Прошло уже более месяца, а условия Птолемаидской капитуляции еще не были
выполнены. Саладин не мог решиться выдать крестоносцам 2000 пленных, готовых
снова вооружиться против него, 200 000 червонцев, назначенных на содержание
той армии, которую он не мог победить, и древо Честного Креста, вид которого
возбуждал энтузиазм и рвение христианских воинов. Христиане уже несколько
раз обращались к султану с требованием исполнения данных им обещаний, угрожали
умерщвлением мусульман, находившихся в их власти, если он не исполнит условий
договора; но политика Саладина оставалась непоколебимой. Страшные угрозы христиан
были не напрасны. 2700 сарацин в оковах были выведены на равнину и поставлены
в виду лагеря султана; выбор места казни несчастных пленников был как бы последним
напоминанием Саладину об исполнении договора. Затем Ричард отдал приказ умертвить
этих 2700 пленников. Не следует обвинять в этом варварском поступке одного
только английского короля, так как казнь пленных решена была на общем совете
вождей христианской армии. Некоторые летописцы говорят, что Саладин еще прежде
того велел умертвить христианских пленников, которых он обязался возвратить
в обмен на мусульманских. Впрочем, мусульмане не упрекали Ричарда в умерщвлении
их пленных братьев, они вознегодовали на султана, который мог бы выкупить
их жизни и свободу, если бы исполнил условия договора.
После продолжительных трудов наступил теперь отрадный отдых для христиан-победителей.
Изобилие продовольствия и кипрского вина заставляло крестоносцев забывать
суровую цель их похода. Не без сожаления покинули они город, в котором жизнь
их была полна удовольствий. В назначенный день 100 000 крестоносцев под предводительством
Ричарда перешли реку Вилу, обошли Каифский залив и направились к Кесарии,
куда они прибыли после шести дней утомительного пути. На колеснице, поставленной
на четырех колесах, обтянутых железом, водружен был высокий шест, на котором
развевалось знамя священной войны; вокруг нее же соединялись все в минуту
общей опасности. Шествие христиан было продолжительной битвой и постоянным
страданием; им приходилось на всяком шагу отражать нападения неприятеля и
бороться с трудностями пути. Армия проходила не более трех лье в день; каждый
вечер она расставляла свои палатки, и, прежде чем войско предавалось ночному
покою, герольд провозглашал на весь лагерь: "Господи, помоги Святому Гробу
Твоему!" Трижды повторял он этот возглас, и все войско повторяло эти слова
вслед за ним, возведя к небу глаза и руки.
Летописцы отметили те местности, по которым проходила христианская армия;
прежде всего упоминают они о замке Капернаумском, которого не находят теперь
путешественники. Затем упоминают они об "узких дорогах" - это было что-то
вроде дороги, пробитой в камне человеческой рукой между двумя грядами скал
на протяжении полумили; за равниной, в конце этих узких дорог, возвышается
теперь замок пилигримов, называемый Атлик, выстроенный храмовниками через
несколько лет после того, как проходил тут Ричард. Крестоносцы перешли через
реку Крокодилов, называемую теперь Нхар-Куках. В Кесарии, где остановилась
на отдых армия Ричарда, нет теперь жителей, но уцелели еще ее башни на морском
берегу.
Миновав Кесарию, крестоносцы подверглись большим опасностям. Саладин, сгорая
нетерпением отомстить за потерю Птолемаиды и избиение мусульманских пленных,
собрал всю свою армию. 200 000 сарацин расположились по горам и на равнине;
они заняли берега реки, известной у летописцев под названием Рошеталии (ныне
Леддар), чтобы преградить путь крестоносцам. При виде мусульманской армии
Ричард приготовился к битве. Христианские войска разделились на пять отрядов;
они были так тесно сомкнуты, говорит один летописец, что нельзя было бы бросить
между ними какого-нибудь плода, не задев человека или лошадь. Воины получили
приказ не выступать из рядов и стоять неподвижно при приближении неприятеля.
Вдруг, в третьем часу дня, на арьергард крестоносцев нападает толпа сарацин,
спустившихся с гор с быстротой молнии, при звуках труб и литавр, оглашая воздух
страшным ревом. За первыми фалангами варваров следуют другие, и вскоре мусульманская
армия, как выражается арабский писатель, окружила христианскую армию, "как
ресницы окружают глаз". Иоанниты, позади которых выступали стрелки и метальщики,
составлявшие арьергард крестоносцев, отразили этот первый натиск неприятеля;
христиане, несмотря на повторяющиеся нападения, не прерывали своего шествия.
Ричард возобновил приказ оставаться в оборонительном положении и не бросаться
на неприятеля прежде, чем будет подан сигнал из шести труб: двух во главе
армии, двух в центре и двух в арьергарде.
Наконец, однако же, несколько рыцарей, не стерпев позора бездействия и не
дождавшись сигнала Ричарда, бросились на сарацин. Примером их увлеклись и
разные отряды армии, горевшей нетерпением сразиться с неприятелем, и битва
закипела. Король Ричард появлялся всюду, где нужна была помощь христианам,
и повсюду его появление сопровождалось бегством турок. Сражение происходило
на пространстве между Арсурской возвышенностью и равниной Рамлы, от моря до
гор. Земля была покрыта изорванными знаменами, переломленными копьями и мечами.
В двадцати телегах не поместились бы все стрелы и дротики, которыми была усеяна
земля, рассказывает летописец-очевидец. Сарацины не могли выдержать яростного
напора франков; желтые значки Саладина отступили перед знаменами Ричарда.
Христиане, с трудом веря своей победе, оставались еще на поле сражения.
Они занялись уходом за ранеными и уборкой оружия, покрывавшего поле битвы,
когда вдруг 20 000 сарацин, собранные своими вождями, появились вновь, чтобы
возобновить битву. Не ожидавшие нового нападения крестоносцы были сначала
поражены изумлением. Изнемогая от зноя и усталости, они нуждались для своего
ободрения в присутствии Ричарда, перед которым ни один сарацин не мог устоять
и которого среди этой ужасной схватки летописцы сравнивают с жнецом, пожинающим
колосья. В то время как победоносные христиане снова двинулись к Арсуру, отчаяние
придало силы мусульманам еще раз напасть на их арьергард. Ричард, два раза
отразивший неприятеля, устремляется на место битвы в сопровождении только
15 рыцарей, громко повторяя военный лозунг: "Господи, спаси Святой Гроб!"
И мусульмане разбегаются при первом столкновении; войско их, трижды пораженное,
было бы истреблено совершенно, если бы уцелевшим остаткам его не удалось поспешным
бегством скрыться в арсурском лесу. Больше 8000 мусульманских воинов и 32
эмира погибли во время сражения. Христианская же армия потеряла только около
1000 человек. Велика была скорбь христиан, когда они увидели между мертвыми
Иакова Авенского. Его нашли покрытого ранами и окруженного товарищами и родственниками,
убитыми возле него. Неустрашимый Иаков Авенский, который продолжал битву и
тогда, когда у него были уже оторваны рука и нога, воскликнул, умирая: "О
Ричард! Отомсти за мою смерть!" Этот защитник Креста похоронен в Арсуре, в
церкви Богородицы, оплаканный всей армией.
Летописи древности и новых времен не представляют битвы более замечательной,
чем эта битва Арсурская; тут встретились храбрейшие воины Европы и Азии; берега
Леддара, на которых теперь виднеются только черные шатры бедуинов и слышатся
только робкие шаги пилигрима, направляющего свой путь к Святым местам, были
тогда свидетелями такого героизма, какого не видели Граник и Симоис. Современные
летописи с изумлением повествуют о невероятных подвигах Ричарда. Из одного
из писем короля Английского мы узнаем, что он был ранен слегка в левый бок.
Эта битва могла бы решить участь крестового похода: если бы победа осталась
за Саладином, то Крест исчез бы из Сирии. Франки не воспользовались своим
торжеством, но если бы они продолжали преследовать побежденного неприятеля,
то могли бы вырвать Сирию и Египет из-под власти мусульман.
Сарацинские воины, устрашенные воспоминаниями об осаде Птолемаиды, не решались
более запираться в укреплениях. Саладин разорял города и замки, которых не
мог защищать, прибыв в Яффу, крестоносцы нашли там только развалины. Между
предводителями христианскими одни хотели воспользоваться страхом, овладевшим
неприятелем после Арсурской битвы, и были того мнения, что следует немедленно
идти к Иерусалиму; другие думали, что благоразумнее восстановить сначала разрушенные
крепости. Первое из этих мнений принадлежало герцогу Бургундскому, второе
- Ричарду. Вероятно, эти различные мнения вытекали не из убеждения в их справедливости,
а были внушены духом противоречия и соперничества. Английская партия оказалась
многочисленнее, и мнение Ричарда восторжествовало. Решено было приступить
к восстановлению стен Яффы. Сюда приехали к королю Английскому королева Беренгария,
вдова Вильгельма, короля Сицилии, и дочь Исаака. Шатры христиан были раскинуты
среди огородов и фруктовых садов Яффы, и все роскошные дары осени предоставлены
были пользованию пилигримов.
Во время пребывания христианской армии в Яффе Ричард едва не попался в руки
мусульман. Однажды, охотясь на полях саронских, он прилег отдохнуть под деревом
и заснул. Вдруг он был разбужен криками своих товарищей, завидевших приближающийся
отряд сарацин. Английский король вскакивает на лошадь и приготовляется к битве;
вскоре неприятель окружает его и теснит; Ричарду становится трудно бороться
с многочисленным неприятелем. Ему угрожала неминуемая опасность, но в это
время один из рьщарей его свиты по имени Вильгельм де Пратель восклицает на
мусульманском языке: "Я - король! Пощадите жизнь мою!" Великодушного воина
берут в плен, а Ричард, обязанный, таким образом, своим спасением преданности
французского рыцаря, успевает добраться до Яффы, где христианское войско с
ужасом приняло весть об опасности, которой подвергался король. Вильгельм де
Пратель, между тем, был отведен в дамасскую тюрьму. Ричард впоследствии не
находил, что он заплатил слишком дорого за свободу своего верного рыцаря,
возвратив Саладину десять его эмиров, взятых в плен крестоносцами.
Христианская армия выступила из Яффы и к празднику Всех Святых расположилась
лагерем между замками Планским и Майе. Сарацины и крестоносцы не искали более
новых битв, и, проходя по стране, разоренной их победами, одни старались только
о том, чтобы разрушать города, а другие - чтобы строить вновь башни и стены.
Тем не менее, время от времени блистательные подвиги примешивались к трудам
христианской армии; в Лидде, в Рамле, в Аскалоне произошли стычки с неприятелем,
и Ричард продолжал одерживать верх над сарацинами. Между тем, герцог Бургундский
и его французы неохотно подчинялись власти английского короля. Конрад маркиз
Тирский под влиянием враждебного чувства к нему дерзнул даже предложить мусульманам
соединиться с ними против Ричарда. Английский король, со своей стороны, повторив
Саладину обещание, данное уже им Малик-Адилу, объявил ему, что он готов возвратиться
в Европу, если христианам возвратят Иерусалим и древо Животворящего Креста.
Ричардом сделаны были и другие предложения, которые, по своему свойству, не
могли вызвать одобрения христианской армии: он предложил Иоанну, вдову Вильгельма
Сицилийского, в супружество Малик-Адилу; под покровительством Саладина и английского
короля супруги эти должны были царствовать над мусульманами и христианами
и управлять королевством Иерусалимским. Мысль о подобном союзе поразила удивлением
законников ислама; султан же, по-видимому, принял ее не без сочувствия. Но
епископы христианские энергически восстали против этого союза, и переговоры
по этому поводу не привели ни к чему.
Ричард, обвиняемый в намерении изменить делу Креста и желая возвратить утраченное
им доверие пилигримов, велел обезглавить всех мусульман, находившихся у него
в плену, и объявил о своем намерении идти на освобождение Иерусалима. Зимние
дожди привели христианский лагерь в бедственное состояние; погибло громадное
количество лошадей и вьючного скота; большинство пилигримов снова упали духом.
Однако же надежда увидеть в скором времени город Иисуса Христа оживила умы
и возбудила вновь мужество. Между тем Саладин окружал Иерусалим новыми окопами
и распоряжался починкой стен и башен. Конница мусульманская оберегала пути
к священному городу.
В христианской армии некоторые были против плана предпринимать осаду Иерусалима
в зимнее время, но большинство крестоносцев были под влиянием пламенного энтузиазма.
Когда вожди решили приступить к восстановлению Аскалона, одной из крепостей,
разрушенных Саладином, это привело христианскую армию в глубокое уныние; среди
толпы, столько выстрадавшей ради того, чтобы идти в Иерусалим, послышались
вопли отчаяния; поднялся горький ропот против вождей, против Ричарда и против
самого Бога. Герцог Бургундский и его французы покинули знамя Ричарда; но
депутаты, которые стали убеждать их именем Иисуса Христа, склонили их возвратиться
в лагерь.
В Аскалоне глазам крестоносцев представились только груды каменьев. Они
принялись перестраивать город. Ричард являлся повсюду, чтобы ободрять работников,
и сам рыл землю и ворочал каменья. 1200 пленных христиан, освобожденных Ричардом
на египетской дороге, присоединились к работникам-крестоносцам. Однако же
построение Аскалона сопровождалось ропотом. Леопольд Австрийский на обвинение
в том, что он остается в праздности со своими германцами, отвечал Ричарду,
что он не плотник и не каменщик. Многие рыцари громко высказывали, что они
прибыли в Азию не для того, чтобы строить Аскалон, а для освобождения Иерусалима.
Герцог Бургундский внезапно покинул армию. Произошел также открытый разлад
между королем Английским и маркизом Тирским; взаимные оскорбления и угрозы
сделали примирение между ними невозможным. Армия отпраздновала Пасху в 1192
г. на равнине Аскалонской; среди обрядов, приводящих на память страдания,
смерть и славное Воскресение Иисуса Христа, не один пилигрим возроптал в душе
на Ричарда за то, что он не продолжал вести войско в Иерусалим...
Глава XVII
Последние события крестового похода Ричарда
(1192)
Вскоре после праздника Пасхи прибыли к Ричарду послы из Англии и известили
его, что брат его Иоанн поднял смуты в королевстве. Английский король объявил
собравшимся вождям, что ему скоро нужно будет возвратиться на Запад, но что,
уезжая, он оставит в Палестине 300 человек конницы и 2000 отборного пехотного
войска. Вожди сожалели о необходимости его отъезда. Они предложили избрать
короля, чтобы поставить его во главе интересов христиан; выбор пал на Конрада,
которого хотя и не очень любили в армии, но уважали за его мужество и искусство
в делах. Ричард, хотя и удивленный этим выбором, дал, однако, свое согласие.
Отправлено было посольство для объявления маркизу Тирскому об избрании его
королем Иерусалимским. Конрад не мог скрыть своего удивления и радости перед
послами Ричарда при таком известии, но ему не пришлось наслаждаться королевским
достоинством. Два молодых исмаелита, рабы Старца Горы, пронзили кинжалами
маркиза Тирского в то время, когда народ приветствовал его избрание пиршествами
и праздниками.
Иные писатели обвиняют Саладина в том, что он потребовал этого убийства
и заплатил за него; другие приписывают убиение Конрада Готфриду Торонскому,
который мог мстить ему за похищение своей жены и за потерю своих прав на престол
Иерусалимский; но ни то, ни другое предположение не достоверны. Смерть Конрада
могла быть особенно желательной для английского короля, и французские крестоносцы
обвиняли его в ней. Хотя героическое мужество Ричарда и не допускало мысли
о таком позорном мщении, тем не менее, ненависть, возбужденная им к себе,
заставила поверить этому обвинению. Узнав о смерти Конрада, Филипп-Август
начал опасаться подобной же участи и появлялся в народе не иначе, как окруженный
стражей. Генрих граф Шампаньский, приходившийся племянником и английскому
и французскому королям, заменил Конрада в управлении Тиром; он избран был
также вместо него иерусалимским королем и вступил в супружество со вдовой
убитого государя.
Ричард действовал на равнинах Рамлы, заявляя себя ежедневно новыми подвигами
против сарацин, когда вдруг до него дошла весть о смерти Конрада и о возвышении
Генриха Шампаньского. Он послал за своим племянником и уступил ему христианские
города, завоеванные его оружием. Новый король Иерусалимский отправился потом
в Птолемаиду, где народ с восторгом приветствовал его; все улицы были украшены
шелковыми тканями, на площадях курился фимиам, пели женские и детские хоры;
духовенство встретило и проводило в церковь преемника Давида и Готфрида. Следует
припомнить, что в силу решения, принятого вождями при осаде Акры, иерусалимская
корона должна была достаться Ги Люсиньяну; но теперь никто не вспомнил о сопернике
маркиза Тирского; его считали человеком совершенно неискусным, и никто в христианской
армии не произнес его имени.
Между тем новые послы, прибывшие с Запада, возбудили беспокойство Ричарда
вестями о смутах в королевстве, произведенных принцем Иоанном, и о том, что
Филипп-Август угрожает Нормандии. Незадолго перед этим английский монарх овладел
замком Дарумским, на юге Палестины; под знаменами своими он видел только покорных
воинов и верных союзников; в ту минуту, когда счастье улыбалось ему, мысль
об отъезде становилась наперекор его блестящим надеждам. Все вожди собрались
и поклялись не оставлять крестового похода, уедет ли Ричард или отложит свой
отъезд. Это решение распространило радость в христианском лагере. Но английский
король задумывался и уединялся среди танцев, пиров и песен, и, без сомнения,
это общее веселье наводило на него тоску. Армия расположилась лагерем поблизости
Хеврона, города, где покоятся в каменных гробницах предки Израиля. Мрачное
раздумье не покидало Ричарда. Страх, внушаемый его суровым нравом, препятствовал
решиться предложить ему какой-нибудь совет или утешение.
Однажды, когда король Английский одиноко сидел в своей палатке, склонив
голову как бы под влиянием особенно тяжкого раздумья, перед ним явился один
пилигрим - священник по имени Вильгельм. Лицо его выражало печаль и сострадание;
остановясь на пороге палатки, священник, казалось, ожидал знака, чтобы приблизиться
к королю; он смотрел на короля, и по лицу его струились слезы. Ричард пригласил
его войти, спросил его, почему он плачет и не он ли причинил ему скорбь? Получив
от короля обещание выслушать его без гнева, священник сказал королю, что решение
его покинуть Палестину возбуждает сожаление всей армии, и в особенности тех,
кто принимает близко к сердцу ее славу, и что его ожидают упреки потомства
в том случае, если он покинет дело христиан. Он напомнил королю Английскому
многочисленные его подвиги, сказал ему, что пилигримы смотрят на него как
на опору и на своего отца и что отъезд его повергнет всех в отчаяние. Ричард
выслушал священника; он ничего не отвечал ему, но выражение лица его сделалось
еще пасмурнее. На другой день английский король объявил графу Генриху и герцогу
Бургундскому, что он не поедет в Европу до праздника Пасхи следующего года;
герольд, провозгласив это решение, объявил вместе с тем, что христианская
армия скоро выступит к священному городу. Эта весть подняла дух армии; все
бедствия были забыты; повсюду раздавались восхваления Ричарду, и такое доброе
настроение предвещало победу. Но все эти благородные стремления, неустрашимое
рвение должны были остаться бесплодными вследствие возникших вслед за тем
роковых несогласий.
Крестоносцы расположились лагерем в Вифинополе, нынешней Бэйтнубе, в семи
милях к востоку от Иерусалима. Ричард остановился тут на несколько недель,
потому ли, что его устрашило приготовление сарацин, или потому что он снова
был под влиянием своего непостоянного характера. Герцог Бургундский и многие
другие вожди, завидуя славе Ричарда, неохотно содействовали его предприятию.
После целого месяца напрасного ожидания в Вифинополе христиане с горестью
восклицали: "Верно, мы не пойдем в Иерусалим!" Ричард делал вид, что не слышит
ропота пилигримов, но он разделял их горе и негодовал на свою собственную
судьбу. Однажды, увлеченный в погоне за неприятелем до возвышенности Модинской,
откуда виднеется Иерусалим, Ричард заплакал при виде священного города, который
он еще не освободил. Вынужденный принять какое-нибудь решение, он созвал совет
из пяти рыцарейиоаннитов, пяти французских баронов и пяти баронов или владетелей
палестинских. Этот совет обсуждал дело в продолжение нескольких дней. Те,
кто стояли за начатие осады Иерусалима, говорили о восстании в Месопотамии
против власти Саладина и об угрозах султану со стороны халифа Багдадского;
они прибавляли, что мамелюки отказываются запереться в Иерусалиме, если Саладин
не придет туда, чтобы разделить с ними все опасности, и что, следовательно,
время для осады теперь самое благоприятное. Другие, державшиеся противоположного
мнения, видели во всех этих известиях только ловушку со стороны Саладина;
они выставляли на вид недостаток воды в летнюю пору в бесплодных окрестностях
Иерусалима, длинные, узкие проходы по этой гористой местности, где несколько
мусульманских солдат могли легко уничтожить целые фаланги христиан; и притом,
в случае неудачи под стенами священного города, каким образом обеспечить отступление
христианской армии, окруженной со всех сторон войсками Саладина?
Такова была сущность прений на этом совете, как нам сообщает история; но
причины, которые представлялись в защиту необходимости удалиться от Иерусалима,
не имели ничего нового или непредвиденного; те же препятствия существовали
для армии Готфрида, но не остановили ее движения вперед. Следовательно, в
основании этого вопроса были какие-нибудь другие мотивы, кроме тех, которые
передают современные известия. Эта часть нашего рассказа остается неясной.
История может наблюдать за человеческими страстями, когда они разыгрываются,
так сказать, при солнечном свете, но она бессильна описать их с полной достоверностью,
когда они сосредотачиваются в совете князей и когда к ним примешивается множество
неизвестных побуждений.
Впрочем, колебания эти и споры не препятствовали Ричарду производить постоянные
нападения на сарацин. Несколько сирийцев явились предупредить его, что из
Египта в Иерусалим идет богатый караван. Ричард немедленно собирает лучших
воинов, к которым присоединяются и французы. Вечером отряд этот выступает
из лагеря, идет всю ночь при лунном свете и на заре подходит к местечку Хари,
в Хевронской области; тут стоял караван с конвоем, состоявшим из 2000 сарацин.
Ричард устремился на мусульман, которые не выдержали даже первого натиска
и разбежались, повествует летопись, "как зайцы, которых преследуют собаки".
Караван был забран, Ричард со своими спутниками возвратился в лагерь, ведя
за собой 4700 верблюдов, множество лошадей, ослов и мулов, навьюченных самыми
ценными азиатскими товарами. Добыча эта была разделена поровну между теми,
кто сопровождал английского короля, и теми, кто оставался в лагере. Взятие
этого каравана произвело смятение в священном городе; в мусульманской армии
поднялся ропот против Саладина.
Однако же христиане не воспользовались смятением сарацин и беспорядками,
возникшими в войсках Саладина. На совете рыцарей и баронов было решено удаление
армии от гор Иудейских и возвращение ее к морскому берегу. Это повергло пилигримов
в великое отчаяние. Вражда между французами и англичанами усилилась. Герцог
Бургундский и Ричард язвили друг друга сатирическими песнями. Надежды на этот
крестовый поход исчезали вследствие распадения христианской армии. Во время
колебаний Ричарда армия Саладина, подкрепленная эмирами Алеппским, Месопотамским
и Египетским, напала на Яффу и после нескольких приступов овладела городом.
Цитадель, куда укрылся гарнизон, готова была тайно капитулировать, как вдруг
Ричард прибыл из Птолемаиды с несколькими кораблями, на которые были посажены
войска. В гавани Яффы было множество сарацин; английский король, сопровождаемый
храбрейшими из своих воинов, бросился в воду по пояс, достиг берега, разогнал
всех перед собой, выгнал из города только что одержавших победу мусульман
и, преследуя их по равнине, раскинул свой лагерь на том самом месте, где за
несколько часов перед тем стояли палатки Саладина.
Но Ричард еще не восторжествовал над всеми опасностями. Присоединив к своему
отряду гарнизон цитадели, он насчитывал у себя не более 2000 солдат. Через
три дня по освобождении Яффы один генуэзец, выйдя рано утром из города, увидел
в поле мусульманские батальоны и возвратился в город с криком: "К оружию,
к оружию!" Ричард вскочил со сна и едва успел надеть кирасу, как нахлынули
толпы сарацин; король и большинство его приближенных бросились в битву с босыми
ногами, иные в одной рубашке; в отряде христиан оказалось не более десяти
лошадей. Одну из них подали Ричарду. Мусульмане принуждены были отступить;
английский король спешил воспользоваться этой первой удачей, чтобы поставить
своих воинов в боевой порядок на равнине и воодушевить к новым битвам. Вскоре
7000 сарацин, возвратясь назад, снова устремляются на христиан; христиане
выдерживают яростный натиск неприятеля; удивление и ужас распространяются
в рядах мусульман; Ричард бросается вперед и нападает со своими воинами на
сарацин. В это время ему объявляют, что неприятель вступил в Яффу и избивает
христиан, оставшихся для защиты ворот города; король спешит к ним на помощь
в сопровождении только двух всадников и нескольких метальщиков; при виде его
мамелюки разбегаются; он убивает всех, кто оказывает сопротивление. Выгнав
неприятеля из города, он возвращается на равнину, где идет схватка его воинов
с мусульманской конницей. Ричард, расточая чудеса храбрости, приводит в смятение
толпу сарацин. Наконец он так порывисто устремляется в ряды неприятелей, что
никто не поспевает следовать за ним и он исчезает из вида своих воинов. Когда
он возвратился к крестоносцам, которые считали его уже погибшим, лошадь его
была вся в крови и в пыли, а сам он, по наивному выражению очевидца-свидетеля,
"весь пронизанный стрелами, был похож на подушечку, со всех сторон унизанную
иголками". Эту необычайную победу, одержанную доблестью одного только человека,
можно считать самым чудесным событием в летописях человеческого героизма.
Столько подвигов и славы должны были остаться бесплодными для крестового
похода. Герцог Бургундский, удалившийся в Тир, отказывался принимать какое-либо
участие в войне. Германцы, под предводительством герцога Австрийского, покинули
Палестину. Ричард, захворав, пожелал отправиться в Птолемаиду, а несправедливость
его воинов упрекала его в желании покинуть их. Вынужденный доверять одному
только своему мечу, он думал теперь лишь о том, как бы возобновить переговоры
с Саладином. И христиане, и сарацины, казалось, были одинаково утомлены войной;
Саладин, покинутый многими своими союзниками, опасался смут и восстания в
своем государстве. Для султана, как и для английского короля, мир был желателен,
и потому заключено было между ними перемирие на три года и восемь месяцев.
Доступ в Иерусалим был открыт для христианских паломников, и, сверх того,
христианам предоставлено было владение морским берегом, от Яффы до Тира. Крепость
Аскалон, на которую заявляли свои притязания и крестоносцы, и мусульмане,
решено было разрушить. О древе Честного Креста, для востребования которого
Ричард прежде отправлял к Саладину многих послов, теперь не упоминалось. Главные
вожди обеих армий поклялись, одни Кораном, другие Евангелием, соблюдать условия
договора. Султан и король Английский ограничились взаимным честным словом
и пожатием руки посланников. Имени Ги Люсиньяна не было упомянуто в трактате;
лишенный своего королевства, он получил королевство Кипрское, обладание которым
представляло более существенное значение, но за него следовало еще уплатить
храмовникам, которым Ричард продал его или заложил. Палестина была уступлена
Генриху графу Шампаньскому. Прежде чем возвратиться в Европу, крестоносцы,
разделившись на несколько караванов, отправились поклониться Гробу Иисуса
Христа. Французы, оставшиеся в Тире, не захотели воспользоваться доступом
в Иерусалим, который был открыт для них Ричардом: предубеждения и зависть
оказались сильнее, чем усердие к Святым местам. Герцог Бургундский умер в
то самое время, когда уже готовился к отъезду ва Запад.
Когда английский король сел на корабль в Птолемаиде, христиане Святой земли
не могли удержать слез: они сознавали, что лишаются в нем единственной своей
опоры против сарацин. Ричард сам плакал, выезжая из гавани акрской. Он устремил
своей взор к берегам и воскликнул: "О Святая земля! Поручаю народ твой Господу
Богу и молю Бога да снабдить меня опять посетить тебя и помочь тебе!"
Таков был этот третий крестовый поход, в котором германцы потеряли одного
из величайших своих императоров и лучшую из своих армий, а Франция и Англия
лишились множества людей, составлявших цвет их воинственного дворянства. Весь
вооружившийся Запад не мог достигнуть большего успеха, как только взятия Птолемаиды
и разрушения Аскалона. Но несмотря на несчастный исход этого крестового похода,
он не возбудил в Европе такого ропота, как поход св. Бернара, так как воспоминание
о нем было соединено с воспоминаниями о подвигах, прославивших крестоносцев.
На Востоке узнали тогда двух великих монархов, которые могли вести войну между
собой, не переставая уважать друг друга; казалось, что оба народа отрешились
отчасти от своего варварства. Эмиры сарацинские бывали приглашаемы иногда
к столу Ричарда, а крестоносцы обедали за столом Саладина; сообщаясь между
собой, христиане и мусульмане могли позаимствовать друг у друга некоторые
хорошие обычаи, познания и даже добродетели. Страсть к славе была для спутников
Ричарда таким же могущественным двигателем, как и религиозный энтузиазм.
Две славы затмевают все остальное в истории этого крестового похода: Ричард
и Саладин, различные между собой по гению и по характеру, являются оба героями
великой эпопеи, которая сосредотачивала на себе внимание Востока и Запада
в последние годы XII века. Первый был смелее и мужественнее, второй отличался
благоразумием, степенностью и умением вести дела. У Ричарда было больше воображения,
у Саладина больше рассудительности; увлекаемый непостоянством своего характера,
необузданно предаваясь разгулу страстей, английский король никогда не понимал,
что значит воздерживать себя; он не был бы способен к управлению людьми, потому
что он не умел управлять самим собой; знакомясь с его жизнью и судьбой, испытываешь
больше удивления, чем восхищения. Из всех героев новейших времен Ричард представляет
наибольшее сходство с героями Гомера; в нем снова встречается то мужество,
которое не останавливается ни перед чем, та самонадеянность, которая никогда
не сомневается в победе, то стремление возвести до небес славу своего оружия
и также та слабость душевная, та чувствительность, которые заставляют Ахилла
плакать, как женщина. Саладин, ставший во главе государства, доставшегося
ему не по праву рождения, но которое, можно сказать, было вручено ему случайностями
войны, загладил преступление узурпации своим искусством в войне, своими высокими
добродетелями и постоянной любовью к добру. "Среди своей походной жизни он
осенял народы крылами своего правосудия, - говорится в одной восточной летописи,
- и, подобно облакам, низводил свои щедроты на города, ему подвластные". Христиане
прославляли благородное великодушие Саладина, неверные восхваляли непобедимое
мужество короля франков; имя английского короля в продолжение целого века
наводило ужас на жителей Востока; если на дороге лошадь мусульманина пугалась
внезапно тени, кустов или дерева, то всадник спрашивал у своего коня: "Уж
не привиделась ли тебе тень Ричарда?.."
Одним из самых важных последствий третьего крестового похода было то, о
котором христиане и не помышляли, а именно основание Кипрского королевства.
На острове Кипр, самом значительном из островов Средиземного моря, были цветущие
города, плодоносные равнины, и он славился своим вином; гавани его давали
убежище судам, идущим с Запада в Азию и возвращавшимся из Сирии в Европу.
Королевство, завоеванное Ричардом, было полезным соседом для христианских
колоний. Когда мусульмане разрушили латинские владения, то на острове Кипре
сосредоточились остатки их. Из латинских государей одни только никозийские
сохранили ассизы королевства Иерусалимского, учрежденные Готфридом и его преемниками.
Крестовый поход разорил Англию. Филиппу-Августу он доставил средства ослабить
знатнейших вассалов и присоединить к короне Нормандию. Пользуясь бедствием
своих соседей, Франция усилилась увеличением территории и утверждением королевской
власти.
Героя же этого крестового похода ожидала в Европе томительная неволя. Возвращаясь
в Европу, Ричард потерпел кораблекрушение близ берегов Италии и, не желая
проезжать через Францию, отправился через Германию, скрываясь под одеждой
простого пилигрима. Но его щедрость выдала в нем короля; враги у него были
повсюду, и солдаты герцога Австрийского задержали его: Леопольд не забыл оскорблений,
нанесенных ему при осаде Птолемаиды. Ричард был заключен в темницу, а Европа
ничего не знала о постигшей его участи; Англию же известил о ней один преданный
королю дворянин. Трубадур Блондель, отыскивая следы своего государя, пробирался
по Германии в одежде и с лирой менестреля. Однажды подошел он к башне, где
томился в заключении, как ходили слухи, какой-то знаменитый пленник. Вдруг
он услышал пение первого куплета той песни, которую он сочинил когда-то вместе
с Ричардом; менестрель пропел второй куплет песни, устремив глаза к верху
той башни, откуда послышались ему знакомые звуки; пленник узнал Блонделя.
Герцог Австрийский, узнав, что местопребывание его пленника было открыто,
поспешил выдать его императору Германскому, который также имел причины мстить
Ричарду. Генрих VI недостойным образом заключил его в тяжелые оковы. Пленный
король принужден был явиться на германский сейм в Вормсе; здесь, в присутствии
епископов и знатнейших владетелей, он был обвинен во всевозможных преступлениях,
которые только могли измыслить зависть и злоба; но когда царственный узник
произнес речь в свое оправдание, то все собрание залилось слезами; те, которые
явились в Вормс, чтобы осудить Ричарда, должны были отступить перед его славой.
Тем не менее, император Генрих, не обращая внимания на проклятия святого престола,
продолжал держать Ричарда в заточении еще более года и возвратил ему свободу
не прежде, как получив за него от Англии выкуп, который окончательно разорил
эту страну.
Между тем как герой, слава которого наполняла весь мир, томился в тесной
германской темнице, Саладин лежал больной в Дамаске и предавался печальным
предчувствиям своей близкой кончины. Латинские летописи, описывая его смерть,
повествуют, что султан, умирая, приказал одному из своих эмиров носить по
всем улицам Дамаска его саван и повторять во всеуслышание: "Вот что Саладин,
победитель Востока, уносит с собой из всех своих завоеваний".
Глава XVIII
Четвертый крестовый поход. - Призыв к крестовому походу в Германии. -
Император Генрих принимает крест и покоряет Сицилию. - Дела в Палестине.
- Осада Торона. - Смерть Генриха VI и конец крестового похода
(1195)
По смерти Саладина в основанной им империи начались смуты; восточные историки
говорят, что после него осталось 17 сыновей, которые разделили между собой
его наследство; один из них был признан султаном Египетским, другой - Каирским,
прочие - князьями месопотамскими; но ни один из этих князей не наследовал
гения своего отца и не мог сохранить власть, предоставленную ему судьбой.
Малик-Адил, брат Саладина, ловко воспользовался раздорами, возникшими между
его наследниками, и соединил наконец в своих могущественных руках все рассеянные
остатки империи Аюбидов. Таким образом, во второй уже раз в течение немногих
лет оправдалось арабское замечание, что "большая часть тех, кто были основателями
государств, не оставили их в наследство своему потомству".
Усилением своего могущества Малик-Адил был обязан не только раздорам между
неверными, но также и духу несогласия и уныния, господствовавшему между христианами.
По отъезде английского короля христианская колония все более и более приходила
в упадок. Сколько раз Генрих Шампаньский в своем жалком Иерусалимском королевстве
с сожалением вспоминал о своем графстве Шампаньском, о своих замках Труаском
и Прованском! Боэмунд III, князь Антиохийский, находился постоянно в войне
с князьями Армении, и обе эти области поочередно подвергались неприятельскому
вторжению и разорению; сильная распря вспыхнула между иоаннитами и храмовниками
из-за права владения одним из замков, по соседству с Маргатом. Голос самого
папы оказывался бессильным среди этих гибельных раздоров; палестинские христиане
имели перемирие с сарацинами, но не имели достаточно силы, чтобы заставить
их соблюдать условия договора.
С другой стороны, Запад, утомленный столькими усилиями, столькими чудесными
подвигами, которые ни к чему не привели, казалось, был не очень расположен
помогать Святой земле. В этото время Целестин III, на призыв которого отозвались
и отправились на Восток Ричард Львиное Сердце, Филипп-Август III и Фридрих
Барбаросса, задумал возбудить снова воинственный энтузиазм христиан. В красноречивом
бреве, в котором он объявлял о смерти Саладина, он убеждал всех верующих принять
крест и вооружиться; осквернение Святых мест, угнетение христиан на Востоке,
дерзость и все возрастающая наглость сарацин - таковы были причины, на которых
он основывал свои апостольские увещания. Папа очень желал, чтобы Ричард опять
отправился на Восток, но Ричард опасался Филиппа-Августа; Филипп-Август, со
своей стороны, побаивался Ричарда; оба монарха на призыв папы ответили торжественным
уверением в своей преданности делу Иисуса Христа, но остались в своих владениях;
высшее сословие и народ последовали их примеру. У Целестина осталась одна
надежда на Германию.
Хотя император Генрих VI был отлучен от церкви святым престолом за удержание
Ричарда в заключении, папа все-таки послал к нему легатов, уполномоченных
напомнить ему о примере его знаменитого отца, Фридриха; Генрих, у которого
было больше честолюбия, чем благочестия, сообразил, что священная экспедиция
может оказаться благоприятной для завоевания Сицилии и даже для замышляемого
им покорения Греции. Он принял римских легатов с большим почетом и проповедовал
крестовый поход на общем сейме в Вормсе. Красноречие главы империи и говоривших
после него епископов так воспламенило умы, что и знатные люди, и простолюдины
не могли не "признать в этом перста Божия". Генрих в присутствии своего двора
облачился в одежду крестоносца; множество знатных германских владетелей приняли
крест, иные ради угождения Богу, другие - в угоду императору; во всех провинциях
Германии нашлись воины для священной войны. Генрих VI возвестил о своем намерении
вести на Восток крестоносцев; но так как война, которую он хотел вести с Сицилией,
уже началась, то его очень легко было убедить остаться в Европе. Он выступил
во главе армии в Неаполитанскую область. Две же другие армии крестоносцев,
одна под предводительством герцога Саксонского и Брабантского, другая под
предводительством епископа Майнцского и Валерана графа Лимбургского, сели
на суда и отправились на Восток. Первые крестоносцы, прибывшие в Палестину,
захотели нарушить перемирие с сарацинами, между тем как местные христиане
желали его сохранения. Это повело к оживленным прениям, в которых, с одной
стороны, ставилась в упрек неразумная опрометчивость, могущая погубить все
дело, а с другой стороны - трусливое благоразумие, которое не осмеливалось
восстать на защиту своего дела. Германцы сами начали войну. Среди смут и опасностей
этой новой войны христианам пришлось, сверх того, оплакивать смерть Генриха
Шампаньского, упавшего из окна своего дворца. И другое несчастье постигло
христиан: Малик-Адил при первых военных действиях со стороны крестоносцев
осадил Яффу, взял город приступом, и все население погибло от меча сарацин.
Христианская армия, усилившаяся ежедневно прибывавшими германскими пилигримами,
выступила тогда из Птолемаиды и направилась против неверных. Решено было приступить
к осаде Бейрута, где мусульмане держали множество пленных и хранили большую
добычу, захваченную в покоренной стране; Малик-Адил выступил навстречу христианам.
Обе армии сошлись на берегах Элевтера (ныне Нахр-эль-Кебир), между Триполи
и Тортозой; победа осталась за крестоносцами. Сарацины покинули несколько
прибрежных городов, и Бейрут, слабо защищенный, без битвы подчинился власти
воинов Креста. Во всех христианских городах были отслужены благодарственные
молебствия, и, в упоении от этого первого успеха, только и шли толки о походе
в Иерусалим.
Между тем как крестоносцы заняты были войной в Сирии, Генрих VI пользовался
всеми средствами и всеми силами, предоставленными ему по случаю крестового
похода, чтобы закончить покорение королевства Неаполитанского и Сицилийского.
Он женился на Констанции, дочери Рожера, и на этом основании заявил свои права,
с оружием в руках, на престол и на наследство государей Нормандских; сначала
ему пришлось бороться с Танкредом, сыном Рожера, которого высшее сословие
Сицилии избрало своим королем; но по смерти последнего королевство, оставшееся
без короля, раздираемое множеством партий, было со всех сторон открыто для
вторжений германцев. При этом завоевании Генрих VI действовал более посредством
палачей, чем солдат, и ужас казней довершил то, что было начато победами.
Новый владетель Сицилии, залитый кровью христиан и все еще отлученный от
церкви, прославлял себя, тем не менее, как первого между воинами Иисуса Христа;
так как ему больше нечего было делать в Сицилии, он занялся войной с сарацинами.
Он послал во все провинции своей империи письменный приказ ускорить выступление
в поход тех, кто принял крест, но оставался еще дома. В послании своем Генрих
обещал содержать армию в течение года и выдать по 30 унций золота всем крестоносцам,
которые дослужат до конца священной войны. Конрад, епископ Хидельсхаймский,
канцлер империи, сопровождавший Генриха VI и помогавший ему советами во время
войны в Сицилии, должен был вести в Сирию эту третью армию пилигримов.
Прибытие в Палестину такого сильного подкрепления удвоило силы и рвение
христианских воинов; теперь можно было начать осаду Иерусалима; но наступала
зима, и решено было дождаться весны, чтобы начать осаду, которая могла затянуться
и сделаться опасной. С другой стороны, все другие палестинские города снова
подчинились власти христиан. Решено было употребить все силы крестоносцев
на осаду укрепления Торонского, грозного замка, выстроенного на горах Ливанских,
в нескольких милях от Тира; здешний мусульманский гарнизон постоянно угрожал
Галилее и приморским равнинам. Когда армия собралась под стенами Торона, то
тут только замечены были все трудности осады; стрелы и камни, метаемые машинами,
едва могли достигать укреплений и башен, между тем как бревна и обломки скал
катились с высоты укрепления, производя опустошение в рядах христиан. Непомерных
трудов стоило крестоносцам раскопать землю и пробить себе путь через скалистую
гору, на которой был выстроен замок Торонский; на эту трудную работу употреблены
были рабочие из гоцларских рудников, последовавшие за пилигримами в Сирию.
Осаждающим удалось наконец укрепиться у самых стен; с помощью своих машин
они могли поколебать стены и провести подкопы под основание башен. Осаждаемые,
не надеясь на возможность дальнейшего сопротивления, предложили капитуляцию.
В это самое время возникли между христианами такие раздоры, каких еще не бывало
с самого начала крестовых походов. Депутаты, посланные в лагерь крестоносцев,
не знали сначала, к кому из вождей они должны были обратиться.
Генриха, палатина Рейнского, герцога Саксонского и Брабантского, слушались
только одни их солдаты; канцлер Конрад занимался только введением роскоши,
неизвестной в лагере; военные же труды были не по его ленивому характеру.
Христиане палестинские с самой смерти Генриха Шампаньского не имели вождей,
которые руководили бы ими. Мусульманские депутаты были приняты в собрании,
волнуемом самыми различными страстями. Сарацины предлагали покинуть крепость
и просили только пощадить их жизнь и оставить им свободу. Когда начались рассуждения
по поводу этого предложения, то одни приняли его с радостью, а другие хотели
взять город приступом. Но так как мнение последних не было преобладающим,
то они дошли до того, что посоветовали осажденным защищаться. Вместе с тем,
они обращались к христианским воинам и говорили им, что предстоит заключение
постыдного договора с неверными. Когда депутаты возвратились в крепость, они
повторяли, что слышали, и рассказали также о несогласиях, возникших между
христианами. С этой минуты осаждаемые забыли, что стенам их угрожает падение;
они поклялись скорее умереть, чем сдаться. Отчаяние придало им силы; они сделали
несколько удачных вылазок. Между крестоносцами была одна партия, которая защищалась,
другая же как будто и забыла об осаде. Скоро пришла весть, что Малик-Адил
приближается с армией; эта весть распространила ужас и была как бы сигналом
отступления, которое произошло в величайшем беспорядке; христианская армия,
которую ожидала полная победа, возвратилась, таким образом, в Тир, обращенная
в бегство побежденным врагом. Дух раздора все усиливался между крестоносцами,
которые упрекали друг друга в позоре своего бегства. Дело дошло до того, что
христиане сирийские и крестоносцы германские не могли оставаться под одними
знаменами.
Однако же приближение мусульманской армии возбудило мужество в воинах Креста.
В битве близ Яффы победа осталась за тевтонскими крестоносцами. В то же время
Амальрик, преемник Ги Люсиньяна в королевстве Кипрском, был призван царствовать
над тем, что оставалось от королевства Иерусалимского, и прибыл сюда, чтобы
разделить с Изабеллой, вдовой Генриха Шампаньского, малозначащие почести королевского
достоинства. Явилась надежда, что согласие восстановится и что крестовый поход
кончится лучше, чем начался. Но, между тем как праздновали свободу Амальрика,
пришла весть о смерти императора Генриха VI; эта неожиданная новость изменила
все дело и внезапно положила конец священному походу. Князья и владетели германские
только и думали о возвращении в Европу; из всех князей, прибывших с Запада
для защиты дела Господня, одна только королева Венгерская оказалась верной
своим обетам и осталась со своими рыцарями в Палестине.
Этот четвертый поход, в котором все силы Германской империи разбились о
стены одной крепости на Ливане и который представляет нам странное зрелище
священной войны, веденной отлученным от церкви монархом, не ознаменован в
истории столькими чрезвычайными событиями и великим бедствиями, как предыдущие
экспедиции. У воинов Креста не было недостатка ни в рвении, ни в мужестве
во время опасности, но имя Иерусалима уже не воспламеняло более энтузиазма
пилигримов. В прежних священных войнах было более религиозного чувства, чем
политики; в этой же, можно сказать, главную роль играла политика, а не религия.
В то время как христиане возносили к Богу молитвы об успехе похода, двигателем
и главой которого был император Генрих VI, этот государь вел безбожную войну
и опустошал христианскую страну, чтобы подчинить ее своей власти. Мы увидим
впоследствии, какие смуты среди христианских народов произвело это покорение
Сицилии и какую ужасную вражду вызвало оно между сыновьями Генриха VI и преемниками
Целестина.
Глава XIX
Пятый крестовый поход. - Организатор похода Фульк Нельиский. - Переговоры
вождей крестового похода с Венецией о флоте. - Дож Венецианский принимает
крест. - Осада Зары. - Разногласия между крестоносцами. - Алексей, сын
Исаака, обращается к помощи крестоносцев. - Выступление армии в Константинополь.
- Нападение крестоносцев на Константинополь
(1202-1204)
Плачевныи исход последнего крестового похода и столько бедствий без всякой
славы поумерили религиозное рвение и воинственное благочестие христиан. Никогда
в Европе не было так мало заботы об освобождении Иерусалима. Среди общего
равнодушия один только человек был тронут жалобами, доносившимися из-за моря,
и сохранил надежду спасти христианское население на Востоке.
Иннокентий III, достигший 33-летнего возраста, был только что избран папою,
и едва вступил он на престол, как начал стараться вновь воспламенить священный
огонь крестовых походов; в послании к епископам, духовенству, высшему сословию
и простому народу во Франции, Англии, Венгрии и Сицилии папа возвещал волю,
угрозы и обетования Бога христианского. "Если Бог принял смерть ради человека,
- прибавлял Иннокентий в заключение своего послания, - то неужели человек
побоится умереть для Бога? Неужели он откажется пожертвовать своей мимолетною
жизнью и тленными благами этого мира Тому, Кто предлагает нам сокровища вечной
жизни?" Легаты, посланные римским двором, обещали отпущение грехов и особенное
покровительство церкви всем тем, кто примет крест и вооружится или кто будет
доставлять одежду и содержание воинству Христову. В церквах были расставлены
кружки для приема приношений от верующих; священникам было вменено в обязанность
влиять на свою паству во время исповеди и возбуждать раскаяние грешников и
сочувствие их в пользу крестоносцев и христиан на Востоке.
Проповедуя крестовый поход, Иннокентий III сначала не имел успеха по многим
причинам. Отгон Саксонский и Филипп Швабский оспаривали друг у друга германскую
корону; папа объявил себя на стороне Отгона и угрожал громами церкви приверженцам
Филиппа; вся Германия была вовлечена в эту великую распрю, и никто не принял
креста. В это время Филипп-Август состоял под проклятием Рима за свой незаконный
союз с Агнессою Меранийской; Франция, на которую глава церкви только что наложил
интердикт, не могла обратить своего внимания на христианские колонии на Востоке.
Римский двор ждал в особенности, чтобы Ричард стал во главе крестового похода.
Английский король устроил в Лондоне турнир, на котором сам проповедовал священную
войну; но, в сущности, этот государь не имел намерения возвращаться на Восток,
и хотя он часто возобновлял обещание снова отправиться на битву с неверными,
но до самой смерти воевал только с христианами.
Между тем, один священник из Нельи-на-Марне приобрел большое влияние на
народ своим красноречием и чудесами. Самые ученые проповедники становились
в ряды его учеников и говорили, что "Святой Дух глаголет его устами"; он воспламенял
по своему желанию страсти толпы, и даже до дворцов государей доносились возвещаемые
им "громы евангельских угроз". Иннокентий III обратил внимание на Фулька и
возложил на него миссию, которую исполнил за 50 лет перед тем св. Бернар.
Для дела Иисуса Христа нужны были в особенности пример и мужество государей
и баронов. В Шампани был объявлен турнир, на котором должны были присутствовать
самые доблестные воины Франции, Германии и Фландрии; поэтому Фульк приехал
в замок Экри-сюр-Эн, где назначено было собраться рыцарям. Среди мирского
веселия рыцарства послышались вдруг жалобные стоны Сиона, выраженные красноречием
Фулька. Когда оратор Креста заговорил об Иерусалиме, плененном сарацинами,
то рыцари и бароны забыли бой на копьях, и ломание копий, и блистательные
состязания, и подвиги, "и даже присутствие дам и девиц, раздававших награды
отличившимся". Во главе владетельных князей, принявших участие в крестовом
походе, были Тибо граф Шампаньский и Людовик граф Шартрский и Блуаский. Их
примеру последовали граф де Сен-Поль, графы Готье и Жан Бриеннские, Манассия
Лилльский, Ренар де Дампьерр, Матье де Монморанси, Гуго и Роберт де Борн,
графы Амьенские, Рено Бульонский, Готфрид Першский, Рено Монмерльский, Симон
Монфорский и Готфрид де Виллегардуэнь, маршал Шампаньский, который оставил
нам реляцию об этом походе на наивном языке своего времени.
Фландрское дворянство также захотело выразить свое усердие к освобождению
Святых мест; граф Балдуин поклялся в храме св. Донациана Брюггского отправиться
в Азию для битвы с сарацинами; Мария графиня Фландрская пожелала сопровождать
своего супруга; примеру Балдуина последовали оба его брата, Евстафий и Генрих,
графы Саарбрукский и Геннегау, и Конон Бетюнский, известный своей храбростью
и красноречием. Главные вожди крестового похода, собравшись сначала в Суассоне,
а потом в Компьене, избрали предводителем священной экспедиции Тибо графа
Шампаньского. На том же собрании было принято решение отправить армию крестоносцев
на Восток морским путем и с этой целью послать шесть депутатов в Венецию,
чтобы выпросить у республики суда, необходимые для переправы войска и лошадей.
Маршал Шампаньский, бывший в числе депутатов, подробно рассказывает о переговорах
рыцарей Креста с дожем и народом венецианским. Депутаты были приняты с восторгом
девяностолетним дожем Дандоло, старость которого состояла только в опытности
и добродетели, но сердце которого еще воспламенялось при одном имени отечества
и славы. Дандоло обещал доставить крестоносцам суда для 4500 рыцарей, 20 000
человек пехоты и продовольствие для всей христианской армии в продолжение
девяти месяцев. Он предлагал, сверх того, от имени Венеции вооружить 50 галер
с условием, чтобы венецианцам была предоставлена половина будущих завоеваний
крестоносцев. Рыцари и бароны со своей стороны обещали уплатить республике
85 000 серебряных марок. Этот договор, обсужденный и одобренный на советах
дожа и патрициев, был представлен на утверждение народа, собравшегося в соборе
св. Марка. Маршал Шампаньский, говоривший от имени знатных владетелей и баронов
Франции, заклинал венецианцев иметь сострадание к Иерусалиму, который был
в пленении у турок. "Князья и бароны, - сказал он в заключение, - поручили
нам припасть к ногам вашим и не подыматься до тех пор, пока вы не исполните
мольбы нашей". При этих словах депутаты преклонили колена и протянули умоляющие
руки к собравшемуся народу; тогда 10 000 голосов слились в одном восклицании:
"Мы на это согласны, мы на это согласны!".
Когда депутаты возвратились в Шампань, они нашли Тибо опасно больным. Узнав
о договоре, заключенном с венецианцами, молодой князь был так обрадован, что,
забывая о болезни, удерживавшей его в постели, захотел облечься в доспехи
и сесть на коня, "но, - прибавляет Виллегардуэнь, - это было великим горем
и несчастьем; болезнь развилась и усилилась до такой степени, что он приступил
к завещанию и разделу своего имущества и уже не садился на коня". В скором
времени Тибо скончался, и бароны избрали Бонифация маркиза Монферратского,
"князя доблестного, одного из самых искусных во владении оружием и в военном
деле". Бонифаций приехал в Суассон, где и принял крест из рук священника Нельиского
и был провозглашен вождем крестового похода в церкви Божьей Матери в присутствии
духовенства и народа.
Весной 1202 г. все принявшие крест отправились в путь, "не без того, чтобы
многими слезами не было оплакиваемо их отбытие". Граф Фландрский, графы Блуаский
и де Сен-Поль, маршал Шампаньский и множество рыцарей фламандских и шампаньских
перешли через Альпы и прибыли в Венецию. Вскоре после их прибытия сюда нужно
было уплатить республике условленные 85 000 марок. Крестоносцы, если бы они
даже отдали все, что имели, могли бы уплатить не более третьей части такого
значительного долга. Тогда дож собрал народ и объявил ему, что недостойно
прибегать к строгому взысканию с пилигримов Иисуса Христа; а крестоносцам
было предложено помочь республике подчинить город Зару, восставшую против
Венеции. Бароны, которым открывалась таким образом возможность уплатить свои
долги победами, приняли с радостью это условие. Однако же многие пилигримы
вспомнили, что они клялись сражаться с неверными и потому не могут обратить
своего оружия против христиан. Папский легат Петр Капуанский почитал святотатством
предприятие, в которое хотели вовлечь воинов Креста. Чтобы победить все колебания
и рассеять все опасения, дож решил принять личное участие в трудах и опасностях
крестового похода и убедить своих соотечественников объявить себя товарищами
по оружию крестоносцев. В одном народном собрании Дандоло попросил позволения
встать в ряды крестоносцев и прикрепил крест на свою дожескую шапку; многие
венецианцы последовали его примеру и поклялись умереть за освобождение Святых
мест; крест пилигримов сделался знаком союза между венецианцами и французами
и слил их, так сказать, в один народ; с этих пор стали менее слушать тех,
кто говорил от имении папы, и пилигримы выказали столько же усердия в экспедиции
против Зары, как и народ венецианский.
В то время, когда крестоносцы готовы были к отплытию, внезапно приключилось,
говорит Виллегардуэнь, "большое чудо, неожиданное и самое странное, неслыханное
событие". Исаак Ангел, император Константинопольский, был лишен престола братом
своим Алексеем, ослеплен и брошен в темницу; сын Исаака, убежав из своего
заточения, прибыл на Запад, чтобы умолять о сострадании христианских государей.
После напрасного обращения к Филиппу Швабскому и к папе он перенес свои упования
на крестоносцев, этих избранных воинов Запада. Посол Исаака произвел сильное
впечатление на баронов и венецианцев. Но так как все уже было готово для экспедиции
в Зару, то решение этого дела было отложено до более благоприятного времени.
Зара не могла долго сопротивляться силам французских крестоносцев и венецианцев;
осада, продолжавшаяся не более двух недель, не замечательна и не возбуждает
внимания ничем, кроме несогласий, возникших по ее поводу между крестоносцами.
Многие пилигримы, как это уже было в Венеции, с жаром восстали против завоевания
христианского города; жалобы недовольных поддерживались и неоднократными осуждениями
главы церкви, который настойчиво напоминал крестоносцам их клятвы, значение
и цели крестового похода. Папа с горечью упрекал венецианцев в том, что они
вовлекли христовых воинов в мирскую и несправедливую войну; в письмах своих
он убеждал одновременно и баронов, и рыцарей раскаяться в своих действиях
и исправить ущерб, нанесенный жителям Зары. Тем не менее, венецианцы разрушили
укрепления города, взятого приступом; что касается французских баронов, то
они отправили в Рим депутатов, чтобы испросить прощение папы. Иннокентий,
тронутый их покорностью, отозвался на нее с кротостью, дал им отпущение грехов
и благословил их, как детей своих; в письме своем к ним он увещевал их отправиться
в Сирию, "не оглядываясь ни направо, ни налево", и позволял им переправиться
через море с венецианцами, которых он перед тем отлучил от церкви, "но только
по необходимости и с болью сердечною".
Скоро после этого прибыли в Зару послы Филиппа Швабского, чтобы исходатайствовать
у воинов Креста великодушную помощь молодому принцу Алексею, сыну Исаака;
принц-изгнанник обещал продовольствовать целый год армию и флот пилигримов
и уплатить 200 000 серебряных марок на военные расходы; сверх того он обещал
подчинить греческую церковь римской и уничтожить все преграды между Востоком
и Западом, воздвигнутые отпадением одной церкви от другой. Когда приступили
к переговорам по поводу этих блистательных предложений, крестоносцы, которые
восставали против осады Зары, удивлялись тому, что Бог и Алексей поставлены
на одни весы и что приходилось выбирать между наследием Иисуса Христа и наследием
Исаака; без сомнения, похвально было увлекаться великодушным сочувствием к
несчастию, но разве великие бедствия Святой земли не дают ей еще большего
права на помощь? Не следует ли при этом принять в соображение опасности и
трудности подобного предприятия? Эти недоумения и опасения благочестивейших
пилигримов не могли удержать баронов, которых привлекала сама перспектива
опасностей и особенно чудесные приключения экспедиции. Подобные соображения
не могли влиять и на венецианцев, которые горели нетерпением уничтожить конторы
пизанцев, основанные в Греции, и видеть свои суда, с торжеством вступающие
с Босфор. Итак, на совете решено было принять предложение Алексея и отправить
армию Креста на судах в Константинополь в первые весенние дни 1203 г.
Как только папа узнал о решении крестоносцев, он обратился к ним с самыми
горькими обвинениями и укорял их за то, что они, подобно жене Лота, оглядываются
назад на пути своем. Иннокентий заключал письмо лишением их своего благословения
и угрожал им Божьим гневом. Вожди крестового похода были искренно огорчены
неодобрением верховного владыки, но, тем не менее, не отказались от своего
решения; они убеждали себя, что победами они оправдаются в глазах папы и что
он признает тогда в их завоеваниях выражение Божьей воли.
Крестоносцы уже были готовы сесть на суда, когда сын Исаака явился лично
в Зару; он возобновил обещания, сделанные от его имени, и получил обещания
крестоносцев. Рыцари Креста были, без сомнения, удивлены отсутствием посланников
или посланий от государя, царствовавшего тогда над греками; похититель престола
Исаака не сделал ни одного шага, чтобы предупредить готовую вспыхнуть войну,
и, если верить греческим историкам, он не предпринял даже ничего, чтобы защитить
свою империю от угрожающей ей опасности; отдаленные слухи о силах крестового
похода, направленного против него, нисколько не смутили ни его, ни его народа.
Армия пилигримов вступили в море в последних числах апреля; она высадилась
в Дураццо и Корфу, где молодой Алексей был провозглашен императором. Во время
пребывания в Корфу воспоминание крестоносцев о Иерусалиме, сделавшемся предметом
раздора между ними, возобновило несогласия, возникшие в Заре. Многие воины
Креста хотели покинуть своих товарищей, но те бросились к ногам несогласных
и удержали их, при восклицании "Благодарим!".
Флот с пилигримами отошел из Корфу 24 мая, накануне дня св. Пятидесятницы;
он приблизился к берегам Пелопоннеса, обогнул мыс Тенарон (Матапанский) и
остановился перед Андросом и Негропонтом. Идя под всеми парусами, сопутствуемые
постоянно благоприятным ветром, крестоносцы вошли в Геллеспонт, прошли мимо
берегов Троады, запаслись продовольствием в городе Абидос, или Авис, как его
назвал маршал Шампаньский. Переплыв через Пропонтиду, или Мраморное море,
флот бросил якорь 23 июня у мыса Сан-Стефано; тут бароны и рыцари высадились
на берег, и взорам их представился царь городов со своими высокими стенами
и башнями. На другой день, когда флот, пробираясь по проливу, подошел под
стены Константинополя, не было ни одного между этими гордыми воинами Запада,
"чье сердце не дрогнуло бы" и чья рука не протянулась бы к мечу. Армия пилигримов
пристала сначала к Халкедону, а потом к Скутари. Здесь уже, в самом дворце
императоров, Николай Росси, посланный похитителем престола Алексеем с приветствием
к баронам и рыцарям, спросил их, зачем они пожаловали в чужую империю. "Земля,
на которой мы стоим, - отвечал Конон Бетюнский, - принадлежит императору Исааку,
незаконно лишенному ее; она принадлежит этому молодому государю, который находится
теперь между нами. Если ваш господин желает загладить свою вину, то скажите
ему, что мы ходатайствуем за молодого государя; если же нет, то берегитесь
возвращаться!"
После такого ответа, данного Николаю Росси, все вожди крестоносцев сели
на коней и стали держать совет на обширной равнине, где теперь Скутарийское
кладбище. Было решено, что армия переправится через пролив и высадится на
правом берегу Босфора. В десятый день их прибытия, б июля, трубы подали сигнал
и вся армия села на суда, чтобы переплыть пролив. Похититель престола Алексей,
стоявший с 70-тысячным войском у подошвы Фигового холма, или Перы, не посмел
дожидаться крестоносцев и возвратился в город, прежде чем они высадились на
берег. Вскоре знамена Креста уже развивались на Галатской башне и по всему
западному берегу Босфора; в то же время цепь, запиравшая вход гавани, или
Золотого Рога, была разбита, и флот крестоносцев бросил якорь в константинопольской
гавани.
