ПРИЗРАК ПРОЗЕЛИТИЗМА

Опубликовано в 1997 г., использовано в "Побежденные добротой".

Прозелитизм — страшная вещь. Это "обращение христиан из одной конфессии в другую с использованием методов и средств, противоречащих принципам и духу христианской любви и свободы личности" (формулировка современных православных богословов).1 Прозелитизм — когда человека заставляют креститься, угрожая ему мечом. Так было во времена Карла Великого. Прозелитизм — когда голодного побуждают креститься, предлагая ему бесплатную кормежку. Так было в 19 веке в Китае, когда появились "рисовые христиане": миссионеры давали порцию риса желающим креститься, и к ним шли тысячи голодных, крестились, получали рис и навсегда исчезали, но в отчетах фигурировали как прозелиты (на греческом "обращенные"). Прозелитизм — когда зависимого от начальства человека приглашают креститься, чтобы не навлечь на себя недовольства начальника. Так было при Владимире Святом — летописец прямо пишет, что многие тогда крестились, ибо благочестие его было "со властью сопряжено". Прозелитизм — когда законом ограничивают права иноверцев, побуждая их к крещению как средству получения всех положенных человеку прав. Так было в 19 веке во многих "христиансках государствах". В Германии только христианин мог быть адвокатом — и крестились родители Карла Маркса. В России крестившийся иудей получал возможность освободиться от армии и жить в любой точке страны — и крестились иудеи, как крестились тысячи якутов, чтобы не ссориться с начальством. Настоящий миссионер крестил иногда за двадцать лет работы пару сотен человек, миссионер, занимавшийся прозелитизмом мог за месяц окрестить двадцать тысяч.

На протяжении многих веков прозелитов презирали: человек под давлением внешней силы изменил вере предков. Парадоксальным образом, никто не презирал занимавшихся прозелитизмом, их почитали, считая их поведение нормальным и образцовым. Точно так же презирали проституток, но не тех, кто ходил к проституткам. Гуманизм в борьбе за достоинство человека добился того, что перестали осуждать прозелитов, да и проституток. Зато стали осуждать тех, кто насилует человеческую волю, стали сочувствовать тем, кто был сломан пытками, и осуждать пытающих. Гуманизм сказал то, что должно было бы сказать христианство (и сказало, да задним числом): достоинство человека не в том, чтобы выдерживать пытки и насилие, а в том, чтобы не пытать и не насиловать. Свобода человеческой воли не есть свобода терпеть боль и пытки, как не есть и свобода причинять боль, а есть свобода творить и веровать.

Осуждение прозелитизма было довольно быстро усвоено христианами. Можно было бы сказать, что гуманисты лишь помогли христианам понять то, что было заложено в Евангелии, которое в первую очередь есть книга не о том, что надо терпеть, когда тебя распинают, а все-таки о том, что не надо распинать (хотя заметить это так же трудно, как то, что земля вращается вокруг Солнца — слишком крупный феномен). Однако, если рациональное понимание пришло, то эмоционально агрессия, которая была в сторонниках прозелитизма, никуда не делась. Эта агрессия основывалась на представлении о человеке как слабом и глупом существе, которым можно манипулировать, и вот это представление осталось. Только если раньше люди, исходя из этого взгляда на человека, делали его предметом прозелитизма, то теперь они стали его защищать от прозелитизма, причем защищать все тем же насилием.

Нечто подобное произошло не только в религии. Гуманизм тоже знает свою карикатура — "политическую корректность", когда под предлогом защиты человеческого достоинства, защиты меньшинств, начинают ущемлять достоинство человека, принадлежащего к большинству. Противоположны не гуманизм и Церковь, не вера и неверие, противоположны два мироощущения.

Один взгляд на мир видит, что насилие угрожает человеческой свободе. Другой взгляд на мир не видит свободы, считает человека почти автоматом и при этом практически теряет способность отличать насилие от ненасилия. Одни люди считают, что человек свободен выслушать или прочесть слово и дать на него ответ. Другие считают, что человек настолько слаб, что сдается всякому слову в плен, так что кто не хочет пленить человека, да молчит вообще. Например, на конференции православных богословов по прозелитизму, давшее определение прозелитизма, приведенное выше, говорилось: "Прозелитизм использует самые разные средства для достижения своих целей, такие как: открытая проповедь своего исповедания через средства массовой информации, через выступления в концертных залах и на стадионах, распространение литературы, организация издательств и основание газет, создание приходов и епархий ... Часто проповедь таких "миссионеров" носит агрессивный характер и построена в духе превосходства".

Но разве проповедь — пускай в газетах, пускай на стадионе — является уже насилием? Разве сама по себе организация приходов — агрессия? Живет человек, около него приход, в ящик ему бросают книжку — но ведь все это не меч, не угроза голодной смерти, он волен зайти в храм или нет, прочесть книжку или нет, согласиться с ее содержанием или нет. Наконец, в условиях религиозной свободы всегда существует конкуренция проповеди, дающая человеку возможность выбора.

Конечно, свобода человека всегда ограничена слабостями человека, его зависимостью от материальных обстоятельств. Прозелитизм и пытается совсем задавить свободу материальными обстоятельствами. Но ничуть не лучше и панический страх прозелитизма, только он не материальные обстоятельства утяжеляет, а делает почти невесомой человеческую свободу, рисует ее чем-то совсем эфемерным и неразумным. С этой точки зрения, если по телевизору один проповедник выступает час, а другой полчаса, то человек неизбежно обратится в ту религию, которая проповедуется дольше, чей храм ближе. С этой точки зрения человек не в силах выдержать ни малейшего психологического давления, человека можно зомбировать (чего наука не подтверждает), более того — человека очень легко зомбировать. И вновь надо подчеркнуть, что эта вера объединяет верующих и неверующих. Ею вдохновлялась и классовая борьба: "передовые интеллигенты" боролись за освобождение рабочего класса, считая, что сами рабочие бороться не могут, ибо их охмурила буржуазия — через религию и социал-демократию. Вера в зомбирование вдохновляла всех антисемитов, от нацистов до нынешних борцов с "мировой закулисой", "новым мировым порядком", убежденных в том, что человечество пало жертвой манипуляций опытных кукловодов. Вдохновляла эта вера и антинацистов, которые объясняли гитлеризм и сталинизм исключительно тем, что человека легко одурманить и повести за собой.

В конечном счете, страх прозелитизма стал общекультурным феноменом. К примеру, фельетонист критикует шестидесятников, заявляя, что они "сумели в свое время взрастить в своем поколении целые полчища искренних обитателей. И теперь это начало приносить реальные плоды. Часть поклонников встала у кормила государственной власти и готова носить на руках, кормить, поить"2. Но что означает "сумели"? Силком заставляли читать свои книги, смотреть свои фильмы, вставляли в них какие-то дополнительные кадры, совершенно посторонние, влиявшие на подсознание зрителей, так что фильмы им нравились? Вера в то, что у человека нет свободы, хорошо легла на психологию безответственности и паразитизма, при которой мать убеждена, что сын сделался уголовником "под влиянием", муж — что его "совратила" любовница, подчиненные — что их "охмурило" начальство.

Недооценка человеческой свободы как силы сопротивляющейся не противоречит гуманизму, более того, она с ним связана. Ведь гуманизм изначально был частью утопического проекта, верил в построение светлого будущего, в прогресс, а следовательно и в то, что одни людей могут и должны вести других к светлому будущему, вести когда физической силой, когда силой интеллекта. Отказавшись от прогресса, гуманизм, однако, не отказался от представления о человеке как существе слабом, простой сумме обстоятельств. И вновь: это представление очень быстро было усвоено верующими (не всеми, конечно, но большинством). При коммунизме слишком часто говорили православные о том, что народ "повели" большевики — совпадая тем самым с большевиками, которые сами верили, что они повели народ. Тогда как на самом деле коммунизм был результат искреннего порыва многих людей к определенной цели, и уж на этом порыве паразитировали вожди. Когда порыв иссяк, не помогли никакие идеологические ухищрения, никакие репрессивные органы — коммунизм кончился.

При коммунизме и после коммунизма верующие любили подчеркивать, что многие христианские ценности все равно сохраняли свое значение для людей, что через сочинения Пушкина, Толстого, Достоевского, даже через русские сказки все равно формировались в душах христианские представления. Парадоксальным образом, точно так же рассуждали многие коммунистические идеологи, требуя запрещения сказок и русских классиков. Правда же заключалась в том, что хотя христанство действительно присутствовало в культуре, оно все же не делало носителей этой культуры христианами. Даже когда христианство присутствует в жизни страны прямо, оно все равно не делает всех обитателей страны христианами, каждый человек с успехом и даже без особого усилия сопротивляется евангельским призывам.

Падение коммунизма в России было результатом внутреннего распада коммунизма, а не зарубежной пропаганды (вопреки тому, что говорят последние коммунисты, верующие, что людей просто "зомбировали" демократы). При всей грандиозности происшедшего переворота, человеческая душа все равно стоит, как и в любую эпоху, перед выбором: считать ей человека слабым существом или сильным. В изменившихся условиях вера в человеческую слабость оборачивается беспредельным расширением понятия "прозелитизм". Полковник милиции пишет: "А разве это не духовная агрессивность и тоталитарность, когда кришнаиты совершают культовые шествия по городам традиционно православной России и часто — возле православных храмов?"3 К счастью, пока еще есть возможность ему прямо ответить: нет, это не духовная агрессивность, это совершенно нормальное проявление религиозности, права верующего на проповедь. Кришнаитские мантры — не дудочка крысолова, а русские, тем более православные — не крысы, чтобы покорно пойти за каждым проповедником, как бы настойчив он ни был.

Православный богослов, еще недавно бывший марксистом, пишет: "Политик не может исходить из убеждения, что он живет в обществе идеальных людей. Реальность такова, что религия легко становится школой ненависти к тем, кто верит иначе. Я не говорю, что баптисты будут рушить православные храмы или православные пойдут громить протестантские стадионы. Но чем больше в России будет протестантов - тем больше будет людей, которые на каждом шагу будут встречать раздражающие их знаки присутствия отвергнутой ими веры и культуры"4. И, в качестве доказательства, упоминается недовольство автора при виде рекламных листков баптистских проповедников. Но ведь это свидетельствует лишь о раздражительности богослова, а утверждение, что "религия легко становится школой ненависти" показывает, что этот богослов еще смотрит на мир вполне по-марксистски.

Очень ярким примером того, как страх прозелитизма объединяет верующих и неверующих, был дан в России весной 1997 года, когда и православная иерархия, и часть рядовых верующих, и коммунистические политики объединились в протесте против показала по телевидению фильма с кощунственной трактовкой Евангелия (правда, степень кощунственности была сильно преувеличена, но суть дела от этого не меняется). Фильм предполагалось показать по одному каналу во время ночного пасхального богослужения, когда вообще-то православные люди должны были быть не у телевизоров, а в храмах. Впрочем, при этом по трем другим каналом транслировалось пасхальное богослужение и каждый мог смотреть именно его. Тем не менее, в прессе появились статьи, где говорилось об информационном терроре, о телевизионной агрессии, от которой якобы "нельзя избавиться, выскочив в окно, то есть "выключив свой телевизор" ... Ведь культурная среда, в которой будет дальше протекать жизнь подобных отказников, не перестанет формироваться телеэкраном, даже если все они выкинут сами ящики на помойку. Тут и стены монастыря не всегда защитят"5. И вновь: стены, разумеется, не защитят, но свобода человеческая и разум человеческий — прекрасно защитят от самой агрессивной "культурной среды". Тут уже недооценка свободы приводит к прямой истерике; не случайно та же журналистка считала, что ее статью подвергают цензуре, если при публикации сопровождают комментариями. Но борьбе с псевдо-прозелитизмом предаются не только люди нервные или глупые, не только держиморды. Не доверяют человеческой свободе многие умные и добрые люди. Да и не только русские борются с псевдо-прозелитизмом, есть своеобразный интернационал антипрозелитов. Американских миссионеров ругают за проповедь в России руководители и Московской Патриархии, и Американской Епископальной церкви, самой фешенебельной конфессии США. Лидеры лютеранских церквей Германии и Скандинавии призывают покончить с попытками религиозного передела мира, навеки закрепить существующую географию веры. Граница проходит не между странами и не между конфессиями. В Московской Патриархии есть приходы, которые подвергаются нападкам еще более ожесточенным, нежели баптисты. Среди католических патеров в России есть возмущающиеся "католической экспансией" и готовые хоть сейчас перейти в Московскую Патриархию — только чистенькими, с благословением собственного начальства. Речь идет действительно о двух мировоззрениях. Да и было бы странно ожидать, чтобы инквизиторы просто исчезли. Они занимаются своим прежним делом — преследуют религиозную свободу. Только раньше они утесняли свободу, занимаясь прозелитизмом, а теперь — борясь с прозелитизмом, требуя не трогать людей вообще. Разумеется, суть осталась прежней. Те, кто требуют оградить "малых сих" от книг и проповедей чужих проповедников, хотят оставить людей в юрисдикции своих проповедников, по-прежнему, как и в Средние века, рассматривают живые души как некое приложение к земле ("канонической территории"), роду ("национальной традиции"), государству, по-прежнему не видят в мире ни свободы, ни движения. Но они есть, и в зависимости от того, что происходит в неосязаемой душе человеческой, меняются канонические территории, государственные границы, и эпохи, приближая или замедляя наступление Царства Божия.

-----------------------------------------

1 Определение, выработанное Православной консультацией по миссии и прозелитизму, организованной Всемирным Советом Церквей и прошедшей 26-29 июня 1995 в Сергиеве Посаде. См.: Христианство в истории. № 4 (1995 г.), с. 79.

2 В.Тучков, Независимая газета, 17.1.96.

3 А.Хвыля-Олинтер. Православная Москва, №114, июнь 1997 г. С. 7.

4 Кураев А. Трудное восхождение // Новый мир. - 1993. - No 6; - С. 175.

5 Рената Гальцева. Принудительность свободы. - НГ-Религии, 26.6.97.

ПРОЦЕСС КОНЦА ВЕКА

3 апреля 1997 года в Хорошевском межрегиональном народном суде Москвы начался процесс по иску Общественного комитета защиты свободы совести к сотруднику Московской Патриархии Александру Дворкину. Дворкин обвиняется в том, что в своей брошюре обвинял кришнаитов, саентологов, мунитов в совершении уголовных преступлений. Самый яркий пример: Дворкин заявил, что кришнаиты убивает вероотступников.

Дворкин уже несколько лет официально возглавляет антисектантскую пропаганду в Московской Патриархии, является штатным сотрудником Отдела религиозного образования и катехизации, а его брошюра выпущена была Издательским отделом Патриархии. Представители обоих отделов согласились выступить на процессе соответчиками.

Дворкин часто подчеркивал в своих статьях, что иноверцы не подают на него в суд, ограничиваются ответами в газетах. Отказ от судебных исков он истолковывал как доказательство своих обвинений. Ему удалось взять обличаемых “на слабо”. Можно было бы радоваться: процесс привлечет внимание к делу Дворкина, документальные доказательства вины иноверцев прогремят на всю страну. Но радости нет. На пресс-конференции, устроенной Дворкиным, в многочисленных публикациях в его защиту, утверждается, что судья несправедливо поступил, приняв иск, что суд “останется в истории России (опуская все частности) как суд распоясавшихся фанатичных сектантов над Русской Православной Церковью”.

Обвинения в адрес суда носят странный, мягко говоря, характер. Например, судья приняла иск “о защите чести, достоинства и деловой репутации”. Формулировка стандартная, взята из законодательства. Но представители Московской Патриархии заявляют, что у религиозного движения не может быть “деловой репутации”, ведь это же религия, а не фирма, торгующая сигаретами или вином. Они считают, что иск не может исходить ни от общественной организации, ни от отдельных иноверцев, хотя Дворкин обличал не конкретную организацию, а движения в целом. Возмущаются даже тем, что для подачи иска “распоясавшиеся сектанты” узнали адрес Дворкина. Когда в ответ на обвинения иноверцев в кровожадности, кто-то наивно спросил, почему Дворкин до сих пор жив, это объявили “запугиванием”.

Дворкин пытается представить процесс как атаку на всю Церковь, на свободу слова вообще. Действительно, на процесс ходят десятки “новых православных”, которые весь прежний комсомольский запал механически перенесли в сферу богословской борьбы, в зале есть важные церковные сановники и чиновники, сторонников же свободы совести практически не видно. Однако, в обществе в целом есть молчаливое большинство, которое, хотя и подозрительно относится к неправославным религиям, с еще большим подозрением относится к попытке установить православную монополию на веру. Социологические опросы показывают, что 60% граждан России выступают против ограничения прав иноверцев, против знаменитого “регулирования” в религиозной сфере. К сожалению, среди верующих (не только православных) этот процент, по данным тех же опросов, снижается — многие, обретя веру, считают своим долгом начинать ущемлять иноверие.

Дворкин и его сторонники пытаются изобразить процесс как суд именно над Церковью в целом, над свободой слова в целом. Однако, хотя руководство Патриархии и осуждало иноверцев как еретиков, оно не позволяло себе в речах или постановлениях обвинять их в уголовных преступлениях, проявляя отсутствующее у Дворкина благоразумие. Однако теперь даже против собственной воли Московская Патриархия оказалась в зависимости от длинного языка одного из рядовых своих служащих. Пытаются организовать давление на суд и со “светской” стороны: от имени ПЕН-центр литератор Олеся Николаева выступила общественным защитником Дворкина. Однако, Николаева — жена Владимира Вигилянского, известного публициста, теперь еще и священника Патриархии, известного своими про-монархическими и анти-экуменическими высказываниями. Так что считать ее вполне “светским лицом”, тем более, незаинтересованным, трудно. Да и ПЕН-центр отозвал доверенность Николаевой. В конце концов, крики Дворкина о том, что готовится атака на свободу слова — чепуха. Никто не мешает критиковать иноверцев, издавать против них памфлеты (и издаются). Просто, как сказал классик, не надо врать, даже в запале обличительных проповедей.

Разумеется, ни Святейший Патриарх Алексий II, ни Дворкин не могут предъявить суду никаких “документов”, доказывающих, что иноверцы убивают людей, покидающих их организации. Все, что смог Дворкин представить в защиту своих обвинений: длинный перечень свидетелей. Но это не свидетели преступлений, это сотрудники все той же Патриархии, даже из Германии выписали пастора, специалиста по борьбе с еретиками. Целую неделю суд слушает поток обвинений в адрес сект, но ни одного доказательства — юридически весомого доказательства — этих обвинений так и не представили. А ведь до процесса в желтой прессе (которая охотно популяризирует Дворкина) много писали, что саентологи или кришнаиты в своих уставах фиксируют “тоталитаризм”. На самом деле, эти уставы прошли экспертизу и регистрацию как на городском, так и на российском уровнях, ничего “тоталитарного” в них не обнаружили. Ни в одной стране мира обвиняемые Дворкиным конфессии не признаны преступными организациями. Самое большее, их обвиняют в слишком активном сборе пожертвований, в коммерциализации веры. Но, как говорится, живущий в стеклянном доме не должен бросать камни в соседей. Благотворительность кришнаитов очень хорошо известна в России, Абхазии, Чечне. Чтобы кришнаиты убивали, никто никогда не слыхал (кроме как от Дворкина), а вот их убивали — убивали тех, кто раздавал бесплатную еду беженцам на Кавказе.

Саентологи склонностью к благотворительности не отличаются, но это не преступление. Недавно во Франции одного саентологи осудили за доведение человека до самоубийства, и это пытались выдать за доказательство преступных намерений всей саентологии. Достаточно зайти в саентологический центр около ВДНХ, чтобы понять абсурдность этих утверждений. Бывший детский сад похож на центр психотерапии, да таковым, в сущности, и является. Людей учат самообладанию, тренировке воли (а вовсе не подчиняют их волю себе), самоконтролю, умению общаться с людьми. Разумеется, среди тысяч людей не может не попасться человек, которого обучать бесполезно, человек, которого надо лечить. Этого саентологи, действительно, не умеют. Точно так же среди миллионов людей, приходящих на исповедь к православным священникам, встречаются сумасшедшие или просто люди с маниакально-депрессивным психозом, которые могут убить себя или других, мотивируя это “борьбой с бесами”, “защитой веры”. В любом случае, и во Франции приговор суда находится на апелляции. “Доведение до самоубийства” — обвинение чрезвычайно трудно доказуемое, но очень легко фальсифицируемое. Во всяком случае, приговор французского суда, к тому же не окончательный, не может иметь значения для саентологии в целом и для русского правосудия в частности.

Доказательств вины иноверных Дворкин представить не может, хотя доказательства эти усердно ищутся. В Петербурге второй год допрашивают подряд всех, кто когда-либо посещают общины Церкви Объединения (муниты), но криминала так и не нашли. Обвинения, выдвинутые прокуратурой, до сих пор не подкреплены ни единым доказательством. Двое психиатров активно сотрудничают с Дворкиным, по всем газетам обвиняя кришнаитов и мунистов в сумасшествии. Благоразумные иноверцы, однако, по всем правилам десятками проходят экспертизу у других психиатров (тоже государственных) и получают справки о своей полной вменяемости и нормальности.

На сегодняшний день в Уголовном кодексе Российской федерации целых четыре статьи наказывают тюрьмой за изуверство под маской религии. Ни одного саентолога, ни одного кришнаита, ни одного муниста не осудили ни по одной из этих статей, хотя за деятельностью иноверцев наблюдают и за деньги, и бесплатно тысячи пристрастных глаз. Ничем не угрожает иноверцам и этот процесс, ведь это Дворкину предстоит доказывать, что они — верблюды. Да и Дворкину ничто не угрожает: от него не требуют ни публиковать опровержения, ни платить хотя бы рубль в возмещение ущерба. От суда просят одного, самого дорогого: справедливости, чтобы о земном суде можно было говорить словами Псалма 36 о Боге: “Выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень”.

Март 1997 г.

О процессе спустя 13 мая 1997 года:

ТЕЛЕВИДЕНИЕ: ИЗ КРАЙНОСТИ В КРАЙНОСТЬ

Пасха 1997 года была ознаменована скандалом: «НТВ» по настоянию “общественности» сняла с показа фильм Мартина Скорцезе с оскорбительной для христиан трактовкой евангельских событий. “Общественность» была представлена, прежде всего, коммунистов Виктором Зоркальцевым, который в Госдуме возглавляет комитет по связям с религиозными организациями, а заодно - оставаясь коммунистов, то есть воинствующим безбожником - председательствует в Ассамблее православных парламентариев Европы.

Снятие фильма Скорцезе совершенно правильно вызвало единодушное возмущение демократической прессы и закономерный восторг «Советской России». В конце концов, “не нравится - не ешь». Люди, которых может оскорбить кощунственный в фильм, во время его трансляции по определению должны были бы находиться в церкви на богослужении. Более того, совершенно очевидно, что фильм ругали, не посмотрев его. Конечно, случай с НТВ — мелочь, но таких мелочей многовато в последнее время и, возможно, из-за них в этом году на пасхальную заутреню в храмы пришло меньше народа, чем в прошлом. А ведь речь идет вообще о небольшой цифре - в “православной» России христиане составляют, как и десять лет назад, меньшинство. Только раньше меньшинство было ничтожное, а теперь -изничтожающее других.

У многих христиан - хотя бы у меня, грешного - заступничество коммуниста за православие, контакты иерархов Церкви с самыми людоедскими политиками, неумение или нежелание мирно налаживать отношения с интеллигенцией вызывают чувство  стыда за свою веру. Ведь Церковь - одна для иерархов и для нас, а за ошибки иерархов отвечают в буквальном смысле не иерархи, а «простые» верующие. Не епископы, а мы слышим от коллег и друзей: «Что, дорвались, заменили партийную цензуру церковной?» Стыдно: когда я крестился, на Пасху мы особенно остро чувствовали себя гонимыми. Теперь гонимыми чувствуют себя те люди, которые бы хотели хоть по одному каналу в полночь посмотреть что-нибудь «неортодоксальное».

Как и всякая цензура, цензура формального благочестия оказывается очень глупой и непоследовательной. Если бы НТВ действительно интересовалось чувствами верующих, то не стало бы показывать, как это было сделано 12 мая вечером, фильм “Секта: билет на небеса». Фильм снят шестнадцать лет назад, основан на реальных событиях и эти события совершенно диким образом искажает. Он изображает «секту», в которой человека силой зомбируют, мешают уйти, делают марионеткой, но благородные друзья его похищают и с великим трудом расгипнотизируют. Правда же заключается в том, что на «депрограммировании» людей, вовлеченных в нетрадиционные религиозные движения, делался очень неплохой бизнес, брали десятки тысяч долларов за «расколдовывание» одного человека. Более того, благодетели-депрограмматоры «помогали» и тем, кто стал мусульманином или католиком вопреки желанию близких. Кончилось все громким судебным процессом, и в 1996 году американский бизнес по “спасению» людей от религии обанкротился.

Однако, вовсе не надо знать всю эту подноготную, чтобы воздержаться от атаки на «сектантов». Достаточно знать собственную душу и логически мыслить. Зная себя, мы знаем, что нет такого гипноза, который бы заставил нас вопреки нашей воле поверить в Бога. А логика подсказывает, что, если бы такой гипноз был, то - гипнотизеры» давно бы вовлекли в свои сети все прогрессивное и не прогрессивное человечество. Но нет: уходят люди, уходят и из Православной Церкви, и от кришнаитов, и от мунистов, и от католиков. Верующих всегда меньшинство.

Сейчас в Москве, в Хорошевском межмуниципальном суде идет суд по иску Комитета защиты свободы совести к Московской Патриархии. Представители Патриархии жалуются, что тем самым их лишают свободы слова, мешают им полемизировать с инаковерующими. Ясно, что это не так: даже, если Патриархия проиграет процесс, с нее не требуют ни копейки, не просят посадить ее миссионеров в тюрьму. Просят одного: в ходе полемики не клеветать на оппонента. Никто не мешает говорить, что Кришна - ложный бог, что мунисты - не христиане. Но зачем же говорить, что кришнаиты убивают вероотступников, а мунистская вера - мафиозная организация. Отказываясь признать за другим искренность его убеждения, сводя чужую веру к обману и жажде наживы, мы, православные, поступаем так же, как еще десять лет назад поступали атеистические пропагандисты, атакуя Церковь.

Если оторваться от банкнот

Я считаю необходимой межрелигиозную полемику, но вести ее надо на достойном уровне. Между тем, Дворкин постоянно сводит весь вопрос к деньгам. Как Ярославский все твердил, что “попы жадные”, так он теперь повторяет, что “сектанты” ставят наживу выше веры, подчеркивает, что не может считаться объективным религиовед, получавший деньги от, к примеру, мунистов. Но ведь сам Дворкин отнюдь не бескорыстен, он получает за свою борьбу с сектами жалованье в Московской Патриархии, религиозной организации. Значит, его обвинения возвращаются к нему самому. Вот если бы он зарабатывал на жизнь программированием или преподаванием в светском вузе...

На судебном процессе Дворкин постоянно ссылался на преступления, которые совершали члены новых религиозных движений в других странах за последние двадцать лет. Но ведь в нашей стране самые страшные преступления совершаются людьми с золотыми крестами, щедро жертвующими на храмы. Есть преступники и среди духовенства, увы. Алкоголизм, совращение малолетних, гомосексуализм — специфические искушения для лиц духовного сословия, к какой бы конфессии они не принадлежали, если это сословие связано обетом безбрачия, ответственно за воспитание детей и противопоставлено рядовым верующим. Можно было бы даже предложить запрещать деятельность любой конфессии, если более половины или даже четверти ее членов совершили уголовные преступления под маской религии (в действующем УК РФ четыре статьи позволяют наказывать за преступления, совершаемые под маской религии). Но таких конфессий нет! Преступления отдельных кришнаитов или мунистов не есть преступления кришнаизма или мунизма, как преступления православных не есть преступления Православия.

В ходе суда Дворкин прибегал постоянно к увертке: подчеркивал, что он критиковал не конкретно кришнаитов, а “вообще” тоталитарные секты. Формально он ушел от ответственности, а по сути признал слабость своих доводов. Теперь Дворкин пытается представить решение суда, который отказал в удовлетворении иска к Дворкину со стороны Комитета защиты свободы совести, как полное признание свое правоты. Он делает это, даже не дожидаясь мотивированного решения суда. К тому же суд вовсе не ставил своей целью рассмотрение всей огромной истории новых религиозных движений, да и нет на то у суда права. А главное, мне кажется, то, что Дворкин, сам бывший православный “диссидент”, получивший за свое вольнодумство политическое убежище в США и гражданство этой страны, должен был бы стыдиться того, что советский суд, все еще зависимый от номенклатуры, “оправдал” его и обрушил свой карающий меч на председателя Комитета по свободе совести священника Глеба Якунина, который за свое вольнодумство в те же самые годы, когда Дворкин отбыл в Штаты, получил не заокеанскую халяву, а лагерную баланду.