Россия, XVII век... Образчик азбучного стиха сравнительно удачный, "Азбука о хмеле" - тяжеловесный трактат против пьянства, "Азбуковник о прекрасной девице" - казарменный юмор.
Аз есми наг и бос, голоден и холоден, сьести нечаво.
Бог душю мою ведает, что нету у меня ни полушки за душею.
Ведаит весь мир, что взять мне негде и купить не на што.
Говорил мне доброй человек на Москве, посулил мне взаймы денег, и я к нему наутрея пришол, и он мне отказал; а толка мне он насмеялся, и я ему тотъ смех заплачю: на што было и сулить, коли чево нет.
Добро бы он человек слово свое попомнил и денег мне дал, и я к нему пришол, и он мне отказал.
Есть в людех всего много, да нам не дадут, а сами умрут.
Живу я, доброй молодец, весь день неедши, а покушать мне нечево.
Зеваетца мне по брюху с великих недоедков, ходечи губы помертвели, а поесть мне нечаво.
Земля моя пуста, вся травою заросла, пахать не на чим и сеить нечаво, а взять негде.
И живот мой истощал по чюжим сторонам волачась, а бедность меня, голенькова, извела.
Как мне, бедному и безплемянному, промышлять и где мне подетися от лихъ людей, от недобрых?
Люди богатыя пьют и едят, а голеньких не ссужают, а сами тово не роспознают, что и богатыя умирают.
Мыслию своею всево бы у себя много видел, и платья цветного и денег, а взять мне негде, солгать, украсть не хочитца.
На што живот мои позозрен? Лучи странна животи смерть прияти, нижели уродом ходити.
Отец мой и мати моя оставили мне имение были свое, да лихие люди всем завладели. Ох, моя беда!
Покоя себе, своей бедности не обретаю, лапти розбиваю, а добра не налезу.
Разум мой не осяжет, живот мои не обрящет своей бедности, все на меня востали, хотят меня, молодца, вдрук погрузить, а бог не выдаст — и свинья не съест.
Своей горкой не ведаю, как жить и как мне промышлять.
Тверд живот мой, а сердце с кручины пропало и не осягнет.
Учинилася мне беда великая, в бедности хожю, весь день неедши; а поесть мне нихто не дасть. Увы мне, бедному, увы, безплемянному, где мне от лих людей детца и голову приклонить?
Ферези были у меня добры, да лихия люди за долг сняли.
Хоронился от должников, да не ухоронился: приставов посылают, на правеж ставят, по ногам ставят, а взять мне негде, и откупитца нечим.
Цел был дом мой, да не велел бог жити и владети. Чюжево не хотелось, своево не лучилось, как мне, бедному, промышлять?
Шел бы в город да удрал бы суконца хорошепкова на однорядку, да денег нет, а в долг нихто не верят, как мне быть?
Щеголял бы и ходил бы чистенько и хорошенько, да не в чем. Лихо мне!
Ерзнул бы по лавке в старой аднорядке.
Ерычитца по брюху с великих недоетков, ел бы мяса, да в зубах вязнетъ. Ехать было в гости, да нихто не зовет.
Ючится по брюху с великих недоетков, играть не хочетца, вечер не ужинал, утром не завтрикал, севодне не обедал.
Юрил бы и играл бы, да бога боюся, а се греха страх и людей сором. Коли бы был богат, тогда бы и людей не знал, а в злых днех и людей не познал.
Юмыслил бы хорошенько да нарядился, да не во что мне. К сей бедности не умеют люди пристать, а с нею опознатца. Псы на милова не лают, постылова кусают, из двора сволокут. Фома-поп глуп, тот греха не знает, а людям не роскажет, на том ему спасибог и спасет бог.
Текст (в списке 1663 г.) по изданию: Адрианова-Перетц В. П. Русская демократическая сатира XVII века. Изд. 2-е, дополн. М., 1977, с. 229—231 («Дополнения», подготовленные Н. С. Демковой), 149—150, 175—181, 236—237 (комментарии).