Яков Кротов

Дневник литератора

К оглавлению "Дневника литератора"

К оглавлению дневника за 1999 год

К юбилею Патриарха Московского и всея Руси Алексия почти каждая центральная газета опубликовала интервью с ним. В "Труде", впрочем, такое интервью назвали "эксклюзивным", возможно, не подозревая, что Святейший удостоит своими выступлениями сразу несколько газет. В своем интервью Евгению Стрельчику из "Вечерней Москвы" (18 февраля 1998 года) Патриарх в частности сказал:

"Существует и сознательное противодействие возрождению церковной жизни со стороны тех людей, которые ... боятся усиления авторитета РПЦ, усматривая в ней ... угрозу для своей свободы придерживаться иных воззрений или верований. Опасения напрасные, ведь наша Церковь стремится воспитывать своих чад в духе терпимости и уважения к людям. Агрессивность чужда природе подлинного Православия. ... Другое дело, что неприятие общественной миссии Церкви подчас бывает продиктовано либо привязанностью к порокам, ... либо гордыней".

Таким образом, любая критика в адрес Церкви заранее объявляется порождением либо развратности, либо гордыни, либо, в лучшем случае, страха за свою свободу. Патриарх, конечно, знает, что у служителей Церкви есть недостатки, сам недавно подверг духовенство резкой критике, выступая на собрании московских священников. Одновременно он категорически выступает против их публичной критики. Он одобряет нежелание духовенства давать интервью:

"Дело журналиста — оказаться достойным доверия свободной личности. Думаю, это будет возможно тогда, когда каждый из нас будет уверен в том, что журналист донесет до читателя, зрителя, слушателя его собственные слова и мысли, а не свои личные комментарии".

Между тем, журналист должен не только передавать чужие слова. Репортаж - лишь один из информационных жанров. Журналист такой же человек, как и священник, как и читатель, и мнение журналиста, его позиция представляют такой же интерес, как и мнение любого другого человека. Мнение журналиста может быть даже интереснее, если он, общаясь с более широким и разнообразным кругом людей, чем обычный человек, способен накапливать и анализировать получаемые в таком общении факты. Отсутствие у духовенства интереса к тому, что пишут журналисты, есть лишь часть глобального отсутствия у духовенства интереса к мыслям и чувствам верующих, да и вообще окружающих. Цель поставлена, средства определены — священник руководит. А если кто-то не хочет состоять под таким холодным и бездушным руководством, то на это есть универсальные объяснения: виноват всегда не священник, а сопротивляющийся ему.

Насколько оправданы опасения людей, видящих в политике руководства Московской Патриархии угрозу свободе совести? Судя по речи Патриарха, достаточно оправданы. Ведь Патриарх уверяет, что не посягает на свободу "придерживаться иных воззрений или верований". Но свобода совести заключается не только в том, чтобы иметь какие-то воззрения, но в том, чтобы их проповедовать, чтобы совершать богослужение, воспитывать в своей вере детей. Просто иметь убеждения в своем сердце — это не обсуждается в нормальном обществе, только в тоталитарном обществе власти пытаются контролировать даже мысли.

Официальная политика Московской Патриархии в отношении свободы вероисповедания была озвучена ее уполномоченным представителем (имя которого не существенно, он работает в ОВЦС, где все лишь озвучивают генеральную линию руководства) на конференции в Англии:

"В России только начинается процесс балансировки интересов большинства и меньшинств, который вряд ли будет протекать легко и безболезненно. При этом важно, чтобы наши зарубежные братья и сестры признавали право российского общества — не государства, а именно общества, которому демократическое государство призвано служить, — на самозащиту и избирательную поддержку тех ассоциаций граждан, которые приносят данному обществу очевидное благо" ("Русская мысль", 18 февраля 1999 г., с. 21).

Использование демократических слов прикрывает абсолютно тоталитарный смысл: руководство Церкви берет на себя право выступать от имени общества в целом, давать указания государству от имени общества. Разумеется, на самом деле и демократия не есть служение государства большинству общества, а прямо наоборот, защита прав меньшинств. Да и не составляют православные большинства российского общества.

Когда у женщины-иеговистки отбирают ребенка за исповедание "идеалистических взглядов" — это "самозащита". Когда православного священника, перешедшего в другую юрисдикцию, избивают или даже убивают, — это "балансировка интересов большинства и меньшинства". Но об этих фактах "Вечерняя Москва" не сообщала. Не писали об этих фактах ни "Московские новости", ни "Комсомольская правда", ни "Известия", ни "Труд", ни "Независимая газета", ни "Сегодня", ни "Коммерсант-Дейли", — а вот о юбилее патриарха все эти газеты поместили огромные материалы.

В 1991 году, начиная кампанию за отмену демократического закона о свободе совести (увенчавшуюся успехом к 1997 году) Патриарх говорил, что ограничения необходимы на несколько лет, пока Русская Церковь не встанет на ноги. После того, как иноверцы были ограничены в правах, Патриарх возглавил поход против собственных священников, требуя от них не выступать в защиту свободы или хотя бы внутрицерковных реформ. Более дюжины ярких священников были либо отлучены от Церкви, либо вполне молодыми отправлены на пенсию. В результате порядочные священники решаются выступать лишь с безобидными абстрактными проповедями о любви, свободно чувствуют себя лишь те, кто выступает с поношениями в адрес современной культуры, свободы, демократии. Польза от слов о любви, впрочем, перевешивает вред от злобы. Теперь настал третий этап: Патриарх пытается заставить замолчать журналистов, пользуясь тем, что большинство газет прямо или косвенно зависят от властей.

Такая политика церковных властей ставит нелегкую проблему перед рядовыми верующими. Возможно ли критиковать руководство своей Церкви за неправильную политику — именно за политику, в богословском отношении, слава Богу, иерархи ничем не погрешают? Необходимость есть, и она тем насущнее, что рядовое духовенство приведено к молчанию. Опасность такой критики очевидна. Это не опасность оказаться в тюрьме, а опасность действительно впасть в гордыню, опасность разозлиться. Да и где критиковать? На паперти после службы, за чашкой чая — бессмысленно, а газеты либо побоятся критиковать Патриархию, либо используют эту критику для травлии Церкви и религии вообще.

Выход, конечно, есть. Как в известной задаче о шести спичках, из которых нужно выложить четыре треугольника, этот выход в том, чтобы выйти из горизонтальной плоскости. Нужно не сопротивляться несправедливой и недальновидной, эгоистической политике церковных властей, а нужно сопротивляться тоталитаризму в целом. Несвобода особенно противна в Церкви, как грязь особенно заметна на белых одеждах, но источник несвободы не в Церкви, а в Царстве Кесаря. И увлечение политиков и журналистов "православием" есть лишь один из симптомов страха свободы. Этому страху можно противопоставить лишь свободу как реальность духа и поведения, быть свободным — если это подлинная свобода, она будет притягивать, а не отталкивать.

Несвободу ценят, потому что кажется, что она придает человеку — тому, кто властвует, конечно — красоту, достоинство, величие. В какой-то степени придает, конечно — именно в той степени, в какой человек, ограничивающий свободу ближних своих, становится за чужой счет чуть-чуть свободнее. И антиклерикализм, насколько он есть справедливая борьба с духом порабощения, делает человека чуть-чуть свободнее. Настоящая свобода, однако, не в том, чтобы ограничивать другого или бороться с ограничениями, а в том, чтобы быть свободным, и с тем же достоинством, с каким церковные иерархи несут свое служение, нести служение свое: светить, свидетельствовать об истине, не соучаствовать во лжи, творить правду, а иногда и говорить ее.

Ср. возражения В.Вигилянского