Война всех против всех", или всеобщий раскол, - так можно охарактеризовать положение дел в Русской Церкви к концу 1922 года: взаимной ненавистью были охвачены друг к другу тихоновцы и обновленцы, - в не меньшей степени ненавидели друг друга и представители обновленческого движения, расколотого на ряд группировок.
Буря в сентябре 1922 года пронеслась над церковной Москвой, где создалось (после разрыва Антонина с ВЦУ) исключительно острое положение; буря пронеслась и над всей Русской Церковью.
Одним из знаменательных событий, характеризующих сентябрь 1922 года, является то, что отношения между обновленческим движением и гражданской властью вступили в новую фазу. До этого в отношениях между "Живой Церковью" и гражданской властью существовала нарочитая неясность. Пресса сочувственно отзывалась о новом движении, изредка упрекая его в "умеренности", но в то же время подчеркивая его прогрессивный характер. Что касается администрации, то она, как мы видели, в ряде случаев оказывала обновленцам прямую поддержку.
Положение переменилось осенью. Первой ласточкой, предвещавшей перемену, явился доклад И.И.Скворцова-Степанова (видного партийца, члена ЦК, старого большевика) на совещании пропагандистов, который затем был отпечатан отдельной брошюрой, под заглавием "О Живой Церкви". Здесь были поставлены все точки над i. В брошюре черным по белому говорилось об отрицательном отношении партии ко всем без исключения религиозным группировкам.
Скворцов-Степанов отмечал, что партийная пресса совершила ошибку, недостаточно подчеркивая это основное положение. Сейчас, говорил он, мы должны занять позицию, аналогичную той, которую мы занимали во времена Циммервальда, когда большевики выступили как против при вых социал-демократов, так и против центристов, разоблачая и тех и дру гих. "Мы ничего не имеем против начавшейся склоки. Мы используем ее для полного и решительного отрыва масс от всякого духовенства, от всякой церкви, от всякой религии", - весьма откровенно говорилось в кони-брошюры. (См.: Скворцов-Степанов И. И. "О Живой Церкви", М., 1922, с. 39.)
Вслед за тем началась антирелигиозная кампания, которая по своему размаху превзошла все антирелигиозные кампании, которые были как до, так и после 1922 года. Эту кампанию начал крупнейший деятель того времени своей речью на V съезде РКСМ.
"Религия есть горчичник, оттяжка, - восклицал этот знаменитый тогда человек, пользовавшийся славой второго в мире (после Жореса) оратора, дергая себя характерным жестом за мефистофельскую бородку и поправляя поминутно падавшее пенсне. - Религия - отрава именно в революционную эпоху или в эпоху чрезмерных трудностей, которые наступают после завоевания власти. Это понимал такой контрреволюционер по политическим симпатиям, но такой глубокий психолог, как Достоевский. Он говорил: "Атеизм немыслим без социализма, и социализм без атеизма". Вот эту глубину массовой психологии он понял; он увидел, что рай небесный и рай земной отрицают друг друга. Почему? Потому, что если обещан человеку потусторонний мир, царство без конца, то стоит ли проливать кровь свою и своих ближних и детей своих (?) на устроение царства на этой земле. Так стоит вопрос. Мы должны углублять революционное миросозерцание, и мы должны подходить к молодежи даже с религиозными предрассудками, подходить с величайшим педагогическим вниманием более просвещенных к менее просвещенным. Мы должны идти к ним с пропагандой атеизма, ибо только эта пропаганда определяет место человека во вселенной и очерчивает ему круг сознательной деятельности здесь, на земле". (Троцкий Л. Известия, 1922, 13 октября, №231, с. 3.)
Знаменитому оратору можно было бы многое возразить, например, то, что христианская религия обязывает каждого человека помогать своим ближним (следовательно, бороться за "улучшение условий жизни" - за устроение царства Божия здесь, на земле). Можно было бы прибавить, что бороться за устройство царства, которое увидит лишь лопухи на могилах атеистов и их праправнуков, тоже нет особого смысла.
Можно было бы возразить очень многое. Но никто не возражал. Слова оратора были покрыты громом аплодисментов. А вслед за тем началась кампания.
О характере этой кампании свидетельствует хотя бы такое краткое газетное сообщение: "Суд над Богом". 10 января 1923 года в гарнизонном клубе Москвы состоялся гарнизонный политсуд над Богом. На суде присутствовали тт. Троцкий и Луначарский. Пятитысячное собрание красноармейцев бурными аплодисментами приветствовало своих любимых вождей (Безбожник, 1923, 11 марта, №5-6, с.5).
В декабре вышел первый номер газеты "Безбожник". Эта газета пришла на смену журналу "Наука и религия" (весьма расплывчатому и неясному, в котором наряду с атеистами сотрудничали и деятели раскола). Из предшественников "Безбожника" можно назвать журнал "Атеист", вышедший в марте 1922 года под редакцией небезызвестного безбожника Шпицберга. Но второй номер журнала не вышел.
Что же касается газеты "Безбожник", то она представляла собой весьма низкопробный образец низкопробной литературы и всегда служила пристанищем расстриг и всяких литературных неудачников.
В ходе антирелигиозной кампании задевали и обновленцев, о чем свидетельствует ряд резолюций рабочих собраний, печатавшихся в то время в газетах. Приводим, например, следующую резолюцию собрания рабочих Острожских мастерских: "Заслушав доклад о современных течениях в православной церкви, мы, рабочие Острожских мастерских, признали, что русская церковь старается приноровиться к новым условиям жизни, чтобы сохранить гибнущую церковь и организовать эксплуатацию трудящихся в более тонкой форме. Мы, рабочие, знаем, что религия держится лишь благодаря недостаточному развитию народных масс. Мы выносим пожелание, чтобы РКП(б) и культурно-просветительные организации развили максимум энергии в распространении естественнонаучных и политических знаний, по мере которых (?) будут изжиты окончательно все религиозные предрассудки". (Воронежская коммуна, 1922, 28 ноября, №268, с.З.)
Следует, однако, признать, что религиозные люди также могли высказать в процессе антирелигиозной кампании свою точку зрения. Формой сопоставления противоположных точек зрения являлись диспуты на антирелигиозные темы, которые в эти годы приобрели большую популярность.
Эта кампания диспутов началась грандиозным диспутом в Московском театре ГИТИС 27 сентября 1922 года на тему "С Богом или без Бога". Основным докладчиком был А.И.Введенский. В качестве его оппонентов должны были выступать В.Э.Мейерхольд, проф. Рейснер и известный лектор по вопросам марксистской философии Сарабьянов.
А.И.Введенский говорил страстно и эмоционально. Пущена была в ход философия Анри Бергсона, поклонником которой оставался А.И.Введенский до конца своих дней. Понятие творческого импульса, лежащего в основе природы и жизни, раскрывалось оратором на примерах из всех областей знания (неорганической химии, физики, зоологии) - видно было, что докладчик знаком с достижениями науки по первоисточникам. Большую роль в ораторском успехе Введенского играли также остроумие и находчивость: "Это так просто - побеждать на диспутах, - говорил он как-то, слегка, по обыкновению, рисуясь, - надо только узнать, что скажет твой оппонент за пять минут до того, как он это скажет".
Оппонентам Введенского не повезло: проф. Рейснер накануне заболел и потому не явился на диспут. Что касается В.Э.Мейерхольда, то он представил конспект своего выступления, но конспект изобиловал большим количеством "идеалистических рецидивов": новоявленный защитник материализма шел на невероятные уступки идеалистам. Характерно, что исходной точкой его рассуждений был Метерлинк. Друг знаменитого режиссера посоветовал ему, во избежание скандала, вообще не выступать на диспуте. Поэтому вся тяжесть защиты материалистической философии легла на плечи тогда еще молодого диаматчика Сарабьянова. Надо отдать ему справедливость: основные положения марксистской философии излагались им талантливо, и он стяжал не меньшие аплодисменты, чем А.И.Введенский На этом диспуте выступали и другие ораторы: московские священники Щербаков, Ив. Борисов и толстовец Ив.Трегубов.
"Борисов в весьма воинственном и вызывающем тоне, - пишет очевидец диспута, - сетовал на те "гонения", которым якобы подвергается ппавославная церковь, и заявил, что он и его единомышленники уйдут в катакомбы, но не сдадутся... Щербаков весьма задорно и лишь в слегка иносказательной форме обзывал безбожников... "свиньями под дубом", но от такого "полемического" приема отгородился даже и протоиерей Введенский в своем заключительном слове, констатировав, что представители противоположной стороны (т.е. коммунисты) были гораздо сдержаннее в выражениях". (Калужская коммуна, 1922, 29 сентября, №268, с.2.)
Колоритна была фигура Ив.Трегубова - старого толстовца, который еще в марте 1917 года заявил о своем сочувствии большевикам, назвав себя "коммунистом духоборческо-толстовского толка". В это время он сотрудничал в "Известиях" и писал корреспонденции о "Живой Церкви", выдержанные в исключительно благожелательном тоне.
Его выступления на диспуте производили благоприятное впечатление своим беззлобно-мягким тоном: чувствовался старый, милый, несколько наивный чудак, обладавший большим запасом подлинной доброты. Как бы то ни было, московский диспут на тему "С Богом или без Бога" сыграл определенную роль: он послужил началом гастролей Введенского в провинции. Вслед за ним двинулся в поход А.И.Боярский (разве мог он отстать от своего друга?). Скоро вся русская провинция покрылась афишами, извещавшими о диспутах.
Диспут - это была "высокая форма" антирелигиозной пропаганды; в кей принимали участие "знаменитости", причем дело обычно оборачивалось (особенно, когда выступал Введенский) отнюдь не в пользу антирелигиозной пропаганды.
Наряду с этим существовала и другая, низшая форма антирелигиозной пропаганды, бившая на "народность" (на самом же деле никогда не поднимавшаяся выше лубка): официальная знаменитость Демьян Бедный истекал сатирическими антирелигиозными стихами, грубость которых могла равняться только их бесталанности; по клубам распевались наскоро сложенные частушки.
Картина антирелигиозной кампании 1922 года была бы неполной, если бы мы не упомянули о расстригах. Именно в это время "входят в моду" публичные отречения с опубликованием в газетах. Если сравнивать тех ренегатов с нынешними, то можно констатировать некоторый "процесс". Расстриги последних лет делают обычно вид, что сначала они были "глубоко верующими": рассказывают о своих колебаниях, сомнениях, исканиях, через которые они прошли, прежде чем стали атеистами. Расстриги тех лет был грубее, проще; он так прямо и начинал с того, что называл ьебя обманщиком, и говорил, что никогда в Бога не верил. Вот, например, перед нами маленькая заметка в провинциальной газете под названием "Советский поп". Сельский священник, некий Иван Кряковцев, пишет: "Хотя поповство мое было не чем иным как дипломатическим обманом на пользу народа, но все-таки я перенес тяжелую нравственную пытку, сознавая, что мой "дипломатический обман" все-таки есть обман"-. (Калужская коммуна, 1922, 11 июня, №123, стр.2.)
Сравните этого калужского "дипломата" с новейшими его собратьями (типа Дулумана и Осипова) - все течет, все меняется, все совершенствуется, даже жулики и прохиндеи.
Таким образом, во второй половине 1922 года в Русской Церкви создалась даже еще более накаленная атмосфера, чем в первую половину этого года. В этой раскаленной атмосфере и развернулся всероссийский раскол. В Петрограде и в провинции он был не менее болезнен, чем в Москве. К петроградским событиям мы сейчас, в первую очередь, и обратимся.
В июне 1922 года в петроградской церкви царил разброд. Два популярных петроградских викария - епископ Ладожский Венедикт (Плотников) и епископ Кронштадтский Иннокентий (Благовещенский) содержались в "Крестах". На свободе оставалось три епархиальных епископа: Ямбургский Алексий (Симанский) [1], Лужский Артемий (Ильинский) и Петергофский Николай (Ярушевич).
Ясно и четко определил свою позицию только один из них - епископ Артемий, который почти сразу после ареста митрополита безоговорочно признал ВЦУ. Что же касается двух остальных епископов, то их позиция не отличалась ясностью.
Особенно затруднительным было положение епископа Алексия: обладая формально всей полнотой архипастырской власти, он практически не мог ее осуществить без санкции ВЦУ: если бы он заявил о своем непризнании ВЦУ, он немедленно бы разделил участь арестованных своих собратий. Между тем, признав ВЦУ, епископ немедленно восстановил бы против себя всю епархию, - и следовательно, власть его все равно оказалась бы фиктивной. В этих условиях епископ Алексий избрал единственно возможную для него тактику "оттягивания"; он всячески медлил с окончательным решением, ссылаясь то на "неясность положения", то на необходимость лично ознакомиться с тем, что произошло в Москве, то почти признавал ВЦУ, то почти брал это признание обратно.
Примерно ту же позицию занимал и его младший собрат епископ Петергофский Николай [2]. Молодой, обаятельный архиерей, сделавший блестящую карьеру, пользовался популярностью в народе за свою мягко-лирическую манеру служить, за свои прекрасные, строго традиционные по содержанию проповеди, за свою доступность в обращении. Рукоположенный всего лишь три месяца назад в епископа, преосвященный Николай занимал в то время должность наместника Лавры. Основываясь на праве ставропигии, которым обладают Лавры, епископ Николай также вел непосредственные переговоры с ВЦУ; следует отметить, что тактика отсрочек и
оттяжек применялась им необыкновенно умело и ловко, чему в значительной мере способствовала природная уклончивость его характера.
К счастью для обоих епископов, Петроградский комитет "Живой Церкви" сам занимал весьма умеренную позицию, побаиваясь слишком решительных действий: прот. О.Михаил Гремячевский (из Матфеевской церкви), который был официальным уполномоченным "Живой Церкви", вел переговоры с исключительной медлительностью; умиротворительную позицию занимал А. И. Боярский, отрицательно относившийся к Красниц-кому и его методам, совершенно отошел в тень раненый А.И.Введенский. Переговоры могли длиться месяцы (именно на это и рассчитывал епископ Алексий, желавший выиграть время).
Но положение изменилось в мгновение ока, когда 24 июня скорым поездом из Москвы прибыл В.Д.Красницкий. Он неожиданно вырос из-под земли, как "призрак беспощадный", перед оробевшим епископом и вручил ему следующий документ.
"Преосвященному Алексию,
управляющему Петроградской епархией.
Прибыв в Петроград, согласно мандату ВЦУ от июня 10/23 дня с.г. №310 - для ознакомления с положением Петроградского епархиального управления - ввиду того, что означенное управление до сих пор еще не вступило в отправление своих обязанностей под председательством Вашего преосвященства, - предлагаю Вам именем Высшего Церковного Управления Православно-Российской Церкви, - немедленно вступить в обязанности председателя Епархиального управления, без чего не может быть осуществлено вами управление Петроградской епархии.
Петроградское Епархиальное управление должно действовать строго по указаниям Высшего Церковного Управления.
Заместитель председателя ВЦУ
протоиерей Красницкий. 24 июня 1922 г."
(Живая Церковь, №4-5, с.9.)
Дав прочесть этот "ультиматум" епископу Алексию, Красницкий (по всем правилам бюрократизма) заставил его сделать на копии следующую подпись: "Настоящая копия с подлинным верна. Епископ Алексий. Печать". Вслед за тем Красницкий нагло потребовал немедленного ответа, не давая даже одного дня на размышление; выбора не было: епископ Алексий должен был стать петроградским Леонидом (марионеточным главой петроградского ВЦУ) или уйти. К его чести надо сказать, что он не колебался. Тут же епископ Алексий составил следующее заявление:
"В Высшее Церковное Управление.
Ввиду настоящих условий признаю для себя невозможным дальнейшее управление Петроградской епархией, каковые обязанности с сего числа с себя слагаю.Алексий, епископ Ямбургский.
24/11 июня 1922 г. Место печати". (см. там же.)
Этого только и надо было Красницкому - поле действий было открыто. С "отречением" епископа в кармане он сразу бросился к "своим". "Свои", однако, приняли его очень холодно и не пришли в восторг от его "достижений". В это время руководящее положение среди питерских обновленцев занимал А.И.Боярский, планировавший, как и Антонин, "вторую церковную революцию". А.И.Введенский, подпавший, по своей бесхарактерности, под его влияние, его поддерживал - оба они отказались вступить в епархиальный Совет. Остальные протоиереи, с которыми пытался вступить в переговоры Красницкий, вообще отказались с ним говорить. Здесь дело обстояло труднее, чем в провинции: публика была здесь дошлая, и запугивания не оказывали особого действия, да и в Смольном уж очень иронически посматривали на московского гостя.
С большим трудом, после четырехдневных переговоров, Красницкому удалось "наскрести" трех священников, которые согласились составить питерское "церковное правительство". Это были протоиереи М.С.Попов, В.К.Воскресенский, а также священник И.Н.Сперанцев. Решено было, что Красницкий и Гремячевский войдут в епархиальный Совет по должности как представители центра. О том, что произошло дальше, имеется рассказ в двух вариантах: один эпический (официальный акт) и другой - лирический (рассказ Красницкого). Начнем с первого.
1922 года июня 28-го дня.
А вот другой вариант - лирический, или, точнее, лиро-эпический -В. Красницкого: "Петроградский переворот запечатлен тем, что революционные священники не постеснялись одни, без монаха-епископа, войти в митрополичью крестовую церковь, совершить молебен перед началом своего служения своим собратьям и своим духовным детям, потом одним, без того же монаха-архиерея, сесть за стол в митрополичьей гостиной и открыть действия своего революционного Епархиального управления..." (Оба варианта читатель найдет в статье В.Д.Красницкого "В Петрограде", напечатанной в журнале "Живая Церковь", №4-5, с.3-10.)
Первым делом "революционных священников" было избрание епископа. Это на первый взгляд вызывает недоумение, так как в то время у петроградских обновленцев был епископ, права которого не вызывали сомнения. Поскольку епископ Алексий отказался от управления митрополией, все его права автоматически переходили к следующему по хиротонии епископу Лужскому Артемию, который уже признал ВЦУ.
Странно, что о нем Красницкий как бы забыл. Впрочем, объяснить этот внезапный "провал памяти" нетрудно: стоит только вспомнить его установку на белых епископов и органическое отвращение к монахам-архиереям. Долго искать кандидата не пришлось: он был уже найден Красниц-ким на второй день после приезда его в Петроград. Членам Епархиального управления осталось лишь прочесть и принять к сведению следующий документ, представленный Красницким:
"В Высшее Церковное Управление.
Ввиду предложения принять управление Петроградской епархией в сане епископа - имею честь заявить, что я согласен принять сие предложение, если будет на то воля Великого Архиерея Господа нашего Иисуса Христа и назначение Высшего Управления Православной Российской Церкви.Настоятель Введенской церкви г. Петрограда, протоиерей Николай Соболев.
Подпись о. протоиерея Соболева удостоверяю.
Зам. председателя Высшего Церковного Управления прот. В. Красницкий,
уполн. ВЦУ Мих. Гремячевский.
26 июня 1922 года". (Там же.)
В. Д. Красницкий и на этот раз поставил на архиерейскую кафедру соседа: если епископом Подольским был настоятель Матфеевской церкви, то архиепископом Петроградским должен был стать настоятель Введенской церкви. Картинный, величавый, высокого роста красавец старик действительно был как будто создан для архиерейской кафедры. Будучи вдов, он не имел канонических препятствий к рукоположению - в качестве креатуры Красницкого он должен был быть таким же слепым орудием в его
руках, как и Иоанн Альбинский.
На этот раз Красницкий, однако, просчитался: Николай Васильевич Соболев был человеком твердых моральных правил и не лишенным характера. Шестидесятивосьмилетний старец (он родился в 1854 г.), о. Николай принял священный сан в 1880 г. - и с тех пор прославился в Петербурге как администратор и педагог. Под его руководством была выстроена Вве-денская церковь (каменная вместо деревянной, на Петроградской стороне). Он пользовался огромной популярностью как законоучитель Введенской гимназии. Он принял архиерейский сан, искренно веря, что это будет способствовать умиротворению Петроградской церкви - и ушел на покой, когда увидел, что его именем творятся темные дела.
Он был рукоположен в Москве 26 июня 1922 года, о чем любезно известил В. Д. Красницкий членов Петроградского епархиального совета; тут же был составлен указ о поминовении в храмах нового архиепископа Петроградского и Гдовского; затем обсуждался вопрос о том, как новому органу войти в контакт с питерским духовенством. Совещания городского духовенства на этот раз решили не созывать (видимо, памятуя печальный опыт А.И.Введенского), а вместо этого созвали совещание благочинных, состоящее из 19 человек, которые после соответствующей обработки их
В.Д.Красницким приняли 14 голосами при 5 воздержавшихся следующую резолюцию:
"1. Собрание благочинных гор. Петрограда, заслушав доклад зам. Председателя ВЦУ прот. В.Д.Красницкого относительно перемен в Церковном Управлении и организации группы "Живая Церковь", признает лозунги "Живой Церкви" - белый епископат, пресвитерское под водительством епископа управление, единая церковная и епархиальная касса и союз белого приходского духовенства - приемлемыми для своего пастырского сознания без обязательства для каждого отдельного лица входить в состав группы.
2. Российскую социальную революцию признает справедливым судом Божиим за социальные неправды человечества, а равно и одобряет мировое объединение трудящихся для защиты прав трудящегося эксплуатируемого человека.
3. Высшее Церковное Управление признает центральным органом управления Российской Церкви до установления Поместным Собором постоянной формы церковного управления с тем, чтобы в наличный его состав были привлекаемы представители провинциальных епархий.
4. Предлагает В. Ц. Управлению воздерживаться от коренных церковных реформ и лишь подготовлять их к предстоящему Собору.
5. Настоящую резолюцию предложить на очередное пастырское собрание.
Принята 14 голосами при 5 воздержавшихся". (Живая Церковь №5-6, с. 10.)
Если внимательно читать эту резолюцию, то можно отметить, что (в отличие от провинции) Красницкий пошел на некоторые уступки (см. 4-й пункт и последние слова 1-го).
Приведя, таким образом, все в надлежащий порядок, премьер-министр "Живой Церкви", даже не простясь с А.И.Введенским и А. И. Боярским, которых он теперь третировал свысока, отбыл в Москву.
Пусть он сам расскажет о своих подвигах; как все люди в таких случаях, он эпичен.
"Ввиду серьезного положения в Петроград был командирован заместитель Председателя ВЦУ протоиерей Красницкий, - повествует с величавой важностью Красницкий, - лично принявший из рук патриарха Тихона его отречение. Печатаемые ниже документы показывают полный успех этой командировки и открывают ту силу, которая победила контрреволюционные з;;мыслы в Петроградской церкви... Революционная стихия победила в Петрограде и на церковном фронте". (Живая Церковь, №5-6, статья В.Д.Красницкого "В Петрограде").
Так или иначе путь в Петроград для первого обновленческого архиепископа был расчищен. 16 мая 1922 года старец архиерей прибыл в Петроград и совершил свое первое богослужение в Казанском соборе. Необычная для обновленческого архиерея личность старца возымела свое действие: никаких враждебных обструкций, типичных для того времени и принимавших иной раз необузданные формы, по отношению к нему не было - единственной формой протеста был массовый отказ подходить к нему под благословение.
17 июля новый архиерей посетил Александре-Невскую Лавру, где был встречен помощником наместника Лавры с братиею.
Отношения между двумя тезками носили весьма деликатный характер. Александро-Невская Лавра, согласно праву ставропигии, не подчинена главе Петроградской Церкви, а подчинена непосредственно главе Русской Церкви (Синоду, патриарху). Петербургские митрополиты правили Лаврой не в качестве епархиальных архиереев, а в качестве ее архимандритов. Николай Соболев архимандритом Лавры назначен не был; следовательно, никаких прав здесь не имел. Это дало возможность молодому епископу Николаю сохранить свою независимость, оставляя вопрос о признании ВЦУ и его ставленника Николая Соболева открытым. Однако 17 июля сам архиепископ прибыл в Лавру. Надо было найти какое-то решение. Епископ Николай вышел из положения со свойственным ему умом и тактом: выйдя навстречу старцу, он публично с ним облобызался, а затем, в качестве гостеприимного хозяина, стал водить его по Лавре - и пригласил к завтраку. Епископ Николай несколько напоминал (по наружности), когда был молодым, портреты Александра I. Еще больше походил он на него внутренне: совершенно очаровательная любезность, ласковость, приветливость - и за всем этим непроницаемая скрытность и тонкий дипломатический расчет [3]. На этот раз епископ остался верен себе: он осыпал Николая Соболева ласками, комплиментами, поцелуями, так что тот уехал совершенно очарованный и, возможно, в первый момент не заметил лишь одной детали: наместник не пригласил его служить в Лавре - а без этого вся его ласковость не имела ровно никакого значения и ни к чему его не обязывала (принимают же архиереи англиканских епископов - однако никакого признания это не означает).
Затем, на протяжении месяца, епископ Николай вел ту же ловкую и умную дипломатическую игру, и, наконец, когда эта тактика недомолвок и проволочек стала совершенно невозможной - потребовалось заявить ясно и недвусмысленно о признании ВЦУ и войти с Николаем Соболевым в евхаристическое общение, епископ "разыграл финал". Если можно говорить о дипломатическом искусстве, то епископ может считаться его мастером. Он умудрился одновременно уйти и остаться; и все признать и не признать ничего. В этом легко убедиться, прочтя следующий документ:
"В Петроградское Епархиальное Управление
епископа Николая (Ярушевича).
Будучи вполне и безусловно лояльным в отношении ВЦУ и Петроградского епархиального управления, прошу Петроградское епархиальное управление об оставлении меня в должности настоятеля Лавры, чтобы я мог продолжать свою посильную работу на пользу Церкви в новых условиях ее существования. Ввиду же моей болезни и полного переутомления покорнейше прошу о разрешении мне сейчас отпуска в пределах Петроградской епархии на месяц с тем, что я оставляю за собой общее руководство Лаврою во время отпуска.
Епископ Николай (Ярушевич),
Александро-Невская Лавра".
(См.: Соборный разум, 1923, №1-2.)
Здесь что ни слово, то дипломатический шедевр - помимо "ухода с оставлением" (это давало возможность епископу Николаю не служить с Николаем Соболевым, когда тот с 30 августа стал все-таки служить в лаврском соборе), так и остается открытым вопрос о признании ВЦУ; интересно отметить, что здесь впервые появляется на сцену каучуковый термин "лояльность", который впоследствии сыграл такую огромную роль в истории Церкви двадцатых годов.
Следует указать, что термин "лояльность" (добросовестность), который может характеризовать отношение гражданина к своему правительству - совершенно недостаточен, когда речь идет об отношении духовного лица (да еще монаха) к церковной власти, которой он должен быть сынов-не, беззаветно предан.
Как мы увидим ниже, эта тактика епископа Николая была лишь увертюрой к его выступлению через месяц на историческую арену в качестве вождя так называемой петроградской автокефалии.
Между тем жизнь в Петроградской епархии налаживалась: в июле и в августе в Петрограде происходили организационная и идейная консолидации раскола. Уже к августу стало совершенно ясно: обновленческий Петроград противопоставил себя живоцерковной Москве.
Епархиальное управление в том составе, в каком оно было сформировано Красиицким, просуществовало лишь месяц. Новый состав: председатель - архиепископ Николай Петроградский и Гдовский (Соболев), уполномоченный ВЦУ - прот. М.С.Попов (с 12 сент. 1922 г. - епископ Детско-Сельский), управляющий делами - прот. Е.И.Запольский, члены: А.И.Боярский и В.К.Воскресенский. С августа в заседаниях Петроградского епархиального управления участвуют А.И.Введенский и прибывший из Москвы Е.Х. Белков.
Все члены Епархиального управления резко отличались от "Живой Церкви" как по идеологии, так и по своей психологии; такие люди, как М.С.Попов, Е.И.Запольский и другие, были типичными либеральными интеллигентами дореволюционной формации. Они с брезгливостью и отвращением относились к таким методам, как политический донос или личные выпады против кого бы то ни было с церковной кафедры.
В идеологическом отношении вождем петроградских обновленцев был А.И.Боярский, имя которого не так гремело в то время, как А.И.Введенского, но удельный вес которого среди питерского духовенства был значительно большим.
Для того чтобы уяснить себе, каковы были цели А.И.Боярского, приведем здесь документ, написанный им еще в апреле 1922 года - обращение в Петросовет. Несмотря на то что под документом стоят две подписи -Л.И.Введенского и А.И.Боярского, документ этот принадлежит целиком дному Боярскому.
В обращении провозглашается создание нового религиозного братства. Задачи этого братства следующие: "Объединившись на мысли о необходимости очистить христианство от тех новых наслоений, которые превратили эту единую религию братства и любви в несколько узко националистических враждебных друг другу религиозных мировоззрений, мы решили учредить религиозное братство. Ввиду того что христианство мы мыслим именно как религию всеобщего братства, основанного на любви (христианский интернационализм), мы учреждаемое братство решили назвать "Вселенским христианским братством". При этом считаем нужным сказать, что так понимаемое нами христианство противоположно тому лицемерному религиозному формализму и внешнему благочестию, которые допускают эксплуатацию широких народных масс небольшой кучкой капиталистов и которые давно перестали быть религией Христа, друга всех бедных, угнетенных и униженных. Братство и поставит одной из своих главных задач обличение лицемерия буржуазного христианства и выявление христианства как религии действительного равенства и братства". (Документ был напечатан в выдержках в "Красной газете" в апреле 1922 г. и впоследствии перепечатывался неоднократно в провинциальной прессе - в частности, см. статью проф. Гредескула "Победа Христа и советской власти" в газете "Красный набат", Тюмень, 13 мая 1922 года.)
Установка Боярского была на создание широкого международного религиозного движения, которое должно было поставить своей целью обновление христианства в международном масштабе.
Идея экуменического движения предвосхищалась Боярским, но идея сформулирована несравненно более глубоко и сильно, чем у деятелей этого мелкотравчатого движения, которые умеют лишь ставить маленькие заплатки и согласовывать никому не нужные детали. Конфессиональные различия, по мысли Боярского, должны быть стерты в мощном потоке человеческих сердец, жаждущих обновления христианства. Это движение будет широко народным социальным движением - и в своих отдельных аспектах (борьбе против всякой эксплуатации) оно совпадет с коммунизмом; однако никогда и нигде оно не будет строить своих отношений с коммунизмом по принципу: "Чего изволите?"
Именно поэтому Боярский категорически отказался принять участие в поездке деятелей петроградской группы в Москву в мае 1922 года, категорически отказался дать свое имя ВЦУ и с самого начала поставил себя во враждебные отношения с Красницким. Такая позиция Боярского обусловила его положение в расколе: будучи одной из ярких фигур, превосходя по своему административному таланту, силе воли, моральному мужеству всех деятелей раскола и уступая как оратор лишь одному А.И.Введенскому, Боярский сознательно отходит на второй план, не желая торговать идеями. Принципиальность Боярского была главной причиной его трагической гибели: из всех деятелей раскола только ему одному суждено было войти в историю в ореоле мученика [4]. В этот период Боярский полностью овладел А.И.Введенским (который очень быстро подпадал под влияние) уверенно и энергично шел навстречу "новой революции".
По его инициативе была установлена конфиденциальная связь с Антонином, которому Петроградский комитет "Живой Церкви" обещал оказать полную поддержку, как только он выступит против Красницкого. Одновременно Боярский вел переговоры в Смольном, указывая на то, что пресмыкательская политика Красницкого лишь компрометирует движение в глазах народных масс - и поэтому Красницкий является очень слабой опорой для тех, кто хочет наладить отношения с верующими. По его настоянию (для того, чтоб в надвигающейся борьбе петроградская группа не осталась без епископов) были хиротонисаны два вдовых протоиерея: о. Николай Сахаров и о. Михаил Попов.
С конца августа начинается работа по созданию журнала, который должен был быть органом петроградской группы. Сам А.И.Боярский, будучи в это время настоятелем Спасо-Сенновской церкви, служит по нескольку раз в неделю - его глубокие по содержанию и общедоступные по форме беседы привлекали большое количество слушателей. А.И.Боярский продолжал служить и в Колпине, в соборе - здесь он был по-прежнему любим своими старыми друзьями - ижорскими рабочими.
Будучи деловым человеком, отдавая большую часть своего времени административным делам, Боярский никогда не превращался в узкого делягу: идейная работа была для него на первом плане - религиозная молодежь (недавние красноармейцы, еще ходившие в обмотках, студенты питерских вузов и даже поэты-футуристы) шла к нему - и для всех он находил нужное слово: часами беседовал с одними, метко и остроумно срезал других, а иногда осторожно и деликатно вручал деньги. "Иди сейчас же и купи себе штаны, - говорил он одному молодому богоискателю, ныне покойному, вручая ему конверт с деньгами, - и потом возвращайся беседовать о Фейербахе, а иначе никого знать не хочу: ни тебя, ни твоего Фейербаха".
Этот сильный человек умел держать в руках Введенского, и тот под влиянием Боярского воздерживался от многих ложных шагов, на которые его толкала природная слабохарактерность, трусость и детское тщеславие. Только в конце сентября (после приезда в Москву) А.И.Введенский сделал несколько неправильных шагов. Особенного осуждения заслуживает составление им "черных списков"; в ноябре А.И.Введенский подал в одну высокую инстанцию обширный список "контрреволюционного петербургского духовенства" (впоследствии этот список выборочно использовался при арестах духовенства). Этот шаг Введенского вызвал резкий протест боярского. В конце своей жизни сам Введенский считал этот свой поступок величайшим грехом.
Одним из своеобразных аспектов деятельности петроградской группы была попытка наладить отношения с сектантами. Прежде всего следует упомянуть в этой связи о воссоединении с Православной Церковью Ивана Алексеевича Чурикова и группирующегося вокруг него движения. Теперь, когда имя Чурикова уже основательно забыто и от его движения сохранились лишь отдельные люди, ютящиеся по ленинградским углам, трудно представить себе все значение этого события.
Иван Алексеевич Чуриков представлял собой необыкновенно цельный тип народного богоискателя. Родом самарец, он в начале своей жизни занимался мелкой торговлей - затем, разорившись, жил в дворниках. В 90-х годах он выступил с проповедью трезвости и религиозного обновления. Надо сказать, что Чуриков никогда не призывал никого покидать Церковь и сам искренно считал себя православным христианином: чтил иконы, соблюдал посты, регулярно посещал храм.
Какая-то непонятная сила была в этом человеке: никто лучше его не умел трогать человеческое сердце; самые закоренелые пьяницы обращались к трезвости после краткого разговора с ним. Глубоко уважаемый народом, он обратил на себя неблагосклонное внимание побед оносцевского начальства. Представители местной гражданской и консисторской власти приняли необыкновенно мудрое решение для борьбы с "чуриковщиной": в 1898 году он был посажен в самарский сумасшедший дом, где подвергся варварскому обращению со стороны доктора Белякова. Впрочем, даже этот ученый муж должен был признать, что никаких оснований считать И.А.Чурикова сумасшедшим нет, и он был через год выпущен на свободу. Тогда, по инициативе епископа Самарского Гурия, науськанного на Чурикова консисторцами, он был в 1900 году заточен в Суздальский монастырь.
К этому времени имя Чурикова попало в газеты; народным богоискателем заинтересовались в Петербурге: либеральные священники О.Григорий Петров и О.Иоанн Альбов выступили в его защиту - одна из великих княгинь (кажется, Елизавета Федоровна) получила от кого-то записочку насчет Чурикова - и сама написала кому-то записочку, - тут уж никакие консистории ничего сделать не могли; Иван Алексеевич был немедленно освобожден и вскоре приехал в Петербург в качестве свободного гражданина и начал здесь проповедывать вполне открыто, на глазах у полиции. Священники присутствовали в качестве наблюдателей на его беседах.
Формально Чуриков проповедовал трезвость, однако на самом деле проповедь его была гораздо шире: Иван Алексеевич призывал обновить жизнь на христианских началах; отсюда его призывы к соединению в общины, к совместному ведению хозяйства, к широкой имущественной взаимопомощи. Как и всякая истинно религиозная проповедь, призывающая к обновлению жизни, чуриковская проповедь должна была приобрести общественное звучание - несмотря на кратковременный эпизод с покровительством великой княгини, "чуриковщина" была в своей основе демократическим и социальным движением.
Митрополит Антоний (Банковский) со свойственной ему широтой взглядов и гуманизмом не препятствовал деятельности Чурикова, только пристально наблюдал, чтоб в его проповедь не просачивались сектантские элементы. Петербургский епархиальный миссионер о. Димитрий Боголюбов проявил к Чурикову истинно христианское, человеческое отношение.
Положение изменилось при преемнике митрополита Антония, который наложил запрет на проповеди И.А.Чурикова, от чего, разумеется, их стали посещать еще больше (это была уже эпоха веротерпимости). Однако все это многочисленное движение, состоящее из пламенных энтузиастов, оказалось автоматически отлученным от церкви.
К тому времени, о котором идет речь, чуриковцы не ограничивались одной проповедью: в Вырице (чуриковской "столице") существовала могучая община, которая вела хозяйство на общинных началах; результаты этого хозяйства были блестящими - другого и трудно было ожидать от двух сотен трудящихся русских людей, не пивших и не куривших, пылавших горячим энтузиазмом. Кроме того, в Петрограде у "братца" (Чурикова) было 14 отделений - молитвенных домов, в которых раздавалась проповедь трезвости и религиозного обновления.
В сентябре А.И.Введенский и А.И.Боярский начали переговоры с И.А.Чуриковым, которые через несколько месяцев привели к воссоединению его с Православной Церковью.
1 декабря 1922 года, в субботу, в церкви Захарии и Елизаветы, после всенощной, была общая исповедь. В храме присутствовало несколько тысяч человек; впереди стоял высокий широкоплечий старик с умным, мужицким лицом - И.А.Чуриков.
А.И.Введенский неистовствовал: он экзальтированно призывал каяться в грехах и сам в них каялся (всегда как-то невольно, о чем бы ни шла речь, он сбивался к разговорам о себе); он проливал слезы и бил себя в грудь. Как было замечено, Чуриков мало поддавался экзальтации - и даже чем более горячился Введенский, тем спокойнее он становился. Однако после окончания исповеди он первый подошел к аналою и, наклонив голову под епитрахилью, принял разрешительную молитву.
А на другой день, в воскресенье 2 декабря 1922 года, после литургии, И.А.Чуриков и несколько тысяч его сторонников причастились в том же храме Святых Тайн. (Описание воссоединения чуриковцев см. в журнале "Соборный разум", 1923, №1-2.)
Воссоединение Чурикова с церковью является, несомненно, крупным достижением петроградской группы; к сожалению, оно дало мало результатов: последующий раскол не позволил никому заняться всерьез углублением отношений с "чуриковщиной", да и сам Чуриков, разочаровавшись в обновленцах, в дальнейшем избегал входить с ними в какие-либо отношения - и вопрос об отношениях "чуриковщины" с Православной Церковью так и остался открытым до самой ликвидации движения в 1929 году.
Осенью 1922 года была сделана попытка начать переговоры также с "Евангельскими христианами", которые тогда составляли широкую и растущую на глазах религиозную организацию. В Петрограде в это время (на Конюшенной улице) находился их центр. Их собрания происходили в Петрограде более чем в 20 точках; они издавали здесь свой журнал и имели курсы для проповедников.
Их руководящий деятель Иван Степанович Проханов был, несомненно, также незаурядной личностью: инженер по образованию, старый богоискатель, лично знакомый в прошлом с Л.Н.Толстым, В.С.Соловьевым, И.С.Проханов был сильным и темпераментным оратором и большим организатором. Его энергичное, обрамленное львиной бородой лицо и зычный голос производили впечатление даже на слушателей со стороны. В результате переговоров, которые он вел с А.И.Боярским, появилась брошюра "Евангельский клич. Послание Высшему Церковному Управлению Православной Церкви и группе "Живой Церкви" от Свободной Народной Евангелической Церкви (Всероссийского Союза Евангельских Христиан)", 1922. (Мы ее печатаем в приложении к настоящей главе, так как она является сейчас редчайшей библиографической диковиной.) В этой брошюре говорилось: "Но голос Евангельской Церкви и теперь не замолк. С чувством искреннего доброжелательства и мира он звучит по адресу вновь образуемой церкви.
Из вышеизложенного ясно, что ничто так не может радовать Евангельскую Церковь, как тот факт, что "мертвая" православная церковь делается "живой", и попытки в этом направлении для нее весьма ценны.
Наблюдая, однако, за началом образования и развития "Живой Церкви", Евангельская Церковь находит необходимым сказать представителям ее весьма важное братское слово:
Перед "Живой Церковью" лежат два пути:
1. Она может, подобно многим, прежде "оживлявшимся" церквам на Западе, немного пожить и затем опять умереть.
2. Она может жить, развивать свою жизнь и даже жить этой жизнью неограниченное время.
Любя свой народ, Евангельская Церковь от души желает настоящей и цветущей жизни для "Живой Церкви". (С.2.)
Несмотря на столь благожелательную преамбулу, самый документ не создает решительно никакой основы для сближения. Как выясняется из последующего, Совет Всероссийского Союза Евангельских Христиан (во главе с Прохановым) не нашел ничего лучшего, как потребовать от Православной Церкви полной капитуляции. Православная Церковь должна, по их мнению, отказаться от православного (единственно правильного) понимания евхаристии, от таинств, от почитания икон - от почитания Пресвятой Богородицы и святых, от иерархии - словом, ото всего, что отличает ее от сектантов. В этом же духе было выдержано выступление И.С.Проханова на заседании "Союза общин древле-апостольской церкви" в начале 1923 года, что вызвало тут же резкий отпор со стороны А. И. Боярского. При такой нереалистической позиции со стороны "евангельских христиан" ни о каком дальнейшем сближении их с православными не могло быть и речи.
Характерно, что в среде евангельских христиан и особенно среди баптистов находились люди, которые считали даже это послание Проханова "слишком либеральным" - их возмущал самый факт общения с Православной Церковью. В одной из своих работ мы с горячим сочувствием отзываемся о сектантах, которые в 90-х годах подвергались репрессиям со стороны Победоносцева. Однако, когда слышишь о вещах вроде тех, о которых идет речь выше, - невольно возникает вопрос - лучше ли бы вели себя "штундо-баптисты" по отношению к православным, если бы они могли опереться на государственную власть?
Видимо, один фанатизм не лучше другого.
"Из сообщений советской печати (Известия ВЦИК, 2, 5 сентября; Наука и религия, 21, 28 августа) для нас стало очевидно, что группа "Живая Церковь" в последний период своей деятельности (съезд) стала на путь узкосословных, кастовых интересов белого духовенства.
Попытка создания единой церковной кассы, похоронных бюро, торговля всякими церковными вещами и т.д., отстранение от учета и распределения хозяйства приходов коллектива верующих (вопреки декретам советской власти) - все это напоминает о некоем церковно-нэповском тресте. Далее - отстранение верующих мирян от всякого действительного участия в церковной жизни есть нарушение церковных и советских законов и, при практическом проведении в жизнь, лишь усилит кабалу (экономическую и моральную) попа-кулака над трудящейся верующей массой.
"Живая Церковь" должна была бы обратить внимание и на другую кабалу: тот гнет религиозных суеверий и лжи, что насквозь пропитал старую церковь. Если к этому добавить некоторые нецерковные методы, которыми пытались, вопреки советской конституции, проводить идеи ответственные руководители "Живой Церкви", то станет понятен тот протест, который возник среди церковного общества, мы имеем в виду прогрессивные круги духовенства и мирян, давно работавшие над освобождением церкви от мрака религиозных суеверий. Настоящим мы заявляем о своем выходе из квази-революционной группы "Живая Церковь" и об образовании комитета "Союза церковного возрождения".
Николай, архиепископ Петроградский.
Петроградское Епархиальное Управление.
По поручению Комитета "Союза церковного возрождения"
(б. Петроградского комитета "Живая Церковью).
Президиум Комитета:
прот. А.Введенский, прот. Е. Белков, прот. М.Гремячевский, свящ. И.Кулагин".
(Соборный разум, 1922, №1, с.4.)
Таким образом, в решающий момент Петроградская группа бросила свою гирю на чашу Антонина - и чаша Красницкого стремительно полетела вверх, в безвоздушное пространство. "Горе-воеводой", растерявшим свою армию, назвал в это время Красницкого с кафедры А.И.Боярский.Пример Петрограда оказался решающим: в 12 епархиях (Тамбовской, Пензенской и других) большинство обновленческого духовенства заявило о своем выходе из "Живой Церкви" и о принятии платформы "Союза церковного возрождения". Это было тем легче, что никто толком не знал, в чем она заключается. В конце сентября капитулировал Красниц-кий, им было объявлено в особом письме на имя митрополита Антонина, что он готов на любые уступки с целью сохранения единства обновленческого движения и что "Живая Церковь" не претендует на "монополию власти и влияния".
На другой день в Москву из Петрограда прибыл А.И.Введенский. "Празднуем смерти умерщвление, все теперь пойдет по-новому!" - воскликнул он, явившись к Антонину. "Все вы хороши", - ответил несговорчивый старик. "Ну вот вы нами и будете руководить и учить нас уму-разуму, владыко!" - сказал А.Введенский. "Попробуем!" - усмехнулся Антонин и, благословив Введенского и облобызавшись с ним, изложил ему вкратце свой план действий.
На другой день Красницкому был предъявлен ультиматум: все обновленческие группировки должны быть равномерно представлены в ВЦУ, и "Живая Церковь" не должна иметь никаких привилегий. Красницким эти условия были приняты, и тут же было объявлено о том, что ВЦУ возобновляет свою деятельность под руководством митрополита Антонина. В число членов ВЦУ были включены митрополиты Владимирский Сергий (в будущем Святейший патриарх) и архиепископ Нижегородский Евдоким, возведенный в сан митрополита. А.И.Введенский вернулся на пост заместителя председателя. Тут же Антонин потребовал произвести денежную ревизию - это требование было удовлетворено. Вслед за тем было ПРИНЯТО постановление:
"По заявлению митрополита Антонина о необходимости разъединения касс ВЦУ от организации "Живая Церковь" признано, что касса ВЦУ должна быть самостоятельной. Число членов пленума ВЦУ определено в 17 человек.
Постановлено, что все бумаги, исходящие из ВЦУ, должны иметь три обязательных подписи: председателя, заместителя председателя и управляющего делами.
Постановлено, что председатель ВЦУ должен жить в стенах Троицкого подворья. Митрополиту Антонину предложили переехать на подворье в ближайшие дни" (см. журнал Соборный разум).
"Стану я им ездить взад и вперед", - заявил Антонин и остался жить у себя, в Богоявленском монастыре. Вообще Антонин не проявил ни малейшего желания сделать свой контакт с Петроградской группой более тесным. "Все они совсем другого духа, чем мы, - говорил он у себя в Заиконоспасском своим сторонникам, - не надо нам растворяться в них, они все загадят своей пошлостью, карьеризмом - пусть нас лучше будет мало, очень мало, но мы сохраним наш огонек, чем мы будем многочисленны и богаты, а духовно бедны".
С особенным недоверием относился Антонин к А.И.Введенскому, зачастую упрекая его публично в честолюбии, духовной неустойчивости, в грехах против нравственности. "Не такой он уж плохой человек, даже хороший, но грешник - большой грешник; где уж такому реформировать церковь - самого себя прежде надо реформировать!" - с искренней болью говорил Антонин. А.И.Введенский спорил, но как-то нерешительно и робко: он побаивался и уважал Антонина.
В начале октября А.И.Введенский попробовал начать переговоры с Антонином - для участия в переговорах приехал из Петрограда А.И.Боярский. Главным предметом спора был белый епископат - Антонин отказался от него наотрез; отказался также признать второбрачие духовенства. Переговоры кончились полной неудачей - Петроградский Комитет "Союза церковного возрождения" объявил о своей независимости от Антонина. К петроградцам присоединились некоторые московские и провинциальные батюшки; так возник "Союз общин древлеапостольской церкви", во главе которого встал А.И.Введенский. Таким образом, возникла третья крупная обновленческая организация СОДАЦ. В соответствии с этим в октябре ВЦУ было окончательно сформировано в следующем составе: митрополит Антонин (председатель); заместители - протоиереи А.И.Введенский и В.Д.Красницкий, митрополиты Сергий, Евдоким и Иоанн, архиепископ Краснодарский; члены: протоиереи Боголюбский и Федоровский ("Союз возрождения"); прот. Вдовин и свящ. Эндека (СОДАЦ); епископ Богородский Николай Федотов, прот. Нименский, Красотин и Покровский (от "Живой Церкви").
29 октября состоялся первый пленум ВЦУ в новом составе. В порядке дня были поставлены следующие вопросы:
1. Утверждение положения о ВЦУ, о епархиальных управлениях и инструкция уполномоченным ВЦУ. 2. О передаче всех ценностей, оставшихся в храмах, на ликвидацию последствий голода. 3. Обращение ВЦУ к верующим. 4. Об отмене платы за совершение таинств духовенством. 5. Вопрос об упразднении наград.
При обсуждении всех этих вопросов выявились острые разногласия. Антонин требовал самых радикальных решений: полного отмежевания от административных методов, бесплатного духовенства, живущего трудом пук своих, и полного упразднения каких-либо наград и рангов; должны быть лишь три древних церковных степени: епископ, пресвитер и диакон. Красницкий в ответ на эти предложения мрачно молчал, не считая нужным даже возражать на этот "бред сумасшедшего". А.И.Введенский уговаривал "не идти так далеко, а то мы можем остаться совершенно одни". Ни по одному из этих вопросов не было принято никаких решений.
Единственным практическим результатом пленума ВЦУ было новое распределение портфелей в президиуме ВЦУ. Было постановлено, что общим направлением дел ведают председатель и управляющий делами (митрополит Антонин и А.И.Новиков - недавний сторонник Красницкого, переметнувшийся к Антонину); предсоборными делами - прот. А.И.Введенский; административными - прот. Красницкий, брачными и судебными делами - епископ Николай Федотов (сторонник Красницкого), финансовыми и хозяйственными делами - прот. Вдовин (сторонник Введенского -из Красного Села под Петроградом).
Постановлено было также пересмотреть состав епархиальных управлений и списки уполномоченных ВЦУ, так как все члены епархиальных управлений и уполномоченные фактически были единолично назначены В.Д.Красницким.
Для "чистки" сторонников Красницкого была образована особая комиссия, в состав которой вошли митрополит Сергий, протоиерей А.И.Введенский, Вдовин и прот. Красницкий. Таким образом, Красницкому удалось сохранить важные позиции в новом ВЦУ: в его руках, в частности, остался административный отдел - важнейший нерв, связывающий ВЦУ с периферией. Тем не менее осень 1922 года принесла полное поражение "Живой Церкви" - кратковременный период ее засилия в обновленческом движении и период диктатуры Красницкого ушли безвозвратно в прошлое.
В чем основная причина поражения "Живой Церкви"? Красницкому и его приспешникам удалось, ловко жонглируя политическими лозунгами, при помощи самого низкопробного политиканства отстранить значительную часть духовенства, застращать и принудить к молчанию - другую. Однако не так-то легко оказалось справиться с народом: гнилые яблоки, летевшие в голову Красницкого, горшки с мочой, которые приносили на паперти храмов старухи для встречи "протопресвитера", милиционеры как Равная опора вождя "Живой Церкви" во время его публичных выступлении - все это характеризовало отношение к нему народа.
Ненавидимая и презираемая народом, не имеющая опоры в духовенстве, разъедаемая внутренними противоречиями, потому что безыдейность и беспринципность не рождают дружбы между людьми, а порождают лишь животный эгоизм, - группа "Живая Церковь" после нескольких месяцев своего господства пришла к полному банкротству. К сожалению, с уходом "Живой Церкви" от власти не исчез ее дух: этот тлетворный, смердящий дух карьеризма, пресмыкательства и сикофанства остался в обновленческом движении навсегда - и он пережил обновленцев: этот мертвящий дух веет над официальной церковью и в наши дни.
особенно тяжелое впечатление производило соглашение с Красницким, благодаря которому он сохранил часть своего влияния и власти. "Введенский всех нас продал", - громко заявлял о. Евгений Белков.
Раскол с Белковым, частичное восстановление "Живой Церкви", появление на авансцене раскола Н.Ф.Платонова - таковы основные события в жизни петроградского раскола в зиму 1922/23 года (о них речь пойдет в следующей главе).
На первом месте, однако, надо поставить образование петроградской автокефалии, которое имеет огромное историческое значение. В одной из предыдущих глав, говоря о позиции митрополита Сергия, мы отмечали, что он в это время осторожно нащупывал какой-то "третий путь" для русской церкви.
Гораздо более конкретные формы приобрело это "прощупывание пути" в Петрограде. Осенью 1922 года здесь возникнет мощное объединение верующих, которые хотят соединить политическую лояльность по отношению к советской власти с верностью канонам.
В сентябре 1922 года, после падения Красницкого, когда стало ясно, что власть не оказывает безоговорочную поддержку живоцерковникам, в Смольный (в Петроградский Совет) было подано заявление, подписанное епископами Алексием и Николаем.
В этом документе, очень умно и дипломатично составленном, основными были следующие три пункта: 1 .Авторы заявления стоят на позициях безоговорочного признания советской власти; признают социальную справедливость Октябрьской революции и считают капиталистический строй греховным. 2. Авторы заявления отрекаются от Карловацкого Собора и не имеют ничего общего с духовными вождями, ставшими на путь контрреволюции. 3. Авторы заявления, будучи православными христианами, не могут вступить в общение с ВЦУ и его ставленником - "так называемым архиепископом Петроградским и Гдовским", так как ВЦУ является самочинным, антиканонистическим учреждением, и признать его - это означает отступить от православия.
Ввиду отсутствия в Русской-Церкви канонического центра авторы заявления от своего имени и от имени своих сторонников объявляют об образовании автокефальной (независимой) Петроградской церкви и просят зарегистрировать ее в Петроградском Совете (См.:Соборный разум, 1922, №1-2,с.3-4).
День, когда два епископа посетили Смольный, следует признать историческим, - их акция предвосхищала последующий многолетний период в истории Русской Церкви. Первым по хиротонии был епископ Алексий (Симанский), однако вскоре он исчез с петроградского горизонта, переселившись на три года за Урал, - главным вождем автокефалии стал епископ Николай. Отдадим должное этому человеку, деятельности которого мы неодинаково сочувствуем во всех ее аспектах, - автокефалия не могла найти себе более талантливого, более умелого и более умного руководителя. Находясь в невероятно трудном положении: не признанный Смольным, травимый обновленцами, при отсутствии патриарха на свободе, испытывая недоверие со стороны крайне правых элементов в своей собственной среде, молодой епископ осторожно лавировал между Сциллой и Харибдой - и сумел в короткий срок организовать в Петрограде централизованную организацию.
Пользуясь огромной популярностью среди верующих, епископ сумел привлечь на свою сторону также большинство петроградского духовенства. Автокефалия не имела в своей среде людей, хотя бы в какой бы то ни было мере равных по таланту Антонину Грановскому, А.И.Введенскому и А.И.Боярскому. Она не ставила перед собой широких целей обновления христианства, как это порой делали вожди раскола. Автокефалия, однако, была великолепным практическим выходом из положения, так как она давала верующим то, что им более всего нужно - несомненную каноническую церковь вместо обновленческой путаницы, а порой и грязи. И вот к автокефалии потянулся простой русский человек - в короткий срок она стала широким народным движением.
О положении, которое сложилось в это время в Петрограде, дает довольно ясное представление письмо, написанное в это время:
"Картина церковного положения в данное время в Петрограде приблизительно представляется в следующем виде. Со времени образования группы "Живая Церковь" петроградская паства разбилась на два лагеря. Большая по численности населения (около 65 церквей) часть осталась верна старым традициям, меньшая часть (и то не народа, а духовенства) по тем или иным соображениям примкнула к так называемым новаторам. Это расслоение происходило по тому же принципу, что и в Москве, и в других городах, т.е. движущим элементом явились следующие соображения: с одной стороны, группа "Живая Церковь" с идейной стороны, в сущности, стоящая на рационалистической протестантской точке зрения, а с другой -группа духовенства, усталого от преследований и ищущего компромисса с врагами церкви, и с третьей - группа честолюбивых и житейски настроенных лиц, ищущих "реформ" и компромиссов для личных выгод.
Несмотря на такой обширный диапазон запросов, группы эти все-таки оказались в меньшинстве среди духовенства, а среди народа не имели никакого авторитета, если не считать личного влияния некоторых руководителей.
Словом, роль живоцерковного духовенства оказалась вполне выявленной, народ чутко отозвался на нее, и церкви живоцерковников опустели; морально и материально они терпели урон. Тогда-то и была создана и здесь "Церковь обновления", т.е. "тех же щей, да пожиже влей". Однако и эта форма не нашла сочувствия в массах, и гг. обновленцы должны были приостановить всякие попытки обновления. Таким образом создалось положение, при котором сейчас у нас есть как бы два течения: старое автокефальное и новое, но ничем внешне не отличающееся от старого. Та же служба, те же приемы внешние, а о реформах нет и речи, ибо их не прием-лет народ. Вся разница сводится лишь к признанию или непризнанию самочинной власти петроградской епархиальной и ВЦУ. Новая церковь усиленно муссирует и зовет к подчинению, автокефалисты же, не уверенные в православии самочинных церковных властей, игнорируют как ВЦУ, так и Епархиальное Петроградское Управление, "новые", видя, что их моральный авторитет падает все ниже и ниже, что их епископы Николай Соболев, Михаил Попов (из протоиереев) и даже Артемий Лужский - не пользуются не только популярностью, но не решаются служить в городе, ищут теперь путей привлечь к себе народ и остальное духовенство, которое признает каноническим своим руководителем преосвященного Николая (Ярушевича), епископа Петергофского. Это объединение под его духовным водительством до сих пор не оформлено официально, так как до сих пор еще не зарегистрирована автокефальная церковь как самостоятельная организация, несмотря на хлопоты и здесь и в Москве. Тем не менее фактически большинство петроградцев признает только преосвященного Николая Петергофского, и он всюду служит и рукополагает, а рукоположенных "новыми" пока еще не признают, и они служат у себя только в приходах, которые часто захвачены насильно. Ряд епископов изъят. Преосвященный Венедикт в тюрьме по приговору; преосвященный Алексий (Симанский) и Иннокентий (Тихонов) Ладожский высланы: первый в Семипалатинск, второй - в Архангельск.
Имя Святейшего патриарха в большинстве случаев не возносится громогласно, хотя официального приказа об этом не было, поминают же так: "вся святейшие вселенские патриархи православные, митрополиты, архиепископы и епископы". Домовые церкви усиленно закрываются и окончательно разоряются; на все храмы налоги, но пока по милости Божией все уплачивается, и храмы полны, и вера, о которой говорит Псалмопевец "верую, что увижу благодать Господа на земле живых", живет и дает силы мужественно бороться за истину Христову. Так приблизительно было в месяце декабре-январе".
Между тем епископ Николай делает ряд попыток узаконить и легализировать свою власть. В начале января 1923 года епископа Венедикта, содержавшегося в тюрьме, посетили два духовных лица, которые передали ему секретное поручение от епископа Николая. В результате появилось рдедующее письмо от епископа Кронштадтского Венедикта к епископу Николаю, писанное из тюрьмы.
Как один из викариев Петроградской митрополии, хотя временно и лишенный возможности принимать активное участие в церковной жизни, считаю долгом совести ответить на эти вопросы следующее.
Вопрос первый гласит: "Считаете ли Вы Преосвященного Николая Петергофского временно правящим епископом со всеми правами епархиального архиерея?" На этот вопрос отвечаю следующее: я считаю Преосвященного Николая епископа Петергофского в настоящее время только законным викарием Петроградской епархии; признать же его и правящим епархиальным архиереем могу лишь в том случае, если:
1) последует предварительное избрание Преосвященного Николая через законно собранных представителей от духовенства и мирян Петроградской епархии и
2) если по избрании его будет выражено согласие на это законных архиереев области как соборное утверждение его в правах самостоятельного правящего архиерея. До тех пор он может быть признаваем лишь временно правящим епархией. Но и в этом случае должен быть сначала выяснен окончательно вопрос о положении старшего викария, епископа Артемия Лужского, а именно:
а) об его отношении к ВЦУ и
б) об его отношении к "Живой Церкви", после какого объяснения он или войдет в братское общение с Преосвященным Николаем, епископом Петергофским, или совершенно отделится от него, и тогда Преосвященный Николай, епископ Петергофский, в порядке очереди, законно вступит во временное управление Петроградской епархией.
Второй вопрос: "Признаете ли Вы необходимым, в целях предотвращения оскудения Православного Архиерейства в Петрограде, поставление новых викариев?" Отвечаю: законно избранный и утвержденный правящий епархиальный архиерей сам усмотрит необходимость и озаботится выбором себе соответствующих викариев в том количестве, какое сочтет нужным для пользы дела. Для целей же, указанных в вопросе, по условиям времени викарии были бы желательны.
Третий вопрос: "В случае утвердительных ответов - кого Вы могли бы наметить в кандидаты в викарии?" Отвечаю: выбор, избрание и утверждение будут зависеть от братского согласия епископов области или, по крайней мере, ближайших из них к Петрограду, по представлению правящего епископа, каковое, по трудности настоящего времени, может быть выражено, если не на Соборе лично, то в письменной форме с мест их пребывания.
Венедикт, епископ Кронштадтский".
(См.: Соборный разум, 1922, №1-2, с.7-8.)
Таким образом, епископ Венедикт на просьбу о признании епископа Николая как главы Петроградской церкви дал вполне отрицательный ответ, обусловив его признание целым рядом формальностей, которые было бы трудно выполнить даже и в более нормальное время. Еще более отрицательную позицию по отношению к своему младшему собрату занял епископ Иннокентий Ладожский, прямо мотивировавший свой отказ в признании, если верить сообщениям тогдашней печати, личным недоверием к епископу Николаю (там же).Чем объясняется столь отрицательная позиция петроградских архиереев к человеку, взявшему на себя ответственность за Петроградскую церковь в такое тяжелое время? Разгадку надо, очевидно, искать в той двусмысленной позиции, которую занимал епископ Николай по отношению к "Живой Церкви" в бытность свою наместником Лавры; нельзя, впрочем, сказать, чтоб позиция двух епископов, выраженная ими в их заявлении в Смольный, отличалась бы прямотой и ясностью.
Несмотря на это, популярность епископа Николая все возрастала; вскоре она переходит пределы Петроградской епархии - в Новгородской епархии ревнители православных традиций обращают к нему свои взоры.
Новгородская епархия, формально "обращенная в обновленчество", возглавлялась живоцерковным епископом Александром Лебедевым. Законный митрополит Арсений находился далеко от своей паствы. Запуганное новгородское духовенство формально признавало епископа-живоцерковника из вдовых протоиереев, хотя почти каждое его служение ознаменовывалось каким-либо скандалом (сам епископ был довольно безобидным стариком, случайно попавшим в эту кашу).
Единственным очагом "тихоновщины" в Новгородской епархии была захолустная Макарьевская пустынь (в 20 километрах от Любани), место подвигов преподобного Макария Римлянина, жившего в XII веке - затерянная среди дремучих лесов и болот. Монахи этой пустыни отказались от каких-либо компромиссов с носителями зловредных новшеств. Настоятелем пустыни был архимандрит Кирилл (впоследствии схиепископ Макарий), который держался строго православной позиции. Однако среди братии нашлись два пламенных фанатика - иеромонахи Митрофан и Клеопа, чью огненную ревность не удовлетворил даже строго православный архимандрит Кирилл. Они заподозрили его в тайном пристрастии к расколу: основанием было то, что однажды архимандрит Кирилл совершил где-то литургию с известным петроградским обновленческим протоиереем о. Н.Сыренским. Они подняли восстание против игумена - пламенные речи сотрясали деревянные стены обители.
И вот возмущенная братия нашла мудрого судию в лице епископа Николая. "Владычный суд" был скор и решителен. Епископ полностью оправдал архимандрита и наказал мятежных монахов запрещением в священнослужении.
Популярность владыки росла, но вместе с тем мрачные тучи собирались над его головой. Становилось все более ясно, что, несмотря на его дипломатическую изворотливость, удары судьбы его не минуют. И не мог не встать вопрос о преемнике. В первые месяцы 1923 года состоялось тайное собрание сторонников автокефалии; единогласно был намечен в преемники иеромонах Мануил - настоятель крохотной домовой церкви Александро-Невского общества трезвости, которому через несколько месяцев пришлось сыграть выдающуюся роль в истории Петроградской церкви. Этот малого роста иеромонах-аскет имел в груди пламенное сердце протопопа Аввакума и был абсолютно непоколебим и несгибаем в своей религиозной ревности (о его деятельности подробно в одной из следующих глав). Было условлено, что хиротония его во епископа произойдет в тайне в Архангельске, где жил тогда в ссылке митрополит Серафим (Чичагов).
Хиротонию эту осуществить не удалось, однако впоследствии, когда как бы воскрес из мертвых патриарх Тихон, епископу Мануилу суждено было стать одним из самых яростных и самых непримиримых борцов против обновленчества за торжество патриаршей идеи в Петрограде.
Между тем печальные предвидения осуществились: епископ Николай был арестован и выслан в Коми-Зырянский край. Его дело, однако, не прошло даром. Автокефалии распространялись по лицу всей российской земли. В Петрограде они чуть не привели к краху все дело обновленцев.
"Буря проносится над Русской Церковью", - писал в своем воззвании "к чадам Петроградской церкви" обновленческий архиепископ Николай Соболев. "Мятутся души верующих. Смущают их сердца пастыри стада Христова, вместо мира и любви старающиеся, по различным побуждениям, сеять недоверие, раздоры и церковную смуту. В это время я призван на святительскую кафедру Петроградской Православной Церкви. Не искал я этого звания, не мыслил о нем, но когда взоры тех, в чьи руки Господу угодно было вручить управление делами Русской Церкви, в тот момент остановились на мне, я не почел возможным отказываться "взять крест и последовать Христу". Знал, что происшедшее в церкви волнует умы; но знаю и то, что "ни один волос не упадет с головы нашей без воли Отца нашего Небесного".
Знаю, что смущает иных огненное дерзновение нескольких архипастырей и пастырей, которые взялись помочь надтреснувшему кораблю церковному избежать крушения среди волн политической борьбы, куда склонны были втянуть церковь иные из ее архипастырей, но знаю и то, что и "теплых изблюет нас Господь из уст Своих", а ошибки можно исправить общей молитвой, любовью и работой. Вот на эту работу на склоне дней своих вышел и я. Не на себя надеюсь, но на Божью благодатную силу. Так же право верую и право исповедую веру нашу святую, как исповедывал ее, служил ей 47 лет моего священства. Иные из врученной мне Господом паствы склонны видеть во мне чуть не врага Церкви - Бог да простит им, "не ведают они, что говорят". И даже сослужители мои, викарные епископы Алексий и Николай, которые сначала приняли меня, ныне под влиянием каких-то соображений пытаются расхитить овец, не порученных им - Бог поругаем не бывает и взыщет души смущенных от рук их.
Но благодаря Богу - поколебалась, однако не рассыпалась еще петроградская паства, и теперь, когда выяснилось, что большая часть клира и верующего народа Петроградской епархии приняла новое создавшееся положение, вместе с целым рядом видных епископов Церкви Российской, я обращаюсь к вам, возлюбленные собратья и сослужители по городу Петрограду - оставьте разделения, устраните соблазны и выходите дружно на работу по созданию Духа Христова в сердцах верующих членов Церкви. Несите им проповедь мира и любви. Проповедуйте слово Божие. Будьте светильниками в мире. А вы, возлюбленные чада Церкви, народ православный, знайте, что, стоя на грани вечности, я не изменю святому Православию, а сеющих смуту и раздирающих Тело Церкви, по данной от Господа мне архипастырской власти, буду устранять от руководства церковным народом.
Моя молитва о вас - и приемлющих и гонящих меня.
Благодать Всесвятого Духа и мир с Петроградской церковью. Аминь.
Николай, архиепископ Петроградский и Гдовский".
Из-под его пера вышли через несколько месяцев следующие строки, которые представляют собой потрясающий человеческий документ:
"В Петроградское епархиальное управление.
Волею Божиею и стихийными обстоятельствами, хотя и против личного желания и при протесте со своей стороны, я с величайшей грустью и томлением принял на себя сан епископа и обязанности по управлению Петроградской епархией, принеся требуемую от меня жертву во имя умиротворения многострадальной нашей Церкви.
Документы и живые свидетели в будущем выяснят фактическую и правдивую сторону этого исторического в церковной жизни момента.
Во время минувшего полугода моего пребывания в Управлении в качестве правящего епископа Петроградской епархии я с болью в душе и сердце переносил те нестроения и раздоры, которыми за это время страдала и страдает наша православная паства со своими пастырями. Далее этого тяжелого креста, возложенного на меня, или, грубо говоря, этого духовного ярма, я не в состоянии нести.
Для меня совершенно ясно, что это страшное и грустное церковное разделение идет все далее и далее не только в Петрограде и уездах нашей губернии, но даже и в других епархиях. Кроме того, и в среде своих ближайших сотрудников я начинаю чувствовать известную долю внутренней отчужденности.
А потому, для пользы Церкви, ради мира церковного, для примирения пастырей и пасомых, я слагаю с себя обязанности правящего епископа и удаляюсь на покой.
В заключение должен сказать, что этой духовной власти я не искал и не ищу. Свидетель тому сам Господь Бог..."
Архиепископ Николай Соболев.
2 января 1923 года.
(Соборный разум, 1923, №1-2, с.7.)
[2] В будущем митрополит Крутицкий и Коломенский.
[3] Во избежание недоразумений считаем нужным дать следующее пояснение. Епископа (ныне митрополита) Николая Ярушевича мы считаем безусловно человеком честным. В тот период он пользовался методами дипломатическими и уклончивыми, однако никогда (ни в тот, ни в какой-либо другой период своей деятельности) он не прибегал к методам морально нечистоплотным (доносам, клевете), которыми подчас пользовались другие.
[4] Арестованный в 1934 году в г.Иваново-Вознесенске, А.И.Боярский умер в заключении. В 1956 году его жене было объявлено о посмертной реабилитации почившего.