Крестовый поход Людовика VII и Конрада окончился без пользы для Святой земли;
по отъезде отсюда обоих государей-пилигримов христианским владениям стали
грозить большие опасности. Со всех сторон мусульманское оружие угрожало владычеству
франков. Король Иерусалимский, патриарх священного города и Антиохии, начальники
военных орденов св. Иоанна и храмовников в скорби своей обратились с мольбами
к западным христианам. Тронутый их страданиями, папа старался убедить европейские
народы подать помощь своим братьям на Востоке. Но бедствия последней священной
войны еще не были позабыты: духовенство и дворянство, разоренные крестовым
походом, не были расположены возбуждать энтузиазм толпы. Голос аббата Клервоского
более не раздавался, и молчание св. Бернара было как бы предупреждением, которое
поддерживало народ в благоразумном покое.
Но вот чему трудно поверить! Когда Европа безмолвствовала и никто не осмеливался
вновь встать под священные знамена, аббат Сугерий, сопротивлявшийся походу
Людовика VII, задумал новый поход против врагов Иисуса Христа. На Шартрском
соборе он старался воспламенить воинственное рвение князей, баронов и прелатов.
Но они отозвались на его увещания только выражением скорби и удивления. Сугерий,
семидесятилетний старец, объявил тогда, что он один берется осуществить то
предприятие, которое не удалось двум государям. Уже более 10 000 пилигримов,
вооруженных на его счет, готовы были последовать за ним на Восток, когда смерть
воспрепятствовала осуществлению его намерений. На своем смертном одре аббат
Сен-Денийский выражал сожаление, что не может помочь священному городу, -
любопытный пример неотразимого влияния идеи во все времена!
Между тем, на Востоке Балдуин III всеми силами старался остановить успехи
Нуреддина, сына Зенги. Этот доблестный государь замыслил подчинить наконец
своей власти город Аскалон, против которого христиане столько раз направляли
свое оружие и который служил как бы оградою для египтян против Сирии. По призыву
своего короля бароны, рыцари, епископы немедленно собрались под его знамена.
Во главе армии шел патриарх Иерусалимский, неся древо Животворящего Креста.
Город Аскалон, выстроенный кругообразно на плоскости на берегу моря, укрепленный
толстыми стенами и высокими башнями, получал четыре раза в год из Египта продовольствие,
оружие и воинов. Ничего не было упущено из вида для поддержания этой важной
крепости; все ее жители были воины. Армию Балдуина при осаде Аскалона поддерживал
флот, состоявший из 15 кораблей под управлением Жерара Сидонского. Христиане,
как и мусульмане, проявляли мужественное настроение и неусыпную бдительность.
Во избежание неожиданного нападения среди ночной темноты осаждаемые повесили
на зубцах самых высоких башен стеклянные фонари, от которых и ночью распространялся
свет, подобный дневному. После двухмесячных трудов под стенами Аскалона в
христианский лагерь явились многочисленные толпы западных пилигримов с судов,
прибывших в гавани Яффу и Птолемаиду; многие из этих судов, прибывших из Европы,
присоединились к флоту Жерара Сидонского.
Между боевыми орудиями, изготовленными для нападения на укрепления Аскалона,
была замечательная, чрезвычайно высокая башня; она имела вид крепости с гарнизоном
и наносила страшные удары осаждаемым. Пятимесячная осада истощила силы неприятеля;
на помощь к нему пришел египетский флот, состоявший из 70 кораблей, и это
придало бодрости мусульманам; но и пламенное рвение христиан не ослабело;
большая подвижная башня и другие боевые орудия латинян не давали отдыха городу.
Осаждаемые, желая избавиться от большой подвижной башни, набросали между нею
и укреплениями огромное количество дров, облили их маслом, обложили серой
и другими горючими веществами и все это подожгли; но ветер, дувший с востока,
обратил пламя на город, в противоположную сторону от башни. Этот пожар, длившийся
весь день и всю ночь, раскалил каменные укрепления, так что они совершенно
разрушились, и таким образом огонь открыл христианским воинам вход в крепость,
которою они теперь могли легко овладеть; но жадность лишила их этой победы.
Храмовники, поспешив воспользоваться добычей, немедленно устремились в город;
но, желая, чтобы все досталось им одним, они поставили в проходе сторожевых,
для того чтобы устранять всех, кто захотел бы за ними последовать. Мусульмане,
заметив, что христиане заняты грабежом и что их немного, соединились и напали
на храмовников, которые частью погибли, частью поспешили спастись через тот
же проход, через который не захотели допустить своих товарищей.
Христиане, удивленные оживлением своих врагов, с печальным недоумением возвратились
в свой лагерь. Смущенные и упавшие духом вожди предложили прекратить осаду
города. Но патриарх и епископы посоветовали вступить вновь в битву, и их мнение
было уважено. На другой день христианское войско снова явилось перед стенами
города; битва длилась весь день, обе стороны действовали с большим оживлением,
но потери мусульман оказались значительнее. Предложено было перемирие для
погребения убитых. Во время этого перемирия воспоминание о бедствиях, которые
они вытерпели, о числе воинов, которых они потеряли, о тревожных известиях,
полученных из Каира, навело уныние на аскалонских мусульман. Большинство жителей
в мрачном отчаянии изъявляли желание покинуть эту песчаную страну, над которой,
казалось, тяготело проклятие и которую Бог в гневе своем как бы предал франкам.
Египетский отряд требовал удаления из христианских владений, выхода из Аскалона,
представлявшегося ему могилой на чужбине. Выбрали депутатов для предложения
сдачи города Иерусалимскому королю. Когда мусульманские послы сообщили вождям
христианского войска возложенное на них поручение, печальные и обезнадеженные
со своей стороны предводители уже не ожидали получить от своих врагов предложений,
внушенных им отчаянием; выслушав депутатов из Аскалона, бароны и прелаты,
пораженные удивлением, не нашли другого ответа, кроме радостных слез и благодарственных
излияний перед Богом. Жителям Аскалона дано было три дня, чтобы выселиться
оттуда со всем своим имуществом, но они не дождались и третьего дня. Франки,
почитая истинным чудом взятие города, вошли туда в священной процессии. Первым
делом их после овладения городом было посвящение большой мечети св. апостолу
Павлу. Таким образом покорена была эта крепость, которая открывала латинянам
путь в Египет и преграждала мусульманам доступ в Палестину.
Мусульманские государства оставили на некоторое время в покое королевство
Иерусалимское. Незаконное нападение Рено Шатильонского на безоружный и мирный
остров Кипр, набег Балдуина на арабские племена, пасшие стада свои, по договору,
в лесах Панеадских, поражение короля близ Иордана, на месте, называемом "брод
Иакова", несколько удачных битв в графстве Триполийском и княжестве Антиохийском
- вот и все незначительные события, последовавшие в течение нескольких лет
после взятия Аскалона. Женитьба Балдуина на племяннице императора Мануила
в 1155 г. доставила обогащение бедному королевству Иерусалимскому; этот союз
был бы очень полезен для королевства, если бы он способствовал соединению
греков и латинян против их общего врага.
Между патриархом Антиохийским и князьями-правителями Антиохии возникали
частые ссоры, и, к сожалению, король Иерусалимский имел обыкновение вмешиваться
в эти постыдные раздоры. Рено Шатильонский в несогласиях своих с престарелым
патриархом Амальриком довел насилия до крайней степени. По его приказанию
прелат выведен был на вершину Антиохийской цитадели; с обнаженной головой,
обмазанной медом, он целый день подвергался страданию от мух и от солнечного
зноя. Во время пребывания своего в Антиохии Балдуин III был поражен болезнью,
от которой вскоре и умер. Страдая изнурительной лихорадкой, он велел перевезти
себя в Триполи, потом в Бейрут, где и скончался. Останки его были перенесены
в Иерусалим и преданы погребению у подножия Голгофы. О Балдуине III сожалели;
говорят даже, что Нуреддин, из уважения к печали народа, оплакивавшего своего
государя, прекратил на несколько дней нападения на христиан.
Наследником Балдуина III был брат его Амальрик; он был скуп, горд, честолюбив
и не без труда достиг того, чтобы его признали королем. Тайное притязание
на иерусалимский престол некоторых местных князей преувеличило недостатки
наследника Балдуина. Новый король Иерусалимский обратил все свои предприятия
против Египта. Так как халиф Каирский отказался платить дань победителям Аскалона,
то Амальрик произвел нападение на берега Нила и возвратился в свое королевство
не прежде, как заставив неприятеля откупиться от войны. По причине междоусобий,
раздиравших в то время египетские провинции, Амальрик снова появился в этой
стране, чтобы поддержать партии, требовавшие его посредничества.
Между тем, Нуреддин угрожал владениям Антиохийским и Триполийским; христиане
продолжали искать помощи на Западе. Тьерри граф Фландрский приехал в четвертый
раз в Палестину; прибыли также воины из Пуату и Аквитании, под начальством
Гуго Лебрена и Жоффруа, брата герцога Ангулемского; с Гуго Лебреном были два
его сына: Жоффруа Люсиньянский, уже прославившийся своей храбростью, и Ги
Люсиньянский, которому суждено было со временем занять иерусалимский престол.
С помощью этого подкрепления сирийские христиане одержали победу над Нуреддином
в Триполийской области. Султан Дамасский вскоре отомстил за это поражение:
он одержал победу близ Харенка и забрал в плен нескольких христианских князей.
Между ними были Раймунд граф Триполийский, прозванный сарацинами "франкским
сатаной", и Боэмунд III князь Антиохийский, который отправлен был в алеппскую
темницу - разделять заключение с Рено Шатильонским, томившимся уже многие
годы в оковах. В это же время мусульмане отняли у христиан город Панеаду.
Мы не последуем за королем Амальриком в Египет, куда он отправился подать
помощь халифу Каирскому при нападении на него Ширку, одного из полководцев
Нуреддина; христиане, в союзе с египтянами, не раз разгоняли орды Ширку. Избавленный
от своих врагов, халиф Каирский - или, вернее, визирь Шавер, управлявший государством
от имени своего владыки, который сидел взаперти в своем дворце, как бездушный
идол, - обязался платить королю Иерусалимскому ежегодную дань в 100 000 червонцев
и согласился на принятие гарнизона в Каире. Возвратясь в Иерусалим, Амальрик
женился на племяннице императора Мануила; вспоминая о богатствах халифа, о
плодородии и роскошных жатвах Нила и сравнивая их с тесной и бедной страной,
составлявшей его королевство, он задумал завоевание Египта; для осуществления
своего предприятия он надеялся извлечь пользу из союза своего с родственницей
Мануила и отправил в Константинополь послов - просить императора о содействии
завоеванию Египта; император согласился на это. Тогда Амальрик, не желая больше
скрывать своих намерений, собрал на совет высших государственных сановников.
Благоразумнейшие из них объявили, что это предприятие несправедливо, и заметили,
что в таком случае всего можно будет опасаться со стороны Нуреддина и что
не следует жертвовать городами христианскими и, может быть, даже Иерусалимом
ради надежды покорить отдаленную страну. Но король Амальрик и большинство
владетелей и рыцарей, убежденные в успехах на берегах Нила, настояли на объявлении
войны.
Нуреддин, между тем, имел те же замыслы, что и Амальрик; он также мечтал
о завоевании слабого государства Каирского. Амальрик опередил в Египте войска
султана Дамасского. Он приступом взял Бильбеис, город, расположенный на правой
стороне Нила, и велел предать смерти всех его жителей. Несчастья Бильбеиса
заставили содрогнуться весь Египет; быстрое наступление на Каир обеспечило
бы королю Амальрику завоевание этой столицы, но, как будто устрашенный внезапно
смелостью своего предприятия, он склонился на предложения послов халифа и
прекратил враждебные действия на условии значительной откупной суммы. После
целого месяца переговоров Амальрик, однако же, не получил ничего из обещанных
ему сокровищ. Между тем, полководец Нуреддина, призванный халифом на помощь,
вступил в египетские владения и, избегая встречи с христианскими воинами,
но соединясь с египетской армией, противопоставил королю Иерусалимскому такие
силы, перед которыми тот должен был отступить. Амальрик со стыдом возвратился
в Иерусалим. Скоро после того прибыл в порт Птолемаиду греческий флот, обещанный
императором Мануилом и напрасно ожидавшийся в минувшую экспедицию. Рассчитывая
на этот флот, король Иерусалимский решился вернуться в Египет и предпринял
осаду Дамиетты. После пятидесятидневной осады этого города, во время которой
погибла от голода и от неприятельского оружия половина христианских воинов,
а суда греческие были истреблены частью греческим огнем, частью бурей, король
Иерусалимский с печалью отказался от своего предприятия.
Среди смут, сопровождавших конец существования династии Фатимидов, является
мусульманский князь, имя которого приобрело известность и в Азии, и в Европе.
Халиф Каирский велел снести голову своему визирю Шаверу, а вместо него назначил
Ширку, полководца Нуреддина, но Ширку через два месяца внезапно умер; его
заменил младший из эмиров армии Нуреддина. Этот эмир был Саладин, племянник
Ширку и сын Аюба, явившийся с диких гор Курдистана, чтобы служить мусульманским
властям в Месопотамии. Молодость свою Саладин провел в распущенности и в праздной
жизни в серале. Когда ему минуло 30 лет и халиф избрал его первым министром,
он вдруг сделался совершенно другим человеком. Он замыслил полное подчинение
Египта власти Нуреддина. По смерти последнего халифа-фатимида черный цвет
Аббасидов был заменен белым цветом потомков Али, и в мечетях стали поминать
в молитвах только имя халифа Багдадского. По смерти Нуреддина в Дамаске в
1174 г. государство осталось без наследника и повсюду в мусульманских провинциях
возникли раздоры; тогда сын Аюба оказался на пути к верховной власти.
Около этого же времени умер Амальрик, который, вероятно, не предвидел в
свой последний час, какие великие события должны произойти после его царствования.
Наследником его престола был сын его, Балдуин IV. Он принял помазание на царство
в храме Святого Гроба, но по возрасту своему еще не мог вступить в управление
государством. Впрочем, этому юному королю, пораженному проказой, не суждено
было царствовать самостоятельно. Современная история не нашла для него другого
имени, кроме имени "Прокаженного короля" (le roi Mezel).
Регентство было предоставлено Раймунду Триполийскому, четвертому в роде
потомку знаменитого Раймунда Сен-Жильского.
Новый завоеватель Египта, Саладин, провозвестил себя призванным продолжать
апостольскую миссию Зенги и Нуреддина; казалось естественным, что он будет
наследником и могущества их. Халиф Багдадский предоставил Саладину во имя
Пророка властвовать над городами, покоренными его оружием, не исключая даже
и города Алеппо, где нашел себе последнее убежище Малик-Шах, слабый наследник
Нуреддина. С этих пор Саладин был провозглашен султаном Дамасским и Каирским
и имя его стало упоминаться в молитвах во всех мечетях Сирии и Египта.
В конце 1178г. Саладин, видя, что силы франков направлены против Антиохии,
выступил в поход, чтобы произвести нападение на Палестину. Услыхав об этом,
король Балдуин в сопровождении рыцарей, которых он успел собрать, поспешил
отправиться в Аскалон. Войско Саладина расположилось лагерем по соседству
с этим городом. Рассчитывая на легкую победу, мусульмане рассеялись по равнине
и опустошили ее до Рамлы и Лидды. Видя это, христиане не захотели оставаться
в бездействии в своем городе; однажды утром они вышли из Аскалона, направились
к морскому берегу, скрывая свой путь за песчаными наносами, и напали врасплох
на лагерь Саладина. Напрасно трубили мусульманские трубы, созывая рассеявшихся
воинов; Саладин старался ободрить отряды, оставшиеся в лагере. Балдуина сопровождали
только 375 всадников, но поражение мусульман было полное, и дороги покрылись
их трупами и пожитками. Саладин, без всякой свиты, умчался в степь верхом
на верблюде.
Эта победа, хотя и значительная, не могла, однако же, успокоить встревоженное
настроение тех, кто внимательно следил за ходом дел; и действительно, Саладин
скоро вновь появился, вооруженный прежними своими преимуществами над христианами;
с другой стороны, Галилее также угрожали опасности, и, в довершение всех бед,
низкие интриги при самом дворе Балдуина производили общее смущение; сыны Белиала,
истые производители разрушения, старались пользоваться слабостью и недугами
короля, чтобы сеять раздор, зависть, ненависть и недоверие. В Сирии оказался
голод; войска оставались без продовольствия. Последовало перемирие с Саладином
на двухлетний срок. Это перемирие было нарушено насильственными действиями
Рено Шатильонского. Сделавшись владетелем Крака и Монреаля вследствие вступления
во вторичный брак с вдовою Жоффруа Торонского, Рено Шатильонский попытался,
вопреки договору, вторгнуться в неприятельские пределы около Красного моря
и не побоялся выступить с оружием против священных городов Мекки и Медины.
Рено Шатильонский, человек предприимчивый, необузданного нрава, романтический
тип того странствующего рыцарства, которое крестовые походы увлекали на Восток,
раздражил Саладина своим пренебрежением к международному праву и тем довел
королевство до войны, в которой померкла слава христианского имени на Востоке.
Все дело тогда состояло в том, чтобы остановить успехи завоевательного наступления
Саладина - но каким образом возможно было сирийским христианам противостоять
этому могучему урагану? Балдуин IV, потерявший зрение и дошедший до самого
печального состояния, согласился назначить регентом королевства Ги Люсиньянского,
который не пользовался ничьим доверием. Между тем, могущество Саладина с каждым
днем возрастало. Все князья месопотамские были в союзе с ним или платили ему
дань. Однако же представился случай победить Саладина, войска которого опустошали
Галилею. Войско христианское, состоявшее из 1300 рыцарей и более чем 20 000
пехоты, могло бы напасть на неприятеля, расположившегося лагерем между горой
Гельвуе и древним Скифополем; но Ги Люсиньянский, командовавший армией, поколебался
вдруг в виду опасности или, вернее, в виду победы. Это возбудило против него
общее негодование; Балдуин лишил его власти и хотел даже отнять у него графства
Аскалонское и Яффское. Он передал регентство графу Триполийскому и возложил
корону на голову пятилетнего ребенка, рожденного от второго брака Сибиллы
с маркизом Монферратским. Новый король вступил на престол под именем Балдуина
V.
В этом опасном положении Святая земля всю свою надежду возлагала на помощь
с Запада. Патриарх Ираклий и великие магистры храмовников и иоаннитов были
посланы просить помощи у западных христиан. Колеблемая смутами, Европа не
могла тогда заботиться о защите Иерусалима. Рвение к крестовым походам еще
не угасло в ней, но, чтобы возбудить его во всей его первоначальной силе,
нужны были какие-нибудь чрезвычайные события, какие-нибудь великие общественные
бедствия, которые могли бы растрогать сердца и подействовать на воображение
народов. По возвращении в Иерусалим патриарх Ираклий нашел дела в еще худшем
положении. Не было недостатка в роковых предзнаменованиях грядущих общественных
бедствий. Землетрясения, затмения луны и солнца казались очевидными признаками
близкого разрушения королевства; чрезвычайная распущенность нравов также наводила
страх на благочестивых людей. Другим предвестием несчастий было то, что управление
находилось в руках безрассудных, бессильных и развратных людей, а высшая власть
имела представителей в лице только князей и королей-неудачников. Балдуин IV,
живая развалина, давнишнее достояние могилы, умер, окруженный презренными
партиями, оспаривавшими друг у друга право на верховную власть. Скоро после
того внезапно умер и Балдуин V, слабая и ненадежная опора христиан. Он был
последним из королей, погребенных у подножия Голгофы. Ги Люсиньянский и супруга
его Сибилла были торжественно помазаны на царство во храме Святого Гроба вопреки
желанию баронов. Граф Триполийский, со скорбью видя, в каких руках оказалось
управление Святой землей, удалился в Тивериаду, владение, доставшееся ему
через брачный союз.
Падение Иерусалимского королевства, преданного в неискусные руки, было неизбежно;
но доблести христианской суждено было покрыть славой воспоминания о его последних
днях. 1 мая 1187 г. на 7000 мусульманских всадников, двинувшихся в Галилею,
напали в окрестностях Назарета 130 воинов, среди которых были рыцари-храмовники
и иоанниты. Мусульманской кавалерией командовал Афдал, сын Саладина. Защитники
Креста не поколебались вступить в неравный бой. Современные летописи, наполненные
воспоминаниями о подвигах этого дня, распространяются в особенности, описывая
славную смерть Жакоба де Моле, магистра храмовников. Этот непоколебимый защитник
креста выдержал бой верхом на белом коне и только после невероятных, чудесных
подвигов борьбы был побежден. Сарацины приняли его за св. Георгия, который
часто представлялся христианам спускающимся с неба во время их битв. В этом
сражении, происходившем на площади, которая до сих пор существует близ селения
Эль-Махед, погиб весь христианский отряд, исключая великого магистра храмовников
и двух его рыцарей.
Через два месяца после этого предстояло совершиться еще большим несчастьям
в стране Галилейской. Саладин двинулся к Тивериаде во главе 80 000 войска.
На совете в Иерусалиме решено было соединиться всем христианским силам на
равнине Сефурийской. В христианской армии оказалось до 50 000 воинов; сюда
собрались все могущие владеть оружием; гарнизоны были выведены из крепостей
королевства, и в городах остались только женщины и дети. Вскоре пришла весть,
что Саладин занял Тивериаду и что мусульмане осаждают крепость, в которой
нашла убежище жена графа Триполийского. Был собран большой совет, чтобы решить,
идти ли на помощь Тивериаде. Когда все вожди высказали свои мнения, граф Раймунд,
хотя и наиболее заинтересованный в этом деле, посоветовал забыть в эту минуту
о Тивериаде и остаться в Сефури, где близка была вода и не было недостатка
в продовольствии; он заявил, что было бы гибельным неблагоразумием завести
громадное количество людей и лошадей в бесплодные пустыри, где они могут подвергнуться
страданиям от голода, жажды и солнечного зноя. Раймунд предполагал, что после
взятия Тивериады неприятель двинется навстречу христианам и что он потеряет
много людей, проходя по пустынной и выжженной земле между Тивериадой и Сефури;
в заключение он прибавлял, что народ христианский, имея в изобилии продовольствие
и воду, с большим успехом может сопротивляться мусульманской армии. Раймунд
предпочитал потерю Тивериады потере королевства. Мнение графа Триполийского
было предусмотрительно и мудро. Но великий магистр храмовников был противоположного
мнения. Слабость Ги Люсиньянского погубила все: был отдан приказ выступать
против неприятеля.
Утром 3 июля христианская армия выступила из своего лагеря в Сефури. Граф
Триполийский со своим отрядом составлял авангард; в арьергарде были король
Иерусалимский и рыцари-храмовники и иоанниты. Древо Честного Креста несли
избранные воины, поставленные в центре войска. Христиане подошли к селению
Марескальция, в трех милях от Тивериады; тут встретили их стрелы сарацинов,
тут пришлось им испытать жажду и зной. Чтобы добраться до Галилейского озера,
им нужно было проходить через тесные проходы и скалистые местности; граф Триполийский
послал сказать королю, чтобы он поспешил пройти через селение не останавливаясь,
для того чтобы успеть дойти до Галилейского озера. Люсиньян отвечал, что он
будет следовать за графом. Но вдруг мусульмане напали на арьергард и привели
в смятение храмовников и иоаннитов. Король, не зная, что делать, решился остановиться,
и из уст его вырвались слова: "Увы! Увы! Все для нас кончено, мы все погибли,
и королевство потеряно!" Христиане провели тут ужасную ночь; неприятель поджег
равнину, покрытую сухой травой и кустарником; дым, пламя, тучи стрел, голод
и жажда начали одолевать воинов Креста.
На другой день христиане решились перебраться через утесистые возвышенности,
отделявшие их от озера Галилейского; но Саладин, вышедший на рассвете из Тивериады,
приближался, чтобы вступить в битву с христианской армией. Авангард графа
Раймунда уже направлялся к холмам, которые сарацины начали занимать. Завидев
сарацин, христианская пехота, выстроившись клином, поспешила занять вершины
холмов и таким образом отделилась от отряда короля, который напрасно посылал
к ней одного гонца за другим, призывая ее на защиту древа Животворящего Креста.
Храмовники, иоанниты и остальная часть арьергарда мужественно выдержали первый
натиск неприятеля, но, обессиленные наконец все возрастающим в числе неприятелем,
они стали призывать короля на помощь; король же не придумал ничего лучшего,
как расставить палатки и предать себя Божьему милосердию. Отряды, предводительствуемые
Люсиньяном, храмовниками и иоаннитами, пришли в смятение и рассеялись вокруг
хоругви Святого Креста. При виде такого расстройства граф Раймунд в отчаянии
пробил себе путь сквозь неприятельские ряды и бежал по направлению к Триполи
со своим авангардом. Батальоны Саладина бурей налетели на то место, где находился
Иерусалимский король. Древо Креста, которое столько раз служило путеводным
знаменем латинских воинов к победе, попало во власть неприятеля; король был
взят в плен; храмовники и иоанниты - убиты или забраны в плен. Главные сцены
этой ужасной битвы разыгрались на холме Хиттин, том самом, который в Евангелии
известен под названием "Горы блаженства". Поле битвы представляло повсюду
следы страшного кровопролития. Один арабский историк, очевидец события, рассказывает
о чудном благоухании, который он чувствовал среди смертных останков, рассеянных
по этим холмам и долинам. Веревок со всех мусульманских палаток было недостаточно,
чтобы связать всех забранных в плен христиан. Число пленников было так велико,
что победоносные сарацины не находили для них покупателей, и один христианский
рыцарь был обменен за пару обуви.
Ги Люсиньян и главные вожди христианской армии, попавшие в руки неверных,
были приведены в палатку, поставленную посреди лагеря Саладина. Султан обошелся
благодушно с французским королем и предложил ему освежиться напитком, охлажденным
снегом. Король, отпив из чаши, предложил ее Рено Шатильонскому, находившемуся
возле него, но султан остановил его и сказал: "Этот изменник не должен пить
в моем присутствии, так как для него у меня нет пощады". И, обращаясь к Рено,
он упрекнул его в нарушении договоров и пригрозил ему смертью, если он не
примет веры Пророка, которого он оскорбил. Рено с благородным пренебрежением
отнесся к угрозам султана и отвечал ему как подобало со стороны христианского
воина; раздраженный султан ударил мечом безоружного пленника, и мусульманские
воины, по знаку своего властелина, отрубили голову рыцарю. Таким образом,
Рено Шатильонский погиб за Крест смертью мученика; такая кончина его заставляет
забывать то, что было небезукоризненного в его жизни, полной воинственных
приключений. На другой день Саладин, восседая на троне, повелел умертвить
рыцарей-храмовников и иоаннитов, заключенных в оковы; все эти доблестные воины
с благочестивой радостью приняли мученический венец. Султан помиловал только
великого магистра храмовников, вероятно, ради того, что благодаря его неблагоразумным
советам христианская армия предана была в руки сарацин. Последствием этой
роковой для латинских владений победы было то, что султан подчинил своей власти
один за другим города Птолемаиду, Наплусу, Иерихон, Рамлу, Кесарию, Арсур,
Яффу, Бейрут. Только прибрежные города Тир, Триполи и Аскалон остались во
владении христиан. Последняя крепость, осажденная Саладином, геройски защищалась,
но наконец сдалась на условии освобождения султаном короля Ги Люсиньяна, не
совсем достойного такой жертвы.
Городу Иерусалиму, освобождение которого стоило так много подвигов и страданий,
предстояло вновь подпасть мусульманской власти. Саладин приступил к стенам
священного города; в Иерусалиме, наполненном христианами, которые пришли сюда,
надеясь найти тут верное убежище, было очень немного воинов для его защиты.
Но жители, ободряемые духовенством, готовились к борьбе с мусульманами; они
избрали своим начальником Балеана Ибелинского, старого воина, бывшего в сражении
при Тивериаде, опытность и добродетели которого внушали доверие и уважение
к нему. Первой заботой Балеана Ибелинского было исправить городские укрепления
и приучить к дисциплине новых защитников Иерусалима. За неимением денежных
средств на военные расходы пришлось обирать церкви, и народ, встревоженный
приближением Саладина, уже не смущался при виде того, что драгоценный металл,
украшавший часовню Святого Гроба, идет на выделку монеты. Прежде чем приступить
к осаде города, султан предложил жителям капитуляцию; христиане отвечали,
что никогда они не уступят того города, в котором Бог их принял смерть. Начались
битвы; осажденные мужественно сопротивлялись; во время частых вылазок против
неприятеля они действовали копьем и мечом; множество из них погибало и возносилось,
как выражаются летописи, в небесный Иерусалим.
Саладин расположился лагерем сначала на западной стороне Иерусалима, на
тех самых возвышенностях, где были расставлены палатки Раймунд а Тулузского
88 лет тому назад. Потом он переменил позицию и стал на северной стороне города,
на том месте, откуда Готфрид действовал своими огромными боевыми машинами.
Султан велел сделать подкопы под те укрепления, которые тянутся от Иосафатовых
ворот до ворот св. Стефана; мужественные усилия осаждаемых воспрепятствовать
угрожающим работам сарацин были безуспешны. Башни и стены готовы были рухнуть
по первому сигналу. Велико было отчаяние в Иерусалиме; духовенство совершало
процессии по улицам; повсюду только и слышались мольбы и стоны, взывающие
к божественному милосердию.
Среди этого смятения и общего тревожного волнения открыт был заговор греческих
и сирийских христиан, которые с трудом переносили свое подчинение власти латинян;
заговор имел целью предать Иерусалим мусульманам; это довершило отчаяние жителей.
Балеан Ибелинский и главные лица города явились к Саладину и просили его о
том, чтобы он принял капитуляцию на тех условиях, которые он сам предложил
жителям до начала осады. Но Саладин вспомнил, что на первый отказ жителей
он отвечал клятвой разрушить иерусалимские стены и истребить всех жителей.
Несколько раз возвращался Балеан Ибелинский в лагерь султана, но тот оставался
неумолим. Однажды старый воин объявил Саладину, что если он не смилосердится
над христианами, то они окончательно придут в отчаяние, подожгут Иерусалим
и превратят священный город в кучу развалин и в одну обширную могилу. Испуганный
этими словами султан, посоветовавшись со своими учеными законниками, которые
решили, что он может принять капитуляцию, не нарушая своей клятвы, подписал
предложенные условия. Победитель даровал жизнь жителям и позволил им выкупить
свою свободу. Выкуп состоял из десяти червонцев за мужчину, пяти за женщину
и двух за ребенка. Все воины, бывшие в Иерусалиме при заключении капитуляции,
получили разрешение удалиться в Тир или в Триполи.
С приближением дня, в который христиане должны были удалиться из Иерусалима,
мысль, что они оставляют навсегда Святые места, прощаются навек с божественной
Гробницей и Голгофой, погрузила весь этот несчастный народ в глубочайшее горе;
все желали в последний раз облобызать священные следы Иисуса Христа и совершить
последнее молебствие в тех церквах, где они так часто молились; слезы были
у всех на глазах, и никогда Иерусалим не был так дорог христианам, как в тот
день, когда им приходилось подвергнуться изгнанию из этого святого отечества.
Когда наступил этот печальный день, все городские ворота, исключая ворота
Давидовы, были закрыты. Саладин, сидя на троне, смотрел, как проходил мимо
него погруженный в уныние народ. Патриарх в сопровождении духовенства шел
впереди, унося с собой священные сосуды, украшения Святого Храма и сокровища,
ценность которых была известна одному только Богу, как выражается арабский
летописец. За патриархом шла королева Сибилла, окруженная знатнейшими баронами
и рыцарями; Саладин отнесся почтительно к ее горю и сказал ей несколько приветливых
слов. За королевой шло множество женщин с детьми на руках, потрясая слух раздирающими
воплями. Проходя мимо Саладина, они умоляли его возвратить им их мужей и сыновей,
содержащихся в неволе, и он внял их мольбам. Многие христиане оставили в городе
свое имущество и драгоценнейшие вещи и несли на плечах кто престарелых родителей,
кто - недужных и увечных друзей. Это зрелище растрогало сердце Саладина. В
порыве великодушного сострадания он позволил рыцарям-иоаннитам остаться в
городе, чтобы ухаживать за больными пилигримами и другими, кому болезнь помешала
выйти из города. Большинство христиан были освобождены из рабства.
Почитание пророка Мекки заменило поклонение Иисусу Христу в завоеванном
городе. Все церкви, исключая храм Святого Гроба, были обращены в мечети. Саладин
приказал омыть розовой водой, доставленной из Дамаска, внутренние и наружные
стены Омаровой мечети. В первую пятницу, последовавшую за взятием Иерусалима,
главный имам произнес речь в честь чуждого вероисповедания. Христиане печально
бродили по сирийским равнинам, отверженные своими братьями, обвинявшими их
в том, что они предали Гроб Сына Божия. Город Триполи закрыл перед ними свои
ворота. Те, кто удалились в Египет, были менее несчастливы и нашли сострадание
в сердцах мусульман; многие возвратились морским путем в Европу, где и возвестили
с печалью, что Иерусалим подчинился власти Саладина.
Глава XIV
Призыв к новому крестовому походу. - Экспедиция императора Фридриха I
(1188-1189)
По понятиям современников, спасение веры христианской, сама слава Божия
состояла в прямой связи с сохранением Иерусалима; потеря священного города
должна была, следовательно, произвести общее уныние на Западе. Урбан I, получив
это известие, умер от горя. Имя Иерусалима переходило из уст в уста с воплями
отчаяния. Знамения небесные, казалось, возвещали о бедствиях Святой земли;
вслед за несчастьями, разразившимися над Святыми местами, явились чудеса,
как бы в отзыв на общую скорбь: слезы верующих смешивались с кровавыми слезами,
источаемым Святым Распятием и иконами святых угодников Божиих. Все обвиняли
себя в бедствиях Иерусалима, почитая их наказанием Божиим за грехи; все стремились
смиренным покаянием умилостивить прогневанного Господа. За этим взрывом общей
скорби и раскаяния последовали разные благочестивые преобразования. Европа
была готова отозваться на призыв папы Григория VIII, который умер, не осуществив
начатого предприятия; руководительство крестовым походом принял папа Климент
III.
Вильгельм, архиепископ Тирский, прибывший с востока, чтобы испросить помощь
князей, был уполномочен папой проповедовать священную войну. Прежде всего
он обратился к народам Италии, а потом поехал во Францию; он явился на собрание,
созванное близ Жизора Генрихом II, английским королем, и Филиппом-Августом,
королем французским. По прибытии Вильгельма Тирского оба эти короля, находившиеся
в войне за Вессень, заключили мир. Епископ Святой земли прочел во всеуслышание,
в присутствии собравшихся князей и рыцарей, донесение о взятии Иерусалима
Саладином, и при описании этого бедствия все присутствовавшие рыдали. Оратор
начал убеждать верующих принять крест; он представил им страдания христиан,
изгнанных из их жилищ, лишенных имущества, скитающихся среди азиатского населения,
не имея где приклонить голову; он упрекал князей и рыцарей, допустивших похитить
наследие Иисуса Христа, забывших христианское государство, основанное их отцами;
он упрекал их в том, что они ведут войны между собой из-за границ провинции
или берегов реки, между тем как неверные победоносно попирают царство Иисуса
Христа. Эти увещания растрогали все сердца. Непримиримые до того враги, Генрих
II и Филипп-Август со слезами обняли друг друга и приняли крест. Ричард, сын
Генриха и герцог Гиеньский, Филипп граф Фландрский, Гуго герцог Бургундский,
Генрих граф Шампаньский, Тибо граф Блуаский, Ротру граф Першский, графы Суассонский,
Неверский, Барский и Вандомский, братья Иосцелин и Матье де Монморанси, множество
баронов и рыцарей, несколько епископов и архиепископов французских и английских
дали клятву освободить Иерусалим. Все собрание повторяло слова "Крест! Крест!",
и на этот крик, призывающий к войне, отозвались все провинции. Энтузиазм крестового
похода овладел всей Францией и всеми соседними странами.
Недоставало денег для святого предприятия; на совете князей и епископов
было решено, что все те, кто не примет креста, должны будут уплатить десятую
часть своих доходов и стоимости своего движимого имущества. Этот налог был
назван саладиновой десятиной, как бы в объяснение воинственных целей, ради
которых он был назначен. Тех, кто отказывался уплатить этот священный налог,
подвергали отлучению от церкви. Духовенство заявляло, что оно может быть полезно
крестоносцам только молитвами, но на эти заявления не было обращено никакого
внимания; церковь также была принуждена починиться налогу. Взимание саладиновой
десятины было определено статутами. Но так как и этого налога оказалось недостаточно,
то вспомнили, что евреи богаты. Король Французский приказал их арестовать
в их синагогах и принудил внести в государственную кассу 5000 серебряных марок.
Приношения верующих не достигли их священного назначения; они были употреблены
на войну, предпринятую против короля Генриха сыном его Ричардом, перешедшим
на сторону Филиппа-Августа. Папский легат отлучил Ричарда от церкви и угрожал
Филиппу наложением духовного запрещения на все королевство; оба государя отнеслись
с пренебрежением к этим проклятиям и угрозам. Кончина Генриха II положила
конец этой распре; английский монарх умер, проклиная своего непокорного сына.
Сделавшись английским королем и обвиняя себя в смерти своего отца, Ричард
устремил все свои помышления на священную экспедицию. Он собрал близ Нортгемптона
всех баронов и прелатов королевства; на собрании этом архиепископ Кентерберийский
Балдуин проповедовал крестовый поход. Этот прелат посетил также и провинции,
стараясь везде возбудить общее религиозное и воинственное настроение; миссия
его сопровождалась чудесными случаями. Энтузиазм англичан проявился прежде
всего в виде гонения на евреев; кровь их полилась в Лондоне и в Йорке. Ричард,
надеясь извлечь из этого преследования выгоды для своей казны, не торопился
обуздывать ярость толпы. Богатств, добытых путем гонения на евреев, и саладиновой
десятины, которая взыскивалась в Англии с беспощадною строгостью, оказалось,
однако же, недостаточно для короля Ричарда; он посягнул и на государственные
земли и положил продать с аукциона права на высшие государственные должности;
он не поколебался бы, как говорили тогда, продать и Лондон, если бы только
нашел на него покупателя.
Между тем как совершались эти приготовления к крестовому походу и знаменитый
Петр Блуаский воспламенял своим красноречием благочестивое рвение баронов
и рыцарей, в Нонанкуре произошло свидание между Филиппом-Августом и Ричардом.
Оба короля, желая обеспечить порядок и дисциплину в тех армиях, которые
они должны были вести на Восток, составили очень строгие постановления для
обуздания страстей и пороков пилигримов. Присутствие женщин во время первого
крестового похода было причиной многих беспорядков; Нонанкурское собрание
запретило им путешествие в Святую землю. Запрещены были все азартные игры;
умерена была роскошь стола и одежды. Ричард отправился в Марсель, а Филипп-Август
- в Геную, чтобы ехать дальше морским путем. Управление королевством французский
монарх поручил матери своей Адели и дяде своему кардиналу Шампаньскому. В
Сен-Дени он принял посох и котомку пилигрима.
Простясь в Жизоре с королями Французским и Английским, архиепископ Тирский,
уполномоченный проповедовать священную войну, отправился в Германию, чтобы
убедить Фридриха Барбароссу принять крест. Этот государь был в разладе с папским
престолом, и крестовый поход представился ему естественным средством помириться
со святейшим отцом. Храбростью своей Фридрих Барбаросса уже прославил себя
в 40 сражениях; но в ХП веке одна только слава признавалась истинной славой
- та, за которой приходилось отправляться в Азию; император Германский увлекся
современными воззрениями. Он принял крест на сейме в Майнце; знаменитейшие
германские воины последовали примеру Фридриха. Увещаниями римского двора огласились
все церкви Германии. Апостолы-проповедники священной войны и депутаты Палестины
рассеялись повсюду, оплакивая участь христианства на Востоке и кровные оскорбления,
нанесенные Кресту Спасителя.
Фридрих сопутствовал своему дяде Конраду во время второго крестового похода;
ему были известны те беспорядки, которыми сопровождались эти отдаленные экспедиции.
На нюренбергском собрании и на многих других, имевших предметом приготовления
к священной войне, постановлены были мудрые распоряжения; приняты были все
меры, чтобы предохранить многочисленную армию от необузданности и нужды. Тевтонские
крестоносцы получили предписание соединиться в Регенсбурге. Император Германский
выступил в поход со своей армией незадолго до праздника Пятидесятницы, в 1189г.,
предоставив сыну своему Генриху управление государством во время его отсутствия.
По пути на Восток Фридрих отправлял впереди себя послов ко всем мусульманским
и христианским князьям и государям, через владения которых он должен был проходить;
Генрих граф Голландский был уполномочен вести переговоры с Саладином; император,
напоминая ему о своих дружеских отношениях к султану Каирскому и Дамасскому,
объявлял, что он не может более оставаться в дружбе с ним и что вся Римская
империя восстанет против него, если он не возвратит Иерусалима и Креста Спасителя,
доставшихся в его руки. Ответом Саладина было объявление войны.
Проходя через Венгрию, армия Фридриха встречала везде гостеприимное население.
Она изведала нужду, только проходя через Болгарию, еще более дикую теперь,
чем во времена Петра Пустынника. Города здесь опустели, мельницы были разрушены,
горные проходы завалены огромными камнями и служили притонами для разбойничьих
шаек. Жители грубо обращались с пилигримами и грабили их; им это не сходило
даром: "их вешали на деревьях, как поганых собак или как хищных волков", по
выражению летописи. Прибыв в Филиппополь, германская армия узнала, что послы,
отправленные к императору Исааку, были заключены им в тюрьму в Константинополе;
тогда преданы были забвению договоры, заключенные перед выступлением из Регенсбурга,
и в продолжение нескольких месяцев вся страна была в страшном волнении. Когда
послы, выпущенные на свободу, появились среди пилигримов, они разожгли в них
вражду, напомнив о коварстве византийского государя, сделавшегося союзником
Саладина.
Адрианополь, Дидимотика, Селиврия, Галлиполи и все укрепленные места по
правому берегу Пропонтиды и Геллеспонта подчинились германцам. Подготовляемо
было нападение и на Константинополь; послали просить у Венеции, Анконы и Генуи
больших и малых судов, чтобы предпринять осаду императорского города со стороны
моря. Фридрих убеждал папу проповедовать крестовый поход против греков. Наконец,
Исаак, долго противившийся пропустить крестоносцев чрез свои владения, смирился
перед ними и понял необходимость поставить море между Грецией и этой грозной
армией. 1500 кораблей и 26 галер перевезли пилигримов на азиатский берег.
Герцог Швабский во главе своего отряда первый перешел через Геллеспонт; император
Фридрих при звуках труб переплыл через пролив с остальным корпусом армии.
Фридрих вышел из Лампсака, перешел через реку Граник близ того места, где
встретились армии Александра и Дария, и, оставив налево за собой гору Олимп,
а направо - гору Иду, направился к Филадельфии. Христианской армии приходилось
обуздывать дерзость греческих отрядов, которые часто нападали на безоружных
пилигримов и грабили убитых. "Крестоносцы, - сказано в одной летописи, - находились
на земле скорпионов, головы которых не представляют ничего внушающего опасение,
но которые уязвляют хвостом". Реки и города, чрез которые проходил Фридрих
на пути своем от Лампсака до Филадельфии, называются славными именами, к которым
примешиваются поэтические предания древности; у летописцев же они означены
только варварскими именами; Эсеп, Герм и Пактол, Пергам, Сарды и Магнесия
не пробуждали никаких воспоминаний в воображении тевтонских крестоносцев.
Филадельфия - последний греческий город на границе мусульманских владений
- отказала в продовольствии армии франков.
Рыцари, раздраженные таким приемом, выломали одни из городских ворот и ранили
многих греков; другие крестоносцы метали в них со стен стрелами и камнями;
эти враждебные действия прекращены были только вмешательством Фридриха. На
пути из Филадельфии в Лаодикею крестоносцы потеряли много лошадей в горах
Месосийских. Проходили они мимо развалин Триполи и Иераполиса; последние находились
по южному скату одной горы, в двух часах пути от Лаодикеи. Христианская армия
перешла через реку Лик, которую летописцы называют Малым Меандром, и вступила
в Лаодикею, где продовольствие было доставлено ей в изобилии.
Описывая путь Фридриха от Лаодикеи, летописцы прежде всего упоминают об
озере Солончаке, находившемся в 16 милях от этого города. Императорская армия
потеряла много вьючного скота в этой бесплодной местности, где не растет ни
деревьев, ни цветов, ни даже травы; близ озера армия встретила большое стадо,
принадлежавшее туркменам, кочевавшим по его берегам. Туркмены бросили свои
палатки и убежали в горы, но германские пилигримы, не желая возбуждать ненависть
туземных племен, рассудили не касаться этого стада; во время прежних экспедиций
войска не явили бы такого примера воздержания и дисциплины. От озера Солончака
путь крестоносцев был постоянной борьбой и непрестанным рядом разных бедствий.
Этот путь продолжался 20 дней. Близ Филомелия напали на лагерь христианской
армии мусульманские отряды, но были отражены. На другой день после праздника
св. Пятидесятницы в семи или восьми верстах от Икония крестоносцы вступили
в битву с войском султана Иконийского; летописцы говорят, что это войско состояло
из 300 000 воинов. "Подобно саранче, налетели во множестве и покрыли равнину
турецкие всадники", - говорится в летописи. Но тевтоны принудили эти неприятельские
полчища обратиться в бегство. Один пилигрим поклялся честью крестоносца, что
он видел св. Георгия, сражающегося во главе батальонов Креста. Остатки султанской
армии искали убежища в Иконии.
Один мусульманин служил проводником германцам на пути их к столице Ликаонии;
этот проводник завел их в пустынную и безводную местность. Им пришлось испытать
все мучения жажды; иные, чтобы утолить ее, пили кровь своих лошадей; другие
пили урину или жевали листья и траву, чтобы соком их хоть сколько-нибудь освежить
воспаленную гортань. Встретив болото, гнилая вода которого показалась им приятной,
как нектар, они, по выражению летописца-очевидца, бросились к нему, "как олень,
убегающий от охотников, устремляется к источникам водным".
Один мусульманский посол явился предложить Фридриху продать за 300 червонцев
свободный проход армии через неприятельские земли. "Мы имеем обычай, - отвечал
Фридрих, - не золотом покупать себе путь, а пролагать его оружием и помощью
Господа нашего Иисуса Христа". Германские летописцы подробно описывают битвы,
посредством которых открылись для крестоносцев ворота в Иконий; армия разделена
была на два корпуса, из которых одним командовал Фридрих, а другим - герцог
Швабский; первый должен был напасть на неприятеля, рассыпавшегося по равнине,
а второй - направить удары на город. Император и сын его, после целого ряда
чудесных подвигов, овладели городом. Один свидетель рассказывает об этой победе
как о событии, совершенно достойном того, чтобы быть помещенным на страницах
истории, так как "город Иконий, - говорит он, - равняется по величине городу
Кельну". Германцы, продолжая свой путь, прибыли в Ларанду, город, находящийся
в 35 милях от Икония, известный ныне под именем Карамана. Один летописец,
описывая этот путь, говорит, что ни на каком языке, даже на ангельском, не
нашлось бы достойных слов, чтобы описать все страдания, которые без малейшего
ропота вытерпела германская армия во имя Иисуса и во славу Честного Креста
Его.
Тевтоны приближались к границам христианских владений. Армянские князья
выслали им навстречу послов, чтобы предложить Фридриху всякого рода помощь.
Пилигримам нечего уже было больше опасаться нападения или каких-нибудь неожиданностей
со стороны турок, но их терпению и мужеству оставалось еще преодолевать трудности
перехода через Тавр. "Кто не был бы растроган до слез, - рассказывает старинный
летописец, - при виде благороднейших вождей армии, которым болезнь или утомление
мешали идти и которые, лежа на мулах, переносились по крутым утесам и опасным
тропинкам! Кто взглянул бы без содрогания на этих рыцарей, князей, знаменитых
епископов, когда они пробирались по крутизне, недоступной даже для диких серн,
или по краю пропастей, цепляясь руками и ногами, как четвероногие животные!
Сколько пилигримов лишились тогда и оружия, и имущества, и лошадей, рискуя
притом и сами скатиться в пропасть! Любовь к Тому, кто направлял их шаги,
надежда обрести отечество на небесах, к которому они стремились (так выражается
современный историк), заставляли их безропотно переносить все эти страдания".
Мы приближаемся теперь к катастрофе, которая бедственным образом закончила
эту экспедицию, слухи о которой привели в трепет Азию. Армия Креста следовала
по берегам Салефа, маленькой речки, вытекающей близ Ларанды и впадающей в
Киликийское море. Император Фридрих, желая ли выкупаться или только переплыть
через эту речку, спустился в воду и через минуту был вытащен оттуда без всяких
признаков жизни. Смерть его привела в смятение и уныние всю армию; некоторые
пилигримы не могли пережить этого бедствия; другие, предавшись отчаянию, отпали
от веры Христовой. Современная история, описывая это несчастное событие, в
трепете отступает перед ужасающими тайнами Провидения. Крестоносцы продолжали
медленно продвигаться вперед, унося с собой останки своего знаменитого вождя,
который до сих пор поддерживал в них бодрость; свидетельства летописцев представляют
несогласие относительно того места, где предано было погребению тело Фридриха:
иные говорят, что в Тире, другие - что в Антиохии. Разделившись на несколько
корпусов, часть армии крестоносцев прибыла в Антиохию, где сделалась жертвой
чумной эпидемии; другие, проходя через алеппские владения, все почти попали
под власть мусульман. "Во всей стране, - говорил один арабский писатель, -
не было семьи, в которой не имелось бы трех или четырех невольников-германцев".
Из 100 000 тевтонских крестоносцев, отправившихся из Европы, едва только 5000
добрались до Палестины. Несчастная участь, постигшая эту могущественную армию,
приводит в недоумение человеческую мудрость - при мысли обо всем, что произвел
проницательный гений Фридриха для того, чтобы обеспечить успех этой экспедиции.
Глава XV
Победы Саладина. - Осада Сен-Жан-д'Акры
(1189-1190)
После всего рассказанного до сих пор о священных войнах историк останавливается
в затруднении среди множества совершившихся уже фактов и перед вновь возникающими
со всех сторон событиями. Становится трудно передавать их в полной последовательности
и с соблюдением строгой точности в числах; приходится то забегать вперед,
то возвращаться назад, чтобы представить с большей ясностью различные происшествия.
Между тем как в Европе слышались повсюду новые призывы к крестовому походу
против Саладина, победителя Тивериады и Иерусалима, войска султана продолжали
вторгаться во владения христиан. Однако же один город внезапно проявил сопротивление
соединенным силам нового властелина Востока. Жители Тира поклялись скорее
умереть, чем подчиниться мусульманской власти; эту великодушную решимость
возбудил в них Конрад, сын маркиза Монферратского, прибывший в город в то
время, когда истомленные жители помышляли уже о капитуляции Саладину. Конрад
принял на себя начальство в городе, расширил рвы, восстановил укрепления,
и под его руководством жители поняли, как следовало вести борьбу с сухопутными
и морскими силами сарацин.
Отец Конрада, взятый в плен во время Тивериадской битвы, томился в заключении
в Дамаске, когда вдруг Саладин велел привести его к себе; он вздумал воспользоваться
личностью старого маркиза Монферратского, чтобы обезоружить храброго защитника
Тира. Султан обещал Конраду возвратить ему его отца и предоставить ему богатые
владения в Сирии, если он откроет для него городские ворота. Вместе с тем
он угрожал ему выставить маркиза Монферратского впереди рядов сарацин и таким
образом подвергнуть его ударам осажденных. Конрад отвечал, что он считает
презренными дары неверных, что жизнь отца для него менее дорога, чем успех
христианского дела, и что если варварство сарацин дойдет до того, что они
погубят старца, то он вменит себе в славу быть сыном мученика. Саладин возобновил
осаду; сопротивление тирян доходило до героизма. Среди волн, у подножия укреплений
возникали беспрерывно новые битвы. Везде мусульмане встречали тот же героизм
христиан, который столько раз приводил их в трепет. Отчаявшись взять Тир,
Саладин отправился осаждать Триполи, который также принудил его отступить.
Ги Люсиньян, получив свободу, задумал возвратить себе престол, который был
однажды предоставлен ему судьбой. Он явился в Тир, но здесь не захотели признать
его королем, и тогда он предпринял осаду Птолемаиды во главе 9000 человек,
которых ему удалось собрать под свои знамена. Город Птолемаида, или Сен-Жан-д'Акра,
выстроенный на берегу моря, на окраине большой равнины, был окружен с этой
стороны высокими стенами, глубокими рвами и грозными башнями, между которыми
замечательна была башня под названием Проклятая. Каменная плотина ограждала
гавань и заканчивалась фортом, выстроенным на уединенном утесе, возвышавшемся
среди волн. Осада Птолемаиды, длившаяся два года, началась в конце августа
1189 г. Флот, состоявший из пизанцев, заграждал все входы в крепость со стороны
моря. Немногочисленное войско короля Ги разместилось в палатках по скату холма
Туронского, одного из холмов, пересекающих равнину по соседству с Акрой. Спустя
три дня после своего прибытия христиане сделали энергическое нападение на
город. По словам летописца, это первое нападение открыло бы вход в крепость,
если бы весть о приближении Саладина не распространила панический страх среди
осаждающих. Между тем, сюда прибыли 12 000 фризонских и датских воинов и отряд
англичан и фламандцев под начальством архиепископа Кентерберийского и Иакова
Авенского и подкрепили силы небольшого войска Ги Люсиньяна.
Саладин, между тем, также приблизился со своей армией, раскинул свои палатки
по Кизанскому холму и окружил ими со всех сторон лагерь христиан. После многих
битв, которые не могли поколебать христиан, султан пожелал дать генеральное
сражение и назначил его на пятницу - день, который у всех народов, исповедующих
магометанскую веру, посвящается молитве; он выбрал этот день и час, чтобы
возбудить фанатизм и усиленное рвение мусульманской армии. Во время этого
сражения Саладин вытеснил христиан со всех постов, которые они занимали по
берегу моря, и пробился за стены крепости. Здесь оставил он самых надежных
воинов и возвратился на Кизанский холм.
Ежедневно приходили сюда новые христианские отряды из западных стран; с
прибытием подкреплений из Италии, Франции, Германии и Англии лагерь все более
и более увеличивался; глубокие рвы и земляные окопы окружали его и придавали
ему вид крепости. Больше 100 000 воинов собралось уже перед Акрой, между тем
как могущественные монархи, руководившие крестовым походом, занимались еще
только приготовлениями к отъезду.
Уже 40 дней франки осаждали эту крепость, и беспрерывно происходили у них
схватки или с гарнизоном, или с отрядами Саладина. 4 октября христианская
армия спустилась с холма и расположилась на равнине в боевом порядке. На многих
прелатах были каски и кирасы. Король Ги, впереди которого четыре рыцаря несли
Евангелие, начальствовал над французами и над иоаннитами. Конрад, прибывший
из Тира, чтобы разделять труды христиан, предводительствовал венецианскими,
ломбардскими и тирскими воинами. Ландграф Тюрингский шел во главе германцев,
пизанцев и англичан, составлявших центр армии. Великий магистр храмовников
со своими рыцарями, герцог Гвельдрский со своими ратниками составляли резервный
корпус; охранение лагеря было поручено Готфриду Люсиньянскому и Иакову Авенскому.
При первом столкновении левый фланг мусульманской армии отступил в беспорядке.
Лагерь Саладина был взят. Множество сарацин под влиянием страха обратились
в бегство по направлению к Тивериаде.
Овладев турецким лагерем, христиане бросились грабить палатки, и всякий
порядок был нарушен. Тогда сарацины, заметив, что их больше не преследуют,
соединились по призыву Саладина, и сражение возобновилось. Изумление и ужас
овладели толпой христиан. Разные слухи, распространившиеся под влиянием страха,
довершают беспорядок; растерянная толпа не повинуется более своим вождям.
Анри Бриеннского опрокидывают с лошади в ту минуту, когда он старается собрать
свой рассеявшийся отряд; он ранен, ему угрожает смерть, но крики его не возбуждают
сострадания ни в ком, даже в брате его Эрарде Бриеннском; маркиз Тирский,
покинутый своими, обязан был своим спасением только великодушной храбрости
Ги Люсиньяна. Иаков Авенский спасся только благодаря преданности одного молодого
воина, который решился предложить своего коня знаменитому вождю. Рыцари-храмовники
почти одни сопротивлялись сарацинам; большинство их погибло; начальник их,
попавшийся в руки мусульман, был предан смерти в палатке Саладина. В этот
день более 200 000 сражающихся было на акрской равнине.
При наступлении зимы мусульманская армия удалилась в Саронские горы, называемые
арабами Каруба по причине огромного количества растущих на них рожковых деревьев
(caroubiers). Что же касается крестоносцев, то, оставшись на равнине одни,
они растянули линии своих войск по всей цепи холмов, окружающих Птолемаиду.
Христиане вырыли рвы по скату холмов, на вершинах которых они расположились;
они обнесли свои участки высокими стенами, и лагерь их был так сильно укреплен,
что даже, как выражается арабский историк, "и птицы с трудом могли бы туда
проникнуть". Зимние потоки разлились по равнине. Крестоносцам нечего было
опасаться теперь внезапных нападений армии Саладина, и они деятельно продолжали
осаду Птолемаиды; гарнизон крепости уже не мог долго поддерживать защиту без
помощи мусульманской армии.
С наступлением весны несколько мусульманских князей из Сирии и Месопотамии
присоединились к армии Саладина, который спустился с Рожковых гор и в виду
христиан перешел через равнину, с распущенными знаменами и при звуках труб
и литавр. Тогда началась новые битвы. Зимой три большие перекатные башни пробили
стены Акры; во время одного генерального сражения эти башни были сожжены нового
рода греческим огнем, изобретателем которого был один дамасский житель; сожжение
этих трех башен привело в уныние христианскую армию; ландграф Тюрингский,
потеряв надежду на успешный исход дела, возвратился в Европу.
Осаждающую армию тревожили беспрерывные нападения неприятеля. Под знаменами
обоих вероисповеданий одновременно шла борьба на море и на суше; между европейскими
и мусульманскими судами, нагруженными оружием и продовольствием, происходили
ожесточенные схватки в Птолемаидской гавани; от победы или поражения зависели
поочередно изобилие или голод в городе или в христианском лагере. С другой
стороны, берега реки Вила и Туронский, Магамерийский и Кизанский холмы всякий
день оглашались громом оружия и шумом битв. Колесница, на которой возвышалась
башня, увенчанная крестом и белым флагом, указывала место сбора христиан и
предшествовала им в битве. В армии франков оказывалось, однако же, более храбрости,
чем дисциплины; жажда военной добычи увлекала их за пределы строя, и вожди
их, не пользовавшиеся в их глазах достаточным авторитетом, не в состоянии
были удерживать их. Саладин, более уважаемый своими подчиненными, часто пользовался
беспорядками и неурядицей, бывшими у крестоносцев, чтобы с выгодой нападать
на них и вырывать из их рук победу.
Между тем, на Востоке распространились слухи о скором прибытии армии германского
императора. Встревоженный Саладин выслал отряды навстречу такому опасному
врагу; несколько мусульманских князей покинули лагерь в Акре, чтобы идти на
защиту своих владений, угрожаемых со стороны новых пилигримов с Запада. Крестоносцы,
опасаясь, чтобы германцы не подоспели разделить с ними честь победы над Птолемаидой,
понуждали своих вождей подать сигнал к битве, тем более что ослабление Саладинова
лагеря казалось им благоприятной минутой для нанесения решительного удара.
Князья и духовенство старались обуздать их неблагоразумное рвение - напрасные
старания! В день праздника св. Иакова посредством возмущения и насилия открываются
все выходы из лагеря, и толпы христиан быстро наводняют равнину и пробиваются
в лагерь Саладина; пораженные ужасом, мусульмане отступают сначала перед этим
бурным нападением, но между тем как христиане увлекаются жаждой грабежа, мусульмане
соединяются и настигают внезапно победителей, занятых разграблением палатки
Малик-Адила, брата Саладина.
Меч турок является искуплением необузданности и корысти христиан. "Враги
Господа, - повествует один арабский летописец, - дерзнули войти в лагерь львов
ислама, но они подверглись ужасным последствиям божественного гнева; они пали
под ударами мусульманских мечей, как листья падают осенью под ударами бури".
"Девять рядов мертвецов, - говорит другой арабский писатель, - покрывали равнину,
лежащую между холмами и морем; в каждом ряду было по тысяче воинов". Нападение
птолемаидского гарнизона на лагерь крестоносцев довершило бедствия этого дня;
палатки христиан были разграблены, множество женщин и детей уведены в неволю
мусульманами. Горе христианской армии перешло в мрачное отчаяние, когда до
них дошла весть о смерти Фридриха Барбароссы и о бедствиях, вынесенных германской
армией. Вожди пилигримов только и думали теперь о возвращении в Европу; но
вдруг в гавани Птолемаидской показался флот. Надежды крестоносцев оживились
при виде огромного количества высаживающихся на берег французов, англичан,
итальянцев под предводительством Генриха, графа Шампаньского.
Саладин, устрашенный прибытием этого подкрепления из Европы, отступил во
второй раз на высоты Карубы. Городу пришлось подвергнуться новым нападениям.
Тараны колоссальной величины, две громадные башни из дерева, железа, стали
и меди, сооружение которых стоило графу Шампаньскому 1500 червонцев, угрожали
стенам крепости; несколько раз уже крестоносцы ходили на приступ крепости
и почти готовы были водрузить на стенах ее свои победоносные знамена. Осаждаемые,
однако же, неутомимо защищая крепость, сожгли боевые машины христиан и, в
свою очередь, произвели несколько вылазок, посредством которых они оттеснили
крестоносцев и загнали их в лагерь.
Между тем, с моря подоспевала помощь акрскому гарнизону; крестоносцы, чтобы
воспрепятствовать сообщениям крепости с морем, решились овладеть Мушиной башней,
господствовавшей над Птолемаидским портом. Экспедиция против этого укрепления,
под начальством герцога Австрийского, не имела успеха; в гавань была пущена
подожженная барка, наполненная горючими веществами, для того чтобы поджечь
мусульманские суда, но внезапно переменившийся ветер направил пылающую барку
к деревянной башне, поставленной на корабле герцога Австрийского, и пламя
охватило башню и христианский корабль. В то время как герцог Австрийский старался
овладеть Мушиной башней, армия крестоносцев совершала бесполезное нападение
на город; отряды Саладина, пользуясь этим, нахлынули на лагерь осаждающих,
и те должны были поспешно возвратиться, чтобы защитить свои палатки от пожара
и разграбления. В это время прибыл сюда Фридрих герцог Швабский с жалкими
остатками германской армии. Он пожелал ознаменовать свое прибытие битвой,
которая не привела ни к чему, кроме бесплодных подвигов. В христианской армии
начали чувствовать голод. Конные воины, побуждаемые голодом, убивали своих
лошадей; внутренности лошади или вьючного скота продавались за 10 золотых
су. Владетельные князья, бароны, привыкшие к роскошной жизни, с жадностью
разыскивали растения и коренья, чтобы утолить ими свой голод. Доведенные голодом
до отчаяния, многие христианские воины перешли под знамя ислама.
В скором времени появились заразные болезни от трупов, разбросанных по равнине.
В христианском лагере под стенами Акры возобновились мрачные сцены смерти
и похорон, бывшие во время осады Антиохии, зимой 1097 г. Чума поразила знаменитых
вождей, избежавших роковых случайностей войны. Герцог Швабский умер вследствие
лишений и болезни. В довершение бедствий возникли распри из-за наследования
оставшегося вакантным иерусалимского престола. Сибилла, жена Ги Люсиньяна,
и двое детей ее умерли; Изабелла, вторая дочь Амальрика и сестра королевы
Сибиллы, осталась наследницей иерусалимской короны. Ги Люсиньян также предъявлял
на нее свои права; но этот принц, не умевший защитить Иерусалима, не имел
многочисленных приверженцев. Конрад маркиз Тирский, прославившийся своей храбростью,
также питал честолюбивые замыслы царствовать над Палестиной; женатый на сестре
Исаака Ангела, императора Константинопольского, он задумал жениться на Изабелле,
бывшей уже замужем за Гумфридом Торонским. Лесть, дары, обещания - все было
пущено в ход со стороны маркиза Тирского; наконец, духовный совет решил развод
принцессы Изабеллы с Гумфридом Торонским, и наследница королевства сделалась
супругой Конрада, у которого таким образом оказалось две жены, одна - в Сирии,
другая - в Константинополе. Подобный скандал не мог содействовать успокоению
враждующих сторон. В конце концов решено было отдать это дело на суд Ричарда
и Филиппа, прибытия которых ожидали в скором времени.
В Мессине произошло свидание этих двух монархов. По прибытии в Сицилию они
застали здесь войну за наследство по смерти Вильгельма II. Констанция, дочь
Вильгельма II, вышла замуж за Генриха VI, римского короля, и поручила ему
защиту своих прав; Танкред, брат Констанции, любимый и народом, и высшим сословием
страны, держался, между тем, силой оружия на престоле, принадлежащем сестре.
Немецкие отряды, призванные поддерживать права Констанции, опустошали Апулию.
Танкред, не успевший еще упрочить за собой власть, опасался встретить в Филиппе-Августе
союзника германского императора, а в Ричарде - брата королевы Иоанны, вдовы
Вильгельма, которую он держал в тюремном заключении. Покорностью и угодливостью
он обезоружил короля Французского, но Ричард, умиротворить которого оказалось
труднее, гордо потребовал приданого Иоанны и овладел двумя фортами, господствовавшими
над Мессиной. Он выставил свое знамя в самой столице Сицилии, но это знамя
было сорвано по приказанию Филиппа-Августа. Недоверие и ненависть возникли
между двумя королями, а следовательно, и между Францией и Англией. Ричард
отказался жениться на принцессе Алисе, сестре Филиппа-Августа, руки которой
он прежде добивался и ради которой вел войну со своим отцом Генрихом II. Элеонора
Венская, питая непримиримую вражду к французам, хлопотала о том, чтобы Ричард
женился на принцессе Беренгарии, дочери дона Санчеса Наваррского.
Однако же английский король, увлеченный внезапно порывом раскаяния и покаяния,
пожелал подвергнуться бичеванию, чтобы искупить вину свою перед крестоносцами.
Он решился обратиться к одному отшельнику по имени Иоаким, спасавшемуся в
уединении в горах Калабрийских и славившемуся искусством открывать тайны будущего
посредством Апокалипсиса. На вопрос о последствиях предполагаемой войны в
Палестине Иоаким отвечал, что Иерусалим будет освобожден через семь лет после
взятия Птолемаиды и что до тех пор Бог ниспошлет победы Ричарду и прославит
имя его выше всех земных князей. Из этого предсказания исполнились только
слова отшельника относительно будущей славы Ричарда.
В первый весенний день христианские флоты отправились в Палестину. Филипп-Август
был принят как ангел Божий в христианском лагере под Акрой. Французы расположились
лагерем на расстоянии выстрела от неприятельских укреплений; они сделали такие
приготовления к приступу, что, как говорят, могли бы овладеть городом; но
Филипп, воодушевляемый рыцарским духом более, чем политическим расчетом, пожелал,
чтобы Ричард присутствовал при этой первой победе. Это великодушие было невыгодно
в том отношении, что предоставило осажденным время получить подкрепление.
Флот Ричарда по выходе из мессинской гавани был застигнут сильной бурей;
три корабля были разбиты у берегов острова Кипр, и спасшиеся от кораблекрушения
были очень грубо приняты жителями. Корабль, на котором находились Беренгария
Наваррская и Иоанна, королева Сицилии, не был даже допущен в порт Лимасол.
Самому Ричарду, прибывшему сюда с соединенным флотом, было отказано в приеме;
один греческий князь, по имени Исаак, владетель и притеснитель острова Кипр,
стал угрожать английскому королю. Немного понадобилось времени, чтобы укротить
этого греческого князя. Ричард овладел островом, который оставался потом 300
лет во владении латинян. Таким образом, в то время как Филипп-Август поджидал
своего соперника, чтобы отнять крепость у сарацин, Ричард положил основание
новому королевству. В городе Лимасол, по соседству с древним Амафунтом, Ричард
отпраздновал свою свадьбу с Беренгарией Наваррской. После этого он отправился
в путь, чтобы присоединиться к крестоносцам, стоявшим в лагере близ Птолемаиды.
Узнав о прибытии с Запада двух могущественных государей, Саладин разослал
во все стороны послов к мусульманским князьям; во всех мечетях возносились
молитвы о даровании победы его армии и имамы призывали народ к восстанию против
врагов Мухаммеда. "Походы ваши против неверных, - говорили имамы, - опасности,
раны и даже просто переход через поток - все будет записано в книге у Бога".
Воодушевляемые речами апостолов ислама, мусульмане со всех сторон Азии стекались
в лагерь Саладина.
Со времени ссоры в Мессине отношения между Филиппом и Ричардом приняли характер
раздражительной зависти; хотя частые разногласия между ними и кончались заверениями
в дружбе, но эти заверения скоро забывались. Филиппу-Августу досадно было
выслушивать восхваления Ричарду за покорение им острова Кипр; армия английского
короля была многочисленнее армии короля Французского. Ричард, истощивший все
средства своего государства перед отправлением в поход, был теперь, по прибытии
в Акру, богаче Филиппа; союз между этими людьми ни в каком случае не мог быть
вполне искренним, в особенности же если принять в соображение пылкий нрав
Ричарда; притом, герой с львиным сердцем сознавал свои достоинства и был не
такой человек, чтобы смиренно переносить положение вассала, в котором он находился.
Такие поводы к соперничеству между французами и англичанами повредили успешному
ходу осадных работ и замедлили взятие Птолемаиды.
Филипп-Август, обязанный принять решение по поводу споров о короне иерусалимской,
объявил себя на стороне Конрада; этого было достаточно, чтобы Ричард принял
сторону Ги Люсиньяна. Христианская армия распалась на две части; в одной были
французы, германцы, храмовники, генуэзцы; другая состояла из англичан, пизанцев
и иоаннитов. Филипп-Август и Ричард, захворав по прибытии в Палестину, вынуждены
были оставаться в бездействии в своих палатках. Во время болезни оба короля
поддерживали с Саладином отношения, отличавшиеся такой вежливостью и великодушием,
что это не могло пройти незамеченным в истории. Выздоровев, оба монарха занялись
соединением всех христианских сил против общего врага; и прежде всего покончили
с гибельными спорами, порешив, что Ги Люсиньян пожизненно сохранит титул короля,
а Конрад и его потомство будут по смерти Ги Люсиньяна наследниками Иерусалимского
королевства. В довершение мирного согласия решено было, что в то время, когда
Ричард или Филипп-Август поведет атаку против города, один из них останется
оберегать лагерь и противодействовать армии Саладина.
Явившись снова под стенами города, осаждающие встретили сопротивление, какого
не ожидали; мусульмане успели укрепить город в то время, когда христиане заняты
были бесплодными спорами. Тут начались страшные битвы, так как приходилось
то вести осаду города, то отражать армию Саладина. Теперь как под знаменем
Креста, так и под знаменем ислама деятельность, мужество, презрение к смерти
заявили себя поистине чудными подвигами. Христиане ежедневно пускали в ход
новые средства, чтобы сокрушить стены и проникнуть в крепость. Когда их деревянные
башни и тараны были сожжены, они делали подкопы и пробирались подземным ходом
до самой основы укреплений. В особенности замечательна была храбрость французов;
целью своих нападений они избрали Проклятую башню на восточной стороне города;
стены с этой стороны уже начали обрушиваться, и скоро должен был открыться
пролом. Встревоженные близкой опасностью и ослабевшие от болезней и голода,
воины гарнизона пришли в уныние. Комендант крепости решился просить о капитуляции;
он явился к Филиппу-Августу и предложил отдать ему город на тех же условиях,
на которых христиане отдали его мусульманам четыре года тому назад, то есть
с предоставлением осаждаемым жизни и свободы искать убежища, где они пожелают.
Французский король, посоветовавшись с главными начальниками войска, отвечал,
что крестоносцы не согласятся даровать пощаду жителям и гарнизону Птолемаиды,
если мусульмане не возвратят Иерусалима и всех христианских городов, перешедших
к их власти со времени Тивериадской битвы. Комендант удалился, поклявшись
Мухаммедом погрести себя заживо под развалинами города.
Плодом этого мужественного решения было последнее и сильное сопротивление.
Но после этого мимолетного порыва отчаяния вид разрушенных башен, бегство
нескольких вождей, бедственное положение жителей побудили эмиров к новым переговорам
с христианами. Возвратясь в палатку Филиппа-Августа, вожди обещали заставить
возвратить франкам древо Животворящего Креста и 1600 пленных; сверх того они
обязались уплатить государям христианским 200 000 червонцев. Заложники со
стороны мусульман и весь народ, заключенный в Птолемаиде, должны были остаться
во власти христиан в ожидании полного осуществления договора. Эта капитуляция
была принята. Саладин получил известие об этом в ту минуту, когда был готов
употребить последние усилия, чтобы спасти крепость; такой исход дела после
стольких битв поразил душу его глубокой скорбью.
Таким образом кончилась осада Птолемаиды; жители города и гарнизон защищались
в продолжение двух лет с непоколебимой стойкостью, с неутомимым рвением. Крестоносцы
под стенами этого города пролили более крови и проявили более храбрости, чем
было бы нужно для завоевания целой Азии. Во все это время более 100 000 христиан
пали жертвами меча и болезней. По мере того как европейские легионы гибли
на акрской равнине, прибывали с Запада новые силы; суда, отправляемые из всех
западных портов, доставляли вооруженных ратников, которым предстояло так же
бедственно исчезнуть вокруг Туронской возвышенности или на песчаном дне реки
Вилы; можно было предположить, что море и земля Сирии вошли в соглашение между
собой и что одна взялась поглощать то, что доставляло ей другое. Эта осада
Птолемаиды, предпринятая королем-беглецом, соединила мало-помалу все разрозненные
христианские силы. Целые государства восстали и стремились к освобождению
Иерусалима, и вся эта гроза разразилась и замерла в одном из прибрежных городов
Палестины. Следует заметить при этом, что спасение христианских войск под
стенами Акры последовало от превосходства христианского флота над флотом мусульманским;
если бы франкские суда, доставлявшие продовольствие в лагерь крестоносцев,
потерпели поражение в битвах с судами сарацин, то армия осаждающих погибла
бы от голода.
Во время этой продолжительной осады Акры обнаружились и получили толчок
к развитию дух, нравы и страсти христианского и мусульманского народов. Средства
для нападения и для защиты усовершенствовались. Не являются более, как в прежних
экспедициях, чудесные знамения для возбуждения благочестивого рвения крестоносцев;
но фанатизм европейских воинов, тем не менее, силен и неустрашимость их, тем
не менее, непоколебима. В разгар войны, когда многие изобретения увеличили
число гибельных случаев, с обеих сторон оказались проявления человечности,
и христиане, так же как и мусульмане, чуждались иногда варварского образа
действий. В дни перемирия рыцарские празднества прерывали печальное однообразие
битв: на акрской равнине происходили турниры, на которые бывали приглашаемы
и сарацинские воины. Франки танцевали под звуки арабских инструментов, а мусульмане
плясали под аккомпанемент песен менестреля. Лагерь крестоносцев близ Птолемаиды
как бы превратился в большой европейский город с его ремеслами, механическими
искусствами и рынками. Жадная промышленность часто пользовалась бедствиями
крестоносцев, но часто и получала подобающую кару. Пороки, всегда присущие
многочисленным сборищам, и сцены разврата примешивались к зрелищу бедствий.
Были, однако же, и назидательные проявления и блистательные примеры милосердия.
Образовались учреждения для напутствия умирающих и для погребения умерших.
Во время этой осады великодушная заботливость о северных воинах положила основание
благодетельной ассоциации Тевтонских рыцарей. В это же время возникло учреждение
во имя Святой Троицы, целью которого был выкуп христиан, взятых в плен мусульманами.
Филипп-Август и Ричард разделили между собой продовольствие, военные запасы
и богатства города, к великому неудовольствию множества крестоносцев, пострадавших
и участвовавших в битвах под стенами Птолемаиды в продолжение двух лет. Король
Французский выказал в своих действиях мягкость и умеренность; английский же
король воспользовался победой без всякого стеснения не только в отношении
к неверным, но и в отношении к крестоносцам. Леопольд Австрийский оказал чудеса
доблести, и знамя его развевалось на одной из городских башен; Ричард приказал
его снять и бросить в ров. Леопольд удержал германских воинов, которые взялись
за оружие, чтобы отомстить за такое оскорбление; сама судьба позаботилась
впоследствии об удовлетворении его справедливого негодования. Конрад, имевший
причины быть недовольным английским королем, внезапно удалился в Тир. Филипп-Август
объявил в скором времени о своем намерении возвратиться в свое государство
и отправился морским путем в Европу, оставив в Палестине 10 000 французов
под начальством герцога Бургундского. Он понял, что крестовый поход не представлял
дальнейшего поприща для его славы.
