Несчастное положение христиан в Святой земле. - Восьмой крестовый поход.
- Вторая экспедиция Людовика Святого. - Французские крестоносцы перед Тунисом.
- Смерть Людовика Святого. - Окончание восьмого крестового похода
(1268-1270)
После отъезда Людовика IX христианские колонии продолжали подвергаться тем
же бедствиям и тем же опасностям. Не стало больше ни короля, ни королевства
Иерусалимского; каждый город имел своего владетеля и свое управление; в приморских
городах население состояло из венецианцев, генуэзцев, пизанцев, которые перенесли
с собою из Европы дух зависти и соперничества; нигде не было сильной власти,
которая могла бы заставить уважать законы внутри страны и договоры, касающиеся
внешних отношений. Одна церковь в Птолемаиде, находившаяся в общем владении
у генуэзцев и пизанцев, сделалась предметом кровопролитной борьбы, настоящей
войны, которая в продолжение нескольких лет производила смуты во всех христианских
городах в Сирии и распространилась до самого Запада. Раздоры между храмовниками
и иоаннитами, утихшие на короткое время, возобновились с яростью; в одной
современной летописи говорится, что в одной битве не осталось ни одного храмовника,
чтобы возвестить о поражении рыцарей этого ордена. Главные опасности угрожали
палестинским христианам со стороны Египта. Безобразное управление мамелюков,
образовавшееся во время плена Людовика Святого, возросло и укрепилось даже
среди насилий и разгара страстей, которые содействуют обыкновенно ослаблению
и разрушению государств. Среди неурядицы партий и междоусобной борьбы народ
сделался воинственным, и преобладание власти досталось самым храбрым и самым
искусным. Женщина, ребенок, несколько человек, имена которых даже неизвестны
в истории, последовательно занимали престол султанов, пока, наконец, он не
достался одному вождю, более неустрашимому, более предприимчивому, более смелому,
чем все другие. Бибарс, невольник, купленный на берегах Окса, изучил, в лагерях
и среди разных партий, все, что нужно знать, чтобы управлять варварским народом,
к которому он принадлежал. Он воскресил могущество Саладина, и все силы новой
империи были употреблены на борьбу с колониями франков.
Первым враждебным действием со стороны Бибарса было взятие Назарета и сожжение
великолепной церкви Божией Матери. Потом он устремился на Кесарию, где все
население было предано смерти или рабству, и на Арзуф, который был обращен
в развалины. Множество дервишей, имамов, благочестивых мусульман присутствовали
при осаде этих двух христианских городов и воодушевляли воинов своими речами
и молитвами. Бибарс, совершив паломничество в Иерусалим, для того чтобы призвать
себе на помощь Мухаммеда, предпринял осаду города Сафеда, выстроенного на
самой высокой горе в Галилее; храмовники, которым принадлежал этот город,
были принуждены сдаться и, несмотря на капитуляцию, погибли все от меча. Когда
были отправлены к султану послы с жалобой на это нарушение международного
права, то он, во главе своих мамелюков, начал обходить всю страну, убивая
всех встречавшихся ему и повторяя, что он хочет опустошить христианские города
и населить их гробницы. Вскоре и Яффа, укрепленная Людовиком Святым, попала
в руки мамелюков, которые перерезали всех жителей и предали город пламени.
Самым великим бедствием этой войны было взятие Антиохии: город этот, стоивший
столько крови и страданий товарищам Готфрида Бульонского, в продолжение двух
веков отражавший нападения варваров с берегов Евфрата и Тигра, не дольше недели
мог сопротивляться солдатам Бибарса. Так как граф Триполийский, владетель
этого города, бежал из него, то султан письменно уведомил его о своей победе.
"Смерть, - писал он, - пришла со всех сторон и по всем путям; мы умертвили
всех тех, которых ты избрал для охраны Антиохии; если бы ты видел рыцарей
своих, попираемых ногами коней, жен подданных твоих, продаваемых с молотка,
опрокинутые кресты и кафедры церковные, рассеянные и разлетающиеся по ветру
листы из Евангелия, дворцы твои, объятые пламенем, мертвецов, горящих в огне
мира сего, то, наверное, ты воскликнул бы: "Господи! Пусть и я превращусь
в прах!"".
Таков был враг франков, такова была война, которую он вел с христианскими
колониями на Востоке. Всего печальнее то, что современная история не упоминает
ни об одной битве, данной христианами; каждый город, казалось, ждал в своих
стенах наступления своего последнего часа; в предшествующее столетие подобные
бедствия воспламенили бы весь Запад; в настоящее же время к варварским действиям
неверных относились равнодушно, и воинственный энтузиазм, который произвел
столько чудес во время первых крестовых походов, казалось, перешел теперь
на сторону мусульман. Во всех мечетях проповедовали войну против христиан;
со всех народов собирали десятину в пользу священной войны, и эта десятина
называлась "Божьим налогом". Все слухи, доносившиеся из христианских колоний,
возвещали, что могущество христиан падает со всех сторон и что не остается
почти никаких следов завоеваний героев Креста. После известия о падении Антиохии
пришла весть, что Византия перешла во власть греков; эта латинская Восточная
империя, не просуществовав даже века человеческой жизни, тихо угасла; нам
едва известны обстоятельства, сопровождавшие конец ее; чтобы выразить нам,
до какого унижения дошла они во всех отношениях, история ограничивается сообщением,
что греки вошли в императорский город, как тати ночные, и что воины Палеолога
пробрались туда через сточную трубу, находившуюся недалеко от Золотых ворот.
Снова явился на Запад император Балдуин, испрашивающий милостыню и умоляющий
папу о сострадании к своему бедственному положению. В то же время прибыли
сюда с берегов Сирии архиепископ Тирский и великие магистры храмовников и
иоаннитов, которые возвестили, что империя франков за морем неизбежно погибнет,
если ей не будет оказана помощь. Во многих государствах начали опять проповедовать
крестовый поход, но никто не принял креста. Чтобы объяснить это равнодушие
народов, о котором мы уже говорили и которого не могли тронуть даже великие
бедствия, необходимо сделать одно замечание. Пока ворота Иерусалима были открыты
для христиан, из всех стран Запада отправлялось множество паломников с целью
поклониться Гробу Господню; но с тех пор, как Иерусалим снова перешел под
власть мусульман, завистливое и подозрительное варварство загородило совсем
путь к Сиону христианам и в особенности франкам; не встречались почти больше
пилигримы по дороге к священному городу; и даже те из них, которые приходили
в Палестину или жили в городах, принадлежавших христианам, не ходили больше
на поклонение Святому Гробу; усердие к паломничеству ослабевало, таким образом,
с каждым днем, а с ним и энтузиазм к священной войне, возбуждаемый этим паломничеством.
На священные войны смотрели тогда как на роковое несчастие, и только недоставало
того, чтобы обвинять Провидение, отступившееся, по-видимому, от своего собственного
дела; кафедры, с высоты которых так долго провозглашались крестовые походы,
хранили теперь унылое молчание; один поэт того времени, описывая несчастия
Святой земли, восклицал в своей сатире: "Неужели приходится верить тому, что
сам Бог покровительствует неверным?" Тот же поэт или трубадур выражал отчаяние
христиан в таких словах, которые в настоящее время показались бы безбожными.
"Безумен тот, - говорил он, - кто пожелал бы вступать в борьбу с сарацинами,
когда сам Иисус Христос оставляет их в покое и допускает их торжествовать
одновременно и над франками, и над татарами, и над народами Армении, и над
народами Персии. Всякий день христианский народ подвергается новому унижению;
потому что Он спит, тот Бог, которого свойством было бодрствование, между
тем как Магомет является во всей своей силе и ведет все вперед свирепого Бибарса".
Среди всех смут в Европе, раздираемой разнородной борьбою, один только монарх
еще заботился об участи христианских колоний на Востоке. Само воспоминание
о несчастиях, вынесенных им за достояние Иисуса Христа, привлекало благочестивого
Людовика IX к тому делу, от которого, казалось, все отступились. Когда он
посоветовался с папой о своем намерении возобновить войну с неверными, Климент
IX колебался относительно своего ответа и долго старался убедить себя, что
намерение монарха было внушено ему Богом. Наконец, 23 марта 1268 г., когда
парламент королевства собрался в одной из зал Лувра, французский король, сопровождаемый
папским легатом, который нес в руках терновый венец Иисуса Христа, объявил
о своем намерении помочь Святой земле. Людовик IX обратился ко всем окружающим
и увещевал их принять крест; посланник главы церкви говорил речь после него
и в патетическом увещании призывал всех французских воинов вооружиться против
неверных. Людовик получил крест из рук легата; примеру его последовали три
сына его; вслед за тем легат принял клятву от многих прелатов, графов и баронов;
между теми, кто принял крест в присутствии короля и в следующие за проповедью
дни, история упоминает об Иоанне графе Бретонском, Альфонсе Бриеннском, Тибо
короле Наваррском, герцоге Бургундском, графах Фландрском, де Сен-Поле, де
ла Марше, Суассонском. Женщины высказали не меньшее рвение: графини Бретонская
и Пуатьерская, Иоланта Бургундская, Иоанна Тулузская, Изабелла Французская,
Амелия Куртнейская и многие другие решились последовать за своими мужьями
в эту заморскую экспедицию. Все те, кто поступали таким образом в крестоносцы,
действовали не под влиянием энтузиазма к крестовым походам, но из любви к
святому королю и из уважения к его воле. Никто не мечтал теперь о завоевании
богатых владений в стране сарацинов; Святая земля предлагала только пальмы
мученичества тем, кто обнажал меч для ее защиты. Все были разочарованы в надеждах
на успех на Востоке; королева Маргарита, столько выстрадавшая в Дамиетте,
не могла решиться сопровождать в это раз своего супруга; сир Жуанвилль, верный
товарищ Людовика IX, не мог согласиться покинуть своих вассалов, которые уже
испытали тягость его отсутствия; по мнению, составленному им о новом крестовом
походе, он не боялся говорить, что "те, кто посоветовали королю предпринять
путешествие за море, смертельно согрешили".
Однако же никто не жаловался и не роптал на Людовика IX. Дух смирения, бывший
одною из добродетелей монарха, казалось, сообщился и душам его подданных,
и, выражаясь словами папской буллы, в самоотвержении короля французы видели
только благородную и горестную жертву делу христиан, тому делу, ради которого
"Господь не пощадил Единородного Своего Сына".
Выступление крестоносцев было назначено на 1270 г.; таким образом, около
трех лет было употреблено на приготовления к походу. Духовенство, обремененное
разными налогами, не без некоторого сопротивления уплачивало предписанную
папой десятину. Король прибегнул к налогу, называвшемуся поголовной податью,
который, в силу феодальных обычаев, государи могли требовать от своих вассалов
в чрезвычайных обстоятельствах. Знатные владетели, принявшие крест, уже больше
не были воодушевлены энтузиазмом до такой степени, чтобы продавать свои земли
и разоряться; Людовик взял на себя путевые издержки и назначил им жалование,
о чем и в помине не было во время крестовых походов Людовика VII и Филиппа-Августа.
Благочестивый монарх употребил все средства, чтобы обеспечить спокойствие
королевства во время своего отсутствия; вернейшим способом для этого было
составление хороших законов: в это время были обнародованы указы (les ordonnances),
которые еще до сих пор составляют славу его царствования.
Проповедовали крестовый поход и в других государствах Европы; на Нортгемптонском
соборе принц Эдуард, старший сын Генриха III, дал обет идти сражаться с неверными.
Своим блистательным мужеством он восторжествовал над баронами, восставшими
против короля; те, которых он победил, последовали его примеру, и все страстные
увлечения междоусобной войны превратились тогда в рвение к священной войне.
Каталония и Кастилия доставили также многочисленное ополчение крестоносцев;
король Португальский и Иаков Арагонский пожелали сражаться под знаменами Людовика
Святого и ехать с ним на Восток. Новый король Неаполитанский, Карл Анжуйский,
избранием которого были недовольны, приказал также проповедовать священную
войну в своих владениях; честолюбие его стремилось воспользоваться крестовым
походом с целью покорить Грецию или подчинить своей власти африканское прибрежье.
Между тем, французские крестоносцы выступали в путь из всех провинций и
направлялись к портам марсельскому и эгмортскому, где ждали их генуэзские
корабли. Король передал управление королевством Матвею, аббату Сен-Денийскому,
и Симону сиру Нельискому. В марте 1270 г. он поехал в Сен-Денийское аббатство
и принял хоругвь; на другой день он присутствовал при литургии, совершенной
ради крестового похода в соборе Парижской Богоматери (Нотр-Дам де Пари), и
ночевал в Венсене, откуда и отправился в свое дальнее странствие. Народ и
двор были в великой печали. Общая скорбь еще более усиливалась от того, что
не знали, куда именно будет направлена экспедиция; были смутные предположения
относительно африканского прибрежья. Папа написал палестинским христианам,
чтобы возвестить им о помощи с Запада. Крестоносцы арагонские и многих других
стран уже отплыли к берегам Сирии; но честолюбивая политика Карла Анжуйского
заставила изменить все планы; он посоветовал напасть на Тунис и достиг того,
что его мнение восторжествовало на совете Людовика IX. Святой король увлекся
надеждою обратить в христианскую веру князя Тунисского и его народ. По совершении
молебствия и обычных церемоний флот, на котором был Людовик IX со своей армией,
выступил в море 11 июля и направился к берегам Африки; 14 июля он был в виду
Туниса и высадился на берегах древнего Карфагена, на месте которого было теперь
местечко, называемое Марза. Высадившись без всяких препятствий, крестоносцы,
с мечами в руках, овладели башнею, охраняемой маврами, раскинули тут свой
лагерь, и, не зная того, что они попирают ногами развалины Ганнибалова города,
начали приготовляться к осаде Туниса.
Глава XXXIV
Продолжение восьмого крестового похода. - Болезнь и кончина Людовика
Святого. - Мирный договор с князем Тунисским. - Возвращение французских
крестоносцев во Францию
Тунис, известный у римлян под названием Тунес или Тенисса, расположенный
в пяти лье от того места, где стоял Карфаген, по развитию промышленности и
многочисленности народонаселения был одним из самых цветущих городов Африки.
В нем насчитывалось до 10 000 домов и было три больших предместья; обогащению
его содействовало унаследование достояния многих народов и успешная торговля,
производимая в огромных размерах. Доступы в город были защищены башнями и
стенами. Для начатия осады Туниса Людовик IX поджидал короля Сицилийского,
который должен был прибыть с флотом и армией; благочестивый монарх надеялся
также, что мусульманский князь, обещавший принять христианскую веру, предупредит
бедствия войны искренним обращением. К несчастью, король Сицилийский заставил
ждать себя несколько недель, а тунисский властитель, вместо того чтобы обратиться
с христианскую веру, собрался с силами, и посланные его наконец объявили,
что они явятся "принять крещение на поле битвы". В последние дни июля и в
первую половину августа толпы мавров и аравитян постоянно являлись поблизости
лагеря крестоносцев, но еще не осмеливались сделать открытого нападения. Воины
Креста не удостаивали почти внимания подобных врагов; но в тех местах, где
была их стоянка, их ожидали более грозные опасности, чем война. Страна эта,
некогда плодородная, превратилась теперь в бесплодную и знойную пустыню; с
первых дней прибытия у крестоносцев уже оказался недостаток в воде; пищей
им служило соленое мясо; дизентерия и злокачественные лихорадки начали производить
опустошения в христианском лагере; первыми жертвами, которые пришлось оплакивать,
были графы Вандомский и де ла Марш, знатные владетели де Монморанси, де Пьеннь,
де Бриссак и другие. Наконец, стало умирать столько народа, что пришлось заваливать
могилы трупами без разбора. Людовик IX старался поддерживать бодрость в вождях
и в воинах и словом своим, и примером своей покорности, но сам захворал дизентерией.
Пока был в силах, он заботился о нуждах армии; когда же болезнь усилилась
и он почувствовал приближение смерти, он велел поставить перед собою крест
и, воздев руки, начал молиться Тому, кто пострадал за род человеческий. Вся
армия была поражена скорбью; солдаты заливались слезами. Затем Людовик обратился
к сыну своему Филиппу, наследнику своего престола, с советами, как управлять
государством, которое должно перейти к нему теперь. Заповедав ему уважать
самому и других заставлять уважать святую веру и ее служителей во всякое время
и больше всего бояться оскорбить Бога, он прибавил: "Дорогой сын мой, если
ты взойдешь на престол, то покажи себя своим поведением достойным сподобиться
святого помазания, которым посвящаются на царство французские короли... Когда
ты сделаешься королем, то будь справедлив во всех отношениях, не уклоняйся
ни ради чего от прямого пути и правды... Употреби все твои усилия, чтобы умиротворить
раздоры, могущие возникнуть в государстве, так как Богу всего угоднее зрелище
мира и согласия... Будь справедлив во взимании общественных налогов, мудр
и умерен в распоряжении ими... Исправляй благоразумно и осторожно все недостатки
в законах королевства... Поддерживай с честью установленные права и привилегии...
Чем счастливее будут твои подданные, тем более ты будешь велик... Чем безукоризненнее
будет твое управление, тем более оно внушит страха врагам, и они не посмеют
нападать на твое государство..." Таким образом было преподано это евангелие
царствования среди бедствий крестового похода умирающим королем. Мы сожалеем,
что во время нашего долгого путешествия по следам крестоносцев нам не удалось
прочесть эти последние слова Людовика IX на том самом месте, где они были
произнесены.
Преподав наставления своему сыну, Людовик IX не хотел более помышлять ни
о чем, кроме Бога, и остался наедине с своим духовником. "Уста его не переставали,
- говорит один очевидец, - ни днем, ни ночью прославлять нашего Господа и
молиться Ему за народ, который он сюда привел"; иногда он призывал св. Дионисия,
к которому часто прибегал с молитвою во время битв, испрашивая его помощи
для той армии, которую он теперь оставлял без вождя. В девять часов утра в
понедельник 25 августа у него отнялся язык, но он продолжал "смотреть на всех
благосклонно". "Между третьим и девятым часом он, казалось, заснул и так более
получаса оставался с закрытыми глазами, потом как будто оживился, открыл глаза,
посмотрел на небо и сказал: "Господи! Я войду в дом Твой и буду поклоняться
Тебе в Святилище Твоем!"" Он скончался в три часа пополудни. Филипп, сам больной,
принимал среди общей скорби приветствия и присягу в верности от вождей армии,
баронов и знатных владетелей, которые находились здесь. Трем духовным лицам,
присутствовавшим при кончине Людовика, было поручено отправиться с этим печальным
известием на Запад. Они повезли с собою послание, обращенное "к духовенству
и ко всем добрым людям в королевстве". Филипп в письме своем, которое было
прочитано в присутствии всех верующих, просил молиться об упокоении души отца
его и обещал следовать примеру государя, который всегда любил королевство
Французское и берег его как зеницу ока.
Король Сицилийский, прибывший в Африку в то самое время, когда умирал Людовик
IX, принял на себя командование армией; война возобновилась; воины Креста,
отвлеченные в продолжение целого месяца от дела смертью и погребениями своих
вождей и товарищей, искали развлечения в битвах и во многих схватках обратили
в бегство толпы мавров и аравитян. Князь Тунисский, боясь за свою столицу,
отправил к вождям крестового похода послов просить мира; он обязывался платить
дань королю Сицилии и обещал, сверх того, передать христианам часть своих
сокровищ для покрытия военных издержек. 31 октября было заключено перемирие
на 15 солнечных лет между халифом, имамам, повелителем правоверных Абу-Абдуллой-Мехмедом,
с одной стороны, и князем знаменитым Филиппом, Божией милостью королем
Франции, князем знаменитым Карлом, королем Сицилии, князем знаменитым
Тибо, королем Наваррским, - с другой стороны. В силу этого договора следовало
произвести с той и другой стороны обмен пленных и заключенных в темницах,
монахам и священникам христианским позволялось селиться во владениях повелителя
правоверных, свободно проповедовать в пределах своих церквей, беспрепятственно
отправлять богослужение и делать в Тунисе все то, что они делали в своей
стране. Большая часть знатных владетелей и баронов, сопровождавших Людовика
IX в крестовом походе, были поименованы в этом договоре.
Флот, который должен был перевезти во Францию печальные остатки крестового
ополчения, вышел в море в конце октября. На пути к Сицилии он был застигнут
страшной бурей; более 4000 крестоносцев погибли в волнах. Король Наваррский
умер скоро после того, как вышел на берег в Дрепане (ныне Трепани). Жена его
Изабелла не могла перенести эту потерю и умерла от горя. Филипп, остановившийся
в Сицилии, уехал во Францию в январе; молодая королева, сопровождавшая его,
была новой жертвой крестового похода: проезжая по Калабрии, она умерла вследствие
падения. Оставшись один, король продолжал путь, увозя с собою останки своего
отца, брата и жены. Вскоре он получил известие, что граф и графиня Пуатьерские
умерли в Тоскане, на обратном пути в Лангедок. Перебравшись через Мон-Сени,
Филипп снова увидел свое королевство, которое нашел в глубокой скорби. Какое
зрелище и для Франции! Погребальные урны, остатки когда-то цветущей армии,
молодой государь, больной и только чудом избежавший всех бедствий крестового
похода! Останки Людовика IX были перенесены в аббатство Сен-Дени, где на наших
уже глазах они были развеяны по ветру, сердце и внутренности остались в Сицилии,
где аббатство Монреальское лучше защитило их от оскорбительных ударов времени
и революций.
Эта экспедиция Людовика IX, как видно из вышеизложенного, была действительно
лишь рядом погребений и несчастий без всякой славы; благочестивый гений, или,
вернее, ангел крестовых походов, облекшись тогда в траурный креп, возвратился
на небо с душою святого короля. Тем не менее, в наш век шагнувшей далеко вперед
цивилизации, в то время когда распространение повсюду просвещения вменяется
во славу, мы не должны забывать, что эта дальняя война, среди которой умер
король Франции, имела целью озарить светом Евангелия варварские страны и присоединить
народы африканские к развитию и судьбам христианской Европы.
Глава XXXV
Прибытие в Палестину Эдуарда, сына Генриха III. - Эмиссар Старца Горы
угрожает его жизни.- Возвращение его в Европу. - Положение христианских
колоний в Сирии. - Завоевание египетскими мамелюками Триполи и многих
других городов, принадлежавших франкам.- Осада и разрушение Птолемаиды
(1276-1291)
В то время, когда спутники Людовика IX покидали берега Африки, в Палестину
приехал принц Эдуард, сын Генриха III, с графом Британским, братом своим Эдмундом,
300 рыцарями и 500 крестоносцами, прибывшими из Фрисландии. Все эти крестоносцы,
к которым присоединились храмовники, иоанниты и местные воины, составили войско
численностью от 7000 до 8000 человек, готовых выступить против неприятеля.
Это войско направилось сначала в Галилею, рассеяло в Панеадском лесу многочисленное
племя туркменов, овладело их стадами, приступило к осаде Назарета и умертвило
все здешнее мусульманское население, обвиняемое в том, что оно предало пламени
великолепную церковь Богородицы. После всех этих подвигов, составивших более
военной добычи, чем славы, принц Эдуард возвратился вдруг в Птолемаиду и не
заботился более о продолжении войны.
Из предыдущего видно, что в последних крестовых походах дело шло не только
о победе над неверными, но и об обращении их в христианскую веру. Надежда
привести к евангельской истине князя Тунисского заставила Людовика IX принять
крест и взяться за оружие; принц Эдуард, воодушевляемый тем же намерением,
увлекся целью просветить верою эмира Яффского; эмир отправил к английскому
принцу посла, чтобы объявить о желании принять христианскую веру; но под этим
скрывалось самое низкое коварство: посол этот был эмиссаром Старца Горы. Однажды,
застав Эдуарда одного в его комнате, он бросился на него с кинжалом; принц
Английский, хотя и раненный в руку и в лоб, умертвил своего убийцу и вылечился
от ран. Но после этого трагического приключения он только и думал об отъезде
из Палестины и отправился морем со своими рыцарями в обратный путь в Европу.
Мы не будем упоминать о мирном договоре, который заключил Эдуард с султаном
Каирским перед своим отъездом, договоре ничем не обеспеченном, который был
нарушен Бибарсом прежде, чем крестоносцы успели переправиться за море. Крестоносцы
французские, как это видно из предыдущего, заключили такой же договор и перед
выездом из Туниса. Такого рода договоры между владетельными князьями накануне
того дня, когда водам морским предстояло поставить между ними бездну разделения,
так что после того ни встретиться, ни даже слышать одним о других им больше
не приходилось, довольно верно характеризуют конец крестовых походов. После
Эдуарда уже ни один христианский принц не переплывал за море, чтобы воевать
с неверными, и маленькое войско, которое он привозил с собою в Сирию, было
последнее отправившееся с Запада для освобождения или для возвращения Святой
земли.
Среди обстоятельств, способствовавших неудачам крестовых походов Людовика
IX и Эдуарда, история не должна забывать того, что святой престол долгое время
оставался вакантным; во все это время не слышалось ни одного голоса для возбуждения
рвения крестоносцев. Однако же после двух лет конклав избрал преемника св.
Петра, и, к счастью для восточных христиан, выбор кардиналов пал на Теобальда,
архиепископа Люттихского, сопровождавшего фризов в Азию, которого весть о
его возвышении застала еще в Палестине; христиане сирийские могли тогда надеяться,
что новый первосвященник, бывший долго свидетелем их опасностей и бедствий,
употребит все силы, чтобы помочь им. Теобальд уверил их в этом перед отъездом
своим из Палестины; в своей речи, обращенной к собравшемуся народу, он повторил
слова пророка-царя: "Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя.
Прилипни язык мой к гортани моей, аще не помяну тебе..." По возвращении своем
в Европу Теобальд, принявший имя Григория X, действительно стал заботиться
об исполнении своего обещания; но имя Иерусалима не возбуждало уже больше
ни энтузиазма, ни даже сострадания.
Новый папа созвал в Лионе собор, на котором присутствовали патриархи Иерусалимский
и Константинопольский, послы от всех христианских государей Востока и Запада.
Особенное внимание обращали на себя в этом собрании послы могущественного
вождя монголов, который предлагал христианам свой союз для войны с мусульманами.
Но даже и такое величественное зрелище, открывшееся перед христианским миром,
не могло возбудить сочувствия верующих, не могло разбудить в них прежних чувств,
которые, по выражению Святого писания, были только "курящимся остатком сгоревшей
звезды". Отправлены были легаты во все европейские государства; находились
еще проповедники, которые действовали словом во имя Креста; снова духовенство
должно было платить налог, равнявшийся десятой части годового дохода; но рыцари
и бароны пребывали везде в бездействии и равнодушии. Даже и для честолюбия
их не было более ничего заманчивого, и царства на Востоке утратили все свое
мнимое величие. "Папа, - как выразился один кастильский король, - назначил
меня государем Сирии и Египта; я не хочу быть неблагодарным и, в свою очередь,
провозглашаю святого отца халифом Багдадским". Этот анекдот, переданный Петраркой,
доказывает, что время завоеваний на Востоке прошло и что крестовые походы
не могли больше обещать князьям и рыцарям ничего, кроме мученического венца.
Положение христианских колоний становилось все хуже и хуже; следует здесь
заметить, что для королевства Иерусалимского, которое уже не существовало,
было тогда три короля. Все эти претенденты без армии не подавали ни малейшей
надежды на спасение того, что оставалось еще от империи франков; и если на
долю христиан выпало еще несколько дней спокойствия, то они обязаны этим были
смерти Бибарса, самого опасного из их врагов. Преемник Бибарса Келаун нанес
поражение татарам, дошедшим до Сирии, опустошил Армению и сдался на мольбы
христиан палестинских, которые просили у него мира. У султана Каирского не
было флота, чтобы приступить к осаде приморских городов франков; притом он
боялся крестового похода, обещанного папой восточным христианам. Не вступая
в открытую войну с христианскими колониями, он подготовлял все для их разрушения
и даже при заключении перемирия с ними поставил такие условия, которые заранее
подчиняли их его власти и должны были привести их к окончательной погибели.
Когда война возобновилась, Келаун начал враждебные действия взятием Маркаба,
Лаодикеи и Триполи. Триполи, который крестоносцы осаждали пять лет, не мог
сопротивляться более 35 дней атакам мамелюков; все население было умерщвлено
или отведено в рабство. Победоносный султан повелел сжечь и разрушить город.
После взятия Триполи Келаун стал угрожать Птолемаиде, главному городу франков
в Сирии; однако же, потому ли, что опасался доводить христиан до отчаяния,
или не находил еще эту минуту благоприятною, он уступил просьбам христиан
и возобновил с ними перемирие сроком на два года, два месяца, две недели,
два дня и два часа. Вследствие этого договора возникли несогласия между христианами,
и в несогласиях этих был залог их будущих бедствий. Папа прислал в Птолемаиду
1600 воинов, набранных в Италии, которые, не получая жалованья, ходили из
города в город и грабили и христиан, и мусульман. Келаун прервал перемирие
и собрал свою армию, чтобы идти снова на христианские города. С тех пор все
заботы жителей Птолемаиды состояли в том, чтобы приготовиться к защите угрожаемого
города. Во всех мечетях Сирии и Египта возвещали, что настал последний час
могущества франков. Келаун перед смертью своей, среди приготовлений к этой
войне, призвал к своему смертному одру сына своего Халиля и заклинал его не
воздавать ему почестей погребения до тех пор, пока Птолемаида не будет разрушена
до основания. Вскоре армия Халиля явилась перед городом. Эта армия растянулась
с одной стороны до Кармила, а с другой - до Карубских гор; всю защиту города
составляли 18 000 человек, взявшихся за оружие, и укрепления, воздвигнутые
Людовиком IX. Осада началась в первых днях апреля.
Опасность соединила сначала всех жителей Птолемаиды; во время первых битв
рвение их было выше всякого сравнения; их поддерживала надежда на получение
помощи с Запада; надеялись они также и на то, что их победоносное сопротивление
поколеблет мужество сарацин. Но по мере того, как исчезали эти надежды, ослабевало
и рвение их; большая часть их не могли переносить продолжительного утомления;
постоянно возрождающиеся опасности колебали их бодрость; с каждым днем уменьшалось
в городе число защитников, а гавань, куда стекалось народа более, чем на городские
укрепления, была полна людьми, ищущими спасения в бегстве. Вскоре снова оказались
несогласия между вождями и народом; осаждаемые упрекали друг друга в бедствиях,
которые они терпели. 4 мая мусульмане сделали страшный приступ; король Кипрский,
явившийся на защиту города, сражался до вечера, но, устрашенный опасностью,
бежал со своего поста и отплыл ночью в море со своими воинами, оставив весь
народ в отчаянии. На другой день- новый приступ; машины и башни мусульман
разрушили укрепления на восточной стороне; после нескольких часов битвы рвы
и проломы в стенах были завалены трупами; мусульмане пробили доступ в город,
но тут они были отражены поистине чудесным мужеством иоаннитов, во главе которых
был Вильгельм Клермонский. Большая часть жителей, потеряв надежду на спасение,
отступили от битвы и ждали только смерти. Патриарх Иерусалимский, почтенный
старец, старался ободрить их своим присутствием и своими речами; при третьем
приступе он вдруг появился среди сражающихся, призывая помощь Иисуса Христа;
вокруг него храбрейшие из христианских воинов бросались на копья врагов, громко
призывая Милостивого Иисуса Христа; сарацины, со своей стороны, призывали
имя своего Мухаммеда и надвигались на город; тогда все население восстало
против них и принудило их отступить. Ежедневно мусульмане возобновляли свои
нападения; в конце каждого дня христиане поздравляли себя с победою над врагами;
но на другой день, когда солнце освещало равнину, они снова видели вокруг
своих стен несметные полчища мусульман.
18 мая, в роковой день для христиан, мусульманская армия получила сигнал
к общему наступлению; это столкновение было упорнее и кровопролитнее, чем
в предыдущие дни; между погибающими на поле битвы было семь мусульман на одного
христианина, но мусульмане могли вознаграждать свои потери; потери же христиан
были незаменимы; великий магистр ордена храмовников погиб, сражаясь среди
своих рыцарей, в то же время и великий магистр ордена иоаннитов получил рану,
которая сделала его неспособным продолжать битву. Все силы сарацин были направлены
против ворот св. Антония на восточной стороне города; с этой стороны оставалось
не более тысячи христианских воинов, защищавших полуразрушенные укрепления
городские и башни. Тогда-то смерть распространилась над всей Птолемаидой;
битва перенеслась в самый город; не было ни одной улицы, по которой не лились
бы потоки крови; отстаивали в битве каждое укрепление, каждый дворец, доступ
на всякую площадь; во всех этих столкновениях было столько убитых, что, как
выражается писатель-очевидец, "по трупам ходили как по мосту". И в это же
время страшная гроза разразилась над городом. Как бы ночная темнота распространилась
вокруг; едва можно было различать флаги, развевающиеся еще на башнях; пожар
охватил многие кварталы города, и никто уже не заботился тушить его; множество
людей бежали, сами не зная куда; растерявшиеся семейства укрывались в церквах,
где они или задыхались в пламени, или были умерщвлены у подножия алтарей;
инокини, робкие девушки терзали себе грудь и лицо, чтобы избежать грубого
обхождения победителей; все вожди христианские погибли от меча или обратились
в бегство; оставался в живых только патриарх Иерусалимский, который в продолжение
всей осады разделял опасности с осаждаемыми и теперь продолжал возносить мольбы
за свое рассеявшееся стадо. Когда его насильно уводили к гавани, чтобы скрыть
от преследования мусульман, этот великодушный старец жаловался, что его разлучают
с народом, с которым он хотел умереть; его принудили наконец взойти на корабль,
но так как он принял с собою на корабль всех, кто искал на нем спасения, то
корабль затонул, и верный пастырь погиб жертвою своего милосердия.
Разорив завоеванный город, мусульмане продолжали битву в замке храмовников,
выстроенном близ моря; храмовники защищались в продолжение нескольких дней.
Наконец главная башня была подрыта в своем основании; женщины, дети, воины
христианские, все, кто укрылся в храме, погребены были под его развалинами.
Все городские церкви были осквернены, ограблены и сожжены; султан приказал
разрушить все главные здания, башни и укрепления. Раскинув свой лагерь на
развалинах Птолемаиды, сын Келауна отправил часть своей армии для завоевания
Тира. Пораженный страхом, город этот открыл свои ворота без всякого сопротивления.
На стенах Сидона, Бейрута и всех прибрежных христианских городов вскоре стали
развеваться победоносные знамена мусульман; население этих городов было или
умерщвлено, или отведено в рабство в Египет. От фанатизма победителей не устояли
самые камни, перерыта была даже земля, которую попирали христиане.
Весть об этом плачевном конце владычества франков в Азии повергла в глубокую
скорбь весь Запад; никто не подумал вооружиться для оказания помощи Святой
земле, но все оплакивали ее погибель. Верующие, в отчаянии своем, обратили
свои жалобы на папу; они вознегодовали и на могущественных монархов христианских,
обвиняя их в том, что они "покинули Птолемаиду, как овцу среди волков". Народ,
подавленный унынием, говорил о чудесных знамениях, которыми Бог христианский
предвозвещал определение Своего гнева. Многие были убеждены, что ангелы и
святые отступились от священных обителей иерусалимских, что они покинули святилища
Вифлеема, Назарета и Галилеи; всякий день высаживались на берегах Италии несчастные
жители Палестины, которые ходили теперь по городам и селам, прося милостыню,
и рассказывали со слезами о последних бедствиях, постигших христиан на Востоке.
Этим кончились крестовые походы за море; один арабский историк, описав это
разрушение христианских городов, делает, такое замечательное предсказание:
"И положение такое, волею Божиею, пребудет до дня последнего Суда". Прошло
уже с тех пор пять столетий, и мусульманское предсказание продолжает осуществляться.
Можно сказать, что со времени окончательного уничтожения владычества христиан
в Сирии последовало разделение мира на две половины: Восток, как бы осужденный
на коснение в варварстве, и Запад, одиноко подвигающийся на пути к просвещению.
Средиземное море со своими берегами и островами, бывшее матерью просвещения
древнего мира, осталось в этот раз на стороне неверных.
Глава XXXVI
Напрасное проповедование крестового похода. - Татары - властители Иерусалима
и союзники христиан. - Крестовый поход генуэзских дам. - Попытки к крестовому
походу во Франции. - Проект священной войны под начальством Филиппа Валуа.
- Петр Люсиньян, король Кипрский, во главе 10 000 крестоносцев. - Разграбление
Александрии. - Крестовый поход, предпринятый генуэзцами и французскими
рыцарями на африканском побережье
(1292-1302)
Николай IV глубоко скорбел о разрушении христианских колоний на Востоке;
он открывал все сокровища божественного милосердия для тех, кто примет крест.
Король английский Эдуард, который дал клятву отправиться еще раз за море,
ограничился сбором десятины в пользу Святой земли; император Рудольф, который
уже решился принять знаки пилигрима, умер в это время, более озабоченный делами
в Германии, чем поддержанием владычества христиан в Азии.
Между тем как о Иерусалиме забывали таким образом на Западе, персидские
татары, которые привели в тревогу всю Европу и о которых потом никто и не
думал, вдруг явились союзниками дела христиан, приняв намерение вырвать из
рук мусульман Сирию и Палестину. С давнего времени татары вели войны с врагами
христиан; Газан-хан, который царствовал тогда над монгольским народом, смотрел
на последователей Христа как на своих союзников, и в войсках его, в которых
служили грузины, знамя Креста блистало рядом со знаменами хана. Этот хан победил
египетских мамелюков на равнине Эмесской. Алеппо и Дамаск открыли перед ним
свои ворота; христиане, сопровождавшие его войско, вошли в Иерусалим, и сам
он вместе с ними поклонился Гробу Спасителя. Отсюда Газан-хан отправил послов
к папе и к государям христианской Европы, предлагая им свой союз и обладание
Святой землей. Не нашлось ни одного государя в Европе, который отозвался бы
на это приглашение монголов; недавний крестовый поход детей показал, до какой
степени упало значение священных войн. Этот упадок выразился теперь еще более
знаменательным и странным признаком. Одни только дамы генуэзские отозвались
на призыв папы, который обращался к мужеству воинов; эти амазонки Креста,
получившие благословение папы, не отправились, однако же, в Палестину; Газан-хан,
к знаменам которого они должны были присоединиться, умер в Дамаске, и с ним
похоронена была последняя надежда христиан.
Рыцари-храмовники и иоанниты были последней военной силой и последней защитой
христианских владений в Азии. После разрушения Птолемаиды иоанниты поселились
на острове Родосе и присоединили к "острову Солнца" острова Кос, Кефалонию
и Киму; государство, основанное их оружием, распространилось на берега Азии,
и знамя св. Иоанна развевалось на развалинах Галикарнаса, в Книде и Тамасе.
Храмовники, менее проницательные, переселились в свои европейские владения
и здесь, предав забвению статуты св. Бернара, возбудили против себя алчную
и завистливую политику монархов; орден их был уничтожен, и воспоминание о
героизме, с которым они послужили делу Христа, о стольких бедствиях, вынесенных
ими за веру, не могло спасти этих благородных рыцарей от мучений, которым
подвергали еретиков и язычников.
Христианские государи еще не отказывались от обещаний освободить Святую
землю; но клятва идти сражаться с сарацинами считалась тогда, как говорит
один современный писатель, "не более священною, чем те клятвы, которые рыцари
расточали перед дамами". Филипп Красивый и его преемники вызывались оказать
помощь то Армении, то королевству Кипрскому, но никогда не заботились об исполнении
своих обещаний. Красноречие Петрарки, неимоверные усилия Сануто и Раймунда
Луллия, последних апостолов священных войн, не могли поколебать равнодушия
христианского мира. Филипп Валуа в первой половине XIV века был единственным
государем, который серьезно готовился стать во главе крестового похода. Священная
война проповедовалась по всему королевству и "очень приходилась по сердцу,
- говорит Фруассар, - всем знатным владетелям, и в особенности тем, которые
желали тратить время на войну". Архиепископ Реймсский, посланный к папе Иоанну
XXII в Авиньон, произнес в присутствии всей консистории речь по поводу священной
войны и объявил, что король Французский отправляется в поход в августе 1334
года. Флот должен был ожидать крестоносцев в Марселе; Эдуард обещал присоединиться
к экспедиции; но, когда все приготовления были почти кончены, папа Иоанн XXII
скончался, и с его смертью дело остановилось. В это время началась между Англией
и Францией страшная война; Филипп, угрожаемый опасным врагом, должен был отказаться
от заморской экспедиции и употребить собранные им для освобождения Святой
земли войска и флот на защиту своего собственного государства.
В конце XIV века вышло из западных портов три или четыре экспедиции, которые
можно считать как бы продолжением, или, вернее, слабым изображением священных
войн. Флот, снаряженный папой и Венецианской республикой, прошел через архипелаг,
и на короткое время знамя Креста было водружено на стенах столицы Ионии. Вскоре
после того дофин Вьеннский, Гумберт II, назначенный папой "предводителем священного
похода против турок и против изменников римской церкви", отправился в Азию
из Марселя во главе 100 000 вооруженных людей, с тем чтобы обрести или счастье
завоевателей, или славу мучеников; он не достигнул ни того, ни другого и возвратился
в Европу без всякой славы, но обремененный долгами. Разоренный крестовым походом,
он предоставил свое княжество французскому королю и, потеряв свою жену, которая
умерла на острове Родос, принял сан священника, был назначен архиепископом
Реймсским и получил титул патриарха Александрийского.
Королевство Кипрское было тогда во всем своем блеске и боролось со славою
с мусульманами в Сирии и в Египте. В надежде возвратить христианские владения
за морем Петр Люсиньян явился на Запад, чтобы лично ходатайствовать о доставлении
ему помощи; при дворе авиньонском, где собрались король Кипрский, король Французский
и король Датский, снова раздались стенания Сиона; папа проповедовал крестовый
поход в присутствии монархов; Петр Люсиньян проехал потом по Европе с полномочиями
со стороны папы; он сам проповедовал войну при дворе королей, но не достиг
успеха. Среди смут, волновавших Европу, и в особенности Францию, не было недостатка
в людях, воспитанных на поле сражения, не имевших, кроме меча, никаких средств
к существованию, которых война приучила жить военной добычею; из подобного
разряда людей королю Кипрскому удалось собрать войско. Он соединил таким образом
под своими знаменами до 10 000 крестоносцев и первые наступательные удары
направил на Александрию, которую он нашел незащищенною. Ведя за собою полчище
искателей приключений, он не мог обойтись без того, чтобы не предать разграблению
богатейший из египетских городов. После трехдневного опустошения он не мог,
однако же, удержаться в городе; он поспешно покинул его, предоставив местных
христиан мщению разъяренных мусульман. Эта экспедиция направилась после того
к прибрежью сирийскому, где города Триполи, Лаодикея, Тортоза и Бейрут, которые
король Кипрский пришел освобождать, были также разграблены и сожжены, как
и Александрия. Эта война пиратов навела страх на неверных; чтобы положить
ей конец, султан Каирский счел лучшим средством предложить христианам выгодное
перемирие; договор был принят, крестоносцы прекратили враждебные действия,
а когда они уезжали, все осталось в том же положении, как и до войны. Такова
была политика мусульманских властей.
Во время царствования Карла VI генуэзцы, предприняв экспедицию против мусульман
в варварских владениях, просили вождя и войска у французского короля. При
одном слухе об этой экспедиции в дальние страны поспешили присоединиться к
ней из всех провинций королевства и даже из Англии толпы воинов, горевших
нетерпением заявить свою отвагу. Дофин Оверньский, сир де Куси, Ги де ла Тремуль,
мессир Иоанн Вьеннский добивались почести отправиться сражаться с сарацинами
в Африке; 1400 рыцарей и знатных владетелей под предводительством герцога
Бурбонского, дяди короля, собрались в Генуе и отправились на судах республики.
Эта, новая армия Креста, переплыв через море, пристала к берегам Африки и
раскинула палатки в городе Африке или Амальдии, которую Фруассар, по ее расположению
и ее гавани, сравнивает с городом Кале во Франции. Сарацины сначала заперлись
в своих укреплениях и ограничились метанием стрел с верха башен. Через несколько
дней они послали в лагерь одного генуэзца, жившего в городе, с поручением
спросить в особенности у французов и англичан, зачем они пришли из таких далеких
стран воевать с народом, который не сделал им никакого зла; бароны и знатные
владетели, собравшись, отвечали посланному генуэзцу, что мусульмане "умертвили
и распяли на кресте Сына Божия, называемого Иисусом Христом", и что поэтому
воины Запада считают их своими врагами. Рыцари английские и французские упрекали
сарацин, между прочим, в том, что они нанесли оскорбление генуэзской республике
- "обстоятельство, которым они были оскорблены столь же, как если бы оскорбление
было нанесено Парижу или Лондону". Тогда начались битвы, в которых осаждаемые
выказали более благоразумия, чем храбрости, а войско рыцарей Креста - более
пыла, чем дисциплины. Город был в особенности защищен пожирающим солнечным
зноем; при первом приступе к городу в лагерь было принесено 60 рыцарей и оруженосцев,
задохнувшихся от жара. Армии пришлось также перенести много страданий от голода,
болезней и разных неудобств непривычного климата. После летнего зноя представляло
опасность и дождливое время года. Ко всем бедствиям, постигшим крестоносцев,
и к тем, которые предвиделись в будущем, присоединились еще и раздоры. Французы
и англичане скоро утратили всякое доверие к генуэзцам - "изменникам и жестокосердым
людям". Генуэзцы, со своей стороны, удивлялись тому, что рыцари выказывают
так мало рвения и храбрости в битвах; наконец, с той и с другой стороны решено
было прекратить осаду и возвратиться в Геную.
Экспедиция эта, вызванная генуэзцами с целью защитить европейскую торговлю
от африканских пиратов, только увеличила то зло, которое желали уничтожить;
мщение, негодование, страх вооружили всех неверных против христиан. Со всех
сторон Африки вышли в Средиземное море корабли, которые препятствовали сообщению
с Европой; прекратилось обычное получение товаров из Дамаска, Каира и Александрии,
и историки того времени оплакивали как какое-нибудь бедствие невозможность
получить пряности; история прибавляет, что в это смутное и опасное время все
пути на Восток были закрыты и западные пилигримы не могли посещать Святую
землю.
