Константин Купченко
СМОЛЕНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ КАФЕДРА ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
Студент 4 курса
факультета «История и право».
Купченко Константин Владимирович.
Курсовая работа на тему
«Крестовый поход детей».
Научный руководитель: д.и.н., профессор Ивонин Ю.Е.
Смоленск
1998.
Содержание
ВВЕДЕНИЕ. 3
«Крестовый поход, называемый детским, 1212 год» 3
Причины крестовых походов. 4
ГЛАВА 1. ЮНЫЙ ПРОПОВЕДНИК КРЕСТОВОГО ПОХОДА ДЕТЕЙ – СТЕФАН ИЗ КЛУА. 11
ГЛАВА 2. КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ГЕРМАНСКИХ ДЕТЕЙ. 15
ГЛАВА 3. КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ФРАНЦУЗСКИХ ДЕТЕЙ. 21
ГЛАВА 4. ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ. ЧТО ОСТАЛОСЬ В ПАМЯТИ ЕВРОПЕЙЦЕВ О КРЕСТОВОМ ПОХОДЕ
ДЕТЕЙ. 23
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 26
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ. 28
Введение.
Знойным засушливым летом 1212 г. произошло событие, которое известно нам как детский
крестовый поход.
Хронисты XIII в. подробно описывали феодальные свары и кровавые войны, но не удостоили
пристальным вниманием эту трагическую страницу средневековья.
О детских походах упоминают (иногда кратко, одной–двумя строчками, иногда отводя
их описанию полстранички) свыше 50 средневековых авторов; из них только более
20 заслуживают доверия, поскольку они либо собственными глазами видели юных крестоносцев,
либо, опираясь на рассказы очевидцев, вели свои записи в годы, близкие к событиям
1212 года. Да и сведения этих авторов очень отрывочны. Вот, например, одно из
упоминаний о крестовом походе детей в средневековой хронике:
«Крестовый поход, называемый детским, 1212 год»
«В означенную эпоху была предпринята смехотворная вылазка: дети и несмышленые
люди поспешно и необдуманно выступили в крестовый поход, движимые скорее любопытством,
нежели заботой о спасении души. В эту экспедицию отправились дети обоего пола,
отроки и отроковицы, да не только малые дети, но и взрослые, замужние женщины
и девицы – все они шли толпами с пустыми кошельками, наводнив не только всю Германию,
но и страну Галлов и Бургундию. Ни друзья, ни родственники никоим способом не
могли удержать их дома: они пускались на любые уловки, чтобы отправиться в путь.
Дело дошло до того, что повсюду, в деревнях и прямо в поле люди оставляли свои
орудия, бросая на месте даже те, что были у них в руках, и присоединялись к шествию.
Поскольку, встречаясь с подобными событиями, мы нередко являем собой крайне легковерную
толпу, многие люди, усмотрев в сем знак истинного благочестия, исполненного Духа
Божия, а не следствие необдуманного порыва, спешили снабдить странников всем необходимым,
раздавая им продовольствие и все, в чем они нуждались. Клирикам же и некоторым
иным, обладавшим более здравым суждением и обличавшим сие хождение, которое они
находили совершенно вздорным, миряне давали яростный отпор, упрекая их в неверии
и утверждая, что они противились этому деянию более из зависти и скупости, нежели
ради истины и справедливости. Между тем всякое дело, начатое без должного испытания
разумом и без опоры на мудрое обсуждение, никогда не приводит ни к чему благому.
И вот, когда эти безумные толпы вступили в земли Италии, они разбрелись в разные
стороны и рассеялись по городам и весям, и многие из них попали в рабство к местным
жителям. Некоторые, как говорят, добрались до моря, и там, доверившись лукавым
корабельщикам, дали увезти себя в другие заморские страны. Те же, кто продолжил
поход, дойдя до Рима, обнаружили, что дальше идти им было невозможно, поскольку
они не имели поддержки от каких-либо властей, и им пришлось наконец признать,
что трата сил их была пустой и напрасной, хотя, впрочем, никто не мог снять с
них обета совершить крестовый поход – от него были свободны лишь дети, не достигшие
сознательного возраста, да старики, согбенные под тяжестью лет. Так, разочарованные
и смущенные, пустились они в обратный путь. Привыкнув когда-то шагать из провинции
в провинцию толпой, каждый в своей компании и не прекращая песнопений, они теперь
возвращались в молчании, поодиночке, босоногие и голодные. Их подвергали всяческим
унижениям, и не одна девушка была схвачена насильниками и лишена невинности».1
Самое детальное повествование о детских крестовых походах содержаться в хронике
цистерцианского монаха Альбрика де Труафонтэн (аббатство Шалона на Марне), но
это-то повествование, как выяснено учеными, является и наименее достоверным.
Сколько-нибудь связное освещение фактическая история детских крестовых походов
получила только в произведениях, написанных 40–50 лет спустя после описываемых
в них событий, – в компилятивном сочинении французского монаха–доминиканца Винцента
из Бовэ «Историческое зерцало», в «Большой хронике» английского монаха из Сент-Олбанса
Матвея Парижского и в некоторых других, где исторические факты, однако, почти
целиком растворяются в авторской фантазии.2
Религиозные авторы последующих веков по понятным причинам обходили молчанием страшный
сюжет. А просвещенные светские писатели, даже самые злоязычные и беспощадные,
считали, по-видимому, напоминание о бессмысленной гибели почти ста тысяч детей
"ударом ниже пояса", недостойным приемом в полемике с церковниками.
Маститые же историки видели в нелепом предприятии детей лишь очевидную бесспорную
глупость, на исследование которой нецелесообразно затрачивать умственный потенциал.
И потому детскому крестовому походу уделяются в солидных исторических исследованиях,
посвященных крестоносцам, в лучшем случае считанные страницы между описаниями
четвертого (1202–1204) и пятого (1217–1221) крестовых походов.
Единственным основательным исследованием детского крестового похода остается книга
Джорджа Забриски Грея, изданная в 1870 г. и переизданная сто лет спустя. Американский
католический священник польского происхождения был безмерно удивлен почти полным
забвением столь значительного события, и это подвигло Грея на создание его первой
и последней книги, для написания которой пришлось буквально по крохам собирать
сведения о крестовом походе детей, рассеянные в хрониках XIII в. Грей грешил лирическими
отступлениями, многословием и излишней для историка сентиментальностью. Но прошло
вот уже более ста лет, а книга писателя–дилетанта по-прежнему вне конкуренции.
Достойного соперника и опровергателя ее не нашлось. Не по нехватке талантов, а
по недостатку рвения. А между тем наш век бросил страшный отсвет на ту давнюю
трагедию. Нет, новые средневековые документы о детском крестовом походе не обнаружены,
но сегодня он видится нам другим, увы, уже менее исключительным.3
Так что же произошло знойным засушливым летом 1212 г.?
Для начала обратимся к истории, рассмотрим причины крестовых походов вообще и
поход детей в частности.
Причины крестовых походов.
Уже довольно давно Европа с тревогой смотрела на то, что происходило в Палестине.
Рассказы возвращавшихся оттуда в Европу паломников о претерпеваемых ими в Святой
Земле преследованиях и оскорблениях волновали европейские народы. Мало–помалу
создалось убеждение в необходимости помочь христианству на Востоке и возвратить
христианскому миру его наиболее драгоценные и почитаемые святыни. Но для того,
чтобы на это предприятие Европа в течение двух столетий высылала многочисленные
полчища разнообразных народностей, надо было иметь особые основания и особую обстановку.
Причин было в Европе немало, которые помогали осуществлению мысли о крестовых
походах. Средневековое общество вообще отличалось религиозным настроением; поэтому
подвиги за веру и на благо христианства были особенно понятны в то время. В XI
веке усилилось и получило большое влияние клюнийское движение, которое вызвало
еще большее стремление к духовным подвигам.
По мнению Жоржа Дюби, крестовые походы были своеобразной формой паломничества.
Ибо «паломничество было формой покаяния, испытания, средством очищения, подготовкой
к Судному дню. Это был также и символ: отдать швартовы и взять курс на Ханаан
было как бы прелюдией к земной смерти и обретению другой жизни. Паломничество
было и удовольствием: путешествие по далеким странам доставляло развлечение удрученным
серостью этого мира. Путешествовали группой, компанией приятелей. И, отправляясь
в Сантьяго–де–Компостела или в Иерусалим, рыцари брали с собой оружие, рассчитывая
слегка потеребить неверных; в ходе таких путешествий и оформилась идея священной
войны и крестовых походов. Паломничество мало чем отличалось от путешествий, периодически
предпринимавшихся рыцарями, спешившими на службу при дворе сеньора. Только на
этот раз речь шла о службе другим сеньорам – святым».4
Большое значение для крестовых походов имело и возвышение папства. Папы понимали,
что если они станут во главе движения в пользу освобождения Гроба Господня и освободят
его, то их влияние и величие достигнут необычайных размеров. Уже папа Григорий
VII мечтал о крестовом походе, но привести его в исполнение не смог.
Кроме того, для всех классов средневекового общества крестовые походы казались
весьма привлекательными и с мирских точек зрения. Бароны и рыцари, помимо религиозных
побуждений, надеялись на славные подвиги, на наживу, на удовлетворение своего
честолюбия; купцы рассчитывали увеличить свою прибыль расширением торговли с Востоком;
угнетенные крестьяне освобождались за участие в крестовом походе от крепостной
зависимости и знали, что во время их отсутствия церковь и государство будут заботиться
об оставленных ими на родине семьях; должники и подсудимые знали, что во время
их участия в крестовом походе они не будут преследоваться кредитором или судом.
Итак, наряду с религиозным одушевлением, охватившим Европу, были и другие, чисто
мирские, материальные причины для выполнения крестового похода, ибо «земля та
[на Востоке, у неверных] течет медом и млеком».5
Опасное положение Византии также действовало на Запад, особенно на папство; хотя
византийская церковь и отделилась от западной, тем не менее она оставалась главным
оплотом христианства на Востоке и первая принимала на себя удары врагов – нехристиан.
Папы, поддержав Византию, в случае успеха крестового похода могли рассчитывать
на соединение ее с католической церковью.
Настроение в Западной Европе было подготовлено к крестоносному предприятию. Умоляющие
послания византийского императора Алексея Комнина о помощи (доведенный до отчаяния,
стесненный положением своего государства, которое стояло на краю гибели, он обратился
с посланиями в Западную Европу, в которых умолял о помощи против неверных) дошли
до западноевропейских государей и папы как нельзя более вовремя.
Папою в конце XI века был Урбан II, француз по происхождению. На соборе в Плаценции
(теперь Пиаченца), в северной Италии, под его руководительством разбирались вопросы
о «Божьем мире» ["Божий мир" – обязательное прекращение на сравнительно
длительный срок (до 30 лет) военных действий в той или иной стране (области) Западной
Европы, предписывавшееся католической церковью в конце Х – XII вв.] и о других
полезных церковных делах. В это самое время в Плаценцию были доставлены просьбы
Алексея Комнина о помощи. Папа ознакомил собор с содержанием византийского послания;
собравшиеся сочувственно отнеслись к сообщению и выразили готовность пойти в поход
на неверных.6
Через несколько месяцев в 1095 году Урбан II переехал во Францию, где в городе
Клермоне, в южной Франции, был созван новый собор.
На этот собор съехалось очень много народу. В городе не нашлось ни одного здания,
которое могло бы вместить всех присутствовавших на соборе. Огромная толпа людей
разных сословий, собравшаяся под открытым небом собравшиеся с нетерпением ожидала
сообщений о важных событиях. Наконец, 26 ноября Урбан II обратился к собравшимся
с пламенной речью. Вот как описывают собор в Клермоне летописцы: “В год от воплощения
Господня тысяча девяносто пятый, в то время, когда в Германии царствовал император
Генрих [Генрих IV (1050 – 1106), германский король и император "Священной
Римской империи" (с 1056)] а во Франции – король Филипп [Филипп I (1052 –
1108), король Франции с 1060], когда во всех частях Европы произрастало многообразное
зло и вера колебалась, в Риме был папа Урбан II, муж выдающегося жития и нравов,
который обеспечивал святой церкви самое высокое положение и умел обо всем распорядиться
быстро и обдуманно.
Видя, как вера христианская безгранично попирается всеми – и духовенством, и мирянами,
как владетельные князья беспрестанно воюют меж собой, то одни, то другие – в раздорах
друг с другом, миром повсюду пренебрегают, блага земли расхищаются, многие несправедливо
содержатся закованными в плену, их бросают в ужаснейшие подземелья, вынуждая выкупать
себя за непомерную плату, либо подвергая там тройным пыткам, то есть голоду, жажде,
холоду, и они погибают в безвестности; видя, как предаются насильственному поруганию
святыни, повергаются в огонь монастыри и села, не щадя никого из смертных, насмехаются
над всем божеским и человеческим; услышав также, что внутренние области Романии
[В эпоху крестовых походов Романией назывались малоазийские территории Византии
и другие области] захвачены у христиан турками и подвергаются опасным и опустошительным
нападениям, папа, побужденный благочестием и любовью и действуя по мановению божьему,
перевалил через горы и с помощью соответствующим образом назначенных легатов распорядился
созывать собор в Оверни [Овернь – историческая область Франции в пределах Центрального
Французского массива.] в Клермоне – так называется этот город, где собрались триста
десять епископов и аббатов, опираясь на свои посохи..."7
Такую торжественную и, по средневековым понятиям, аргументированную увертюру к
крестовым походам дает в своей "Иерусалимской истории" французский священник
и хронист Фульхерий Шартрский, сопровождавший в качестве капеллана графа Балдуина
Бульонского во время похода к Эдессе.
Уже ранней весной 1096 г. войска крестоносцев выступили в поход. Их путеводной
звездой стал Святой город – Иерусалим.8
Разнесенная по городам и весям и многократно повторенная армией епископов, священников
и монахов Клермонская проповедь с ее идеей освобождения «Гроба Господня» от неверных
и обещанием участникам похода полного прощения грехов вызвала всеобщий духовный
подъем и широчайший отклик во всем западном мире. Массы простого народа, охваченные
порывом религиозного энтузиазма, устремились в «святое паломничество», опередив
рыцарей, которым требовалось время на подготовку снаряжения и улаживание семейных
и имущественных дел. Аббат Гвиберт Ножанский пишет в своей «Истории»: «...Каждый,
кому быстрая молва доставляла папское предписание, шел к своим соседям и родичам,
увещевая [их] вступить на стезю Господню, как называли тогда ожидаемый поход.
Уже возгорелось усердие графов, и рыцарство стало подумывать о походе, когда отвага
бедняков воспламенилась столь великим рвением, что никто из них не обращал внимания
на скудость доходов, не заботился о надлежащей распродаже домов, виноградников
и полей: всякий пускал в распродажу лучшую часть имущества за ничтожную цену,
как будто он находился в жестоком рабстве, или был заключен в темницу, и дело
шло о скорейшем выкупе... Что сказать о детях, о старцах, собиравшихся на войну?
Кто может сосчитать девиц и стариков, подавленных бременем лет? – Все воспевают
войну, коли и не принимают в ней участия; все жаждут мученичества, на которое
идут, чтобы пасть под ударами мечей, и говорят: «Вы, молодые, вступайте в бой,
а нам да будет дозволено заслужить пред Христом своими страданиями».9
«Некоторые бедняки, подковав быков, как то делают с лошадьми, и запрягши их в
двухколесные тележки, на которых помещался их скудный скарб вместе с малыми детьми,
тащили все это с собою; когда дети эти лицезрели попадавшийся им на пути какой-нибудь
замок или город, они вопрошали, не Иерусалим ли это, к которому стремятся... Пока
князья, нуждавшиеся в больших средствах на содержание тех, кто составлял их свиту,
долго и мешковато подготовлялись к походу, простой народ, бедный средствами, но
многочисленный, собрался вокруг некоего Петра Пустынника и повиновался ему, как
своему предводителю... Он обходил города и села, повсюду ведя проповедь, и, как
мы [сами] видели, народ окружал его такими толпами, его одаряли столь щедрыми
дарами, так прославляли его святость, что я не припомню никого, кому бы когда-нибудь
были оказываемы подобные почести. Петр был очень щедр к беднякам, раздавая многое
из того, что дарили ему... Вот этот-то человек, собрав многочисленное воинство,
увлеченное отчасти общим порывом, а отчасти его проповедями, решился направить
свой путь через землю венгров...»10
Попутно толпы бедноты и отдельные отряды рыцарской вольницы грабили местных жителей,
устраивали погромы и сами несли немалые потери. Дошедшие летом до Константинополя
крестьянские отряды были предусмотрительно переправлены в Малую Азию и в октябре
1096 г. полностью истреблены сельджуками.
В конце 1096 г. в Константинополь начали прибывать и крестоносные отряды феодалов.
После многочисленных стычек и долгих уговоров, обязавшись вернуть византийскому
императору те земли, которые будут отвоеваны ими у турок, крестоносцы переправились
в Малую Азию.
На захваченных крестоносцами землях к началу XII в. было образовано четыре государства:
Иерусалимское королевство, графство Триполи, княжество Антиохийское и графство
Эдесское, в которых были воспроизведены феодальные порядки, господствовавшие в
Западной Европе, в более «чистом», классическом виде. Огромную роль в этих государствах
играла католическая церковь и специально созданные ею организации – духовно-рыцарские
ордена, имевшие чрезвычайно широкие привилегии.
Успехи крестоносцев на Востоке в значительной мере обусловливались отсутствием
единства в рядах самих мусульман, борьбой между мелкими местными правителями.
Как только началось сплочение мусульманских государств, крестоносцы стали терять
свои владения: Эдессу уже в 1144 г. Призванный поправить положение Второй крестовый
поход (1147 – 1149 гг.), вдохновленный Бернаром Клервоским и возглавленный французским
королем Людовиком VII и германским королем Конрадом III, оказался неудачным. В
1187 г. Саладину, объединившему под своей властью Египет и Сирию, удалось овладеть
Иерусалимом, что послужило причиной Третьего крестового похода (1189 – 1192 гг.),
во главе которого стояли три европейских государя: германский император Фридрих
I Барбаросса, французский король Филипп II Август и английский король Ричард I
Львиное Сердце. В этом походе с небывалой силой проявились растущие англо–французские
противоречия, парализовавшие военный потенциал крестоносцев после гибели Фридриха
и ухода немецких отрядов. Взятая после долгой, двухлетней, осады Акра стала столицей
Иерусалимского королевства. Иерусалим же остался в руках мусульман. Ричард I,
не завершив свой обет, был вынужден покинуть Палестину (предварительно договорившись
с Саладином о разрешении паломникам и купцам в течение трех лет посещать Иерусалим)
после того как Филипп II, внезапно уехавший в Европу, заключил там союз против
него с новым германским императором Генрихом VI.
В начатом по призыву папы Иннокентия II Четвертом крестовом походе (1202 – 1204
гг.), пожалуй, впервые отчетливо проявились как расхождения между мирскими и религиозными
устремлениями его участников, так и рост универсалистских притязаний папского
престола в условиях резкого обострения отношений с Византией. Выступив в поход
против мусульман Египта, крестоносцы, задолжавшие венецианцам за перевозку по
морю, вернули свой долг, завоевав соперничавший с Венецией христианский купеческий
город Задар, сюзереном которого был король Венгрии, а завершили поход штурмом
и разграблением Константинополя, беспощадными расправами с его жителями и уничтожением
многих произведений искусства.
Обоснования такого радикального изменения направленности похода самими крестоносцами
не оставляют сомнения в том, что оно было далеко не случайным, хотя, возможно,
и не предрешенным. Гунтер Пэрисский так объясняет мотивы участников похода в своей
«Истории завоевания Константинополя»: «...Они знали, что Константинополь был для
святой римской церкви мятежным и ненавистным городом, и не думали, что его покорение
нашими явилось бы очень уж неугодным верховному понтифику или даже (самому) Богу.
В особенности же к этому побуждали [крестоносцев] венецианцы, чьим флотом они
пользовались для плавания, – [венецианцы действовали так] отчасти в надежде получить
обещанные деньги, до которых народ этот весьма жаден, отчасти – потому, что город
этот, сильный – множеством кораблей, притязал на главенство и господство во всем
этом море... Была, однако, как мы верим, и другая причина, намного более древняя
[по происхождению] и важная [чем все эти], а именно – совет благости господа,
который намеревался таким образом унизить этот народ, преисполнившийся гордыней
из-за своего богатства, и привести [его] к миру и согласию со святой вселенской
церковью. Казалось соответствующим [предначертаниям божьим], чтобы народ этот,
который нельзя было исправить иным способом, был бы наказан смертью немногих и
потерей мирских благ, коими он владел в изобилии, и чтобы народ пилигримов обогатился
добычей, [взятой] у гордецов, а вся [их] земля перешла бы в наше владение, и чтобы
западная церковь украсилась священными реликвиями, которые присвоили себе недостойные
{греки), и вечно радовались бы им. Особенно важно еще и то, что этот часто упоминаемый
[нами] город, который всегда был вероломен [по отношению] к пилигримам, поменяв,
наконец, соизволением божьим, своих жителей, пребудет верным и единодушным [единоверным]
и сможет оказывать нам тем более постоянную помощь в одолении варваров, в завоевании
Святой земли и овладении ею, что находится в большой близости к ней…»11 В письме
неизвестного рыцаря, участника событий, мы находим более лаконичное объяснение:
«...[Мы] выполняли дело Спасителя, [такое], чтобы восточная церковь, столицей
коей был Константинополь, с императором и всею своею империей) признала бы себя
дочерью своего главы – римского первосвященника и преданно повиновалась бы ему
во всем с надлежащим смирением...»12
После захвата половины Византийской империи планы дальнейшего похода на Восток
и «освобождения Гроба Господня» были отставлены. На завоеванной территории крестоносцы
основали так называемую Латинскую империю (в отличие от «Греческой» – Византийской),
которая просуществовала недолго. В 1261 г. греки снова овладели Константинополем
и восстановили Византийскую империю, правда, последней так и не удалось никогда
оправиться от того разгрома, которому подвергли ее «христианские рыцари».
Разруха, усобицы и изнурительные крестовые походы опустошали европейские города
и деревни. Люди не хотели даже думать об очередной кровавой бойне за "Гроб
Господень". Не унималась лишь папская курия. Папа Иннокентий III непрестанно
рассылал своих легатов, чтобы те воодушевляли массы и баронов на новый поход против
неверных. И народы воодушевлялись. Но лишь на словах. Никто не торопился стяжать
воинскую славу и сложить голову за "второй рай утех" даже ради того,
чтобы сразу попасть в первый. Папа разражался угрозами опалы и отлучения, священники
изощрялись в красноречии, а народ, надрывая глотки в криках одобрения, упрямо
не желал пополнять ряды крестоносного воинства.
Как же все-таки выбить искру и разжечь пожар священной войны в столь тяжелые для
церкви времена? Народ, прежде бывший что порох (тогда еще не изобретенный), теперь
словно мокрый валежник! Что ж, иного народа не предвидится и надобно искать кресало
поискристей прежнего!
Идея священной войны во имя освобождения Иерусалима от «неверных», не угасала
в Европе, несмотря на постигшие крестоносце в неудачи во время третьего крестового
похода.
После захвата рыцарями Константинополя во время четвертого крестового похода идея
освобождения «Гроба Господня» получила новый импульс: «Божье дело» будет успешным,
если оно окажется в руках тех, кто менее всех погряз в грехах и корысти.
Так, Петр Блуасский, написавший трактат «О необходимости ускорения иерусалимского
похода», порицал в нем рыцарей, превративших крестовый поход в мирскую авантюру;
такая авантюра, утверждал он, обречена на провал. Освобождение Иерусалима удастся
лишь беднякам, сильным своей преданностью Богу. Алан Лильский в одной из своих
проповедей сокрушаясь о падении Иерусалима, объяснял его тем, что Бог отступился
от католиков. «Он не находит себе прибежища ни у священников, ибо тут нашла себе
прибежище симония (продажность), ни у рыцарей, ибо для них прибежищем служат разбои,
ни среди горожан, ибо у них процветает ростовщичество, а среди купцов – обман,
ни у городской черни, где свило себе гнездо воровство». И – опять тот же рефрен:
Иерусалим спасут бедняки, те самые нищие духом, о которых говорится в Евангелии
от Матфея. Бедность рисовалась источником всех добродетелей и залогом грядущей
победы над «неверными».13
На фоне таких проповедей многие люди того времени пришли к убеждению: если обремененные
грехами взрослые люди не могут вернуть Иерусалим, то невинные дети должны исполнить
эту задачу, так как им поможет Бог. И тут, к радости папы во Франции появился
пророк–отрок, начавший проповедовать крестовый поход.
Глава 1. Юный проповедник крестового похода детей – Стефан из Клуа.
В 1200 г. (а может, в следующем) неподалеку от Орлеана в деревушке Клуа (а может,
в другом месте) родился крестьянский мальчик по имени Стефан (а может, Этьенн).
Это слишком похоже на зачин сказки, но это только воспроизведение небрежности
тогдашних хронистов и разнобой в их рассказах о детском крестовом походе. Впрочем,
сказочный зачин вполне уместен для рассказа о сказочной судьбе.14 Вот о чем рассказывают
хроники.
Как все крестьянские дети, Стефан с малых лет помогал родителям – пас скот. От
сверстников он отличался только чуть большей набожностью: Стефан чаще других бывал
в церкви, горше других плакал от переполнявших его чувств во время литургий и
крестных ходов. Сызмала его потрясал апрельский "ход черных крестов"
– торжественная процессия в день святого Марка, участники которой несли обвитые
черной холстиной кресты. В этот день возносили молитвы за воинов, полегших в святой
земле, за мучимых в мусульманском рабстве. И мальчик воспламенялся вместе с толпой,
яростно клявшей неверных.
Не раз сеченная спина не позволяла глазам Стефана отвлекаться от стада. Зато мысленно
он постоянно находился за морем, в святой земле.
В один из теплых майских дней 1212 г. он повстречался с монахом–пилигримом, идущим
из Палестины и попросившим подаяния.
Монах принял поданый кусок хлеба и стал рассказывать о заморских чудесах и подвигах.
Стефан зачарованно слушал. Вдруг монах прервал свой рассказ, а потом неожиданно,
что он Иисус Христос.
Все дальнейшее было как во сне (или же сном мальчика была эта встреча). Монах–Христос
велел мальчику стать во главе небывалого крестового похода – детского, ибо "от
уст младенцев исходит сила на врага". Нет нужды ни в мечах, ни в доспехах
– для покорения мусульман, будет достаточно безгрешности детей и божьего слова
в их устах. Затем онемевший Стефан принял из рук монаха свиток – письмо к королю
Франции. После чего монах быстро ушел прочь (растворился в воздухе?).
Стефан не мог более оставаться пастухом. Всевышний призвал его на подвиг. Запыхавшись,
мальчик примчался домой и десятки раз пересказывал случившееся с ним родителям
и соседям, которые тщетно вглядывались (ибо были неграмотными) в слова загадочного
свитка. Ни насмешки, ни подзатыльники не охладили рвения Стефана. Назавтра он
собрал котомку, взял посох и направился в Сен–Дени – в аббатство святого Дениса,
патрона Франции. Мальчик верно рассудил, что собирать добровольцев для детского
похода надо в месте наибольшего стечения паломников.
И вот – раннее утро. Щуплый мальчик с котомкой и посохом на пустынной дороге.
"Снежный ком" покатился. Мальчика еще можно остановить, удержать, связать
и бросить "остыть" в подвал. Но ведь никто не предвидел трагического
будущего.
Один из хронистов свидетельствует "по совести и по истине", что Стефан
был "рано возмужавшим негодяем и гнездилищем всех пороков". Но эти строки
были написаны спустя тридцать лет после печального финала безумной затеи, когда
задним числом стали искать козла отпущения. Ведь имей Стефан дурную репутацию
в Клуа, мнимый Христос не выбрал бы его на роль святого. Вряд ли стоит называть
Стефана и юродивым, как это делают советские исследователи. Он мог быть просто
экзальтированным доверчивым мальчиком, сметливым и речистым.15
По пути Стефан задерживался в городах и деревеньках, где своими речами собирал
десятки и сотни людей. От многочисленных повторов он перестал робеть и путаться
в словах. В Сен–Дени пришел уже опытный маленький оратор. Аббатство, расположенное
в девяти километрах от Парижа, притягивало многотысячные толпы паломников. Стефана
там приняли отлично: святость места располагала к ожиданию чуда – и вот оно: ребенок–златоуст.
Пастушонок бойко пересказывал все, что слышал от пилигримов, ловко вышибал слезу
у толп, которые и пришли–то за тем, чтобы умиляться и плакать! "Спаси, господи,
страждующих в плену!" Стефан указывал на мощи святого Дениса, хранимые среди
злата и драгоценных каменьев, чтимые толпами христиан. А затем вопрошал: такова
ли судьба гроба самого господа, вседневно оскверняемого неверными? И выхватывал
из-за пазухи свиток, и толпы гудели, когда отрок с горящими глазами потрясал перед
ними непреложным велением Христа, обращенным к королю. Стефан вспоминал о множестве
чудес и знамений, поданных ему господом. Например, накануне появления монаха–Христа
стадо забрело в пшеницу. Стефан погнался с хворостиной за коровами – а те вдруг
пали перед ним на колени! "Не так ли и нехристи падут пред нами!"
Стефан проповедовал перед взрослыми. Но в толпе были сотни детей, которых тогда
частенько брали с собой старшие, направляясь к святым местам.
Через неделю чудесный отрок вошел в моду, выстояв в острой конкуренции со взрослыми
краснобаями и юродивыми. К тому же Стефан исцелял хромых и слепых, являл и иные
знаки святости.
С горячей верой слушали нового чудотворца дети. Он взывал к их тайным мечтам:
о ратных подвигах, о путешествиях, о славе, о служении господу, о свободе от родительской
опеки. А как это льстило честолюбию подростков! Ведь господь избрал своим орудием
не грешных и алчных взрослых, а их – детей!
Паломники расходились по городам и весям Франции. Взрослые очень скоро забыли
о Стефане. Зато дети взахлеб рассказывали всюду о ровеснике – чудотворце и ораторе,
поражая воображение соседских детей и давая друг другу страшные клятвы помочь
Стефану. И вот уже игры в рыцарей и оруженосцев заброшены, французские ребятишки
начали опасную игру в христово воинство. Дети Бретани, Нормандии и Аквитании,
Оверни и Гаскони, пока взрослые всех этих областей ссорились и воевали друг с
другом, стали объединяться вокруг идеи, выше и чище которой не было в XIII в.
Хроники умалчивают, был ли Стефан для папы счастливой находкой, или кто-то из
прелатов, а может, и сам понтифик заранее запланировали явление мальчика–святого.
Принадлежала ли сутана, мелькнувшая в видении Стефана, никем не уполномоченному
монаху–фанатику или переодетому посланцу Иннокентия III – теперь уже не дознаться.
Да и неважно, где возникла идея детского крестоносного движения – в недрах папской
курии или в ребячьих головах. Папа ухватился за нее железной хваткой.16
Теперь все служило добрым предзнаменованием для детского похода: плодовитость
лягушек, столкновения собачьих стай, даже начинающаяся засуха. То там, то здесь
появлялись "пророки" двенадцати, десяти и даже восьми лет от роду. Все
они твердили, что посланы Стефаном, хотя многие из них в глаза его не видели.
Все эти пророки тоже излечивали бесноватых и творили другие чудеса...
Детвора формировала отряды и маршировала по окрестностям, повсюду вербуя новых
сторонников. Во главе каждого шествия, поющего гимны и псалмы, находился свой
пророк, за ним несли орифламму – копию стяга святого Дионисия. Дети держали в
руках кресты и зажженные свечи, размахивали курящимися кадильницами.
А какое это было заманчивое зрелище для детей знати, которые наблюдали торжественный
ход сверстников из своих замков и домов! А ведь почти у каждого из них в Палестине
сражались дед, отец или старший брат. Кто-то из них погиб. И вот – возможность
отомстить неверным, стяжать славу, продолжить дело старшего поколения. И дети
из знатных семей с энтузиазмом включались в новую игру, стекались под знамена
с изображениями Христа и Приснодевы. Иногда они становились вожаками, иногда вынуждены
были подчиняться худородному сверстнику–пророку.
В движение включилось немало и девочек, которые тоже мечтали о святой земле, подвигах
и свободе от родительской власти. Вожаки не гнали "девчонок" – хотелось
собрать армию побольше. Многие девочки ради безопасности и для удобства движений
переодевались мальчиками.
Как только Стефан (еще не истек май!) объявил местом сбора Вандом, туда стали
сходиться сотни и тысячи подростков. С ними были немногочисленные взрослые: монахи
и священники, идущие, по выражению преподобного Грея, "всласть пограбить
или вдосталь намолиться", городская и деревенская беднота, присоединившаяся
к детям "не для Иисуса, а ради хлеба куса"; а всего больше – воры, шулера,
разный преступный сброд, который надеялся поживиться за счет знатных детей, хорошо
снаряженных в дорогу. Многие взрослые искренне верили в успех похода без оружия
и надеялись, что им достанется богатая добыча. Были с детьми и старцы, впавшие
во второе детство. Сотни продажных женщин вились вокруг отпрысков знатных семей.
Так что отряды получались на диво пестрые. И в прежних крестовых походах участвовали
дети, старики, орды магдалин и всяческие подонки. Но раньше они были лишь довеском,
а ядро христова воинства составляли искусные в ратном деле бароны и рыцари. Теперь
вместо плечистых мужей в латах и кольчугах ядро воинства составляли безоружные
дети.
Но куда же смотрели власти и, главное, родители?
Все ждали, что дети «перебесятся» и успокоятся.
Король Филипп II Август, неутомимый собиратель французских земель, коварный и
дальновидный политик, поначалу одобрил инициативу детей. Филипп хотел иметь папу
на своей стороне в войне с английским королем и был не прочь угодить Иннокентию
III и организовать крестовый поход, да только власти его на то не хватало. Как
вдруг – эта затея детей, шум, энтузиазм. Разумеется, все это должно зажечь сердца
баронов и рыцарей праведным гневом против неверных!
Однако взрослые не потеряли голову. А детская "возня" стала угрожать
спокойствию государства. Ребята бросают дома, бегут в Вандом, и в самом деле собираются
двинуться к морю! Но с другой стороны, папа отмалчивается, легаты агитируют за
поход... Осторожный Филипп II опасался прогневать понтифика, но все же обратился
к ученым недавно созданного Парижского университета. Те ответили твердо: необходимо
немедленно остановить детей! Если надо – силой, ибо их поход вдохновлен сатаной!
Ответственность была за остановку похода снята с него, и король издал эдикт, повелевающий
детям немедля выбросить из головы глупости и разойтись по домам.17
Однако королевский эдикт не произвел впечатления на детей. У ребячьих сердец был
владыка могущественнее короля. Дело зашло слишком далеко – окриком его уже не
остановить. Лишь малодушные вернулисьдомой. Пэры и бароны не рискнули применить
насилие: простой люд сочувствовал этой затее детей и поднялся бы на их защиту.
Без бунтов не обошлось бы. Ведь народу только что внушали, что божья воля позволит
детям без оружия и кровопролития обратить мусульман в христиан и, таким образом,
освободить из рук неверных "Гроб Господень".
К тому же папа заявил громогласно: "Эти дети служат укором нам, взрослым:
пока мы спим, они с радостью выступают за святую землю". Иннокентий III все
еще надеялся с помощью детей разбудить энтузиазм взрослых. Из далекого Рима он
не мог видеть исступленных ребячьих лиц и, вероятно, не сознавал, что уже утратил
контроль над ситуацией и не может остановить детский поход. Охвативший детей массовый
психоз, искусно подогреваемый церковниками, теперь уже невозможно было сдержать.
Поэтому Филипп II "умыл руки" и не настаивал на выполнении своего эдикта.
В стране стоял стон несчастных родителей. Забавные торжественные детские шествия
по округе, столь умилявшие взрослых, превратились в повальное бегство подростков
из семей. Редкие семьи в своем фанатизме сами благословляли детей на гибельный
поход. Большинство отцов пороли своих отпрысков, запирали в чуланах, но дети перегрызали
веревки, подкапывали стены, ломали замки и – убегали. А те, кто не смог вырваться,
бились в истериках, отказывались от пищи, чахли, заболевали. Волей–неволей родители
сдавались.
Дети надевали своего рода униформу: серые простые рубахи поверх коротких штанов
и большой берет. Но многие ребятишки и этого не могли себе позволить: шли в чем
были (нередко босые и с непокрытой головой, хотя солнце в то лето за тучи почти
не заходило). На груди у участников похода был нашит матерчатый крест красного,
зеленого или черного цвета (конечно, эти цвета соперничали друг с другом) . У
каждого отряда был свой командир, флаг и прочая символика, которой ребятишки очень
гордились. Когда отряды с пением, знаменами, крестами бодро и торжественно проходили
через города и деревни, направляясь в Вандом, только замки и крепкие дубовые двери
могли удержать сына или дочь дома. Словно чума прошлась по стране, унося десятки
тысяч детей.
Восторженные толпы зевак бурно приветствовали отряды детворы, чем еще больше подогревали
ее энтузиазм и честолюбие.
Наконец некоторые священники поняли всю опасность данной затеи. Они стали останавливать
отряды, где могли – уговаривали детей разойтись по домам, уверяли, что мысль о
детском походе – это происки дьявола. Но ребята были непреклонны, тем более что
во всех крупных городах их встречали и благословляли папские эмиссары. Разумных
священников немедленно объявляли вероотступниками. Суеверие толпы, энтузиазм детей
и козни папской курии победили здравый смысл. И многие из этих священников–"вероотступников"
сознательно отправились вместе с обреченными на неминуемую гибель детьми, как
семью веками позже учитель Януш Корчак пошел вместе со своими воспитанниками в
газовую камеру фашистского концлагеря Треблинка.18
Глава 2. Крестный путь германских детей.
Весть о мальчике–пророке Стефане расходилась по стране со скоростью пешими богомольцами.
Те, кто ходил на поклонение в Сен-Дени, принесли новость в Бургундию и Шампань,
оттуда она достигла берегов Рейна. В Германии не замедлил объявиться свой "святой
отрок". И там папские легаты рьяно взялись за обработку общественного мнения
в пользу организации детского крестового похода.
Мальчонку звали Николас (мы знаем только латинский вариант его имени). Родился
он в деревушке близ Кельна. Ему было лет двенадцать, а то и десять. Поначалу он
был просто пешкой в руках взрослых. Отец Николаса энергично «пропихивал» своего
вундеркинда в пророки. Неизвестно, был ли богат отец мальчика, но им, несомненно,
руководили невысокие мотивы. Монах–летописец, свидетель процесса "делания"
малолетнего пророка, называет отца Николаса "пройдошливым дурнем". Сколько
он заработал на сыне, нам неведомо, но через несколько месяцев поплатился за дела
сына жизнью.19
Кельн – религиозный центр германских земель, куда стекались тысячи паломников
зачастую со своими детьми, – был наилучшим местом для развертывания агитации.
В одной из церквей города хранились ревностно почитаемые мощи "Трех королей
Востока" (волхвов, принесших дары младенцу-Христу) – героев популярнейшей
церковной легенды. Отметим деталь, роковая роль которой выяснится позже: мощи
были захвачены Фридрихом I Барбароссой во время ограбления им Милана. И вот именно
здесь, в Кельне, по наущению отца Николас провозгласил себя избранником божьим.
Далее события развивались по уже апробированному сценарию. Николасу – де было
видение креста в облаках, и голос всевышнего велел ему собирать детей в поход;
толпы бурно приветствовали новоявленного мальчика–пророка; немедленно последовали
исцеления им бесноватых и иные чудеса, слухи о которых распространились с невероятной
быстротой. Николас ораторствовал на папертях церквей, на камнях и бочках посреди
площадей; всякий раз в патетических местах своей речи указывая на собор с драгоценной
ракой, к которой богомольцы сносили свои пожертвования, он риторически вопрошал:
"А таким ли почетом окружен Гроб Господень в Иерусалиме? Неужели мы бесчувственнее
франков? Неужели только им одним достанется слава завоевания святой земли?"
Далее все шло по известной схеме: взрослые паломники разносили весть о малолетнем
пророке, дети перешептывались и собирались в команды, маршировали по окрестностям
разных городов и сел уходили окончательно – в Кельн. Но были в развитии событий
в Германии и свои особенности. Фридрих II, сам еще юнец, только–только отвоевавший
престол у своего дяди Оттона IV, был на тот момент любимчиком папы, а следовательно,
мог позволить себе перечить понтифику. Он решительно запретил затею детей: страну
и без того сотрясали смуты. Поэтому дети собрались только из ближайших к Кельну
прирейнских краев. Движение выхватывало из семей не одного–двух ребят, как во
Франции, а почти всех, включая даже шестилеток и семилеток. Именно эта малышня
уже на второй день похода станет проситься старшим на закорки, а на третьей–четвертой
неделе начнет болеть, умирать, в лучшем случае оставаться в придорожных селениях
(по незнанию дороги назад – навсегда). Вторая особенность германского варианта:
среди мотивов детского похода первое место здесь занимало не стремление к освобождению
"святой земли", а жажда мести. Доблестных германцев в крестовых походах
погибло весьма много – в семьях любого звания и состояния помнили о горьких потерях.
Вот почему отряды состояли почти сплошь из мальчиков (правда, некоторые из них
оказались переодетыми девочками), а проповеди Николаса и других вожаков местных
отрядов больше чем наполовину состояли из призывов к реваншу. Но реваншу приятному
во всех отношениях: ведь поход, по "договоренности" с богом, должен
быть бескровным. Взрослые германцы умилялись детскому многоголосому пению: "Пройдем
по морю, как посуху. Обратим неверных словом божьим, да примут святой закон Христа!"20
Отряды детей поспешно собирались в Кельне. Поход надо было начать как можно скорее:
император против, бароны против, родители ломают палки о спины сыновей! Того и
гляди, заманчивая затея сорвется!
Жители Кельна являли чудеса терпения и гостеприимства (деваться некуда) и давали
приют и пищу тысячам детей. Большая часть мальчиков ночевала в полях вокруг города,
стонущего от наплыва преступного сброда, который рассчитывал поживиться, присоединившись
к детскому походу.
И вот настал день торжественного выступления из Кельна. Конец июня. Под знаменами
Николаса – не менее двадцати тысяч детей (по некоторым хроникам, вдвое больше).
В основном это мальчики двенадцати лет и старше. Как ни противились немецкие бароны,
но отпрысков знатных семей в отрядах Николаса оказалось больше, чем у Стефана.
Ведь и баронов в раздробленной Германии было намного больше, чем во Франции, а
майорат [Майорат (от лат. major – старший) – форма наследования недвижимости (прежде
всего земельной собственности), при которой она переходит полностью к старшему
из наследников. Направлена на сохранение крупных земельных владений.] не оставлял
надежд на обеспеченное будущее их младшим сыновьям: для этих последних любой крестовый
поход – надежда на улучшение судьбы. К тому же в сердце каждого знатного подростка,
воспитанного на идеалах рыцарской доблести, пылала жажда мести за убитого сарацинами
деда, отца или брата.
Кельнцы высыпали на городские стены. Тысячи одинаково одетых детей выстроены колоннами
в поле. Над серым морем колышатся деревянные кресты, знамена, вымпелы. Сотни взрослых
– кто в сутанах, кто в лохмотьях – кажутся пленниками детского воинства. Николас,
командиры отрядов, часть детей из знатных родов поедут в повозках, окруженных
оруженосцами. Но многие малолетние аристократы с котомками и посохами стоят бок
о бок с последними из своих холопов.
Отрыдали и отпрощались матери детей из отдаленных городов и селений. Пришел черед
прощаться и рыдать кельнским матерям – их дети составляют едва ли не половину
участников похода.
Но вот прозвучал сигнал труб. Дети затянули гимн во славу Христа собственного
сочинения, увы, не сохраненный для нас историей. Строй шевельнулся, дрогнул –
и двинулся вперед под восторженные клики толпы, причитания матерей и ропот здравомыслящих
людей.
Проходит час – и детское воинство скрывается за холмами. Только тысячеголосое
пение еще доносится издалека. Кельнцы расходятся – гордые: они вот снарядили своих
детей в путь, а франки еще копаются!..21
Неподалеку от Кельна воинство Николаса разбилось на две огромные колонны. Одну
возглавил Николас, другую – мальчик, чьего имени хроники не сберегли. Колонна
Николаса двигалась на юг коротким путем: по Лотарингии вдоль Рейна, по западу
Швабии и через французскую Бургундию. Вторая колонна добиралась до Средиземного
моря по длинному маршруту: через Франконию и Швабию. Тем и другим путь в Италию
заграждали Альпы. Разумнее было бы идти равниной в Марсель, но туда намеревались
направиться французские дети, да и Италия казалась ближе к Палестине, чем бургундский
Марсель.
Отряды растянулись на многие километры. Оба маршрута пролегали через полудикие
края. Тамошний люд, немногочисленный даже по тем временам, жался к немногим крепостям.
Дикие звери выходили на дороги из лесов. Чащи кишели разбойниками. Дети десятками
тонули при переправах через речки. В таких условиях целые группы убегали обратно
домой. Но ряды детского "воинства" тут же восполнялись ребятами из придорожных
селений.
Слава опережала участников похода. Но не во всех городах их кормили и оставляли
ночевать хотя бы даже на улицах. Порой гнали прочь, справедливо оберегая своих
детей от "заразы". Ребятам случалось оставаться без подаяния и день,
и два. Съестное из котомок слабых быстро перекочевывало в желудки тех, кто посильнее
и постарше. Воровство в отрядах процветало. Разбитные женщины выманивали деньги
у отпрысков знатных и богатых семей, шулера отнимали у детей последний грош, заманивая
играть на привалах в кости. Дисциплина в отрядах изо дня в день падала.
В путь отправлялись рано утром. В самую жару делали привал в тени деревьев. Пока
шли – пели немудрящие гимны вроде этого, чудом сохранившегося: "Прекрасны
поля, еще прекраснее леса, одетые в летний наряд. Но Христос прекраснее, Христос
чище, и натруженные сердца поют ему хвалу". На привалах рассказывали и слушали
полные необычайных приключений и чудес истории о битвах и походах, о рыцарях и
пилигримах. Наверняка находились среди ребят балагуры и шалуны, которые носились
друг за другом и выплясывали, когда другие валились с ног после многокилометрового
похода. Наверняка дети влюблялись, ссорились, мирились, боролись за лидерство...
Подробности каждодневного марша не сохранились – а они очень нужны. Ведь даже
психологию средневековых взрослых мы понимаем с большим трудом, а уж тогдашние
дети – для нас полная загадка.
На биваке в предгорьях Альп, у озера Леман, Николас оказался во главе "воинства"
почти вдвое меньшего, чем первоначальное. Величавые горы лишь на минутку своими
белыми шапками снега очаровали детей, не видавших ничего подобного по красоте.
Затем сердечки сковал ужас: ведь к этим белым шапкам предстояло им подниматься!
Жители предгорья встретили детей настороженно и сурово. Им и в голову не приходило
кормить ребят. Добро хоть не убивали. Харчи в котомках таяли. Но и это еще не
все: в горных долинах германские дети – многие в первый и последний раз – встретили...
тех самых сарацин, которых намеревались крестить в святой земле! Превратности
эпохи забросили сюда отряды арабских грабителей: они осели в этих местах, не желая
или не имея возможности вернуться на родину. Ребята крались по долине молчком,
без песен, опустив кресты. Тут бы и повернуть им обратно. Увы, умные выводы сделал
только примазавшийся к детям сброд. Эти подонки уже обобрали детишек и разбежались,
ибо дальнейшее сулило только смерть или рабство у мусульман. Сарацины зарубили
десяток–другой отставших от отряда ребят. Но к таким потерям дети уже привыкли:
что ни день они хоронили или бросали без погребения десятки своих товарищей. Недоедание,
утомление, стресс и болезни делали свое дело.
Переход через Альпы – без еды и теплой одежды – стал для участников похода настоящим
кошмаром. Эти горы ужасали даже взрослых. Пробираться по обледенелым склонам,
по вечным снегам, по каменным карнизам – не у всякого на такое достанет сил и
храбрости. Через Альпы переваливали по необходимости купцы с товарами, военные
отряды, клирики – в Рим и обратно.
Наличие проводников не спасало от гибели неосторожных детей. Камни резали голые
замерзающие ступни. Среди снегов не было даже ягод и плодов, чтобы утолить голод.
Котомки были уже совершенно пусты. Переход через Альпы из-за плохой дисциплины,
усталости и ослабленности детей затянулся вдвое против обычного! Обмороженные
ноги скользили и не слушались, дети срывались в пропасти. За хребтом вставал новый
хребет. Спали на камнях. Если находили ветки для костра –грелись. Наверное, дрались
из-за тепла. На ночь сбивались в кучи, чтобы согреть друг друга. Поутру поднимались
не все. Покойников бросали на мерзлой земле – не было сил даже привалить их камнями
или ветками. На высшей точке перевала был монастырь монахов–миссионеров. Там детей
чуть обогрели и приветили. Но где было взять еды и тепла на такую ораву!
Спуск был неимоверной радостью. Зелень! Серебро рек! Многолюдные селения, виноградники,
цитрусовые, разгар роскошного лета! После Альп в живых остался лишь каждый третий
участник похода. Но оставшиеся, воспрянув духом, думали, что все горести уже позади.
В этом изобильном краю их, конечно, обласкают и откормят.
Но не тут-то было. Италия встретила их нескрываемой ненавистью.
Ведь явились те, чьи отцы терзали набегами эти изобильные земли, оскверняли святыни
и грабили города. Вспомним мощи "Трех королей Востока", которые увез
из Милана Фридрих Барбаросса. Поэтому в итальянские города "германских змеенышей"
не пускали. Милостыню подавали только самые сердобольные, да и то тайком от соседей.
Едва три–четыре тысячи детей дошли до Генуи, воруя еду по пути и обирая плодовые
деревья.22
В субботу 25 августа 1212 г. (единственная дата в хронике похода, с которой согласны
все летописи) изнуренные подростки стояли на берегу генуэзской гавани. Два чудовищных
месяца и тысяча километров позади, схоронено столько друзей, и вот – море, и до
святой земли рукой подать.
Как же они собирались пересечь Средиземное море? Откуда собирались раздобыть деньги
на корабли? Ответ прост. Ни корабли, ни деньги им не нужны. Море – с божьей помощью
– должно расступиться перед ними. С первого дня агитации за поход ни о каких кораблях
и деньгах речи не шло.
Перед детьми был сказочный город – богатая Генуя. Воспрянув духом, они снова высоко
подняли оставшиеся знамена и кресты. Николас, который в Альпах лишился повозки
и шел теперь со всеми вместе пешком, вышел вперед и произнес пламенную речь. Ребята
с прежним энтузиазмом приветствовали своего вождя. Пусть они были босы и в лохмотьях,
в ранах и струпьях, но они дошли до моря – самые упрямые, самые сильные духом.
Цель похода – святая земля – совсем близка.
Отцы свободного города приняли делегацию детей во главе с несколькими священниками
(в прочие моменты похода роль взрослых наставников хронистами замалчивается, вероятно,
из-за нежелания компрометировать церковников, поддерживавших эту нелепую затею).
Дети не просили кораблей, они испрашивали лишь позволения переночевать на улицах
и площадях Генуи. Отцы города, обрадовавшись, что у них не просят ни денег, ни
кораблей, позволили ребятам остаться на неделю в городе, а затем советовали им
возвращаться подобру-поздорову в Германию.
Участники похода живописными колоннами вошли в город, впервые за многие недели
снова упиваясь всеобщим вниманием и интересом. Горожане встретили их с нескрываемым
любопытством, но в то же время настороженно–враждебно.
Однако дож [Дож – глава Генуэзской республики.] и сенаторы передумали: никакой
недели, пусть завтра же убираются из города восвояси! Чернь была решительно против
присутствия в Генуе маленьких германцев. Правда, папа благословил поход, но вдруг
эти дети выполняют коварный замысел германского императора. С другой стороны,
генуэзцам не хотелось выпускать из рук такое количество дармовой рабочей силы,
и детям было предложено остаться в Генуе навсегда и стать добрыми гражданами свободного
города.
Однако участники похода отмахнулись от казавшегося им нелепым предложения. Ведь
завтра – в путь через море!
Утром колонна Николаса во всей красе выстроилась у кромки прибоя. Горожане столпились
на набережной. После торжественной литургии, распевая псалмы, отряды двинулись
навстречу волнам. Первые ряды вошли в воду по колени... по пояс... И замерли в
оторопи: море не желало расступаться. Господь не сдержал своего обещания. Новые
молитвы и гимны не помогали. Время шло. Солнце поднималось и припекало... Генуэзцы,
пересмеиваясь, расходились по домам. А дети все не спускали глаз с моря и пели,
пели – до хрипоты...
Срок разрешения на пребывание в городе истекал. Надо было уходить. Несколько сот
потерявших надежду на успех похода подростков ухватились за предложение городских
властей поселиться в Генуе. Юношей из знатных семей приняли в лучшие дома как
сыновей, прочих – разобрали в услужение.
Но самые упрямые собрались в поле невдалеке от города. И стали совещаться. Кто
знает, где господь положил открыть им дно моря, – может, и не в Генуе. Надо идти
дальше, искать то место. И лучше умереть в солнечной Италии, чем вернуться побитыми
собаками на родину! А страшнее позора – Альпы...
Сильно поредевшие отряды незадачливых юных крестоносцев двинулись дальше на юго-восток.
О дисциплине больше не было и речи, шли группами, точнее, шайками, силой и хитростью
добывая пропитание. Николас больше хронистами не упоминается – может, осел в Генуе.
Орда подростков достигла наконец Пизы. То, что их выдворили из Генуи, было отличной
рекомендацией для них в Пизе, городе, соперничавшем с Генуей. Море и тут не расступилось,
но жители Пизы в пику генуэзцам оснастили два корабля и отправили на них какую-то
часть детей в Палестину. В хрониках имеется глухое упоминание о том, что они благополучно
достигли берега святой земли. Но если это и случилось, они, вероятно, вскоре перемерли
от нужды и голода – тамошние христиане сами едва–едва сводили концы с концами.
Ни о каких встречах детей–крестоносцев с мусульманами хроники не упоминают.
Осенью несколько сотен германских подростков добрались до Рима, нищета и заброшенность
которого после роскоши Генуи, Пизы и Флоренции поразила их. Папа Иннокентий III
принял представителей маленьких крестоносцев, похвалил, а затем пожурил их и велел
возвращаться домой, запамятовав, что их дом – в тысяче километров за проклятыми
Альпами. Затем по приказу главы католической церкви дети целовали крест, что,
"прийдя в совершенный возраст", непременно закончат прерванный крестовый
поход. Теперь худо–бедно папа имел несколько сотен крестоносцев на будущее.
Немногие участники похода решились на возвращение в Германию, большинство из них
поселились в Италии. До родины дошли единицы – через многие месяцы, а то и годы.
По своему невежеству они даже не умели толком рассказать, где побывали. Детский
крестовый поход вылился в своего рода миграцию детей – рассеяние их по другим
областям Германии, Бургундии и Италии.
Вторую германскую колонну, не менее многочисленную, чем колонна Николаса, постигла
такая же трагическая судьба. Те же тысячи смертей на дорогах – от голода, быстрых
течений, хищных зверей; тяжелейший переход через Альпы – правда, через другой,
но не менее губительный перевал. Повторялось все. Только неубранных трупов позади
осталось еще больше: общего руководства в этой колонне почти не было, поход уже
через неделю превратился в кочевку неуправляемых орд голодных до озверения подростков.
Монахи и священники с большим трудом собирали детей в группы и кое-как обуздывали,
но это – до первой драки за подаяние.
В Италии детей угораздило сунуться в Милан, который за пятьдесят лет еле-еле оправился
от набега Барбароссы. Оттуда они еле унесли ноги: миланцы травили их собаками,
как зайцев.
Море не расступилось перед малолетними крестоносцами ни в Равенне, ни в других
местах. Лишь несколько тысяч детей добрели до самого юга Италии. Они уже прослышали
о решении папы остановить поход и задумали обмануть понтифика и уплыть в Палестину
из порта Бриндизи. А многое просто по инерции брели вперед, ни на что не надеясь.
На крайнем юге Италии в тот год была чудовищная засуха – урожай погиб, голод был
такой, что, по свидетельству хронистов, "матери пожирали своих детей".
Трудно даже представить, чем могла питаться германская детвора в этом пухнувшем
от голода враждебном им краю.23
Тех, кто чудом остался жив и добрался до Бриндизи, ждали новые злоключения. Горожане
определили участвовавших в походе девочек в матросские притоны. Двадцать лет спустя
хронисты станут удивляться: отчего в Италии так много белокурых голубоглазых проституток?
Мальчиков хватали и обращали в полурабов; оставшимся в живых отпрыскам знатных
родов повезло, конечно, больше – их усыновили.
Архиепископ Бриндизи попытался остановить этот шабаш. Он собрал остатки маленьких
страстотерпцев и... пожелал им приятного возвращения в Германию. Самых фанатичных
"милосердный" епископ усадил на несколько суденышек и благословил на
безоружное завоевание Палестины. Снаряженные епископом посудины затонули едва
ли не в виду Бриндизи.
Глава 3. Крестный путь французских детей.
Более чем тридцать тысяч французских ребят вышли тогда, когда германские дети
уже замерзали в горах. Торжественности и слез при проводах было не меньше, чем
в Кельне.
В первые дни похода накал религиозного фанатизма среди подростков был таким, что
они не замечали никаких трудностей пути. Святой Стефан ехал в наилучшей повозке,
устланной и крытой дорогими коврами. Рядом с повозкой гарцевали малолетние высокородные
адъютанты вождя. Они с удовольствием носились вдоль походных колонн, передавая
поручения и приказы своего кумира.
Стефан тонко улавливал настроение массы участников похода и по необходимости обращался
к ним на привалах с зажигательной речью. И тогда вокруг его повозки творилось
такое столпотворение, что в этой толчее одного–двоих малышей непременно калечили
или затаптывали насмерть. В таких случаях наспех сооружали носилки или рыли могилу,
скороговоркой творили молитву и спешили дальше, помня о жертвах до первого перекрестка.
Зато долго и оживленно обсуждали, кому повезло разжиться клочком одежды святого
Стефана или щепкой от его повозки. Эта экзальтация захватила даже тех детишек,
которые бежали из дома и присоединились к крестоносному "воинству" вовсе
не по религиозным мотивам. У Стефана голова шла кругом от сознания своей власти
над сверстниками, от непрестанного восхваления и беспредельного обожания.
Трудно сказать, был ли он хорошим организатором – скорее всего движением отрядов
руководили сопровождавшие детей священники, хоть хроники об этом умалчивают. Невозможно
поверить тому, что горластые подростки могли без помощи взрослых управиться с
тридцатитысячным "воинством", разбивать в удобных местах лагеря, организовывать
ночевки, давать отрядам по утрам направление движения надень.
Пока юные крестоносцы шли по территории родной страны, население везде принимало
их гостеприимно. Дети если и умирали в походе, то почти исключительно от солнечных
ударов. И все-таки постепенно усталость накапливалась, дисциплина ослабевала.
Чтобы поддерживать энтузиазм участников похода, ежедневно приходилось лгать, что
к вечеру отряды прибудут к пункту назначения. Завидев вдали какую–нибудь крепость,
дети возбужденно спрашивали друг друга: "Иерусалим?" Бедолаги забывали,
а многие и просто не знали, что достичь "святой земли" можно, лишь переплыв
море.
Миновали Тур, Лион и пришли в Марсель почти в полном составе. За месяц ребята
прошли пятьсот километров. Легкость маршрута позволила им опередить германских
детей и первыми достичь побережья Средиземного моря, которое, увы, не расступилось
перед ними.
Разочарованные и даже обиженные на господа бога, дети разбрелись по городу. Переночевали.
Наутро снова молились на берегу моря. К вечеру в отрядах недосчитались нескольких
сотен детей – они подались домой.
Шли дни. Марсельцы кое-как терпели свалившуюся им на голову ораву детей. На молитвы
к морю выходило все меньше "крестоносиков". Руководители похода с тоской
поглядывали на корабли в гавани – были бы деньги, они бы не побрезговали теперь
и обычным способом пересечения моря.
Марсельцы стали роптать. Атмосфера накалялась. Как вдруг, по старинному выражению,
господь на них оглянулся. В один прекрасный день море расступилось. Разумеется,
не в буквальном смысле слова.
Горестное положение юных крестоносцев тронуло двух именитейших купцов города –
Гуго Ферреуса и Уильяма Поркуса. И они из чистого человеколюбия предоставили детям
нужное количество кораблей и провианта.
– Чудо, обещанное вам, – вещал с помоста на городской площади святой Стефан, –
свершилось! Мы просто не так поняли знамения божьи. Расступиться должно было не
море, а сердце человеческое! Воля господа явлена нам в поступке двух достопочтенных
марсельцев и т. д.24
И снова ребята теснились вокруг своего кумира, снова норовили урвать лоскуток
его рубахи, снова кого-то насмерть задавили...
Но оказалось среди детей немало и таких, которые старались побыстрее выбраться
из толпы, чтобы под шумок улизнуть из благословенного Марселя. Средневековые мальчишки
были достаточно наслышаны о ненадежности тогдашних кораблей, о морских бурях,
о рифах и разбойниках.
К следующему утру участников похода значительно поубавилось. Но это было к лучшему,
оставшиеся сносно разместились на кораблях, очистив свои ряды от малодушных. Кораблей
было семь. Согласно хроникам, крупный корабль того времени мог вместить до семисот
рыцарей. Таким образом, мы с достаточным основанием можем предполагать, что детей
помещалось на каждый корабль не меньше. Значит, корабли приняли около пяти тысяч
ребят. С ними было не менее четырехсот священников и монахов.
Проводить детей на берег высыпало почти все население Марселя. После торжественного
молебна суда под парусами, расцвеченные флагами, под песнопения и восторженные
крики горожан величаво отплыли из гавани, и вот уже они исчезли за горизонтом.
Навеки.
Восемнадцать лет о судьбе этих кораблей и отплывших на них детей ничего не было
известно.
Глава 4. Трагический финал. Что осталось в памяти европейцев о крестовом походе
детей.
Прошло восемнадцать лет со дня отплытия юных крестоносцев из Марселя. Все сроки
для возвращения участников детского похода минули.
Отшумели, уже после смерти Иннокентия III, еще два крестовых похода, удалось захватить
Иерусалим у мусульман, пойдя на союз с египетским султаном... Словом, жизнь шла
бурная, хотя и несколько однообразная. О пропавших детях и думать забыли. Кинуть
клич, поднять Европу на поиски, разыскать пять тысяч ребят, которые, возможно,
еще живы, – такое и в голову никому не приходило. Столь расточительный гуманизм
был не в обычаях того времени.
Матери свое уже отплакали. Детей рождалось видимо–невидимо. И умирало детей немало.
Словом, каждодневных забот хватало. Хотя, конечно, трудно представить, что сердца
матерей, проводивших детей в поход, не саднило от горечи бессмысленной утраты.
В 1230 г. в Европе внезапно объявился монах, некогда отплывший из Марселя вместе
с детьми. Из его рассказов, быстро облетевших весь континент, родители узнали
о трагической судьбе своих без вести пропавших детей. А случилось следующее.
Детишки, скученные в трюмах, ужасно страдали от духоты, морской болезни и страха.
Они боялись сирен [Сирены – в древнегреческой мифологии – полуптицы–полуженщины,
обитавшие якобы на острове у берегов Южной Италии. Чарующим пением они завлекали
мореплавателей к своему острову, усыпляли их, а затем пожирали], левиафанов [Левиафан
– в библейской мифологии – огромное морское чудовище] и, конечно, бурь. Именно
буря обрушилась на несчастных, когда они миновали Корсику и огибали Сардинию.
Корабли понесло к острову святого Петра у юго-западной оконечности Сардинии. В
сумерках дети вопили от ужаса, когда судно швыряло с волны на волну. Находившихся
на палубе десятками смывало за борт. Пять неуправляемых кораблей – с изорванными
парусами и сломанными мачтами – течение пронесло мимо рифов. А два летели прямо
на прибрежные скалы. Крики и многоголосый хор молящихся детей стали еще истошней
– и вдруг все враз стихло. Корабли разнесло в щепы. Поглотив свою добычу, шторм
быстро успокоился.
Пять других кораблей кое-как добрались до африканского берега. Правда, прибило
их в алжирскую гавань... Но оказалось, что именно сюда они и должны были приплыть.
Их здесь явно ждали. Суда мусульман встретили их и отконвоировали в порт. Образцовые
христиане, сердобольные Ферреус и Поркус потому и пожертвовали семь кораблей,
что вознамерились продать пять тысяч детей в рабство неверным. Это был своеобразный
подвиг во имя наживы! Марсельцы растерзали бы негодяев, узнай они о судьбе детей!
Но, как верно рассчитали купцы, богом которых была звонкая монета, чудовищная
разобщенность христианского и мусульманского миров способствовала успеху их преступного
замысла и обеспечила их личную безопасность.
Что такое рабство у неверных, дети знали из жутких историй, которые разносили
по Европе пилигримы. Поэтому невозможно описать их ужас, когда они поняли, что
произошло.
Часть детей раскупили на алжирском базаре, и они стали рабами, наложницами или
наложниками богатых мусульман. Остальных ребят погрузили на корабли и отвезли
на рынки Александрии. Четырем сотням монахов и священников, которых вместе с детьми
привезли в Египет, сказочно повезло: их купил престарелый султан Малек Камель,
более известный как Сафадин. Этот просвещенный правитель уже поделил свои владения
между сыновьями и имел досуг для ученых занятий. Христиан он поселил в каирском
дворце и засадил за переводы с латыни на арабский. Образованнейшие из ученых рабов
делились своей европейской премудростью с султаном и давали уроки его придворным.
Жилось им сытно и вольготно, только нельзя было выходить за пределы Каира. Пока
они осваивались во дворце, благословляя бога, дети работали на полях и мерли как
мухи.
Несколько сотен маленьких рабов отправили в Багдад. А попасть в Багдад можно было
только через Палестину... Да, дети ступили-таки на "святую землю". Но
в оковах или с веревками на шее. Они видели величественные стены Иерусалима. Они
прошли через Назарет, их босые ступни обжигали пески Галилеи... В Багдаде юных
рабов распродали. Одна из хроник повествует, что багдадский халиф вздумал обратить
их в ислам. И хоть событие это описано по тогдашнему трафарету: их-де пытали,
били, терзали, но ни один не предал родную веру, – рассказ мог быть правдивым.
Мальчики, которые ради высокой цели прошли через столько страданий, вполне могли
показать несгибаемую волю и умереть мучениками за веру. Таких было, согласно хроникам,
восемнадцать. Калиф оставил свою затею и услал оставшихся в живых христианских
фанатиков медленно иссыхать на полях.
В мусульманских землях малолетние крестоносцы умирали от болезней, от побоев или
осваивались, учили язык, постепенно забывая родину и родных. Все они умерли в
рабстве – из плена ни один не вернулся.
К монаху, за какие-то заслуги отпущенному из Каира, стекались со всей Европы матери
пропавших во время похода детей. Но много ли радости было им от того, что монах
видел их сына в Каире, что сын или дочь еще живы? Монах рассказал, что в Каире
томятся в неволе около семисот участников детского крестового похода. Разумеется,
ни один человек в Европе пальцем о палец не ударил, чтобы выкупить из рабства
былых кумиров невежественных толп.
Что стало с вожаками юных крестоносцев? О Стефане было слышно только до прихода
его колонны в Марсель. Попал ли он в плен к мусульманам, или заблаговременно дезертировал,
или погиб в морской пучине – неизвестно. Николас пропал из виду в Генуе, но в
Германию не возвратился – его земляки хотели растерзать мальчишку, узнав, скольких
детей он погубил в чужих краях, но довольствовались его отцом, который приложил
руку к созданию "святого отрока". Третий, безымянный, вожак детей–крестоносцев
растворился в безвестности.
Папа Григорий IX (1227 – 1241), узнав о гибели двух кораблей с детьми у берегов
Сардинии, повелел воздвигнуть им памятник на острове Святого Петра.
Надо сказать, что рыбаки сразу после кораблекрушения погребли на безлюдном острове
сотни детских трупов. Но уж такова была разобщенность тогдашней Европы, что известие
об этом не дошло ни до французских, ни до германских матерей. Двадцать лет спустя
детей перезахоронили в одном месте и на их братской могиле воздвигли церковь Новых
Непорочных Младенцев. Рядом с церковью для постоянных богослужений поселили двенадцать
монахов. Церковь стала местом богомолья – паломники являлись с приношениями, монахи
благоденствовали. Так длилось века три. Потом церковь захирела, и монахи покинули
остров. В 1737 г. на нем поселились беглецы из мусульманского плена (вот она,
ирония истории). Их колония процветала, занимаясь рыбной ловлей и добычей кораллов.
Был построен город, в котором проживало десять тысяч человек. Но церковь Новых
Непорочных Младенцев давно разрушилась, даже ее руины со временем затерялись,
и новое население острова знать не знало о трагедии, случившейся у этих берегов
полтора столетия назад.
Да и на континенте о детском крестовом походе постепенно совсем забыли. Детские
религиозные массовые психозы проявлялись еще дважды: в 1237 г. тысячная толпа
детей из Эрфурта собралась тайком от родителей и с песнопениями ушла в Армштадт,
где происходила канонизация святой Елизаветы, ландграфини Туринской, а в 1458
г. совершилось массовое паломничество детей против воли родителей по маршруту
Швабия – церковь Святого Михаила в Нормандии. Но и эти рецидивы детского религиозного
фанатизма не вызвали интереса историков...
Что же касается современников детского крестового похода, то, как мы уже говорили,
хронисты ограничились лишь весьма беглым его описанием, а простой народ, забыв
свой энтузиазм и восторг от затеи маленьких безумцев, вполне соглашался с двухстрочной
латинской эпиграммой – литература почтила сто тысяч загубленных ребятишек лишь
шестью словами:
На берег дурацкий
Ведет ум ребятский.25
Страшно, когда за преступное ребячество взрослых расплачиваются дети. Так закончилась
одна из самых страшных трагедий в истории Европы.
Заключение.
Лишь немногие идеалисты хранили в XIII веке былой крестоносный дух. К ним относился
и Людовик Святой. Повергая в ужас большинство членов своей семьи, начиная с матери
Бланки Кастильской, и своих советников, он сумел увлечь армию крестоносцев, большая
часть которых последовала за ним из любви скорее к нему, нежели к Христу, первый
раз в 1248г. в Египет, где он попал в плен к неверным, а во второй раз в 1270г.
в Тунис, где он и умер.
До конца XV века и даже позднее разговоры о крестовом походе возобновлялись часто.
Но в поход никто не отправлялся.26
Каковы же последствия крестовых походов, как их оценить?
Жак Ле Гофф утверждает, что недолговечные учреждения крестоносцев в Палестине
были первым опытом европейского колониализма, и в качестве прецедента он для историка
многозначителен.27
Не менее многозначителен и другой опыт крестовых походов:
Средневековый человек был убежден, что цель его земной жизни – подготовка к переходу
в Царствие Небесное, в мир без скорби и страдания. И чем больше страданий он вынесет
в земной жизни, тем больше блаженства его ожидает за гробом. Крестовые походы
были своеобразной формой паломничества. Ибо паломничество было формой покаяния,
испытания, средством очищения, подготовкой к Судному дню. Это было как бы прелюдией
к земной смерти и обретению другой жизни. Но неужто невинные дети должны выносить
те страдания, которые выпали на их долю в благочестивом походе ко Гробу Господню?
Ведь поход этот, как и все крестовые походы, по убеждению их современников, предпринимались
по воле Господней. Еще одно наказание Господне за грехи человеческие? Но почему
ответили безгрешные дети? Может быть, за то наказал Господь людей, отняв у них
будущее на земле, что слишком часто люди пренебрегают жизнью земной, данной им
от Бога? Может быть, для того и дал Господь людям земную жизнь и для того принял
Христос крестную муку за людей, чтобы они достойно и радостно могли пройти свой
земной путь. Как же должен человек – Венец Творения понимать Божью волю? В чем
она? Как знать, – не память ли о трагедии потери стольких детей обратила лучший
умы Европы к земной жизни тех, кого Господь сотворил по образу и подобию своему?
Не память ли об этой боли утраты десятков тысяч детей ускорила приход Европы к
Гуманизму и Возрождению?
На мой взгляд, крестовые походы имели самое важное последствие. Наиболее точно
о нем высказался У.М. Уотт: «Важнейшим следствием Крестовых походов, в том числе
и похода детей, было то, что именно в них Западная Европа обрела свой дух. И этот
положительный результат значением намного превысил политическое и военное поражение
европейцев».28
Несмотря на поражение, Европа продолжала прогрессировать.
Невозможно отрицать воздействие на умы слушателей – и общественное сознание в
целом – рассказов многочисленных крестоносцев–пилигримов, возвращавшихся из трудных
походов, в которые Запад высылал целые армии одну за другой в течение двух столетий,
многое повидавших и переживших, ставших по сути уже другими людьми, с новыми идеями
и требованиями к жизни.29
В умах европейцев рождались новые мысли о связях человека с Богом, о месте человека
в Божьем мире.
За эпохой крестовых походов наступала эпоха Возрождения.
Список литературы.
1. Жорж Дюби «Европа в Средние Века». Смоленск; «Полиграмма», 1994г.
2. Заборов М.А. «Крестоносцы на Востоке». М., Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980г.
3. В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
4. Р.Ю. Виппер «История средних веков». М.: Республика, 1993г.
5. Печников Б.А. «Рыцари церкви». Кто они?: Очерки об истории и современной деятельности
католических орденов». – М.:Политиздат, 1991г.
6. «Средневековая Европа глазами современников и историков». В 5-ти частях. Часть
вторая «Европейский мир X–XV вв.». М.: Интерпракс., 1994г.
7. Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977.
8. Ле Гофф Жак. «Цивилизация средневекового Запада». М., 1992г.
9. Уотт У. Монтгомери. «Влияние ислама на средневековую Европу». М., 1976г.
1 Жорж Дюби «Европа в Средние Века». Смоленск; «Полиграмма», 1994г., стр. 68-69.
2 Заборов М.А. «Крестоносцы на Востоке». М., Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980г., стр. 259.
3 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
4 Жорж Дюби «Европа в Средние Века». Смоленск; «Полиграмма», 1994г., стр. 61–62.
5 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
6 Р.Ю. Виппер «История средних веков». М.: Республика, 1993г., стр.357–358.
7 Печников Б.А. «Рыцари церкви». Кто они?: Очерки об истории и современной деятельности
католических орденов». – М.:Политиздат, 1991г., стр. 8–9.
8 Печников Б.А. «Рыцари церкви». Кто они?: Очерки об истории и современной деятельности
католических орденов». – М.: Политиздат, 1991г., стр. 10–14.
9 «Средневековая Европа глазами современников и историков». В 5-ти частях. Часть
вторая «Европейский мир X–XV вв.». М.: Интерпракс., 1994г., стр. 164–165.
10 Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977.
С. 54—57
11 Заборов М. А. «История крестовых походов в документах и материалах». М., 1977г.,
С. 232—233.
12 Там же. С. 242.
13 Заборов М.А. «Крестоносцы на Востоке». М., Главная редакция восточной литературы
издательства «Наука», 1980г., стр. 257–258.
14 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
15 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
16 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
17 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
18 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
19 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
20 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
21 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
22 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
23 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
24 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
25 В. Задорожный «Игра, ставшая трагедией». «Атеистические чтения». М., Издательство
политической литературы, 1990г., № 20.
26 Ле Гофф Жак. «Цивилизация средневекового Запада». М., 1992г., стр. 70.
27 Ле Гофф Жак. «Цивилизация средневекового Запада». М., 1992г., стр. 67.
28 Уотт У. Монтгомери. «Влияние ислама на средневековую Европу». М., 1976г., стр.
79.
29 «Средневековая Европа глазами современников и историков». В 5-ти частях. Часть
вторая «Европейский мир X–XV вв.». М.: Интерпракс., 1994г., стр. 170.
Источник - http://doklad.ru/monika/doklad/view/zip-3999.html
|
