АНТРОПОЛОГИЯ
ВОСТОЧНЫЕ ОТЦЫ И УЧИТЕЛИ ЦЕРКВИ V
BEKA
К оглавлению
ПИСЬМА К РАЗНЫМ ЛИЦАМ
1. К Гаю Ферапевту
Мрак исчезает при свете, и особенно при великом свете; неведение
прогоняют познания, и особенно великие познания. Принимая это в смысле превосходства,
а не лишения, утверждай непреложно, что неве дение Бога сокрыто от тех, которые
имеют свет и познание о вещах; что этот высочайший мрак Его скрывается при всяком
свете, равно как и при Нем скрывается всякое познание. Если кто, увидев Бога,
уразу мел то, что видел, - это значит, что не Его он видел, а что-нибудь из существующего
и познаваемого. Сам Он, будучи выше ума и выше бытия, по тому самому, что не принадлежит
к числу познаваемых и случайно существующих предметов, существует сверхсущностно
и по знается превыше ума. И это в преимущественном смысле совершенное неведение
есть познание Того, Который выше всего познаваемого.
2. К нему же
Каким образом Тот, Кто выше всех, выше и начала божественности,
и начала благости? Ты поймешь это, если под именем божественности и благости будешь
разуметь самый предмет благосообщительного и обо жительного дара и то неподражаемое
подражание, через которое мы делаемся причастны божественности и благости, - подражание
Тому, Который выше божественности и благости. Ибо если это служит нача лом божественности
и благости тех, которые им причастны, то Тот, Кто выше начала всякого, конечно,
выше и так называемой божественности и благости, приемлемых за начало божественности
и благости. Как неподражаемый и недостижимый, Он выше всякого подражания и дос
тижения и выше тех, которые подражают и достигают общения с Ним.
3. К нему же
Внезапно - значит то, что бывает сверх ожидания и вдруг делается
явно, будучи до того сокрыто. В отношении к человечеству Христову, я думаю, слово
Божие показывает этим и то, что Сверхсущностный, будучи доселе сокрыт, явился
нам в существе человеческом. Но сокро венным Он остается и после явления, или,
скажу еще более, и в самом явлении, ибо сокровенно это таинство Иисуса и само
по себе никаким словом, ни разумом не изъяснимо, но остается неизреченным даже
тогда, когда изрекается, и непостижимым, когда уразумевается.
4. К нему же
Каким образом, говоришь ты, Иисус, Который выше всех, причисляет
ся по существу к прочим человекам? Конечно, здесь Он называется человеком не как
Творец человеков, но как истинный человек, имеющий полное естество человеческое.
Впрочем, мы не ограничиваем Иисуса че ловечеством, ибо Он не человек только (иначе
Он не был бы сверхсущ ностным, если бы был только человеком), однако Он истинный
человек, который из несравненной любви к человекам, будучи сверхсущностным, принял
сущность от человеков по образу человеческому и сверхчелове ческому. Но тем не
менее Он преисполнен сверхсущности, будучи всегда сверхсущностен, конечно, по
преизбытку ее, и, приняв истинную сущность, стал в сущности выше сущности и совершал
действия человеческие сверхчеловечески. Доказательством этому служит сверхъестественное
зачатие Девы и вода, которая, несмотря на свою текучесть, держала тя жесть стоп,
из вещества и земли образованных, и не расступилась под ними, но сверхъестественной
силой удержалась от разлития. Можно пред ставить и другие примеры, которых весьма
много. Кто будет взирать на них в божественном свете, тот уразумеет непостижимым
для ума обра зом, что и то, что утверждается о человечестве Иисусовом, имеет силу
преимущественного отрицания. Ибо, скажем короче, Он и не был чело век, не потому,
что не был таковым, но поскольку был выше человеков, родившись от человеков и
стал истинным человеком непостижимым для человека образом. И совершал действия
божественные не как Бог и человеческие не как человек, но как вочеловечившийся
Бог действовал, пребывая с нами, неким новым богомужным действием (энергией).
5. К Дорофею диакону
Божественный мрак есть тот неприступный свет, в котором, по словам
Писания (1 Тим. 6, 16), живет Бог. И поскольку он от чрез вычайного сияния невидим
и от преизбытка сверхсущностного све та неприступен, в нем пребывает только тот,
кто достоин знать и видеть Бога, и, истинно пребывая в нем выше видения и познания,
через это самое невидение и незнание познает то, что Он выше всего чувственного
и умного, и взывает с пророком: Чудно для меня веде ние Твое; высоко, не постигаю
его (Пс. 138, 6). Так, конечно, и божественный Павел познал Бога, когда познал,
что Он выше всяко го понятия и разумения, поэтому и называет пути Его неисследимы
ми, Его дары неизреченными (Рим. 9, 33) и мир Его превышающим всякий ум (Флп.
4, 7), поскольку он обрел Того, Который выше всего, и выше разумения уразумел,
что Он выше всего, будучи Твор цом всяческих.
6. К Сосипатру священнику
Не почитай победой, достопочтенный Сосипатр, когда восстаешь против
какого-нибудь вероисповедания или мнения, хотя оно и неправильно. Ибо, если и
рассудительно его опровергнешь, еще не следует, чтобы уже все, сказанное Сосипатром,
было верно, ибо между многими явно лож ными мнениями может и от тебя, и от других
скрыться то, что едино и сокровенно, т. е. истина. Если что-либо не красно, это
не значит, что оно непременно бело; или, если кто не конь, необязательно он человек.
Итак, если ты хочешь послушать меня, поступи так: перестань обличать дру гих;
лучше предлагай самую истину таким образом, чтобы никак нельзя было опровергнуть
твои слова.
7. Священноначальнику Поликарпу
Я никогда не состязался ни с эллинами, ни с кем другим в той мысли,
что для людей добрых довольно узнать и сказать истину, как она есть сама в себе.
Ибо когда закон истины верно покажет и ясно откроет существо дела, то все несообразное
с ним и только носящее вид истины тотчас обнаружится, обнаружит отличительную
черту свою, свою про тивозаконность, свою личину. Поэтому раскрывающий истину
вовсе не имеет нужды состязаться с теми или другими противниками, ибо каж дый
говорит, что именно он обладает царской медалью, хотя у иного находится, может
быть, только обманчивое подобие какой-нибудь ма лейшей частицы истины. Попытайся
обличить это заблуждение - вдруг один за другим начнут спорить с тобою. Но когда
слово истины будет положено твердо и останется непоколебимым, несмотря на противоре
чие других слов, то все, что с ним несогласно, падет само собою - по причине самой
непоколебимости истины. Будучи уверен в справедли вости этой мысли, я не спешил
говорить с эллинами и с другими: для меня достаточно, если бы только Бог дал,
во-первых, узнать истину, во-вторых, как должно, высказать ее.
Между тем ты говоришь, что софист Аполлонаф порицает меня и называет
отцеубийцей за то, что и непризнательно пользуюсь греческим образованием против
греков. Вопреки этому обвинению можно бы ска зать с большей справедливостью, что
именно греки непризнательно пользу ются божественным против божественного, когда
Божией мудростью стараются разрушить Божию же религию. Это говорю я, конечно,
не о мнениях простого народа, который, материально и буквально принимая вымыслы
поэтов, служит более твари, нежели Творцу, - нет, я говорю, что сам Аполлофан
непризнательно пользуется божественным против божественного, потому что знание
сущего, которое он правильно называ ет философией, а божественный Павел - мудростью
Божией, должно бы возводить истинных философов к Причине как бытия сущего, так
и познания его. Если Аполлофан заботится более о раскрытии справедли вости собственного
мнения, нежели о показании несправедливости чужо го, то не может не знать, как
мудрец, что нельзя предположить никакой перемены в устройстве и движении неба
без воли Творца, Который и дал ему бытие, и сохраняет его, и является причиной
его движения, - Кото рый, по свидетельству Священного Писания, все созидает и
изменяет. Почему же Аполлофан не благоговеет перед Тем, Который уже и в этом отношении
является истинным Богом всяческих? Почему он не удивля ется этой всемирной Причине
и неизреченному Ее могуществу? Ее див ной силой и распоряжением солнце и луна
вместе со всей вселенной некогда приведены были в совершенную неподвижность, так
что в тече ние целого дня все оставалось под теми же созвездиями, и, что еще удивительнее,
тогда как первостепенные сферы, в которых заключаются прочие, продолжали вращаться,
содержащиеся в них сферы стояли непод вижно14.
Ее же силой почти устроен был другой день, так что в продол жение всех двадцати
часов или вселенная совершила противоположное шествие и обратные круговращения,
или солнце, сократив свое пятипово ротное движение в десятичасовое время, в продолжение
других десяти часов исполнило то же самое движение каким-то новым путем. Это явление
так изумило вавилонян, что они, признав Езекию как бы равным Богу и гораздо высшим
человека, покорились ему без сражения.
Я уже не говорю о дивных событиях, совершившихся в Египте, о божественных
знамениях, произведенных в других местах; я упоми наю только о тех небесных явлениях,
которые всеобщи, известны вез де и всем. Аполлофан, конечно, скажет, что все это
несправедливо, но это сохранилось в священных сказаниях персов, и маги доныне
празд нуют память тройственного Митры. Впрочем, он не верит этому, может быть
по незнанию или неопытности; напомни же ему по крайней мере о затмении, бывшем
при распятии Иисуса Христа; тогда мы оба нахо дились в Илиополисе и своими глазами
смотрели на дивное совпаде ние солнца и луны (этому совпадению в то время быть
не следовало)15,
а потом видели, как луна, вдруг отделившись от солнца, с девяти часов до вечера
стояла против него и опять вполне освещалась его лучами.
Напомни ему также и о другом обстоятельстве: что это совпадение,
как обычно, началось с восточной дуги солнца и продолжалось в проти воположной
его оконечности, а потом луна вдруг обратилась назад и очистила прежде не ту сторону,
которую сначала закрыла, а противоположную ей (западную). Вот явления, в то время
происшедшие, - такие явления, которые могли быть произведены одним Христом, Высочайшей
Причиной всякого бытия, совершающей великие и дивные чудеса, им же несть числа\
Скажи Аполлофану, если нужно, все это и, если можно, обличи его
с тем, что тогда он со мною и вместе был, и вместе смотрел, и вместе рассуждал,
и вместе удивлялся; тогда он даже проникнут был как буд то духом пророчества и,
обратившись ко мне, говорил: «Любезный Ди онисий! Это изменение порядка есть дело
Божие!» Того, что я теперь сказал, для письма довольно, а чего недостает, дополнишь
сам и этого во многом мудрого мужа совершенно обратишь к Богу. Может быть, он
и не откажется признать с кротостью сердца истину нашей веры, сто ящую выше всякой
мудрости человеческой.
8. К монаху Демофилу (о своеволии и кротости)
Благородный Демофил!
Еврейская история говорит о святом Моисее, что он удостоился и боговидения
за свою великую кротость. И если когда представляет его чуждым этого божественного
видения, то прежде удаления его от Бога представляет удаление его от кротости.
Она говорит, что разгне вался на него яростию Господь, когда он слишком
упорствовал и про тивился Его божественным советам. Также когда возвещает о его
божественном избрании, то преимущественно прославляет его подража ние благости
Божией, ибо он был весьма кроток, почему и называется рабом Божиим и признается
достойным высшего перед всеми пророка ми боговидения. Да и когда у него и у Аарона
некоторые дерзновенно оспаривали первосвященство и начальство над народом, он
явился выше всякого честолюбия и любоначалия и уступал власть над народом вся
кому, кто только был избран Богом. Когда же, несмотря на это, не переставали умышлять
против него, порицали прежние его поступки, угрожали ему и почти налагали на него
руки, тогда он воззвал о спасе нии ко Всеблагому, не переставая быть кротким:
говорил весьма смело и вместе весьма скромно, что он никак не виновен в тех бедствиях,
которым подвергались вверенные его начальству, ибо знал, что тот, кто беседует
с благим Богом, должен, сколько возможно, быть подобен Ему и в своей совести уверен
в правоте своих поступков. Отчего богоотец Давид сделался другом Божиим? Конечно,
потому что он был добр и снисходителен к врагам. Преблагой и Влаголюбивый говорит
о нем: Обретох мужа по сердцу Моему. Да и закон дан был, чтобы не прези
рать даже скота, врагу принадлежащего. И Иов за незлобие оправдан. Иосиф не мстил
братьям своим за коварство их, и Авель с простотой и без подозрения сопутствовал
брату своему, убийце. Слово Божие всех таковых благих прославляет, которые не
только не мыслят и не делают зла, но и, терпя злобу других, не отступают от добра,
а, напротив, подоб но Богу, благодетельствуют и злым, оказывают им великую благосклон
ность и со всей скромностью склоняют их к подобным поступкам.
Но возведем выше взор свой: не будем говорить ни о кротости святых
мужей, ни о благости человеколюбивых ангелов, милосердству ющих о людях, молящихся
о благе их, удерживающих зловредные и губительные силы, соболезнующих о злых и
радующихся о спасении возвращающихся к добру, и, что еще говорит слово Божие о
благоде тельных ангелах, все оставим, и, озаряясь благотворными лучами истин но
благого и преблагого Христа, возведем просвещенный ими взор на Его божественные
благодеяния. Не есть ли это поистине знак неизре ченной и непостижимой благости,
что Он привел существа в бытие, что во всех их сохраняет его и хочет, чтобы все
всегда были близки к Нему и каждое по своей способности приобщалось Его? Тем более
что и тех, которые удаляются от Него, Он не оставляет Своей любовью, но старается
их удержать, умоляет их не пренебрегать Тем, Кто любит и осыпает их благами, Кто
терпеливо переносит, когда они безрассудно Его обвиняют, и Сам же защищает их.
И еще больше обещает послу жить им: увидев еще издали идущих к Нему, Он бежит
уже и встречает их, Собою всем всецело обняв их, лобызает, не обвиняет за прежние
поступки, но радуется о настоящем, учреждает торжество, созывает дру зей, т. е.
всех добрых, чтобы дом Его исполнился веселящимися. Демо фила же и всякого, кто
ненавидит добрых, справедливо укоряет, но вместе и научает добру, чтобы он исправился,
ибо как можно, говорит Он, доброму не радоваться о спасении погибших, об оживлении
умер ших?! И поистине, лишь бы кто только обратился от заблуждения, Он тотчас
подъемлет его на плечи свои и благих ангелов возбуждает к радости, благотворит
и неблагодарным, солнце Свое сияет на злых и добрых (Мф. 5, 15) и самую
душу Свою полагает за удаляющихся от Него (Ин. 10, 100). А ты, как видно
из твоего письма, уже повергшего ся пред священником, нечестивого и грешника -
как ты его называешь, не знаю, по какому праву, придя, своими руками извлек вон;
потом, когда он умолял тебя и признавался, что он пришел для уврачевания своих
зол, ты не только этого не уважил, но еще дерзнул ругаться над добрым священником,
который благосклонно принял сего кающегося и оправдал сего грешника; наконец,
принудив и священника выйти, ты с подобными себе вторгся вопреки закону в святилище
и осквернил Святое святых, а пишешь к нам, что своим старанием сохранил Святое
от угрожающего ему осквернения и доселе хранишь в целости. Итак, теперь послушай
слов наших: служителям Церкви и высшим тебя, тем менее монахам равного с тобою
чина порицать священника не следует, хотя бы казалось, что он и недостойно приступает
к Божественным Тайнам или хотя бы очевидно он делал что-нибудь запрещенное. Ибо
если вообще нарушение устройства и порядка есть преступление боже ственных и законов
и постановлений, то нельзя считать делом во славу Божию ниспровержение порядка,
Самим же Богом установленного. Ибо Бог Сам в Себе не разделяется, иначе как устоит
царство Его? (Мф. 12, 25) И если Бог, по словам Писания, есть Судия (Ис. 30, 18;
Рим. 2, 16), а священники - ангелы (Мал. 2, 7) и после архиереев истолкователи
Его божественных судов, то от них ты через посредство диаконов в подобающее время
должен учиться божественным истинам, так как через них же удостоился быть и монахом.
Не то ли внушает нам смысл священных прообразов? Ибо Святое святых не от всех
равно удалено - особенно близок к нему чин первосвященников, по том разряд священников,
за ними следуют диаконы; чинам же монашес ким назначены места у врат алтаря, у
которых они и посвящаются, и стоят не для хранения их, но для того, чтобы знали,
что они по чину своему ближе к народу, нежели к священникам. Поэтому чиноположе
ние церковное повелевает, чтобы они не сами приобщались божествен ных таинств,
но чтобы последние преподаваемы им были другими, т. е. теми, которые стоят ближе
их ко внутренности Святилища, ибо они, окружая таинственно божественный престол,
видят перед собою непок ровенными божественные таинства и, с благоговением исходя
с ними вне священных завес, достойно показывают их благопокорным монахам, свя
щенному народу и проходящим степени очищения, - таинства, которые до того времени
сохранялись в совершенной чистоте и целости, доколе ты со всей святостью не устремился
на них и не принудил невольно открыть себе Святое святых. И после этого смеешь
еще называть себя хранителем святыни, когда и не видел, и не слышал, и не имеешь
ничего приличного ее служителям, ибо не знаешь даже истинного смысла Писа ния,
ежедневно занимаясь спорами об одних словах, ко вреду слушате лей? Если бы кто
принял начальство над народом без царского повеле ния, то не понес ли бы справедливого
наказания? Также если бы кто из предстоящих подданных дерзнул перечить государю,
оправдывающему кого-либо или осуждающему, не говоря уже, если бы кто стал презирать
и попирать власть его? А ты такую дерзость показал в том, что принад лежит кроткому
и благому Богу и установленному Им священнонача лию! Это надо было бы сказать
даже в том случае, если бы кто-либо делал, по-видимому, должное, однако не по
своему достоинству, ибо до этого никто не допускается. Что неприличного сделал
Озия, когда воскурил фимиам пред Богом (2 Цар. 26, 19)? Что Саул, принося в жертву
(1 Цар. 13, 10; 15, 12)? Что лютые демоны, признавая Иисуса истинным Богом (Мк.
3, 11)? Однако же словом Божиим осуждается всякий, кто делает то, что ему не позволено
(1 Кор. 14, 23): всякий должен пребывать в чине своего служения (Лев. 16, 2);
во Святое святых один только первосвященник мог входить однажды в год, и притом
со всей чистотой, какой только закон требовал от первосвящен ника (Евр. 9,7).
Священники покрывают святилище, а левитам возбра няется и прикоснуться к нему,
чтобы не умереть. Разгневался яростью Господь на Озию за его дерзость (2 Цар.
26, 19); и Мариам, когда хотела давать законы законодателю, поражена проказой
(Чис. 16, 10); на сынов Скевы ринулись демоны (Деян. 19, 14). Говорится также:
Не посылах пророки, а они течаху; не глаголах к ним, и тии пророче ствоваху
(Иер. 23, 21). И еще: Беззаконник жряй ми тельца, яке убиваяй пса (Ис.
66, 3). Короче говоря, совершенная правда Божия не терпит нарушителей закона.
Если они говорят: Твоим именем силы многи сотворихом, Господь отвечает:
Николи же знал вас; отъидите от Мене ecu делающие беззаконие (Мф. 7, 22
- 23). То есть не долж но, как говорит Священное Писание, праведное совершать
неправедне (Втор. 16, 20; 2 Цар. 15, 22). Всякий должен внимать самому себе, не
должен высокомудрствовать и глубокомудрствовать, а рассуждать только о том, что
сообразно с его достоинством (Рим. 11, 20; 12, 3; Сир, 3, 21). Итак, разве не
должно, скажешь ты, исправлять священников, обличен ных в нечестии или в каком
бы то ни было преступлении? И можне позволить им бесчестить Бога преступлением
закона, которым они одни хвалятся (Рим. 2, 23)? Какие же они посредники Божии?
Как могут возвещать народу божественные добродетели, когда не знают силы их? Или
как могут просвещать других, когда сами помрачены? Как препода дут божественного
Духа, когда внутренне и истинно не уверены, есть ли даже Святой Дух? Я сам буду
отвечать тебе на это, ибо Демофил не враг мой и я не потерплю, чтобы тебя обманывал
сатана. Всякий из окружающих Бога чинов богоподобнее того, который далее отстоит
и тем более принимает и может сообщать света, чем ближе к истинному свету. Близость
разумей не по месту, но по способности к богообщению. Итак, если долг чина священнического
- просвещать, то, конечно, тот не принадлежит к священническому чину, кто не может
преподать света, а тем более если кто и сам не имеет его. И такой мне кажется
дерзновен ным, если вступает в священнические права, не боится и не стыдится недостойно
совершать божественные службы, думает, что Бог не знает того, что он сам сознает
в себе, думает Его обмануть ложным названием Отца и дерзает, делая вид, будто
он - Христос, произносить на боже ственные таинства непозволительные хулы (так
должно назвать его мо литвы). Такой не священник, нет, но злодей, обманщик, посмешище
для самого себя и волк в божественном стаде, одетый в овчую кожу.
Но Демофил не имеет права исправлять это. Ибо если слово Бо жие
повелевает праведное совершать праведно (совершать же правед ное - значит воздавать
каждому достойное), то все должны совершать это праведно, не выходя из своего
достоинства и чина: и ангелам долж но быть определяемо и воздаваемо достойное,
но не от нас, о Демофил, а нам через них от Бога и им через высших ангелов. Просто
сказать: во всех существах праведный во все Промысл воздает через первые вторым
по достоинству. Следовательно, и те, которых Бог поставил начальниками над другими,
должны воздавать достойное низшим себя и подчиненным себе. Итак, Демофил должен
определять, что следует ра зумной, раздражительной и вожделевательной силам. Не
должен он нарушать их порядка в себе, но разум, как высший, должен владеть низшими
силами. Если мы, видя на торжище, что слуга поносит, напада ет и наносит удары
господину, юноша -старцу или сын - отцу, считаем преступлением не прибежать на
помощь к этим почтенным лицам, хотя, может быть, они прежде нанесли тем обиду,
то как мы не стыдимся с небрежением смотреть, когда раздражительная и вожделевательная
силы действуют против разума и отнимают у него дарованное ему от Бога владычество
и в самих себе производят преступный беспорядок, возму щение и неустройство? Справедливо
блаженный и данный нам Богом законодатель считает того недостойным управлять Церковью
Божией, кто не умел хорошо управить собственным домом (Тим. 3, 5), ибо, кто умел
управить собою, тот и другим управит; если другим, то и домом; если домом, то
и городом; если городом, то и народом; и, просто сказать словами Писания: Кто
в малом верен, тот и во многом верен, а кто в малом неверен, тот и во многом неверен
(Лк. 16, 10).
Итак, ты сам назначай должное вожделевательной, раздражительной
и разумной силам своим, а тебе назначат священнодиаконы, им -свя щенники, священникам
- архиереи, архиереям - апостолы и преемники апостолов. Если же кто и из них преступит
обязанность, то исправлять его должны святые одного и того же чина. Таким образом,
чин с чином не смешается, но всякий останется в своем чине и при своем служении.
Все это мы представили тебе для того, чтобы ты знал и исполнял свой долг. А что
касается жестокости твоей по отношению к мужу, которого ты называешь нечестивцем
и грешником, то не знаю, какими словами оплакать мне поражение, случившееся с
возлюбленным моим. Кому, ты думаешь, мы поставили тебя служителем? Если не Благому,
то, конечно, и Он, и мы, и все наше служение должны быть для тебя теперь чужды,
пора тебе искать и Бога другого, и других священников, чтобы у них свободнее предаться
жестокости, а не усовершенствованию и быть не преклонным служителем бесчеловечности,
которую ты возлюбил. Сами мы достигли ли совершенной святости и не имеем ли нужды
в божественном снисхождении к самим себе? Не двояким ли грехом, как гово рит Писание,
подобно нечестивым, согрешаем мы, когда и не знаем, в чем грешим, а еще оправдываем
самих себя и думаем видеть, когда в самом деле не видим? Ужаснулось небо об этом,
и я вострепетал и сам себе не верю. И если бы я не имел твоих писем (о, если бы
я никогда не видел их!), то, сколько бы другие не старались уверять меня о тебе,
меня бы не уверили, что Демофил почитает благого ко всем тварям Бога нечелове
колюбивым и милующую или спасающую благодать Его для себя не нужной , да и отвергает
священников, которые за свою кротость удосто ились носить грехи неведения народного
и твердо знают, что и сами подвержены слабости. Божественноверховный Первосвященник
шел другим путем, т. е. Тот, Кто отлучен был, как говорит Священное Писа ние,
от грешников (Евр. 7, 26). Он поставляет знаком любви к Себе кротчайшее пасение
овец Своих (Ин. 10, 14; 21, 15); называет злым того раба, который не отпустил
долга товарищу своему (Мф. 18, 30) и нисколько не уделил ему из того величайшего
снисхождения, какое самому оказано, и справедливо осуждает его на то, что ему
свойственно, чего надобно бояться и мне, и Демофилу. Самим распинателям Своим,
среди самого страдания низводит Он от Отца прощение (Лк. 23, 34) и укоряет учеников,
когда они просили жестоко осудить нечестие изгнав ших Его от себя самарян. Об
этом ты тысячекратно говоришь в своем дерзком послании, это всюду твердишь, что
ты не самого себя, а Бога защищаешь. Но злом разве можно, скажи мне, защищать
доброго?
Нет, мы не имеем архиерея, немогуща спострадати немощем нашим
(Евр. 4, 15). Но Он и незлобив, и милостив. Не преречет, ни возопнет (Мф.
12, 19; Ис. 42, 1), так Он кроток! И Той есть очищение о гресех наших (1
Ин. 2, 2). Поэтому мы не можем одобрить твоего чрезмерно го рвения, хотя бы ты
тысячекратно ссылался на Финееса и Илию. Ибо неприятно было Иисусу слышать об
этом от учеников, которые тогда еще не были причастны кроткого и благого
Духа. И божествен ный наш Наставник с кротостью учит противящихся учению Господа
(2 Тим. 1, 24). Невежд и надо учить, а не наказывать, также как и слепых мы не
мучим, а ведем за руку. А ты напал на такого человека, который начинал только
смотреть на свет, ударил его, и, когда он с великой скром ностью приступал к тебе,
ты нагло оттолкнул его - того (сколь ужасное дело!), которого Христос по благости
Своей ищет на горах, где он блуж дает, зовет, когда он бежит от Него и, лишь только
найдет, берет на плечи Свои. Не будем, прошу тебя, не будем так худо заботиться
о самих себе и заострять меч против самих себя. Ибо, как те, которые стараются
другим причинять обиды, так и те, кто старается делать добро, хотя бы совсем и
не сделали того, что хотели, но если уже питают в себе злобу или благость, то
вскоре будут исполнены последние божественных добродетелей, а первые жестоких
страстей. Одни будут последователями и спутниками ангелов здесь и там, в совершенном
мире и свободе от всех зол, на всю вечность наследуют блаженнейшую участь и, что
выше всех благ, будут всегда с Богом; другие же лишатся вместе и божественного,
и собственного мира и здесь, и по смерти будут вместе с жестокими демо нами. Поэтому
мы должны всячески стараться, чтобы быть всегда с бла гим Богом и Господом, а
не быть отчужденными от Него Его правосуди ем вместе со злыми и сами от себя не
потерпеть должного наказания, чего я более всех боюсь и не желаю быть непричастным
никакому злу. Если тебе угодно, я вспомню и о божественном видении одного святого
мужа, но ты не смейся, ибо я буду тебе говорить правду.
Будучи некогда на Крите, я принят был святым Карпом - мужем, по
сравнению с которым едва ли найдешь другого, по великой чистоте ума более способного
к боговидению. Он и не приступал к соверше нию святых таин прежде, нежели получит
во время предуготовитель ных молитв какое-либо священное и благоволительное видение.
Он рассказывал, что некогда один из неверных его опечалил. Причиной печали было
то, что он отвлек некоего от Церкви к безбожию, тогда как еще празднуемы были
им дни веселий. Надлежало об обоих усерд но молить Бога Спасителя, чтобы Он одного
обратил Своей силой, а другого победил Своей благостью; надлежало ему непрестанно
- че рез всю жизнь - увещевать их, доколе таким образом не приведет их к познанию
Бога так, чтобы и сомнения их разрешились, и они принужде ны были в своих безрассудных
поступках истинно раскаяться. Но не знаю, каким образом (чего прежде не случалось)
возродились в нем тогда сильное негодование и досада, и он, находясь в таком худом
состоянии, лег и уснул, ибо был вечер. В полночь, когда он обычно сам собою пробуждался
для пения священных гимнов, встает после многих снов, которые непрестанно прерывались
и были беспокойны. Начав разглагольство с Богом, он сетовал, как неприлично святым,
и в негодо вании говорил, что нет тут правды, когда живут люди нечестивые и извращающие
правые пути Господни. Говоря это, он просил Бога од ним ударом молнии жизнь обоих
прекратить без милости. «Произнеся это,- рассказывал он,- вдруг, казалось, увидел
я дом, в котором я находился, сначала потрясшимся, потом своды его разделившимися
на две половины и ярко горящий перед собою костер, который, поскольку место представлялось
уже открытым, спускался ко мне с неба; само небо видел отверстым и на высоте неба
- Иисуса, которому предстоя ли в человеческом виде бесчисленные ангелы. Это я
видел на небе и удивлялся». «Опустив же взор вниз, увидел я, - продолжал Карп,
- самый помост расторгшимся над обширной и мрачной пропастью, и тех мужей, на
которых я произносил проклятие, стоящих предо мною у зева пропасти в жалком виде,
трепещущих от слабости стоп своих, но не низвергающихся в нее. Из глубины пропасти
выходили змеи и то око ло колеблющихся ног их, извиваясь, опутывались, налегали
на них и влекли к себе, то зубами и хвостами дразнили, льстили и всяким обра зом
ухищрялись низринуть их в пропасть. Между змеями были и люди, которые также устремлялись
на этих мужей, теснили, нападали на них и поражали; казалось, они близки уже были
к падению, мало-помалу скло няясь частью против воли, частью добровольно на убеждения
и вместе принуждения злого». И Карп рассказывал, что он, смотря вниз, чувство
вал удовольствие, а о том, что происходило вверху, небрег; он досадо вал и негодовал,
что они еще не низринуты, и, многократно, но тщетно на этом настаивая, в негодовании
проклинал их. Едва будучи в силах взглянуть на небо, он увидел на нем опять то
же, что видел и прежде: Иисус, милосердым оком взиравший на происходящее, восстав
с высо чайшего престола и снисшед к ним, простирал руку благости; ангелы, вместе
с Ним подавая им помощь, одного с той, другого с другой сторо ны охраняли, и Иисус
говорил Карпу: «Уже простертой рукой твоей поражай Меня, ибо я готов и снова пострадать
для спасения человеков, и сие Мне приятно, только чтобы прочие люди не согрешали.
Но смот ри, полезно ли тебе на пребывание в этой бездне и с этими змеями променять
сожительство с Богом и благими и человеколюбивыми анге лами?» Вот то, что я от
него слышал, и верю, что это истинно.
9. К священноначальнику Титу, который вопрошал святого Дионисия
через письмо, что такое дом Премудрости, что ее чаша, ее пища и питие?
Не знаю, возлюбленный Тит, случилось ли святому Тимофею слы шать
что-либо из рассмотренных мною богословских символов, только в «Символическом
богословии» я объяснил все, по мнению многих, необыкновенные выражения Писания
о Боге. Души непросвещенные исполняются нелепыми мыслями, когда у отцов, неизреченно
мудрых, встречаю божественную, таинственную и для ума нечистого недоступ ную истину
под покрывалом смелых загадок. Поэтому-то мы часто и не верим буквальному смыслу
выражений, в которых описываются божественные тайны, и восходим к этим тайнам
путем созерцания от соответствующих им чувственных символов. Впрочем, иногда можно
обойтись и без символов, можно созерцать небесные тайны сами по себе, в их наготе
и чистоте - так видим и ублажаем мы Источник жизни, Который Сам в Себя изливается
и Сам в Себе существует, Который есть некая единая, простая, самодвижная, самодействующая,
никогда Себя не оставляющая Сила, Который есть знание всякого знания, созерцающее
Себя через Себя. Итак, я признаю нужным как для Тимофея, так и для других посильное
изъяснение различных форм священной симво лики, ибо с внешней стороны ее сколько
кажется невероятностей и несообразностей! Например, сверхсущностное Богорождение
приписы вается Божиему чреву, телесно рождающему Бога (Пс. 109, 4); рождае мое
Слово усвояется человеческому сердцу, как бы отрыгающему Его (Пс. 44, 1); дыхание
Духа выражается через дыхание уст (Пс. 32, 6); Богородительное лоно, содержащее
в себе Сына Божия, представляется телообразно (Ин. 1, 18); а иногда употребляются
символы: насаждения, древа (Откр. 2, 7), плода (Ис. 27, 6), цвета, корня (Иез.
16, 3), источника, дающего воду (Пс. 35, 13) или разливающего свет (Пс. 98, 16).
Таковы и прочие описания сверхъестественных предметов богословия. Так, для обозначения
духовного Промысла Божия, даров, явлений, сил, свойств, судеб, пребывания, исхождения,
суда, единения приписывается Богу об раз то человека, то зверя (Быт. 49, 9) или
другого животного, то расте ния (Песн. 2, 1), то камня (1 Пет. 2, 4); иногда Он
представляется даже облаченным в военные доспехи варваров (Пс. 44, 4); иногда
изобража ется ваятелем и скульптором, как некий художник (Пс. 65, 10); иногда
Писание придает Ему коней (Пс. 75, 7), колесницы (Пс. 67, 18) и седали ща (Пс.
44, 7) или окружает Его принадлежностями великого пира (Лк. 15) и изображает пьющим,
спящим (Пс. 42, 10) и шумным от вина (Пс. 77, 65). Что сказать еще о гневе и скорби,
о различных клятвах и раскаянии, о проклятиях и ненависти, о многообразных и двусмыслен
ных выражениях, отменяющих Божие обетование, о борьбе Бога с силь ным земли, сопровождаемой
как бы опасением Его и умыслом против них, когда они намеревались воздвигнуть
здание не для обиды других, а для сохранения себя, также о небесном совете, как
обмануть Ахава, о плотской и чувственной страсти, изображаемой в книге Песнь Песней?
Сколько и других священных понятий в изображении Бога, когда вещи сокровенные
выражаются видимыми, единичные и простые - протя женными и состоящими из частей,
необразные и бесформенные - име ющими форму и образ! Но, кто умеет проникать в
сокровенное их благолепие, тот постигает в них все таинственное и боговидное,
все сия ющее полным светом богословия. Мы уверены, что символические соче тания
придуманы не для них самих, но для неизглагоданного знания, которое по своей святости
для непросвещенных недоступно, а открыва ется только испытанным его любителям,
не увлекающимся при рассмот рении священных символов детскими мечтами, но простотой
своего ума и силой созерцания возносящимся к простой и сверхъестественной исти
не их. Притом должно заметить, что богословское учение двоякого рода: одно невыразимое,
таинственное, другое ясное и легко понимаемое; пер вое облечено символами и состоит
в обрядах, другое является в форме философской и может быть доказуемо, потому
что соединяет в себе выразимое с невыразимым; последнее убеждает и связует истину
сло вом; напротив, первое показывает ее божественность без слов, самими делами
и священными обрядами. Известно, что совершение священных тайн ни у нас, ни у
Церкви Ветхозаветной не производилось без боголеп ных символов. Мы видим, что
и святейшие ангелы о вещах божествен ных говорят загадочно, таинственно, что и
Сам Иисус богословствует в притчах и преподает Божественные тайны под видом трапезования.
Ибо надлежало не только сохранить Святое святых от скверн непросвещен ной толпы,
но и озарить всю природу человеческую светом божествен ных истин сообразно с ее
делимостью и вместе неделимостью; надлежа ло бесстрастную душу вознести к простому
и внутреннему созерцанию боговидных образов и страстное тело врачевать и возводить
к Богу по законам телесности, т. е. посредством предустановленных, преобразова
тельных символов, которые были бы сообразны с понятиями души и в то же время совершенно
соответствовали бы истинам неприкровенного бо гословия, как образы, руководствующие
к уразумению его учения.
Видимый наш мир ведет к созерцанию вещей Божиих невидимых - так
говорит Павел и здравый разум. Поэтому и богословы на иное смотрят как на предмет
жизни гражданской и подзаконной, а на иное - как на дело чистое и благодатное,
на первое - человечески и опосредо ванно, на второе - надмирно и тайнообразно,
рассуждая об одном на основании известных всем законов, а о другом на основании
незримых определений, сколько они могли быть выражены в Священных Писани ях и
сколько могут быть поняты умом и сердцем, ибо во всех этих Писаниях предлагается
нам не сухая история, но живоносное совершен ство. Поэтому мы должны оставить
народное мнение о них и благого вейно проникать во внутреннее значение священных
символов, иначе мы унизили бы их, потому что они суть видимые черты и отпечатки
божественной природы, чувственные образы неизглаголанных и сверхъе стественных
предметов. Притом преобразовательными символами рас цвечиваются не одни сверхсущностные,
духовные или прямо божествен ные светы - например, не один Бог называется огнем
(Втор. 4, 11), но и умственное слово Его именуется также огненным (Иер. 23, 29);
даже боговидным чинам мыслимых и мыслящих ангелов придаются различ ные и все огненные
образы (Пс. 103, 4). Поэтому и самый образ огня иначе надо понимать, когда им
выражается непостижимое существо Бо жие, иначе -когда под ним разумеется умственное
слово Его Промысла, и иначе - когда им обозначаются ангелы: в первом случае он
означает причину, во втором - условное бытие, а в третьем - участие в бытии. Вообще
символы должно понимать так, как предписывают понимать их созерцание и законы
мудрости; впрочем, не надо смешивать их произвольно, но изъяснять сообразно причинам,
условному бытию, силам, чи нам и достоинствам, которые ими обозначаются.
Но, чтобы не выйти из надлежащих пределов письма, приступим к самому
исследованию предложенных тобою предметов. Мы говорим, что всякая пища служит
к усовершенствованию того, кто ею питается, потому что она восполняет его недостаток
и скудость, укрепляет его слабость, сохраняет его жизнь, раскрывает и обновляет
его силы, сооб щает приятную живость его чувствам, вообще отводит тоску и несовер
шенство, а дает веселие и совершенство. Поэтому хорошо сказано в Писании (Притч.
9), что благая Премудрость держит таинственную чашу и подносит священное свое
питие, а еще прежде пития предлагает твердую пищу и громогласной проповедью милосердия
созывает нуж дающихся. Итак, предлагаемое ею вещество для питания двоякого рода:
одно - твердое и постоянное, другое - жидкое и текучее. И последнее, т. е. чаша,
уже приводит к мысли о том, сколь попечительна благость Премудрости: будучи круглой
и открытой, чаша есть символ безначаль ного и бесконечного, заботящегося обо всем
Промысла; предлагаемая всякому, она тем не менее пребывает в себе самой, остается
в неподвиж ном тождестве, нисколько не изливается, всегда неизменна и недвижима.
В Писании сказано, что Премудрость создала себе дом, приготовила в нем твердую
пищу, поставила сосуды и чашу - отсюда каждый, богопри лично рассматривающий божественные
вещи, легко может видеть, что всесовершенный Промысл есть причина бытия и благоденствия
всего существующего; что он на все простирается, везде является, все содер жит
и, несмотря на то, существенно пребывает сам в себе, не смешивается ни с чем,
ни почему и ни с чем другим; что, изъятый от всего, он и в бытии, и в состоянии,
и в пребывании вечен и тождествен, ибо всегда тот же и так же существует, никогда
не бывает вне себя, никогда не оставля ет ни своего дела, ни неподвижного своего
пребывания или бытия, но весь совершает в самом себе благие дела свои; что он
распространяется на все и, однако же, остается в себе; что он стоит и движется
и вместе не стоит и не движется; что он дела промышления совершает, так сказать,
в неподвижности, а неподвижность являет в делах промышления.
Но что значит твердая и жидкая пища? Ибо сказано, что благая Премудрость
уготовляет как ту, так и другую. Твердая пища, думаю, есть выражение духовного,
постоянного совершенства и тождества, по которому разумные души участвуют в неизменном,
сильном, все соеди няющем и нераздельном ведении вещей божественных. Этим разумным
душам и святой Павел, следуя Премудрости, преподает истинно твердую пищу (1 Кор.
13, 11). Под символом же пищи жидкой разумеется то удобоизливающееся и всем разделяемое
обилие учения, которое разно образием, множеством и частностью своих истин ведет
питаемых, по мере сил каждого, к простому и нераздельному боговедению. Поэтому
умственные изречения Божии уподобляются то росе и воде, то вину и меду, ибо имеют
силу то оживлять, как вода, то возращать, как молоко, то восстанавливать жизнь,
как вино, то очищать и сохранять, как мед. Вот что дарует божественная Премудрость
приходящим к ней! Вот как разливает богатство обильной своей трапезы! Вот что
значит истинный пир! Поэтому-то Бог и называется Жизнодателем, Питателем младен
цев, Возобновителем и Усовершителем.
Применительно к этому изображению священного пира Сам Бог, Причина
всех благ, называется упивающимся - в том смысле, что пол нота и обилие пира Его
превыше всякого разумения, или, говоря бого приличнее, что блаженство Его всесовершенно
и безмерность блажен ства неизреченна. Как у нас опьянение, принимаемое в худом
смысле, есть непомерное исполнение себя вином и исступление ума и чувств, так
в Боге, понимаемое в хорошую сторону, оно есть не что иное, как чрезмерная полнота
всех благ, соединенных в Нем от века. Последую щее же за опьянением исступление
ума и чувств есть выражение Божи ей высоты, недосягаемой для нашего мышления,
мыслимости и бытия; оно выходит из области ума. Но, как Бог называется как бы
опьянен ным и исступленным всеми возможными благами потому, что всеми преисполнен,
и преисполнен безмерно, хотя обитает вне всего и превы ше всего, так надо понимать
и выражения о пиршестве святых в Цар стве Божием. Когда говорится, что Сам Царь
приходит, приглашает их садиться и начинает служить им (Лк. 12, 37), то этим указывается
на некое нераздельное и единодушное приобщение святых благам Божи им; этим описывается
Церковь перворожденных на небеси, или души праведных, наделяемые и исполняемые
всеми благами. Под именем же приглашения садиться мы разумеем успокоение от многих
трудов, ти хую жизнь, общество, удостоенное блаженства в светлой стране жи вых,
- общество, наполненное всеми священными наслаждениями, бо гатое различными дарами
Божиими, которые преисполняют веселием сердца праведных, - такое общество, которое
Сам Иисус и радует и посаждает, которому Сам Он и служит, и дарует вечное успокоение,
и разделяет полноту благ, и дарствует без меры.
Ты, конечно, спросишь меня и о том, что значит упоминаемый в Писании
сон и бодрствование Бога? Божий сон есть то, что в Боге таинственно и вещам, управляемым
Промыслом, несообщимо; напротив, бодрствование Бога есть обращение Его Промысла
к наставлению или спасению людей, чувствующих в этом нужду. Отсюда ты перейдешь
к изъяснению и других богословских символов. Поэтому я считаю из лишним об одном
и том же говорить одно и то же и представлять, что говоришь другое; притом вижу,
что требование твое исполнено, и оканчиваю письмо с той уверенностью, что я изъяснил
тебе более символов, нежели сколько их надлежало изъяснить по твоему письму. Сверх
этого посылаю тебе все свое «Символическое богословие», в котором ты найдешь,
что значит дом Премудрости и семь столпов его, что такое твердая пища и разделение
жертвенных даров и хлеба, что - смешение вина и шум, приходящий от опьянения;
там найдешь ты подробное объяс нение всего, о чем я говорил в настоящем письме.
Это «богословие», по моему мнению, есть хороший истолкователь всех богословских
симво лов и соответствует преданиям и истинам Священного Писания.
10. Иоанну Богослову, апостолу и евангелисту, во время заточения
его на о. Патмос
Приветствую тебя - святую душу, возлюбленный! Это приветствие гораздо
приличнее тебе, нежели многим другим. Радуйся, истинно возлюбленный истинно Возлюбленным,
Вожделенным и Любящим!
Что удивительного, если Христос говорит истину! Вот ученики Его
изгоняются из общества людьми неправедными, которые через это сами стремятся к
заслуженной ими участи, т. е. , будучи беззаконными, отде ляются и удаляются от
святых. Явления поистине суть видимые обра зы вещей невидимых, ибо в веках грядущих
не Бог будет причиной праведного удаления от Себя людей нечестивых, но сами удалившиеся
от Бога. С другой стороны, мы видим, что иные и здесь уже живут с Богом, потому
что, любя истину, они удаляются от обольщения вещей материальных; будучи свободны
от всякого зла и воодушевляясь бо жественной любовью ко всему благому, они любят
тишину; обитая между людьми ангелоподобно, с совершенным спокойствием души, с
благодарением к Богу, с добротой сердца и с другими добрыми каче ствами, они еще
в настоящей жизни являют святость жизни будущей.
Я не столь безумен, чтобы мог приписывать тебе страдание, а только
думаю, что в минуты размышления о телесных страданияхнельзя их не чувствовать;
впрочем, справедливо обвиняя людей, обидевших тебя и через эту обиду мечтающих
заградить солнце Евангелия, я прошу их прекратить зло, которое они делают самим
себе, обратиться к добру, привлечь тебя к себе и сделаться причастниками света.
Меня же, напро тив, ничто не лишит светлого луча Иоаннова: теперь я наслаждаюсь
только припоминанием и возобновлением в мыслях истинного твоего богословия, а
вскоре (скажу, хотя это и дерзновенно) сам соединюсь с тобою. Верь моему, посланному
от Бога, предсказанию, что ты будешь освобожден от патмосского заключения, возвратишься
в Азию, совер шишь там образцы подражания благому Богу и передашь их своим преемникам.
|
