2019 год: "COVID-19, как и любой другой вирус является низковибрационной сущностью, с замкнутой структурой электро-магнитного контура. Частота резонанса условно 5.5 — 14,5 Гц. В более высоких диапазонах он не активен, а, начиная с диапазонов 25,5 Гц и выше вирус гибнет.... Для Человека, живущего в высоких вибрациях, он не опасней ОРЗ".
Идея растёт из попытки осмыслить влияние музыки на человека (высота определённых тонов и т.п.). Пифагорийцы якобы "установили в качестве первого - воспитание при помощи музыки, тех или иных мелодий или ритмов, откуда прлисходит врачевание человеческих нравов и страстей и восстанавливается гармония душевных способностей".
На фото - на отпевании В.И.Новодворской в 2014 году. Отпевал отца Вячеслава Винникова.
В связи с грубейшим нарушением 55 Апостольского Правила и соответствующих ему правил Св.Церкви, выразившихся в оскорблениях, в том числе и публичных, Епископов АПЦ,
а также в связи с утратой доверия Предстоятеля АПЦ,
не считать более иерея Романа (Зайцева) клириком АПЦ, о чем уведомить всех Преосвященных.
12 мая 2015 года,
Митрополит Виталий,
Предстоятель Апостольской Православной Церкви
Жизнь Христофора Земляники (он же Роман Зайцев, он же иеромонах Иларион) похожа на увлекательную авантюрную повесть.
В ней есть все — побеги из армейской части в Армении и из маленькой гостиницы в Уганде, принятие сана священника в Московской патриархии и посвящение в шаманы на Ольхоне, работа санитаром в реанимации в столичном ковидном госпитале. Совершенно случайно Христофор оказался в Бурятии, где два дня прожил в гостинице при Иволгинском дацане. «МК в Бурятии» перехватил Землянику по дороге на железнодорожный вокзал и записал его монолог.
Я по паспорту Христофор Земляника. Поменял имя и фамилию в марте этого года, перед тем как пошел работать санитаром в реанимацию. Почему зовусь именно так? Имя Роман мне никогда не нравилось. Когда я был по уши погружен в церковь и уже отправлен на искус в монастырь, приснился сон, что меня назвали Христофором. Но когда мне предложили взять это имя, я отказался. Смешно ведь, будто Христофор Бонифатьевич. И стал Иларионом. Многие меня до сих пор так зовут. Когда же я решил уходить из церкви, имя Иларион напоминало мне о монашестве. Поэтому (в конце концов!) стал Христофором.
Моя старая фамилия Зайцев напоминала об отчиме, а он ничего хорошего мне не дал. Отец умер, когда мне было семь лет (осталось единственное воспоминание — меня подводят к мужчине, он какого-то желтого цвета, просят попрощаться). В отцовской линии — фамилия Черника. И я решил в ягодную тему уйти. Стал Земляникой.
В Сибири, кстати, случайно оказался. В своем родном Подмосковье собирался на дачу. И вдруг психанул, сел и подумал: «Ну, ее на фиг, эту дачу». Открываю карту, тыкаю пальцем. Ткнул примерно в Тюмень, а там — Красноярск рядом. Туда и поехал. А из Красноярска — до Иркутска и Улан-Удэ близко.
Был на Ольхоне, там меня посвятили в шаманы. Вышло все случайно. Я разговаривал с шаманом Аркадием из Харанцов. Он внезапно отправляет меня в магазин: «Возьми что надо на обряд». Ну, мне дали пакет, там молоко, водка, еще что-то. Аркадий завел к себе домой. Я был в шортах и в футболке. Он мне дал штаны, куртку, ремень и нож. И кепку. Очень долго кидал монету, потом начал какие-то действия. Вручил кувалду, заставил раздеться догола. Потом, смотрю, взял раскаленную добела кочергу. Я стою голый, думаю: «Сейчас он меня начнет клеймить! Бежать, что ли? Ну, помирать, так с музыкой. Держись!». А он эту кочергу — себе на язык. В общем, все долго продолжалось… После обряда Аркадий сказал, что во мне проснулась кровь. Это было интересно, потому я недавно узнал, что бабка по отцу — шаманских кровей, вроде из Хакасии. Ее отца-шамана убили, она попала в детский дом. У нас в семье у всех славянские лица. Один я такой немножко азиат.
Дьяконом я был шикарным
Я до сих пор являюсь священником, сана меня никто не лишал. Но сейчас церковное христианство мне совершенно неинтересно. И хорошо, когда человек может искать и менять свои религиозные убеждения. Я — в религии, но не могу сказать, что я тот или иной. Например, я не буддист, но использую буддийские практики, и мне это не мешает.
— Когда-то я пришел в православную церковь, потому что душа у меня была к этому расположена. Я служил в военной части в украинском Бердичеве, серьезно сломал руку и долго лежал в госпитале. В тумбочке в палате случайно оказалась книжечка американского проповедника Билли Грэма. Я ею зачитывался. Потом приехал домой в Подмосковье. Там (как бы опять случайно) моя мать купила «Закон божий» Слободского. Я и ее прочитал. И в итоге — как бы случайно — поступил в духовное училище, хотя туда был огромный конкурс. Отлично его окончил. Я всем этим горел, мечтал о том, чтобы служить. Стал думать про монашество. Такое юношеское тщеславие — я буду монахом. Мать сопротивлялась, конечно, но потом согласилась. Меня постригли. Я служил в храме в Подмосковье.
Дьяконом я стал в 1998 году. Дьяконом был шикарным, люди приходили меня послушать, я баритон. А через год — уже священник. Я был очень горд, относился к этому серьезно. Правда, борода у меня не росла никогда, так, слабенькая всегда была. И еще я любил джинсы. Мне делали замечания. Я говорил: «Ну, мне еще тридцати нет. Что я буду ходить, как старик?».
Жил бы на Рублевке, пел бы дифирамбы правителям
Я понял, что монашество не мое предназначение, когда влюбился. Это было очень сильное чувство. Как не сексуальное желание, а именно любовь. И это чувство было обоюдным. Но в то время уйти из церкви для меня — это что-то нереальное. Я был так воспитан, что надо идти до конца. Сейчас я считаю, что монашества никакого нет. Все туфта.
А потом происходило в церковной жизни много событий, которые в меня уже не вмещались. Я не мог на все это смотреть. Обман, корысть, предательство. Мой друг (он очень богатый человек) как-то позвонил и сказал: «Меня просят пожертвовать мебель на церковь». Этого просителя я знал, он очень плохой человек, маму родную был готов продать ради карьеры. Но тогда я просто испугался и сказал: «Ну, давай». Мой друг отгрузил мебель, она стоила по тем временам около миллиона рублей. И мебель прямиком поехала на дачу к этому просителю. Друг перестал со мной разговаривать.
Это было в 2005 году. Я собрался уходить из церкви, больше не мог. И тут мне предложили место в храме на Рублевке. Такая публика была… я был там несколько раз, ко мне подошла одна женщина и говорит: «Может, вам домик тут построить?». Домик на Рублевке! Я даже не знал, что ответить. В последний момент те, кто предложил это место, слились. И меня порой холодный пот прошибает. Жил бы я сейчас на Рублевке — жирный наглый миллионер, пел бы дифирамбы правителям российским.
Знаю, что в Бурятию назначили нового митрополита. Говорить про него особо нечего. Я сочувствую Бурятии. Для вашего духовенства его приезд — это испытание.
Когда-то я очень близко ощутил Бога. Это было в Ленинакане в Армении, я служил там в армейской части (еще до Бердичева) в 1991 году. Ну, как описать это время? Бельевые вши у нас не выводились, душа нет. Суп — вода и картошечка. Давали еще заспиртованный хлеб в банках, мы его ели ложками. При этом алкоголя — море, он продавался даже в солдатской чайной. В полку я — единственный русский, остальные армяне и азиаты. Били меня все. Пару москвичей до меня сожгли в топках. Офицеры солдат боялись. В общем, в какой-то момент я оказался на грани. Поднялся в горы с осколком стекла. Мне было 19 лет, и я не мог больше. Не мог унижаться. И вот на горе я заорал: «Боже, что ты творишь?!». И вдруг ощутил, что Бог — рядом. Я, не осознавая, что делаю, спускаюсь с горы. И вижу возле придорожного кафе «КамАЗ» с московскими номерами. Я понимаю, что если сбегу и если поймают, то будет тюрьма. Но мне все равно. Выходят водители, я — к ним. Они без вопросов меня взяли. И как-то провезли. А потом произошла чудесная вещь. Пока мы ехали, вышел указ министра обороны — военнослужащих, дезертировавших с Кавказа, амнистировать.
До нас пытаются достучаться
Я два месяца проработал санитаром в ковидной реанимации в ГКБ №23 имени Давыдовского в Москве. Это было в самый разгар пандемии. Пошел — потому что понял, что хочу помогать. Первая смена мне показалась адом. Я думал: «Не буду больше!». А потом втянулся. Сначала три недели вообще работал без выходных. Менял простыни, судна... При этом я брезгливый человек, а у больных ковидом — сильная диарея. В реанимации люди вообще испытывают такие страдания! Я искренне считал: «Если я заболею, я не хочу так бороться. Я лучше умру».
Для меня опыт этой работы был крайне важным. Я понял, что люблю людей, несмотря на то, что за ними надо убирать г….
Почему в мире случился ковид? Уже давно пора задуматься, куда мы стремимся, зачем кому-то что-то доказывать. До нас пытаются достучаться: «Ребят, вы неправильно живете!». Я допускаю, что если урок мы не извлечем, то будет еще что-то — типа испанки. Когда вымрет четверть населения планеты. И это будет страшно.
Кстати
Однажды в Уганде в Африке меня взяли в заложники. Я остановился в маленькой гостинице в деревне. Там властей вообще никаких нет. Когда я собираюсь выезжать, хозяйка — дородная женщина — называет сумасшедшую сумму за ночлег. Что-то в районе 20-30 тысяч долларов. Я отказываюсь, и напротив меня сажают чувака с автоматом. Я сбежал ночью, крался по деревне, если были какие-то звуки — падал в канаву. Думаю, эти товарищи были уверены, что у меня не хватит духа уйти. Наверняка они уже делали это, и какие-нибудь европейцы сидели и ждали, когда им вышлют эти деньги.
