Яков Кротов

ОСТОРОЖНО: ВОСКРЕСЕНИЕ

Среди детских перлов, собранных Корнеем Чуковским, есть беседа внучки с бабушкой о смерти. Внучка спрашивает, обязательно ли бабушка умрет, закопают ли ее, закопают ли ее глубоко, и получивший утвердительные ответы по всем пунктам, радостно заявляет: "Вот уж тогда я покручу твою швейную машинку!"

Современное западное общество скрывает смерть и все, что с ней связано. Остались в прошлом пышные катафалки и похоронные процессии, трогательное умирание дома в кругу семьи. Это не проявление эгоизма живых, это признание права мертвых не быть предметом публичных манипуляций. Умерла — так умерла, это мое частное дело, просьба не беспокоиться, венков не возлагать.

В России очень быстро усвоили это целомудренное отношение к смерти, но влили в новые меха старое содержание. "Закатать в асфальт" или "назначить эффективного менеджера", "замочить в сортире" или "защитить права собственника", — выражаются по-разному, а имеют в виду одно: мертвые должны молчать, и если кто-то должен молчать, он должен быть мертвым, и шума по этому поводу поднимать тоже не надо.

Если на Западе о смерти молчат, чтобы не потревожить покойника, то в России о смерти молчат, чтобы не потревожить убийцу. А убийств много — убийств буквальных, производимых в массовом порядке людьми в форме, и убийств символических, производимых людьми в штатском, которые все время что-то закрывают, регулируют и упорядочивают.

Работы убийцам много, ведь им надо закопать обратно ту свободу, которая появилась в России десять лет назад. Наши швейные машинки — неважно, идет ли речь о национальном вопросе, об экономической свободе или о свободе совести и слова — не должны шить. Их поставят на стол людям, которые будут лишь крутить ручки, производя очередное новое платья короля.

К счастью, убили не свободу, не абстрактное понятие. Если бы речь шла только о метафорах, действительно не стоило бы радоваться. Но убили конкретного человека Иисуса и воскресает Он из-под земли, отваливая совершенно реальный и претяжелый камень. Многие люди инстинктивно боятся конкретности Воскресения и Воскресшего, сводя все христианство к святости своей родины, к незыблемости заповедей и к прочим изящным и милым, но все-таки безделицам.

Святая Русь не посмотрит в глаза убийце, вору и насильнику, а воскресший Иисус посмотрит и уже смотрит. Много это или мало? Воскресение Христово не означает восстановления большой справедливости, в мировом масштабе. Иисус, возможно, и швейную машинку не отберет у обидчика. "Тлеющего льна не потушит", как сказано в Библии — что уж говорить о пожаре революционной законности. Да, в конце концов, бабушка важнее машинки, и внучка это поймет лет в восемьдесят или раньше.

Воскресения Христова стоит бояться не потому, что грядет порядок, реституция и право, а потому, что идет Христос. Воскресения Христова стоит ждать, потому что оно — Христово. Воскресения Христова стоит бояться, потому что открывается возможность вечной жизни — без Христа, и Воскресению Христову стоит радоваться, потому что начинается вечная жизнь — со Христом.

Оп.: Общая газета. 12.4.2001