ВОСПОМИНАНИЯ
ВОСПОМИНАНИЯ ПРОТОИЕРЕЯ ВЛАДИМИРА ПРАВДОЛЮБОВА.
Записано монахом Павлом (Щербачёвым)
Оп.: www.pravoslavie.ru, 2007.
ЧАСТЬ 1: СЕМЬЯ
Эта беседа с протоиереем Владимиром Правдолюбовым, сыном священноисповедника Сергия и внуком священномученика Анатолия Правдолюбовых, почетным настоятелем храма святителя Николая в г. Касимове Рязанской области, записывалась на сороковой день по кончине митрополита Симона (Новикова), в доме отца Владимира и в самом Никольском храме, где в 1950-е годы служил приходским священником почивший около года назад архимандрит Иоанн (Крестьянкин)[1]. Уходят предстатели пред престолом Божиим, чье служение пришлось на ХХ век – самое скорбное и противоречивое время в истории Русской Церкви, по духовным плодам и последствиям своим сравнимое с целой эпохой. О подвижниках минувшего века, которые своей жизнью учат нас мужеству, терпению и любви, о современной жизни древнего города Рязанской Мещеры, давшего нашей многострадальной земле многих святых молитвенников пред Господом, повествуют воспоминания отца Владимира Правдолюбова.
Священнический род наш, Правдолюбовых, – древний: мы по линии отцовской не знаем мужчин-предков не-священников, за исключением одного псаломщика – это наш родоначальник чтец Симеон. Его сын Авдий – священник, закончил жизнь иеромонахом Антонием. Его сын, внук чтеца Симеона, Анатолий Авдеевич, – священномученик[2]. Его старшие дети: Владимир Анатольевич – мученик[3], Сергей Анатольевич – исповедник[4], Николай Анатольевич – священномученик[5]. Брат жены отца Анатолия – протоиерей Михаил Дмитрев[6] – тоже расстрелян в 37-м, прославлен как священномученик. Эпоха репрессий и последующая канонизация дала нашему семейству много прославленных святых.
А как много священников из других родов – тоже священномученики, тоже исповедники, – но не прославлены! Ведь канонизацией Церковь не возводит во святые, а свидетельствует о святости. И свидетельствует именно о тех, о ком есть воля Божия, чтобы они помогали живущим здесь, на земле. А остальные – они в той же радости, даже большей, может быть, но мы о них ничего не знаем.
Вот наш бывший настоятель архимандрит Иннокентий (Измер) то ли 13, то ли 17 лет провел в ссылке. Говорит: «Скольких архиереев я своими руками похоронил!» Сам он из Западной Белоруссии, окончил медицинский факультет Варшавского университета, и, видимо, это помогло ему пройти все ссылки, не умер он от истощения. В лагерях он был лекпомом – лекарским помощником, как и мой папа. Лекпомство очень помогало иногда.
Так что о многих только Бог ведает.
А священномученики и исповедники Правдолюбовы канонизованы благодаря нашей близости к блаженной Матроне Анемнясевской[7]. Когда встал вопрос о ее прославлении и из ФСБ взяли архивные документы, то оказалось, что она проходила по одному делу с попами Правдолюбовыми, поэтому вся эта группа и канонизована вместе.
Как все это происходило? Дяде Володе сказали: «Христос воскресе», а он ответил: «Воистину воскресе». Но посадили его не за это. За это только из Москвы выслали. Его посадили, как я уже сказал, за Матрону Анемнясевскую.
Дело в том, что мой дядя, отец Николай, служил здесь в Казанском монастыре, потом разрушенном. А там могила была, часовня внука последнего касимовского хана Арслана – Иакова. У Арслана был сын Сеид-Бурхан Арсланович, который в крещении стал Василием. А внук, стало быть, Яков Васильевич. Он в детстве получил исцеление пред Казанской иконой Божией Матери в Казанском монастыре и благотворил обители.
От могилы царевича Иакова были чудеса, потрясающие чудеса – от рака исцелялись в таком состоянии, когда врачи уже оставили. В 1928 году исцелилась от рака одна женщина, а в 1933-м, выждав пять лет, она об этом заявила. Этот факт был записан, зафиксирован с подписями свидетельскими отцом Николаем. И он стал собирать чудеса Иакова-царевича. До революции священники их тоже фиксировали, но все было уничтожено. Потом матушка Акилина записывала, но она была малограмотная и писала недостаточно четко.
Отец Николай взял это дело на себя. А потом, когда Владимира из Москвы выслали и он приехал сюда, решили они всё воедино собрать и написать. И составили книжечку о царевиче Иакове, о старице Иустинии, которая привезла Казанскую икону к нам из Казани, об отшельнике Петре и блаженной Матроне, которая была тогда еще жива. Они к ней ездили, пытались узнать о ее жизни. Но она им и слова не дала промолвить: быстро-быстро стала говорить о том, что нужно быть твердым в испытаниях, не бояться идти за Христа на смерть… В общем, обоим им подготовку к мученической кончине дала. Предрекла.
Написали они эту книжечку, и добросердечный, доверчивый отец Николай дал почитать ее одному касимовскому интеллигенту. И эта книжечка оказалась в НКВД, а Владимира и Николая – «под замок». Кстати и Сергия со старшим сыном Анатолием замели туда же за компанию. А чуть позже, в 1936 году, Матрону арестовали, а в 37-м – отца Анатолия и отца Александра Туберовского.
Отец Александр прежде был профессором Московской духовной академии, светским человеком. Диссертация его вызвала полемику между Флоренским и Тареевым. После революции его приглашали в университет, а его старший брат, местный священник отец Сергий Туберовский, в то же время отказался служить: «При большевиках служить не буду». Профессор решил, что это неправильно. От места в университете отказался и поехал на место отца Сергия. Рукоположился. А в 1937 году его взяли и расстреляли.
Все они проходили по общему делу. Глава заговора против советской власти – Анатолий Правдолюбов. Его соучастники – Александр Туберовский, Николай Карасев, Константин Бажанов, Евгений Харьков – священники. С ними пострадали и некоторые миряне. Их в один день расстреляли. И прославили всех вместе. В святцах их имена вместе собраны[8].
Матрону же отдельно и осудили, и канонизовали.
Есть еще одна мученица – Вера[9]. Она помогала отцу Николаю и Владимиру писать эту брошюру. Вера Николаевна Самсонова – учительница. Она учительствовала только до революции. Когда иконы вынесли из классов, Вера Самсонова отказалась быть учительницей и стала старостой церкви, в которой служил отец Николай, и во всем ему помогала. В 1935 году ее арестовали, а в 40-м, не доживши то ли нескольких дней, то ли нескольких часов до освобождения, она скончалась в тюрьме.
Люди часто задаются вопросом: как возможно было перенести такие страдания человеку или целой семье? Ведь не всем с детства прививали такую «устойчивость». А если вдруг нам придется? Когда в 1935 году арестовали моего брата Анатолия, дедушка (протоиерей Анатолий Авдеевич – будущий священномученик) сказал ему вдогонку: «Помни, Анатолий: возрадуйтеся в той день и взыграйте». Конечно, вы помните этот текст: «Блажени будете, егда возненавидят вас человецы и егда разлучат вы и поносят и пронесут имя ваше яко зло Сына Человеческого ради; возрадуйтеся в той день и взыграйте, се бо мзда ваша многа на небеси» (Лк. 6: 22–23).
«А если вдруг…»
На это я вам скажу вот что: есть житие мученицы Перпетуи, у которой была рабыня Феликитата. Всех из их дома арестовали в дни гонений в Карфагене. Феликитата была беременной. Она рожала в тюрьме и кричала на всю тюрьму, потому что боль была страшная. И после этого тюремщик ей говорит: «Вот ты естественное дело – ребенка родила, и мучилась так страшно. А завтра тебя еще не так будут мучить. Что с тобой будет?» А она говорит: «Я отдала дань женскому естеству – то было наказание от Бога, которое нам, женщинам, дано. А завтра я буду мученицей Христовой, и верю, что Господь даст мне перенести мучения мужественно». Вот очень важный момент: сверх силы Бог не дает искушения. Если Бог позвал на подвиг, Он даст и силы, Он поддержит обязательно.
Надо сказать, что и наши арестованные очень чувствовали поддержку, Божию поддержку и людей тоже. Вот, например, очень тяжело было в Бутырках. Там и мучили их, страшные меры физического воздействия к ним применяли. И не только физического. Дело в том, что для отца Николая (это мой дядя и крестный) что-то организовали такое в соседней камере, что он слышал голоса своей жены и детей. И решил, что они тоже арестованы.
У него было повреждение: он участвовал в первой мировой войне и попал под газовую атаку, а в Бутырках получилось нечто вроде помрачения рассудка. И слава Богу, что они попали на Соловки вместе с папой. Папа как-то сумел его убедить, что его дети и жена на воле и живы.
Они приехали на Соловки. Пришли в камеру. Им показали места, они располагаются и вдруг слышат: «Кто здесь Правдолюбовы?» Они сказались, и к ним подошел владыка Аркадий (Остальский), благословил их, дал им большой огурец из теплицы, где он тогда работал, и сказал: «Приветствую вас на соловецкой земле». Священномученник Аркадий (Остальский)[10] освободился примерно в 1936 году и приехал в Касимов рассказать нам о том, как наши родственники там пребывают. И несколько служб служил здесь в Касимове и в Селищах. В 37-м его снова арестовали и расстреляли в Бутове.
А наших, получается, ссылка уберегла от расстрела в 37-м. Папа говорил: «Если бы нас арестовали не в 35-м, а в 37-м, мы бы не вернулись».
Вот дедушку Анатолия сразу расстреляли. Пришли за ним, а он хотел взять с собой глазные капли… «Старик, тебе капли не потребуются». Тетушка мне рассказывала, что перед тем, как его арестовали, очень серьезно воспалением легких заболела бабушка Клавдия, его супруга. И он со слезами на глазах молился о том, чтобы она выздоровела. День и ночь стоял в кабинете и молился. И она во сне увидела: над Окой как бы радуга, и женщина в сиянии стоит и смотрит на нее, и плачет, и рукой так махнула. Она решила, что это Божия Матерь ее оставляет жить, и очень горевала об этом. Потому что тут же она выздоровела, а его-то арестовали. И конечно расстреляли. Она прожила довольно долгую жизнь, и эта жизнь была наполнена многими-многими скорбями. Вроде бы ее хотели забрать, а он отмолил. Бабушка Клавдия умерла в 1948 году, папа в 50-м, а в 56-м – отец Феодор Дмитрев, брат бабушки и священномученика Михаила Дмитрева.
.
ЧАСТЬ 2: ГЛИНСКИЕ СТАРЦЫ
Многих святых подвижников помнит Рязанская земля. С некоторыми из них Господь судил и мне встретиться. Хорошо было бы собрать жизнеописания недавно ушедших от нас. Еще хотелось бы, чтобы были разысканы и переизданы жизнеописания Глинских старцев. Особенно полезно было бы переиздать жития схиархимандрита Илиодора[11] и иеросхимонаха Макария[12]. Я читал их в келье у отца Серафима (Романцова)[13], когда был у него в Сухуми. А в Глинской я ни разу не был, к сожалению. И с отцом Андроником (Лукашем)[14] я познакомился уже в Тбилиси. Многих еще я видел там, но мне их никто, конечно, не представлял, и я не знаю их имен.
А у нас в Касимове жил великий старец, иеросхимонах Макарий (Еременко)[15]. И вот о нем мне очень хотелось бы рассказать поподробнее. Он похоронен в Рязани, рядом со схимонахиней Анной, делательницей Иисусовой молитвы. Позже еще здесь монахиню Марию похоронили, которая за ним ухаживала последние годы его жизни. И завещал отец Макарий, чтобы крест на его могиле без надписи был, а его имя и даты рождения и смерти были нанесены на дощечку, которая будет прибита к крышке гроба изнутри, видимо предвидел открытие мощей после уничтожения кладбища и крестов на нем.
В Касимов отец Макарий попал таким образом. Где-то то ли в Казахстане, то ли в Средней Азии он был в ссылке, и туда же были сосланы наши монахини – Матреша и Дуня, две послушницы (в постриге Мария и Елена), они жили вместе и в ссылке, и здесь, еще до ссылки, когда разогнали касимовский Казанский монастырь. Он с ними подружился и попросил разрешения, когда его освободят, приехать в Касимов. Матушки с любовью и радостью его приняли.
У матушек был сарайчик: столбушки, и к ним прибиты доски. Сделали внутреннюю обшивку, заполнили пустоты паргой – это отходы от овчинно-мехового производства, чем-то их обрабатывают, химией какой-то, и вот эта стриженая шерсть называется парга, она в опилках древесных, – этим забили и сверху тоже положили эту паргу. Внутри сделали глиняную штукатурку. В этом сарайчике отец Макарий и жил. Такая маленькая келейка была. Точно такое же жилье я видел у отца Серафима. И знаете, я заходил в эту келью уже после кончины отца Макария: какая-то особенная атмосфера там, необыкновенная. Кстати, когда старец Макарий скончался, отец Серафим (Романцов) очень хотел, чтобы келья отца Макария сохранилась. Он говорил, что отец Макарий был великим старцем. Но послушница Татиана, которая унаследовала от матушек Марии и Елены дом, продала его. Этот сарайчик снесли, и место теперь можно только приблизительно указать.
Ну вот, жил старец в этом домике, а потом у нас появился такой батюшка, который возревновал, что к отцу Макарию народ ходит. Он властям нажаловался – и отца Макария из Касимова удалили. Нигде ему не давали места. У него какой-то непорядок с паспортом был, вообще положение его было какое-то непонятное. И взялся за это дело тогдашний владыка Рязанский Николай (Чуфаровский)[16] – выхлопотал, чтобы отца Макария поселили у Скорбященской церкви на территории Скорбященского кладбища в Рязани, пообещав, что к старцу народ ходить не будет. И была табличка на двери, ведущей в его келью: «Посторонним вход воспрещен!». Но мы-то себя посторонними не считали и под эту табличку ныряли. А немножко погодя и у властей другие заботы появились, и приказание это уже не так строго исполняться стало. И, кстати говоря, один наш уполномоченный говорил: «Вы имейте в виду: нужно очень следить – каждый момент меняются установки». Намек такой: мол, умей!
Отец Серафим (Романцов) мне говорил: «Касимов – святой город. Держись его и спасешься». К отцу Серафиму после смерти отца Макария перешли его духовные дети, они с ним были в переписке. И отец Серафим тоже приезжал сюда.
Вспоминается один интересный момент. Мне нужен был его совет. И я спрашиваю матушек Марию и Елену: «Как отец Серафим-то, когда приедет?». «Да, – говорят, – хотел вот, да что-то не едет». Проходит еще какое-то время – нет отца Серафима. И вот наконец он приехал, и при нашей первой встрече, когда никто ему ничего еще не успел рассказать, я здороваюсь, а он говорит: «Слышь, я не мог приехать-то, я занят был, меня в Москве задержали. Не мог приехать, хотел поскорее, да не смог». Видимо, он ощущал мое беспокойство.
А с матушкой Марией связана интересная история. Когда отец Серафим уже не смог выезжать за пределы Сухуми, здесь духовные его дети написали ему письма, и я поехал к нему в Сухуми как посол от Касимова. Надо сказать, это была моя первая поездка на юг.
Январь месяц, бьет колючий снег в лицо на Ленинградском проспекте, где аэровокзал московский, оттуда идет экспресс во Внуково. В самолете говорят: «За бортом –50°, в Сухуми +10°». И вот я в зимних одежках шагаю по Сухуми: дождь идет, и ароматы необыкновенные, южные. Там разводят травки такие ароматические и деревья – лавр, эвкалипт, мирт – все это благоухает.
Нахожу по адресу дом отца Серафима. Меня ужасно удивляет, что дом совершенно похож на сараюшку отца Макария – такой же убогий. И отец Серафим при встрече говорит, что, вот, поселились мы, но здесь очень неудобно. Дом стоял между рынком главным и морем. Говорит: «На штык возьмешь землю – и вода». Весьма нездоровое место. Пришел я к отцу Серафиму, отдал ему письма, точнее, не отдал, а он взял у меня их читать. Кратко отвечал на вопросы. Он всегда очень краток был в своих ответах. А письмо матушки Марии отложил в сторону и говорит: «На это письмо я отвечать не буду». Говорю: «Батюшка, она ждет». – «Скажи, что не написал». В общем, поговорили, я тут же вышел, меня сопровождает матушка Мария, которая за ним ухаживала, – другая Мария. Около крыльца растет дерево, очень похожее на иву. Я сломал веточку от этой ивы. Мария говорит: «Батюшка, это вы чего?» – «Хочу показать своим детям, где я был среди зимы», – отвечаю. Она говорит: «Такую-то дрянь!» Подошла к лавровым деревьям и давай их рвать, огромный пучок лавровых веток нарвала. «Батюшка, благословите отцу Владимиру взять с собой эти вот лаврушки». Он взял, благословил, выбрал самую красивую и говорит: «А вот это передай матушке Марии». Раздали мы всем духовным детям эти веточки, и я с указанной веточкой пошел к матушке Марии. Она: «Ой, как я рада! Спаси Господи! Только на письмо-то он мне не ответил. Чего мне теперь делать-то?». Понимаете ли, она через пять дней умерла. «Вот тебе лавровая ветка в увенчание подвига – иди в Царство Небесное» – так я понял эту лавровую веточку, выбранную и посланную специально для матушки Марии. Касимов. Вид на собор
И еще любопытная история вспоминается. Была такая матушка Евфимия, до пострига Фрося, которая еще девочкой каким-то образом помогала отцу Серафиму в ссылке в Средней Азии. А потом, после смерти своих родителей, когда Глинская открылась и отец Серафим поселился в обители, она продала все свое имущество и переехала в Глухов, купила себе домик и помогала глинцам в восстановлении монастыря. И вот отец Серафим послал ее с большой суммой денег в Москву, чтобы она закупила и привезла кровельное железо. При этом он сказал ей: «Ты никому это дело не поручай, делай сама». А в это время в Москву из Глинской ехал какой-то подмосковный батюшка, который слышал, что ей надо купить железо. Он и говорит: «Давай я тебе помогу». И она ему, дурочка, эти деньги-то отдала. («Дурочка» – это она сама себя так называла, я не должен ее так называть.) Ну вот, постеснялась противоречить батюшке – и не послушалась отца Серафима. А этот батюшка протянул дело – оно и с места не сдвинулось. Она еле-еле добилась от него назад этой суммы денег, взялась сама, у нее как по маслу все пошло: и железо приобрела, и загрузили сразу. Она приехала, отец Серафим встречает: «Ты где была? Ведь Макарий был! Ты где была?». «Так, – говорит она, – я отца Макария никогда и не видела». Вот такие у них отношения были.
Есть письмо отца Серафима, в котором он пишет, что отец Макарий говорил: «Отец мой в пустыни, иду и я к нему». Вот, говорит, как настоящие молитвенники любят пустыню. Но отцу Макарию нельзя было никуда вырваться из Рязани, он в Глинскую наезжал только побыть там немножко. Непорядок у него был с паспортом, и только в Рязани его держали под табличкой: «Посторонним вход воспрещен».
Очень интересное свойство было у отца Макария: он не дерзал учить священнослужителей. И это мы выяснили таким образом. У меня старший брат – священник, а я был студентом. Когда я приду к отцу Макарию, он очень душеполезные вещи говорит, а когда отец Анатолий идет к отцу Макарию, он ему рассказывает, как он был полковым священником, почему кагор называется кагором (он производил это от Кавказских гор) и так далее. Отец Анатолий обижался: почему так?
И вот я рукоположился в диакона в Рязани и пришел после рукоположения к отцу Макарию. Старец меня очень радушно принял, угостил (всегда у него была рюмочка кагора) и начал рассказывать о том, как он был полковым священником… Я слушаю, а про себя думаю: «Мне ж завтра в священники рукополагаться, подготовил бы ты меня». Ну а он все про кагор и про еще что-то там, потом говорит: «Тебе деваться-то некуда, я отдохну, а ты вот почитай». Вынул разрозненные листочки, а там краткие поучения на текст Послания к евреям: «Терпением да течем на предлежащий нам подвиг: взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса» (Евр. 12: 2). Каждое такое поучение начинается словами: «Взирай на Иисуса». Я очень внимательно прочитал, но в памяти у меня осталось только одно: «Взирай на Иисуса и не говори себе “Что я могу?!”. Ты прав – ты ничего не можешь. Но Он-то, Он все может. Поэтому говори: “Все могу о укрепляющем меня Иисусе” (Флп. 4: 13)». Вот такое назидание мне дал отец Макарий. Не сам, а через этот листочек. На всю жизнь это запомнилось.
И еще эпизод со старцем Макарием вспоминается, немножечко комический. Отец Анатолий, мой брат, был благочинным и настоятелем в городе Спасске Рязанской области. Дело в том, что нашего отца, по требованию уполномоченного, перевели в Лебедянь, самый отдаленный край Рязанской области (сейчас он к Липецкой области относится). А владыка Иероним[17] боялся, что отец Сергий обидится, и, чтобы сгладить эту обиду, он его сына, диакона Анатолия, рукоположил, поставил настоятелем и благочинным. И вот этот настоятель-благочинный в отпуск пароходом едет в Касимов. А путь занимал чуть ли не сутки пароходом по Оке. «Гуляю, – говорит, – по палубе и разные думы в голове роятся: и проповеди составлял, и пустые мысли всякие ходили, в частности, догадались бы прихожанки пояс вышить. Вторая мысль была такая, что пора бы владыке меня скуфейкой наградить, ведь я благочинный. И вот, приехав в Касимов, идет он к отцу Макарию. Старец угостил, поговорили, и, уже прощаясь, он говорит: «Погоди, погоди! Подарочек, подарочек!» У него на полке скуфейки. Снял красивую фиолетовую скуфью, необыкновенно красивую. А у Анатолия была большая голова. Отец Макарий примерил ее и сказал: «Не по голови!» Потом достал порыжевшую от времени черную на вате, нахлобучил, говорит: «О це по голови! Постой, постой, постой – еще подарочек». Из-под коечки достал чемодан, вынул оттуда пояс шитый: «Препояши меч Твой по бедре Твоей, Сильне, красотою Твоею и добротою Твоею» (Пс. 44: 4), то есть не от прихожанок жди пояса, а от схимника – вот тебе пояс, на! Отец Анатолий закончил митрофорным протоиереем, но скуфьей его так и не наградили, и он не дерзал ее надевать.
Второй такой случай был. Отец Макарий говорил, что отец Серафим – великий старец, для него нет расстояний: «Мы с тобой здесь в Рязани разговариваем, а он в Сухуми нас слышит». Ну, я, конечно, об этом отцу Анатолию рассказал. Отец Анатолий не преминул говорить и своим прихожанам об этом. И был такой случай. Я был у отца Макария, он поднимает рюмку и говорит: «Дадим знать брату нашему Анатолию – выпьем за его здоровье». Чокнулись, выпили. Мне показались странными его слова. Я вытащил из кармашка часы, глянул – два часа дня. И вот при встрече я с отцом Анатолием говорю ему: «Что ты в такой-то день в два часа дня делал, не вспомнишь?» Вспомнил. Он был на поминках по какому-то знакомому хорошему, в доме чуть ли не у старосты своей. И когда расходились, ему староста говорит: «Батюшка, вы погодите. Пусть они разойдутся, а мы пока здесь посидим, чайку попьем». И вот он там, в какой-то боковой комнатке, за чаем и рассказывал, что есть старцы, для которых нет расстояний. То есть отец Макарий слышал, что о старцах говорил отец Анатолий.
Еще одна история. Почему-то именно с отцом Анатолием комические такие случаи происходили. Он был у отца Макария и спешил на пароход из Рязани в Спасск. Ему надо к службе успеть. Он говорит: «Отец Макарий, мне надо уже на пароход, он уж, поди, стоит». – «Пароход стоит, да не знаю…» И дальше разговаривает. А Анатолия словно подмывает: «Отец Макарий, ну пароход-то стоит уж, поди…» – « Пароход стоит, да не знаю…» В конце концов отпустил его. Тот берет такси, мчится через всю Рязань на пристань. Видит – пароход стоит и дым до неба из трубы. Он подбегает, а пароход, оказывается, сломался и будет еще сутки стоять. Надо ждать следующего. «Пароход стоит, да не знаю…»
Отец Макарий не скрывал своей прозорливости, а отец Серафим очень старался укрывать. Только проговаривался: «Слышь, я не мог приехать-то…»
Вспоминается история про рязанскую старушку.
Одна женщина из Рязани, очень пожилая, старенькая, была на богомолье в Глинской пустыни. У отца Серафима было послушание принимать паломников и провожать. И вот, провожая их, он кого-то отправил с лошадкой монастырской, а ей говорит: «А ты иди к святым воротам, может, тебя какая машина подвезет до станции». Она идет и про себя ворчит: «Вот, богатеньких-то на лошадке отправили, а меня, бедную старуху, – к святым воротам». Выходит из святых ворот – едет машина. Она поднимает руку – машина останавливается. Она садится, и уже в машине опомнилась, что про святого старца так плохо подумала, и очень этим терзалась. А вскоре отец Серафим приехал к отцу Макарию. Он тоже не «посторонний», поэтому они там посидели, чайку попили. Отец Макарий говорит: «Иди, отче, у тебя на кладбище дело есть». Отец Серафим спокойненько-покорненько идет. А монахини, которые там были кругом, залюбопытствовали: что это за дело у отца Серафима на кладбище? И вот отец Серафим вышел, а эта самая старушка ему навстречу идет: «Ой, батюшка, как вы сюда попали? Батюшка, простите меня, я про вас плохо подумала!» Он: «Бог простит, Бог простит».
Вообще, взаимоотношения этих святых людей очень характерны. Вот, например, матушка Евфимия тоже рассказывала, что когда отец Андроник (Лукаш) при смерти был, отец Серафим хотел его поприветствовать, но не мог к нему поехать и послал ее. И дал ей подарочек для него – полотенчико и платочек. Она рассказывает, что ей было стыдно с этим подарком ехать: «Батюшка, у нас ведь всего полно. Какой можно было хороший подарок собрать, а это ведь такое убожество. Но послушание есть послушание. Приехала, робко говорит: «Батюшка, вот отец Серафим вас приветствует, платочек сказал вам передать». – «Дай сюда». Взял и держал у сердца до кончины своей.
И еще мне хотелось бы рассказать о том, какое отношение друг к другу было у этих святых людей.
Вот немного о старце Кукше[18]. Дело в том, что от имени схиигумена Кукши распространялись в народе вопросы к старцу и его ответы. Дичайшие, жуткие! Я, как мог, разъяснял неправильность этих ответов, старался убедить людей, что они неподлинные. Но все-таки эту тетрадку я оставил у себя, а когда к отцу Серафиму поехал, прочитал ему кое-что оттуда. «Не верь! не верь! В печку! Кукша не мог такого написать, он святой был человек, от него чудеса были. В печку! Не верь!».
А теперь – Кукша про отца Серафима. Дело в том, что при Глинской пустыни была портновская мастерская, которая обшивала монахов, – женщины шили. Руководила этой мастерской матушка, которая приняла там постриг, матушка Мария. И все время она просилась в женскую обитель, а старцы ее не отпускали. И вот матушка Мария услышала, что в киевском монастыре вакансия есть. Она к отцу Серафиму: «Батюшка, благословите, я попытаюсь поступить в монастырь, женский». Он долго ее отговаривал, а потом говорит: «Ну поезжай, спытай». Она поехала в Киев, и игуменья встретила ее такими словами: «Ты всю молодость проработала там, в мужском монастыре, а под старость к нам, как в инвалидный дом хочешь. И еще неизвестно, как ты там жила». Матушка Мария не столько расстроилась, что ее отругали и не приняли, сколько огорчилась из-за поношения Глинского монастыря, глинских старцев, перед которыми она благоговела. Идет она понурая по монастырскому двору, а туда как раз старец Кукша вышел, и около него народ со всякими вопросами. Вдруг он через головы ей кричит (сам он небольшого роста был): «Что, Мария, уморилась? Ступай под дубок, там отдохнешь!» Представляете себе, как выглядел отец Серафим? Он такой коренастый был, действительно похож на дубок.
Вот такое у них было взаимное уважение и взаимное согласие, это очень характерно. А сейчас иногда что бывает: когда рядом с каким-то авторитетным батюшкой оказывается другой авторитетный батюшка – между ними искры летят.
ЧАСТЬ 3: ОТЕЦ ПЕТР ЧЕЛЬЦОВ И ВЛАДЫКА СИМОН (НОВИКОВ)
Да, особенные это были люди. Вспомним отца Петра Чельцова[19]. Он был знаком с нашим семейством с семинарских лет. Дело в том, что он родился во Владимирской области. Точнее, теперь это Владимирская область, а тогда был Касимовский уезд Рязанской губернии, и он учился в Рязанской семинарии. До него первым учеником эту семинарию закончил – в 1909 году – мой дядя, Владимир Правдолюбов. Кстати, он тоже прославлен в лике святых (см. примеч. 3). После него – в 1911 году – мой отец, Сергий Правдолюбов. А он окончил первым учеником между ними – в 1910 году. Все три первых ученика прославлены.
Отца Петра, как первого ученика, на казенный счет отправили в Киевскую духовную академию. А у него была невеста на родине, дочка местной просфорни. И вот, когда он приехал на каникулы после первого курса, его предполагаемая теща, которая ею потом, в конце концов, и стала, говорит: «Ну, наш Петенька высоко залетел. Теперь его нам не видать как своих ушей». И так тростила[20] очень долго. Ему пришлось нарушить устав академии и жениться. Сыграли свадьбу. Он поехал обратно в академию. И вот он входит в здание академии, с лестницы сбегает уже поступивший новый первый ученик Сережа Правдолюбов и говорит ему: «С законным браком вас». У него все похолодело: «В академии знают». Он тут же написал прошение об увольнении ввиду того, что он женился. Его уволили, но он не знал, что никто не докладывал начальству о его женитьбе.
После увольнения он рукоположился и стал служить недалеко от своей родины, в селе Заколпье. Есть такая речка – Колпь, впадающая в Гусь-речку, которая течет через Гусь-Хрустальный, Гусь-Железный. В селе Колпь он родился, а в Заколпье служил и преподавал в церковно-приходской школе. А наблюдателем церковно-приходских школ тогда был мой дед, Анатолий Авдеевич Правдолюбов. Он к нему приехал, побыл на уроках. Отец Петр пригласил его чайку попить. Отец Анатолий рассказал ему, как ребята учатся, Володя с Сережей, и говорит: «А ты зря бросил академию, ты бы закончил». И он поехал, подал прошение о восстановлении. А женатым священникам как раз дозволялось учиться в академии. Учился он с моим отцом. Кстати, мой папа тоже женился до конца курса. Мама училась на киевских курсах, и когда родился их первенец – мой старший брат Анатолий, ректор владыка Иннокентий ехал на экзамен, а папа – навстречу на извозчике за акушером. И отец Петр говорил: «Я, не считая твоих родителей, первым видел твоего брата». Так что у нас с отцом Петром такая была связь.
И еще один очень интересный момент. Когда было 50 лет советской власти, я у него был в гостях. И вот, тоже за чашкой чая (у него, кстати, вина никогда не подавали к столу), он говорит: «Ведь это наш с тобой праздник». Я говорю: «Ну, конечно, мы же граждане нашей страны, и праздники гражданские – тоже наши праздники, мы законопослушные граждане». «Это, – говорит, – правильно, но не только в этом дело. Я был участником Собора 1917–1918 годов. В то время были конфискованы царские дворцы и дома богачей, и находившиеся в них церкви подвергались разорению, а антиминсы из них выбрасывали прямо на улицу, под колеса пролеток, под копыта лошадей. И вот Собор выбрал делегацию: два митрополита, два протоиерея и пять мирян. Выработали они документ протеста против надругательства и отправились к Ленину. Их принял Бонч-Бруевич, его личный секретарь и руководитель вот в таких делах, протокольных. И он им сказал: “Владимир Ильич занят важными государственными делами и вас, естественно, принять не может. Эту вашу бумажку я ему, конечно, передам, но напрасно вы стараетесь: уж коли мы взяли власть в свои руки, через пять лет от вас ничего не останется”. Прошло пятьдесят, а мы с тобой – два попа, старый и молодой, – сидим и чаек попиваем».
Кстати, мой папа писал кандидатскую диссертацию по поводу статей Бонч-Бруевича. Дело в том, что Бонч-Бруевич был религиовед, сектовед. Он дал описание появившейся тогда секты «Новый Израиль» и так о ней писал, критикуя, что получилась реклама. Что там папа писал, это все в Киеве осталось. Но факт в том, что он писал свою кандидатку по поводу статей Бонч-Бруевича и побаивался, что Бонч-Бруевич это вспомнит. А тот наверняка уже не интересовался всеми этими вещами.
Как служил отец Петр Чельцов, я ни разу не видел. Я к нему просто домой приезжал, как его добрый знакомый, и все.
Практически всю свою жизнь отец Петр был преследуем властью, многие годы ему пришлось провести в заключении, но мы с ним никогда об этом не говорили: думаю, потому, что он воспринимал это как волю Божию, так же, как и наши пострадавшие родные.
Например, мой брат Анатолий пять лет в ссылке провел, с 35-го по 40-й, а в 41-м был мобилизован. И вот замполит вызвал его и говорит: «Как ты можешь воевать за советскую власть, когда она тебя так обидела?» – «Я, – отвечает – верующий человек и знаю, что без воли Божией волос с головы человека не падает. Если я сидел, то по воле Божией. На Бога я обижаться не могу. А вы только орудие в руках Божиих, и на вас я не обижаюсь, буду воевать не за страх, а за совесть». Это была общая принципиальная позиция их… в том числе и отца Петра, конечно. Надо сказать, так рассуждало не только духовенство. Лихачев, академик, сказал: «Я очень рад тому, что тюремное заключение не озлобило меня, и я нисколько не сержусь на тех, кто это дело организовал». Это была общая позиция верующих людей.
Во время войны и священников мобилизовали. У нас в родне отец Александр убит на фронте. Это отца Феодора Дмитрева сын, племянник моей бабушки. Не знаю, кем он был там. Писали мало, почта приходила плохо, а убили его очень быстро. Когда его в 36-м рукополагали, вся церковь плакала, потому что знали, что это кандидат на ссылку.
Отец Петр Чельцов скончался 12 сентября 1972 года, и его похороны пришлись как раз на один из сорока дней после кончины нашего владыки Бориса (Скворцова)[21]. Когда владыка Борис умер, мы ждали, кого к нам поставят. Были слухи, что владыку Николая (Кутепова)[22]. После смерти владыки Бориса он, епископ Владимирский и Суздальский, временно управлял Рязанской епархией.
Когда умер отец Петр Чельцов, владыка Николай приехал накануне погребения на парастас. Владыка Николай почему-то не взял с собой своих владимирских, а вызвал из Рязани отца Виктора Шиповальникова, отца Павла Смирнова и иподиаконов – Павла Петровича и Бориса. Иподиаконы приехали, а батюшка с протодиаконом не приехали, потому что их какое-то дело задержало. Так вот, когда я приехал, меня Паша встречает и говорит: «Иди к архиерею. Правда, он спит, но ничего». Я говорю: «Ты что, владыку беспокоить?» – «Он велел, пойдем». Приходим к нему в сторожку. «Владыка, вот отец Владимир приехал». Владыка меня благословил и говорит: «Парастаса нигде не найдем. В Туму посылали, там тоже нет. Как будем служить всенощную?» Я говорю: «Владыка, зачем Парастас, по Октоиху соберем службу-то. Канон первого гласа, это известно». Парастас – это книга, в первой части которой изложена полная панихида, а во второй – заупокойная всенощная. Так вот эту всенощную у нас часто служили, и я знал, какие стихиры берутся из Октоиха. Вот я и говорю: «По Октоиху соберем, владыка». «Вот тебе, – говорит, – поручение (инициатива ведь наказуема!) собирай».
Провели спевку, подготовились, отслужили хорошо. Но тут приключился анекдотический момент. Дело в том, что задержавшиеся отец Виктор и отец Павел, протодиакон, приехали перед самой всенощной, и к службе владыка готовился уже с отцом Виктором. А когда со мной владыка обсуждал службу, я ему рассказывал, что 17-я кафизма делится на две части. К первой припев «Благословен еси, Господи», а ко второй – «Спасе, спаси мя». Он говорит: «Зачем это надо, давай уж на три». Я говорю: «Как благословите, владыко». А отец Виктор, когда беседовал с владыкой, говорит: «Что это отец Владимир выдумал на три части кафизму делить, на две надо». Меня вызвали. Владыка говорит: «Ну что ж вы, отец Владимир? На две надо». А сам смотрит на меня, и чувствуется, не хочет, чтобы я сказал, что это он придумал. Пришлось сказать: «Простите, владыко».
***
Жизнь земная быстро совершает свой круг. Вот сегодня сороковой день со дня кончины владыки Симона[23]. А рукоположили его во епископа Рязанского и Касимовского к сороковому дню по смерти прежнего владыки – епископа Бориса. Владыка Симон несколько лет был преподавателем Московских духовных семинарии и академии, а последние семь лет до епископской хиротонии – очень авторитетным инспектором Московских духовных школ. Правда, его там непочтительно звали «Совой». Он был довольно широкоплечий, высокий. Представьте: церковь без огней, на вечерней молитве он в греческой рясе, в клобуке сбоку из ризницы выходит, вплывает, (он был очень медленный, благоговейный), прикладывается к иконе, благословляет, все это в полумраке… Видно, поэтому его так и прозвали. Но его все очень любили.
Кстати, вот что интересно. Находились «стукачи», которые ему, как инспектору, докладывали, что происходит. Но как он пользовался полученными сведениями? Если кто-то провинился, он, получив известия об этом проступке, приходил в комнату, где жил провинившийся, и что-нибудь рассказывал из житий святых. Все слушали внимательно – очень интересно он рассказывал. А тот, кто был виноват, понимал, что этот рассказ адресован ему, и если он не исправится, то в следующий раз будет уже не рассказ, а что-нибудь другое. Так он воздействовал на учеников.
С преподаванием отца Симона в семинарии и академии связано много забавных случаев. Вот, например, такое «происшествие» на экзаменах вспоминается. Был в Московской духовной академии преподаватель канонического права, по имени Авенир Матвеевич. А его непочтительные студенты звали «Сувенир Матвеевич». Очень милостивый он был, но очень не любил, когда шпаргалят. На консультации перед экзаменом он говорил: «Отцы, я вас оценками не обижу, только, пожалуйста, без дураков, без шпаргалок». Люди знали, что Авенир Матвеевич очень снисходительный, и поэтому на экзамен пришел инспектор отец Симон. Система на экзаменах была такая: билеты содержали только номер, а потом по программке студент находил содержание билета под этим номером. Так вот, один батюшка, молдаванин, взял билет и говорит: «Билет номер восемь!» – и кладет его обратно, переворачивая. Авенир Матвеевич взял билет и говорит: «Батюшка, двадцать три». Отцы – как дети малые – спрашивают: «Какой, какой билет?» Отец Симон говорит: «Батюшка плохо видит, взял билет двадцать три, а ему показалось, что восьмой. А отвечать он будет по двадцать третьему». После того, как студент взял билет, ему уже не давали садиться, он должен был готовиться тут же, в переднем углу аудитории. Следующим пошел я. И вот этот батюшка – ко мне… попытался что-то спросить. Отец Симон говорит: «Батюшка, если вы не знаете билет, берите другой». – «Нет, я буду по этому отвечать». Но после таких событий, когда его уличили, он, наверное, и то, что знал, позабыл. Что-то промямлил он, когда пришло время ему отвечать, а отец Симон и говорит: «Не знаете, батюшка, этот материал, но посмотрим, что вы еще знаете». Берет программу и с первого до последнего билета стал задавать «краткие» вопросы. Например такой: что такое афинская синтагма? На этот вопрос очень просто ответить, если ты читал, а если не читал, то для тебя это какая-то абракадабра. И вот такими вопросами он его по всей программе провел, и после каждого его молчания: «Не знаете». «Чем отличаются систематические сборники от хронологических?» Молчание. «Не знаете». «Скажите, батюшка, какое самое главное, неотъемлемое свойство православного священника?» Тот встрепенулся, говорит: «Любовь к Богу». «Это правильно, но я вас не об этом спрашиваю». – «Любовь к своему приходу, добросовестное исполнение своих обязанностей». – «Это все хорошо, но я вам говорю о другом – честность, батюшка! Идите». Мы думали, что не то что двойка будет, – единица! И правда, была не двойка, а тройка. Авенир Матвеевич исполнил свое обещание.
Владыка Симон очень простой, демократичный до предела. Вот Анатолий Культинов растерял свои документы, когда поступал. Отец архимандрит сам вышел и собрал. Но все время у меня ощущение его величия, ощущение, что он предстоит пред Богом, благоговеинство в высшей степени. Причем в простых разговорах он не натягивал на себя ничего такого, знаете, сверхсвятого. Просто чувствовалось, что он все время помнит о том, что Бог слышит и оценивает то, что он говорит.
Его очень любили в академии, в семинарии, в лавре. Когда его рукополагали, хиротонию возглавил митрополит Таллиннский и Эстонский Алексий (ныне Святейший Патриарх). Потом он говорил, что это первая хиротония, которую он возглавлял. До того он в хиротониях архиерейских участвовал, но первая, которую он возглавил, была хиротония владыки Симона.
И вот в это время наши старушечки, в том числе и моя теща, путешествовали по святым местам. В Печорах Псковских были и в лавру заехали. Услышали, что в Рязань рукополагают владыку. Теща моя в лавре и спрашивает: «Ну что, владыка нам достался хороший?» «Еще бы, – говорят, – вся семинария, вся лавра плачут о нем. Что у вас там за место такое, куда наш отец Симон уходит?» – «Не беспокойтесь, хорошо ему там будет». И действительно, владыка Симон с любовью служил здесь. Когда владыка Глеб (Смирнов)[24] рассчитывал быть здесь, в Рязани, владыку Симона выдвигали в митрополиты, в Патриархию, но он отказался. Владыка Глеб говорил: «От большого поста владыка Симон отказался – так он полюбил Рязанскую епархию».
Как владыка Симон у нас появился, он стал ездить в Касимов часто. Первая служба его была на святителя Иоанна Златоуста перед Рождественским постом. Стал и Великий канон приезжать читать, до него у нас этого не было. Приехали они тогда из Рязани, а в Рязани было мнение, что в Касимове страшные строгости. И иподиаконы спрашивают: «Нас кормить чем-нибудь будут?» Сережка, мой сын, говорит, вот то-то приготовили, то-то. Оживились: «Значит, нас покормят». А было безмаслие, первая неделя.
После Великого канона угощали владыку и свиту мы в нашем доме за свой счет, то есть приход на угощение ни копейки не истратил. Но наши поставленные исполкомом староста и казначей проставили в отчете крупную сумму «на угощение владыки». Финорганы умножили на число поездок владыки по епархии и прислали ему такой налог за весь год, что он решил приезжать и не останавливаться на приходе, не обедать. Отслужил, «Бог благословит» – и домой. Отъезжают и поедят где-нибудь в лесу. Но владыка, вероятно, про это дело в конечном итоге забыл, потому что в последнее время говорил: «Из Касимова я никогда не уезжал неутешенным». Хотя до конца дней своих с улыбкой рассказывал как съел за один обед ведро картошки в Касимове.
Вот еще интересная была история. Он благословил, чтобы легче было угощать, мяско подавать на своих трапезах для тех, кто имеет право его есть. И вот за одним столом мы подали пельмени. Несет моя Нина Ивановна тарелку с пельменями владыке. Он аж отшатнулся. «Владыко, это специальные, рыбные!» Он взял, стал есть. А шофер его, говорит: «Нина Ивановна, а мне можно специальных?» – «Пожалуйста». Мы, простой народ-то, думаем, что показалось ему, будто для архиерея повкуснее приготовлено. А владыка говорит: «Это он меня проверял».
Сегодня панихиду по владыке служил отец Михаил, мой сын. Он еще маленьким мальчиком с владыкой Симоном общался. Владыка у нас останавливался перед службой: приведет себя в порядок и от нас едет в церковь. И вот он Мишу забирал с собой в машину. Миша с такой гордостью, знаете ли, ехал с ним. А потом здесь было угощение, владыка в кресле здесь сидел. Однажды, когда владыка уехал, кресло вынесли, маленький Мишенька сел в это кресло, так руки важно положил и говорит: «Наверное трудно быть архиереем! Ведь мясо есть нельзя. Но это же взрослые – они терпеливые». Примерял себе архиерейские кресла. Есть у нас и кадр старинный: Миша бежит за архиерейской машиной. У него такая шапочка была, как буденовка, с хвостиком. Он бежит за машиной, не хочет, чтобы владыка уезжал. Черная «Волга» идет потихонечку, а Мишенька пятилетний за ней бежит. Сейчас он у нас настоятелем.
Вот какие у меня начальники: благочинный – отец Андрей Правдолюбов. Он у нас 62-го года рождения. И настоятель – отец Михаил Правдолюбов 67-го года рождения. Мои дети! Еще один отец Симеон здесь, в Егорьевском храме, служит, 64-го года рождения, тоже мой сын. А Михаил-то имеет храм за рекой у нас. Никто не ходит! Но в воскресные и праздничные дни он туда уезжает, служит у них. А в будни мы просили его мне помогать, поскольку я ослабел.
Со мной случился инфаркт, я долго болел. Подал я прошение о выходе за штат. Но владыка Симон не отпустил меня. А про прошение сказал: «Пусть прошение лежит». Да и отец Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Прошение пусть лежит, и отец Владимир пусть отлеживается». Потом начались эти все отчеты, компьютеры… Ой! Ничего я не понимаю в этом. И я подал прошение уже архиепископу Павлу, что бы дал нашему храму отца Михаила, моего сына, настоятелем, и владыка Павел мое прошение исполнил. А внуки мои учатся в Москве, в Сретенской духовной семинарии, готовятся стать служителями у престола Божия.
ЧАСТЬ 4: ОТЕЦ ИОАНН (КРЕСТЬЯНКИН)
 Сам отец Иоанн (Крестьянкин) несколько лет служил в нашей Рязанской епархии. Кстати, не многие знают, что отец Иоанн открывал Троице-Сергиеву лавру. Дело в том, что лавра была возобновлена по настоянию властей, поскольку им нужно было иметь место, которое можно было бы показывать иностранцам. Это было в 46-м году. Собрали четверых человек, среди них был и отец Иоанн. Потом его убрали – для лавры не годился, очень уж большой авторитет у него был на приходе в Измайлове[25]. А вскоре его арестовали. И вот через некоторое время после освобождения из лагеря он стал служить у нас.
Отцу Иоанну в Рязанской епархии больше года не давали служить ни на одном приходе, постоянно переводили – боялись, что он обрастет духовными детьми. А получилось наоборот – все эти приходы собрали ему духовных детей. И когда он в Печорах был, вся эта гурьба туда ездила. Однажды ему запретили служить во время полевых работ. То есть служить надо было в пять утра, чтобы людей, отправляющихся в поле, не задерживать.
В нашем храме отец Иоанн был настоятелем. Сначала он не очень хотел сюда идти, потому что приход этот мощный, много дела. Он боялся, что силенок не хватит. Но когда узнал что, если он не пойдет, закроется штат священников, то пошел. Ведь я, когда поступил на службу сюда, был четвертым священником, последним. Потом стал третьим-последним, потом вторым-последним. Грозило, что я останусь первым и последним. От такой беды и избавил отец Иоанн наш храм своим согласием у нас служить.
Не много отец Иоанн рассказывал о годах своего заключения. Но кое-что можно вспомнить.
Был у нас такой батюшка, отец Евгений Климентовский. Его, как и всех священников, вызывали в органы, стращали всячески. И вот однажды пригласили его в определенное учреждение и, чтобы он передрожал, так сказать, посадили на деревянный диван с ручками и спинкой и долго не вызывали в кабинет. Он сидел-сидел, потом снял с себя верхнюю одежку, положил под голову, улегся и заснул. Выходят: «Старик, ты чего спишь?» – «А что, разве нельзя?» – «Неужели ты не боишься?» – «А чего мне вас бояться, вы ребята хорошие, я к вам привык». – «Иди отсюда, старик!»
Когда я отцу Иоанну это рассказал, он говорит: «У меня подобная была история: когда меня взяли в тюрьму, там оформление было очень долгое – туда, сюда, в разные стороны… Я совершенно измучился. И вот меня завели в какую-то камеру: голые стены и какое-то бетонное возвышение, и куда-то ушли. Я лег на это бетонное возвышение и совершенно измученный заснул».
Еще рассказывал про первый свой банный день в тюрьме. Там два бака было, в одном из них сидит вор в законе, прямо внутри, и моется. А всем остальным выдавали по кусочку мыла и по шайке воды. «Мне-то, – говорит, – шевелюру мою оставили. Я это мыло и шайку воды использовал для того, чтобы намылить голову. Говорю: “Дайте мне водички еще”. – “Не положено”. – “А что же я буду делать?” – “А что хочешь”. «Батя, ты чего там? Иди сюда!» – это вор в законе голос подал. Иду. “Давай шайку”. Черпает ему, дает: “Используешь, приходи еще”. Так я первый раз помылся».
Да, много тягот было, но часто и забавные случаи вспоминаются. Было у нас с отцом Иоанном такое происшествие. Когда он от нас уезжал в монастырь, мы с ним летели в Рязань на самолете одиннадцатиместном, типа «кукурузника». Там очень болтало, и я съел таблеточку пипольфена, чтобы меня не укачивало. Он спрашивает: «Ты чего съел-то?» – «Я, – говорю, – чтобы не укачивало». – «И мне давай». И он тоже съел таблеточку пипольфена. А укачивает здорово. Он говорит: «Давай еще по одной съедим». Дальше разговариваем. Он очень быстро говорит, энергия в нем такая, и вдруг я гляжу, его головка мне на плечо ложится, батюшка засыпает. Пипольфен, он, кроме того что помогает переносить качку, еще и как снотворное действует. И вот мы в Рязани. Выходим мы, там его встречают, под руки берут, а он еле ноги волочит. Его под руки ведут, а за ним рязанские, его духовные дети. А мы, касимовцы, сзади. И слышим: «До чего же отца Ивана в Касимове довели! Как же он одряхлел бедный».
Отец Иоанн сказал нам: «Вы идите к отцу Виктору, а я пока в Скорбященской поговорю с матушками, к отцу Макарию зайду на могилку, а там тоже приду к отцу Виктору». А у отца Виктора собрались батюшки попрощаться с отцом Иоанном. Ну вот, отец Иоанн Косов ждет отца Иоанна (Крестьянкина) – ему надо ехать. Звонят в Скорбященский храм, там говорят: «Отец Иоанн заснул, никак не можем разбудить». Мы с отцом Иоанном выпили таблетки от укачивания, а они подействовали, как снотворное, и он бедненький, стал засыпать. И когда пришел он на Скорбященское кладбище, ему предложили немножко отдохнуть лечь. Он лег и заснул, да так, что не могли разбудить. Сидим мы, у отца Виктора разговариваем. Он очень гостеприимный и необыкновенно интересный собеседник. Но отец Иоанн Косов приехал с матушкой и малыми детьми и им надо вскоре уезжать. Кое-как добудились отца Иоанна, и ближе к ночи он появился. Побыли мы за столом, и нас уложили спать. А я ведь тоже пипольфен пил, но он усыпил меня позднее. И вот кто-то меня будит, мне представилось, что это еще какой-то батюшка приехал. Я с ним здороваюсь, с новым батюшкой… Потом оказалось, что это отец Иоанн отъезжал и со мной прощался. А я так и не понял этого.
Позже у нас в Касимове поднялась «буря», что я удалил отсюда отца Иоанна, что я его «съел». Вот я весной поехал в Печоры, говорю ему: «Батюшка, там говорят, что я вас съел». Он меня потрепал по плечу и говорит: «А сюда доедать приехал».
Во время всенощной отец Иоанн мне что-то стал говорить, как настоятелю, что мне надо сделать. В алтаре Михайловского собора мы стоим, у жертвенника. А с той стороны стоит отец Александр, благочинный, покойный ныне, и глядит на нас осуждающе. Потом подошел поближе, видимо, решил остановить. Прислушался: говорят батюшки дело – и отошел. А потом касимовские люди стали часто ездить в Печоры. Монахи печорские стали говорить: «Что это за Касимов такой? Может, перенести нам его к нам сюда на Горку?»
Отец Иоанн и сам много историй рассказывал, добрых и забавных. Очень он любил вспоминать про владыку Онисифора Калужского[26]. Владыка Онисифор был магистром богословия старой школы. После ссылки его назначили на Калужскую кафедру. Так он и прибыл на место своего служения: в порыжевшем пальтишке и со сверточком, в котором были собраны рипиды, жезл и архиерейское облачение. Пришел он в собор, встал среди молящихся. Пробегает матушка алтарница в апостольнике, ленточки такие разглаженные развеваются за ней. Он говорит: «Мать, передай записочку отцу настоятелю». – «Да ну вас», – побежала. Возвращается обратно. «Мать, очень важно, передай». – «У нас настоятель строгий, проходимцев не любит», – убежала в алтарь. Бежит опять. «Матушка, очень важно, передай». – «Ну надоели, давайте!» Пошла к настоятелю… Возвращается: «Владыка, благословите… простите… я не знала…» – «Бог благословит, Бог простит. Забирай облачения, готовь! Вечером будет архиерейская служба». Так он вступил на кафедру. Готовил он себе сам. И в магазины, и за продуктами тоже ходил сам. В овощной пришел, стоит за картошкой в очереди. Женщины его узнают: «Владыка, возьмите без очереди». – «Да нет, у вас дети, семья, вы заняты, а я постою».
А эту историю я тоже очень люблю рассказывать, за отцом Иоанном (Крестьянкиным) следуя.
Владыка Онисифор объезжал самые глухие приходы епархии. И вот служит он на одном отдаленном приходе. Деревянная церковь, пол довольно близко от земли. Во время возглашения «Призри с небеси, Боже, и виждь…» он провалился под пол, и туча пыли скрыла его от глаз молящихся. Владыку извлекли из подполья, застелили доски, он благополучно дослужил службу, но настоятеля перевел в другое место. А туда назначил очень энергичного человека, отца Дорофея, игумена. Он служил с отцом Иоанном (Крестьянкиным) в Троице-Пеленице около города Спасска в Рязанской области. На первое богослужение после ремонта отец Дорофей пригласил владыку, а сослужить – отца Иоанна (Крестьянкина). Последующее отец Иоанн рассказывает как очевидец. Сидят они в сторожке, владыка и батюшки, обсуждают предстоящую службу. И видят: по проселочной дорожке едет батюшка из соседнего села, в пижаме на мотоциклете. Пыль за ним идет. Владыка говорит келейнику: «Ступай, скажи этому стиляге, чтобы поворачивал обратно». Тот вышел, что-то пошептал, мотоциклет развернулся, и облако пыли опять его скрыло. Начинается служба. Отец Дорофей встречает владыку с крестом, слово замечательное сказал (он очень красноречивый). Владыка ему говорит: «Прости, отец настоятель, не могу тебе ничего ответить, этот стиляга меня расстроил. Давай начинать службу». Службу служили как служили, а потом владыка обратился к народу со словом: «Возблагодарим Господа Бога за Его великие к нам милости. Вы помните, как я в прошлом году у вас служил и под пол провалился? А теперь, по милости Божией, заботами отца настоятеля и церковного совета храм, видите, какой принял вид, все хорошо. Возблагодарим Господа Бога за Его великие милости».
Эту историю рассказывал отец Иоанн. А владыка Питирим к этому добавил еще две истории.
В хрущевские времена владыки друг другу жалуются на произвол старост, а владыка Онисифор молчит. Его спрашивают: «Владыка, а у вас-то как?» – «Как всюду: старосты смотрят на священника гордым оком, а на ящик – несытым сердцем». Это одна. А вот вторая.
Владыки, которые ездят за границу, хвалятся: «Вот я себе очки в Берлине купил», «А я в Копенгагене». А он тоже вынимает свои: «А я на толкучке, в Калуге, за три рубля – хорошие, надежно служат», – такие старинные, в железной оправе, круглые.
Как-то отца Иоанна (Крестьянкина) сфотографировали в Сынтуле, в гостях у отца Анатолия, моего брата, стопку хлеба перед ним большую поставили. Отец Иоанн, когда увидел эту фотографию, сказал: «Вот видите – это образ современных подвижников».
Отец Анатолий, угощая его ягодами, убеждал: «Смородина – очень полезная ягода. Чтобы суточную норму витамина С получить, достаточно 12 ягод съесть». – «Ой, – говорит отец Иоанн,– а я больше съел!»
Доброе отношение отца Иоанна к людям и его искренняя вера были той живой проповедью, которая красноречивее всяких слов. Он многих привлек в Церковь, в частности, отца Анатолия Культинова (теперь это архимандрит Афанасий в Кадоме). Отец Анатолий тоже был нашим прихожанином. Он стал ходить в церковь, как раз когда у нас отец Иоанн служил. Сильный импульс дал ему отец Иоанн.
Насколько я помню, Анатолий был вторым штурманом на речном флоте. Это предел карьеры для беспартийного, потому что первый штурман – это парторг. Если ты не член партии, то первым штурманом не будешь, а капитаном тем более. А вот он до второго штурмана дослужился. Он был верующим человеком, да у них в деревне церкви не было. Но он женился на касимовской девушке, Зое, которая стала водить его в храм. Потом он мне рассказывал: «Я стоял в церкви, и народ мне по плечо… высокий я. Мне казалось, что все на меня смотрят. Я ничего не понимал в службе, и у меня задача была – выстоять. Но когда я приходил домой, то у меня была такая радость на душе… Вот теперь я священник, окончил семинарию, я разбираюсь в службе и радостно служу. Но той радости, которую имел тогда, уже не ощущаю». Призывающая благодать, знаете ли, тогда была.
Анатолий решил стать священником, поступить в семинарию. В детстве он облокотился о горячую печку и повредил левую руку, поэтому получил белый билет. Он рассчитался во флоте речном и подал заявление в Московскую духовную семинарию. И вот, когда нужно было ехать на экзамены, ему пришла повестка из военкомата. В военкомате его продержали ровно столько, сколько продолжались экзамены, и отпустили с белым же билетом. Он поехал в семинарию. Там говорят: «Нельзя уже, всё – кончились экзамены». Он приехал, без работы… А у нас тогда не было водяного отопления. Надо сказать, отец Иоанн (Крестьянкин) как-то умел воздействовать на нашу старосту. Раньше она очень жестоко к нам относилась. А при отце Иоанне совершенно изменилась. И правда, за ним ведь шла слава, что батюшка «провидущий». Они его немножко побаивались – и матушка Иннокентия, алтарница, и староста Клавдия Ивановна. И вот при отце Иоанне стали делать водяное отопление, но до конца не довели. Как только отец Иоанн уехал, старосту эту исполкомовцы сняли, и у нас в тот год четыре старосты сменились – так обозлились местные власти на служение у нас отца Иоанна. Десять лет нам не давали закончить устройство этого отопления. И у нас были печи. Вот будущий отец Анатолий, Толя Культинов, и трудился истопником. Тогда же они с отцом Иоанном Косовым, который стал у нас служить, стали промывать своды и начинали даже писать, за что я их отругал, а они на меня обиделись. Одновременно учился Анатолий клиросному послушанию.
Однажды он сказал отцу Иоанну (Крестьянкину): «Жалею, что женился, надо было мне в монахи идти». Отец Иоанн засмеялся и говорит: «Никто не хочет своего подвига нести. Мирские люди в монастырь рвутся, а монахи жениться рвутся».
Отец Анатолий был истопником довольно долго, потому что никак не могли пробить его рукоположение. Решили так: семинария для него закрыта, пока он не в сане, – надо, чтобы он был диаконом, осваивал службу и дальше уже мог поступить заочно. А диаконом он стал, можно сказать, благодаря матушке Варваре.
Тогда были уполномоченные Совета по делам религий при Совете Министров СССР. Это были коммунисты, которые наблюдали за Церковью и старались ее деятельность свернуть. Отношения с уполномоченными в советское время – это, конечно, целая история, очень интересная история. На моей памяти уполномоченных в Рязани было три: некий Ножкин, затем Малиев и Борисов. Ножкин и Борисов – это были ласковые люди, причем эта ласковость была весьма зловредная. Очень интересно, как их Церковь перевоспитывала. Если кого из священников вызывали в епархию, обязательно сначала к уполномоченному. Например, Борисов, последний уполномоченный, помню, со мной разговаривал таким тоном, что создавалось ощущение такое, будто мы с ним «культурные» люди и отлично понимаем, что вера – это чушь. И я почувствовал, что я словно паутиной опутан. Пришлось мне говорить, что я – верующий человек и таких вещей не принимаю. Я даже и не понял, как это получилось, как ему удалось соткать такую атмосферу. Ведь это своеобразное «искусство». Что было дальше с Борисовым, я не знаю, он у нас был совсем недолго – уполномоченных упразднили. А Ножкин, первый уполномоченный, с которым я был знаком, тоже начинал так же. Потом стал в храм ходить, стал всячески помогать Церкви преодолевать разные сложности. Он так подвел итог своей деятельности: «Слава Богу, по моей вине ни одна церковь не закрыта, ни один священник не уволен». Очень ярким типом был второй уполномоченный моего времени – Малиев. Это был чекист, которого трясло при виде священника и при одном упоминании о священнослужителе.
Так вот, мы с Анатолием поехали в очередной раз в Рязань. Владыка Борис говорит ему: «Тебе надо идти к уполномоченному. Не получается у меня тебя протолкнуть». Пришел Анатолий к уполномоченному, рассказал, кто он такой. Уполномоченный с ним очень мило поговорил, потом открыл средний ящик письменного стола и ушел. Анатолий недоумевает: зачем это нужно? Через некоторое время тот пришел, поглядел в стол, закрыл ящик, стал его ругать и выгнал. Совершенно ясно стало, что уполномоченный требует денежного поступления, чтобы Анатолий стал диаконом. И мы стали с ним думать: что делать, как быть? И дошел до нас слух, что тумская староста, матушка Варвара, имеет такой доступ к уполномоченному. Она говорила: «Они у меня все в кармане сидят». Эта матушка Варвара рассказывала такой случай. Пришла она к нему, к уполномоченному, на пасхальное сорокодневие и говорит: «Христос воскресе!» – «Ты что, – отвечает, – бабка, с ума сошла? Сейчас милиционера вызову. Посадят!» Она ему показывает кукиш: «Вот получишь!» – «Ну, тогда, – говорит, – воистину воскрес». Эта матушка Варвара и «пропихнула» отца Анатолия в диаконы. И еще нескольких.
Кстати, при владыке Борисе была установка властей – не рукополагать новых священников. Диакона – еще можно, а священника не велели. А у нас священники умирают – скоро служить будет некому. И вот в Рязани скончалась мама владыки Никодима[27]. Владыка Никодим приезжает в Рязань на похороны и говорит владыке Борису: «У вас есть кого рукополагать? Мне двоих нужно. Я служить буду в Борисоглебском соборе литургию и отпевание, а потом на другой день в Скорбященском храме отслужу литургию, а после пойду на могилу матери». – «Да, – отвечает владыка Борис, – диаконы есть, но рукополагать не дают». Он взял их дела – и к уполномоченному. И потом секретарша уполномоченного, которая нам иногда потихонечку рассказывала, что там делается, говорила, что они два часа друг на друга кричали. И в конце концов владыка Никодим добился рукоположения. В день похорон своей матери он рукоположил диакона Анатолия Культинова во иерея. От этой же самой секретарши мы знали, что у них обязанность была ходить в церковь, чтобы вылавливать, анализировать, чем можно ужать, притеснить священника или кого из прихожан. Уполномоченный ей говорил: «Вы пореже ходите в церковь, по себе знаю – засасывает». А мне он говорил: «Вы, знаете, имейте в виду, что в церкви находятся люди, которые проверяют ваши проповеди на предмет того, чтобы вас на чем-то поймать. И люди некомпетентные. Поэтому будьте предельно четким и ясным в вашей проповеди и не задевайте запретных тем. Чтобы не было двусмысленности, не было к чему прицепиться». Вот такая интересная вещь: центральные установки на местах исполнялись с послаблениями, потому что люди сочувствовали Церкви. Это уже, конечно, в переходный период. Раньше были ревностные борцы с Православием. А потом это все стало размываться, начали понимать, что не туда заехали. Но это об уполномоченных. По-моему, о них хватит.
С отцом Анатолием, теперешним Афанасием, такая еще была история. Отец Виктор Шиповальников жил в центре Рязани, но в довольно глухом месте: сзади овраг – Лыбедь-река, а впереди пустынный переулок. Дом стоял в глубине сада. Так что он опасался всякого рода бандитов. Поэтому он держал ужасного пса, помесь овчарки с волком. Высокий был, как теленок. Эта собака его берегла. Отец Виктор выпускал его из вольера на ночь. И вот два батюшки, отец Иоанн Косов и отец Анатолий, сидели на лавочке у крыльца дома отца Виктора. Отец Виктор не увидел их, думал, что они в доме, и собаку спустил. Собака бежит, отец Иоанн увидел – и юрк в дверь, а Анатолий-то не успел. «Я, – говорит, – чувствую, что не успеваю, встал как вкопанный и молюсь: “Твори, Боже, волю Свою”». У отца Виктора волосы дыбом от ужаса, ведь эта собака всех рвала… Собака подбежала к Анатолию, понюхала его руки и побежала дальше.
Неисповедимы пути Господни. Нередко Бог самым неожиданным для человека образом творит о нем Свою волю.
Вот владыка Мелхиседек[28]: был мирским батюшкой, имел детей. И однажды ему жена сказала: «Я ухожу от тебя». Это было так неожиданно и так его потрясло, что могло просто плохо кончиться для него. Слава Богу, что он имел ход к отцу Петру Чельцову, который его очень поддержал. Позже, когда мы с моей Ниной Ивановной к отцу Петру приезжали, его матушка, Марья Ивановна, говорила: «Смотри, Нина, своего батюшку не бросай». Потом он решил, что его больше ничего не вяжет: детей у него забрали. Он пошел доучиваться в академию, принял постриг, и уже на четвертом курсе его рукоположили в архиереи. И в это время жена приезжает к нему и говорит: «Это я зря так тебе сказала. Уж прости меня. Прими меня обратно». А он ей говорит: «Матушка, теперь уже поздно – я архиерей». И вот это «поздно, я уже архиерей», ему пришлось повторить матушке Варваре, старосте тумской. Он поехал к отцу Петру. Отец Петр служил в 15 километрах от Тумы. И по дороге он зашел в Туме в церковь. А в то время в Туме священника не было. Прошел он в алтарь, помолился, приложился к престолу. Матушка это увидела и говорит: «Батюшка, идите к нам служить, у нас священника нету». – «Я, – говорит, – не священник». – «Ничего, мы рукоположим». – «Поздно, – говорит, – матушка – я архиерей».
Так что история Церкви наполнена скорбями, но в то же время случаются и такие веселящие ситуации.
Есть у нас замечательный батюшка – игумен Николо-Чернеевского монастыря Феофан (Данченков). Он болел туберкулезом, и ему было запрещено служить по медицинским показаниям. Приложившись к главе целителя Пантелеимона, он исцелился. Врачи обследовали – всё, здоров! И вот он сейчас возглавляет монастырь. Но тяжело ему, конечно, потому что владыка посылает туда провинившихся батюшек.
Особенно много проштрафившихся священников в Троицком монастыре Рязани. Там служит архимандрит Андрей. Многих провинившихся посылают туда – под надзор отцу Андрею и к владыке поближе, чтобы доглядывал.
Вспоминается старинная шутка: какой-то псаломщик хвалился, что, мол, от всех монастырей одобрение имею. "Каким образом от всех монастырей?" В тот сослали монастырь, он с одобрением оттуда вернулся, в другой сослали, он и оттуда с одобрением вернулся.
Рукоположение
Откуда эти беды? Очень важно помнить, что первое качество, необходимое каждому священнику, который приходит в храм к престолу Божию и начинает служить, – это благоговение… Именно благоговение. Почему? Потому что священник очень тесно соприкасается со святыней и… привыкает к ней. Один священник у нас говорил: "Батюшки у нас в алтарь входят так, как в свой дровяной сарай". Действительно, для священника есть опасность потери благоговения. И это особенно подчеркивает святая Церковь. Обратите внимание: при нормальной жизни Церкви из среды низших служителей для возведения на высшие иерархические ступени выбираются благоговейнейшие. "Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, проручествует благоговейнейшаго иподиакона во диакона, помолимся о нем, да приидет на него благодать Святаго Духа". Видите главное свойство, которое подчеркивается? И, соответственно, среди диаконов, которых должно быть много, не так как у нас сейчас, выбирается благоговейнейший, чтобы его поставить во священника: "Божественная благодать, всегда немощная врачующи и оскудевающая восполняющи, проручествует благоговейнейшаго диакона во пресвитера…". Вот это самое главное – благоговение. И, конечно, желательно чтобы человек еще до того, как стал он священником, любил храм, любил службу. Потому что если ты не привык, не почувствовал красоту богослужения, то это святое дело обернется для тебя каторгой. И в конечном счете будет – там покороче, там поскорее…
Много качеств потребно иметь священнику, но благоговение легче всего теряется. Сейчас часто рукополагают батюшек не из церковной среды, не из семей священников, а из самых разных слоев общества. Но это не столь важно. Ведь наследственность накапливает и отсутствие благоговения, и еще многое другое накапливает, так что неизвестно, из кого лучшие священники получаются. Когда мне говорят, что надо, чтобы священник был из священнической среды, я отвечаю: "А отец Иоанн (Крестьянкин)? А тот же отец Серафим (Романцов)? Он из простой крестьянской семьи. Усердие нужно, ревность неослабевающая и благоговение, а все остальное придет". Ну и, конечно, надо уяснить себе и держать общее правило: я иду служить Богу, поэтому служение мамоне – долой, служение чреву – долой, служение славе – долой!
Вот в этой связи мне очень хотелось бы напомнить о важном значении духовничества.
Монахи, приходя в монастырь, вырываются из контекста мирской жизни и входят в другую – новую – жизнь. Если у них не будет плотного духовного руководства, они станут жить, как трутни. Поэтому нужно очень внимательное руководство. Причем не обязательно священника. Старец может быть и не иеромонах, а для монахинь обязательно нужна старица. А для мирян такая опека не нужна, и даже вредна. Они связаны семьей, работой. Их духовник – а это местный приходской священник – не может вникать во все подробности их жизни, и ему надо быть крайне осторожным, чтобы своими советами (а иногда даже и "приказаниями") не вызвать семейных и других конфликтов.
Когда крестилась Русь, князья наши в подражание Византии основывали монастыри. Много монастырей. А в Киеве уцелела из них только Киево-Печерская лавра. Почему? Потому что у основания монастыря должен стоять подвижник. Пусть не такого высокого полета, как Сергий Радонежский, но все-таки подвижник. Вот, например, я плохо знаю жизнь наших, рязанских, обителей, но один монастырь мне очень дорог. Это место подвигов святителя Феофана Затворника – Выша. А начинался он таким образом. Была в Рязани тайная монахиня, матушка Нонна. Владыка Симон назначил ее игуменьей монастыря, – монастыря, в котором не было ни одной монахини, ни одной послушницы. Она приехала на Вышу, точнее, на Быкову гору, где дали помещение, одна. И года два она пребывала там в одиночестве. Отшельница такая. Потом образовался монастырь. И очень мне этот монастырь нравится.
И в Касимове раньше был женский монастырь. На протяжении трех лет его настоятельницей была матушка Елпидифора. Сама она – не касимовская монахиня. Она из Михайлова, казначея. А в Касимов ее назначили после смерти касимовской игуменьи. И какой-то местный михайловский прозорливец сказал: "Ну, пусть годика три рыбкой попитается". Три года она была у нас, потом умерла настоятельница ее монастыря, и ее обратно перевели туда. Матушка Елпидифора опекала преподобного Варлаама Чикойского[29]. Он подвизался в Бурятии, в Чикойских горах. Есть описание святых XIX века, там про преподобного Варлаама рассказано подробно. Помню, читал, что матушка Елпидифора ему послала подарок – портрет очень уважаемого священника, иеромонаха Серафима из Саровской пустыни.
Количество монастырей – это не важно. Главное, чтобы в монастыре была монашеская традиция. Но монастыри открываются, конечно, не без Промысла Божия. Мы часто критикуем наше священноначалие, а оно обычно оказывается правым против нашей критики. Бог руководит ими. Они считают, что нужно восстанавливать церкви, обязательно восстанавливать. Пусть в них сейчас никто не будет ходить, а потом, когда прижмет нужда, пойдут. Надо обязательно восстанавливать монастыри: пусть они пока "мертвые", но, может быть, росточек дадут, некоторые хотя бы. Как Киево-Печерская лавра поднялась, за подвиги Антония и Феодосия. Хотя строим на пепелище. Что устроится? Бог даст, что-то хорошее. Конечно, если мы при конце мира уже, то ничего уже хорошего ждать не приходится, но если нет, то обязательно возродится настоящее монашество в России. Правда, отец Иоанн (Крестьянкин) очень пессимистично на нынешний век смотрел, он считал, что всё уже. А там – кто знает?
Для мирян же важна воцерковленность. Вот отец Серафим (Романцов) говорил молодым: "Держите детей поближе к Церкви. Если кто из них даже отойдет, Бог скорбями принудит вернуться". Главное – воцерковление. Мы сохранили веру благодаря воцерковленности: школ не было, литературы не было, ничего не было – только богослужение. А в богослужении человек, даже если ничего не понимает, радость он ощущает. Душа, привыкшая к церкви, она в мире чужая, она тоскует. Для нее эти дискотеки всякие, всякие эти прибамбасы современные, сериалы – тошнотворны, отвратительны. Настоящую красоту душа увидит – и мир меркнет, мир выталкивает из себя человека воцерковленного. Так что для мирян главное – как можно чаще быть в церкви. Поэтому очень важно, что открыто много храмов.
Но очень страшно, когда священники своим поведением выталкивают людей из Церкви. Это беда. Речь идет даже не о жесткости или невнимании священнослужителя. Соблазнительное поведение священника – вот что ужасно. У нас был такой добрый недалекий батюшка. Приехал мужичек в Великую субботу, ну батюшка и пригласил его к себе домой, угостил его водочкой, колбаской – в Великую субботу! И он в церковь не пошел и с тех пор стал ярым неверующим.
Понимаете, у нас какая беда – духовное сословие было очень замкнутым, и было очень много близкородственных браков, что, конечно, сказалось не лучшим образом – много всяких странностей появилось в нашей среде. Например, у нас была замечательнейшая учительница математики вот из такой семьи – духовенство неизвестно сколько поколений, – но необыкновенно странная в практической жизни, ужасно. Вот отец Александр Успенский такой. А человек из-за этого может отвернуться от Церкви.
Конечно, священник может невниманием оттолкнуть, но оттолкнет один священник – найдется другой: если человек тянется к Церкви, это не страшно. Главное, чтобы священник человеком был незазорным. Больше того, если священник имеет какие-то пороки, он должен тщательно скрывать их от мирян. Однажды один батюшка в приливе откровенности на амвоне при Святейшем Тихоне говорил: "Вы думаете, что священники – это какие-то особые люди? Мы такие же люди грешные, как вы". Тихон говорит: "Уймите этого дурака". А Тихон, он не стеснялся в выражениях.
Вот, например, было такое смущающее обстоятельство: Константинопольский Патриархат перешел на новый стиль. И всю документацию об этом советские власти положили на стол к патриарху Тихону. Он решил, в качестве пробы, Москву перевести на новый стиль. Но как-то вышло так, что власти задержали публикацию, и получилось, что сокращался Рождественский пост. То есть дни, которые надо было сократить, должны были изыматься из мясоеда, а пришлось выбросить их из поста. И Святейший распорядился устно, чтобы на новый стиль не переходили. Но объявили широко, что Русская Православная Церковь переходит на новый стиль. Наши отцы забеспокоились и послали Владимира Анатольевича Правдолюбова к патриарху. (Владимир окончил Киевскую духовную академию, но не стал священником, а преподавал в Житомире, потом организовал в Москве детский дом для инвалидов детства. В общем, по светской линии пошел, но к Церкви был близок.) И вот его послали наши протоиереи к Святейшему Тихону, спросить, как быть. Святейший очень любезно его принял, карточку подарил свою с надписью "Протоиереям Правдолюбовым" и говорит: "Да, конечно, конечно, есть распоряжение переходить на новый стиль". И проводил Владимира Анатольевича до дверей. И из двери уже говорит: "Ну их, служите по старому".
***
И сегодня нам бывает нелегко. Вот, например, были у нас здесь адвентисты. В Подмосковье, в Софрино, служит отец Валерий Кузнецов. Ему сейчас двадцать пять. Я помню его еще мальчиком. Приехали тогда к нам адвентисты и в кинотеатре "Марс" устроили библейский семинар. Наша молодежь православная пикет организовала. И Ваня Бобиков (теперешний отец Иоанн) был в этом пикете. И вот идет мальчик Валерий в кинотеатр (будущий отец Валерий; лет четырнадцать ему было тогда), решил с Библией познакомиться. А его Ваня останавливает и Настенька (она уже матушка сейчас, замужем за священником). И говорят они Валере: "Куда ты идешь? Ты понимаешь, кто это такие? Ты в церковь иди". И он стал ходить в церковь, стал алтарником, стал петь в детском хоре. У нас детский хор не гонится за профессионализмом. Его цель – приучить людей к текстам славянским, к напевам. У нас это такая "подпольная" семинария, несколько батюшек из детского хора вышли. А у этого адвентистского проповедника ребята сидели из интереса. Прибежал ко мне один: "Отец Владимир, скажи мне, где сказано в Писании про то, что нужны священники. Проповедник сказал, что если кто ему укажет места из Писания, где говорится о священстве, он в Православие перейдет". Ну я, прежде всего, указал им на текст из Деяний святых апостолов, о том, как Симон хотел купить благодать, во свидетельство того, что не всем она дается. Симон же решил за деньги получить (см.: Деян. 8: 18–25). Кроме того у апостола Павла: "Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты… поставил по всем городам пресвитеров" (Тит. 1: 5). И далее там же говорится, каким должен быть священнослужитель, епископ. Определенные правила. Но, главное, я хотел, чтобы они ему текст указали про Симона, что попытался благодать купить. Мои ребята воодушевленные пришли: хотели они ему показать, где в Библии про священников говорится, а он им: "Простите, ребята, я на автобус спешу".
Я добился, чтобы в местной газете опубликовали мою кратенькую статью о том, кто такие адвентисты и чем они вредны. А в ответ этот проповедник в газете написал, что во всем мире люди живут мирно и враждебность нам ни к чему, надо уважать взгляды друг друга. Я в ответ написал, что дело-то такое: положим, я – учитель, ребятам объясняю, как решать задачу, мы с ними решили и получили ответ. Потом приходите вы и говорите: "Задача решена неверно, она должна решаться так и ответ будет таков". Я начинаю с вами спорить, а вы говорите: "Зачем, ребятки ссориться, давайте жить мирно". Вы ответьте на конкретные мои указания на ложность учения адвентистов, ответьте! Мою статью не напечатали.
Приезжал к нам в Касимов и Кашпировский. Он должен был выступать в нашем Доме культуры. И не когда-нибудь, а во время всенощной под Михаила архангела он додумался к нам прибыть. Меня известили, мы с ребятами накануне пошли и покропили здание святой водой. Я написал листовку, воззвание православным от священников города Касимова. Ночью ребята расклеили его по городу. И вот что произошло: Кашпировский потерял дорогу. Три раза они проезжали мимо Дома культуры, но не смогли его найти. Когда они все-таки добрались, Кашпировский был в страшном раздражении и никаких своих особенных свойств не показал. Вот так он у нас побывал.
И мусульмане здорово нам помогают – заставляют задуматься над тем, кто мы такие, и обратиться к исповедничеству. Новая волна гонений надвигается сейчас. Уже на весь мир. Так что и в Америке не спасешься.
А пока что каждый на своем месте, как может, воюет. Многим приходится заниматься.
Вот, например, вышел учебник. "Касимов: Город и человек". Но в этой книге ничего не говорится о духовной жизни города: "А чего о ней говорить? Мусульманский город-то!". Здесь татарское ханство было, первым ханом был Касим, по его имени назван город. Но это давным-давно мусульмане занимали здесь господствующее положение, а потом в пароходных буфетчиков обратились[30]. И наши учителя решили: "Давайте, все-таки отразим духовную жизнь Касимова". Издатели отказались. Те ко мне: "Отец Владимир, срочно пиши главу в учебник!" Но в то время на издание учебника у города не оказалось средств. И за это время, пока ждали денег, наши разобрали учебник по главам и переработали. Учебник получился несколько разностильный, но и слава Богу, потому что здорово преодолели ложные установки московских авторов.
Много там и ошибок, конечно. Например, там написано, что родство бывает двух видов: родство по крови и социальное. Родство по крови – это родители и дети и более дальние родственники, а муж и жена – это социальное родство. То есть получается, что муж и жена – это чужие друг другу люди, которые вступают между собой в определенные правовые отношения. Говорю: "Дорогие, вы хоть через детей-то их породните". На самом деле-то они одна плоть, и родство считается от них. Ведь как считается родство? Надо дойти до супружеской пары, от которой эти родственники произошли, и число рождений посчитать. В учебниках по канонике это есть.
Главная мысль моей статьи в этом учебнике, что Касимов – православный город, а не мусульманский. Но это, так скажем, сделано не в стиле папы Венедикта, а гораздо более деликатно, в стиле патриарха Алексия II.
Книгу раскупили, раскупили и второй тираж тоже, хотя маленькие тиражи, конечно, – пятьсот экземпляров и тысяча. А в это время у нас патриарх собор освятил, наших святых канонизировали, у нас 32 святых касимовских, города и района. Об этом тоже надо было написать. Есть уже третья книга, с этими дополнениями.
***
Через великие скорби прошла наша Православная Церковь в России. Но она должна проявлять максимальную любовь, сочувствие и снисходительность по отношению к Русской Зарубежной Церкви. А ведь есть такие, что до Православия чуть-чуть не дошли, а в зарубежных приходах на канонической территории Русской Патриаршей Церкви застряли. Сам Господь сказал: "Царство Мое не от мира сего" (Ин. 18: 36). Тем самым Он указал, что Церковь не имеет права занимать какую-либо политическую позицию.
И старообрядческий раскол произошел из-за того, что люди вместо церковного дела занялись политикой. Оклеветали патриарха Никона. Обратите внимание: протопоп Аввакум, Иван (Григорий) Неронов, Лонгин… Кто это такие? Священники. Священники, которые имели непосредственный доступ к царю. Замыслили бояре перенять западный опыт, до Петра еще, чтобы патриарха оттеснить от управления Церковью. Во главе Церкви стали священники. Это нарушение канонического строя Церкви. И когда Никон, убежавший от этого на Соловки, был все-таки возвращен, он потребовал, чтобы в Церкви власть принадлежала только патриарху. И из-за этого священники организовали раскол. Потому что когда Святейший Патриарх Никон запретил писать иконы по западным образцам и приказал изъять такие иконы у бояр, они восстали против него. Не по поводу старых обрядов – они стремились восстановить свою власть. Его спихнуть, чтобы остаться у власти. А старые обряды послужили для этого поводом. Они эту карту разыграли вовсю. Ну, в общем-то, старообрядцы такие, какие стали… Они были против Романовых.
И с точностью до наоборот то же самое случилось с Зарубежной Церковью. Эти были против большевиков, за Романовых, то есть внесли в Церковь политику. Не поняли мудрости Святейшего Тихона, митрополита Петра и Сергия, конечно, что мы должны быть послушны властям во всем, кроме того, что явно против Бога. И когда Сергий, Высокопреосвященнейший тогда еще, заявил в своей Декларации 27-го года, что мы хотим быть православными людьми и в то же время должны и хотим быть гражданами нашей Родины, чтобы ее радости были нашими радостями, ее печали нашими печалями, – тогда его подвергли поношениям, говорили: "Что же, значит, радость тех, кто Церковь угнетает, священников уничтожает, – это и есть радость для митрополита Сергия?" А владыка Сергий был совершенно прав, это мой папа говорил. Власть против нас враждует. Если мы в ответ будем враждовать – получится драка. Побеждает сильнейший, и горе слабому. А если мы терпеливо будем переносить это и не будем враждовать против властей, то будем страдать только за Христа. И приводил текст из послания апостола Петра, чтобы кто не пострадал как вор, или убийца, или посягающий на чужое. Посягающий на власть – это и есть посягающий на чужое. А тот, кто за Христа пострадал, пусть славит Бога за такую участь.
Но, надо сказать, сейчас повод для воссоединения с Зарубежной Церковью появился: царя канонизовали, жестокости коммунистов осуждены – теперь можно объединяться. С помощью Божией завершается работа по ликвидации разделения между Русской Православной Церковью, возглавляемой Святейшим Патриархом Алексием II, и Русской Православной Церковью за границей, возглавляемой Высокопреосвященнейшим митрополитом Лавром. Этот процесс очень радует православных людей, и мы должны усердно молить Бога, чтобы благое дело достигло своего завершения.
Большинством участников разделения эта трагедия не воспринималась как раскол, а скорее как надлом, так как сохранялось ощущение внутреннего единства. Справедливым ли было это ощущение или иллюзорным, знает только Господь. В любом случае то, что произошло – ужасно! Поэтому ликвидация такого рода разделения обрадует небо и землю, Церковь воинствующую и Церковь торжествующую. И, конечно же, это событие (ожидание его) приводит в ярость бесовский мир, который всячески этому делу противодействует.
Сегодня, в сороковины владыки Симона, мы, помянув его, провозгласили "Многая лета" всем присутствующим. Это очень интересный обычай, и отсюда родилось выражение "приказал долго жить". То есть умерший владыка нам всем желает многих лет жизни в благополучии и спасении. Так что мы его здесь поминали, а он там нас поминает. И все они, наши родные, близкие и знаемые, перешагнув порог вечности, молятся о нас, еще не окончивших сей путь земной юдоли. Вечная и благая им память.
[1] Митрополит Симон (Новиков), бывший Рязанский и Касимовский, пребывавший на покое в Николо-Бабаевском монастыре, скончался 1 сентября 2006 г. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) скончался 5 февраля 2006 г. [2] Память священномученика Анатолия (Правдолюбов; † 1937) совершается 10 декабря (здесь и далее дни памяти указаны по юлианскому календарю). [3] Память мученика Владимира (Правдолюбов; † 1937) совершается 21 сентября. [4] Память исповедника Сергия (Правдолюбов; † 1950) совершается 5 декабря. [5] Память священномученика Николая (Правдолюбов; † 1941) совершается 31 июля. [6] Память священномученика Михаила (Дмитрев; † 1937) совершается 19 ноября. [7] Память блаженной Матроны Анемнясевской († 1936) совершается 16 июля. [8] Память священномучеников Анатолия, Александра, Николая, Константина и Евгения († 1937) совершается 10 декабря. [9] Память мученицы Веры (Самсонова; †1940) совершается 1 июня. [10] Память священномученика Аркадия (Остальский; † 1937) совершается 16 декабря.
[11] Память Глинского схиархимандрита Илиодора (Голованицкий; † 1879) совершается 28 июня. См.: Сказание о жизни и подвигах блаженной памяти старца схиархимандрита Илиодора, подвизавшегося в Глинской пустыни / Собр. игуменом Иассоном. М., 1906. [12] Память Глинского иеросхимонаха Макария (Шаров; † 1864) совершается 21 февраля. См.: Краткое описание жизни и подвигов старца иеросхимонаха Макария. Курск, 1893. [13] Память схиархимандрита Серафима (Романцов; † 1976) совершается 19 декабря. [14] Память схиархимандрита Андроника (Лукаш; 1974) совершается 8 марта. [15] Иеросхимонах Макарий (Еременко) почил о Господе 24 февраля 1963 г. См.: Иеросхимонах Макарий (Еременко): Некролог // Журнал Московской Патриархии. 1963. № 5. С. 28. [16] Архиепископ Николай (Чуфаровский; † 1967) возглавлял Рязанскую кафедру в 1951–1963 гг. [17] Епископ Иероним (Захаров) возглавлял Рязанскую кафедру в 1947–1948 гг.; скончался 14 декабря 1966 г. в сане архиепископа Ростовского и Новочеркасского. [18] Память преподобного Кукши Одесского († 1964) совершается 16 сентября.
[19] Память исповедника Петра (Чельцова; † 1972) совершается 30 августа. [20] Слово «тростила, тростить», видимо, местное. Означает назойливо говорить одно и тоже. [21] Епископ Рязанский и Касимовский Борис (Скворцов) скончался 11 августа 1972 года. [22] Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов) скончался 21 июня 2001 года. [23] Воспоминания отца Владимира записывались 10 октября 2006 г. [24] Архиепископ Орловский и Брянский Глеб (Смирнов; † 1987).
[25] В измайловском храме Рождества Христова отец Иоанн (Крестьянкин) служил до 1950 г. [26] Архиепископ Калужский и Боровский Онисифор (Пономарев) почил о Господе 8 октября 1966 г. [27] Митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов; † 1978). [28] Архиепископ Мелхиседек (Лебедев), ныне на покое.
[29] Память преподобного Варлаама Чикойского, пустынника (†1846), совершается 5 февраля.
[30] Петр I ликвидировал Касимовское царство, а его вельмож записал в государственные крестьяне для заготовки леса на воронежскую верфь. Впоследствии большинство из них работали буфетчиками и официантами, в частности, на пароходах, ходивших тогда по Оке.
30 марта 2007 г. |
