Некоторые вопросы истории Четвертого крестового похода и международных отношений на Балканах начала XIII в. в работах болгарского историка Б. Примова
"Средние века". Вып. 11, 1958 г., стр. 156-161.
См. библиографию. Болгария.
Болгарские медиевисты всегда проявляли интерес к истории международных отношений в юго-восточной Европе в начале XIII в.1 Большое внимание уделяют этой проблеме и историки народно-демократической Болгарии. За последние десять лет опубликованы работы, которые вносят много нового и ценного в разработку внешнеполитической истории государств юго-восточной Европы периода Четвертого крестового похода. Естественно, что все эти исследования в той или иной мере затрагивают и судьбы самого крестоносного предприятия 1202-1204 гг., поскольку его результаты - разгром рыцарями Византии и создание на части ее территории Латинской империи - оказали непосредственное влияние на международную политику в данном районе Европы. Болгария, в конце XII в. освободившаяся от более чем полутораста летнего византийского владычества, стала играть немаловажную роль в международных отношениях, сложившихся здесь после завоевания Константинополя "рыцарями креста". Понятно, что дипломатическая и военная история событий, предшествовавших Четвертому крестовому походу и последовавших за ним, вызывает среди медиевистов современной народно-демократической Болгарии, стремящихся воссоздать правдивую картину прошлого своей страны, большой интерес.
В настоящем обзоре рассматриваются лишь некоторые из новых работ болгарских ученых по указанной проблематике, а именно - исследования Борислава Примова, посвященные большей частью внешнеполитической истории Болгарии в начале XIII в.2 Отдельные из них могут на первый взгляд показаться сугубо источниковедческими исследованиями, однако по существу в них поднят широкий круг вопросов, непосредственно относящихся к проблемам международных отношений указанного периода. Выводы, к которым приходит Примов, изучая главные направления внешней политики Болгарии в 1204-1206 гг., тщательно обоснованы документальным материалом. Автор привлекает к исследованию разнообразные источники - записки Робера де Клари, мемуары Жоффруа Виллардуэна, письма западных баронов в Иннокентию III и письма папы к крестоносцам, исторические сочинения византийцев - Никиты Хониата, Георгия Акрополита и др.
В статье "Греческо-болгарский союз в начале XIII в." Примов убедительно, на наш взгляд, показывает несостоятельность взглядов тех ученых (к их числу относятся В. Н. Златарский и В. В. Макушев, а также русский византинист Ф. И. Успенский), которые считали, будто греческо-болгарский союз 1205 г. сложился в результате того, что образование Латинской империи создало опасность для восточного православия и привело к ущемлению "национального" достоинства и "национальных" чувств греческого народа (трактуемых в отвлеченном смысле): это якобы побудило греческую знать Фракии искать союза с Калояном. Примов вскрывает гораздо более важные причины, обусловившие создание временного и непрочного объединения фракийских феодалов и Болгарии в 1205 г. Эти причины коренились, утверждает он, прежде всего в известном совпадении политических интересов обеих сторон. Доказывая данный тезис, историк тщательно анализирует политику греческой знати, которая сперва пыталась удержать свои позиции во Фракии, включившись в систему феодальной иерархии Латинской империи (1204 г.), затем, когда ее предложения латинским баронам натолкнулись на отказ с их стороны, вступила в союз с Калояном (1204-1205 гг.), и, наконец, убедившись в том, что государь Болгарии преследует собственные политические цели (ликвидация власти латинян во Фракии и утверждение здесь господства самой Болгарии), вновь протянула руку Константинопольской империи3.
По справедливому мнению Примова, политика греческой верхушки после падения Константинополя определялась мотивами чисто политического (мы бы сказали - классового) характера. Рисуя колебания политической линии ромейской знати, Примов не только отчетливо показывает антипатриотизм последней, но и гораздо более объективно, чем это делали некоторые другие историки, зачастую идеализировавшие Калояна с националистических позиций, изображает внешнюю политику болгарского царя. Калоян тоже пытался вначале мирным путем урегулировать отношения с латинскими предводителями, укрепив таким образом самостоятельность Болгарии (стр. 30 и ел.). Лишь после неудачи этих попыток, когда западные завоеватели, отклонив союз с Калояном, обнаружили явные намерения завладеть и болгарскими землями, он пошел на объединение с греками (стр. 32). Союз с ромейской аристократией был для Калояна только средством упрочить положение Болгарского царства на Балканах. Он рассчитывал уничтожить Латинскую империю, а вслед за этим и фракийским феодалам пришлось бы утратить свои владения в пользу Болгарии: Калоян не намерен был оставлять грекам города восточной Фракии (стр. 36). Работы Примова интересны не только тем, что они проливают определенный свет на ту сложную и запутанную международную обстановку, в которой вынуждены были действовать в начале XIII в. правители молодого Болгарского государства, боровшегося за упрочение своей независимости. Оттеняя непрочность греческо-болгарского союза 1204-1205 гг., Примов вместе с тем правильно подчеркивает значение этого союза. Союз Болгарии с греками и прежде всего успехи Болгарии в борьбе с Латинской империей сыграли свою роль в деле последующего вытеснения отсюда крестоносцев. Эти успехи воспрепятствовали расширению господства западного рыцарства в Малой Азии и тем самым содействовали созданию благоприятных условий для возвышения Никейской империи.
В указанной статье автор рассматривает и ход восстания фракийских греков в 1205 г. В результате этого восстания Латинская империя, предводители которой недооценили силы противника, была поставлена на край гибели (стр. 33). Однако автор совершенно обходит вопрос о роли народных масс в восстании 1205 г. Создается впечатление, что события 1205 г. были чуть ли не целиком делом рук византийской аристократии, договорившейся о совместных действиях с Калояном (стр. 32). Само собой разумеется, такое изображение событий 1205 г. не соответствует исторической истине и требует существенных коррективов.
В другой своей статье - "Болгары, греки и латиняне в Пловдиве в 1204-1205 гг.", являющейся как бы продолжением только что охарактеризованной, Примов подробнейшим образом исследует переплетение тех событий международной политики, которые развернулись в связи с борьбой за Пловдив (Филиппополь). Этот город в результате военных действий крестоносного рыцарства против Византии достался одному из западных сеньоров и был превращен им в столицу "герцогства Филиппо-польского". Разгром латинских рыцарей при Адрианополе 14 апреля 1205 г. покончил с существованием этого герцогства. Однако затем разгорелась ожесточенная распря между греческими феодалами, которые решили удержать Пловдив в своих руках, и Калояном, к которому обратилась за поддержкой часть населения города - popelicains, по определению Виллардуэна. Данным термином, как полагает Примов, маршал Шампанский обозначал прежде всего болгарских жителей города, приверженцев богомильства, которые готовы были отдаться под власть Болгарии (стр. 149-150). В итоге конфликта греков с болгарами город был почти разрушен (стр. 151), а греческо-болгарский союз против Латинской империи серьезно подорван.
Рассмотрение событий 1204-1205 гг. позволяет Б. Примову уточнить историю создания и начала распада этого союза. В статье отмечаются также агрессивные тенденции политики Калояна, стремившегося к расширению границ болгарского царства (стр. 152), и корыстные цели греческой аристократии (стр. 153) - два противостоявших друг другу фактора, которые привели к развитию центробежных сил в союзе и к его ликвидации в 1206 г. Любопытным представляется вывод исследователя о самой возможности обращения пловдивских богомилов за содействием к Калояпу и о поддержке им "еретиков". Автор не без основания считает то и другое результатом своеобразного стечения политических обстоятельств (стр. 154-155), отвергая, таким образом, точку зрения В. Н. Златарского, К. Иречка и некоторых других историков, полагавших, что богомилы всегда занимали отрицательную позицию по отношению к государственной власти в Болгарии.
Наиболее значительной работой Примова является его исследование "Жоффруа Виллардуэн, Четвертый крестовый поход и Болгария"4.
Основной своей задачей в этом труде Примов поставил пересмотр проблемы достоверности сочинения Виллардуэна "Завоевание Константинополя" как источника по истории Четвертого крестового похода. История изучения этой проблемы (начиная с середины XIX в., кончая известным исследованием Э. Фараля в 1936 г.) сжато охарактеризована в первом разделе книги (стр. 6-16), где Примов, в частности, обращает внимание на тенденциозность "защиты" Виллардуэна со стороны ряда шовинистически настроенных французских ученых новейшего времени - Ж. Бедье и др. (стр. 15).
Б. Примов, полемизируя с Э. Фаралем, высказывает совершенно верную мысль о том, что для подлинно научной оценки записок маршала Шампанского не имеет особенно существенного значения вопрос о его "субъективной искренности или неискренности" (к этому стремился свести всю проблему Э. Фараль, переводивший таким образом источниковедческое исследование в морально-этическую плоскость): ни то, ни другое не определяет степени исторической достоверности данных источника.
Центральная идея, выдвигаемая в книге Примова в связи с рассмотрением вопроса о достоверности сочинения французского мемуариста и доказываемая скрупулезным изучением известий самого Виллардуэна, тщательным сопоставлением их с данными многих других западных и византийских источников, заключается в следующем. Виллардуэна нельзя обвинять в преднамеренном искажении описываемых им событий,- его рассказ в целом является фактически достоверным (стр. 57, 127--128 и др.). Однако следует учитывать особенности воззрений историка на современные ему исторические факты. Эти воззрения были обусловлены самим социальным положением писателя и его ролью в крестоносном предприятии 1202-1204 гг. в частности (стр. 124 и ел.). Виллардуэн принадлежал к высшим слоям французской феодальной знати, был видным политиком и дипломатом крестоносцев, одним из руководителей крестового похода. Этим объясняется "невольная" тенденциозность его записок. Она выражается в том, что писатель во всем словно старается обелить действия баронов. Он оправдывает предводителей похода, стараясь, например, при описании поворотов войска в сторону от цели (на Задар и позже на Константинополь) изобразить поведение западных сеньоров в возможно более благоприятном свете (стр.33-34 и др.). Точно такую же позицию занимает хронист, рисуя политику правителей Латинской империи (стр. 68). Виллардуэн, далее, обходит молчанием или очень бегло затрагивает те факты, которые могут, по его мнению, бросить тень на крестоносцев (к числу такого рода умолчаний Примов относит чрезмерно краткую характеристику отношений руководителей похода и венецианцев с Иннокентием III - стр. 57-58). Наконец, настроения рядовых участников крестоносного предприятия почти не получили своего отражения в сочинении хрониста (стр. 125).
Доказывая свой главный тезис, Примов не ограничивается "проверкой" показаний Виллардуэна относительно событий самого похода. В большей части своего труда он сопоставляет данные Виллардуэна и других источников, касающиеся различных перипетий международной политики в начале XIII в., один из главных узлов которой завязался тогда в юго-восточной Европе. Три последних раздела книги представляют фактически обобщение и детальную разработку основных положений более ранних изысканий Примова, рассмотренных выше. Примов отчетливо показывает здесь важное значение, которое приобрело Второе Болгарское царство в международных делах юго-восточной Европы в годы образования Латинской империи: Болгария выступила опаснейшим врагом государства крестоносцев, с самого начала подорвавшим его положение (стр. 60)5.
Однако в данной работе имеются и недостатки. Самая оценка автором записок Виллардуэна представляется нам противоречивой. Примов старается "примирить" две крайние точки зрения, высказывавшиеся в науке по поводу сочинения маршала Шампанского, - тех, кто считал, что Виллардуэн сознательно искажал события, и тех, кто видел в нем добросовестного повествователя. Болгарский историк объясняет тенденциозность Виллардуэна его социальным положением, той ролью, которую он играл в событиях 1202-1204 гг. как дипломат и политик. Это, конечно, справедливо. Но вместе с тем не следует упускать из виду и того, что французский мемуарист нередко намеренно давал извращенное изложение событий: одни - замалчивал, другие - искажал, искусно "группируя" факты, и т.д. Компромиссная позиция болгарского ученого, не принимающего в расчет элементы умышленного искажения Виллардуэном фактов, на наш взгляд, только мешает Примову быть до конца последовательным в оценке "Завоевания Константинополя". В некоторых отношениях автор впадает в явное заблуждение. Ошибочной, по нашему мнению, является его оценка роли Иннокентия III в крестовом походе; в связи с этим неубедителен и сравнительный анализ сведений на этот счет Виллардуэиа и папского эпистолярия. Примов считает, что в данном случае Виллардуэн умышленно не раскрывает позиции папы по отношению к действиям крестоносного войска и его руководителей, не желая показывать ни расхождений интересов римского престола и крестоносцев в связи с "уклонением" последних с пути, ни папского "сопротивления" намерениям крестоносцев (стр. 57-58). Думается, однако, что Примов склонен преувеличивать "искренность" папских запретов крестоносцам "нападать на христианские земли". Нельзя всерьез принимать все ханжеские выступления папы по этому вопросу. "Умолчания" Виллардуэна в данном случае более красноречиво свидетельствуют против папы, чем за него, иначе говоря - за Виллардуэна - скорее, чем против него. Стараясь создать впечатление, что политика Иннокентия III полностью "оправдывала действия предводителей крестоносцев" (стр. 57), Виллардуэн оказывается ближе к истине, чем полагает автор рецензируемой работы.
Следует заметить, что изучение папской политики во время Четвертого крестового похода и в ближайшие годы после падения Константинополя, особенно взаимоотношений римского престола с Болгарией, занимает большое место в работах современных болгарских историков.
Некоторые из них целиком разделяют традиционную точку зрения, считая, что политика Иннокентия III якобы шла вразрез с антивизантийскими устремлениями вождей похода - папа и на Задар запретил им нападать, и захват Константинополя был произведен вопреки его воле. Б. Примов занимает в этом вопросе более правильную, хотя и не до конца верную, на наш взгляд, позицию. Он признает известную двусмысленность поведения папы, заявляет, что папа, будучи заинтересован в подчинении Риму греческой церкви (стр. 46, 48, 52-53), не прочь был использовать ради достижения этой цели крестоносцев (стр.46). Вместе с тем Примов утверждает, что на первом плане для папы всегда стояло дело освобождения "святой земли", и поэтому лишь "обстоятельства реальной политики" вынуждали его мириться с уклонением крестоносцев от цели (там же). Примов категорически отрицает имевшее в действительности место косвенное соучастие папы в повороте войска крестоносцев против Задара и Константинополя6 .
Рассмотренные исследования Б. Примова представляют несомненный интерес. Ценным надо считать не только тщательный анализ материала источников, но и новое понимание ряда важных источниковедческих проблем. Представляется особенно заслуживающей внимания методологически правильная (хотя и не вполне последовательно выдержанная) оценка болгарским историком мемуаров Виллардуэна. Главное же заключается в том, что Примов в целом убедительно решает вопросы, касающиеся некоторых значительных событий истории юго-восточной Европы в эпоху Четвертого крестового похода; это относится прежде всего к оценке греческо-болгарских отношений и внешней политики Болгарии в период образования Латинской империи. При всех своих недочетах, отчасти вытекающих из неполноты источников, отчасти же связанных преимущественно с влиянием традиций старой историографии, рецензируемые работы продвигают вперед дело изучения истории Четвертого крестового похода и международных отношений на Балканах в начале XIII в.
Примечания
1. Достаточно указать на исследования В. В. Макушева ("Болгария в конце XII в. и в первой половине XIII в." - "Варшавские университетские известия, 1872, No 3), В. Н. Златарского ("Гръцко-български съюз през 1204/5 година".- "Годишник на Софийский университет", истор.-филол. фак-т, VIII-IX, 1912-1913) и П. Никова ("Българска дипломация от началото на XIII вък". - "Бълг. истор. библ.", год I, 1928, кн. 3).
2. Б. Примов. Гръцко-български съюз в началото на XIII в.- "Исторически преглед", год TV, кн. I, София, 1947, стр. 22-39; Българи, гърци и латинци в Пловдив
през 1204-1205 г. Ролята на богомшште.-"Известия на българското историческо дружество", кн. ХХН-XXIII, София, 1948, стр. 145-158; см. также Роберт дьо Клари и отношенията между България и Латинская империя. - "Годишник на Софийския университет", истор.-фил. фак-т, т. X, 1946/47 (работа, к сожалению, осталась для нас недоступной).
3. Б. Примов. Гръцко-български съюз..., стр. 28-29, 34-37. Далее ссылки - в тексте.
4. Б. Примов. Жофроа дьо Вилардуен, четвъртият кръстоносен поход и България. - "Годишник на Софийския университет", истор.-фил. фак-т, т. XI, кн. 2, 1948/49. Ниже цитируем по отдельному оттиску (изд. 1949), любезно присланному нам автором.
5. По мнению Примова, для ослабления крестоносцев имело значение то, что Болгария лишила Латинскую империю ее первого государя (в результате пленения в 1205 г. Балдуина I - стр. 60). Вряд ли, однако, этот факт сам по себе мог сыграть сколько-нибудь существенную роль.
6. См. подробнее нашу статью "Папство и захват Константинополя крестоносцами в начале XIII в." - "Византийский временник", т. V, 1953.
|
