрополита Филиппа новгородцам 23 марта 1471 г.: «Святая великая наша съборная церкви православия Богом съблюдаема, якоже солнце сияше благочестием в всех Рускых землех истиннаго нашего великаго православия» (АИ, т. 1, СПб., 1841, № 281).

¹³ См.: «Словеса избранна от святых писаний о правде и смиренномудрии» (1470-е годы): «Господь Бог... постави и своей боговозлюбленей земли Рустей главу... и устрой его яко пресветла светилника благочестию... и божественному закону хранителя, и крепка поборника по православии» (ПСРЛ, т. VI, СПб., 1852, с. 2).

¹³ См. соборное послание русского духовенства Ивану III на Угру 13 сент. 1480 г.: «[Собор молится] за свою святую... веру, яже во всей поднебесней, якоже солнце, сияюе православие в области и дръжаве вашего отчьства и дедства» (АИ, т. 1, стб. 90).

Восхваление «благочестия» Руси сопровождалось противопоставлением русского «сияющего» православия греческому. Чем дальше, тем настойчивее повторялось и подкреплялось новыми аргументами утверждение о том, что новое положение Руси явилось результатом отступления греческих правителей от православия и — одновременно — следствием укрепления «истинной веры» в Русской земле. Уже в «Повести» Симеона-суздальца в качестве антипода греческому царю, «отступившу света благочестия и омрачившуся тмою латинския ереси», был назван русский князь Василий II, отечество которого просветилось «светом благочестия». А когда Константинополь пал под натиском турок, главной причиной этого было объявлено уклонение «царьградской церкви» от православия¹⁴. Мысль о том, что греческое «ся уже православие изрушило»¹⁵, стала таким же общим местом в литературе и в официальных актах Московской Руси, как и прославление «воссиявшего во всей подсолнечной» русского право­славия.

¹⁴ См. послание митрополита Ионы литовским епископам (1459 г.): «Донележе [в Царьграде] дръжаху, сынове, благочестие, ничтоже град не пострада; егда же своего благочестия отступи, весте, что пострадаше» (РИБ, т. VI, № 81). Ср. также грамоту митрополита Филиппа новгородцам (1471 г.) (АИ, т, I, № 280).

¹⁵ Послание Ивана III новгородцам 1470 г. (РИБ, т. IV, № 100).

Из сказанного видно, какой именно смысл стали вкладывать во второй половине XV в. в издавна сложившееся представление о «богоизбранности» Руси. Речь теперь уже шла не о приравнивании России к другим христианским странам (и прежде всего к многовековому оплоту православной церкви — Византии), а о противопоставлении Руси павшей греческой державе, равно как и о противопоставлении московской митро­полии константинопольской патриархии, утратившей, по мнению большинства русского духовенства, свои иерархические права¹⁶.

¹⁶ См.: Барсов Т. Константинопольский патриарх и его власть над рус­ской церковью. СПб., 1878, с. 570.

Изображая Русь страной «сияющего православия», московские церковники стремились утвердить свой авторитет в православном мире и тем самым идеологически обосновать автокефалию московской митрополии и ее превосходство над соперничающей литовской митрополией. В глазах русского духовенства Москва заняла к этому времени то место, которое принадлежало ранее Константинополю. Эта новая ситуация нашла наиболее полное выражение в словах митрополита Зосимы, предпосланных составленному им «Изложению пасхалии»:

И ныне же, в последняя сиа лето, якоже и в перваа, прослави Бог сродника его [Владимира], иже в православии просиавшего, благовернаго и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, государя и самодержца всея Руси, новаго царя. Констянтина  новому граду Констянтину — Москве и  всей Русской земле и иным многим землям государя ¹⁷.

¹⁷ РИБ, т. IV, стб. 799. Я. С. Лурье справедливо заметил, что сравнение русского князя с византийским императором встречалось в древнерусской литературе и раньше, но в «Изложении пасхалии» впервые «наименование Ивана III „новым Константином", а Москвы и всей Русской земли «новым градом Константина» делалось не в смысле уподобления и сравнения, а в смысле противопоставления и вытеснения «новым градом Константина» старого» (Лурье Я. С. Идеологическая борьба в русской публицистике конца XV—начала XVI века. М.—Л., 1960, с. 378).

Некоторые исследователи считали, что эти строки предисловия к «Пасхалии» (и в особенности слова Зосимы о «новом граде Констянтине — Москве») уже содержали в себе идею «Москва — третий Рим» и что именно с них начинается история распростране­ния этой идеи в русской литературе. В одних случаях подобное мнение высказывалось с достаточной осторожностью¹⁸, в других — оно звучало более решительно. Так, например, М. А. Дьяконов утверждал, что в «Изложении пасхалии» «дана была окончательная формула для заключительного звена теории о русском царстве, как она впервые была сформулирована в послании Филофея»¹⁹. По словам Я. С. Лурье, «Изложение пасхалии» — «первое известное нам литературное произведение, где излагается воззрение, получившее в XVI в. форму теории «Москвы — третьего Рима»²⁰.

¹⁸ «Выражение Зосимы (о Москве — новом Константинополе) многозначительно потому, что оно давало основание идти дальше, называть Москву третьим Римом в том особом смысле, в каком понимается Рим в целом ряде эсхатологических памятников» (Малинин В. Старец Филофей, с. 490). С. Туманов говорил о «первых проблесках идеи «Москва — третий Рим» в «Пасхалии» Зосимы (Toumanoff С. Moscow the third Rome: genesis and significance of a politico-religious idea. — The Catholic histori­cal rev., 1955, vol. 40, № 4, p. 436), а по утверждению В. Леттенбауэра, от «Пасхалии» до формулы «Москва — третий Рим» оставался всего один mar (Lettenbauer W. Moskau das dritte Rom. Zur Geschichte einer politischen Theorie. Mimchen, 1961, S. 49).

¹⁸ Дьяконов М. А. Власть московских государей. Очерки по истории политических идей Древней Руси до конца XV в. СПб., 1889, с. 66.

³⁰ Лурье  Я. С. Идеологическая борьба..., с. 375.

С этим мнением нельзя согласиться, поскольку оно размывает грань между двумя различными этапами развития русской историко-политической мысли. Дело не только в том, что в словах Зосимы не упоминается Рим (хотя и ото весьма существенно), но и в конкретном содержании ого формулы: противопоставление Москвы («нового града Констянтина») Царьграду имело целью определить место Руси лишь в кругу стран, исповедовавших православие, и не выходило, таким образом, за рамки представ­лений, вкладываемых в идею «богоизбранности» России во второй половине XV в. Между тем для нового этапа, наступившего в первой четверти XVI в., характерно было стремление рассмат­ривать судьбу Русского государства и русской церкви в более широких пределах, охватывающих не только византиноцентристскую сферу православных стран, нои весь христианский мир и общемировой исторический процесс. Под влиянием этой тенденции давняя мысль о «богоизбранности» Руси обогати­лась дополнительными представлениями и приобрела новое воплощение в идее «Москва — третий Рим», впервые сформулированной в «Послании па звездочетцев» псковского старца Филофея²¹.

²¹ Гольдберг  А. Л. Три «послания Филофея». — ТОДРЛ, т. XXIX, Л., 1974, с. 68—97.

Будучи генетически связанной со многими предшествовавшими явлениями русской историке-политической мысли, идея «Москва — третий Рим» объединила распространенные в России (как и в других странах) представления об особом предназначении своего народа и государства с общехристианской идеей «вечного Рима», Вместе с тем она конкретизировала идею «богоизбранности Руси» применительно к политической обстановке XVI в., включив в себя ряд новых аспектов, соответствовавших взглядам и чаяниям русских книжников того времени.