Ист.: https://old.inliberty.ru/blog/2286-Burzhuaznye-dobrodeteli, 2016 год.
Профессор экономики в Университете Иллинойса в Чикаго. Deirdre Nansen McCloskey. Род. 11 сентября 1942 года. 12 лет преподавала в Чикагском университете. Диссертация о британской металлургии. В 2006 оп. книгу "Буржуазные добродетели", затем 2 том - Буржуазное достоинство, в 2016 - Буржуазное равенство. Общая идея: не накопление капитала, а инновации создали богатство Запада.
Семь. Именно столько главных добродетелей существует в западной философской традиции — от Платона до Адама Смита. Или согласно конфуцианской традиции, родившейся еще в 479 году до нашей эры. Или по мнению авторов поразительной книги под названием «Позитивные черты характера и добродетели: справочник и классификация», опубликованной в 2004 году Американской психологической ассоциацией под редакцией Кристофера Петерсона и Мартина Селигмана, — в работе над ней участвовали четыре десятка профессоров психологии. Или, уж если на то пошло, в соответствии практически со всеми теориями о том, что нужно человеку, чтобы преуспеть в жизни.
Первостепенная добродетель — это, конечно, справедливость, равновесие и взаимное уважение в обществе. Другая — умеренность, душевное равновесие, умение обуздывать страсти. Третья — мужество. Как может человек преуспеть, если он, подобно Обломову, будет день-деньской валяться в постели из-за неспособности преодолеть смутный страх или апатию — этот аристократический вариант робости? Благоразумие, как говорил Фома Аквинский, — добродетель практическая: знания и навыки, сноровка, понимание личных интересов. На этом завершается список четырех добродетелей, которые так ценили в суровых городках-полисах и еще более суровых империях Средиземноморья. Римляне считали справедливость, умеренность, мужество и благоразумие «кардинальными» добродетелями, на которых держалось общество воинов, ораторов и придворных (cardoна латыни — ось). Христиане же назвали их языческими — и отнюдь не только с пренебрежением.
Христианство добавило к списку три собственные добродетели: как говорил апостол Павел, «а теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор 13). Их называют теологическими или христианскими — что, пожалуй, чересчур лестно для христианства, поскольку, как все мы знаем, есть такие, кто называет себя христианами, но на деле этим добродетелям не следует, предаваясь ксенофобии, гомофобии и неприятию всего нового. Хоть эти три «священные» добродетели и отдают ладаном, им можно дать абсолютно светские определения, что и сделано в сборнике под редакцией Петерсона и Селигмана. Вера — ретроспективная добродетель: наличие у человека идентичности, отправной точки, чтобы последовательно идти вперед. Вы можете быть матерью, дочерью, женой, швейцарцем, женщиной, учителем, врачом, читателем, и вам в голову не придет отрицать это или менять с легкостью необыкновенной. Надежда, напротив, — добродетель перспективная, когда у вас есть цель, замысел. Куда вы идете? Камо грядеши? Если вам совсем не на что надеяться, вы придете вечером домой, достанете ствол и сведете счеты с жизнью. А любовь, величайшая из трех добродетелей, — смысл всего этого: любовь к мужу, любовь к родине, любовь к искусству, любовь к науке, любовь к Богу.
Четыре плюс три равняется семи. Семь главных добродетелей стали результатом случайности — «встречи» римлян и еретической иудейской секты в Iвеке нашей эры. Но подобное случайное сочетание оказалось на удивление уместным. Семь добродетелей «первичны» в том же смысле, в каком «первичны» основные цвета, красный, синий и желтый. Можно смешать красную краску с синей и получить лиловый цвет, но, смешав лиловый и зеленый, не получите красного, синего или желтого. Из справедливости и мужества вырастает такая добродетель, как честность, а из надежды и мужества — оптимизм, но в обратном порядке такого не выйдет.
И еще они называются главными потому, что жизнь без одной из этих добродетелей или без некоего своеобразного сочетания всех семи содержит явные изъяны. Без этого, пользуясь терминологией Аристотеля, нельзя добиться telos, цели человеческой жизни. Когда в 1937 году Уинстон Черчилль заявил, что Муссолини обладает «такими потрясающими качествами, как мужество, понимание, самообладание и стойкость» — то есть мужеством, благоразумием, умеренностью и снова мужеством в сочетании с верой (к этому можно добавить надежду Дуче на создание новой Римской империи), — он превозносил, как и подобает аристократу, воспитанному в школе Хэрроу и Сандхерстском военном колледже, почти весь набор языческих добродетелей с небольшой примесью христианских. В другой раз Черчилль заметил: будь он итальянцем, стал бы фашистом. Но, надо полагать, даже он понимал, что любви и справедливости фашизму недостает. Пять добродетелей из семи — маловато.
Несбалансированные и неполные наборы добродетелей — их мы называем грехами — не работают и в инновационном обществе, основанном на коммерции. «Буржуазные добродетели» — это просто те же семь первичных добродетелей, реализуемых в Западной Европе, США или Японии в условиях инноваций, проверяемых рынком. Конечно, они реализуются не идеально — ведь и сами люди далеки от совершенства. Но современный мир создали именно добродетели, а не такие грехи, как алчность и стремление отобрать что-то у другого.
Каким образом? Богатые страны в плане инноваций зависят от своей буржуазии. Но обществу необходимо принять буржуазные добродетели, а не душить их с аристократической спесью, мужицкой завистью и клерикально-бюрократической яростью. К 1800 году многие в Северо-Западной Европе, к 1900 году другие европейцы, а к 2000 году многие простые люди по всему миру начали воспринимать результаты деятельности буржуазного рынка и его беспокоящих инноваций более или менее благожелательно. Как выразилась историк Кристин Маклеод, по прежним меркам «культурной гегемонии аристократии... изобретатель не был героем»: он покупал идеи по дешевке, а продавал их дорого. Но в Британии к середине XIXвека изобретатель, новатор, реорганизатор однозначно стал считаться героем, признанным благодетелем людей. Голландцы, американцы, затем британцы, а за ними и основная масса населения других стран, например, швейцарцев и шведов, в конце XIX столетия начали позитивно относиться к рыночной экономике и даже «созидательному разрушению», связанному с постоянными инновациями, ориентированными на прибыль.
В 2005 году философ Ален де Боттон так отозвался о своем родном Цюрихе: его «урок всему миру состоит в том… чтобы напомнить, насколько творческим и человечным может быть город, от которого вы не требуете ничего большего, кроме как быть скучным и буржуазным». В этой связи он процитировал слова философа Монтеня, написанные в последние десятилетия XVIвека: «Устремляться при осаде крепости в брешь, стоять во главе посольства, править народом — все эти поступки окружены блеском и обращают на себя внимание всех. Но бранить, смеяться, продавать, платить, любить, ненавидеть и беседовать с близкими и с собою самим мягко и всегда соблюдая справедливость, не поддаваться слабости, неизменно оставаться самим собой — это вещь гораздо более редкая, более трудная и менее бросающаяся в глаза. Жизни, протекающей в уединении, что бы ни говорили на этот счет, ведомы такие же, если только не более сложные и тягостные обязанности, какие ведомы жизни, не замыкающейся в себе».
Именно это и сотворило современный мир — люди стали восхищаться куплей, продажей, жизнью в любви, мягкости и справедливости, а не блестящими деяниями аристократов. Это дало буржуазии возможность заниматься инновациями. И она ею воспользовалась. Средний доход на душу населения в Швейцарии, в которой находится Цюрих, увеличился с $3 в день в 1800 году до $125 в день сегодня (в долларах 2010 года).
Осознание, что современный мир создали этические идеи, меняет наш взгляд на экономику и экономическую теорию. Если инновации, как я считаю, стали следствием новообретенного достоинства и свободы следовать буржуазным добродетелям, то нам стоит смиренно порадоваться этому, не впадая в грех гордыни. Если наше буржуазное «здание» было воздвигнуто не на фундаменте империализма и эксплуатации неравенства в торговле (а в этом я тоже убеждена), нам следует этим восхищаться, не забывая, впрочем, о самокритике. Если серьезные инновации не противоречат нравственности, мы можем следовать более зрелой этике, чем лозунг «алчность — это хорошо» у правых и «долой капиталистов» у левых. Иными словами, нам нужно преодолеть восприятие истории экономики, которое казалось правильным в 1848 году, а некоторым и в 1914 году, еще до полной идеализации крестьянства, романтизации Средневековья, представлений о злобных фабрикантах, гнусных машинах, угнетенных рабочих и раздражающем потребительском поведении, свойственном общественным классам, во всех отношениях стоящим ниже нашего собственного.
Когда буржуазные добродетели не процветают, и особенно когда ими не восхищаются другие классы общества, власти страны и сама буржуазия, результаты получаются незавидными. Как отмечали экономисты Вирджил Сторр и Питер Беттке, говоря о Багамах, «буквально все модели успеха, что можно найти в экономической истории этих островов, приходится характеризовать как пиратские», в результате чего тамошние предприниматели «стремятся к присвоению «ренты», а не получению прибыли [за счет производства]». Опора на пиратскую алчность — эгоистическое благоразумие, не уравновешенное другими добродетелями, например, справедливостью (за исключением, если обратиться к самой истории пиратства, демократической справедливости на борту пиратских кораблей), — работает плохо. И, вопреки мнению многих как в левых, так и в правых кругах, подобное пиратское «благоразумие без границ» нехарактерно для буржуазии.
Сбалансированный набор буржуазных добродетелей отнюдь не умозрительное понятие. Веками мы исповедовали его на практике в Венеции и Голландии, затем в Англии, Шотландии и британских колониях в Северной Америке, затем в Бельгии, Северной Франции, Рейнской области, Женеве, Сиднее, Кливленде, Лос-Анджелесе, Бомбее, Шанхае и постоянно растущем количестве других мест на планете наперекор стойким традициям аристократических и крестьянских добродетелей и грехов. Конечно, мы не раз впадали и в буржуазные грехи. Грех первороден. Но мы — большинство из нас — живем в коммерческом обществе, а общество, основанное на рынке и инновациях, не делает нас всех автоматически грешниками. Скорее наоборот.
Признаю, ведущая буржуазная добродетель — это Благоразумие: купить подешевле, продать подороже. Но это же благоразумие подсказывает нам: лучше торговать, чем воевать, нужно просчитывать последствия, умело делать добро — так, Герберт Гувер после 1918 года предпринял энергичные усилия для спасения Бельгии от голода.
Вторая добродетель — это, конечно, Умеренность, позволяющая сберегать и накапливать богатство. Но умеренность также помогает учиться новому в бизнесе и в жизни, прислушиваться к клиенту, побеждать соблазн опуститься до обмана, спокойно искать компромисс — как Элеонора Рузвельт на переговорах о Декларации прав человека ООН в 1948 году.
Далее идет Справедливость — основа нерушимости честно приобретенной частной собственности. Но кроме того, справедливость побуждает нас с охотой платить за хорошую работу, уважать труд, устранять привилегии, ценить людей за способности, а не происхождение, не завидовать чужим успехам — именно это с 1776 года обеспечивает инновации.
Следующая добродетель — Мужество, необходимое, чтобы опробовать новые методы в бизнесе. Однако мужество позволяет также преодолевать страх перемен, стойко переносить неудачи на грани банкротства, приветствовать новые идеи, просыпаться утром с радостью, предвкушая новую работу, оно позволяет нам сопротивляться унылому пессимизму, с 1848 года охватившему многих интеллектуалов — как левых, так и правых.
Еще одна добродетель — Любовь, забота в первую очередь о близких. Но она же движет заботой буржуа о своих работниках, партнерах, коллегах, клиентах и согражданах, способностью желать добра всем людям, идти на контакт, в том числе с незнакомцами.
Затем идет Вера — вера в свое деловое сообщество. Но еще вера воздвигает памятники славному прошлому, поддерживает традиции в коммерции, познании, религии, идентичность жителя Антверпена, Чикаго или Осаки.
Наконец, Надежда, позволяющая представить себе более совершенный механизм. Но надежда также с 1533 года помогает нам осмысленно трудиться, воспринимать свою работу как достойное призвание.
«Буржуазные» и «добродетели» — не взаимоисключающие понятия. Это наш сегодняшний образ жизни, в основном на работе в удачные дни, — и образец для жизни с понедельника по пятницу.
И все же инновации даже в условиях этичного капитализма, который я проповедую и вижу вокруг себя, уже полтора столетия служат объектом презрения со стороны многих «властителей дум» — от Томаса Карлейля до Наоми Кляйн. По наущению таких интеллигентов мы, если ему поддадимся, можем вновь пережить те же ужасы национализма и социализма, что и в середине XXвека. Если мы воображаем себе лишь разрушение пасторального идеала и отвергаем преимущества инноваций, мы так и останемся нищими пастухами и крестьянами без возможностей для интеллектуального и духовного развития. Если мы будем поклоняться вышестоящим, насилию и государству, мы можем легко отдать свою жизнь на откуп военно-промышленному комплексу. Если мы откажемся от экономических принципов ради беспокойства об окружающей среде, мы можем вернуться к поденному заработку в три доллара, будем жить в хижинах посреди леса, как Генри Торо, и, подобно ему, зависеть от наших друзей в городе, снабжающих нас гвоздями и книгами. Сегодня, в начале XXIвека, мы при желании можем даже дополнить все это антибуржуазной религиозностью — новой, как та, что руководила террористами, направившими самолеты на башни Всемирного торгового центра, или старой вроде социалистического толкования Нагорной проповеди.
Но я предлагаю этого не делать. Лучше вместо этого вернуться к буржуазным добродетелям, которые дали нам возможность, как отмечал еще в 1792 году Вильгельм фон Гумбольдт, для Bildung (формирования личности): «Истинная цель человека… есть высшее и наиболее пропорциональное формирование его сил в единое целое». Нам нужно отказаться от материалистического постулата о том, что современный мир создали «перетасовки» и эффективность или эксплуатация бедняков. И еще нам нужна новая историческая и экономическая наука, которая учитывала бы цифры и слово, интересы и риторику, поведение и смысл.
За последние двести лет средний житель земли разбогател в десять раз (а самих жителей стало в несколько раз больше). Это случилось благодаря научно-техническому прогрессу. Но невероятные изобретения последних веков, которые полностью изменили наш образ жизни, не могли бы появиться, если бы люди не начали по-другому относиться к друг другу и к экономической деятельности. В мире произошла не технологическая, а моральная революция, утверждает исторический экономист Дейдра Макклоски: успешные народы усвоили буржуазную этику, и потому смогли развиваться. Она прочитала очередную лекцию цикла «Возвращение этики».
Спасибо. Я очень рада, что выступаю сегодня перед вами и вижу в аудитории столько людей, интересующихся экономикой и экономической историей. Я экономист, но, к сожалению, в моем образовании есть немало пробелов, и русский язык я практически не знаю. Я выучила по-русски вот эту считалку: раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять. Вот и все, что я знаю на вашем языке.
Зато я знаю кое-что другое, что может вам пригодиться. Я думаю о будущем России и всего мира, и считаю, что здесь важнейшее значение имеет этика. Этика крайне важна для функционирования экономики, политического процесса, всего общества. Но в экономической науке ей уделяется недостаточно внимания. Мы, экономисты, часто говорим о такой добродетели, как благоразумие — его также можно назвать «ноу-хау» или “savoirfaire”, как говорят французы, умением, навыками, компетентностью. В Америке в 1980-х говорили: «Бабло — это круто, бабло — это круто» хорошо. А я не считаю, что деньги - это хорошо. Деньги — результат благоразумия и компетентности, и ничего больше. И, боюсь, в обеих наших странах — России и США — всячески превозносятся деньги, благоразумие, практицизм. Я слышала, как в таком духе высказывается Путин, а затем и Дональд Трамп. Но на мой взгляд игнорировать другие добродетели — большая ошибка.
Я понимаю, что благоразумие, навыки, умение делать деньги, умение построить мост, умение написать роман - это здорово. Я не пытаюсь выступать в защиту «святой простоты». Но я считаю: чтобы общество, экономика функционировали успешно, нужен баланс всех добродетелей. Нам необходимы все семь добродетелей в том или ином сочетании, и это сочетание уникально для каждого человека. Человеку нужно благоразумие, но нам также требуется мужество — без этой добродетели никак не обойтись. Вы наверняка знаете роман «Обломов» о человеке, который никогда не вставал с постели. Наверно у каждого из нас когда-то мелькала мысль: «Как это здорово! Может быть и мне сегодня не вставать». Как видим, даже для того, чтобы встретить новый день лицом к лицу, тоже необходимо мужество. Мужество, очевидно, нужно солдату, но оно нужно и матери, чей сын — инвалид, мужество вставать каждый день, ухаживать за ним. Это тоже мужество.
И еще нам нужна любовь. Да, нам нужна любовь — некоторым мужчинам эта мысль может показаться странной. Но любовь нужна и членам футбольной команды, даже в армейском подразделении вы должны заботиться друг о друге, иначе оно просто не сможет действовать. Любовь нужна в офисе и на стройплощадке, везде люди должны быть в той или иной степени друг другу небезразличны. Это можно с таким же успехом назвать любовью.
Еще всем необходима умеренность. Вы видите, я как бы составляю список. а мой взгляд существует всего семь первостепенных добродетелей, главных добродетелей в жизни людей. Благоразумие, мужество, любовь, и еще умеренность. Умеренность — это способность обуздывать свои порывы. Вот вчера вечером я попробовала ваше вкуснейшее московское мороженое — немного, всего один шарик. Я подумала — хочу съесть четыре, но сказала себе: нет, умеренность, умеренность. Если мужество — это способность обуздывать собственный страх, контролировать то, что вам не нравится, то умеренность — это контроль над тем, что вам нравится. Я люблю российское мороженое не меньше любого русского, и хочется съесть его побольше, но надо себя сдерживать. Кроме того, нам необходима справедливость. Умеренность можно воспринимать как внутреннее равновесие, равновесие внутри отдельного человека. А справедливость — это равновесие всего общества. Ее результатом не всегда становится равенство, речь идет о подобающем поведении. Необходимо относиться к людям должным образом. Скажем, в рабовладельческом обществе если вы хозяин, вам подобает относиться к рабу именно как к рабу. Для нас это звучит неприятно, но у греков и римлян воспринималось как должное. Или в России во времена крепостничества, и в США в период рабства. Таким образом, понятие о том, что считать подобающим, эволюционирует, и это очень важно в свете нашей темы.
Итак, эти четыре добродетели — благоразумие, мужество, умеренность и справедливость — в западной традиции, идущей от древних греков, называются кардинальными, поскольку они абсолютно необходимы в небольших военизированных сообществах вроде греческих полисов, которые постоянно воевали в азиатскими народами, так что каждый мужчина там был воином. Но к ним надо добавить еще три добродетели — я ведь говорила, что всего их семь. Эти добродетели называются христианскими — увы, не потому, что христиане всегда им следуют. Я, например, христианка, принадлежу к Англиканской церкви, но, к сожалению, я тоже грешница. Это добродетели из Первого послания апостола Павла к коринфянам — вера, надежда и любовь, причем любовь среди них величайшая. Но этим христианским добродетелям можно дать абсолютно светское толкование. Вам не нужно быть христианами, как я, хотя я бы это приветствовала, вам не нужно обращаться в христианскую веру, чтобы понять: это главные, основополагающие добродетели человека. Ведь вера — это добродетель, формирующая идентичность человека, то «откуда он есть пошел». Вы можете быть русским, женщиной, журналистом, рабочим, или еще кем-то, вы можете быть москвичом — и тогда вам следует позавидовать, ведь у вас такое прекрасное мороженое. Вера — это не только религия. Это то, кто вы есть, откуда вы. Надежда же — это проект. Если вера ретроспективна, касается того, откуда вы происходите, то надежда устремлена вперед, туда, куда вы идете. Камо грядеши, как говорил апостол Петр. Ну а любовь — это любовь. У меня есть пес по кличке Уилл Шекспир. Надеюсь, если он сможет выучить английский, он напишет несколько новых пьес с собачьей точки зрения, вот только надежда на это невелика. Но я люблю свою собаку. Однако люблю ее по-иному, чем науку и истину. Любовь к собаке — личная, а эта — абстрактная. Но и то, и другое — любовь.
Таковы семь добродетелей. Вы спросите: какое же отношение они имеют к экономике? Отвечу так: если мы не станем должным образом восхищаться добродетелями других людей, у нас не будет надежно работающей экономики и общества.Представьте, что мы думаем, будто люди, занимающиеся бизнесом, постоянно мошенничают. Это весьма распространенное мнение не только в России, но в очень многих других странах: бизнес порочен, экономика опустошает душу. И эта идея крайне опасна. Она лежит в основе коммунизма, который обернулся катастрофой для вашей страны и многих других: идея о том, что прибыль не нужна, бизнесмены не нужны, а все, что касается экономики — дело грязное. Это одно из глубоких человеческих убеждений, но если вы ему отдадитесь, у вас не будет экономического процветания, экономического роста и достойного общества. Обмен — вещь совершенно естественная. Допустим, я покупаю себе мороженое. У меня возникает мысль, что мороженщик мог бы продавать его и подешевле, а у него — что я могла бы заплатить и побольше. Таким образом, нам обоим не нравится обмен. Мы считаем его первопричиной неприязни к «экономическому поведению», мнению, что чья-то прибыль для нас - убыток, и с этим связана привлекательность социализма. Так вот, я хочу показать, что этика важна, что именно на ее основе действует бизнес.
А теперь подумаем, как нам удалось настолько разбогатеть? Это новая тема в моей лекции, но она самым непосредственным образом связана с первой темой — о добродетелях. Как нам удалось настолько разбогатеть? Посмотрите вокруг. Вы можете сказать «нет, Россия небогата, мы не так богаты, как американцы — да мы просто бедны». Но это не так — по крайней мере по сравнению с вашими прапрадедами, или многими другими странами мира. На самом деле вы довольно-таки богаты. Оглянитесь вокруг: могли ваши прапрадеды прийти на лекцию по экономике? Не могли — они слишком уставали после работы в поле или на заводе. Да и образования у них для этого не хватало. Мои прапрадеды, например, не умели читать — они были ирландскими крестьянами. Каким же образом мы так разбогатели? Вот вам история этого, научное объяснение богатства народов. Вот самая важная научно установленная причина нашего богатства. Все это произошло лишь в последние двести лет. Видите график?
Смотрите. Вот, начнем с появления Homosapiens, человеческой расы. Два доллара в день, максимум три — таков был изначальный доход среднестатистического человека. Вот здесь [ходит по сцене] мы в Африке 200000 лет назад, и здесь мы существуем на два доллара в день. Вот здесь — аграрная революция. Хорошее дело, теперь сможем получать больше. Но этого не происходит. Вы стали зарабатывать больше, но что-то забирают ростовщики за свои услуги, у вас стало больше детей, у вас сокращается доходность, и вы возвращаетесь к трем долларам в день. А теперь мы оказываемся в 1800 году. Очень важно, что вы это видите, потому что именно так все произошло в Европе. С 1800 года среднедушевой доход в мире, включая самые бедные страны, увеличился в 10 раз. А в России — в 1800 году она была самой бедной страной Европы — он вырос в 20 раз. С 1800 года он повысился на 1900%, и очень сильно увеличился с 1900 года. А в США и Англии он увеличился в 30 раз — на 2900% по самой осторожной оценке. Добавьте сюда еще и повышение качества — вот такого стекла, например, не было даже в 1900 году, оборудование для изготовления такого стекла изобрели только после второй мировой войны. А теперь, смотрите, кругом полно таких стекол.
В общем, речь идет о гигантском, беспрецедентном росте среднедушевых доходов. Причем реальных доходов. Благодаря ему у людей появилась возможность получать образование, хорошо питаться. Это вторая поездка в Москву, и я заметила, что русские — люди крупные, высокие. Не все, конечно, но многие мужчины — такие высокие, статные. Но это происходит не потому, что человек ест больше картошки, а потому, что общее качество питания улучшилось, здравоохранение улучшилось. Начнем с того, что во времена Российской империи примерно половина из вас, тех, кто сидит в аудитории, не дожила бы до вашего возраста, а может и больше половины, скорее даже 60%. Посмотрите на ваших соседей и представьте, что они — призраки, явившиеся с того света. Такой вот наглядный пример богатства современного мира в сравнении с прошлым. Почему это случилось? Потому что изменилась этика. Это те самые добродетели, о которых я говорила раньше, но главное — изменилось отношение к этике других людей. Скажу так, чтобы полностью мне поверить, вам придется купить все мои книги.
Наше обогащение вообще связано с идеями. На каком-то уровне это выглядит очевидным, но одновременно и вызывает вопросы. Скажем, накопление капитала — вы сами можете видеть, как оно происходит вокруг вас — было невозможным, пока не появился железобетон. Поэтому идея использовать бетон, — это очень древнее изобретение, его знали еще в древнем Риме, Китае и Индии, там умели делать бетон — укрепив его арматурой из подешевевшей стали, сделала возможным строительство таких громадных соборов, как тот, что мы здесь видим. Посмотрите на него, он прекрасен. Именно идея использования железобетона сделала инвестиции в основные фонды разумным вложением капитала. Без этой идеи прежняя строительная технология — кирпичная кладка — не дала бы нужного результата. Без новых способов работы. Практически все присутствующие здесь живут в пещерах. Если в вашей квартире нет окна, то есть выключатель — вы можете включить электрическое освещение. Это же пещера, мы снова оказались «пещерными людьми», опять живем в пещерах. Но эта «пещерная жизнь» стала продуктивной и вообще возможной потому, что у нас есть электрический свет.
А вот еще один наглядный пример — высотные здания. В Москве меня всегда поражает, какое все вокруг большое. Знаете, американцы, особенно техасцы, постоянно хвастаются размерами сооружений в Соединенных Штатах. Но у вас все больше — улицы шире, дома выше, просто гигантские здания, постороннего это буквально ошеломляет. Но двадцатиэтажные здания не появились бы без идеи лифта. Первые лифты были паровыми, но теперь они управляются электродвигателями. Как могли бы появиться лифты без идеи электродвигателя? Как собралась бы наша аудитория без идеи университета? Как можно было бы накопить человеческий капитал вроде того, что имеется у нас здесь, без газет и книг, дешевой бумаги и печатных станков, без свободного общества?
Идеи имеют ключевое значение. Идеи, а не капитал. Адам Смит — мой кумир. Но он считал, что мы разбогатели благодаря накоплению капитала, потому что в поиске причин он сравнивал Голландию и Шотландию. Он не понимал сути инноваций, силы идей, невероятного «взрыва» идей в последние двести лет. Так что Адам Смит ошибался, и Маркс тоже. Вынуждена признаться - я сама когда-то была марксистом. Но я «переросла» это увлечение. Есть такая старая шутка: у того, кто не марксист в 18 лет, нет сердца, а у того, кто остается марксистом в 28 лет, нет головы. Я едва-едва вписалась в оба эти параметра. Но Маркс был неправ.
В общем, все, что мы видим вокруг, сделали идеи. Но откуда они взялись? Если бы речь шла об идеях как таковых, то еще 200000 лет назад, люди бы много чего изобрели. Так почему же мы так невероятно изобретательны? В чем дело? А дело в равенстве. Речь идет о традиционной либеральной идее равенства — равенства перед законом, а не равенства результатов. Я слышала, что у вас в России есть проблемы с равенством перед законом, — если я ошибаюсь, вы меня поправите. И у нас в Соединенных Штатах есть проблемы с равенством перед законом: если вы черный, и вас задержат с марихуаной, вы отправитесь в тюрьму, а белого в этом случае ждет только порицание. Это нельзя назвать равенством перед законом. Так что мы говорим о равенстве перед законом и равенстве в плане социального достоинства — одного равенства перед законом недостаточно. Наглядный пример этого — история евреев в Европе. Евреи постепенно — начиная с Голландии в XVII веке, затем в Британии в XVIII, в Германии в XIX, в США и так далее — обретали равенство перед законом: они могли заниматься любым делом, при желании создавать собственный бизнес. Но во многих странах, например, в России, и — с особенно катастрофическими последствиями — в Германии, они не обладали равенством в плане достоинства, к ним не относились как достойным, уважаемым людям.
Теория либерализма гласит: все люди равны в плане достоинства. И если это так, и они к тому же равны перед законом, люди в массовом порядке осуществляют инновации. Таковы необходимые предпосылки, без них ничего не выйдет. Если инновации разрешены только определенным категориям людей — мужчинам, дворянам, духовенству — толку не будет. Необходима массовость, потому что большинство инноваций… тут я вернусь к моему любимому примеру с железобетоном.
Моя квартира в Чикаго находится в бывшем фабричном здании из железобетона, который изобрел французский садовник. В 1850-х годах один садовник-француз задумался над изготовлением больших кадок для растений, в которые можно было бы высаживать целые деревья. Керамика, глина, даже цемент не подходили — кадки разваливались от слишком сильного давления земли и воды. Что же делать, что делать? Только что было освоено производство дешевой стали и, главное, проволочной сетки, которая из нее изготавливается — знаете, проволочной сетки для изгородей. И он сказал: «ага!», а точнее, по-французски: voila! Он сказал: ага, возьму сетку в качестве каркаса, залью ее цементом, это укрепит кадку, она не развалится. И оказался прав. А потом кому-то еще пришла в голову мысль — если это получается с кадками, то можно сделать стальной каркас для бетонной колонны, и строить высоченные здания вроде этого. Понимаете?
Главное здесь то, что автором изобретения стал садовник, а не член Академии наук. Наука в этой истории вообще главной роли не играет. Это сейчас она необычайно развита, а в XIX веке это еще было не так. Я, конечно, не против науки, то есть естественных наук — физики, биологии, наука — это здорово, это отлично, но не она стала ключом к экономическому росту в современную эпоху. Не она дала толчок этому процессу: он начался и продолжается благодаря изобретательности обычных людей. В этом состояло великое социальное открытие XIX столетия.
В XIX веке множество представителей интеллигенции — воспользуюсь этим русским словом — создавали разные теории: расовые и другие негодные теории. Одной из этих негативных теорий была идея национализма, другой — идея социализма. А если они обе вам нравятся, почему бы не соединить их, получив национал-социализм? Эти ужасные идеи обернулись катастрофическими последствиями. Но в XVIII веке возникла еще одна идея, которую в следующем столетии многие страны воплотили в жизнь: если оставить простого человека в покое, он начинает творить. Не нужна промышленная политика, не нужно, чтобы правительство всеми командовало, не нужны большие объемы капитала — ничего этого не нужно.
Это выяснилось за последние 60 лет экономического развития — в частности, в Гану буквально закачивались капиталы, но это не сделало ее богатой. А огромный Китай не получал никакой помощи от Запада, а до того, как он рассорился с Западом, эта помощь была крайне незначительной, и тем не менее, в отличие от Ганы, сумел собственными силами улучшить дела в экономике. Так что наращивание капиталовложений, как кирпичной кладки, проблему не решает. Или взять Россию: количество дипломов — а в России, как вы отлично знаете, система образования уже давно одна из лучших в мире — тоже не слишком обогатило страну. Это полезно, я ничего не имею против, но чтобы сильно разбогатеть, надо оставить людей в покое, государство должно прекратить ими командовать. Речь идет о либеральной идее: простые люди обладают способностью к творчеству.
В XVIII веке эта идея была необычайно новаторской, безумно радикальной. Как говорил Томас Джефферсон: господь создал всех людей равными и наделил определенными правами, в том числе правом на жизнь, свободу и стремление к счастью. Кстати сам Джефферсон, не забудем об этом, был рабовладельцем. Тем не менее это великая идея. Она нашла массовое применение уже в XIX веке, а в XX столетии воплощалась еще масштабнее. Таким образом, путь вперед связан с либерализмом. Путь вперед — оставить свободных людей в покое.
Нагляднейший пример тому (пожалуй, без него мне трудно было бы аргументировать эту точку зрения) — Китай и Индия. Их, конечно, не назовешь полностью свободными странами: в Китае, как вы знаете, по-прежнему весьма активна Коммунистическая партия, и словосочетание «площадь Тяньаньмэнь» там лучше не публиковать, а то навлечешь на себя неприятности. В Индии же до сих пор существует кастовая система, и власть во многом некомпетентна. Но обе эти страны за последние 40 лет пережили либерализацию. В Китае это произошло почти случайно: в 1978 году, после смерти Мао, отдельным коммунам, большим и малым городам была предоставлена возможность экспериментировать. В некоторых городах было принято решение экспериментировать с дальнейшим развитием коммунистической системы — в этом видели путь вперед. Давайте все регулировать, пусть все работают бесплатно. И эти города остались нищими. А в других городах сказали: пусть люди создают частные предприятия, если им хочется. Вполне возможно, что здесь не обошлось без взяток, но такое разрешение люди получили. И эти города превратились в гигантские мегаполисы с населением больше 10 миллионов. Рядом с Гонконгом находилась рыбацкая деревушка — теперь это огромный город.
В Индии, - отчасти потому, что успехи Китая раздражали и стыдили местные правительства, — начался отход от «царства лицензий» - так называли антикапиталистическую, антилиберальную политику 1950-х — 1960-х годов, основанную на всепроникающем регулировании. Если вы хотели перенести производство, или даже передвинуть какой-то станок на вашей фабрике, вам требовалось разрешение властей, и — кто бы удивился! — на сцене появлялся чиновник с рукой, протянутой для взятки, без которой станок нельзя было передвинуть. Сейчас эти разрешения отменены, все изменилось, и результатом в обеих странах стали невероятные темпы экономического роста. Две другие страны, которые я хорошо знаю и люблю, — Бразилия и особенно ЮАР — не пошли по этому пути. Они сохранили прежнюю систему протекционизма и планирования — ну, не совсем централизованного планирования, но планов в промышленности — а также привилегии для различных групп. И темпы роста в этих странах составляют 2%, а не 5-10% как в Индии и Китае.
Как со всем этим связаны добродетели, о которых мы говорили? Следует позволять людям быть такими, какие они есть, но они должны сами стремиться быть хорошими, и прикладывать для этого усилия. И еще необходимо уважать людей. Уважать — значит воспринимать их как взрослых, позволять делать то, что они считают нужным. Если вы это делаете, экономика сама о себе позаботится. Понимаю, это пугает. Когда мы говорим об экономике, возникает естественное побуждение: «О боже, ее надо регулировать, о ней надо беспокоиться». Знаете, у меня здесь есть друг, который изучает российскую Антимонопольную службу. И эта служба рассматривает практически каждое капиталистическое предприятие как монополию, против которой нужно принимать меры. Даже если речь идет о магазинчике на углу, и рядом нет другого такого же, или эти два магазинчика торгуют по одинаковым ценам, они видят в этом сговор. Очевидно эти люди совершенно не понимают, что такое рынок. Поэтому необходимо изменить этику, изменить этику на основе этих добродетелей.
В первом томе моей трилогии я говорю об этих добродетелях, пытаюсь показать, что участие в деятельности рыночной экономики не обязательно разлагает личность. Такова была моя цель, и я попыталась это продемонстрировать. Но к третьему тому я поняла одну очень важную вещь: здесь существует другой механизм. Торговля, предпринимательство не развращают сами по себе. Они могут развращать, но как таковые не несут в себе ничего плохого. Но к третьему тому я осознала, что на деле основа этих перемен — изменение отношения к людям, отношение к другим в духе либерализма, когда вы считаете других людей равными себе в плане достоинства. Они могут быть беднее или богаче вас, но по сути. Вы возмущаетесь, и все должны возмущаться, если закон не относится ко всем людям одинаково. Поэтому именно равенство правового статуса перед законом в сочетании с равенством в плане социального достоинства, именно эта либеральная идея привела к распространению всех этих идей — появлению современного стекла, железобетона, или многослойной фанеры. Все эти вещи крайне эффективны, дешевы и прочны. Эти идеи — идея свободной экономики, идея свободного общества — вытекают из равенства перед законом и равенства в плане достоинства.
Смотрите — я провела в России уже два дня. И я приезжала сюда несколько лет назад, так что общий срок составляет шесть дней. Таким образом, я могу считаться «специалистом» по России. Я пыталась выучить ваш чертов алфавит, и у меня пока не получилось, но я обещаю это сделать. И тем не менее, будучи экспертом, попытаюсь дать вам один совет. Эта рекомендация эксперта такова: задумайтесь всерьез, какова бы ни была сейчас ваша позиция в экономических и политических вопросах, о том, что возможно российское общество, о котором вы мечтаете — это общество свободных людей, которых оставляют в покое. Не общество мерзавцев-эгоистов, следующих только благоразумию и считающих, что «бабки — это круто». Нам надо убеждать друг друга, надо учить детей быть хорошими, надо говорить студентам — я ведь преподаватель — надо говорить студентам: Ищите истину! Не карьеру делайте, а ищите истину! Вот это нам надо говорить друг другу. И тогда возникнет общество, где все люди будут обладать равным достоинством. Их не развратит популизм политиков вроде Путина или Дональда Трампа. Они будут развиваться, станут полноценными свободными людьми со всеми добродетелями. И это будет то российское общество, которого хотите вы, и которого — пусть издали — хочу я. Спасибо! У вас есть вопросы?