В.В.Прудников

Перевод второй книги «Деяний Рожера графа Калабрии и его брата герцога Роберта» Гауфреда Малатерры (конца XI века)

 

См. Италия. - 11 век.

Монах ордена св. Бенедикта Гауфред Малатерра (Gaufredus Malaterra) пришёл в Южную Италию, а затем в Сицилию вслед за норманнами в конце XI века[1]. Как он сам говорит о себе в письме адресованном епископу Катании Ангериусу: «Вы хорошо знаете что я пришёл из области находящейся по другую сторону гор [Альпы], и только недавно стал Апулийцем, а вернее Сицилийцем»[2].

Между 1091 и 1098 годом[3] Малатерра, по просьбе Сицилийского графа Рожера, создал историческую хронику, в которой он описал деяния норманнов в Южной Италии, Сицилии и Балканах, с момента появления в Италии сыновей норманнского рыцаря Танкреда Готевильского в начале 40-х г.г. XI века до 1098 года.

 Так cлучилось, что эта хроника известна под двумя названиями, одно из которых “Historia Sicula” ей дал издатель XVIII века Людовико Муратори, а другое в XX веке дал Эрнесто Понтиери: «De rebus gestis Rogerii Calabriae et Siciliae comitis et Roberti Guiscardi ducis fratris ejus libri IV”. Перевод сделан нами по следующему изданию: Malaterra Gaufredus. Historia Sicula. //Patrologiae cursus completus, Series latina, ed J. P. Migne, 149.

 Малатерра не самый точный и подробный источник о норманнском завоевании Апулии, и в отличие от других итало-норманнских авторов XI века (Амато из Монтекассино, Вильгельм Апулийский) мало места уделил этому событию. Однако в отличие от других итало-норманнских авторов он был пришельцем в Южной Италии, как и норманны. Поэтому он как никто другой по мировоззрению и духу стоял ближе к норманнам и мог говорить от их имени. Это даёт нам возможность взглянуть глазами самих норманнов: как они воспринимали свою историю, какими запомнили своих врагов и союзников.

 

Начало книги второй

 

В этой книге мы переходим к описанию деяний совершенных на Сицилии. Мы будем описывать события, которые происходили в Калабрии и Апулии, но уже не целиком, а частично. В то же время мы будем придерживаться последовательности в изложении, чтобы каждое известное событие описывалось в соответствии с тем временем, когда оно происходило. Чтобы, руководствуясь хронологией, можно было понять, что происходило сначала, какие события описывать в первую очередь, а что происходило в последующем.

Когда граф Рожер приступил к завоеванию Сицилии, он не оставлял то, чем владел в Калабрии. И прежде чем отправить войско на Сицилию, он обратился к устройству своих дел. Оказывал огромную помощь брату герцогу: давал тому совет в больших и трудных делах. Как деятельный рыцарь и муж большого ума, отправился в Апулию.

 

I. После завоевания всей Калабрии, когда очень искусный юный граф Калабрии Рожер пребывал в Регии вместе с братом герцогом, он  услышал о неверных Сицилии, которая благодаря близкому расположению, была хороша видна через пролив. Всегда жаждущий господства, Рожер был охвачен стремлением захватить её, помышляя о двойной для себя пользе: для души и тела. Что если эту землю, отданную идолам, вновь призовет к почитанию божественного, а плоды и доходы с этой земли, которые присвоило это богопротивное племя, получил бы себе во временное пользование и употребил бы на службу Богу.

Движимый этим желанием, не медлительный свершитель в том, что задумал, только с шестьюдесятью рыцарями на кораблях переправился через узкий, но очень опасный, пролив между Сицилией и Калабрией. Стал исследовать Сицилию и выяснять, насколько она благоприятна для проникновения войска его племени.

    Недалеко от порта, в который они прибыли, находится многолюдный город, который называется Мессана. Такое название он получил от жатвы, когда в древности то, что по всей стране жали, чтобы уплатить дань римлянам, в этот город обычно собирали. Когда очень многочисленные жители этого города, что враг преступил их границы, они были очень раздражены этим. А когда увидели небольшое количество врагов, в бешеной ярости устремились через ворота в атаку. Как всегда очень хитрый и сведущий в военном деле граф, сначала притворился испуганным и постарался как можно дальше увести их от города, а затем развернулся и яростно на них напал и в обратил в бегство. Невыносимо ужасный для взора, он преследовал долго возвращавшихся беглецов до самых ворот города, убивая отставших. Захватив добычу и коней, которые те бросили, он поднялся на корабли и вернулся к герцогу брату своему в Регий. 

 

II. Герцог Роберт со своим братом графом Рожером вернулся в Апулию на зимовку. И хотя прошло совсем немного времени с тех пор, как он покинул Апулию, он нашел там свои дела плохими и расстроенными почти во всем. И всю зиму исправляя их советом своего благоразумия, привел к прежнему состоянию.

 

III. Граф Рожер, оставив герцога в Апулии, в первую седьмицу после сорокодневного поста вернулся в Регий. Там к нему пришел адмирал Сицилии Бетумен и часто побуждал его к завоеванию Сицилии. Этот Бетумен бежал в Регий от правителя Белькамета, который с боем изгнал его за убийство мужа его сестры, которого звали Бенеклер.

 

IV. Граф очень обрадовался приходу Бетумена и принял его с честью. Ещё зима не миновала, как побуждаемый его советами, в первую неделю после сорокодневного поста, граф во главе ста шестидесяти рыцарей, вместе с Бетуменом в качестве проводника, так как тот хорошо знал путь домой, пересёк Фарум и на Сицилии высадился.

   В то время, когда они, ведомые перебежчиком Бетуменом, ночью держали путь по направлению к Мелациуму за добычей, недалеко от города Мессины, навстречу им попался некий сарацин, знаменитейший в своём войске. Брат того самого Бенеклера, из-за убийства которого был изгнан из Сицилии Бетумен. Вероятно предчувствуя появление вечером графа с войском на Сицилии, слишком понадеявшись на свою воинственность, он ночью из Мессины на врага выступил, чтобы разгромом врага себе военную славу добыть.

   Граф Рожер ехал впереди союзников и очень внимательно кругом осматривался. За исключением шлема и меча на поясе, граф был безоружен, так как оруженосец со всем вооружением ехал за ним следом. Как вдруг, под бледным светом луны, он заметил приближение сарацина. Но поскольку оруженосец с вооружением был довольно далеко, а сарацин, если бы графа в темноте заметил, то смог бы убежать, он решил атаковать. И с одним мечём, напал на сарацина и разрубил его надвое одним ударом. Коня и добычу между своими людьми разделил. Затем он добрался до Мелациума и Рамекты, где захватил много добычи, а оттуда вернулся для отдыха к трём озёрам недалеко от Фаро, которые называются Прароли. На следующий день дошёл до моря и погрузил захваченную им добычу на корабли, чтобы доставить её в Регий.

 

V. Жители Мессаны увидели, что некоторые из наших людей уже поднялись на корабли, и подумали, что они легко овладеют остальными нашими людьми, как отделенной от других частью войска. Все, конные и пешие, из города вышли и устремились в атаку. Правда, поскольку был встречный ветер, никто из наших вооруженных на корабли не поднялся. Узнав о нападении на него жителей Мессаны, граф послал вперед своего племянника Серло (это сын его брата Серло, о котором мы выше упоминали в конце первой книги) с тем, чтобы если те захотят бежать при его приближении, то ни коим случае им не препятствовать. А сам быстро последовал за ним и пока мессанцы пытались убежать, отрезал им пути отступления так, что едва ли кому удалось уйти живым из такого множества.

 

VI. Пока жители Мессаны оплакивали гибель своих, граф миновал владения города и нашел приют недалеко от него на острове святого Якинтия. На рассвете он начал штурм обессиленной Мессаны. Но оставшиеся в живых мессанцы, хотя и немногочисленные, вооружив своих жен, усердно защищали башни и укрепления, как свою собственную жизнь. Граф ободренный тем фактом, что это не Сицилия обрушилась на него, вернулся в свой лагерь и стал готовиться к переправе в Регий. Когда бурное море опасностями переправе угрожало, граф, вняв разумному совету, всю добычу, которую захватил, решил отдать святому Андронию, для восстановления его церкви, рядом с Регием (после этого эта церковь снова конечно была разрушена). Таким образом, воздаянием этого святого, как верим, задул благоприятный ветер, умиротворённое море стало удобным для переправы, безопасно позволено было переправиться.  

 

VII. Не видится ли в этом случае, что добычу Богу пожертвовали, они совершили противное святым канонам, о чём в них следующее говорится: «Кто приносит жертву из награбленного или из имущества бедняка, тот словно приносит в жертву сына на глазах у отца». Чтобы лучше понять сказанное, приведём другое высказывание Христа об имуществе бедняков: «Блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное». Но мы знаем, что сказанное не может быть применимо к тем, кто не исповедует Бога ни устами, ни сердцем. А значит имущество, похищенное у тех, кто неблагодарно пользуется им, пренебрегая щедрым подателем, покажется вполне уместным принести Богу.

 

VIII. Граф Рожер весь месяц март и апрель по всей Калабрии разумно устраивал свои дела. Усердно готовил корабли и другие необходимые припасы для очередной экспедиции на Сицилию. С наступлением мая в Регий пришел герцог с большим количеством конницы, а еще было сформировано морское войско для переправы через море. Адмирал Сицилии Белькамет, услышав о готовящейся против Сицилии экспедиции, послал из Палермо в Фаро корабли, которые называются cattos (Их назначение состоит в том, чтобы препятствовать врагу переправляться). Через несколько дней враги загородили переправу. И хотя наше морское войско было многочисленным, корабли их флота были более многочисленны и более прочные. Наконец у наших были только germundos и galeas, а у сицилийцев были не только cattos и golafros, но и dromundos и различного типа потройки корабли.

 

IX. Герцог, увидев такое препятствие на пути его переправы, по совету брата графа и разумнейших из войска, воззвал к божественной помощи. Он приказал, чтобы священникам исповедались, приняли покаяние, все причастились; сам с братом, если земля с божьей помощью будет им отдана, пообещали в будущем быть более преданными Богу, вернее твёрдо помнили о том, что в писании сказано: во всех делах твоих Бог помогает тебе, и ты достигнешь успеха. И поскольку нет совета против Господа, и никаких препятствий не существует на пути там, где Святой Дух сотрудником является, во всём что совершить планировали, с жалобным раскаянием в душе взывали к упорядочению и мощнейшему управлению Бога.

 

X. Граф Рожер увидел, что, стоящие на другом берегу, враги никуда не двигаются. Он обратился к хитрому умозаключению, что было у него в обычае, как если бы прочитал: «Какая разница в том, каким образом добиваться цели? Будет ли пальма первенства достигнута оружием или хитростью». Дал герцогу такой совет: чтобы он оставался с войском, демонстрируя себя врагу, а он сам во главе ста пятидесяти рыцарей дойдёт до Регия, там под покровом ночи погрузится на корабли, при полном неведении врагов переправится через море и высадится на Сицилии. Но герцог, из страха потерять брата, об этом и слышать не хотел, говорил, что ничего себе приобрести не желает через смерть брата, но всем приобретениям больше предпочитает сохранить жизнь брата. Поскольку он всегда был очень самонадеянным в военном деле и вершителем великих деяний, он выслал в Регий корабли, а сам вместе с братом и тремя сотнями рыцарей двинулся следом. При полном неведении врагов, он безнаказанно переправился через море и высадился в месте, которое называется Триум Монастериум. Затем он отослал назад корабли, чтобы ни у кого из наших не возникло желания на них спасаться бегством, и стал осаждать Мессану. Город он нашёл обессиленным, так как перебил уже всех его защитников, поэтому легко им овладел, разрушил башни и укрепления. Всех кого нашли, были убиты. Некоторым однако удалось спастись на палермских кораблях. Это произошло в год 1061 от воплощения Господа.

                    

 XI. Был между ними некий юноша из благородных горожан Мессины, который свою прекрасную сестру к бегству понуждал. Но поскольку девушка была испуганной, слабой и по своей природе к перенесению трудов не способная, к бегу не привычная, то стала останавливаться и не могла больше бежать. Видя настигающих их людей (не норманнов, а их приверженцев), брат тщётны её нежными словами к бегству побуждал, меч обнажил и её убил. И хотя проливал слёзы над возлюбленной и единственной сестрой, решил, что пусть лучше его сестра будет убита и оплакана, чем погрешит против своего закона и будет подвергнута бесчестью.

 

XII.  После падения Мессаны палермцы поняли, что враги их одурачили. Испугались, что если долго будут медлить, то разбушевавшееся море выбросит их на берег и враги их схватят. Расстроенные палермцы, направили парус в ту сторону, откуда пришли. Граф Рожер отослал ключи от захваченного города герцогу, передав тому, что если он поспешит к нему, плавание будет безопасным. Вслед за этим, герцог со всем войском, спокойно проплыв по очищенному от врагов морю, без какой-либо видимой опасности для плавания, пришел в Мессану и был очень рад, когда нашел своего брата в добром здравии.

 

XIII. В течение восьми дней свои дела разумно устроив и в воле своей утвердив, поручив его охранникам, оба брата оставили в Мессине конное войско и корабли, двинулись к Рамекте. Жители Рамекты уже давно узнали как маленькая горстка врагов истребила великое множество воинов Мессаны и, не желая себе подобной участи, устрашенные послали навстречу наступающему врагу послов с просьбой о мире. Сдающие город и себя самих принесли клятву верности на книге своего священного закона.

 

XIV. Оттуда они ушли, безмерно радуясь удачному результату, ибо, убедившись в слабости этого племени, они стали отважнее, под Скабатриполи обрели пристанище. На следующий день оттуда пришли в Фраксинос, а из Фраксиноса в Маниаци Пратум. Там христиане, проживающие в Валь Демонте, были данниками под сарацинами. Радуясь приходу христиан, к ним навстречу поспешили и принесли множество подношений и даров: этим показывая, что принимают освобождение от сарацинов. Однако сделали они это не по причине любви, а чтобы защитить себя и чем владели, сохранив свою верность им нерушимой. Оба брата принимали их с большим удовольствием и, если Господу будет угодно отдать им эту землю, то обещали почтить их от себя многими бенефициями. После чего, расставшись в мире, отправились к Центурбию.

 

XV. Хотя Центубрийцы знали об их деятельном характере, однако смерти не испугались и, не желая им каким-либо образом служить, вооружились для обороны города и своих укреплений. Когда наши упорно штурмовали город, они увидели, что многих из них поражают из пращей и стрелами, и поняли, что не смогут взять город без ущерба для себя. И поскольку они слышали об угрозе для них близкой битвы с сарацинами, они решили не увеличивать число убитых и раненых среди своих и сняли осаду.

 

 XVI.  После того, как они оставили Центубрий, разбили лагерь и поставили палатки в долине Патернионис. Они нашли равнину подходящей и обширной для битвы и находились на этой равнине в течение восьми дней в надежде, что именно в этом месте сарацины дадут им сражение. Но когда они узнали от соглядатаев Бетумена, который перебежал к графу в Регии и сопровождал его, как верный товарищ и проводник, что нет оснований ожидать битвы с сарацинами, проследовали дальше. Остановились у Святого Фелиция рядом с тайными пещерами и напали на местных жителей, из которых большую часть захватили, а многих перебили. Оттуда дошли до мельницы перед Кастро-Джованни и встали лагерем на берегу реки, которая на их языке называется Guedetani – что в переводе на латынь означает болотная река.

 

XVII. В год 1061 от воплощения Господа Белькамет, объединив великое множество африканцев и сицилийцев, дал врагам битву, которую давно запланировал. У герцога было неполное войско – всего только семьсот рыцарей. Он разделил его на два боевых порядка, из которых один брату поручил, чтобы он первый на врага ударил, как это было у него в обычае, а сам с другим, ободрив своих пылкой речью, не замедлил двинуться следом. Белькамет, у которого было пятьдесят тысяч вооруженных, соответственно разбил их на три боевых порядка и с ними очень отважно врагов встретил, сражение начал. В первом столкновении наши, как обычно, сильным натиском многих распростерли, остальных обратили в бегство. В преследовании отступавших к Кастро-Джованни перебили до десяти тысяч врагов. Подобным образом одержали победу и такую богатую добычу стяжали, что тот, кто в битве коня потерял, за одного десять получил. Ради такой выгоды они, не задумываясь, сразились бы с другим подобным войском. На следующий день они дошли до ближайшего замка, расположенного между Кастро-Джованни и Наирциумом, где остановились на одну ночь, а на другой день поставили палатки на горе, которая называется Калатаксибет. Но поскольку гора была очень крутой и мало подходила для стоянки войска, они перешли в долину Фонтиума. Граф Рожер, нетерпящий покоя и жаждущий трудов, взяв с собой триста юношей, разведывал и грабил земли вплоть до Агридженто, опустошая всю провинцию огненным пламенем. А когда вернулся, то все войско в изобилии снабдил добычей и припасами. На этом месте располагались они в течение месяца и всю провинцию привели в упадок частыми разорительными набегами, но мало преуспели в овладении Кастро-Джованни. В этом же году герцог построил замок Марка. 

 

XVIII. Предвидя наступление зимы, они экспедицию завершили. Они оставили верного им Бетумена в Катании, которая была в его юрисдикции. Он между тем совершал набеги по Сицилии, а они вернулись в Мессину. Укрепили ее рыцарями, которые ее охраняли, и теми, кто им доставлял необходимое. Переправились через Фаро, после чего герцог отправился зимовать в Апулию, а граф остался в Калабрии. В середине зимы, а точнее перед рождеством Господним, граф переправился через море, ведя за собой пятьдесят рыцарей, поколебал всю страну и разграбил все вплоть до города Агридженто. Христиане этой провинции встречали его с большой радостью и во множестве следовали за ним. В Тройне его с радостью встретили христиане, населявшие этот город. В город вошел, его по своей воле устроил и там же отпраздновал рождество Господне.

 

XIX. К графу Рожеру пришел некий посол из Калабрии с сообщением, что к аббату Святой Евфемии приехала из Нормандии его сестра Юдикта – родственница графа Нормандского – и чтобы он поспешил отпраздновать с ней свадьбу. Граф очень обрадовался этому сообщению, он очень давно желал эту девушку, так как она была красива и принадлежала к знатному роду. Томимый давним желанием как можно быстрее увидеть девушку, он поспешил вернуться в Калабрию. Он пришел в долину Салинарума, где у Святого Мартина с девушкой законно обручился и препроводил ее в Милет в сопровождении множества музыкантов и там свадьбу торжественно отпраздновал.

 

XX. После окончания торжеств, граф некоторое время оставался с женой, но не мог забыть того, к чему всей душой стремился. Граф Рожер, не поддаваясь на слезные уговоры жены, оставил ее на попечение своих и частично оруженосцев герцога, с готовым войском устремился на Сицилию. Он также через посла пригласил Бетумена – сарацина из Катании – взял его с собой и осадил Петрелий. Горожане, частью христиане и частью сарацины, посовещались друг с другом, мир с графом заключили, замок и себя самих отдали под его власть. Граф замок по своему желанию устроил, укрепил рыцарями и наемниками. Затем пришел в Тройну и подобным образом укрепил. Граф побуждал Бетумена тревожить набегами Сицилию и стремиться к приращению его пользы, а сам явился в Калабрию, движимый заботой о здоровье, тоскующей по нему жены, которая была очень рада его приходу.

 

 

 

XXI. Граф Рожер ни одного замка от брата, за исключением одного Мелета, не получил.  Когда-то он им самим был приглашён в Скалею, где они примирились друг с другом, и герцог пообещал наделить его половиной Калабрии. Он просил его исполнить данное ему обещание. Граф так старался преимущественно ради своей молоденькой жены, так как хотел достойно одарить девушку, которая происходила из очень знатного рода. Однако герцог, хотя и щедрый на деньги, был очень скуп в раздаче каких-либо земель: водил брата окольными путями, тянул время. Вскоре граф разоблачил хитрость брата и, не желая в дальнейшем питаться обманами, через посредство лучших людей всей Апулии к его разуму обратился. Но когда и этим ничего не добился от брата, разорвал союз, который был между ними, и ушел от него с гневной душой;  Пришел в Милет, мужественно замок построил, и стал повсюду собирать лучших рыцарей, чтобы нанести ущерб брату. Хотя допущенная братом в отношении его несправедливость была для всех очевидной, однако, соблюдая свое законное право, он в течение сорока дней воздерживался от нанесения обиды брату. На тот случай если по прошествии этого срока он одумается, и сам захочет провести разбирательство по поводу нанесённой ему обиды. Так как больше предпочитал вместо нанесения обид провести судебное разбирательство, не желая несправедливую вину за этот раздор с себя на брата перекладывать.

 

XXII. Бетумен путешествовал по Сицилии и по просьбе графа, кого только мог приводил к верности нашему племени. Кого же не мог уговорить, то силой пытался подчинить. Когда же приступил к отвоеванию замка Антилиума (некогда ему принадлежавший), то некий влиятельный [potentior] Нихель (который некогда был рыцарем в замке Бетумена), под миролюбивыми словами скрывая коварство, передал Бетумену, чтобы он, якобы для беседы с жителями Антилиума, с немногими своими людьми явился в условленное место. Бетумен, не ведая об обмане, явился, как только его известили, так как с давних пор находился с ними в добрых отношениях и много хорошего им сделал. Жители Антилиума, получив совет из отравленного злобой сердца вождя Нихеля, в первую очередь поразили не всадника, а коня под ним. Ибо если бы тот первый принял на себя удар, то раненый всадник мог бы спастись на невредимом коне. После того, как они его спешили, они закололи его, лежащего на земле, заставив его умереть в луже собственной крови. Когда об этом стало известно норманнам, которых граф отправил в замки Тройна и Петролеум, они сильно встревожились, так как до этого имя Бетумена было им надёжной защитой. Они оставили замки, которые были им поручены, и вернулись в Мессину.

 

XXIII. В год от воплощения Господа 1062 герцог, разгневанный уходом от него брата, войско собрал и собрался осадить его в Милете. В это время граф мучился приступами лихорадки, так как побывав в Герациуме, куда был вызван некими своими делами, под влиянием тамошнего необычайно испорченного воздуха, сам сильно заболел, а некоторых их своих потерял. Однако брата, как врага явившегося, поспешил встретить на горе Святого Ангела и многих из отряда брата крепким копьём в рыцарских поединках спешил. Не дал им осуществить задуманное и поставить лагерь ни на этой горе, ни на соседней, которая называется Монс Виридис, а своим набегом далеко их отогнал. При осаде города жажда славы и юный возраст многих с обоих сторон побуждало принять участие в рыцарских состязаниях. Вследствие этого, когда многие сошлись в рыцарских поединках, некий юноша, по имени Арнальдус, который был на стороне графа и приходился братом его молоденькой жены, муж, подготовленный к рыцарским упражнениям, когда сам противника сбить пытался, сам был сбит и – о горе! – скончался. Вследствие чего превеликая боль и плач произошли не только для тех, кому он был товарищем, но и для тех, которые с противоположной стороны сражались. Но пока сестра, со многими слезами похороны справляла, труп, как сказал, погребён был, граф, который не меньше сестры горевал, пылая местью за юношу, сошёлся с врагами и многих, по-рыцарски опрокинув, перебил. Когда герцог увидел, что его люди в таких поединках день за днём терпят поражения без какого-либо пользы, он построил два замка против города: считая, что легко город покорит, действуя отвращением и голодом. Сам граф замки ежедневно тревожил, и когда узнавал, что герцог в одном из них находится, другой штурмовал; когда же видел его приближение, замок оставлял и через центр города к другому переходил, постоянно менял поле боя.

 

XXIV. Граф Рожер ночной порой Мелет оставил и с сотней рыцарей к Герациуму направился. Принял город от жителей и для своей пользы всё в нём устроил. Когда герцог об этом услышал, то сильно разгневался и, снабдив рыцарями замок, который сооружал напротив Мелета, со всем своим войском двинулся к Герациуму с целью напасть на город.

   Гераценцы со своей стороны, хотя уже давно клятву верности дали, городом хотели по своему желанию распоряжаться и город не вернули. Они понимали, что если он в самом городе насильно замок поставит, то по своему желанию всех их через это себе подчинит.

   Герцог, со своей стороны, знакомый с влиятельным гражданином по имени Василий и приглашённый им на завтрак, капюшон на голову накинул, один, без войска, с одним провожатым, в город вошёл и к его дворцу направился. Войдя во дворец, не подозревая ничего дурного, пока готовились кушанья, наслаждался разговором с Мелитой, женой того, который его пригласил. Горожане, проведав о появлении герцога в городе через некоего домашнего слугу, сильно встревожились, предательство заподозрив. Поэтому, в спешке собирались и вооружались, чем привели весь город в смятение, и  все вместе с яростными упрёками направились к дому, где он (герцог) находился, чтобы его захватить. Тот, который герцога пригласил, узнав о бесчестье своих сограждан, и надеясь на сопротивление им своих людей, ради спасения своей жизни, побежал по направлению к церкви, но был пронзён мечами соотечественников. Жена его также подобному бесчестью со стороны своих сограждан подверглась: была ими на кол посажена и тем самым была вынуждена окончить свою жизнь постыдной смертью.

   Не удивительно, если герцог это увидев, уже с жизнью распрощался. В особенности, когда увидел как граждане гражданина, друзья друга, ничего лучше не придумав, как, без воспоминания о каких-либо прежних благодеяниях, мечами с такой неистовой жестокостью умертвили. Так стоял он среди беснующихся врагов, со всех сторон угрожавших оружием, рыцарь безоружный, некогда побеждавший многие тысячи, рождённый с львиной отвагой, которая в ягнят вселяла кротость. Однако, заметив более умных, то есть тех, которым не было безразлично, чем это дело закончится, которые, не поддаваясь слепой ярости грубой черни, меньше всего подозревались им в желании нанести ему какой-либо ущерб и получить какую-либо выгоду от его смерти, духом воспрянул и, вперёд выступив, с такими словами к ним обратился: «Нельзя чрезмерному ликованию предаваться, когда оно достигнуто обманом и по милости изменчивой фортуны. Сегодня вам фортуна улыбнулась, а завтра она от вас отвернётся, ибо невозможно, чтобы божественное расположение дарилось только одной из сторон. Лучше подумайте, по какому праву вы можете меня удерживать. Не вашей силой в город приведён был и сейчас перед вами нахожусь. Но не правда и то, что я в этот город явился, замышляя против вас недоброе. Вы мне клятву верности принесли, а я вам союз пообещал, тогда зачем же мне стремиться вас обидеть. Если случайно был задержан, для вашей пользы, а вернее для испытания вашей верности, то убедившись, что вы по прежнему верны мне, то удостоил бы вас моей милостью и высшей честью. Позорно, когда обманом многие тысячи людей отнимут жизнь у одного, явившегося не в окружении военной силы, связанного договором, не дав ему никакой возможности её защитить. Но и не будет вам от этого никакой пользы, ибо не только мой обычай, ярмо племени моего не сбросите, но и угроза мщения за меня над вами тогда нависнет. Ибо есть, наконец, вернейшие мне рыцари, есть братья, есть родственники, с которыми, если вы клятвопреступно моей кровью руки обагрите, то никогда прежних отношений не восстановите. Во всех землях наши будут рассказывать об этом случае и вечный позор падёт на ваше потомство за это клятвопреступление. Но главное, что после этого любой будет считать себя в праве совершить клятвопреступление в отношении вас!»

   Такими словами, ничего для черни не означавших, герцог расположил к себе умных горожан, которые, уняв волнение, герцога, по его же совету, взяли в плен.

 

XXV. Войско герцога, которое за воротами шатры раскинуло, услышав о таком несчастье попавшего в плен герцога, было взволновано и не знало что делать пока, между собой рассудив, наконец наилучшее решение приняли и поспешили через послов графу о произошедшем с братом сообщить. Добиваясь его помощи, они надеялись больше всего на его стремление к законности, хотя и знали, что он мог бы брату припомнить бытовавший между ними раздор. Однако они принимали во внимание кровное родство и знали, что он его как брата своего ценил и в такой критической ситуации пойдет выручать жизнь брата, забыв все нанесённые ему обиды и какой угодно выгодой пренебрегая. Поэтому они пригласили брата, чтобы он брату помощь в беде оказал, а со своей стороны обещали после освобождения герцога помочь ему добиться справедливости в раздоре, который между ними был.

 

XXVI. Граф, встревоженный дурными слухами о несчастье брата, о родном брате слёзы проливая, своё средство применил, чтобы брата поскорее вызволить. Итак, вооружившись, к Герациуму поспешил и горожанам союз предложил, чтобы те спокойно из города вышли для разговора.

   Так к ним обратился: «Эй, друзья и верные мои! Ибо верность вашу я на деле вижу, и очень благодарен вам за то, что вы брата моего в плен взяли и этим мне верность сохранили. И поскольку ваша верность мне так сильна, то по вашему совету, но не вашими руками и оружием желаю ему отомстить. Ибо сильный гнев вызывает во мне сама мысль о том, что это может быть сделано оружием любого другого, а не моим собственным. Разве не обязывает вас верность ко мне, в соответствии с данной вами клятвой, явить покорность и выполнить всё, что я вам сказал. Поскорее же передайте мне моего врага. Достаточно с вас того, что мучениями его вы раньше, чем я насладились. В соответствии с вашим советом я предам его мучительной смерти. Не тяните с этим, ибо нет мне никакой пользы в том, что он пленный находится в городе, пока я не отомщу ему за причинённые мне обиды. И ещё знайте, что всё его войско, не забывая полученные от него прежде обиды, его презирает, и мне клятву верности принесло, меня герцогом избрало. И ещё знайте, что лучше владеть малым, но на законных основаниях, чем пытаться завладеть большим, используя окольные пути. Если вы сделаете попытку увеличить ваши богатства, тогда то, что сейчас имеете - потеряете: виноградники и оливковые рощи будут вырваны с корнями. Город ваш против нашей осады не выстоит, не смотря на все ваши ухищрения по его защите. И если вы, оказывая сопротивление, будете захвачены, то те наказания, которые вы врагу сулили, сами испытаете».

    Напуганные речью графа жители Герациума, испросив разрешения, в город удалились, чтобы на собрании сограждан обо всём доложить и их советы выслушать. Такие советы получили (не зная, какой предпочесть): либо тот, который от графа выслушали и из усердия передать ему брата, либо (совет, подсказанный им ненавистью) взять клятву с герцога, что если они его с миром отпустят, то он не станет внутри города замок ставить. При этом рассчитывали, что герцог, опасаясь за свою жизнь, в последнюю очередь к графу за помощью обратиться.

   Но мало они знали о хитрости герцога, когда решили клятву с герцога взять, и этой клятвой обмануты были. Ибо то, что герцог лично не приказывал сделать, граф, некоторое время спустя, к их горю без приказа сделал. Итак, клятву с герцога получив, из города вывели и передали норманнам, многие из которых, радуясь встрече, не могли сдержать слёз. Горожане же часто повторяли обещания, что впредь будут верными.

 

XXVII. Когда герцог и граф увидели друг друга, – как некогда Иосиф с Вениамином – то ввиду сладости несбыточной встречи, произошедшей по благосклонности фортуны, обливаясь слезами, сжимали друг друга в объятиях. Всё что герцог графу раньше обещал, впредь обязался больше не удерживать. Граф с герцогом следовал до самого Святого Мартина, а затем в Мелет отправился. Рыцари же графа, которые были в Мелете, услышали, что герцог в плену держится, его штурмом взяли его замок, который против Мелета построил и взяли в плен рыцарей, которых нашли. Укрепили своим рыцарями замок, который был возведён у Святого Ангела, а другой разрушили, так как сочли его недостаточно укреплённым. Жена герцога, считая себя уже вдовой, бежала в Тропею.

 

XXVIII. Когда герцог об этом услышал, он, лучше запоминавший зло, чем сделанное ему добро, движимый исключительно гневом, забыл о данном брату обещании, до тех пор, пока тот не возвратит ему замок Святого Ангела и взятых в плен рыцарей, и пока не получит удовлетворения в нанесённой обиде. Вскоре граф, желая исполнить, все требования брата герцога, вернул ему рыцарей и восстановил замок, со всем, что в нём было. Но когда увидел герцога непоколебимыми в желании получить удовлетворение, предложил ему передать враждебных герцогу жителей замка Мессиани. Когда герцог увидел, что наилучший в той провинции замок, отошёл ему и, зная, что оттуда легко можно тревожить всю Калабрию, он, следуя заключённому с братом соглашению, в долине Кратенси Калабрию разделил. После этого Герцог в Апулию отправился, а граф, получив свою долю, вернулся в Калабрию. Когда же увидел, что вследствие, происходившего у него с братом, раздора его люди нуждались в конях, одежде и оружии, он по всей Калабрии решил собрать дань с каждого, кто ему был должен заплатить.

   Когда он пришёл в Герациум, считая одних гераценцев очень ненадёжными в верности, а прочих бесхребетными, решил возвести прочный замок  не в самом городе, но рядом с ним, чтобы с них можно было больше вымогать. В ответ на предъявленную гераценцами герцогскую клятву, граф заявил: «Поскольку половина Герациума принадлежит мне, то герцог волен исполнить данную им клятву в своей части города, а если я что-либо в своей части города делаю, то не признаю чьи-либо распоряжения или обещания». Тогда гераценцы поняли, что хитростью лишились данной герцогом клятвы, и стали обдумывать своё положение. Договор с графом заключили, по которому он прекратил возводить замок в обмен на деньги, а более всего оружие, которое имели.

 

XXIX. Между тем граф в изобилии снабдил своих оружием, конями и прочим, в чём они испытывали нужду, и вместе со своими верными благоразумно устроил землю, которая досталась ему в удел. С тремя сотнями рыцарей он отправился для завоевания Сицилии и взял с собой молоденькую жену, которая очень боялась и следовала за ним крайне неохотно. Когда он пришёл в Тройну, то от христиан греков, которые ему уже оказали поддержку в прошлый раз, и, если не такую как прежде, но столь же явную нашёл у них поддержку. В силу своего расположения на горе, город был хорошо защищён.  По своему обету (греки) предоставили оснащённую крепость, куда граф отправил жену с немногими, а сам стал совершать набеги на располагавшиеся в округе соседние замки. Греки же племя всегда очень коварное, обиделись на графа за то, что им пришлось принять его рыцарей в свои дома, и они опасались за своих жён и дочерей. В некий день, когда граф отсутствовал по военным делам у Никосии, они, видя малочисленность тех, кто оставался с графиней, подумали, что легко их одолеют и решили напасть на них, чтобы изгнанием их из города или, вернее, истреблением, сбросить их ярмо со своей шеи. Но наши, хотя и малочисленные, но душу и оружие держали в полной боевой готовности, разгадали их хитрость, устроили баррикады, быстро вооружились, энергично защищали свою госпожу и жизнь, до тех пор, пока ночь не прекратила сражение. Узнав о том, что произошло через гонца, граф со всевозможной поспешностью прибыл и вступил в бой с греками, в чём он мало преуспел. Греки оказались зажатыми в середине города и возвели некие укрепления для своей защиты между собой и норманнами. Наконец, сарацины из соседних замков, услышав о нашем раздоре с греками, очень обрадовались, выслали им на помощь против наших пять тысяч, благодаря которым греки могли эффективно защищаться. Когда же долго, занятые такой осадой, а теперь ещё самих себя защитой, были лишены возможности заниматься обычными для них беспрестанными набегами по различным местам в поисках добычи, оказались очень сильно ослаблены жестоким голодом и постоянными сражениями и неусыпными тревогами, что было им совсем не по вкусу. Каждый оказался один на один со своей бедой, едва ли нашёлся бы тот, кто даже саму графу раздобыл еду, за исключением жены и оруженосцев. Ибо внутри города защитники не давали ему возможность оставить осаду и выйти за добычей, а снаружи  всё внимание (врагов) было устремлено на то, чтобы если, он с немногими попытается разбойничать, тут же его захватить: угрожавшая с любой стороны опасность останавливала его. Вследствие этого у них такая нужда была, что никто ни у кого не мог ни отобрать, ни выпросить по щедрой милости, ни получить по взаимному обмену, почти во всём – от самого графа вплоть до последнего подчинённого – были равными по значению бедняками. Нехватка у них в одежде была такая, что у графа и графини был только один плащ на двоих, и носили они его попеременно, в зависимости от того, у кого в нём была большая надобность. Греки же и Сарацины, которым всё желаемое по благоволению родины было доступно, в изобилии снабжались. И не надо им было скитаться где либо в поисках пропитания, поскольку всё, что им было необходимо вся Сицилия бесперебойно в достатке поставляла. Наши, хотя испытывали такую нужду, что иной раз от голода, трудов и неусыпных тревог подступали к горлу рыдания, чтобы друг друга не расстраивать, мужественно скрывали друг от друга свои слёзы, пытались изобразить веселье в лице и речах. А молоденькая графиня, если жажду могла водой утолить, то голод ничем другим кроме как постоянными слезами и сном. При  постоянном сражении, была еда или не было, никогда он не переставал атаковать врагов. Но время от времени, совершенно обессиленные, они бросались к оружию, даже когда не подвергались нападению, ибо явно обнаруживала себя в их душах врождённая отвага в том, чтобы уничтожить врага раньше, чем он их.

 

XXX. В один из дней, когда граф начал сражение, восседая на коне, бросился в гущу врагов, чтобы своим помощь оказать. Когда враги его узнали, то стали сильнее на него наседать, его коня пронзили копьями, а его, сброшенного с коня, схватили и, словно быка предназначенного для жертвы, попытались утащить его к себе в хорошо укреплённое место для пыток. Оказавшись в такой опасности, граф, помня о прежней силе, выхватил меч, которым был опоясан, и, орудуя им словно серпом косил зелёный луг, неутомимо им вокруг себя вращая, многих перебил и освободился благодаря только деснице и помощи Бога. Вот какую резню учинил: словно в густых лесах ветром обрушенные и сломанные деревья, лежали вокруг тела убитых им врагов. Остальные враги скрылись в своём укреплении, а он сам, потеряв коня, взял с собой седло и, чтобы не казаться испуганным, не торопливо к своим пешком вернулся. Суровая зима, для наших в течение четырёх месяцев находившихся в столь тяжёлых обстоятельствах, стала причиной облегчения, а для врагов проклятия. Ибо и от соседства с Этной, которая в этой провинции недалеко находилась, в определённое время от огненного жара серной горы лето удушливей становилось, и довольно часто в определённое время бедственное  наводнение случалось, а также обычно происходили бури, снегопад, и сильный град. Вследствие этого враги, привыкшие мыться в жарких банях, когда задул очень холодный ветер, пытались внутреннее естественное тепло поддерживать питьём вина, но за вином, как обычно бывает, сон следует, от чего небрежней стали охранять в ночных караулах город. Когда об этом наши узнали, сами стали стараться небрежными казаться, хотя оставались чрезвычайно бдительными, наконец криками обменивались – чтобы тех окончательно ввести в заблуждение – показывая как если бы они бдительность потеряли. В некую ночь, когда граф, и в зимнюю стужу ревностно следуя своим выгодам, ни на что как всегда от труда не отвлекаясь, со своими вооруженными людьми проверял ночные караулы, он обнаружил, что враги спали в своих укреплениях. Никто из их многочисленной охраны не заметил, как он в тишине напал на их замок и захватил этих беспечных силой оружия, из которых многих перебил, многих захватил, а остальные от полной неожиданности заметались в поисках убежища. Глава заговора Порин был повешен вместе с его главными сообщниками. Многие были подвергнуты различным наказаниям. Наши до сих пор терпевшие нужду такую добычу стяжали с триумфальной честью, что в изобилии восполнили свои запасы хлеба, вина, масла и других припасов, которые им были необходимы. С полным основанием могли бы они вспомнить слово, сказанное в Самарии Елисеем, который в сходном случае в ответ на неожиданно щедрые дары по божьему внушению сказал: «Завтра в это время одна мера зерна будет стоить шекель в воротах Самарии», хотя за день до этого ничего нельзя было приобрести за какую угодно цену.

 

XXXI. Граф таким образом свои дела устроил и замок по своему желанию получше укрепил, отправился в Калабрию и Апулию, чтобы добыть коней взамен потерянных. Жену и своих рыцарей оставил в Тройне. Его жена, хотя и была совсем юной девушкой, была озабоченна всесторонней обороной замка и так деятельно пеклась об этом, что ходила вокруг по крепостным стенам и увещевала всех быть бдительней, как бы все благополучно не казалось. Ласково беседовала с теми оставшимися, кого поручил ей уехавший господин, побуждала их охранять замок как можно тщательней, обещала многое по возвращении своего господина. А когда приходила беда, напоминала им, чтобы не вяло, а также деятельно нападали.

 

XXXII. Граф отягощенный всем необходимым для рыцарей, как усерднейшая пчела, вернулся из Калабрии и Апулии. Всех своих обрадовал своим приходом. Он дал им коней и прочее, в чем они испытывали нужду. В это время, когда приведенные графом кони восстанавливали силы, ему стало известно, что пришли арабы и африканцы, как Аравия и Африка, привлеченные необходимостью оказать помощь сицилийцам и что в Кастро-Джованни их находилось до пятисот. Желая испытать силу их войска, граф выстроил против них боевой строй. Послал вперед своего племянника Серло с тридцатью рыцарями, чтобы он показался перед замком и вызвал тех на бой, а сам с прочими в неком месте скрылся в засаде до тех пор, пока наши, притворяясь напуганными, в бегство обратятся, а те энергично будут их преследовать. Тогда он неожиданно выскочит из засады и легко овладеет далеко уведенным от замка врагом. Когда бывшие в замке арабы издалека увидели их приближение, они в сильной ярости бросились им на встречу. Преследуемые по пятам беглецы разрывали кольцо окружение, чтобы к месту засады хотя бы двое из наших добрались невредимыми. Как только граф увидел посланных вперед своих, уже частью плененных, а частью сброшенных с коней, с львиной яростью бросился из засады на встречу врагам. Начал битву, в которой с обоих сторон сражались ожесточенно. Однако в затяжной и яростной битве графу надлежало по божьему благоволению стать победителем, а поганым спасаться бегством. Враги были перебиты все до одного, хотя в преследование их пустилось больше тысячи. Отягощенный добычей довольный граф вернумлся в Тройну и город радостью наполнился. Граф, желая повсюду тревожить сицилийцев, отправился грабить Калататобутур. Оттуда вернулся с большой добычей под Кастро-Джованни в надежде, что ему удастся выгнать арабов из замка. Желая лучше разузнать области в глубине Сицилии, граф дошел до Бутерии, где захватил много скота и добычи, увел с собой множество пленных, нашел приют у Анатора. На следующий день, из-за долгого странствия и слишком сильной жары, а также потому, что из-за недостатка воды потерял много коней, он, переночевав у Святой Фелиции, вернулся в Тройну.

 

XXXIII. В год то воплощения Слова 1063 африкацы, арабы и сицилийцы собрали большое войско и через послов предложили графу сразиться с ними. К ним навстречу граф охотно поспешил со своими и чтобы их лучше видеть взобрался на вершину горы, которая возвышалась над рекой Серами. Увидев их на другом берегу реки, которые стояли на другом уступе горы, они долго друг друга разглядывали, не делая попыток переправиться ни с той, ни с другой стороны. Первыми с места двинулись сарацины и вернулись в свой лагерь, где нашли приют. А граф вернулся в Тройну.

   В течение трёх дней они наблюдали друг за другом, не пытаясь пересечь разделявший их поток. На четвёртый день сарацины перенесли лагерь, но не вперёд, а казалось, будто двинулись назад в тыл, разбили лагерь на горе, где уже три дня себя демонстрировали. Наши, не желающие долго без борьбы терпеть вражеское соседство, с великой набожностью, в присутствии священников исповедались Богу и получили отпущение, поручили себя Божьему милосердию и вверились его помощи, устремились на битву с врагом. Но на полпути они получили весть о том, что враги напали на Серами. Туда граф выстроил боевой порядок: вперёд выслал своего племянника Серло с тридцатью шестью рыцарями, чтобы для защиты вошёл в лагерь и держался до его подхода, а сам последовал за ним только с сотней рыцарей, так как больше у него не было. Когда Серло вошёл в лагерь, то не стал ждать прихода следующего за ним дяди внутри укрепления, но, подобно бешеному льву, через ворота на врага устремился и учинил великую резню. И – О, чудо! – он, имея тридцать шесть рыцарей, обратил в бегство три тысячи, не считая пехотинцев, которых было бесчисленное множество. В этом случае доподлинно можем узнать, что Бог был покровителем наших. Ибо в наше время настолько великого, настолько неслыханного, смертным невозможно даже надеяться, уже не говоря о том, чтобы совершить подобное. А если мы поражённые этим рассмотрим высказывание пророка: «Каким образом один преследует тысячу?», тогда мы поймём, что однажды случилось с детьми Израиля, и мы сможем без заблуждения ответить сами себе словами того же пророка: «Поскольку их Бог карает их и за их грехи Господь запирает их в темницу ключами своего гнева». Под их Богом я имею ввиду не то, что они понимают под его почитанием, но так как, хотя недостойные, создателю своему за своё существование неблагодарные, тем не менее являются его творениями. Под их Богом я имею ввиду следующее, что находим у Апостола, где говорит: «Ибо тот же Бог для всех, изобильный во всех кто взывает к нему». А что если, это дорогое мнение, иным изменением попытаемся дополнить, говоря: «Если изобильный Бог есть в тех, кто вызывает к нему, то из этого следует, что бедный был бы в тех, которые не взывают к нему», ответом будет: «Что Бог ни приращения, ни убыли не терпит, и по природе не становиться не больше или не меньше, но всегда в одном и том же состоянии оставаясь, всегда равно во всём пребывает». Если же бедным называем, то не столько его самого имеем ввиду, но сколько тех, которые себя недостойными называют, которых Бог по  милосердию своему богатствами наделяет.

    Когда, следуя за своим племянником с сотней рыцарей, граф пришёл в Серами и узнал о победе своего племянника над врагами, он предложил и дальше преследовать (врага), чтобы полностью его разгромить. Некоторые из объятых страхом стали его отговаривать от этого и говорить, что Бог дал ему победу через свершение племянника, и как бы не случилось так, что если они будут продолжать преследование, то вращающаяся фортуна может измениться в худшую сторону. А Урселлий де Баллиоль в ответ на предложение графа пригрозил: никогда ни в чём ему больше не помогать, если он не вступит в бой с врагами. Когда граф это услышал, то в гневе устроил сильное избиение среди отговаривавших, и поспешил навязать битву врагам перед их лагерем, в который они убегали. Вскоре те, восстановившие силы, разбились на два боевых порядка и отважно поспешили навстречу нашим. Граф также сформировал из своих два боевых порядка и один поручил своему племяннику, Урселлию и Арисготу де Путеоли, чтобы, предшествуя, первыми ударили, а сам с другим, воззвав к помощи Бога, за ними последовал в битву. Первый их боевой порядок уклонился от встречи с нашим первым боевым порядком во главе с Серло и, желая оказаться на горе выше наших, поспешил навстречу нашему второму боевому порядку, который вёл граф. Граф и Урселлий де Баллиоль увидели, что наши, обычно внушающие ужас, вдруг сами ужаснулись перед великим множеством врагов. Они попытались изгнать из них страх такими словами: «Пробудитесь, о, сильнейшие христианского рыцарства юноши. Все мы существуем только благодаря выдающемуся подвигу Христа, который, не боясь креста своего, разве не претерпел страдания за нас? Наш Бог – Бог богов – всемогущим является: от самого во всякого, хотя и на Бога не полагающегося, человека уверенность вселяет и облекает его плотью руку свою. Все царства земные есть от нашего Бога, и тех, кого пожелает,  ими сам наделяет. Племя это против Бога восстало, а те люди, правление которых не от Бога, вскоре власть утратят. Через нас Бог наносит свой удар, по тем, которые кичатся своей доблестью, ибо нельзя сомневаться в том, что совершенно очевидно: Бог нам предшествует, перед его ликом нам нельзя мешкать. Ведь Гедеон, не сомневаясь в божьей помощи, в меньшинстве многие тысячи врагов в бегство обращал». И как только эта речь, побуждающая к сражению, произнесена была, появился некий всадник в сверкающих доспехах, восседающий на белом коне, держащий белое знамя (закреплённое на копье с навершием в форме сверкающего креста). Этот всадник, словно из наших рядов выступил, чтобы наших в сражение увлечь, в плотные ряды врагов мощнейшим ударом врезался.  Узрев Господа и святого Георгия, наши возрадовались и этим видением вдвойне сверх прежнего подстёгнутые, слёзы проливая, без колебаний за ними, впереди идущими, последовали. Многие увидели на навершии копья графа знак искупления – крест, который ничем кроме как божественным удержатся на нём не смог бы.

   Граф, желая войско своим примером вдохновить, решил с Arcadium de Palerno (Kaid de Palermo) схватиться. Тот, наших укоряя, впереди собственных боевых порядков рьяно следовал в сверкающем кламуке (clamucio) (который вместо кольчуги (панциря) используется) и вооружении. Граф его сильнейшим ударом на землю поверг, чем остальным страх внушил. А тот был среди своих самым прославленным рыцарем, против которого никто не дерзал с оружием выступить. А упомянутый кламук никакое оружие не могло пробить, ибо сверх того с двух сторон железными листами прикрыт был, которые на груди швом соединялись. Вернее сказать, что никому из смертных его с рождения победить не удавалось. И пока две стороны обменивались ударами: оказалось, что малочисленные наши были так плотно со всех сторон стиснуты врагами, что только с большим трудом кому либо из наших удавалось путь проложить себе оружием. Находясь в плотном кольце врагов: поганых и сицилийцев, одновременно наступая и обороняясь, наши сеяли повсюду смерть. Так подобно ветру, который своим дыханием разрывает в клочья плотный туман,  подобно быстрейшему соколу, который разгоняет и избивает скопище слабых птиц, наши предпочитали вместо бегства отличиться с оружием.

 Граф не желал оставаться неблагодарным за оказанное ему благодеяние Богу и святому Петру, ибо знал, что эта победа была одержана под их покровительством. В доказательство своей победы, через некоего Меледия из своих, он отправил в Рим, папе Александру, который в то время благоразумно и католически наследовал блаженному Петру, своих четырёх верблюдов, которых получил вместе с остальной добычей после триумфа над врагом. Апостолик был рад, но не столько посланным ему дарам, сколько полученной от Бога победе над погаными, дал своё апостолическое благословение и, властью которой владел, отпущение грехов, если раскаются в будущем будут осторожны, графу и всем, кто помогали и будут помогать в будущем из верности Христу в отбирании Сицилии у паганых, и дал знамя от Римского престола, со знаком апостольской власти; каковой наградой, веря в защиту блаженного Петра, защищённые они могли бы вести войну с cарацинами.

 

XXXIV. Пизанцы торговцы, чей морской флот (влекомый выгодами торговли) имел обыкновение бывать в Палермо, захотели отомстить жителям Палермо за некую обиду. Доверившись парусам, чтобы пройти по морю, причалили в порту Вальдемонте и отправили посла к графу в Тройну, чтобы тот с конным войском поспешил к Палермо, где они ему пообещали предоставить помощь в захвате города. При этом для себя они ничего не требовали, кроме возможности отомстить жителям Палермо за нанесённые им обиды. Граф, занятый в том момент другими неотложными делами, передал им, чтобы они некоторое время подождали, пока он закончит с этими делами. Однако Пизанцы (которые по своему обычаю больше предпочитали выгадывать на торговле, чем воевать и не привыкли долго без выгоды оставаться) отказались подождать и сами собрались напрасно штурмовать Палермо. Паруса направили в гавань Палермо, но испугались великого множество врагов, не мечтая даже о том, чтобы сойти с кораблей на берег, а только цепь обрезали, которая была протянута с одного берега гавани на другой и вход запирала, возвратились в Пизу. По обычаям своего племени, такой поступок почитали за великое деяние.

 

XXXV. Заметив приближение лета и сильной жары, возникающей вследствие близости солнца, граф посчитал, что знойная пора будет сильно препятствовать коннице заниматься грабежом, и отправился к брату герцогу в Апулию, пока не прйдёт неблагоприятная пора. А чтобы не оставлять свою жену и рыцарей без стипендии, выстроил свой боевой порядок для грабежа один день в Галисано, второй в Брукато, третий в Чефалу. После этого в великом изобилии снабдил Тройну всем необходимым и наставлял своих рыцарей, чтобы они город тщательно охраняли, благоразумно остерегались набега врага, по какой-нибудь причине далеко от города не отходили. А сам отправился в Апулию, где попытался увлечь брата в новый поход. С ним проводил время в частых беседах. Однако, как только спала жара, получил от брата в помощь сто рыцарей и вернулся на Сицилию. Во главе рыцарей оправился грабить провинцию Агридженто. Когда он туда пришел, то большую часть войска отправил вперед за добычей, а сам с остальными грозно следовал между двух боевых порядков, на тот случай если будет атакован спереди или со спины врагом, чтобы успеть его отбить.

    Африканцы и Арабы, желая отомстить за отобранную у них при Серами победу и славу и с благоприятной фортуной вернуть потерянное, через послов разузнали какой дорогой он поведёт отборных рыцарей на добычу и на обратном пути подстерегали в засаде. Когда часть наших, которые шли впереди, неожиданно была атакована из засады, наши, позабыв о присущей им до этого мужественной отваге, вяло отбивались, предпочитая бегство оружию, хотели избежать смертельной опасности. Взобрались на некую гору, окружённую со всех сторон обрывами, с одним узким проходом и стали ждать помощи. А враги тем временем перебили оруженосцев, которые сопровождали добычу, а саму добычу разграбили.  Граф, который шёл следом, услышал тревожный шум и поспешил скорее подойти. А когда понял в чём дело, то полный возмущения и гнева, напрасно вызвать пытался своих беспрестанными криками с горы, на которую взобрались, чтобы с ним на врагов для отмщения устремились, пока, сам наконец, на Турону взобрался и, называя каждого из своих по имени, говорил, что никогда себе в последующем этого не простят, с такой речью обратился:  “Как не были вы – говорит – , о сильнейшие, до сих пор бессильными, так и не сможете, не воспоминая нечто важное [о былой]  рыцарской славе, в глубины забвения её погрузив, в последующем ослабеть. Но вспомните и нашего племени предшественников, и до сих пор присущего нам наш деятельный характер, избегая в будущем заслужить порицание. Вспомните, скольких тысяч врагов под Серами стали победителями, находясь в наименьшем, чем сейчас, количестве. Фортуна тогда вам улыбнулась в том же, в чём и сейчас её воля. Обретите прошлые силы: [ибо] решительно нападающим после бегства победа славу возвращает”.

   Он долго держал перед ними речь, укоряя их тем или иным манером, и едва смог их уговорами ободрить, на битву поспешил и с врагом сошёлся. Действуя энергично, одолел племя, непокорное Богу, и вновь обрёл утраченную добычу. Одержавшие победу наши обогатились триумфальной добычей. С радостью вернулись в Тройну, сильно печалясь только об одной гибели Гуальтерия де Симилиа, который среди всех выделялся рыцарской славой. Энергично действуя в схватке, – о горе сказать! – был пронзён врагами и погиб во цвете юности.

 

XXXVI. Герцог Роберт, пребывавший в Апулии, знал о том, что его брат совершает на Сицилии многочисленные набеги на врагов и, не желая предаваться покою, но стремясь разделить его труды, с большим войском отправился на Сицилию. Граф Рожер, услышав о приближении брата, с великой радостью поспешил ему на встречу рядом с калабрийским городом Кузентом. В 1064 году от воплощения Господа только с пятьюстами рыцарями у Фарума через море переправились. По всей Сицилии прошли, не встретив ни малейшего сопротивления, вплоть до Палермо. По приказу герцога, о котором он потом пожалел, поставили лагерь на горе, которая уже после этого стала называться Tarantinus. Которая была так названа из-за изобилия тарантулов, от которых сильно пострадало их войско. Ибо вся гора кишела тарантулами, которые хотя и избегали людей, тем не менее, предоставляла мужчинам и женщинам одинаково недостойный их и жалкий приют. Тарантул это червь, по виду напоминающий паука, который уколом ядовитого жала наполняет зверей и всех, кого ужалит, сильным и отравленным пучением. Происходящие от столь мощного внутреннего давления ветры, с позорным грохотом исходящие через анус, никоим образом нельзя сдержать. Говорят, что если жар или какая-либо другая сильная лихорадка вскоре после этого не начнётся, то это может быть опасным для жизни. Хотя никого из наших этот позор не коснулся, они решили поменять место и, желая разместиться поближе к городу, поставили шатры в хорошо укреплённом месте, где в течение трёч месяцев пребывали. Усиленно осаждая жителей Палермо, они мало преуспели в захвате города, но зато сильно опустошили ближайшие места в округе. Когда же они поняли, что за всё это время напрасно пытались овладеть городом, перенесли лагерь и осадили Бугамум. Этот замок, который жители слабо защищали, они разрушили до основания, а всех жителей с жёнами, детьми и всем имуществом увели в свой плен. Желая вернуться в Апулию, они разбили лагерь у Агридженто, так как мимо него вела их дорога. Жители этого города, слишком полагаясь на свои силы, устремились на них через ворота и неожиданно для себя оказались разбиты и обращены в бегство. Их преследовали вплоть до ворот их города. Подобным образом уходящий герцог, в Калабрию пришёл и экспедицию распустил. А пленённых им Бугаменсийцев поселил в Скрибле, которую ранее забросил. Там и сам нашёл приют.  

 

XXXVII. В год 1065 от воплощения Господня он разрушил замок Поликастро и всех жителей переселил в Никотрум, который в этом же году основал, где и сам остановился погостить. Прежде, чем он отправился в Палермо и прежде, чем герцог Роберт встал лагерем на горе тарантулов рядом с Палермо, герцог и граф Рожер захватили замок Рогель в провинции Кузентии и по желанию своему устроили. В том же году герцог осадил замок Айел в области Кузентия, под которым провел четыре месяца. Айлиенсийцы вышли из замка, когда враги занимались установкой палатки рядом с замком и попытались с помощью пращей и стрел отогнать их подальше. Это послужило началом сильной сечи с двух сторон. А когда наши, движимые сильным негодованием, ударили на врагов, попытались прорваться в самую гущу, Рожер сын Скольканда упал с коня пронзённый копьём. А когда его родственник Жильберт попытался его поднять, он упал с коня и оба были убиты. Об их гибели герцог и всё войско безмерно сожалели, так как они были самыми дорогими среди близких друзей. Он приказал похоронить их тела в аббатстве Святой Евфемии, которое безначальное в то время было вновь отстроено  в честь девы Марии. Коней и прочее, чем они владели, он передал той же церкви за их спасение.

 Айлиенсийцы, узнавшие что этим и подобными поступками герцога тяжело оскорбили, запросили у него мира. Ибо если бы они продолжали оставаться мятежниками, были бы силой захваченны, от его гнева все без исключения, без какой-либо жалости были перебиты, как они того и заслуживали. Герцог, хотя кипел жаждой мести, и желал получить удовлетворение в их казни, по другому решил, ибо другие дела требовали его внимания, мир с ними заключил. Замок, от них освобождённый, получил и по желанию своему устроил.

 

XXXVIII. Граф Рожер, стремящийся к приобретению Сицилии, покоя не терпел; и всю обходя, частыми набегами наводил ужас; и настолько в обычном труде постоянным был, что ни плохая погода ни беспроглядный мрак ночи не могли обескуражить его: переходя от места к месту, занимаясь всем лично, и его личное присутствие, больше чем что либо ещё, приводило врагов в ужас. Но с тех пор, как враги стали узнавать о его отсутствии, а наши оказались подавлены вражескими нападениями, он основал замок у Петрелиума в год 1066 от воплощения Господа, очень основательно укрепив его башнями и укреплениями снаружи ворот. В нём он, если бы обстоятельства заставили, легко защищаться и из него он мог бы опустошать близлежащие места, более эффективно и быстро починить себе. И действительно оттуда он смог покорить большую часть Сицилии и наложить на неё ярмо своего господства. Это был от природы врождённый обычай сыновей Танкреда: они всегда жаждали господства. Когда они имели достаточно сил, они не могли без зависти терпеть никого, кто имел земли или владения рядом с ними, так что они должны были бы или немедленно сами подчиниться и служить им, или вернее своей доблестью завладеть ими.

 

XXXIX. Среди прочих таким обычаем особенно выделялся герцог Роберт. Он потребовал от своего племянника Гауфрида де Конверсано (который был сыном его сестры) нести ему службу за Монтепилозо и прочие замки, которыми он владел во множестве. Но ни то, ни другое Гауфрид от герцога не получал, а приобрёл у врагов через свой деятельный характер, не прибегая к помощи герцога. Когда он отказался это сделать, герцог войско собрал и осадил тот же самый замок. И много было рыцарских свершений представлено с обеих сторон, пока, наконец герцог не вынудил его пообещать нести службу за этот же самый замок, а равно и за все прочие. 

 

XL. В год от воплощения Слова 1068, видя как фортуна благоприятно улыбается во всех его предприятиях, герцог приступил к осаде славнейшего города Бари с моря и суши. Он уже был почти у него в руках, так как он располагался недалеко от Монтепилозо. Прежде Бари был мятежным по отношению к Константинопольскому императору и в союзе с герцогом, но император вернул себе их верность, сделав им различные уступки, и это побудило герцога осадить город. Поскольку сам город, словно бы в неком углу расположен, в море выдавался, он сам с рыцарским войском разместился против части города обращённой к суше. Словно заперев город от одного залива к другому, он расположил корабли по морю, накрепко прицепив один к другому железными цепями, как если бы забор поставил, и таким образом весь город опоясал, чтобы никто скрытно ни войти, ни выйти из города не смог. Также он построил два моста, по одному у каждого берега, которые далеко в море протянул и к ним с обеих сторон якорными канатами крепились корабли, на тот случай, если бариоты попытаются как-либо напасть на корабли, то рыцари без затруднений и прямым курсом могли бы придти им на помощь. Бариоты желая показать, что презирают труды герцога, которые он предпринял для осады города, вывесили все свои украшения и роскошные сокровища, надеясь их видом доставить Гвискарду немалые страдания. Положившись на (мощь) своих башен, они не боялись утратить своё имущество. Как бы то ни было, но таким делом нельзя было заставить Гвискарда отказаться от начатого им дела. Наоборот, против прежнего, пылая более страстным желанием, когда они говорили насколько дороже (сокровища) внутри стен находится, настолько он воспламенялся надеждой их приобрести. , Крепко утвердившись в том, чего он упорно добивался, ответил им с улыбкой: «Чем – говорит – хвастаетесь, моим является, и поскольку вами по доброй воле мне представлено, то выражаю вам за это благодарность. Возьмите, верные, пока на хранение! Конечно вам, скорбящим об утрате, буду иногда щедрым подателем в раздачах».

    Подобными уговорами и обещаниями побуждал своих людей к осаде города, ибо им было хорошо было известно, какое вознаграждение ждёт их за труды внутри стен. Сам он старался изо всех сил внушить ужас врагу перед предстоящим штурмом: маршировать вокруг городских стен, насыпать дамбы, окружать город валами, делать тараны и строить прочие орудия, необходимые для взятия города, своих муштровать и врагов беспокоить.  

   Бариоты, видя такое постоянство герцога, которого не ожидали, и, находясь в окружении врагов, поняли, что не имеют ни одного свободного прохода для подвоза пропитания внутрь города, которое бесполезно проедала многочисленная безоружная толпа, а именно дети и женщины. Не имея возможности добиться чего-либо силой, они прибегли к коварству, составив заговор угрожавший жизни герцога: за установленную цену нанять некоего губительного мужа, чтобы он вышел из города и попытался ранить герцога копьём. Пойманный в ловушку страстной алчностью, Америнус поспешил совершить настолько знаменитый, как ему тогда казалось, подвиг. Получив, от обучивших его такому ловкому обману, напитанное ядом копьё, он город оставил, и, словно бы один из наших, которые метали камни из пращи во врагов на стенах, коварно в наш лагерь мимо стражников прошёл. Вечером, когда ночь спешила погасить последние лучи, настало время ужина, во время которого герцог должен был восседать в своём шатре, сделанном из густолиственных ветвей деревьев. Америнус встал у стены, за спиной герцога, которого хорошо различал сначала глазом, а затем по голосу, и веря в то, что это хорошо у него выйдет, со всей силы ударил в него копьём, которое частично повредило одежду, но, благодаря заступничеству Бога, герцога не задело, а в землю вонзилось. Уверившись в том, что он ранил герцога, хотя сам в пустоту ударил, бросил копьё и, ничего не видя для себя полезнее бегства, как можно быстрее, убежал в город. Испуганные происшедшим, слуги герцога выскочили наружу и, узнав о коварстве, усилили обычную охрану, а сами встали бодрствующие вокруг герцога. По его приказанию привели каменотёсов, чтобы к рассвету они возвели небольшой каменный дом.

 

XLI. Между тем граф Рожер пребывал на Сицилии, проводя время в частых и воинственных набегах. Он стремился подчинить её себе, мало заботясь о тяжести своих трудов, но стремился нанести как можно больше вреда другим. Не терпящий покоя, своей неусыпной деятельностью он настолько запугал врагов, что они даже в своих крепостях не чувствовали себя безопасно. Они пребывали в постоянном страхе, днём и ночью, утром и вечером, в жару и в холод. По этой причине сицилийцы, посовещавшись друг с другом, решили лучше умереть, чем долго влачить настолько неспокойную и несчастную жизнь. Они приготовились испытать фортуну в битве с графом. Когда он занимался грабежом в окрестностях Палермо, они неожиданно напали на него у Мисельмира с огромным войском, собранным отовсюду. Это произошло в год 1068 от воплощения Слова. Вскоре граф увидел их издалека и проревел (им свой вызов). Он собрал всех своих людей в полном составе, и сказал им улыбаясь: «Эй, знатнейшие (рыцари), происходящие от знатных предков! Вам фортуна благоволит, предоставляя добычу, которую вы так долго разыскивали, и тем самым оберегает вас от трудов, содействуя вам в том, чтобы вы больше не истощали силы этим занятием. Вот добыча, дарованная нам от Бога! Отнимите её у тех, которые её не достойны! Давайте воспользуемся ей, разделив по апостольскому обычаю, воздадим каждому по труду его. Не бойтесь многочисленности тех, которые однажды уже были вами побеждены. Если они поменяли предводителя, то он является человеком той же нации, тех же качеств и той же религии, что и все остальные. Наш же Бог всегда остаётся неизменным, и если не обманем его ожиданий в нашей безупречной верности, то и его желание даровать нам победы останется неизменным». Это сказал и, разумно выстроив свой боевой порядок, сошёлся в битве с врагом. Наши люди бились храбро, и вражеское племя потерпело такое поражение, что едва ли кто выжил из такого множества врагов, чтобы сообщить о произошедшей битве в Палермо. А нашим досталась огромная триумфальная добыча.

 

XLII. Есть такой обычай у сарацинов: приманивать к дому и прикармливать хлебом и сладостями голубей. На тот случай, если предстоит куда-либо отправиться, то самцов запирают в корзины и берут с собой в дорогу. А если вдруг фортуна распорядится по-своему, то чтобы домой об этом сообщить, писали письмо о своих делах и, привязав письмо либо к шее, либо под крыло птицы, отправляют с ней домой. Это делается для того, чтобы поскорее унять беспокойство домашних и всех друзей, известив о благополучном возвращении из путешествия. Птица же, накормленная нежным медовым зерном, которым обычно дома питается, быстро назад возвращается с ответом. Среди прочей добычи граф захватил корзины с птицами и, привязав к ним написанные кровью письма, отослал в Палермо с вестью о приключившейся печальной судьбе. Вследствие этого весь потрясённый город огласился рыданиями детей и женщин, возносившимися по воздуху до самого неба. А наши возрадовались той скорби, которую они породили.

 

XLIII. В это время некий грек по имени Аргирициус правил городом Бари под императором. После обсуждения сложившейся ситуации с другими горожанами, он изложил в письме бедственное положение города и горожан под вражеским нашествием и приказал некому человеку скрытно ночью покинуть город, чтобы доставить письмо Константинопольскому императору Диогену. Он дал знать императору, что город, который один сохраняет ему верность, тревожимый со всех сторон вражеским набегом и испытывающий нехватку продовольствия, будет потерян, если быстро на помощь не придёт. Ведь город уже три года находится в окружении врагов, горожане окончательно приуныли от долгой осады и уже готовы сдаться. Если он не удержит его, то в будущем не останется никакой надежды сохранить страну, захваченную врагом.

   Посол, верно следуя инструкциям, быстро завершил своё долгое путешествие и прибыл в Византиум. Он пришёл показать императору письмо, которое получил и к письму прибавил словесные увещевания придти на помощь. Император прочёл полученное письмо, а затем приготовил флот, который послал в Дураццо. Командование им он поручил Жоселину де Коренхо, который был по происхождению норманном и во дворце являлся вторым по значению после императора, так как был деятельным в военных делах и разумный в совете. Он дал ему достаточно войска, с которым тот отправился на помощь Бариотам.

   Вскоре по приказу императора посол вернулся в Барии, вошёл в город также тайно, как и вышел из него. Он поведал бариотам, как было дело, и по какому знаку издалека узнают приближающуюся помощь. Он предупредил их, чтобы они выставили подобный сигнал в сторону подходящих, а именно зажги факелы на неком укреплении, чтобы идущие на помощь попали в нужную гавань.

   Бариоты очень обрадовались этому сообщению и предвкушали то, что им следовало сделать (ибо для того, кто хочет чего-либо ничего не делается достаточно быстро). В ближайшую ночь они зажги факелы, криками и похвалами выражали свою бурную радость. Среди наших началась дискуссия по поводу того, что послужило причиной происходящего. Выдвигались многочисленные предположения и приводились различные объяснения, но самые мудрые люди уловили суть дела, что через море идёт к бариотам помощь.

   Между тем на помощь брату герцогу пришёл с большим количеством галер граф Сицилии Рожер, недавно приглашённый братом. В каждом сражении он отличался львиной отвагой, а также руководствовался разумом и пользовался расположением фортуны. Действуя в этом деле хитростью, он приказал каждую ночь выходить в дозор для того, чтобы, если получиться, издалека заметить идущие через море корабли. Так это продолжалось до тех пор, пока однажды, уже на исходе ночи, они вдруг заметили, как вдали появились, словно звёзды, горящие свечи на верхушке мачты каждого корабля. Когда об этом стало известно графу, он поспешил со своей эскадрой навстречу так быстро, как только мог, уповая на то, что у него достаточно галер. Заметив приближение врага, бариоты, с радостью поспешили бы ему навстречу, но медлили, считая, что не способны ему противостоять. Граф увидел, что он находится недалеко от корабля вражеского предводителя Жоселина, который отличался от других двумя фонарями, и приказал своим людям атаковать его. И пока шла ожесточённая битва, некоторые из наших людей поднялись на их корабль. Вместе с их оружием они весили столько, что когда они все оказались на одной стороне корабля, они упали за борт и сто пятьдесят наших людей в вооружении утонули. Граф продолжил сражение и одолел Жоселина, которого в качестве пленника взял на свой корабль, с триумфом и славой вернулся к брату.

   Между тем герцог очень сильно волновался, терзаясь страхом потерять в сражении брата, так как сам не имел возможности оказать ему помощь, и он оставался его единственным братом, все остальные умерли. Когда стало известно, что граф возвращается победителем и невредимым, герцог утверждал, что не поверит в это до тех пор, пока не увидит его собственными глазами. Когда же герцог убедился, что граф невредим, он залился слезами. Граф же представил герцогу в качестве подарка пленного Жоселина, который был роскошно одет по греческой моде.

   Итак, Бариоты, которые утратили свои надежды и они больше не в силах были противостоять врагам, сдались и заключили союз с герцогом, в год Господа 1071. Герцог, чья цель была наконец достигнута, принёс благодарность своему брату и всему войску; устроил дела в городе по своему желанию, он послал брата вперёд на Сицилию и вскоре после этого отправился со своей главной армией к Палермо. Он пребывал у Идрунта весь месяц июнь и июль, оставаясь на горе, у которой был пологий спуск к морю, и занимался погрузкой коней на корабли. Эти его занятия устрашили жителей Дураццо, которые испугались того, что он переправится с войском через море и нападёт на них. Они послали ему мула и коня в качестве подарка, используя этот предлог, чтобы шпионить за ним.

 

XLIV. В это время Коста Кондомицитиа, который уже давно у герцога обманом отнял Стилум, вновь присоединился к герцогу и вернул ему замок, так как испугался, что герцог только только для виду собирался переправляться на Сицилию, а в действительности мог обратиться к осаде Стилума. Он объяснил, что столкновение между ними произошло из-за обид, которые он претерпел. Герцог поставил некоего стратига в Коста Пелогах, который, скатившись до чрезмерной заносчивости, стал наносить обиды некоторым местным мужчинам и женщинам, не жалея даже своих родственников. Среди прочего он схватил и жестоко избил некую местную матрону, по имени Регина, бабушку Коста Кондомицитиа, так как хотел у неё отнять золотую курицу с цыплятами, которыми, как говорят, она владела. Коста Кондомицитиа находился в услужении у герцога в Исоле, рядом с Кротом. Когда ему стало известно об этом происшествии, он обдумал обиду, нанесённую его бабушке, и, притворившись  больным, выпросил у герцога разрешения вернуться домой для выздоровления. Он вернулся в Стилум в ночь рождества Господа. Стратиг, услышав о его возвращении, послал ему через слугу от себя в дар рыбу и спросил, как обстоят дела у герцога. Он, как если бы никакого зла не замышлял, скрыл гнев и поблагодарил стратига. Не забыл, что в душе замыслил, и после того, как рыбу съел, тайно встретился с могущественными горожанами и пожаловался на обиду, нанесённую ему и его бабушке. Они ответили ему, что он сам виноват в этом, так как они знали о помощи и поддержке, [которую он оказывает] герцогу. Он не пытался оправдаться, но просил простить его за содеянное и пообещал, что также как прежде отдал это, так же может и забрать назад, если только они помогут ему. В результате многие люди доверились ему и он провел бессонную ночь, привлекая  всех кого только мог к этому делу. На рассвете, когда все несведущие об этом деле, как положено в этот день, в церкви возносили хвалу Богу. Коста Кондамицитиа с тридцатью мужами, которые под плащами были опоясаны мечами, ожидавшие у дверей, по его сигналу, направились к воротам замка. Ничего не подозревавший привратник открыл им ворота, так как знал их. Он и его союзники вошли в покои стратига и захватили всё оружие, которое нашли. А затем как можно быстрее побежали к церкви, надеясь застать там стратига. Как бы то ни было, когда повсюду поднялся крик, стратиг обнаружил засаду и прыгнул в окно. Он упал с большой высоты, и пока пытался спастись бегством, был схвачен горожанами, которые его ненавидели, и отвели обратно. Коста Кондомицитиа желал его пощадить, поскольку он приходился ему родственником, но народ осудил его на смерть и он подвергся мучительному наказанию, которому [прежде] подвергал других. Те, кого он захватил, были освобождены и жители открыто отвернулись от верности герцогу. Результатом этого стало то, что мятежники стали причиной сильного волнения по различным местам Калабрии на протяжении шести лет.

   Эту историю мы поведали для того, чтобы вышестоящие не позволяли негодным слугам  отклонять от верности их подданных.

 

XLV. Герцог подготовил пришедших к нему для экспедиции и пришёл в Катанию вслед за братом, которого выслал вперёд. Он притворялся, что готовится к завоеванию Мальты, словно не заботясь о Палермо. Поговорив с братом, он вышел оттуда с большим количеством конницы и флотом и пришёл в Палермо. Со стороны океана он обложил город кораблями, брата графа с теми, кто его службу исполняли, поставил с одной стороны, а сам с калабрийцами и апулийцами окружил стены с другой стороны. В течение пяти месяцев осады враги оставались чрезвычайно бдительными, тем не менее, герцог с братом усердно штурмовали город, не давая им покоя. Оба, равно пылая страстью, не мешкали всё вокруг обходить, своих выстраивать, всё устраивать, врагу грозить, своих щедро одаривать, ещё больше обещать, очень часто бывать на передовой, ничего не оставлять без внимания. После того, как были готовы очень искусно изготовленные осадные орудия и лестницы для штурма стен, герцог во главе трёхсот рыцарей скрытно выступил в сады со стороны моря, где располагался флот, чтобы оттуда начать штурм города. Герцог основательно проинструктировал графа, чтобы он двигался только с той стороны, где он находился. По данному сигналу они, не медлящие исполнить то, в чём их наставляли, напали с диким воем. Устрашённый тревожным шумом город вооружился и к защите спешно изготовился. С той стороны, которая хуже всего охранялась и беспечно была оставлена без присмотра, поставили лестницы гвискардийцы и стены преодолели. Внешний город был взят и железные ворота были открыты для вступления союзников. Герцог и граф со всем войском заняли позиции внутри стен.

  Когда побеждённые жители Палермо узнали, что враг находится внутри стен у них за спиной, они, желая бежать, отступили во внутренний город. Ночь положила конец битве. На следующее утро перемирие заключили, и их предводители пришли побеседовать с обоими братьями. Они сказали, что никоим образом не допустят осквернения своего закона и не откажутся от него. Но если они будут уверены в том, что их не будут заставлять делать это, а также не будут притеснять несправедливыми и новыми законами, то, поскольку фортуна так распорядилась, они сдадут город, будут верно им служить и платить подати. Они пообещали подтвердить это клятвой в соответствии со своим законом.

   Герцог и граф обрадовались и охотно приняли их условия в год от воплощения Господа 1071. По достижении этого они в первую очередь, как верные подражатели сказанного в Писании: «Сначала ищите царствие Божье, и тогда всё остальное будет придано вам», они разыскали церковь самой святой Божьей матери Марии, которая в древности была архиепископатом,  но затем была осквернена нечестивыми сарацинами и превращена в храм их суеверия. Они вернули её великой католической вере, снабдили дарами и церковными украшениями. Они призвали и восстановили архиепископа, который, хотя был греком и боязливым человеком, однако по возможности продолжал исповедовать Христианскую веру в бедной церкви святого Кириаци. Наконец герцог замок укрепил и по своему желанию дела в городе устроил, держа его в собственных руках, долину Демине и всё прочее завоёванное ими в Сицилии, как и обещал, без обмана брату уступил в держание от себя.

 

XLVI. Когда происходили эти события Серло сын Серло и племянник обоих этих правителей, о котором мы раньше упоминали, пребывал у Серами по приказу герцога и графа, чтобы защищать эту провинцию от набегов Арабов, которые в это время пребывали у Кастро-Джованни. С согласия герцога и графа половина всей Сицилии была отдана в долю ему и Арисготту де Пуцциоли, и была разделена между ними. Последний был их родственником и оба мужа были одинаково превосходны и битве, и в совете. Тем временем арабы, пребывавшие в Кастро-Джованни, были сильно раздражены деятельным характером Серло, так как он предпринимал частые атаки против них, замыслили погубить его с помощью оружия и коварства. С тех пор, чтобы легче его обмануть, некий сарацин по имени Брахием (Ибрагим), из могущественных людей Кастро-Джованни, заключил союз с Серло и по обычаю этого племени один другого вслух объявил названным братом. Замыслив со своим племенем предательство, он со злым умыслом отправил Серло подходящий подарочек с дружескими словами, среди которых были и такие: «Узнай, мой названый брат, что в такой то и такой то день, только семь арабов из желания заслужить похвалу собираются совершить набег на твою землю». Когда Серло услышал об этом, то это показалось ему смехотворным и он, нисколько не заботясь о своей безопасности, никого не позвал себе на помощь из соседних замков. Но на исходе дня, не спросив ни у кого совета, отправился на охоту.

   Арабы, которые замыслили коварный план, вышли из Кастро-Джованни с семью сотнями рыцарей и двумя тысячами пехотинцев и в укромном месте недалеко от Серами устроили засаду. Они послали только семерых рыцарей, как и говорил Брахием Серло, в набег за добычей, чтобы выманить Серло из Серами. Крик поднялся, который издавали жители этой провинции. Серло, который охотился недалеко, услышал шум, производимый населением. Поскольку он отправился на охоту без оружия, он послал вестников в Серами, чтобы принесли его оружие и позвали его людей, а сам отправился разузнать, чем вызван враждебный крик. Когда ему доложили, что это семь рыцарей похищают добычу, он поверил словам названного брата более, чем они того заслуживали, схватив доставленное ему оружие, беспечно бросился за ними в погоню и угодил прямо в засаду. Увидев врагов, выскакивающих из засады, и слыша ужасный лязг оружия за спиной, Серло, хотя у него были с собой незначительные силы, отказался спасаться бегством и со своими немногочисленными людьми отправился к скале, которая с того дня называется скала Серло. Он поднялся на неё и, встав к ней спиной, как к стене, долго и отчаянно сражался, но совершенно напрасно, так как не имел возможности откуда-либо получить помощь. В конце концов, он был ранен и погиб. И никто не выжил из тех, кто был с ним, за исключением двоих, которые спрятались между мёртвыми телами. Сарацины расчленили тело Серло, вырвали сердце и съели его, чтобы овладеть его храбростью, которой было у него в избытке. Отрубленная убийцами голова была с почётом отослана Африканскому королю. Её поместили на шест, который носили по городским улицам под крики глашатаев. Глашатаи кричали, что голова принадлежала тому, кто завоевал Сицилию и всегда побеждал врагов, что теперь никого не осталось среди смертных ему подобного, и теперь они легко присоединят Сицилию к своему уделу.

   Но когда об этом было сообщено нашим правителям в Палермо, всё войско взволновалось. Граф терзался нестерпимым горем о потере племянника. А герцог, желая унять слёзы своего брата, пытаясь по мужскому обычаю скрыть своё горе, сказал: «Пусть женщины плачут, а мы подпояшемся оружием для совершения мести».

   После этого братья разделились, и каждый стал стремиться к достижению собственной выгоды, за исключением тех случаев, когда это было по настоящему необходимо, один приглашал другого для оказания взаимной помощи. Мы сейчас заканчиваем эту книгу и переходим к другой, в которой, чтобы следовать за каждым из них, мы изменим стиль описания дела в зависимости от того, как они действовали: отдельно друг от друга или объединялись вместе.

 

---