Мф 8 1 Когда же сошел Он с горы, за Ним последовало множество народа.

№50 по согласованию (Нагорная проповедь). Фразы предыдущая - следуюшая.

В современных изданиях Евангелия фраза открывает рассказ об исцелении прокажённого. Однако, у Мк и Лк такой фразы в этом рассказе нет и исцеление прокажённого идёт до Нагорной проповеди. Поэтому логично предположить, что фраза обозначает именно окончание Нагорной проповеди (составители согласования Евангелия в "брюссельской Библии" поставили рассказ об исцелении прокажённого под номером 42, а Нагорную проповедь под номером 50 - Матфея изрядно при этом перетасовали). Кузнецова считала, что у начитанного человека фраза сразу вызывала ассоциацию с Моисеем, который сходил с горы к народу, неся заповеди. Возможно; однако, к Моисею не бросились прокажённые за исцелением, а к Иисусу бросились. Странно, на первый взгляд: заповеди Иисуса намного жёстче. Значит, Иисус суровее Моисея. В суровом же трудно увидеть врача. Но ведь увидел прокажённый, что Этот - не прогонит? Увидел! Прокажённый, может, вовсе и не слышал, что говорил Иисус (в фильме "Житие Брайана" точно подмечено было, что в последних рядах вряд ли понимали, что говорит Иисус). Он - видел, видел как сказано. Между прочим, Моисея никто не видел во время пребывания на горе - слава Божия его скрывала. А Иисус ничто не скрывало. И про "подставь щёку" и "только посмей поглядеть на женщину с вожделением" Он говорил, улыбаясь - и слушатели улыбались. Улыбки точно было видно, вот прокажённый и осмелел. Или, что то же, Матфей решил, что тут вполне уместно вставить рассказ о прокажённом как одном из "множества народа", а Матфей малость поближе нас, грешных, был к психологии того времени, лучше представлял себе, как воспринимали Нагорную проповедь. И про "многое множество народа" - тоже от времени; Матфей считал, что должно быть множество в данном случае, вот и сказал. А там, возможно, и было-то всего двое или трое. Или двое плюс прокажённый. Уже много! Шучу, шучу: конечно, Матфей хотел подчеркнуть, что учение Иисуса никого не оттолкнуло, даже привлекло. А чего стоит это множество, Иисус сам прекрасно обрисовал в притче о сеятеле. Впрочем, Нагорная проповедь не была ведь наполной - Иисус не ходил, не сеял Свои слова. Он стоял, к Нему шли. Тут, скорее, Иисус был зернышком, а "многое множество" были сеятели, которые примеривались - интересует их это зерно или нет. "Мы все глядим в Наполеоны" - или, что то же, в Спасители мира. В результате христианство похоже на птичий двор, по которому гордо выхаживают курицы, выискивая зёрна. Это ещё лучший вариант - некоторые всерьёз считают себя или кого-нибудь другого петухами. Многое множество надменных мокрых куриц. А Иисус направляется к тому единственному, кто считает, что нуждается в очищении.