АНТОНИО ПОССЕВИНО

ИСТОРИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ О РОССИИ

К оглавлению

ПИСЬМА

Письма великого первосвященника Григория XIII, польского короля Стефана I, великого князя московского Ивана Васильевича и других лиц, написанные во время посольства Антонио Поссевино

ВЕЛИКИЙ ПЕРВОСВЯЩЕННИК ГРИГОРИЙ XIII ¹ — ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ СТЕФАНУ I

Дражайшему нашему сыну во Христе привет и апостольское благословение. Великий князь московский прислал к нам своего посла с письмами и поручениями, о чем мы и позаботились известить твое величество через нашего нунция. Посылаем к тебе своего посла и возлюбленного сына Антонио Поссевино, теолога, священника Общества Иисуса, испытаннейшего в мудрости и вере, проверенного нами во многих делах, более всех способного и пригодного заниматься любыми самыми трудными делами во славу божью и на общее благо, очень хорошо известного твоему величеству. Поэтому мы очень охотно пользуемся его услугами в этом деле. И мы желаем, чтобы ты с полным доверием относился к его словам и о деле перемирия, столь желанного для московского князя, и об охранной грамоте на безопасное возвращение, которую этот государь приказал своему послу предоставить [ему] (а в такой грамоте Поссевино будет нуждаться), и, наконец, обо всех делах, о которых он будет говорить с тобой от нашего имени.

Написано в Риме, у св. Петра, скреплено печатью Рыбака ². 15 марта 1581 года, на девятом году нашего понтификата.

ВЕЛИКИЙ ПЕРВОСВЯЩЕННИК ГРИГОРИЙ XIII — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ³

Возлюбленный сын и т. д., привет тебе и апостольское благословение. Из писем твоей светлости, которые передал нам твой посланец Фома Шевригин, и из беседы с ним мы узнали то, что ты хотел нам сообщить. Мы исполнились радостью и возблагодарили бога, побуждением которого свершилось то, что столь великий государь из столь отдаленных областей приветствует нас в своих письмах через своего посла и возрождает обычай своих предков, светлейшей памяти государей. [89] У нас сохранилось много их писем и ответов на них, написанных с величайшей радостью обеих сторон и упоминанием о заслугах ⁴. Мы всегда будем готовы [сделать] для твоей светлости все, что ты просишь (насколько сможем сделать это своим влиянием и стараниями). Мы занимаемся [делами] договора очень охотно, так как понимаем, что наша обязанность и долг — заботиться о самом полном объединении христианских государей. Мы пошлем, как ты просишь, кого-нибудь из своих людей вместе с Фомой Шевригиным и позаботимся, чтобы они прибыли к тебе возможно более коротким путем невредимыми, не испытав в пути никаких затруднений. Что же касается того, чтобы нам удержать польского короля от союза с турками и татарами против христиан, мы считаем, что в этом нет необходимости: ведь мы никогда ничего не слышали о подобном союзе и не можем подозревать [этого] на основании предположений. И хотя в настоящее время он не ведёт войны с неверными, однако это для него общее дело вместе с прочими христианскими государями. Известно, что они в высшей степени расположены к христианской республике, но многочисленные и очень трудные необходимые дела мешают им осуществить свое самое сильное желание.

О настоящей войне мы не можем сказать ничего определенного, :но два года тому назад сам польский король в публичном письме признался, что вынужден был предпринять ее в силу величайшей необходимости, и привел много причин этому. И так как мы безо вся-.ких заслуг с нашей стороны, но яо величайшей милости господней исполняем обязанности пастыря вселенской церкви и наместника Христа, то мы пошлем к королю, чтобы все доподлинно узнать, и то, что мы узнаем, постараемся сообщить тебе через того человека, которого пошлем к твоей светлости. Мы предлагаем вам обоим наше влияние и наши труды, если вы захотите ими воспользоваться при улаживании ваших раздоров, благодаря чему прекратилось бы столь большое кровопролитие среди христиан. Ведь мы считаем, что вы ни в коем случае не отвергнете доводов разума, но что справедливость вы ставите выше ваших личных счетов и восстанавливаете ее, если даже и совершали и раньше какие-нибудь несправедливые поступки. Когда же вы уладите свои дела, тогда, конечно, все христианское оружие сможет быть обращено против общих врагов, а на это нельзя надеяться до тех пор, пока вы воюете между собой и не служите общему делу. Нет ничего более великого, чем единение на основании веры и религии: ведь оно держится не человеческой любовью, слабой и непостоянной, а божественной. Существует одна церковь, одно стадо Христово, один после Христа его земной наместник и вселенский пастырь. Святые отцы, ученые церкви и все вселенские соборы признают и провозглашают, что римский первосвященник и является им. Ведь это очень ясно и охотно признали на Флорентинском соборе (а с тех пор прошло уже почти 150 лет) епископы всей Греции и вместе с ними константинопольский император Палеолог ⁵, присутствовавший на этом соборе. О, если бы они захотели оставаться в этом мнении! Никогда не обрушились бы на них столь тяжкие беды. Однако в настоящее время, пока их желание — избегать объятий римской церкви и первосвященника, [90] они несут невыносимое бремя жестокой тирании. Поэтому, если уж порвались самые прочные узы святой религии, и прочие союзы неизбежно стали держаться на очень непрочной и очень короткой по своей длительности связи, основанной на человеческих помыслах. И мы усердно молим бога и просим, насколько это в наших силах, твою светлость, тщательно это обдумать и усмотреть в этом увещании нашу любовь к тебе, желание твоего благополучия и благополучия всех твоих земель (а мы знаем, что они многочисленны и изобилуют народом).

Все христиане преследуют одну только цель, соединяя с тобой навечно свои силы и замыслы: окончательные и самые блестящие победы над врагами христиан и вечный венец, дарованный в небесах господом.

Мы посылаем к твоей светлости том сочинения о Флорентинском соборе, напечатанный очень точно с самого хранящегося у нас оригинала. Мы просим тебя прочитать его и поручить твоим ученым изучить его возможно внимательнее, и мы надеемся, что благодаря этому снизойдет к тебе божественная милость. Ведь мы желаем одного: чтобы ты был как можно ближе к нашему апостольскому престолу и; по религии, и по уважению к нему. А мы и все христианские государи и во всем прочем всегда будем готовы поддержать твое достоинство.

Обо всем этом ты подробнее узнаешь от возлюбленного сына нашего, которого мы посылаем к тебе, Антонио Поссевино, теолога и священника Общества Иисуса, самого дорогого для нас, испытанного во всех отношениях и у нас, и у великих государей (мы пользовались-при их дворах его разумнейшей деятельностью, приносившей замечательный результат во многих делах величайшей важности). Мы желаем, чтобы ты его охотно принимал, выслушивал и глубоко уважал: твое радушие позволяет надеяться на это. И если с божьей помощью установится между нами религиозное единство, о котором мы говорили и которого страстно желаем, то, пользуясь им как основанием, ты пришлешь к нам посольство, достойное столь важного и необходимого дела, столь желанного для нас и для вселенской церкви. А мы обещаем тебе нашу отеческую любовь, самое блестящее посольство к тебе и всякого рода почет, который мы привыкли оказывать великим. государям христианского мира.

Написано в Риме, у св. Петра, скреплено печатью Рыбака 15 марта 1581 г., на девятом году нашего понтификата.

ВЕЛИКИЙ ПЕРВОСВЯЩЕННИК ГРИГОРИЙ XIII — СТАРШЕМУ СЫНУ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО ИВАНУ ⁶

Возлюбленный сын наш и т. д., привет тебе и апостольское благословение.

С величайшей радостью мы воспользовались удобным случаем, чтобы написать к твоей светлости письмо и приветствовать тебя через [91] возлюбленного сына нашего Антонио Поссевино, выдающегося теолога и священника Общества Иисуса, человека замечательной мудрости, которого мы посылаем к знаменитейшему и могущественнейшему мужу, твоему отцу. Мы надеемся, что это письмо и приветствие не будут неприятны твоей светлости, так как идут они от отеческой любви и самых лучших пожеланий твоего благополучия и милостей к тебе, а об этих милостях для тебя мы ото всего сердца молим бога.

Существует одна только цель, которой нужно добиваться: все человеческие дела, как бы велики они ни были, непрочны, преходящи, меняются и гибнут в самое короткое время. Только божественная милость — это тот источник живой воды, пробивающейся к вечной жизни, которую господь обещал дать тем, кто его признает и почитает подобающим образом. Поэтому мы желаем этого для твоей светлости и молимся об этом — ведь ничего более значительного и важного мы не можем желать и молить.

Также мы надеемся, что ты по своему радушию охотно примешь Поссевино и с полным доверием отнесешься к его словам, и это будет нам в высшей степени приятно.

Написано в Риме, у св. Петра, скреплено печатью Рыбака. 15 марта 1581 г., на девятом году нашего понтификата.

ВЕЛИКИЙ ПЕРВОСВЯЩЕННИК ГРИГОРИЙ XIII — СЫНУ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ МОСКОВСКОГО ФЕДОРУ ⁷

Возлюбленный сын и т. д., привет тебе и апостольское благословение.

Мы посылаем к известнейшему и могущественнейшему мужу, твоему отцу, возлюбленного сына нашего, Антонио Поссевино, теолога и священника Общества Иисуса, человека выдающейся учености, религиозности, мудрости и честности, самого дорогого нам из всех наших людей. Мы поручили ему передать твоей светлости это письмо и вместе с тем на словах сказать то, что мы написали — пожелание благополучия и благословение. Мы сказали ему, что жалуем отеческой любовью всех христианских государей, и прежде всего государей самых могущественных: ведь они могут принести пользу церкви божьей во многих важных делах. И мы не можем предоставить никакого более ясного доказательства этой любви, чем пожелать твоей светлости не этих земных и преходящих благ, которые никого не могут сделать счастливыми, но благ прочных и вечных, которые делают нас сыновьями божьими и сонаследниками господа нашего, Иисуса Христа. Мы надеемся, что это письмо, а также приезд Поссевино не будут тебе неприятны, И то, что ты узнаешь от Поссевино, будет охотно выслушано тобой, ведь он будет излагать все по моему поручению.

Да не оставит твою светлость господь своей милостью. Написано в Риме, у св. Петра, скреплено печатью Рыбака. 15 марта 1581 г., на девятом году нашею понтификата. [92]

ВЕЛИКИЙ ПЕРВОСВЯЩЕННИК ГРИГОРИИ XIII — ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ МОСКОВСКОЙ АНАСТАСИИ ⁸

Возлюбленная дочь во Христе, привет тебе и апостольское благословение. Мы не думали, что нам представится удобный случай написать письмо твоей светлости через возлюбленного сына нашего Ан-тонио Поссевино, выдающегося теолога, лучшего священника Общества Иисуса и самого дорогого из наших людей для нас, и передать тебе и на письме, и через него самого пожелание благополучия. И об этом благополучии и благословении, о котором мы написали, мы молим господа и для тебя, и для твоего супруга, и для сыновей, и для всех твоих владений. Ведь мы ничем не могли бы лучше проявить нашу отеческую любовь к вам. Всё человеческое, каким бы блестящим оно ни было, преходяще и мимолетно. Только одна божественная милость может привести нас к тому блаженству, для которого мы созданы. Надеемся, что наше расположение будет тебе приятно Остальное изложит твоей светлости наш Поссевино.

Мы желаем, чтобы ты отнеслась с полным доверием к его словам.

Написано в Риме, у св. Петра, скреплено печатью Рыбака. 15 марта 1581 г., на девятом году нашего понтификата.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ⁹

Я надеюсь, твоей светлости уже известно, что великий первосвященник святой католической римской церкви Григорий XIII со всем радушием принял в Риме Фому Шевригина, твоего придворного, которого ты послал к нему с письмами вместе с тремя или четырьмя твоими слугами, среди которых был некто, по имени Федор Поплер ¹⁰. Твоя светлость писала великому первосвященнику среди прочего о том, чтобы он послал к польскому королю и твоей светлости кого-нибудь, кто вел бы с королем переговоры о том, как избежать пролития христианской крови, а впоследствии договорился бы с тобой (как это было и у других христианских государей) о каком-нибудь союзе на погибель злейших врагов господа Христа. А так как великому первосвященнику всегда было приятно все это, он охотно пошел навстречу желанию твоей светлости. Он послал меня к римскому императору Рудольфу ¹¹ и польскому королю с тем, чтобы я, узнав от него о положении дел, которые послужили бы заключению обоюдного мира и расположения, поспешил к твоей светлости. Вместе с этим, если тебе будет угодно, я имею еще одно дело, которое изложу от имени великого первосвященника и других государей, а оно относится к распространению славы божьей и вечному прославлению твоего благочестия.

Прибыв в Вильну, я услышал, что польский король отослал к твоей светлости посланца с делом о мире ¹², возвращения которого ожидали со дня на день. Но тем временем, начав переговоры с польским [93] королем обо всем, имеющем отношение к твоему достоинству, в ожидании этого посланца я прибыл в Дисну ¹³ (куда перед этим приехал также и сам король), чтобы сейчас же отослать к твоей светлости это письмо, в котором я почтительно прошу твою светлость соблаговолить как можно скорее прислать мне и одиннадцати другим моим спутникам охранные грамоты. Ты по своей мудрости послал к великому первосвященнику Фому Шевригина в такой долгий путь только с четырьмя спутниками, конечно, для того, чтобы в большем количестве они не возбудили подозрения у каких-нибудь государей и чтобы им не чинились препятствия. По той же причине и великий первосвященник счел достаточным послать меня к твоей светлости с небольшим числом спутников, надеясь, что, когда будут улажены дела между твоей светлостью и польским королем, твоя светлость снарядит к первосвященнику более пышное посольство, и сам первосвященник сможет послать к тебе самое почетное посольство.

Между прочим, я имею от римского императора Рудольфа, брата твоего (а великий первосвященник не раз посылал меня к нему), письма ¹⁴, свидетельствующие о том (как сможет понять твоя светлость), что я во всех твоих делах буду оказывать самые верные услуги, что и подобает тому, кто желает увековечить имя божье с помощью столь могущественного государя, каким ты являешься и считаешься у христианских государей.

Также я везу некоторые подарки, предметы благочестия, которые по своей любви к тебе посылает твоей светлости великий первосвященник. Фома Шевригин также был одарен подарками и милостями, о чем ты сможешь узнать от него самого. Он из Праги отправился к морю ¹⁵, прежде чем я уехал оттуда, так как тогда еще не пришли от польского короля охранные грамоты, на основании которых он мог бы ехать со мной в Московию через Польшу. Те письма, которые написал для твоей светлости Фома в Венеции, я посылаю к тебе, а те, что он дал мне в Праге, я постараюсь с божьей помощью доставить сам ¹⁶. Поэтому во второй раз прошу твою светлость как можно скорее прислать в Оршу охранные грамоты для меня и одиннадцати моих спутников. И я молю великого господа, чтобы он осыпал тебя всеми своими божественными милостями и дал бы тебе царство на многие годы для прославления его святого имени.

Написано в Диене, в России. 9 июля 1581 года от рождества Христова.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ПОЛЬСКОМУ КОРОЛЮ СТЕФАНУ I

Тот, кто передаст вашему королевскому величеству это письмо, знатный русский. Его я привез в Московию из Вильны, где он занимался у наших [иезуитов] науками, чтобы использовать его в качестве второго переводчика. И так как он оказывал мне верные услуги и присутствовал почти при всех делах, я посылаю его к вашему величеству ¹⁷. Я смиренно прошу, чтобы ваше величество соблаговолило [94] приказать доставить письма о безопасном приезде и отъезде с его помощью или с помощью тех, кого при таком положении вещей ваше величество сочтет необходимым послать из числа конных людей, разъезжающих туда и обратно, для моей охраны и охраны моих людей, чтобы на их основании также другой знатный московит ¹⁸, которого мой пристав послал к господину виленскому воеводе, и прочие, кто меня сопровождает, смогли безопасно доехать и сейчас же вернуться к своим. Впрочем, все то, о чем я вел речь в многочисленных письмах и беседах с великим князем московским и его сенаторами, я доложу вашему величеству. А чтобы легче это сделать, как и другое, относящееся к планам моего посольства, ваше величество, может быть соизволит подумать о месте, которое следует мне отвести, — удобном и неподалеку от палатки вашего величества. Не говоря уже о прочем, я буду считать это исключительным благодеянием. Я оставил ве-.ликого князя 14 числа этого месяца в городе Старице на Волге, находящемся отсюда на расстоянии около 400 миль. Когда я собирался уезжать, он при собрании высшей знати и придворных людей поднялся и сказал мне громким голосом: «Ты, Антоний, присланный великим первосвященником с делом мира и возвращения которого к нам мы будем ожидать, от нашего имени отвезешь поклон польскому королю Стефану». А позже, когда я уже отъехал от Старицы на 150 итальянских миль, он прислал ко мне своих людей, догнавших меня большими переходами, с длинным свитком, в котором кроме того, что он изложил раньше мне лично, он писал и другое, о чем хотел дать мне знать, в особенности нечто такое, на основании чего я мог бы по некоторым пунктам ответить на письмо вашего величества, доставленное Матвеем Пжеворским ¹⁹ и написанное для меня по-латыни, а это письмо он еще раньше приказал передать мне через своих сенаторов. Еще о многом другом мне нужно доложить вашему величеству как и от его имени, так и по другим причинам. Прибавлю еще одно: великий князь московский через три дня после нашего отъезда собирался ехать в Троицкий монастырь на моление (как они говорили), а оттуда в Слободу. Немного позже он собирался отправиться оттуда в столицу Москву, находящуюся от Слободы на расстоянии лишь в 12 лье.

От души молю всемогущего господа о всяческом благополучии и счастье для вашего королевского величества.

Написано в деревне Бор, на реке Шелони, на расстоянии около 100 итальянских миль от Пскова (как говорят жители). 26 сентября 1581 года.

КОРОЛЬ ПОЛЬСКИЙ СТЕФАН I АНТОНИО ПОССЕВИНО

Нам было очень приятно узнать о возвращении к нам вашего священства, и мы очень просим его как можно скорее поторопиться -приехать. От него мы узнаем все, что [нам] предстоит. Мы посылаем -вашему священству охранные письма, которыми гарантируется безопасность [95] проезда свиты вашего священства и самих московитов, сопровождающих вас. Когда ваше священство приблизится к первому [польскому] посту, можно будет отпустить от себя тех московитов, которые захотят возвратиться, с гарантией безопасности, а те, которые захотят ехать куда-нибудь, пусть делают это при полной безопасности. Когда же мы узнаем, что ваше священство находится поблизости, мы пошлем ему навстречу наших людей, что подобает ему по его достоинству и по нашему желанию, отведем вашему священству место, находящееся неподалеку от нас.

Да пребудет ваше священство в здравии и благополучии. Написано в нашем лагере под Псковом, 29 сентября 1581 года, на шестом году нашего царствования.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ²⁰

Как только я, милосердием господа, благополучно прибыл к войску польского короля Стефана, для меня не было ничего более важного, чем изложить ему все соображения о заключении мира. Я долго говорил о делах, которых желала твоя светлость, а он выслушивал меня и при многолюдном собрании своего совета, и в частной беседе ²¹. Прежде всего: хотя ему и был приятен твой поклон, который ты при моем отъезде просил передать ему от своего имени, однако он. вместе со своими сенаторами очень удивлялся тому, что ты не хочешь отдавать те ливонские крепости, которые от твоего имени обещали в Вильне твои послы. Когда я представил соображения, какие мог, о прекращении пролития христианской крови, не только сам король Стефан, но и все остальные (чтобы сказать тебе всю правду) так мне ответили, что я понял: мне не остается ничего другого, как только усердно помолиться богу, а потом послать к тебе как можно скорее одного из наших слуг, чтобы он обо всем правдиво сообщил тебе.

Итак, суть дела, которое мне изложил король Стефан, заключается в следующем: он не согласится ни на какие другие условия мира, как только на те прежние, которые он уже объявил (о чем я и сам говорил тебе раньше и о чем он писал в последнем своем письме). Поляки говорят, что это тебе нужно сделать в особенности потому, что ты видишь, чем больше ты откладываешь возвращение [королю] этих крепостей, тем легче большая часть их переходит в руки короля Стефана. Шведский же король взял Нарву (почти о ней одной только и был спор с твоими послами при переговорах о мире), Ивангород, Белый Камень ²² и некоторые другие хорошо укрепленные крепости. Пока в этом месте ты будешь сражаться с войском польского короля, состоящим из людей многих национальностей, он с другой стороны проникнет в твои внутренние области, если ты не заключишь как можно скорее мира с королем Стефаном. Далее. Поляки понимают, что ты видишь, в какой страшной опасности находится Псков, очень значительный и самый лучший из твоих городов, и если ты не ответишь [96] благодеянием мира на те условия, которые тебе предлагают, ему будет причинен очень большой ущерб. Кроме того, твои отряды, которые ты посылал в этот город, разбиты, а твой замечательный воевода Никита Хвостов ²³ взят в плен (я видел его собственными глазами и просил, чтобы его вместе с его слугой держали более свободно и в более почетном месте). В ту же ночь, когда я пишу, твои солдаты, прибывшие из Новгорода и пытавшиеся проникнуть в город, были перебиты и многие взяты в плен. Жители Пскова, хотя их и много, со всех сторон окружены войском польского короля и переносят то, о чем ты по своей мудрости можешь догадаться. Мне сообщили, что в городе очень многие погибают от обстрела королевских пушек, от болезней и душевной скорби, подобно тому как и в деревнях многие испытали на себе меч врага, что я видел собственными глазами, а так как они твои подданные, и ты будешь держать за них ответ перед богом, подумай, не захочешь ли ты позаботиться об их спасении без большего труда, а именно: отдать королю Стефану то, что он у тебя просит ²⁴. Этого я никогда не предложил бы тебе делать, если бы мог видеть другие планы, на которые ты мог бы опираться в своих намерениях, заботясь о благополучии своих людей и о славе своего имени. Вот что должно произвести на тебя самое сильное впечатление и что я узнал, насколько смог, от моих друзей, пользующихся высшим доверием у великого первосвященника: король Стефан решил зимовать и вести военные действия повсюду в Московии в остальных твоих владениях. Кроме того, он приказал подвезти из Риги большое количество пороха и ядер и вот уже четвертый день ждет пополнения из иностранных солдат. Еще самые достоверные сведения: не только король почти со всеми своими знатными людьми строят себе в лагере деревянные дома, в которых, как они говорят, они собираются провести (если нужно будет) эту зиму и делать набеги на твои внутренние владения, но и остальные солдаты роют для себя рвы, чтобы спасаться от ночного холода, день же их будет отдан военным действиям. К этому можно добавить еще и то, что ты понимаешь по своей мудрости, а именно те возможности, которыми обладает столь большое войско короля Стефана, уже привыкшее за три года ко всем трудностям войны и победам. И так как оно преодолело все исключительно трудные дороги, перевезло большие орудия и овладело в твоих землях столькими крепостями, оно сможет получать отовсюду продовольствие и свежие подкрепления. На будущий же год, не в июле или в августе, а когда растает снег, польский король собирается пойти походом против тебя из Литвы и Польши, а также из [взятых у тебя] внутренних твоих владений. А так как он проник в них без каких бы то ни было препятствий, они говорят: что сможет он сделать, если захочет вывести добрую часть своей легкой конницы на открытые пространства за пределами Москвы? Я слыхал, что он на самом деле собирается это сделать, даже если и продлится осада Пскова, который он приказал окружить какими-то осадными сооружениями. Он будет изо всех сил стараться захватить его, если ты обо всем этом не подумаешь и не пришлешь мне ответа как можно скорее. Я никаким способом не мог убедить короля вывести свое войско [97] отсюда раньше, чем ты на самом деле выведешь из других мест свои гарнизоны. Мало того, когда я вчера настойчиво просил короля приказать солдатам воздерживаться от резни в Пскове в случае его взятия (от чего нужно было бы оградить ни в чем неповинный народ), он сказал, что очень хотел бы этого, но на самом деле это будет очень трудно, так как солдаты, разгоряченные пылом сражения, не в состоянии будут щадить даже самих себя, если и захотят. Поэтому я умоляю тебя, светлейший государь, подумать, какая польза будет тебе от того, что ты вовлечешь в опасность остальные [свои владения] из-за тех, которые тебе уже больше не принадлежат. Ведь всякий раз, как они переходят в руки твоих врагов (в то время как в твоей власти сохранить их в неприкосновенности) из-за твоей медлительности, королевские люди смело говорят о своей надежде на то, что твои народы, отложившись от тебя, отдадут этим королям [т. е. польскому и шведскому] не только свою волю и желания, но свое имущество и свою жизнь.

Узнав обо всем этом, я стал настойчиво склонять короля Стефана к тому, чтобы он по крайней мере послал к тебе, как ты этого хотел, своих больших послов или какого-нибудь посланца, и тогда переговоры о мире смягчили бы этот воинственный пыл. Но мне ничего не удалось добиться, так как он говорил, что ты просишь этого для того, чтобы отнять время у военных действий и что это он знает из переговоров о мире три года тому назад ²⁵. Наконец, с божьей помощью и авторитетом великого первосвященника, я склонил его к тому, что, как только ты отошлешь своих послов в какое-нибудь место, расположенное не очень далеко отсюда, в новгородской области или еще где-нибудь, он тотчас же пошлет своих. Вообще же он требует, чтобы ты предоставил возможно скорее своим послам самую полную свободу вести переговоры, заключать перемирие, решать любые другие дела и выводить сразу же гарнизоны из крепостей. Что же касается короля Стефана, я позабочусь о том, чтобы он также наделил такими же полномочиями своих главных послов. И ради той любви, которой удостаивает тебя великий первосвященник (такую же верность я обещал тебе при этом вторичном ведении переговоров), я отвечу тебе тем, что отправлюсь вместе с твоими послами на место сбора послов, а закончив дела, вернусь к тебе. Тогда я займусь делом, которое имеет самое тесное отношение к распространению славы божьей и возвеличению твоей славы. Что же касается торговых связей и сделок, которым, как ты думал, сможет воспрепятствовать король Стефан, если тебе придется уйти из Ливонии, и дружбы с христианскими государями (principes) и великим первосвященником, которую ты хочешь и которая не сможет поддерживаться по этой же причине, я, поставив самые твердые условия, которые в моих силах, позабочусь, с божьей помощью о том, чтобы после предоставления гарантий твоим послам всегда был обеспечен безопасный проезд к тебе через Литву, Польшу и часть Ливонии, примыкающую к владениям короля Стефана, для этих государей, а также для любых твоих купцов и купцов твоих людей, направляемых к ним. Такого [разрешения], святого и ненарушимого, эти христианские государи, и в особенности [98] великий первосвященник, легко добивались от польских королей. Но [сейчас] они видят, что весь доступ к тебе для приезда и привоза товаров в Московию ограничивается сушей, путь же по морю закрыт (так как светлейший король шведский взял Нарву и другие крепости, а также Вик и довольно большой морской путь у берегов Ливонии до Пернова, вместе с крепостями Лоде, Леаль, Фекель и Габсаль), и ты видишь, что они считают войско короля Стефана победителем, так как оно уже перегородило все пути и дороги к Пскову и Новгороду. Поэтому можно догадаться, как полезно будет для тебя и твоих дел, если ты как можно скорее пришлешь своих послов с полной (свободой действий (хорошо, если бы в ближайшее время ты сделал то же самое и в отношении шведского короля!), моего человека сейчас же отпустишь, а то письмо, которое ты напишешь мне, позаботишься переслать ко мне с другим твоим человеком, чтобы избежать помехи для столь важного дела, если бы с одним из них что-нибудь случилось в пути. Что касается остальных крепостей, которые король Стефан взял в твоих владениях за пределами Ливонии, а также военных расходов, о которых упоминали твои послы в Вильне ²⁶ и о которых король Стефан писал тебе в последнем своем письме, я не перестану говорить с ним и надеяться на то, что благодаря влиянию и авторитету великого первосвященника кое в чем из этого он пойдет на уступки. Через восемь дней я пошлю, если смогу, через новгородского воеводу другие письма к тебе, из которых ты сможешь понять, какой ответ будет мне дан королем Стефаном на то, что ты написал мне из крепости Старицы [в ответ] на его письмо.

Между прочим, знай, что через два дня я отсылаю отсюда нашего отца Павла ²⁷ с теми письмами, которые ты дал для великого первосвященника и других государей ²⁸. А я здесь не перестану помогать московским пленникам христианскими заботами, деньгами и, какими смогу, утешениями. А делать это неустанно побуждает меня христианская любовь и твои милости ко мне.

Из псковского лагеря, в октябре месяце 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — КОРОЛЮ ШВЕДСКОМУ ЮХАНУ III ²⁹

Хотя я никогда не думал, что смогу посылать письма вашему величеству из владений великого князя московского, однако теперь делаю это. И мне это тем более приятно, что ваше величество поймет, что в какой бы стране я ни находился, везде я стараюсь хранить драгоценнейшую для меня память о милостях вашего величества, столь часто проявляемых ко мне ³⁰. Когда я в течение месяца находился у самого великого князя в Старице (это его крепость), находящейся в 36 германских милях от его столицы Москвы, я часто беседовал с ним и его советниками и, воспользовавшись удобным случаем, заводил разговор об установлении мира, что мне раньше было поручено великим первосвященником, а также нынешним светлейшим королем польским. Было [99] видно, что этот государь желает мира не столько с тем светлейшим государем, сколько с вашим величеством ³¹; однако, если бы начались каким-нибудь образом переговоры между вашим величеством и московским государем, нужно, чтобы они велись через послов вашего величества, которым он обещал дать охранную грамоту и охранные письма на безопасный и почетный проезд. Но так как я хорошо знал, что он причинил послам вашего величества ³² (ведь ваше величество часто удостаивало меня беседой об этом государе), я ответил, что мне никогда не казалось вероятным, чтобы ваше величество первым послало к нему своих послов, прежде чем он сам не пошлет своих, которым, я достоверно знал, будет обеспечен безопасный и милостивый прием. Конечно, тому, кто не один раз выполнял здесь посольства по поручению великого первосвященника по делам католического короля и цесаря Рудольфа (желавшего соединить браком свою сестру с сыном вашего величества), было хорошо известно на опыте, с каким радушием ваше величество имело обыкновение принимать не только послов первосвященника и других государей, но даже и татарских послов.

После того как он в пятый раз выразил мне как через своих, советников, так и через Михаила Андреевича Безнина, одного из избранных сенаторов, свое желание заняться этим перемирием и стал спрашивать, не предложу ли я по приказу и желанию вашего величества каких-нибудь условий мира, я ответил, что ваше величество совсем ничего мне не поручало (ведь так было на самом деле), но что великий первосвященник, поддерживающий самую тесную дружбу с вашим величеством, поручил мне при переговорах между светлейшим королем польским и великим князем московским не забывать о вашем величестве и иметь в виду соображения, подобающие достоинству и спокойствию вашего королевства. К этому можно прибавить просьбы светлейшей королевы польской ³³ к своему светлейшему супругу королю о том, чтобы при заключении мира между его величеством и московитом не было забыто ваше величество и чтобы, таким образом, если установится мир между тремя могущественнейшими государями и королями, ваше величество позаботилось о более широком распространении благочестия, а остальные христианские государи на их примере обратили свое оружие против врагов имени Христова. Об этом просил и московит у великого первосвященника, и в конце концов в письме к его святейшеству заверил его, что сделает это, как только мир будет заключен. Впоследствии московит спрашивал меня, что я сам думаю обо всем этом: захочет ли ваше величество возвратить взятые им крепости. Ведь именно это нужно будет, чтобы заключить истинный мир с вашим величеством. Тогда я сказал: «Так как мне неизвестны планы светлейшего короля шведского, я слышал только, что он держит свои победные войска под знаменами, и, если ты, государь, предложишь мне что-нибудь, на основании чего я мог бы приступить к этим переговорам, я усердно этим займусь и надеюсь, что король не отвергнет мира, если будут предложены справедливые условия». В ответ на это государь тотчас прислал ко мне того же Михаила Андреевича Безнина, своего советника, который сказал: «Подумай, Антоний, может ли это быть, чтобы мой государь послал к шведскому королю послов, ведь этого никак не подобает [100] делать. Некогда шведские короли и сама Финляндия, которые находились под властью нашего государя, имели обычай платить дань Пскову и Новгороду». Я ответил: «Я этого не знаю, но зато знаю одно, что я прочел историю за две тысячи лет, и там сказано, что это королевство всегда имело королей, никому не подвластных. Я знаю, также, что католический король и цезарь, как и великий первосвященник, совсем недавно отправляли к нему послов. Кроме того, если подумать, то светлейший шведский король, его супруга и сын произошли от королевского древа, государь этот велик уже по своему происхождению, и ему не отказываются отдавать своих дочерей в супруги первые из христианских государей. Поэтому, если светлейший король шведский, по всей видимости, не намеревается присылать сюда своих послов и, как видно, ты тоже не склонен посылать своих, я сам напишу этому государю, которому великий первосвященник не раз посылал письма, где просил его (что он милостивейше делает и до сих пор) оказывать мне полное доверие во всем». Так как московит не только не воспротивился, но даже, чтобы доказать свое отношение к этому, прибавил: «Сколько бы мне ни пришлось тратить средств для ведения переговоров и на содержание послов, я с большой охотой заплачу», я счел нужным сделать следующее: известить как можно скорее ваше величество, доставив любым способом эти письма в руки вашего величества так быстро, как только позволяет это время года. Но, когда я по приказу самого московита прибыл из Старицы к светлейшему королю польскому, ко мне пришло известие, что войско вашего величества заняло Нарву, а кроме того, Ивангород, Белый Камень и весь Вик, который почти примыкает к Пернову, вместе с другими крепостями, с таким же успехом перешедшими во власть вашего величества. Думают, что все это будет иметь немаловажное значение для установления спокойствия мира в областях, принадлежащих вашему величеству, так как даже сам московит намеревается согласиться на более справедливые условия. Что же касается светлейшего короля польского, то при полном спокойствии при ведении дел с ним легче можно будет договориться о старых делах, если они сохранили силу до сих пор (о них когда-то ваше величество изволило мне говорить), или, может быть, о других, которые потребуют нового разбирательства. Когда это будет сделано, мне кажется, я увижу духовным зрением, как те искорки благочестия, которые не раз святой дух возжигал в сердце вашего величества, превратятся в огромное пламя, разгонят мрак заблуждений и на прежнем месте восстановят благочестие в душе, столь любезной господу богу. Таким образом ваше величество уготовит себе и своим народам величайшее из всех царств (я говорю о вечном царстве).

Между прочим, оставив у великого князя двух людей из своего ордена, я обещал ему как можно скорее вернуться (что я и сделаю по воле божьей), чтобы если и не довести [дело] до конца, то хотя бы внушить более основательно то, что имеет отношение к общему благу и католической религии. Он же дал мне для иностранных послов и тех, кого великий первосвященник и венецианцы пошлют в Московию, охранную грамоту, на основании которой они смогут в его владениях [101] исполнять католические обряды и иметь католических священников. Также он отослал с одним из наших людей ³⁴ дары для великого первосвященника в виде собольих мехов, а меня из уважения к великому первосвященнику приказал самым почетным образом препроводить от границ своего царства до самого местопребывания его двора. Приняв меня, он устроил великолепнейший пир и почтил всякими другими выражениями гостеприимства. Я захотел написать об этом истинном положении вещей вашему величеству, чтобы ваше величество поняло, как велик тот бог, который может смягчить души, как бы жестоки они ни были, и который, по своему обычаю, в великом терпении ожидает, чтобы и московиты одумались.

Что же касается нашего дела, то пусть ваше величество внимательно подумает, не будет ли ему угодно поручить мне то, чего нельзя было сделать раньше. Может быть, ваше величество сочтет удобным назначить какое-нибудь место на границе обоих владений, чтобы, после того как об этом будет доложено королю, его послы, послы московские и послы вашего величества собрались [там] для того, чтобы иметь возможность установить мир между всеми [государями]. И если при этом авторитет великого первосвященника сможет послужить на пользу для вашего величества, это будет иметь немалый вес у этого государя. Так как я надеюсь месяца через два вернуться к светлейшему королю польскому, я всеми силами хочу окончательно завершить все это дело, которое поручил мне великий первосвященник. Я умоляю ваше величество как можно скорее открыть мне свои планы в письме, а на те письма от великого первосвященника и светлейшего короля польского, которые я отослал вашему величеству в июне месяце из Вильны, я не сомневаюсь, ваше величество ответит, и я получу в скором времени на них какой-нибудь ответ, который смогу очень скоро отослать его святейшеству.

Из псковского лагеря. 20 октября 1581 года.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МОСКОВСКИЙ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ — ПОСЛУ ВЕЛИКОГО ПАПЫ ГРИГОРИЯ XIII ³⁵

Милосердием и благодатной милостью господа нашего, поставившего нас первым среди всех на востоке, направляющего шаги наши на стезю мира, милостью этого бога, благословенного в троице, от великого государя, повелителя и великого князя Ивана Васильевича, князя владимирского, московского, новгородского, царя казанского, астраханского, государя псковского, великого князя смоленского, тверского, югорского, пермского, вятского, булгарского и так далее, господина и великого князя новгородского, земли низовской, черниговского, рязанского, ростовского, ярославского, белозерского, государя и наследника земли ливонской, удорской, обдорской, кондинской и всей земли северской и сибирской государя и прочих многих земель господина — послу великого папы Григория XIII — Антонию Поссевину ³⁶. [102]

Писал ты в письме к нам через своего человека Андрея, что ты благополучно прибыл в лагерь короля Стефана и говорил со Стефаном королём и его сенаторами о том, что предписало наше величество, а также, что расспрашивали и выслушивали они тебя и наедине. А король Стефан ответил и все сенаторы сказали, что сначала тебе не нужно делать ничего другого, как послать к нам Андрея Полонского известить нас обо всем, что сказал тебе в ответе король Стефан. А ты убеждал Стефана короля, чтобы он послал к нам литовских послов или посланцев, а как ты не смог добиться этого, король Стефан из уважения к папе Григорию XIII согласился с тобой, чтобы послать к нам своих послов на какое-нибудь место (по нашему усмотрению). Для дела, порученного тебе великим папой Григорием XIII, ты убеждаешь нас, чтобы мы отправили своих послов для христианского мира от нас в новгородскую землю или другое место, расположенное неподалеку от нас, дав им подробный наказ. А король Стефан на это же место пришлет своих послов для становления мира. И ты прибудешь на это место к нашим послам с послами королевскими и будешь действовать заодно с нами на общее благо для христианства и установления мира. Для этого ты прислал своего человека Андрея Полонского, чтобы мы его выслушали. И так как мы — величайший христианский государь, то мы всегда желали прекращения пролития крови между нами и Стефаном королем и с самого начала этого хотели. И мы всё подробно изложили тебе об этом, Антоний, а после дали подробные письма, почему случилось между нами и Стефаном королем обильное пролитие крови. По христианскому миру, по твоим увещаниям и по возложенной на тебя от великого папы обязанности и теперь, и после мы хотели, чтобы прекратилось пролитие крови между нами и Стефаном королем. Поэтому мы отсылаем наших послов на съезд в село Ям Запольский, что на дороге из Новгорода в Великие Луки, между Порховом и Заволочьем, дав им подробный наказ, чтобы обо всех тех делах, о которых ты писал, им говорить, -в беседах и переговорах утверждать то, что требует установить между нами и Стефаном королем справедливость. А ты, Антоний, говори со Стефаном королем и убеждай его отойти от Пскова и запретить его войску повсюду проливать христианскую кровь. А мы прикажем своему войску по всем местам сделать то же самое и велим, чтобы не произошло какого-нибудь сражения, пока на съезде наши послы вместе с послами Стефана короля взаимно не договорятся до чего-нибудь хорошего, чтобы с обеих сторон перестала проливаться христианская кровь. Прежде чем отослать послов, мы посылаем через Захара Болтина ³⁷ охранную грамоту к Стефану королю для послов Стефана короля. И ты, Антоний, ради приказа великого папы, поехал бы вместе с королевскими послами на то место, чтобы вместе с нашими послами заключить мир между нами и Стефаном королем, и подумал бы, как по твоему совету прекратить проливать христианскую кровь среди нас в христианском мире, и дошло бы дело до конца и в будущем стояло бы оно крепко. А как только наш гонец вместе с нашей охранной грамотой прибудет к Стефану королю, пусть Стефан король того же посланца как можно скорее отошлет вместе с охранной грамотой для [103] наших послов, а по этим письмам поедут наши послы, а ты там же, между Порховом и Заволочьем, встретился бы с послами короля Стефана и нашими, чтобы заниматься делами мира и установить его. А сейчас наши послы вместе с нашим наказом ³⁸ и подробным предписанием быстро едут в Новгород, чтобы в Новгороде ожидать охранных писем от Стефана короля. И мы посылаем через наших послов верные письма, чтобы было известно, что то, о чем наши послы будут говорить на этом собрании с послами Стефана короля, исходит от нашей воли. И Стефан король дал бы своим послам подобные же письма, из которых было бы видно, что то, о чем будут говорить его послы, исходит от воли Стефана короля, чтобы нашим послам и послам Стефана короля вместе с тобой, потому что ты — папский посол, на этом собрании можно было бы решать и утверждать все дела, откуда прочно установилась бы в будущем между нами крепкая братская дружба и товарищество с Стефаном королем.

Написано в нашей империи (in imperio nostro) при дворе в Слободе, 7090 года, октября 23 дня.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ³⁹

Как только я прибыл к королю Стефану, я отослал к твоей светлости нашего Андрея Полонского с моим письмом, где объяснял, насколько будет соответствовать твоим планам намерение как можно скорее прислать своих послов на какое-нибудь место поближе, чем Москва. А я бы постарался, чтобы король Стефан тоже прислал своих послов на это место, и сам бы я, с божьей помощью, приехал вместе со всеми для переговоров о мире. Но так как я обещал твоей светлости добиться в самом скором времени какого-нибудь ответа от короля Стефана на то письмо, которое ты написал мне, когда я был в пути, я смог бы отослать его тебе. Я решил также послать к тебе и второй экземпляр тех писем, которые я отослал с Андреем Полонским, чтобы, если с ним что-нибудь случится во время вылазок солдат или на остальном пути, мои письма дошли к тебе. Конечно, я не мог поручиться ни за того, ни за другого [гонца] ⁴⁰, как бы ревностно об этом ни заботился. Однако король Стефан ничего не захотел отвечать на твое предложение, говоря, что оно делается для того, чтобы оттянуть время, а войну, конечно, нужно продолжать на деле, а не на словах, но если бы ты согласился на справедливые условия мира, то он сам соизволил бы одобрить прочный и надежный мир — и никакой другой. Но в то время, как я вёл об этом переговоры, в наш лагерь прибыли новые солдаты и были привезены новые запасы пороха и орудийных ядер, потому что раньше было принято решение во второй раз осуществить решительную попытку штурма самого города Пскова. Я постарался уговорить его не делать этого до настоящего времени, во-первых, ссылаясь на авторитет великого первосвященника, во-вторых, выступая как бы поручителем перед королем Стефаном в том, [104] что ты исполнишь безо всяких, хитростей и промедления, но с христианским чистосердечием то, что ты обещал мне сам и твои сенаторы от твоего имени так, чтобы у остальных христианских государей никогда не могло возникнуть подозрения относительно честности твоих обещаний, и, кроме того, что ты скоро пришлешь обратно ко мне моего секретаря с ответом. А так как он до сегодняшнего дня еще не приехал (хотя казалось, что этого срока будет достаточно, чтобы проделать такой путь, в особенности если человек торопится), меня охватило внутреннее беспокойство, что раз они смогут подозревать во мне недостаточно правдивого человека, это, может быть, заставит их относиться ко мне с меньшим доверием в делах заключения мира, а это доверие, кажется, было бы небесполезно для твоих дел. Но если ты уже послал ответ на это, я верю, ты ответил так, чтобы более всего способствовать установлению спокойствия в твоих делах. Как только мой секретарь вернется, я постараюсь добиться того, что более всего желательно для великого первосвященника и меня, чтобы не проливалась больше христианская кровь. В противном же случае, я слышал, будет не только величайшее кровопролитие теперь или ранней весной, но сам король вторгнется на самом широком пространстве в твои мирные земли и опустошит их, о чем я тебе и раньше писал. И я снова хочу сказать твоей светлости, чтобы ты знал: никогда у тебя не будет (недостатка ни в расположении великого первосвященника, ни в моем усердии (если даже что-нибудь и получалось не так). Знай, что мне удалось, конечно, с большим трудом добиться того, чтобы отослать тебе это письмо, но я отправил еще и другое письмо в Швецию, чтобы благодаря моему посредничеству появилась возможность вести переговоры о мире со шведским королем, что, я надеюсь, будет полезно и для твоего достоинства, и для твоего спокойствия.

Да исполнит тебя господь своей милостью и обильными небесными дарами.

Из лагеря короля Стефана под Псковом. 22 октября 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ⁴¹

Андрей Полонский, которого я посылал к твоей светлости с моими письмами, вернулся вчера вместе с твоим гонцом Захаром Болтиным, и оба они передали мне письма, полные выражений благочестия и желания мира, что мне, во имя Иисуса Христа, доставило большую радость: ведь ты ради славы божьей высоко ценишь авторитет христианского пастыря Григория XIII (как и подобает христианскому государю) и охотно следуешь его решению о мире и союзе с христианскими государями. А я позаботился о том, чтобы письма твоей светлости тотчас были прочитаны королем Стефаном, которого я еще раньше, приведя многочисленные доводы и сославшись на авторитет великого первосвященника, склонил к тому, чтобы он больше не проливал [105] христианскую кровь и не думал, взяв Псков, устроить среди его жителей большую резню. Теперь же, по прибытии твоего Болтина и возвращении моего Полонского, я еще легче добился его согласия на то, что будет самым справедливым. Однако никакими доводами его нельзя было убедить вывести войско из твоих владений прежде, чем не установится настоящий и прочный мир. Он часто с уверенностью говорил мне, что если не получится мира, то он этой зимой оставит в здешних местах войско во главе с главнокомандующим, великим канцлером королевства польского Яном Замойским ⁴², в Великих Луках поставит Филона ⁴³ с большим отрядом солдат, а в других соседних крепостях — прочих воевод. Сам же он отправится в Литву, чтобы набрать ещё больше войска, а затем ранней весной поведет его в твои внутренние области. Поэтому, насколько быстро прибудут твои великие послы на то место, которое ты указал мне для сбора послов, и предложат те условия мира, которых от них ждут, настолько меньше будет опустошений и кровопролития, и ты восстановишь во всех своих областях желанное и действительно необходимое спокойствие. А чтобы твои великие послы возможно безопаснее прибыли в Ям Запольский, я позаботился, чтобы твой Болтин вместе с охранной грамотой короля Стефана тотчас был отослан обратно. В Новгород вместе с Болтиным я посылаю Василия Замесского ⁴⁴, человека известного твоим советникам, с тем чтобы он как можно скорее привез ко мне письма от новгородского воеводы или от твоих великих послов. Из этих писем я надеюсь узнать, в каком месте на их пути и в какой день я смогу встретиться и говорить с ними о том, каким образом послы короля Стефана смогут встретиться как можно скорее с ними безо всякого препятствия и ущерба, и с которыми я сам смогу усердно заняться со всем моим старанием и расположением (как ты мне пишешь) всеми делами заключения перемирия. Поэтому как только вернется мой Василий, я тотчас отправлюсь по направлению к Порхову и поеду еще дальше, если буду знать, что это сможет помочь более скорому заключению перемирия. Между тем, я умоляю твою светлость быть уверенным в том, что я по самой большой преданности и христианскому чистосердечию не упущу ничего из того, что, как я буду думать, сможет привести к улаживанию этого дела и установлению христианского мира.

Да ниспошлет господь наш Иисус твоей светлости и всем твоим людям самое большое счастье.

Из лагеря под Псковом, 16 ноября 1581 года.

ПОЛЬСКИЙ КОРОЛЬ СТЕФАН — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ (ПЕРЕВОД С РУССКОГО ЯЗЫКА) ⁴⁵

От великого государя, милостью божьей, Стефана, короля польского и великого князя литовского, русского, прусского, мазовского, самогитского, ливонского, государя трансильванского и пр. — Ивану [106] Васильевичу, государю русскому и великому князю владимирскому, московскому, новгородскому, казанскому, астраханскому, псковскому, тверскому, пермскому, вятскому, болгарскому и пр.

Со своим гонцом Захаром Болтиным ты передал нам письма, е которых пишешь, что святейший великий первосвященник и пастырь Григорий XIII прислал к тебе своего нунция, Антонио Поссевино. Он известил тебя письмом о тех делах, о которых он говорил с нами ради заключения мира. И ты ради христианского мира отослал своих послов на съезд, который должен состояться между Порховом и За-волочьем, на великолукской дороге у Яма Запольского, и дал им подробный наказ решать и утверждать все дела. Также ты послал с ними охранную грамоту, показывая свое желание, чтобы твои послы вели дело с нашими послами на этом съезде. И ты обращаешься к нам, чтобы мы послали на это место своих послов с такой же грамотой и чтобы на этом съезде и нашим и твоим послам вместе с нунцием пастыря и святейшего великого первосвященника римского патером Антонио Поссевино можно было бы обо всем говорить и все решать, а также, чтобы мы отошли от Пскова и удержали наше войско от пролития христианской крови. Но этого не может быть до тех пор, пока между нами с тобой не установится крепкой братской любви и дружбы. Мы, как всегда, так и теперь, по воле всеведущего бога настаиваем на том, чтобы с христианскими государями и с тобой ради блага христианского мира жить дружественно и спокойно и избегать пролития христианской крови, к чему мы никогда не хотели прибегать, не имея законных оснований. Поэтому довольно часто ради спокойствия среди христиан мы подробно излагали тебе наше стремление к миру, а именно: не согласишься ли ты искренне и по справедливости на то, что касается тебя. И вот теперь, раз ты прислал к нам своего гонца, мы по нашему стремлению к христианскому миру отсылаем наших послов ⁴⁶, на то место, которое ты назначил, — в Ям Запольский, между Порховом и Заволочьем, даем им полную инструкцию и предоставляем возможность принимать решение во всех делах, относящихся к миру, улаживать всё остальное, довести всё до окончательного завершения и закончить так, чтобы был мир. Мы пошлем с твоим гонцом Захаром Болтиным такую охранную грамоту, какую ты хотел иметь: чтобы послы свободно могли прибыть туда и свободно возвратиться оттуда, куда захотят. А что касается твоих слов в письме о том, чтобы мы отошли от Пскова и удержали наше войско от кровопролития, то об этом же настойчиво просил у нас и патер Антонио Поссевино от имени великого папы (чтобы мы сделали это, конечно, из уважения к великому пастырю, римскому папе). А мы, высоко ценя это, как и подобает, указали, что именно мы сможем сделать в этом случае, заботясь между тем о том, чтобы не повредить ни нам самим, ни нашим действиям. Но при этом главным образом было решено следующее: чтобы послы твои как можно скорее поторопились, получив полную свободу действий в наказе, на назначенное тобой место и поставили такие условия, которые мы смогли бы принять. Мы, со своей стороны, отправляем туда же без промедления наших послов, к тебе же тотчас отсылаем твоего гонца. [107]

Из нашего лагеря под Псковом. 16 ноября 1581 года от рождества Христова.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ

Мы прибыли сюда на четвертый день после отъезда из лагеря, так как назначенный нам проводник ⁴⁷, не знающий этих дорог, вел нас окольным путем через опасные реки и по разным дорогам. Его милость Зебжидовский ⁴⁸ отправился вперед, чтобы распорядиться послать конных людей навстречу московским послам. Таким образом, одно только божественное провидение охраняло наш переезд в большей безопасности, чем если бы при нас находились конные люди, приставленные к нам. Но хорошо, что поблизости не было казаков. На следующий день после нашего приезда прибыли королевские послы, а вчера уже к концу дня его милость Зебжидовский послал в Опоки по направлению к Солечу конных людей, и я через различных гонцов, чтобы не возбудить у московитов какого-нибудь подозрения, сообщил им, что мы находимся близ Бышковичей для того, чтобы не нам одним останавливаться в этом месте. Сами же мы тем временем оставались бы здесь, следуя совету светлейшего воеводы браславского ⁴⁹, который, прислав сюда секретаря, не захотел много писать об этом. Одновременно мы просим вашу милость прислать к нам в Ям Запольский того казака (которого я посылал в Новгород и против которого у московита были ложные подозрения, будто бы он виновник поджога и большой резни во Мшаге), как обещал мне сделать светлейший король. Ведь это будет иметь немаловажное значение для того дела, ради которого мы собираемся. Впрочем, я надеюсь на хороший исход наших будущих переговоров, так как даже в самом лагере прислужники еретиков, которые особенно ненавистны богу, не очень-то могли поднять голос: тот, кто не послан богом, не имеет никакого права проповедовать слово божье. И если ваша милость доведет до конца [дело переговоров], пусть она знает, что тот, кто смотрит на нас, кто видит наши действия и помыслы и своей высшей властью все решает, не оставит тех начинаний, которые самым чистосердечным образом направлены к его славе. Как всегда, беспокоясь о благополучии вашей милости, я очень прошу вас остерегаться, пожалуй, не столько врагов, сколько других людей. И если бы ваша милость стала спрашивать, что побуждает меня писать таким образом, я, конечно, не смог бы никого выдать. Побуждает же меня нечто, внушающее страх, любовь и почтение, внутренним побуждениям которых я следую во имя господа.

Да исполнит господь вашу милость своими истинными дарами, да внушит к ней непоколебимое уважение и да хранит ее как можно дольше невредимой. Аминь.

Из монастыря пресвятой богородицы, который уже больше не монастырь, в Карачюницах, 5 декабря 1581 года. [108]

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ МОСКОВСКОМУ ИВАНУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ⁵⁰

Послы твоей светлости, прибывшие вчера сюда, в Бышковичи, где я их ожидал, сообщат тебе, о чем вчера мы вели долгий разговор. И, чтобы исполнить долг посла и человека, расположенного к тебе, я решил, что мне нужно будет не только послать тебе свой почтительный поклон и молить у господа всяческих благ для тебя, но и отослать к тебе экземпляр той инструкции, которую мне передал при моем недавнем отъезде из его лагеря король Стефан, скрепив ее своей подписью и печатью. Из неё ты получишь почти точное представление, каково намерение короля относительно мира, и легко узнаешь, что я ничего не упустил, когда уговаривал его, как можно скорее заключив мир, вывести войско из твоих владений. Но, поистине, я нахожусь в сомнении: будут ли продолжать войну люди, навлекшие своими грехами этот долгий и тяжкий бич войны, если только ты по своему благочестию, живущему в твоем сердце, не подумаешь отступить еще больше, чем это было до сих пор, от своих планов вместо того, чтобы еще больше проливать христианскую кровь, или, наконец, сам господь бог по своей многообразной премудрости объявит с беспристрастием королю Стефану свою волю прекратить войну. Но для меня и для верных тебе людей возникнет больше трудностей, чем это казалось раньше, если король Стефан, увеличив свое войско, ранней весной продолжит начатое, а в это же самое время с другой стороны будет вести военные действия шведский король. И, даже если при этом он ничего не добьется, во всяком случае будет внушать сожаление и страх та картина, которая наблюдается повсюду вплоть до Новгорода (если не сказать — дальше).

Храмы, где возносились хвалы имени божьему, разрушены или обращены в конюшни, святые иконы нечестиво брошены в огонь, и для тех, кто не считает святых членами самого Христа, они служат предметом насмешек и забавы. Трупы взрослых и детей валяются повсюду, и на дорогах их уже топчут копыта коней. Происходит много убийств и грабежей мирных сельских жителей обоего пола; на них охотятся с величайшим азартом в лесах, забыв об охоте на диких зверей. Девицам наносится бесчестье и даже еще больший позор. На обширнейших пространствах видны следы пожаров и невероятного опустошения твоих владений. Впрочем, это уже везде не имеет значения, так как там не осталось ни земледельцев, ни скота; однако это на многие годы затруднит торговлю иноземных людей с твоими. Хотя это очень неприятно королю Стефану и он вместе со своими военачальниками не отказывается применять все меры, какие возможно, однако очень трудно на здешних обширных пространствах удерживать в пределах повиновения столь большое войско, к которому присоединилось много иностранных солдат и волонтеров. Я докладывал ему устно и письменно о том, что мне от имени твоей светлости рассказали твое великие послы, и еще о многом сверх того. Но так как три года тому назад королевский сейм в Варшаве постановил овладеть Ливонией ⁵¹ и твои великие послы в Вильне поставили крайние условия, то [109] король Стефан привел мне в качестве возражения те военные расходы, которые он по этому случаю сделал в нынешнем году. Кроме того, шведский король захватил много крепостей, которыми ты владел, а тем солдатам, которых король Стефан оставил в лагере под Псковом, выплачено жалованье для продолжения войны еще на год ⁵². Затем, короля мучают сомнения, не появятся ли новые поводы для войны, если ты не уступишь всей Ливонии, а ведь он, когда короновался, дал клятву освободить Ливонию. И еще он привел возражения, что ты во время перемирия (как говорят) напал сначала на Полоцк при короле Сигизмунде, а затем при короле Генрихе — на Пернов ⁵³, и ему кажется, что и в будущем, если представится случай, ты не успокоишься и не удержишься от военных действий. Вот какие были приведены соображения, и король Стефан сказал, что он намеревается осущест-вить их полностью. Он заявил, что, хотя еще до сих пор Псков не взят, однако он собирается так стянуть кольцо осады, чтобы тот перешел в его руки, если в ближайшем будущем мир не будет заключен: он знает, что многие города во избежание кровопролития были взяты таким способом. Ведь и блаженной памяти твой дед, как говорят, в самое время перемирия подчинил Новгород своей власти не за один год, а семилетней осадой ⁵⁴. Поэтому если после всех моих усилий и проявлений самой полной искренности великие послы короля Стефана не смогут согласиться на те условия, которых ты желаешь для себя, или твои великие послы не получили от тебя более обширных полномочий, чем, как мне кажется, я смог до сих пор понять из разговора с ними, я сам по твоей милости и воле с божьей помощью возвращусь к тебе. В таком случае, если сможет появиться какое-нибудь другое решение для улаживания остальных дел, пусть это свершится по воле божьей. Поэтому я прошу твою светлость по окончании переговоров разрешить мне тот дружественный и безопасный доступ для возвра-щения к твоей светлости, который ты обещал в охранных грамотах для папских послов и нунциев. Да будет с твоей светлостью милость и благословение Иисуса.

Из деревни Бышковичи, в двух германских милях от твоего Порхова. 7 декабря 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — СТЕФАНУ, КОРОЛЮ ПОЛЬСКОМУ ⁵⁵

Четыре дня тому назад я писал вашему величеству из Карачюниц, где был монастырь. Затем я направился в деревню Бышковичи, назначенную мне и московским послам, и, когда мы проезжали мимо Порхова, жители встретили нас сильным обстрелом железных ядер с башен ⁵⁶. На следующий день после моего приезда, даже не дождавшись в Опоках конного сопровождения ют вашего величества, довольно быстро прибыли московские послы. Они по своему обыкновению многословно приветствовали меня от имени великого князя и осторожно выспрашивали, что решило ваше величество относительно условий [110] мира. На это я ответил, основываясь на существующем положении дел: помимо возвращения Ливонии и некоторых других областей, королю должны отойти, конечно, и взятые им крепости — вследствие военных расходов (при этом московские послы постоянно говорили, что они «великие» (veliki), что означает «большие» послы). Немного позже они заявили, что прибыли сюда с полномочиями утвердить и довести до конца то, о чем я докладывал вашему величеству. Я же сказал им, что если они не уступят Ливонии, то, по моему мнению, нет никакого смысла тем и другим послам вместе со мной собираться где бы то ни было. Тогда второй посол Безнин, брат Андрея Безнина ⁵⁷, тотчас сказал: «У нас есть кое-что другое, о чем мы можем доложить». Но так как они просили меня умолчать об этом, а по сравнению с тем, чего требует ваше величество, это не может иметь большого значения, я надеюсь, что ваше величество останется ко мне благосклонным, если я умолчу об этом до тех пор, пока оно не будет предложено на съезде. Ведь таким образом полезно будет доказать им мою верность, которую я буду хранить непоколебимо по отношению к вашему королевскому величеству. А им в наказе предписаны все шаги (если не сказать границы). Из него я также понял, что у них при свойственной им манере речи никогда раньше не вырывались подобные слова:

«Так как, Антоний, наш государь смирился душой, — ведь и гордых смиряет господь, — то справедливо, чтобы и Стефан король положил предел своим притязаниям. А если тебе покажется, что мы очень упорно держимся за что-нибудь, напомни нам об этом. Но не может того статься, чтобы великий князь совсем уступил Ливонию, так как ему нужно заботиться и о торговле с другими народами, и в особенности о дружбе с великим папой и христианскими государями. И пусть Стефан король будет доволен той частью, которую ему отдают, хотя он и хочет забрать все, иначе впоследствии может случиться так, что он не сможет добиться и этой части». Что я ответил на это, какое принял решение при создавшемся положении, когда они собирались посылать своего гонца с сообщением о своем прибытии в Бышковичи по поручению великого князя, обо всем этом ваше величество узнает из приложенной копии письма ⁵⁸, отосланного мною к великому князю со следующей целью: если наш посольский съезд затянется на более продолжительное время, он сам вынужден будет предложить послам еще другие условия, чтобы, с божьей помощью, заключить мир возможно скорее.

На следующий день после нашего прибытия в эту деревню у московитов вызвало досаду то обстоятельство, что они не могли ни войти в крепость Порхова, ни взять необходимое. Однако, наконец, они покорились доводам необходимости, а именно: пока мир не заключен и не получены охранные грамоты от вашего величества, которые дают им гарантии, нужно следить за тем, чтобы под этим предлогом осажденным не были бы поданы какая-нибудь помощь или совет. Когда же я спрашивал у них, не попытаться ли мне самому добиться перемирия на несколько дней между войском вашего величества и осаждёнными и сможет ли это быть утверждено именем великого князя, но так, чтобы никто не смог пока ни выйти из осажденных крепостей, [111] ни войти в них, они ответили, что не имеют этой возможности. Поэтому впоследствии они больше не причиняли мне никаких хлопот, хотя раньше они часто удивлялись, почему ваше величество на время ведения переговоров не отводит войско в другое место.

Когда же при удобном случае я заметил, что раньше слышал предложение вашего величества, чтобы светлейший король шведский был включен в условия мира, они не ответили надлежащим образом. Поэтому я Думаю, что едва ли это дело будет иметь место среди остальных ⁵⁹.

Мы пробыли здесь два дня, потому что послы вашего величества еще до прибытия сюда написали мне письмо, в котором сообщали, что Ям Запольский сожжен, но во владениях вашего величества есть монастырь, и к нему прикреплены клятвой здешние крестьяне. И если московиты не захотят встретиться там, пусть они в таком случае выберут деревню Пожеревицы, находящуюся отсюда на расстоянии 13 миль, и они говорят, что все соберутся на это место, хотя и там осталось всего 8 — 10 домов. На это московские послы тотчас согласились, так как утверждали под влиянием некоторых начальников польской конницы, сопровождавших нас сюда, что не могут вступить во владения вашего величества, но в 4-х верстах отсюда находится Болчино, место удобное, и в соседстве с ним немало деревень. Это-то место и предложили они послам вашего величества: если им будет угодно, то московские послы поедут туда, в противном же случае они направятся в Пожеревицы, предложенные польскими послами. А пока мы ожидаем их ответа, который они сегодня послали на первые письма, их решение остается неизменным, то есть чтобы нам ехать в Ям.

Московиты, хотя и выслушали меня, но решили отправиться туда завтра ранним утром. Я не мог не огорчиться тому, что это решение принято преждевременно, мне пришлось отдать другим то [место], которое очень кстати могло быть отдано им.

Я посылаю вашему величеству письмо послов вашего величества и мой ответ им. А если они будут в сомнении из-за того, что послы великого князя окажутся от Порхова ближе, чем нужно, пригодится этот план (до тех пор пока они сами не предложат другого).

Так как нам придется завтра или послезавтра вместе с послами вашего величества собраться на съезд и у меня есть основание опасаться, что московит не отступится от всей Ливонии, я умоляю ваше величество как можно скорее сообщить мне, должен ли я, вернувшись в Московию, действовать по своей инициативе, чтобы московит прислал в Варшаву во время сейма вашему величеству этих или других послов в том случае, если они, нарушив съезд, не захотят уступить Ливонии, или мне уже отсюда нужно написать об этом самому московиту, чтобы он приказал задержаться им в Новгороде до тех пор, пока не придет время ехать. Ведь это дело, касающееся постановлений государства [польского] о сохранении Ливонии, прежде чем будет сложено оружие, тогда будет иметь более ясный вид и принудит московитов, находящихся в Варшаве, более основательно обдумать это дело, если они увидят, что сословия королевства настаивают на этом. Ваше величество по своей мудрости знает важность момента и понимает [112] как трудно в его королевстве привести в порядок другие дела, а об упорядочении их он дал клятву не менее важную, чем о сохранении Ливонии, которую, может быть, господь бог не желает передавать всю целиком тем, которые не хотят до конца отдаться в его власть. И пусть ваше величество проявит, наконец, величайшую свою любовь к небесной славе, а это более всего желают все царства и весь мир. Из деревни Тишенка, 11 декабря 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ПОСЛАМ КОРОЛЯ ПОЛЬСКОГО ⁶⁰

Час тому назад я получил от вас, высокородные господа, письмо, в котором вы сообщаете, что окончательно решили не ехать дальше Запольского Яма, несмотря на то что раньше думали по-другому и сами предлагали нам, направляющимся туда, выбрать скорее деревню Пожеревицы. Ведь вы писали, что Ям настолько основательно сожжён казаками, что нигде нельзя найти даже кола, чтобы привязать лошадь, и во всей округе нет ничего, что могло бы быть в декабре месяце кровом для нас, наших людей и лошадей. И хотя это ваше новое предложение, высокородные господа, оказалось удобным не во всех отношениях, однако я очень легко убедил великих московских послов завтра рано утром за час до рассвета выехать вместе со мной по направлению к Пожеревицам и продвинуться вперед настолько далеко, насколько это будет угодно вам, высокородные господа, А что касается меня, то теперь, наконец, они пишут, что выбрали Пожеревицы из расположения ко мне, чтобы не лишить меня пристанища; но их не очень огорчает, что у меня почти до нынешнего времени не было, как и всего прочего, так и хорошего проводника, чтобы везти меня (среди двух армий и ударов железных ядер). Если бы я не усматривал [в этом] одну волю божью и не видел мысленным взором высокое желание великого первосвященника, которое имеет целью не какую-нибудь личную выгоду, а христианский мир, то для меня было бы более справедливо согласиться на изменение этого решения. А что касается того, что вы, высокородные господа, думаете, что [только] из-за своего упорства московские послы не отправились прямо к Яму, конечно, чтобы не солгать даже и ради шестисот польских царств, я считаю, что в этой их двухдневной задержке нет никакого преступления, и признаю, что при этом не может быть ни малейшего подозрения в упорстве: ведь, не дождавшись в Мшаге или Солече королевского конного сопровождения (которое им было обещано через двух гонцов), получив мои письма, они большими переходами быстро отправились из Новгорода в Бышковичи. Сами они ничего не предпринимали без ваших писем и предложений, высокородные господа. В какой мере соответствует международным правилам (чтобы не сказать христианскому или королевскому благочестию) то, что они остаются со мной среди отрядов казаков и других солдат, которые постоянно что-нибудь у них отнимают, не имея ни охраны, ни даже запаса корма для лошадей, который можно купить только за деньги, а для них нет [113] никакой возможности добывать себе необходимое вылазками — пусть об этом судят сами высокородные господа послы. Кроме того, если верно то, что вы сами писали нам из Яма, а именно, что никого там не нашли, я не вижу, насколько бы помогло делу то, что мы, почти шестьсот конных людей, провели бы день и ночь под открытым небом, а если бы послы находились далеко от него, как много драгоценного времени было бы потеряно в эти дни, прежде чем они собрались бы ко мне все вместе. Но, по-видимому, и светлейший король, и расчет времени, и всё остальное требуют, чтобы дело закончилось в самый короткий срок. Таким образом, кто бы ни распоряжался делами, мы едем только с одним проводником — богом, который, так сказать, наш единственный пристав. И пусть высокородные господа знают, что между тем я не потерял времени, чтобы разузнать о тех делах, которые будут небесполезны для заключения мира.

Да исполнит вас Иисус своей мудростью и чистым желанием своей святейшей воли. Аминь,

Из деревни Тищенка, поздним вечером, 11 декабря 1581 года.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — ЯНУ ЗАМОЙСКОМУ ⁶¹

Несколько часов тому назад я получил письма вашей милости, датированные 8-м числом этого месяца ⁶², на которые я отвечу довольно коротко, потому что все, что я пишу светлейшему королю, я отсылаю в руки вашей милости для прочтения, и если бы у вашей милости появилась какая-нибудь мысль, она могла бы ее доложить его величеству. И я не сомневаюсь, что тотчас ваша милость отошлет ему все мои письма, запечатанные моей печатью, в связке со своими собственными. А то, что пишет мне ваша милость о некоторых убитых под псковскими стенами, и о 10 взятых в плен из числа знатных людей, первым из которых, по его словам, является Петр Колтовский ⁶³, и о том, что войско подведено к Новгороду для оказания помощи Пскову, я позаботился, чтобы все это было прочитано московскими послами. Однако они удивились этому известию о войске, которое подведено [к Новгороду]. Но как бы там ни было, конечно, письма такого рода если их постоянно будут присылать ко мне и они будут содержать правдивые известия, небесполезны, чтобы выпытать мнения людей, старающихся их скрывать, так что в конце концов установится мир с помощью господа Иисуса Христа, который и есть наш мир.

И я прошу вашу милость приказать через господина Скортинского ⁶⁴ узнать о надежде на выздоровление моего Андрея Полонского, которого я оставил на одре болезни под покровительством вашей милости. Если его можно будет послать ко мне без большого ущерба для его здоровья, он был бы мне необходим. Если же до сих пор его силы не восстановились, я умоляю вашу милость послать ко мне как можно скорее того юношу, который в дороге переводил для меня письма московита с русского языка на польский, или какого-нибудь другого надежного человека для ведения дел и для переводов с русского [114] языка. Ведь если единственный переводчик Василий ⁶⁵ заболеет той болезнью, которой он иногда страдает, я не смогу никаким образом продолжать дальше начатые дела. И если ваша милость решит что-нибудь на этот счет, конечно, оказав мне эту помощь, она не останется без награды от бога, и я никогда не забуду об этом благодеянии.

Да укрепит господь сердце и десницу вашей милости своей небесной мощью.

Из деревни Тишенка, в 3-х милях от Порхова, 11 декабря, ночью.

АНТОНИО ПОССЕВИНО — СТЕФАНУ, КОРОЛЮ ПОЛЬСКОМУ

После отъезда из лагеря позавчера я отослал вашему величеству во второй раз мои письма, в которых содержалось все, о чём говорили со мной московские послы, о чем я сам писал великому князю московскому и, наконец, о чем вскоре сообщили мне послы вашего величества.

После того как мы вчера проехали почти 4 мили, московские послы собрались у меня, чтобы разузнать обо всех делах заключения мира. С ними я провел большую часть ночи в беседе, отдельные части которой я изложу вкратце вашему величеству, так как я сегодня собираюсь посвятить в это, также как и во все остальное, послов вашего величества. Таким образом, они будут более подготовлены и заключение мира совершится в более короткий срок.

Очень важным было то, чтобы они от души поручили себя богу при доведении столь значительного дела до конца. И чтобы это случилось, я обратился сегодня к своим спутникам с проповедью и совершил богослужение, не говоря уже об остальном, чтобы они искреннее вели дело и яснее видели волю божью. Под конец я сказал, что господь пошлет им или мир, или победу и что мне ваше величество дало при отъезде некую инструкцию, которую я хотел показать им в переводе на русский язык, так же как я сделал это по отношению к вашему величеству с теми письмами, которые послал мне вдогонку после моего отъезда из Старицы великий князь московский. Из нее они могут узнать (чтобы не терять времени зря), чего желает ваше величество. Таким образом, они были бы настолько подготовлены, что им не нужно было бы терять дней на обмен мнений и споры. Тогда они начали довольно высокомерно излагать свои требования: Ливония от начала мира принадлежала великим князьям московским, их государь воздерживался от военных действий в последние годы и сейчас воздерживается, чтобы не проливать кровь своего народа и подданных вашего величества, иначе турецкому султану удалось бы легко захватить Московию и Польшу. Ваше величество и за 20 лет не возьмет крепостей, к которым стремится, если будет по очереди подводить к ним свои войска. Ваше величество видит, что для одних крепостей нужен один способ осады, а для Пскова и подобных ему городов — другой. В Пскове пищи и снаряжения — на 15 лет. Войско вашего величества набрано из солдат разных национальностей, которые служат [115] ради денег, а не по доброй воле, и таким образом казна вашего государства истощается. А когда она совершенно будет исчерпана, великий князь знает, как легко ему будет одерживать свои победы, если только он не предпочтет удерживаться от кровопролития. Наконец, они попросили меня, чтобы я соблаговолил быть справедливым судьей, а если они будут по своему упорству пристрастны в каком-нибудь деле, чтобы я их останавливал, а они готовы принять самые справедливые условия, только бы ваше величество удерживалось в границах справедливости, и чтобы князю осталось то, благодаря чему он мог бы поддерживать дружбу с христианскими государями. Я ответил им, что не советовал бы им говорить послам вашего величества о том, что Ливония от начала мира была подчинена московитам: от начала мира власть принадлежала не московитам. Ливония была католической и поэтому всегда с самого начала принадлежала католическим государям. Но когда ее разобщили ереси, то по справедливейшему божьему повелению она оказалась раздробленной настолько, что до нынешнего времени никто не мог похвастаться, что она вся целиком принадлежа-ла ему, и, наконец, овладеет ею целиком тот, у кого перед глазами будет желание господа вернуть ее по-настоящему к единой вере пред-ков. Великий князь все свои доводы и более тайные предписания в написанном виде представил мне на основании исторических сочинений, исходя из которых, как он думал, у него есть полное право на нее, но на самом деле едва ли можно было отыскать [в них] что-нибудь основательное, что ваше величество не разбило бы вескими доводами: то, что он воздерживается от сражений, чтобы избежать кровопроли-тия, это свидетельствует о благочестии, но поляки объясняют это воз-держание иначе. Ведь из-за того, что за последние годы погибло так много московитов, разрушено так много крепостей и так много пленников досталось в руки вашего величества, у великого князя не осталось [никого], кому он осмелился бы доверить войско или [кто] мог бы набрать настоящее войско. По-видимому, и отвоевать [у него] Ливонию нетрудно, так как светлейший шведский король, герцог Магнус ⁶⁶, а также некий Бюринг ⁶⁷ каждый день захватывают здешние крепости. Что касается взятия вашим величеством Пскова, то этого на самом деле до сих пор еще не пытались делать общим натиском и штурмом, так как это в конце концов составило бы главное препятствие при переговорах о мире. А другие крепости, которые, как они говорили, были взяты, по большей части такого же рода, и хотя солдаты-московиты с большой храбростью вступали в сражение, однако, как говорили, не могли удержать [их], но, защищая их до последнего вздоха, или погибали в пламени или были разорваны на части пушечными ядрами. А что касается столь большого запаса продовольствия в Пскове, то сами псковичи говорят другое ⁶⁸. Что же касается того, что ваше величество набрало войско из людей разных национальностей, то это сделало оно из желания всегда сохранять в неприкосновенности силы своего королевства. А так как польская и литовская конница проводит лето и зиму на чужбине, в Московии, то их поля сохраняются во всем изобилии и неприкосновенности, и, таким образом, мощь польского государства нисколько не уменьшилась в этой войне. [116] Что касается того, что казна истощается, то, если взвесить всю совокупность обстоятельств, получается наоборот. Ведь то, что знатные поляки тратят в спокойные времена, это они еще охотнее и с большей пользой хотят истратить для расширения пределов государства ⁶⁹, и те расходы, которые вкладываются в другие дела, идут на пользу иностранным купцам, а те, которые идут на самих солдат, польских или литовских, обращаются на пользу собственному дому и самому государству. Что же касается их вопросов о моем судействе, то, чем свободнее в своих действиях судья, тем легче может совершиться дело. Но раз ваше величество держит свое победное войско на чужой земле и не хочет, чтобы там оставались семена новой войны, то я не знаю, насколько свободно я смогу действовать во всем, за исключением тех вопросов, которые могут быть улажены только властью великого первосвященника. Я знаю лишь одно: ни к той, ни к другой стороне, если только я не увижу, которая из них самая лучшая, я не буду пристрастен. Наконец, великий князь московский через своих послов пообещал Ливонию; если он обещал ее искренне, почему он не исполняет обещания? А если он обещал ее неискренне, но чтобы искусно оттянуть время, то пусть они не удивляются, что бог своим справедливым судом накажет за то, что делается не от чистого сердца.

Таков был конец этих ночных переговоров, причем послы были приведены в замешательство тем, что этими доводами они были поставлены в такое затруднительное положение, что едва могли отвечать. В это же время глубокой ночью послы вашего величества написали мне, не будет ли мне угодно, чтобы они прибыли сюда к нам на место, расположенное в двух милях от Яма Запольского, ведь они желают уже сегодня начать переговоры о мире. И те, которые привезли мне письма, сказали, что и тем и другим послам, если они и проехали дальше, нужно ночевать в это время в поле. Что я смог ответить этим послам, которых ожидал на рассвете, ваше величество сможет узнать из копии тех моих писем, которые я послал им этой ночью в тот же час.

Об остальных событиях я извещу ваше величество точно и подробно в надежде, что ваше величество сообщит мне свои намерения, если мне представится случай попытаться добиться чего-нибудь другого в Московии, когда я вернусь туда с божьей помощью.

Да ниспошлет господь вашему величеству всяческое благополучие.

На пути к Яму Запольскому. 12 декабря 1581 г.

Комментарии