КАТЕХИЗИС КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ

Молитва - это дар благодати и решительный ответ с нашей стороны. Она всегда требует усилия. Великие молитвенники Ветхого Завета, до Христа, равно как Матерь Божия и святые, учат нас вместе с Иисусом: молитва - это битва. Против кого? Против нас самих и против козней искусителя, который делает все, чтобы отвратить человека от молитвы, от единства с Богом. Мы молимся так, как мы живем, - потому что мы живем так, как мы молимся. Если мы не хотим постоянно действовать в Духе Христа, мы не можем постоянно молиться во имя Его. "Духовная брань" новой жизни христианина неотделима от молитвенной битвы.

В молитвенной борьбе нам приходится сталкиваться - в себе самих и в других людях - с ошибочными концепциями молитвы. Некоторые видят в молитве некую психологическую операцию, другие - стремление сосредоточиться для того, чтобы достичь умственного вакуума. Кто-то кодифицирует молитву как ритуальные жесты и слова. В подсознании многих христиан молитва - это занятие, несовместимое со всем тем, что им надо делать: у них нет времени. Те, кто ищет Бога через молитву, быстро приходят в уныние, потому что они не знают, что молитва приходит и от Духа, а не от них одних.

Нам также приходится сталкиваться с мышлением "мира сего"; и оно проникает в нас, если мы не бодрствуем. К примеру, правда - якобы лишь то, что проверено разумом и наукой (а ведь молитва - это тайна, которая выходит за грани нашего сознания и нашего подсознания); правда - это якобы ценности производства и доходности (а молитва не производительна и следовательно бесполезна); критерии правдивости, добра и красоты - это якобы чувственность и удобства (а молитва, "добролюбие" [филокалия], есть пламенная любовь к славе Живого и Истинного Бога); молитву представляют как бегство от мира, противопоставляя ее чрезмерной страсти к деланию (в то время как христианская молитва не есть уход из истории или развод с жизнью).

Наконец, в нашей битве нам приходится столкнуться с тем, что ощущается нами как наши неудачи в молитве: уныние перед лицом нашей черствости; печаль от того, что мы не все отдаем Господу, ибо у нас "большое имение"; разочарование, потому что наша просьба не выполнена так, как мы сами того хотели; раны, нанесенные нашей гордыне, которая упорствует в недостойности нашей греховности; аллергия на безозмездность молитвы и т.п. Вывод всегда один и тот же: чего ради молиться? Чтобы преодолеть эти препятствия, нужно бороться, дабы обрести смирение, доверие и постоянство.

Обычной трудностью в нашей молитве бывает рассеянность. Она может распространяться на слова и их смысл во время устной молитвы; она может распространяться - более глубоко - и на Того, Кому мы молимся в устной молитве (литургической или личной), медитации и мысленной молитве. Пытаться изловить поводы для рассеянности - значит попасть в их ловушку, в то время как надо всего лишь взглянуть в наше собственное сердце. Рассеянность открывает нам то, к чему мы привязаны, и смиренное осознание этого пред Господом должно пробудить нашу любовь, чтобы отдать предпочтение Ему, решительно даруя Ему наше сердце, чтобы Господь очистил его. Здесь происходит битва - выбор Господина, Которому мы служим.

В положительном смысле борьба с нашим Я, стяжательным и властолюбивым, это бодрствование, трезвение сердца. Когда Иисус настаивает на бодрствовании, оно всегда соотнесено с Ним, с Его пришествием - в последний день и во всякий день: "ныне". Жених приходит в полночь; свет, который не должен угаснуть, - это свет веры: "Сердце мое говорит от Тебя: "Ищите лица Моего"" (Пс 27,8).

Другой трудностью, особенно для тех, кто искренне желает молиться, является сухость. Она свойственна мысленной молитве, если сердце безучастно, не ищет мыслей, воспоминаний и чувств даже духовного характера. Это момент чистой веры, которая остается с Иисусом во время агонии и во гробе: "Если пшеничное зерно умрет, то принесет много плода" (Ин 12,24). Если сухость происходит из-за того, что нет корня, потому что слово упало на камень, борьба связана с обращением.

Наиболее обычным и наиболее потаенным искушением является недостаток веры. Он в меньшей степени выражается декларируемым неверием, нежели каким-то фактическим предпочтением. Когда мы начинаем молиться, тысячи дел и забот, которые кажутся срочными, становятся приоритетными; это опять же момент правдивости сердца и предпочтения в любви. Вот мы обращаемся к Господу как к последнему прибежищу: но истинно ли мы в Него веруем? Вот мы держимся Господа как союзника, но сердце по-прежнему самонадеянно. Во всех случаях недостаток веры открывает нам, что мы еще не обладаем смиренным расположением сердца: "Без Меня не можете делать ничего" (Ин 15,5).

Другое искушение, которому самонадеянность открывает дверь, это уныние. Духовные Отцы подразумевают под унынием некую форму депрессии, вызванную ослаблением аскезы и бодрствования, небрежением сердца. "Дух бодр; плоть же немощна" (Мф 26,41). Чем больше высота, с которой падаешь, тем больнее падение. Мучительный упадок духа является обратной стороной самонадеянности. Смиренный человек не удивляется своей беде; она ведет его к большему доверию, к твердому сохранению постоянства.

Сыновнее доверие подвергается испытанию и проявляется в скорбях. Главная трудность касается просительной молитвы за себя или за других в молитвенном ходатайстве. Бывает, что люди даже прекращают молиться, потому что, по их мнению, Бог не внял их прошению. В этой связи возникают два вопроса: почему мы считаем, что наша молитва не услышана? каким образом наша молитва оказывается "действенной", как она услышана?

Для начала следовало бы констатировать одно удивительное обстоятельство. Когда мы славим Бога или вообще благодарим Его за благодеяния, мы не очень задумываемся о том, насколько приятна Ему наша молитва. Но, наоборот, когда мы просим, мы обязательно требуем видимого результата. Итак, каков же он - образ Бога, мотивирующий нашу молитву: средство, которое мы используем, - или Отец Господа нашего Иисуса Христа?

Убеждены ли мы, что "мы не знаем, о чем молиться, как должно" (Рим 8,26)? Просим ли мы у Бога "подобающих благ"? Отец наш знает, что нам нужно, прежде, чем мы попросим у Него, но Он ждет нашего прошения, потому что достоинство Его детей - в их свободе. И надо молиться с Его Духом свободы, чтобы уметь истинно познавать Его волю.

"Не имеете, потому что не просите. Просите и не получаете, потому что просите не на добро, а чтобы употребить для ваших вожделений" (Иак 4,2-3). Если мы просим сердцем раздвоенным, сердцем "прелюбодеев" (Иак 4,4), Бог не может внять нам, потому что Он желает нам добра, желает нам жизни. "Или вы думаете, что напрасно говорит Писание: до ревности любит Дух, Которого Он ниспослал в нас?" (Иак 4,5). Бог наш ревнует нас, и это - знак истинности Его любви. Войдем же в желание Его Духа, и мы будем услышаны:

Откровение молитвы в домостроительстве спасения учит нас, что вера опирается на действие Бога в истории. Сыновнее доверие порождено тем, что есть фундаментальное Божие действие: страданиями и воскресением Его Сына. Христианская молитва есть содействие Божественному Провидению, замыслу любви Бога к людям.

У св. апостола Павла это доверие дерзновенно, оно основано на молитве Духа в нас и на верной любви Отца, Который даровал нам Своего Единородного Сына. Преобразование молящегося сердца есть первый ответ на нашу просьбу.

Молитва Иисуса делает христианскую молитву действенной просьбой. Иисус - образец христианской молитвы. Он молится в нас и с нами. Если сердце Сына ищет только того, что угодно Отцу, может ли сердце детей усыновления привязываться к дарам больше, чем к Дарителю?

Иисус молится и о нас, становясь на наше место и в нашу пользу. Все наши просьбы были однажды собраны воедино в Его вопле на кресте и исполнены Отцом в Его воскресении. Именно поэтому Он не перестает ходатайствовать за нас пред Отцом. Если наша молитва решительно едина с молитвой Иисуса в доверии и сыновнем дерзновении, мы получим все, о чем просим во имя Его, и гораздо более того - Самого Духа Святого, содержащего все дары.

"Непрестанно молитесь" (1 Фее 5,17), "благодаря всегда за все Бога и Отца во имя Господа нашего Иисуса Христа" (Еф 5,20), "живите в молитве и прошениях; молитесь во всякое время в Духе; тем поддерживайте непрестанное бодрствование и ходатайствуйте о всех святых" (Еф 6,18). "Нам не заповедано постоянно трудиться, бодрствовать и поститься, но закон для нас - непрестанная молитва". Только от любви может происходить этот неугасимый пыл. Молитвенная битва против нашей косности и нашей лени есть битва смиренной любви, доверчивой и постоянной. Эта любовь открывает наши сердца трем очевидным данностям веры, светозарным и животворящим:

Всегда можно молиться: время христианина - это время воскресшего Христа, Который "снами во все дни" (Мф 28,20), несмотря на все бури. Наше время в руке Божией:

Молитва - жизненная необходимость. Доказательство от противного не менее убедительно: если мы не позволяем Духу руководить нами, мы вновь впадаем в рабство греху. Как же может Святой Дух быть "нашей Жизнью", если сердце наше удалилось от Него?

Христианская молитва и христианская жизнь неотделимы друг от друга, ибо та и другая основываются на одной и той же любви и на одном и том же самоотречении, которое происходит из любви; на одном и том же сыновнем и полном любви сообразовании себя с замыслом любви Отца; на одном и том же преображающем единении в Духе Святом, всегда делающем нас более сообразными Христу Иисусу; на одной и той же любви ко всем людям - той любви, которой возлюбил нас Иисус. "Чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он даст вам. Сие заповедаю вам, да любите друг друга" (Ин 15,16-17).

Когда приходит Его час, Иисус молится Отцу. Его молитва - самая продолжительная из всех, какие доносит до нас Евангелие, - охватывает все домостроительство творения и спасения, равно как Его смерть и Его воскресение. Молитва Часа Иисуса всегда остается Его собственной молитвой, как Его Пасха, наступившая "однажды для всех", присутствует всегда в литургии Его Церкви.

Христианская традиция справедливо называет эту молитву "первосвященнической" молитвой Иисуса. Она - молитва нашего Первосвященника; она неотделима от Его жертвы, Его "исхода" (Пасхи) к Отцу, когда Он полностью "посвящен" Отцу.

В этой пасхальной, жертвенной молитве все "соединено во Христе как в главе": Бог и мир, Слово и плоть, жизнь вечная и время, отдающая себя любовь и грех, предающий ее, нынешние ученики и те, кто уверует в Него по слову их, уничижение и слава. Это - молитва Единства.

Иисус исполнил все дело Отца, и Его молитва, как и Его жертва, простирается до скончания времен. Молитва Часа Иисуса наполняет последние времена и ведет их к их исполнению. Иисус, Которому Отец дал все, весь отдан Отцу, и, в то же время, Он говорит с царственной свободой^ именем той власти, которую Отец дал Ему над всякой плотью. Сын, Который сделался Отроком (слугой), есть Господь, Вседержитель (Пантократор). Наш Первосвященник, Который молится о нас, является также Тем, Кто молится в нас, и Он же - Бог, Который исполняет нашу молитву.

Входя во святое имя Господа Иисуса, мы можем принять изнутри молитву, которой Он учит нас: "Отче наш". Его первосвященническая молитва дает внутреннее вдохновение для великих прошений Молитвы Господней: заботы об имени Отца, желания Его Царства (славы), исполнения воли Отца, Его замысла спасения и избавления от зла.

Наконец, именно в этой молитве Иисус открывает и дает нам нераздельное "познание" Отца и Сына, которое есть сама тайна молитвенной жизни.