Лк. 6, 34 И если взаймы даёте тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же.
№50 по согласованию (Нагорная проповедь). Фразы предыдущая - следующая.
Не всё, что делают грешники, греховно. Собственно, все грешники, а жизнь-то продолжается, в том числе, грешники – мы – любим, дружим, прощаем, то есть одалживаем и не злимся, когда не возращают. Так давать в расчёте на возврат – грех?
Как ни странно, да. «Даю, чтобы ты дал» – на латыни прямо как звон колокольчика, «do ut des». Тут нарушается базовый принцип существования: «Другой существует, поэтому существую я». Принцип гомеопатии – «подобное радуется подобному» – справедлив лишь в гомеопатических дозах. Влюблённость отличается от любви как раз тем, что сперва мы радуемся тому, что в любимом схоже с нашим опытом, а когда влюблённость перерастает в любовь начинаем радоваться именно тому, что непохоже ни на нас, ни на что. Страшна была бы вечная любовь, вечная жизнь в мире, где всё понятно и подвластно нам. Бессмертие без любви было бы вечная раздражительность и злость, а любовь там где тайна, бесконечность, вечное открытие нового. Такое бессмертие мы уже имеем – в грехе, когда нам кажется, что мы уже всё знаем о людях и смело назначаем одному наказание, другое поощрение. Кащеи бессмертные, мы убираем из нашей жизни конец – не обрыв, а бесконечность, а для человеческой жизни концом является именно бесконечность.
Есть замечательный невротический сюжет мировой литературы – встреча человека с самим собой. В наши дни это обычно в форме научной фантастике, путешествие во времени. Человек встречает себя прошлого или будущего и с ужасом обнаруживает, что не может самого себя предупредить о чём-либо или понять, что самоуверенность – своя, хотя и прошлая – мешает послушать себя самого. Это вариация на античный жанр разговора с самим собой. Таковы были диалоги Сократа, которые он выдавал за беседы Платона, таковы «Размышления» Марка Аврелия и покаянный канон Андрея Критского с «душа, душа моя, восстань, что спишь», а душа лишь поворачивается на другой бок и продолжает храпеть. Я лучше всего знаю себя и поэтому менее всего могу понять самого себя, потому что я – бесконечен.
Вот почему апостол Павел в тексте, который за православным богослужением читается перед этими словами Спасителя, говорит, что гордится не тем, что побывал в раю, а тем, что болел и болеет. Потому что мистические полёты и интеллектуальные прозрения – к сожалению, поощрение не лучшего в нас. Это пища для самомнения. Мы считаем, что получили равное тому, что дали Богу. Дали веру – получили рай. Когда же мы больны, принцип «даю, чтобы ты дал», нарушен и вдруг обнаруживается нечто более важное: «Беру то, что Ты даёшь». Я начинаю смотреть не в свой кошелёк и не на бумажку, где я записал своих должников, а в Бога, Который дал болезнь, отобрав здоровье. Так ведьи и с людьми – пока всё хорошо в отношениях, мы ещё не можем сказать, любим ли их, дружим ли мы с ними или только даём, чтобы получить. Друг познаётся в беде – в своей, и любовь проверяется в беде – но в чужой. Здоровье всем хорошо, кроме предсказуемости (оно хорошо именно тем, что делает будущее предсказуемым – вот возьму и пойду…). Болезнь, как и любовь, вводит нас в мир неожиданного, потому что и в болезни и в любви я одинаково завишу не только от своей воли, но и от болезни, и от любимого человека. Разница та, что болезнь – не вечна, она постепенно съедает нас, а любовь – единственный источник вечности в нашей жизни, она кормит нас неожиданным, новым, свободным, бесконечным. Любовь принимает конечное, возвращает бесконечное. Берёт букет цветов, отдаёт небо.
Вся история христианства есть история отдавания чужим, тем, кто не может вернуть равное (в славянском тексте Евангелия именно «равное», а не «столько же»), кто, если и вернёт, то каким-то иным. Апостол Павел жизнь положил на проповедь грекам, которые ведь изменили традицию – и Павел изменил. И греки принесли Евангелие русским, и русские изменили Евангелие – не текст, но Дух. Другое православие – не хуже и не лучше, а другое. И всегда, когда человек помогает, он помогает другому. Я сытый, другой голодный, и я предпочёл бы помогать сытому, но помочь надо голодному, хотя он сердитый и от него плохо пахнет, и грязный, и дерётся, и не вернёт никогда. Так что вера и любовь проверяются не тем, как мы помогает своим, детям, а тем, как помогаем тем, кого готовы бранить «суками», «сукиными детьми» – вспомним разговор Спасителя с финикийкой о детях и собачках. Католик, а помогу православному, хотя и католики просят. Американец, а помогу русскому, пошлю посылку с арахисовым маслом, хотя и своих голодных полно. Русский, а… Гм-гм… Замнём для ясности…
Мы думаем, что Бог нас любит, потому что мы похожи на Него. Как же, «образ и подобие Божие в нас». Так нет же! Образ и подобие Божие в человеке именно в том, что человек отличается и от Бога, и от Божьего творения. Ведь главное и единственное почти, что мы знаем о Боге – что Бог иной, непохожий ни на что, ни на кого. И каждый человек – непохож ни на кого, этим богоподобен. Мы можем любить другого не потому, что он похож на нас (так и звери любят), а потому что он отличен от нас.
Инаковость любимого спасает от порабощения ему. Грешник скажет: «Люби меня, ведь я другой! Исполняй мои греховные желания!!» А мы ответим: «Греховные желания у меня у самого есть, точь в точь такие же, как у тебя. Грех предсказуемым, прост, пошл, что я буду его поощрять. Я ненавижу грех и люблю не грешника, а люблю праведника, который в грешнике как в тюрьме сидит и льёт горючие слёзы, и светит неугасимым светом, вот с этим праведником я и буду говорить, и его желания буду выполнять».
«Даю, чтобы ты дал» – вот суть Ветхого Завета, да и всего существования человека. Новый Завет нов не по отношению к Ветхому Завету, а по отношению ко всей горизонтали власти, горизонтали греха, горизонтали тупой бесконечности. Не дать веру, чтобы получить жизнь, обетованную землю, покой, а дать жизнь, чтобы любить, чтобы получить землю не обетованную, а неожиданную, чтобы и небо получить, чтобы получить не покой, а движение к людям и к Богу.
По проповеди в воскресенье 14 октября 2012.
