Лк. 1, 59 В восьмой день пришли обрезать младенца и хотели назвать его, по имени отца его, Захариею.

№8 по согласованию. Фразы предыдущая - следующая.

Одно время бытовало выражение: "День приезда, день отъезда - один день". По этому принципу оплачивались командировочные. Принцип приходилось формулировать отдельно, потому что он не слишком-то справедливый - как это два дня могут составить один? Скорее уж, наоборот: и день приезда, и день отъезда так хлопотны, так выбивают из колеи, что нужно каждый из них считать за два. Пока очухаешься, отдышишься... Во времена Иисуса было справедливее: день, когда родился человек, считался целым днём его жизни, даже если рожднение произошло уже на закате. Так что "в восьмой день" точнее переводить "через семь дней после рождения младенца". Заодно становится понятнее, почему именно на "восьмой".

Обрезание, как и крещение, должно было совершаться посторонними - не родственниками, не знакомыми. "Пришли обрезать", очевидно, именно "профессионалы". Как священник крестит по возможности с пономарём, чтобы поторжественнее было.

Любопытно, что изначально никто не спрашивает ни отца, ни мать как назвать ребёнка. Может быть, в семье была традиция называть всех первенцев по имени отца? А может, так было принято называть не всякого первенца, а только поздно родившегося? А может, в разговорах с родственниками Захария и Елизавета мечтали - вот родится мальчик, назовём Захаром... Очевидно, что тут - как и вообще в отношении к наследнику - силён механический взгляд на человека. Личность исчезает, остаётся носитель идеи. В смягчённом виде это вера в переселение душ. Но вернее назвать верой в бездушие, потому что к чему сводится при таком подходе душа? Так, взгляд и нечто и сбоку бантик. Не только исчезает то особенно, что делает человека личностью, но вычёркиваются и все те, кто окружает человека, кто составляет неотъемлемую (для любящего сердца) часть его жизни. Подумаешь, жена-мать-дети... Главное, чтобы моя душа переселилась в собаку, а уж куда подеваются души всех тех, с кем проходила моя жизнь, меня не колышет. И много таких - Захар Захаровичей Захаровых, из поколения в поколения воспроизводящих одну и ту же тусклую пустоту.

Может быть, обрезание как раз помогает это преодолеть, - уж очень личная процедура. Не случайно именно в обществах, склонных к обезличиванию, с таким трудом произносят слово "член". Проповедники народа тагабили наотрез отказывались произносить в церкви даже слово "обрезание", хотя требовали, чтобы в переводе он присутствовал. На ацтекский перевели: "Делать отметку на теле, означающую, что человек принадлежит Богу" (Рейлинг, 117). Премудрость Божия - нарушить целостность человека, отрезать кусок кожи, чтобы уж человек знал, что он раб Божий не только до кончиков ногтей, а и до кончика члена. Разница понятна между ногтями, которые отрастают, и крайней плотью? И если про обрезание ходит анекдот "я слышала, что обрезывают, но чтобы до такой степени!", то кольми паче было бы замечательно, если ходил анекдот о крещении: "Я слыхала, что в Церкви отчищают, но чтобы до такой степени...".