Продолжение приготовлений Людовика IX к крестовому походу. - Отъезд его из
Эгморта. - Прибытие его в Каир. - Армия высаживается на берег в Египте. -
Взятие Дамиетты
Три года спустя после принятия креста Людовик созвал в Париже новый парламент,
в котором отъезд крестоносцев был назначен на июнь 1247 г. В этом собрании
король назначил королеву Бланку регентшей королевства; все знатные владетели
и бароны поклялись в присутствии монарха пребыть верными его семейству, если
бы с ним случилось какое-нибудь несчастие во время его поездки за море.
Людовик IX принял самые мудрые меры, чтобы обеспечить отправление правосудия
и соблюдение законов во время его отсутствия. Прежде чем идти воевать с сарацинами,
благочестивый монарх вел борьбу с ложью и несправедливостью; он рассылал по
всем провинциям комиссаров с целью обличения несправедливостей, учиняемых
именем королевской власти. Тщательно добирались они до злоупотреблений, от
которых приходилось страдать народу, и строго их преследовали. Частные войны
были отложены на пять лет, что должно было способствовать внутреннему спокойствию
государства. Мудрость Людовика не упустила из виду ничего, чтобы предохранить
народ от раздоров, которые могли возникнуть извне. Бог благословил отеческие
попечения монарха; в то время как смуты волновали всю Европу, Франция в мире
готовилась к крестовому походу.
В это время во всех церквах было прочитано послание Иннокентия, обращенное
и к высшему сословию, и к народу во Франции. Апостольское послание папы прославляло
в торжественных выражениях храбрость и воинственную доблесть французской нации
и ее монарха; папа посылал свое благословение французским крестоносцам и карою
церкви угрожал всем тем, кто, дав обет пилигримства, отложит отъезд в Святую
землю. Вся Франция пришла в движение; крупные вассалы собрали своих рыцарей
и воинов; знатные владетели и бароны обменивались посещениями или переговаривались
между собою через посредство послов. К военным приготовлениям присоединялось
исполнение благочестивых обрядов. Все пилигримы, с босыми ногами, принимали
у подножия алтаря знаки крестового похода; многие рыцари, сложив с себя щит
и меч, отправлялись на поклонение святым мощам, находившимся в ближайшем соседстве;
во всех приходских церквах совершались молебствия об успехе священной войны.
Воины Креста со слезами на глазах трогательно прощались со своими родными,
со своими друзьями, со всем тем, что им предстояло покинуть; семьи поселян
поручали детей своих покровительству баронов и рыцарей, которые клялись или
умереть, или возвратиться в отечество со всеми крестоносцами, отправившимися
под их знаменами.
Перед празднованием св. Иоанна Крестителя Людовик IX в сопровождении своих
братьев отправился в Сен-Денийское аббатство. Прибегнув молитвенно к помощи
апостолов Франции, он принял из рук легата посох и котомку пилигрима и ту
хоругвь (Oriflamme), которая уже дважды сопровождала на Восток его предшественников.
После того Людовик возвратился в Париж, где выслушал литургию в церкви Нотр-Дам;
на другой день он выступил из столицы; духовенство и народ провожали его до
городских ворот с пением священных гимнов. Королева Бланка проводила его до
аббатства Клюни и возвратилась в слезах, не надеясь свидеться со своим сыном
иначе, как уже в будущем мире.
Флот, который перевозил пилигримов, выступил в море 25 августа и бросил
якорь в порте Лимасол 22 сентября. Король Французский торжественно вступил
в Никозию, столицу королевства. Король, знатные владетели и прелаты кипрские
- все приняли крест и обещали королю Людовику присоединиться к его святому
предприятию, если армия Креста отложит свой отъезд до весны. Людовик согласился
провести зиму на острове Кипр и не замедлил раскаяться в этом. Прелесть климата,
продолжительная праздность породили нравственную испорченность и ослабление
дисциплины в армии крестоносцев. Многие знатные владетели начали роптать на
то, что продали свои земли и разорились, чтобы последовать за королем в крестовый
поход; щедрых подарков Людовика было недостаточно, чтобы успокоить жаловавшихся
на свою судьбу. Невоздержанность и знойный климат причинили болезни, жертвами
которых сделалось множество пилигримов. Пребывание короля Французского на
Кипре не было, однако же, бесполезно для восточных христиан. Тамплиеры и иоанниты
обратились к нему и сделали его судьей в своих все возобновляющихся ссорах.
Он заставил их поклясться в том, что они примирятся между собою и не будут
иметь других врагов, кроме врагов Иисуса Христа. Генуэзцы и пизанцы, поселившиеся
в Птолемаиде, также постоянно препирались между собою; обе стороны готовы
были решить свой спор оружием, и ничто не могло остановить ярости и позора
междоусобной войны в христианском городе. Мудрое посредничество Людовика восстановило
между ними мир. Много и других неурядиц было улажено. Монарх Французский являлся,
таким образом, на Востоке в виде ангела согласия. Предсказания, распространившиеся
даже до Персии, возвещали, что один франкский государь в скором времени освободит
Азию от неверных. Толпы христиан из Сирии, Египта и самых отдаленных стран
поспешили поклониться тому, кого Бог послал для исполнения своих божественных
обетовании. В это же время прибыло к Людовику посольство от татарского хана,
который объявлял королю о своем обращении в христианскую веру и предлагал
ему помогать крестоносцам в их экспедиции. Людовик принял монгольских послов
со всякими изъявлениями радости и в письмах своих к королеве Бланке уведомлял
ее, что татарские князья скоро соберутся под знаменами Христа. Это произвело
сильное впечатление на всем Западе и подало самые большие надежды на успех
священной войны.
Решено было сделать нападение на Египет. Людовик в письменном обращении
к султану Египетскому объявлял ему войну. "Спеши, - писал он ему, - поклясться
мне в подчинении, признать власть христианской церкви и воздать торжественное
поклонение Кресту; иначе я сумею добраться до тебя в самом твоем дворце; воины
мои многочисленнее песка в пустыне, и сам Бог повелел им вооружиться против
тебя". Арабские историки, передающие об этом письме, говорят, что султан не
мог без слез читать его, но, тем не менее, на угрозы, полученные им, он отвечал
другими угрозами. Египетский государь, Негем-эд-дин, с которым предстояло
вступить в битвы, был сын Малик-Камиля, который одержал победу над Иоанном
Бриеннским и взял его в плен со всей армией.
Около Троицына дня христианский флот выступил из Лимасола; он состоял из
1800 больших и малых судов. Застигнутый бурею, он остановился утром 4 июня
в виду египетских берегов. Его скоро заметили с башен Дамиетты, и немедленно
весь морской берег был покрыт мусульманскими воинами. На королевском корабле
собрался совет из прелатов и баронов; некоторые из них были того мнения, что
следует отложить нападение и выждать суда, рассеянные бурей. Но Людовик не
хотел ждать и подал сигнал к высадке на берег. Все воины Креста пересели с
кораблей в барки или плоские лодки и выстроились в две линии. Людовик IX был
впереди с обоими своими братьями. Рядом с ним находились рыцарь, державший
хоругвь, и папский легат, который нес Крест Спасителя. Приблизившись к берегу,
вся армия бросилась в море с криком: "Мон жуа Сен Дени!" Король Французский
шел во главе армии, со щитом на груди и с обнаженным мечом в руке. Вступив
на берег, крестоносцы раскинули палатки и построились в боевом порядке. Вскоре
завязалась битва на песчаной равнине; мусульманская конница налетала несколько
раз на ряды христиан, но повсюду натыкалась она на целый лес копий, на стальную
стену. Битва продолжалась весь день. Потеряв многих из своих эмиров, неверные
в беспорядке отступили к Дамиетте и оставили во власти христиан морское прибрежье
и северный берег Нила.
В радости провели ночь крестоносцы. На другой день, на заре, некоторые из
них выступили вперед и дошли до Дамиетты, не встречая неприятеля; они перешли
по деревянному мосту, перекинутому через Нил, вошли в город и нашли его пустым.
Известие об этом было сейчас же передано в христианский лагерь. Вся армия
двинулась в боевом порядке и овладела покинутым городом. Король Французский
и все пилигримы, впереди которых шли епископы, отправились совершать благодарственное
молебствие в большую мечеть, из которой во второй раз устроили церковь, посвященную
Божией Матери.
Слух о взятии Дамиетты распространился вскоре по всем египетским провинциям.
Один арабский историк, бывший тогда в Каире, рассказывает, что все мусульмане
пребывали тогда в печали и страхе и что храбрейшие из них даже отчаивались
в спасении Египта. Султан Негем-эд-дин лежал больной в одном селении на берегу
Нила и не мог сесть на коня; он приказал обезглавить многих из своих воинов,
которые покинули Дамиетту, но зрелище мучений не могло заглушить страха, внушаемого
прибытием франков. Крестоносцы в продолжение нескольких недель не видели ни
одного врага.
Многие бароны предлагали Людовику воспользоваться страхом, охватившим мусульман,
и двинуться на столицу Египта. Король же для продолжения своих завоеваний
хотел выждать прибытия своего брата, графа Пуатьерского, который должен был
выехать морем во главе дворянского ополчения французского королевства. Такое
решение короля было несчастливо, и бездеятельность христианской армии сделалась
источником величайших беспорядков. В гибельной праздности рыцари Креста забыли
свои воинственные доблести и предмет священной войны. Так как им были обещаны
богатства Египта и Востока, знатные владетели и бароны спешили истратить на
пиры стоимость своих земель и замков. Страсть к игре овладела и вождями, и
простыми солдатами, и они увлекались до проигрыша даже меча и шлема. Под сенью
знамен Креста войско предавалось самому позорному распутству, как говорит
Жуанвилль, "вокруг самой палатки короля, на расстоянии брошенного мелкого
камешка". Грабили купцов, доставлявших продовольствие войску. Во всем лагере
происходили ссоры и раздоры. В довершение несчастий, власть короля не признавалась,
и даже братья его не повиновались ему. Эта непокорность принцев, эта распущенность
знати довершили беспорядок; об охранении лагеря, расположенного по равнине
и на западном берегу Нила, плохо заботились. Отсутствие дисциплины между христианскими
воинами возвратило мужество воинам мусульманским. Ежедневно аравийские бедуины
доходили до самых палаток, нападали на спящую стражу и, обезглавив часовых,
относили их головы султану Каирскому. Аванпосты армии постоянно подвергались
нападениям неприятеля, который не встречал другого сопротивления, кроме одной
безумной отваги, только увеличивавшей опасность.
Между тем султан, удалившись в Мансур, собирал войско. Из всех провинций
Египта спешили к нему подкрепления. Присутствие некоторых пленников, которых
водили по городам, вид нескольких голов, выставленных на стенах Каира, долгое
бездействие крестоносцев, которое приписывали страху, рассеяли наконец тревогу
мусульман. Во всех мечетях возносились благодарственные молитвы к Богу, не
допустившему франков воспользоваться их победою, и весь народ египетский готов
был подняться для отражения их нападения.
Глава XXXI
Движение христианской армии к Каиру.- Битва при Майсуре. - Нужда, болезни
и голод в лагере крестоносцев. - Пленение Людовика IX и его армии. - Освобождение
его и прибытие в Птолемаиду
Ожидалось прибытие графа Пуатьерского с многочисленными пилигримами, вышедшими
из Лангедока и южных провинций Франции. Когда он приехал, Людовик IX созвал
совет князей и баронов; на этом совете было предложено напасть на Александрию
или пойти на Каир. Завоевание Александрии представляло меньше трудностей и
больше выгод; Роберт, граф Артуаский, человек пылкий и увлекающийся, предпочитал
нападение на столицу Египта. "Когда хотят убить змею, - говорил он, - то следует
раздавить ей голову". Это мнение восторжествовало; армия двинулась в путь;
армия эта состояла из 60 000 человек, между которыми было 20 000 человек конницы;
многочисленный флот шел по Нилу с продовольствием, кладью и военными машинами;
эмир Факредин от имени султана известил о наступлении франков посредством
циркуляра, который был прочитан во всех мечетях; вся египетская страна взволновалась;
крестоносцы, вышедшие из Фарескура 7 декабря, прибыли 19 числа того же месяца
к Ашмонскому рукаву и расположились лагерем на том самом месте, где стояла
армия Иоанна Бриеннского. Ашмонский рукав имеет ширину реки Марны, русло у
него глубокое и берег крутой; крестоносцы оставались тут несколько недель
и были не в состоянии устроить переправу, так как постоянно были подвержены
стрелам и греческому огню мусульман, а неприятельская конница производила
ежедневные нападения на их лагерь. Только в конце февраля явился в лагерь
один аравитянин-бедуин, который показал им брод; они могли переправиться через
канал. Переправа было трудная, и армия употребила на нее несколько часов.
Первые, успевшие переправиться, не имели терпения дождаться тех, кто следовал
за ними; безрассудная смелость Роберта графа Артуаского увлекла их сначала
в лагерь сарацин, которым они и овладели, а потом в Мансур, который они стали
грабить. Неприятель, повсюду обращенный в бегство, вскоре, однако же, заметил,
что он имеет дело не со всей христианской армией; мусульманские отряды, соединившиеся
по призыву Бибарса, вождя мамелюков, напали на отважный отряд Роберта; между
тем, не все еще корпуса христианской армии успели переправиться через канал;
величайшее смятение царствовало на восточном берегу Ашмона и на равнине Мансурской;
повсюду дело доходило до рукопашного боя. Схватки происходили в различных
местах; с той и с другой стороны сражающиеся проявляли чудеса храбрости. "Мы
видели Мансур, мы проходили по его тесным и темным улицам, среди которых погибли
в бою граф Артуаский, великий магистр ордена тамплиеров, Рауль де Куси, Вильгельм
Длинный Меч и столько других храбрецов, захваченных неприятелем в городе;
мы проходили по этой обширной равнине, на которую Людовик IX, переправившись
через канал, вступил со всеми своими людьми, который шел при великом шуме
труб, рогов и рожков". Корпус армии, при котором сражался французский король,
опирался с правой стороны на Ашмон - тут множество сарацин и христиан были
сброшены в воду и потонули; на противоположном берегу находились крестоносцы,
которые не могли последовать за армией и оставались для защиты лагеря; "так
как они не могли, - говорится в рукописной летописи, - подать помощь товарищам
по причине канала, который был между ними, то все, большие и малые, громко
кричали и плакали, ударяли себя по голове и по груди, ломали руки, рвали на
себе волосы, царапали свои лица и говорили: "Увы! увы! король и его братья
и все, которые с ними, погибли!" На этой равнине Мансурской, свидетельнице
стольких кровопролитных битв, стольких геройских подвигов, мы искали ту лачужку,
в которой приютился благодушный Жуанвилль и в которой он вспомнил о господине
св. Иакове; нам казалось, что мы нашли тот самый маленький мостик (poncel),
стоя на котором, храбрый сенешаль говорил графу Суассонскому: "Еще мы поговорим
об этом в дамских комнатах"".
Битва продолжалась до вечера; победа осталась за христианами, но она была
куплена ценою тяжелых потерь; граф Артуаский, весь почти отряд тамплиеров,
множество храбрых рыцарей французских и английских погибли в битве при Мансуре.
Мусульмане, хотя и побежденные, тем не менее радовались тому, что они загородили
путь франкам; в начале битвы был послан голубь в Каир, и там подумали, что
настал последний час ислама. Но в тот же день к вечеру было дано знать таким
же образом, что все спасено.
На другой день битвы, в первую пятницу поста, бесчисленное множество мусульман,
вооруженных железом и греческим огнем, нахлынули на христианский лагерь. Рыцари
Креста, из которых большая часть были ранены накануне, многие лишились в битве
оружия и все были изнурены от усталости, мужественно защищались. Со всех сторон
лагеря, расположенного по берегам канала, пришлось отражать ожесточенные нападения
неприятеля. Граф Пуатьерский, попавший в руки мусульман, был освобожден пилигримами,
которые вооружились всем, что только попало им под руку, чтобы спасти любимого
ими принца. Людовик IX успевал являться повсюду, где только была опасность;
греческий огонь опалил его одежду и сбрую его лошади; по словам Жуанвилля,
он спасся только чудом Божиим. За французами осталась вся слава этих двух
дней, но выгоды выпали на долю мусульман, так как христианская армия, несмотря
на свои победы, не могла продолжать своего наступления на Каир.
Скоро болезни начали свирепствовать в христианском лагере; они похищали
и сильных, и слабых; тело высыхало, посиневшая кожа покрывалась черными пятнами,
десны распухали до того, что не пропускали пищу; кровотечение носом было признаком
близкой смерти; к этой болезни, которая была не что иное, как скорбут (Цинга.
- Прим. ред.), присоединялись дизентерия и самые опасные лихорадки.
В лагере крестоносцев только и слышались молитвы об умирающих; сарацины перестали
нападать на христиан, предоставляя их губительному действию болезней. Они
ограничились только тем, что сосредоточили множество кораблей под Мансуром
и преградили сообщение по Нилу; все суда, приходившие из Дамиетты, попадали
в их руки, и с этих пор всякое сообщение было прервано; в лагерь крестоносцев
не могло больше доходить продовольствие, нельзя было ожидать никакой помощи.
Скоро и голод начал производить ужасные опустошения в христианском лагере;
те, кого пощадили болезни, умирали теперь от голода; уныние овладело вождями
и солдатами; все только и думали о заключении мира. Султан Негем-эд-дин умер,
и сын его Альмодам, прибывший из Месопотамии, был провозглашен его преемником;
с ним и были начаты переговоры. Было предложено возвратить Дамиетту сарацинам;
взамен того крестоносцы требовали уступки им Иерусалима. На эти условия последовало
обоюдное согласие; мусульмане только пожелали иметь заложником самого короля;
Людовик IX был на все согласен, но бароны и рыцари отвечали, что они охотнее
примут смерть, чем "отдадут в залог своего короля", и переговоры были прерваны.
Крестоносцы, одержавшие победы во всех битвах, но побежденные болезнями
и голодом, покинули равнину Мансурскую и, переправившись через Ашмонский канал,
возвратились в свой прежний лагерь. Здесь бедствия их только увеличились;
наконец, 5 апреля, во вторник второй недели после Пасхи, армия снова выступила
по направлению к Дамиетте; на суда посадили женщин, детей и больных; но все
те, кто мог ходить и сохранил еще оружие, отправились сухим путем. Чтобы подать
сигнал к выступлению армии, ожидали ночи, что еще более увеличило беспорядки
этого отступления или бегства. Людовик IX, больной и едва державшийся на ногах,
распоряжался всем сам и отправился уже с арьергардом. Ему предложили ехать
на корабле легата, но он считал, что "лучше умереть, чем покинуть свой народ".
Мусульмане, увидев эти приготовления, поспешили переправиться через канал,
и скоро все равнины, по которым должны были проходить крестоносцы, были покрыты
неприятелем. История не может перечислть всех битв, всех страданий в эту ужасную
ночь; повсюду смерть косила воинов Креста, рассеянных и бегущих по неизвестным
полям и дорогам; тем, кто спускался по Нилу, пришлось пострадать не меньше;
им также нельзя было ускользнуть от неприятеля, находившегося повсюду; сарацины,
стоя на берегу или забравшись на барки, стерегли их вдоль реки и всех или
потопили, или умертвили, или забрали в плен. Одному только кораблю легата
удалось достигнуть Дамиетты. С трогательной наивностью рассказывает нам "сир"
Жуанвилль, каким чудом он спасся от смерти. Когда в 1831 г. мы подымались
по Нилу, мы могли видеть с нашего судна то место, на котором сенешаль, угрожаемый
мусульманскими галерами, приказал своим морякам бросить якорь; мы останавливались
на том месте реки, где он побросал в воду свои драгоценности и частицы святых
мощей, где он был спасен одним "сарацином, который, держа его в своих объятьях,
перенес его в одну из галер египетского султана, крича: "Это двоюродный брат
короля"".
Когда рассвело, почти все воины Креста, все пилигримы были уже в руках неверных
или погибли от меча. Маленький отряд храбрецов, при котором находился и Людовик
IX, продолжал еще сражаться; арьергард этот, в котором отличились Саркин и
Гоше Шатильонские, с трудом достиг одного местечка на берегу Нила; прибыв
сюда, король Французский был в таком изнеможении от болезни и усталости, что
все ожидали его кончины. Мусульмане, удивленные мужеством рыцарей, собравшихся
вокруг короля, уже готовы были согласиться на перемирие, когда вдруг один
"изменник, плохой сторож" по имени Марсель начал кричать, что нужно сдаться;
тогда всякое сопротивление прекратилось. Людовик IX, братья его, все, кто
сражался возле него, были заключены в оковы; хоругвь, знамена, весь обоз сделались
добычею сарацин.
Король Французский был отведен в Мансур, где его заключили в доме Факредина
бен-Локмана, секретаря султана, и приставили к нему евнуха Сабиха; граф Пуатьерский,
герцог Анжуйский и большая часть знатных владетелей, взятых в плен вместе
с Людовиком IX, были размещены в разных домах в Мансуре; обширное пространство,
огороженное кирпичными стенами, вместило до 10 000 пленников, как рыцарей,
так и простых воинов. Читая Жуанвилля и нашу пространную историю крестовых
походов, можно составить себе понятие о той смиренной покорности, с которою
Людовик IX переносил свой плен. То, что несчастие имеет самого горького для
великих мира сего, послужило только к тому, чтобы проявить в нем во всем блеске
добродетель христианского героя и характер великого государя. Из всех своих
богатств он спас только книгу псалмов и в ней черпал свою философию и свои
утешения. Пленному монарху сделано было предложение освободить его от оков
с условием, чтобы он возвратил Дамиетту и все города, остававшиеся во власти
франков. "Христианские города Палестины мне не принадлежат, - отвечал он,
- что же касается Дамиетты, то сам Бог передал ее в руки христиан, и я не
могу располагать ею". Угрожали отправить его к халифу Багдадскому и подвергнуть
его раздроблению костей; он оставался непоколебим. Султан хотел добиться от
французских баронов того, в чем отказывал ему король Французский; бароны,
которые в прежнее время едва признавали власть монарха, теперь только и жили
его мыслью и его волею; они последовали примеру короля и пренебрегали всеми
угрозами сарацин.
Между тем, бедные пленники, скученные на тесном пространстве одного двора,
на выкуп которых не было надежды, подвергались всевозможным страданиям; он
них не требовали уступки христианских городов, но их заставляли отступиться
от своей веры; каждую ночь выводили из заключения по 200 и по 300 человек;
те из них, кто оставался верными христианами, погибали под ударами меча, и
трупы их были выбрасываемы в Нил. Ничто так не огорчало короля, как бедствия,
претерпеваемые его народом. Поэтому он предложил заплатить выкуп за бедных
и за богатых. Собственную свою свободу он должен был получить после освобождения
всех других; подобно тому как он оставался последним на поле сражения, он
захотел выйти последним из заключения у варваров.
В Дамиетте страдали не меньше, чем в Мансуре; печаль и уныние царствовали
в городе. У королевы Маргариты родился сын, которого назвали Тристаном; расстроенному
воображению королевы представлялся то супруг ее, терзаемый сарацинами, то
неприятель, овладевающий городом; в смертельном страхе она заставила одного
старого рыцаря, приставленного для охраны ее, поклясться, что он "отрубит
ей голову", если сарацины вторгнутся в Дамиетту, и старый рыцарь очень охотно
(moult volontiers) поклялся исполнить это. Маргарита призвала к постели своей
пизанцев и генуэзцев, которые хотели покинуть город, и умоляла их сжалиться
над народом христианским и над ее ребенком, лежащим возле нее. В современных
летописях есть рассказ и том, что мусульмане после победы появились у ворот
города с оружием и с знаменами франков, их узнали по их длинным бородам и
смуглым лицам.
Со времени бедствий, постигших христиан при Мансуре, прошло несколько месяцев;
Египет уже видел поля свои, орошенные ежегодным разлитием Нила, уже река вошла
в свои берега, а король Французский все еще был в плену со своей армией. Сын
Негемэд-дина согласился наконец вступить в переговоры о мире; у Людовика IX
требовали теперь только 400 000 солидов (около 2000 турских ливров) и возвращения
покоренного христианским оружием города. "Я отдам Дамиетту за мое освобождение,
а 400 000 солидов - за освобождение всех пленников", - отвечал пленный монарх.
Тогда мир был заключен; на четырех больших галерах разместились рыцари и бароны
и готовы были спуститься но Нилу. Султан Каирский выехал прежде них; он поджидал
христианских пленников в Серензахе, в великолепном деревянном дворце, который
он велел выстроить нарочно, чтобы отпраздновать здесь заключение мира. Сюда
прибыли эмиры из Сирии, чтобы поздравить его с победами, одержанными над франками;
халиф Багдадский прислал к султану своих послов; все мусульманские народы
приветствовали его как спасителя ислама. Среди зрелищ и празднеств молодой
султан упивался восхвалениями, доносившимися до него из дальних стран, и не
знал, что вокруг него завистливое недовольство мамелюков подготовляет восстание
против него и угрожает его могуществу. В конце одного большого пира, устроенного
в честь вождей египетской армии, несколько эмиров вдруг бросаются на него
с обнаженными мечами; напрасно ищет он убежища в одной из башен своего дворца;
башню поджигают; в трепете он убегает к Нилу; но вскоре его настигают, и он
умирает под мечом убийц в виду тех самых галер, на которых отправились французские
пленники.
Эта кровавая трагедия, причин которой они не знали, поразила удивлением
и ужасом Людовика IX и его спутников. Пленный монарх находился тогда в палатке,
подаренной ему султаном; вдруг является перед ним с обнаженным мечом и весь
в крови один из главных эмиров. "Султан не существует, - говорит он ему угрожающим
тоном, - что дашь ты мне за то, что я освободил тебя от врага, который замышлял
твою и нашу погибель?" Людовик не отвечал ничего. Тогда, приближая к королю
острие меча, эмир в ярости закричал: "Разве ты не знаешь, что я теперь властелин
над тобою? Сделай меня рыцарем, или ты погиб!" - "Сделайся христианином, -
возразил король, - тогда я сделаю тебя рыцарем". Эмир удалился, не сказав
больше ни слова. В то же время другие эмиры, вооруженные мечами и с бердышами,
повешенными у шеи, взошли на галеры, где находились бароны и знатные владетели,
и начали угрожать пленникам голосом и жестами, повторяя на своем варварском
наречии, что они истребят теперь всех франков. Бароны думали, что для них
настал последний час; в испуге начали они готовиться к смерти и исповедовались
друг другу; сир Жуанвилль рассказывает нам, что он принял исповедь от Ги Ибелинского,
коннетабля Клирского, и что тот дал ему "такое разрешение, на какое Бог дал
ему власть". Несколько дней король и его рыцари подвергались угрозам. Между
тем, дошло дело и до переговоров о соглашении. Одни из эмиров хотели, чтобы
исполнены были условия перемирия, заключенные с султаном; другие настаивали
на заключении нового договора. После долгих споров было решено, что король
Французский возвратит Дамиетту, прежде чем получит свободу, и что франки уплатят
половину выкупа, прежде чем выйдут из Нила. Когда наступило время давать клятву
в соблюдении условий перемирия, король обещал исполнить все эти условия, но
отказался дать формальную клятву, которую требовали от него; патриарх Иерусалимский
и епископы умоляли его согласиться на принесение присяги; мусульмане угрожали
ему смертью, если он не произнесет клятвы; Людовик устоял и перед мольбами,
и перед угрозами и не произнес присяги, которой требовали от него.
С той и с другой стороны заботились теперь только об осуществлении договора.
Галеры с пленниками спускались вниз по Нилу, между тем как мусульманская армия
двинулась сухим путем. Христиане, оставшиеся в Дамиетте, передали город эмирам;
египетская армия шумно вступила в город; оставшиеся в городе больные были
умерщвлены; все принадлежавшее франкам было предано разграблению. Распущенность
и беспорядки среди мусульман дошли до того, что мамелюки готовы были на самые
жестокие крайности и задумывали истребить всех христиан. Эмиры, увлеченные
страстями толпы, приказали возвратить галеры обратно по Нилу и начали советоваться
между собою о том, что им делать с пленниками. Одни были того мнения, что
не следует давать пощады ни королю франков, ни его спутникам. "Смертью, -
говорили они, - следует воздать ему за смерть, которую они принесли, и костями
их должны убелиться поля, которые они опустошили". После долгого совещания
готовы были уже произнести ужасный приговор над пленниками, но тут один эмир
заметил, что "с мертвецов нельзя будет взыскать выкупа"; губительный меч остановился
перед этою мыслью, и страх лишиться 400 000 солидов спас монарха и его баронов.
Последовал приказ проводить галеры до Дамиетты; мамелюки вдруг стали обнаруживать
более мирное настроение; уплатив сумму, обещанную по договору, Людовик IX
покинул Нил и 14 мая высадился в Птолемаиде с семейством своим и с печальными
остатками своей армии.
Глава XXXII
Скорбь на Западе при известии о несчастиях, постигших Людовика IX в Египте.
- Пребывание короля в Палестине. - Переговоры с каирскими мятежниками.
- Возвращение Людовика во Францию. - Окончание похода
(1250-1253)
Весь Запад был убежден, что Египет покорен крестоносцами; во Франции первые,
кто заговорил о пленении короля и его армии, были заключены в тюрьму и преданы
смертной казни; когда же истина стала известна, всеми овладело отчаяние; глава
верующих послал христианским государям и епископам письма, преисполненные
печали. "О, обманчивые страны Восточные! - восклицал папа. - О, Египет, царство
мрака, неужели для того только сулил ты в начале войны радостные дни, чтобы
повергнуть всех нас в мрачную тьму и самому оставаться похороненным во тьме
глубокой ночи!" Иннокентий выразил письменно свои соболезнования королеве
Бланке, написал также Людовику IX, чтобы подкрепить его в его испытаниях.
Преемник Петра в письмах своих заклинал Господа "изъяснить тайны гнева Его,
чтобы не усомнились и не посрамлены были верующие". Матфей Парижский передает
нам, что в некоторых городах Италии в стонах народа слышались проклятия и
что вера многих поколебалась. Рыцари и бароны Англии не могли простить Генриху
III, что он задержал их у своих очагов в то время, как братья их крестоносцы
подвергались таким страданиям на берегах Нила; Фридрих отправил на Восток
послов, чтобы ходатайствовать у султана Египетского об освобождении короля
Французского и его товарищей по несчастью. Даже Испания, сама занятая войною
с сарацинами, видела теперь одни только несчастья христиан за морем, и король
Кастильский поклялся отправиться на Восток для отмщения за удары, нанесенные
делу Христа.
Когда Людовик IX приехал в Палестину, то первой его заботою было отправить
послов в Каир для уплаты остального долга эмирам и для освобождения воинов
Креста, которые томились еще в плену у неверных. Возвратившиеся послы привезли
с собою только 400 пленников и рассказали со слезами, как ежедневно эмиры
и народ египетский предают смерти баронов и рыцарей Креста "различными истязаниями".
Между тем как Людовик таким образом весь был поглощен мыслями о печальных
товарищах своей неволи, он получил письмо от королевы Бланки, которая убедительно
просила его покинуть Восток. У него явилось было намерение возвратиться в
свое королевство; но палестинские христиане умоляли его не покидать их. И
действительно, если бы он возвратился в Европу, то на какие средства спасения
осталось бы надеяться Святой земле и народу Иисуса Христа? Какая власть освободила
бы воинов Креста, которых мамелюки все еще держали в оковах? Король пожелал
посоветоваться с обоими своими братьями и знатными владетелями, бывшими при
нем; большая часть баронов имели родственников или друзей среди пленников,
оставшихся еще в Египте; но желание переправиться отсюда за море, увидеть
вновь свои давно покинутые замки заглушало в них всякое сострадание. Они представляли
Людовику IX, что у него не было войска и что состояние его королевства требует
его возвращения в Европу. Многие даже резко выражали свое мнение по этому
поводу; но сир де Шастеней, Вильгельм Бомонский, маршал Франции, и благодушный
Жуанвилль думали, напротив того, что для короля постыдно отступаться от крестового
похода. После многих рассуждений Людовик, обратясь к присутствующим на совете,
сказал: "Если я покину эту землю, ради которой Европа принесла уже столько
жертв, то кто осмелится остаться тут после меня? Разве желательно, чтобы меня,
прибывшего для защиты королевства Иерусалимского, могли упрекнуть в его разорении?
И потому я останусь здесь, чтобы спасти то, что у нас осталось, чтобы освободить
моих пленников и чтобы воспользоваться, когда это будет возможно, раздорами
между сарацинами". После этого заявления короля, говорит Жуанвилль, "многие
были совершенно поражены и начали плакать горячими слезами". Герцоги Анжуйский
и Пуатьерский, многие знатные владетели начали готовиться к отъезду. Король
поручил им отвезти письмо, обращенное ко всему французскому народу, в котором
он рассказывает о победах и о несчастиях христианской армии, и просил верующих
подать помощь Святой земле.
Единственное, на что мог надеяться теперь Людовик IX и что могло несколько
успокаивать христианские колонии, - это раздоры, царствовавшие в это время
между мусульманами. Вскоре после отъезда своих братьев король принял посольство
от Алеппского и Дамасского султана, который предлагал ему соединиться с ним,
чтобы пойти войной на Египет и наказать восставших мамелюков. Людовик ограничился
ответом, что он связан договором с египетскими эмирами и что в случае неисполнения
ими условий договора он охотно присоединит свои войска к армии султана Сирийского.
В то же время он отправил в Каир Иоанна Валансьенского с предложением эмирам
выбора между миром и войною; эмиры снова обещали исполнить все их обещания,
если король Французский согласится быть их союзником или помощником. И более
200 рыцарей были немедленно выпущены на свободу. Эти несчастные жертвы крестового
похода прибыли в Птолемаиду около 1 октября 1251 г. Воспоминание о том, что
они выстрадали, зрелище их настоящего бедственного положения исторгало слезы
сострадания у всех, кто видел их. Посреди этих пленников несли гроб с останками
Готье Бриеннского, графа Яффского. Готье Бриеннский был мученически умерщвлен
народом каирским за его преданность делу христиан. После битвы при Газе, где
он был захвачен в плен, его отвели в Яффу, принадлежавшую ему, которую осаждали
теперь хорезмийцы; его поставили перед городом и обещали возвратить ему свободу,
если он убедит жителей сдаться; вместо того чтобы исполнить требование неверных,
Готье, напротив того, стал убеждать защитников города биться до смерти ради
спасения народа Божьего; жестокое заточение и наконец смерть были воздаянием
за его великодушное самопожертвование. Людовик IX пожелал почтить этот образец
христианского патриотизма; вместе с духовенством и со всем народом птолемаидским
он сам сопровождал останки Готье Бриеннского, которые были погребены в церкви
рыцарей-иоаннитов.
Все мусульманские властители искали союза с французским монархом; если бы
у него была армия, он мог бы исправить и вознаградить неудачи крестового похода;
но Восток предоставлял ему очень небольшое число воинов, а Запад не был расположен
оказать ему помощь.
Король Кастильский, принявший крест, умер в то самое время, когда собирался
пуститься в плавание; преемник его направил все свои силы против африканских
сарацин. Тогда же умер Фридрих II в королевстве Неаполитанском; смерть его
не остановила войны, объявленной швабскому императорскому дому. В империи
Германской и даже в Италии одни подняли оружие в пользу Конрада, сына и преемника
Фридриха II, другие - в пользу Вильгельма, графа Голландского, которого папа
приказал избрать королем Римским. Римский двор оспаривал неаполитанскую корону
у Манфреда, и Сицилийское королевство было раздираемо смутами. Во многих провинциях
Франции общественное горе выразилось восстанием "пастушков"; между сельским
народом распространилось убеждение, что Иисус Христос гнушается служением
знатных и богатых людей и призывает служить своему делу земледельцев и пастухов;
королева Бланка сначала покровительствовала собраниям поселян, надеясь, что
они доставят помощь Людовику IX и христианам Востока; но "пастушки", настроение
и намерения которых не обозначены явственно в современной истории, удовольствовались
тем, что выставили агнца на своих знаменах, и не приняли креста. Вожди их,
которые восставали против духовенства и проповедовали в церквах, не упоминали
ни о Иерусалиме, ни о Святых местах. Кончилось тем, что народ, который они
сначала обольстили и увлекли под свои знамена, обратился против них и истребил
их, обвинив в заговоре и в союзе в сарацинами.
Глава церкви убедил короля Английского отправиться за море; Генрих III сам
проповедовал крестовый поход в аббатстве Вестминстерском. Так как папа предоставил
ему для войны десятую часть доходов духовенства в продолжение трех лет, то
Матвей Парижский приписывает его благочестивое решение одному только желанию
получить 600 000 турских ливров. История объясняет это иным побуждением. Людовик
IX в своих письмах побуждал его прибыть на Восток и подавал ему надежду, что
Нормандия будет, может быть, когда-нибудь ценою услуг, оказанных им делу Иисуса
Христа. Если верить вышеупомянутому историку, то по этому поводу спрашивали
мнения даже баронов французских, но они отвечали с таким гневом и высокомерием,
что Генрих III испугался и перестал думать о крестовом походе.
Людовик IX, не ожидая больше ничего ни от Франции, ни от других западных
народов, собирал ополчения в Морее, в Романии и на острове Кипр. Эти ополчения,
стоившие очень дорого, привели в Палестину только воинов, преданность которых
не была испытана, и таких рыцарей, которые, по непостоянству своего характера,
увлеклись новизною путешествий за море и из числа которых многие продавали
уже свою храбрость варварам. С другой стороны, воины Креста, которых Людовик
освободил из неволи, возвратились из Египта в крайне бедственном положении
и не имели ничего для своего пропитания; те, которые не покидали короля, были
также разорены и запрашивали так дорого за свою службу, говорит Жуанвилль,
что королевской казны недоставало на их жалованье. Людовик не мог собрать
под своими знаменами более 600-700 рыцарей; с таким малочисленным войском
он не мог решиться на какую-нибудь значительную экспедицию, потому что прошло
уже то время славы и чудес, когда человек 300 рыцарей, соединившись под знаменем
Креста, обращали в бегство бесчисленные армии Каира, Дамаска и Мосула.
Во все время пребывания Людовика IX на Востоке одной из главных забот его
было отыскивать Евангелию новых последователей, а делу христиан - новых союзников
и защитников. На Анри де Лонжюмо была возложена миссия отправиться к великому
хану Татарскому. Анри и его спутники, как рассказывает Жуанвилль, были в дороге
целый год, делая ежедневно десять лье, прежде чем достигли столицы, или, вернее,
главной стоянки монголов; в то же время монах ордена св. Франциска Рубрук
был послан к хану Татарскому, княжившему на Дону, подданные которого одевались
в собачьи и козьи шкуры. Король Французский надеялся, что эти монгольские
народы примут христианскую веру и сделаются союзниками воинов Креста.
Нравы и обычаи Востока сильно привлекали внимание крестоносцев; особенно
возбудило их любопытство и удивление посольство от Старца Горы, прибывшее
в Птолемаиду. Послы князя ассасинов, приведенные в присутствии короля Французского,
спросили у него, знает ли он их господина. "Я слышал о нем", - отвечал монарх.
"Почему же, - прибавил один из послов, - не искали вы его дружбы и не посылали
ему даров, как император Германский, король Венгерский, султан Каирский и
столько других государей?" Два великих магистра - храмовников и иоаннитов,
которые считали грозного Владыку Горы в числе своих вассалов и данников, присутствовали
при этой аудиенции; они строго остановили депутатов и сказали им, что если
Старец Горы сам не пошлет даров королю Французскому, то немедленно будет наказан
за свою дерзость. Посланные передали эти угрозы своему владыке, который, желая
внушить страх другим, испугался сам и вновь отправил послов своих с богатыми
подарками, среди которых были замечательны шахматная доска и слон из горного
хрусталя; князь ассасинов присоединил к этим подаркам рубашку и кольцо как
символ союза. Людовик принял это новое посольство и поручил посланным отвезти
их князю золотые и серебряные вазы и шелковые материи алого цвета. Ив Шартрский,
знавший арабский язык, сопровождал этих послов до Масиата. Он рассказывал
по возвращении своем, что князь ассасинов принадлежит к секте Али и что он
выражает высокое уважение к великому "господину св. Петру", который, по его
мнению, жив еще, но душа которого последовательно воплощалась в Авеле, Ное
и Аврааме. Ив Шартрский рассказывал в особенности о страхе, внушаемом Старцем
Горы своим подданным, и между прочим сообщал, что когда Старец появлялся в
народе, то герольд провозглашал громким голосом: "Вот тот, кто держит в руках
своих жизнь и смерь всех царей!"
Главная забота Людовика IX была о пленниках, остававшихся в руках мусульман.
Их плен не был единственной причиною его огорчения: тысячи крестоносцев обратились
в мусульманскую веру; никогда еще в продолжение крестовых походов не было
столько случаев отступничества от веры; сколько воинов, которые не боялись
смерти на поле битвы, не могли устоять при виде истязаний, которыми угрожали
им! Жизнь в довольстве и роскошный климат Египта, о которых часто с сожалением
воспоминали евреи во время их странствования по пустыне, могли также обольстить
и увлечь жалкую толпу пилигримов. Людовику IX удалось освободить только небольшое
число пленников; напрасно посылал он миссионеров, чтобы возвратить к евангельской
вере отступивших от Христа; напрасно запрещал Людовик указами оскорблять отступников,
возвратившихся к христианству; все отрекшиеся от веры остались в Египте, из
опасения, как говорит Жуанвилль, чтобы их не называли "отступник, отступник!".
Так как крестоносцы не вели больше войну, то начали совершать паломничества.
Многие бароны и рыцари, сложив с себя оружие и взяв вновь котомку и посох
пилигрима, отправлялись тогда на поклонение Святым местам, освященным чудесами
и жизнью Иисуса Христа и святых апостолов. Жуанвилль говорит, что и он ходил
молиться Божией Матери Тортозской; Людовик IX посетил гору Фавор, селение
Кану, город Назарет; в Иерусалиме он не был, несмотря на приглашение князей
мусульманских, будучи убежден, что только победа должна открыть перед ним
ворота этого города и что христианский монарх не может войти в священный город
иначе, как освободив его своим оружием.
Людовик IX не прерывал своих переговоров с мамелюками, и, наконец, заключен
был договор, по которому священный город и все города в Палестине, за исключением
Газы и Даруна, переходили в руки франков; крестоносцы и владетель Египта обещали
общими силами занять Сирию и разделить между собою завоевания. Вследствие
этого договора эмиры отослали к Людовику IX христианских детей, попавших в
руки мусульман, и головы мучеников крестового похода, которые были выставлены
на стенах Каира. Обе армии должны были соединиться в Газе; но египтяне не
явились. Прождав их здесь около года, Людовик IX узнал, что султан Каирский
и султан Дамасский примирились и заключили между собою союз, чтобы объявить
войну христианам. Таким образом, все договоры с Египтом были нарушены; пришлось
сосредоточить все внимание на защите христианских городов, угрожаемых одновременно
с двух сторон. Людовик IX не упустил из вида ничего, чтобы укрепить Яффу,
Кесарию, Птолемаиду и Сидон; он ободрял рабочих своим присутствием. Дело это,
потребовавшее значительных сумм, заставило неверных предполагать, что король
Французский - самый богатый и самый могущественный из монархов. В то время
как воздвигались стены Сидона, 2000 рабочих были застигнуты врасплох и умерщвлены
туркменами, прибывшими из Панеады. Людовик, поспешно прибывший из Яффы, нашел
их тела оставленными без погребения; так как никто не решался подходить к
ним, то святой монарх сам поднял одно из этих тел, уже разложившееся, и перенес
его на место, которое он велел освятить. "Пойдемте, друзья мои, - сказал он,
- дадим немного земли труженикам Иисуса Христа". Сопровождавшие его поспешили
последовать его примеру, и все мертвые были погребены. Какая победа может
сравниться с подобным подвигом милосердия!
Во время пребывания короля в Сидоне пришло известие о кончине королевы Бланки;
ни одно несчастье не огорчало его так сильно; с этих пор он думал только о
возвращении во Францию; это возвращение становилось необходимым: для христианских
колоний больше нечего было делать. После трехлетнего пребывания в Палестине
он выехал морем из Птолемаиды, унося с собою сожаление, что не мог исправить
те несчастья, которые постигли его в Египте.
Таков был этот седьмой крестовый поход, начало которого преисполнило радостью
все христианские народы и который впоследствии поверг в печаль весь Запад:
никогда еще во время священных войн не было принято стольких мер для обеспечения
успеха экспедиции, и никогда еще не было такого несчастного крестового похода.
Никогда еще государь-крестоносец не был так чтим своими товарищами по оружию,
и никогда еще распущенность и отсутствие дисциплины не заходили так далеко
в христианской армии; если бы этот крестовый поход был удачен, то, вероятно,
уже с тех самых пор Египет сделался бы колонией франков. Историки сообщают,
что Людовик IX увез с собою множество мастеров и земледельцев; что делалось
в другие времена в видах торговли или цивилизации, то же делалось тогда в
интересах христианства, и результаты были тождественны, потому что религия
была политикой того времени. Подобно экспедиции Иоанна Бриеннского и Пелагия,
поход Людовика IX навлек на египетских христиан великие преследования. Древняя
Дамиетта была разрушена тогда и вновь выстроена в двух лье от устья Нила;
во время этой экспедиции Людовика Святого образовалась та странная республика
мамелюков, которая, выдержав несколько революций, властвовала над Египтом
в продолжение более пяти столетий и которая пала окончательно и исчезла во
время другой французской экспедиции - бонапартовой.
Хотя этот крестовый поход сопровождался большими несчастиями, нельзя, однако
же, сказать, что собственно Франция много пострадала от него. Между тем как
Европу волновала война между духовной властью и империей, королевство лилий
было оберегаемо мыслью о священной войне. Как золото, испытанное до семи раз,
Людовик возвратился еще лучшим, чем был тогда, когда уехал; он возвратился
еще более почитаемым своими подданными, еще более великим в глазах своих современников;
в продолжение 15 лет, последовавших за крестовым походом, он никогда не забывал
уроков, преподанных ему несчастием, и эти 15 лет составили эпоху славы и благоденствия
его народа.
Во время пребывания Людовика на Востоке в Европе продолжались экспедиции
во имя Креста; в некоторых северных странах шла война против язычников и идолопоклонников;
во время этой войны были выстроены разные города; многие варварские народы
были озарены светом евангельского учения, и семья западных христиан увеличилась
благодаря победам крестоносцев.
