Стивен Рансимен

ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ В 1453 ГОДУ

К оглавлению

Глава III. ИМПЕРАТОР И СУЛТАН

Покойный император Иоанн VIII был старшим среди шести сыновей Мануила II и императрицы Елены, дочери сербского князя, владения которого находились в Македонии, и его жены-гречанки. После Иоанна старшим по возрасту был Феодор, затем шли Андроник, Константин, Димитрий и Фома. Феодор и Андроник умерли раньше старшего брата. Болезненный Андроник не играл какой-либо роли. Единственный его заметный поступок — продажа венецианцам Фессалоники в 1423 г., после чего он удалился в константинопольский монастырь Пантократора под именем Акакия, где и умер в 1428 г. [69]. Феодор был более значительной фигурой. Он унаследовал от отца склонность к интеллектуальным занятиям и проявил себя блестящим математиком. Но он был человеком настроения, то вялым, то возбужденным; энергия и властолюбие у него тут же могли смениться желанием уйти от суеты мира в тишину монастыря. В 1407 г. он сменил на престоле деспота Мореи, своего дядю Феодора I, будучи еще ребенком, и его отцу в течение нескольких лет пришлось неоднократно бывать в деспотии, чтобы восстановить в ней порядок, а также построить линию укреплений, известную под названием Гексамилион, тянувшуюся через Коринфский перешеек, — для того лишь, чтобы увидеть ее разрушенной турками во время их набега в 1423 г. [70]. Феодор был неплохим правителем — насколько смена настроений и припадки ревности ему это позволяли.

В 1421 г. он женился на итальянской княжне Клеопе Малатесте, кузине папы Мартина V, жизнь которой, учитывая тяжелый характер мужа, была не из легких. Она перешла в лоно православной церкви, чем вызвала гнев папы, который, однако, обвинял в этом не ее, а супруга; на самом же деле ее обращение было, судя по всему, добровольным. Она и Феодор держали у себя в Мистре блестящий, высокоинтеллектуальный двор, хотя этот блеск сильно потускнел после смерти Клеопы в 1433 г. Главным украшением этого двора был Плифон, очень привязанный к ним обоим. Будучи старшим из братьев после Иоанна, Феодор считал себя наследником императорского трона. Когда стало очевидным, что Иоанн останется бездетным, он в 1443 г. обменял свою деспотию на город Селимврия во Фракии, всего в 40 милях от столицы, чтобы в случае смерти Иоанна быть поближе к Константинополю. Но судьба распорядилась иначе: летом 1448 г. Феодор заболел чумой и в июле умер — за три месяца до кончины императора [71]. Его единственным ребенком была дочь Елена, которая за десять лет до его смерти вышла замуж за кипрского короля Иоанна II [72].

Оба его младших брата, Димитрий и Фома, не обладали какими-либо достоинствами. Димитрий был человеком нервным, тщеславным и беспринципным. Он считал себя борцом за православие в противоположность пролатинским тенденциям своего брата, императора Иоанна, с которым он ездил на Флорентийский собор. Димитрий женился на представительнице православной греко-болгарской фамилии Асенов против воли обеих семей. У Димитрия были друзья при дворе турецкого султана, и в 1442 г. он предпринял попытку напасть на Константинополь с помощью турецких войск. Императору удалось спастись только благодаря тому, что ему на выручку поспешил с подкреплениями его брат Константин. Димитрий был прощен, ему даже разрешили остаться в Константинополе. После смерти Феодора Димитрий унаследовал от него Селимврию [73].

Фома был порядочнее брата, однако и слабее его. В юности он был в 1430 г. послан на помощь своим братьям в Морею, где женился на Катерине Заккарии — наследнице последнего франкского герцога Ахайи — и получил апанаж из земель, ранее принадлежавших ее семье. Он был постоянным, верным приверженцем своего брата Константина [74].

Константин, наиболее способный среди братьев, родился в 1404 г. и еще молодым человеком получил в удел Селимврию вместе с несколькими соседними фракийскими городами. В 1427 г. он отправился на Пелопоннес помогать Иоанну VIII отвоевывать остававшиеся еще на полуострове последние франкские владения. Его присутствие там было тем более необходимо, что наследник престола Феодор заявлял о своем желании уйти в монастырь, хотя, правда, довольно скоро передумал. Между тем Константин уже в марте 1428 г. вступил в брак с политическими целями с племянницей Карло Токко, князя Эпира, владевшего большей частью Западной Греции. В качестве приданого он получил земли Токко на Пелопоннесе, и, хотя юная принцесса Магдалена, перекрещенная перед браком в Феодору, через два года умерла бездетной, Константин удержал эти земли за собой и сделал их плацдармом для овладения всем полуостровом. Его отношения с братом Феодором нередко становились напряженными. Феодор был особенно уязвлен, когда Иоанн VIII на время своей поездки в Италию на собор оставил Константина править за него Константинополем; это означало, что Иоанн намерен был сделать Константина своим наследником. Согласие между братьями было восстановлено только после того, как Константин, отказавшись от права наследования престола в пользу Феодора, отдал брату свои владения во Фракии взамен на Морейскую деспотию с Мистрой. Таким образом, Константин утвердился в качестве деспота в Мистре, а Фома, будучи деспотом Кларенцы, на западном берегу полуострова, прикрывал с тыла владения брата. Завоевание Пелопоннеса было завершено, за исключением четырех городов — Аргоса, Навплии, Кротона и Модона, остававшихся в руках Венеции, в 1433 г.

После этого Константин приступил к захвату Аттики и Беотии. В 1444 г., ободренный вестью об успехе Хуньяди в Сербии, он двинулся на север от Коринфа, в то время как его лучший полководец Иоанн Кантакузин прошел через полуостров от Патраса до Фокиды. Вскоре вся Греция, вплоть до хребта Пиндос, была в руках Константина, за исключением Акрополя в Афинах, откуда насмерть перепуганный герцог Нерио II воззвал за помощью к туркам, и те, к сожалению, смогли ее оказать очень скоро, поскольку, в то время как Константин стремительно продвигался по Беотии, султан Мурад одержал свою знаменательную победу под Варной. В 1446 г. султан сам повел свою армию в Грецию. Константин укрылся за укреплениями Гексамилиона, которые он отстроил заново. Однако на этот раз Мурад взял с собой тяжелую артиллерию. После двух недель непрерывного обстрела его солдаты прорвались через вал укреплений. Константин и Фома едва успели спастись бегством. Их войска, особенно албанские наемники, проявили редкостное отсутствие верности долгу и отваги. Султан еще раз разрушил укрепления и двинулся на Патрас и Кларенцу, вырезая на пути население. И, только получив от обоих деспотов новые заверения в вассальной зависимости и обещания выплачивать ежегодную дань, он удалился в свои владения [75].

Ущерб, нанесенный деспотии, и число человеческих жертв были огромны. Константин более не смел уже думать о новых завоеваниях. Вместо них он решил укрепить свое положение с помощью серии внешнеполитических союзов. В 1441 г. он вступил во второй брак. Его женой стала Катерина, дочь владетеля Лесбоса Дорино Гаттилузи из генуэзской династии, основанной Франческо, женатым на сестре императора Иоанна V; к тому времени династия эта совсем эллинизировалась. Однако через год Катерина умерла бездетной, и Константин стал подыскивать себе новую жену с солидным приданым и полезными связями. Он сделал предложение Изабелле Орсини, сестре князя Таренто, его посланцы в Неаполе собирали сведения об инфанте португальской, а посол в Венеции попытался сосватать ему дочь дожа Франческо Фоскари. Но ни одна принцесса не пожелала разделить с ним его шаткий трон; не удалось также заключить прочный союз с каким-либо из западных государств. Одновременно его верный друг и секретарь Георгий Франдзис (Сфранд-зи), относившийся к Западу с недоверием, поспешил в Трапезунд, чтобы добиться для своего господина руки дочери потомка Великих Комнинов. Конечно, у ее отца уже не было большого политического веса, ню он все еще был богат — благодаря серебряным рудникам и доходам от торговли, шедшей через его столицу. Эта девушка могла бы принести богатое приданое, а кроме того, трапезундские принцессы всегда славились красотой. Ее тетка, жена императора Иоанна VIII, считалась красивейшей женщиной своего времени, хотя видевший ее де ла Брокьер и отмечает с неудовольствием слишком обильное и, на его взгляд, неоправданное употребление ею косметики. Однако миссия Франдзиса не увенчалась успехом [76]. Константин выдал свою племянницу Елену, старшую дочь Фомы, за сына Георгия Бранковича, деспота Сербии. Но даже Георгий был слишком благоразумен, чтобы провоцировать турок заключением союза с деспотом Морей [77].

В момент смерти Иоанна VIII Константин находился в Мистре; Фома же был уже на пути в Константинополь. Он прибыл туда 13 ноября 1448 г., ровно через две недели после кончины императора, и, надо сказать, вовремя, так как его брат Димитрий, спешно прибывший в Константинополь из своего апанажа в Селимврии, уже предъявил свои претензии на трон. Димитрий рассчитывал главным образом на поддержку противников церковной унии. Однако по существовавшей правовой практике при отсутствии коронованного императора верховная власть в Константинополе переходила к императрице. Престарелая вдовствующая императрица Елена использовала свой престиж, настояв на провозглашении императором Константина — старшего из ее оставшихся в живых сыновей. Общественное мнение поддержало ее. Надежды Димитрия рухнули, и, когда в Константинополь явился Фома, он признал себя побежденным и присоединился к сторонникам Константина.

Франдзис, который как раз в это время находился в Константинополе в связи со смертью сына, был послан императрицей к султану Мураду с сообщением о предстоящем вступлении на престол Константина, на что тот любезно дал согласие. Двое высоких сановников, Алексей Ласкарис Филантропин и Мануил Палеолог Иагрос, отправились в Мистру с императорской короной, и 6 января 1449 г. местный митрополит короновал Константина в кафедральном соборе Мистры [78]. За истекшую тысячу лет, за исключением никейского периода, это была первая коронация императора вне стен Константинополя и к тому же совершенная не патриархом. Хотя никто не оспаривал прав Константина на престол, законность этой церемонии все же вызывала сомнения. Тем не менее было признано необходимым, чтобы он взошел на престол как можно быстрее, осуществить же коронацию в Константинополе было затруднительно, поскольку тогдашнего патриарха Георгия Маммаса бойкотировала б'ольшая часть духовенства [79].

12 марта Константин прибыл из Мистры в столицу империи со своей свитой на каталонских галерах. Через несколько дней он объявил братьев Димитрия и Фому деспотами Мореи совместно: Димитрий получил Мистру и юго-восточную часть полуострова, Фома же — северо-западную с Кларенцей и Патрасом. На торжественной церемонии в присутствии императрицы-матери и высоких сановников империи оба брата присягнули на верность императору и поклялись в вечной дружбе друг другу. И хотя впоследствии они неоднократно нарушали свою клятву, их отъезд сделал Константина полновластным хозяином Константинополя [80].

Императору было в то время почти 45 лет. У нас нет подробного описания его внешности. Он был, по-видимому, высоким и стройным, с присущими его фамилии строгими и правильными чертами лица и темными волосами. Он не проявлял особого интереса к интеллектуальным занятиям, философии или богословию, хотя в Мистре и был дружен с Плифоном и его последним актом перед отъездом оттуда в Константинополь было официальное утверждение сыновей Плифона наследниками собственности, полученной их отцом. Еще до вступления на престол он проявил себя хорошим солдатом и умелым администратором. Это был человек цельный, никогда не прибегавший к недостойным действиям. В отношениях со своими трудными братьями он проявлял великодушие и терпение. Его друзья и сановники, даже если иной раз и расходились с ним во мнениях, были очень преданы ему. Кроме того, он обладал даром вызывать восхищение и любовь своих подданных. Уже само прибытие его в Константинополь было встречено там с искренней радостью [81].

Он нуждался в подобных чувствах, прибыв в этот город, наполненный горечью и унынием. Ненависть к официальному союзу с римской церковью не ослабевала. Константин же считал себя связанным обязательствами, данными его братом во Флоренции. Но поначалу он не торопился с решительными мерами. Возможно, здесь сказалось влияние матери, с которой он очень считался. Ее смерть 23 марта 1450 г. была для него тяжелой утратой. Он стремился, чтобы в его окружении были представители всех партий. Своим первым министром Константин назначил великого адмирала флота мегадуку Луку Нотараса, который был противником унии, хотя и не таким фанатичным. Иоанн Кантакузин, близкий друг Константина во время его пребывания на Пелопоннесе и активный сторонник унии, стал стратопедархом. Великий логофет Метохит и протостратор Димитрий Кантакузин, по-видимому, тоже сомневались в целесообразности унии, однако готовы были поддержать любую политику, которую предпочтет император. Их позицию разделял секретарь императора Франдзис, который, очевидно, являлся его наперсником [82]. Патриарх Григорий был разочарован тем, что не нашел у нового императора должной поддержки; в августе 1451 г. он перебрался в Рим, где его больше ценили, и разразился там упреками в адрес императора и его окружения, обвиняя их в прохладном отношении к унии [83].

Константин все еще подыскивал себе жену. Вероятно, следуя совету матери учесть антиримские настроения своего народа, он решил ограничить поиски православным миром. В 1450 г. верный Франдзис был снова послан на Восток — ко дворам Грузии и Трапезунда. Он нашел грузинскую царевну вполне подходящей кандидатурой и был крайне удивлен, когда услышал от ее отца, царя Георгия, что по обычаям его страны приданое приносят не жены, а, наоборот, мужья. Он добавил при этом, что не следует осуждать обычаи, принятые у других народов. Вот в Британии, подчеркнул он, женщина часто имеет нескольких мужей, а мужчина — нескольких жен. Тем не менее он обещал проявить великодушие в деле сватовства и даже предложил себя в посаженые отцы дочери Франдзиса.

В Грузии Франдзис узнал о смерти султана Мурада. Приехав в Трапезунд и обсудив эту новость с императором Иоанном, он узнал, что вдова султана Мара, сербская христианка, приходившаяся жене императора племянницей, была после смерти мужа с почестями и многочисленными подарками отослана домой к отцу. Франдзис нашел, что это блестящая партия. Он тут же написал Константину, что имеется подходящая невеста. Султанша еще молода и богата; к тому же она очень популярна при турецком дворе и, по слухам, имеет влияние на своего пасынка — нового султана. Он написал также, что для императора не будет недостойным жениться на вдове государя неверных. Например, неродная бабушка Константина, вторая жена императора Иоанна, была перед этим женой туркменского властителя и даже имела от него детей. Франдзис поспешил домой, чтобы как можно скорее его предложение было осуществлено. Император проявил определенную заинтересованность, но посетовал, что у министров нет на этот счет единого мнения. Матери, которая могла бы решить за него это дело, уже не было; незадолго перед этим скончался также ближайший друг его Иоанн Кантакузин.

Однако все эти планы разрушила сама султанша. Она, как оказалось, дала обет, что если ей удастся вырваться из гарема, то она посвятит остаток своей жизни благим делам и не выйдет больше замуж. Тогда Константин остановил свой выбор на грузинской царевне. В Грузию было отправлено посольство, чтобы подписать брачный контракт и доставить невесту в Константинополь. Но по различным причинам ее отъезд откладывался, а когда она собралась ехать, пришло известие, что уже слишком поздно [84].

Трапезундский император думал, что Франдзис разделит его радость по поводу смерти султана Мурада, однако тот держался иного мнения. Мурад, сказал он, был, в сущности, человеком миролюбивым, который более не хотел напряжения и хлопот, связанных с войной. Про нового же султана известно, что с детских лет он является ярым противником христиан; он определенно попытается напасть на христианские империи — и Трапезундскую и Константинопольскую — и уничтожить их. Опасения Франдзиса разделял и его венценосный господин. Донесения агентов, которые у Византии были при турецком дворе, недвусмысленно предостерегали о грозящей опасности [85].

Для этих предостережений были все основания. Новому султану Мехмеду II было девятнадцать лет. Он родился в Адрианополе 30 марта 1432 г. Детство его не было счастливым. Мать Мехмеда Ума-хатун была наложницей, скорее всего турчанкой, хотя впоследствии легенда, которую не очень отрицал и сам Мехмед, превратила ее в знатную франкскую даму. Отец мало обращал на него внимания, предпочитая ему сыновей от своих более благородных жен. Ранние годы Мехмеда тихо протекли в Адрианополе вместе с матерью и нянькой, строгой и набожной турчанкой знатного происхождения, известной под именем Дайе-хатун. Старший брат его Ахмет внезапно умер в 1437 г. в Амасии. Шесть лет спустя там же был таинственным образом умерщвлен и его второй брат Алаэддин. В одиннадцать лет Мехмед оказался, таким образом, наследником престола и единственным оставшимся в живых представителем Оттоманской династии, кроме самого султана и его дальнего родственника Орхана, внука султана Сулеймана, отосланного в Константинополь. Мурад призвал мальчика ко двору и, с неудовольствием убедившись в том, что его образованием не занимались, нанял для обучения Мехмеда целую армию репетиторов во главе с блестящим наставником курдом Ахмедом Курани. Эти люди добросовестно потрудились: Мехмед был отлично подготовлен в области различных наук и философии, основательно знаком с исламской и греческой литературами; кроме родного, турецкого языка он научился бегло говорить на греческом, арабском, латинском, персидском и древнееврейском языках. Вскоре отец стал приобщать его к искусству управления государством [86].

Мехмеду было двенадцать лет, когда Мурад, подписав перемирие с королем Владиславом, решил удалиться от дел, оставив империю на попечение сына. Для этого ему прежде всего необходимо было подавить беспорядки в Анатолии, но, когда Мурад еще был занят этим, пришло известие о движении христиан к Варне. Везир Халиль-паша просил султана незамедлительно вернуться в Европу, тем более что он был также встревожен поведением юного Мехмеда. Мурад надеялся, что его сын будет находиться под опекой Халиля, его старого верного друга. Однако мальчик с самого начала обнаружил твердое намерение поступать по-своему. Не успел Мурад еще покинуть Анатолию, как между везиром и наследником престола произошло столкновение из-за персидского дервиша-еретика, с которым Мехмед подружился. Везир Халиль, сам сын и внук везира и ортодоксальный мусульманин, решительно выступил против дервиша, и Мехмеду пришлось отдать того верховному муфтию Фахреддину, который подговорил чернь сжечь еретика. При этом муфтий так беспокоился о том, чтобы получше раздуть пламя, что, оказавшись слишком близко к костру, опалил себе бороду [87].

Так или иначе, когда Мурад вернулся после победы под Варной, его не удалось отговорить от решения уйти; и Мехмед был сделан правителем империи под опекой Халиля. Этот эксперимент тоже оказался крайне неудачным. На албанской и греческой границах шла война. Мехмед разгневался на своих опекунов за то, что те отвергли как совершенно неосуществимые его планы нападения на Константинополь. Его вызывающие манеры и высокомерие оттолкнули от него и двор, и простой народ. Однако наиболее сильное недовольство проявляла армия. Чтобы избежать открытого восстания, Халиль уговорил Мурада вернуться в Адрианополь и вновь стать во главе государства. Его возвращение осенью 1446 г. было встречено всеобщим ликованием; Мехмеда же отправили в Манису — место прерванного уединения его отца [88].

Возможно, что в то время Мурад собирался лишить Мехмеда права наследования престола. У него теперь была жена благородного происхождения, дочь эмира Ибрагима Чандароглу, семья которого уже имела родственные связи с Оттоманским домом, и вскоре она должна была подарить ему сына [89]. Однако некоторое время спустя султан пришел к другому мнению: после двух лет ссылки Мехмед был снова призван ко двору, чтобы принять участие в походе против Хуньяди, закончившемся победой на Косовом поле. В начале того же года его наложница Гюльбехар, дочь Абдуллы, по-видимому принявшего ислам албанца, родила Мехмеду сына Баязида [90]. Мурад неодобрительно отнесся к этой связи. В 1450 г. он заставил Мехмеда жениться на Ситт-хатун, дочери богатого туркменского эмира Сулеймана Зулькадроглу, властителя Малатии. Свадьба была отпразднована с особой пышностью. Но Мехмед оставался холоден к навязанной ему жене. Она оказалась бездетной и, забытая мужем, прожила остаток своих дней в гареме султана в Адрианополе [91].

В последний период отцовского правления к Мехмеду относились уже с большей симпатией. Время от времени он появлялся при дворе и сопровождал султана в одном или двух его походах. Однако он часто возвращался в свой дворец в Манисе. Он находился там в августе 1450 г., когда умерла его мать. Мехмед позаботился о том, чтобы ее с почестями похоронили в Бурсе, причем в ее надгробной надписи было непосредственно упомянуто имя Мурада. Он был там и в тот момент, когда 2 февраля 1451 г. в Адрианополе скончался от апоплексического удара сам Мурад [92].

Никто не сомневался в том, что наследником престола является Мехмед. Запечатанное письмо, с извещением о смерти отца, посланное ему Халиль-пашой, заставило его поспешно покинуть Манису. Когда Мехмед пересек Дарданеллы, он уже знал, что его право на престол никем не оспаривается, и поэтому позволил себе задержаться на два дня в Галлиполи, пока в Адрианополе приготовят для него соответствующий прием. Он прибыл туда 18 февраля. Великий везир и все высокие сановники выехали из города навстречу ему. На расстоянии одного лье от городских ворот они спешились, чтобы войти в город с процессией, сопровождавшей Мехмеда, идя пешком перед его конем. По прибытии во дворец Мехмед устроил прием. Везиры его отца стояли в беспокойстве поодаль, пока он не передал через главного евнуха Шехабэддина, чтобы они вновь заняли свои места. Затем он утвердил прежнего великого везира на его посту. Второй везир, Исхак-паша, ближайший друг Мурада, был назначен правителем Анатолии — на пост очень высокий и важный, но разлучавший Исхак-пашу с его союзником Халилем. Саруджа-паша и Заганос-паша, преданные Мураду, но менее близкие к Халилю сановники, были назначены, так же как и Шехабэддин, помощниками великого везира. Вскоре после этого вдова Мурада, дочь Ибрагим-бея, пришла выразить новому султану соболезнования по поводу смерти его отца и поздравить Мехмеда с восшествием на престол. В то время как султан самым любезным образом принимал ее, его слуги бросились в гарем и утопили в купальне ее маленького сына Ахмеда. Безутешной матери было вскоре приказано выйти замуж за Исхак-пашу и отправиться с ним в Анатолию. Как сообщили Франдзису в Трапезунде, другая вдова Мурада, христианка Мара Сербская, была с должными почестями отослана обратно к ее отцу [93].

Назначив новую администрацию и наведя порядок во дворце, юный султан занялся выработкой своей политики. Внешнему миру он представлялся до этого неопытным юнцом, ранняя карьера которого была не слишком удачна. Однако на тех, кто видел его теперь, он производил сильное впечатление. Он был красив, невысокого роста, но крепкого сложения. На лице выделялись глаза с пронзительным взором под высокими дугами бровей и тонкий, крючковатый нос, нависающий над полными, яркими губами. В более позднем возрасте черты его лица напоминали попугая, который приготовился клевать спелую вишню. Манеры нового султана были полны достоинства и довольно сдержанны, за исключением тех случаев, когда он много выпивал: у него была наследственная чрезмерная приверженность к алкоголю.

Однако Мехмед всегда был благосклонен и даже сердечен с теми, кого уважал за ученость; он также любил общество людей искусства. Мехмед был на редкость скрытным. Трудное детство научило его не доверять никому. Было невозможно угадать, о чем он в данный момент думает. Он не стремился завоевать ни любви окружающих, ни популярности у народа. Однако его ум, энергия и решительность вызывали уважение. Никто из знавших Мехмеда не мог и помыслить о том, что этот внушающий страх молодой человек позволит кому-либо отвратить его от задуманных целей, первой и главнейшей из которых было завоевание Константинополя [94].