КРЕПОСТЬ
Многие слова в русском языке вывернулись со временем. В чине венчания, к примеру, просят у Бога жениху и невесту: "Да всякое самодовольство имуще, изобилуют на всякое дело благое". Хорошо, что жених с невестой во время венчания вряд ли даже пытаются понять речитатив священника, а то ведь решат, что самодовольство - это добродетель. То, что некогда обозначало богатство, стало обозначать наиболее частый итог богатства, вот и разгадка.
Слово "творение" означало тех, кто сотворён, а стало обозначать процесс создания.
"Окаянный" сперва означало "несчастный", стало - "проклятый". Несчастье - результат проклятья. Проклятье стало не причиной несчастий, а следствием. Святополк Окаянный убил братьев - значит, проклят. Это гуманизация - вина за грех переносится с Бога, Который-де проклял и тем "ожесточил сердце", на того, кто совершил жестокость.
Так же поменяло полярность слово "гнев". Молились об избавлении от гнева (и молятся, если по-церковнославянски), имея в виду, что "гнев" - это несчастье свыше. Пожар - результат гнева Божия. Разорение. Болезнь. Сегодня гнев - это действие человека. Разгневался - и нажил себе язву желудка, сжёг свой дом, разорился. Не надо было гневаться!
Отсюда трудное библейское выражение: "Гневаясь, не согрешайте". Его первоисточник - 4 псалом, но важнее (для христиан), что его цитирует апостол Павел (Еф 4, 26). Современному человеку неловко - выходит, что апостол повелевает гневаться, только "не согрешая". "Залезая в воду, не замочитесь".
Между тем, древнееврейское "рагац" означает менее всего эмоцию, а более всего - расстройство, беспокойство, шок, в общем, то, что обычно является результатом чужого гнева, но не самим гневом. Так что псалом имеет в виду простую вещь: "В несчастье не унывайте" - и далее, соответственно, речь идёт о необходимости надеяться на Бога, продолжать приносить Ему жертвы, а не роптать на Него и не обращаться к чужим богам. Не согрешайте, обращаясь в горе к идолам, - вот о каком грехе идёт речь. (Павел цитирует псалом в не вполне точном греческом переводе и, возможно, имеет в виду то же, что современный русский перевод - старайтесь сердиться в меру).
Любопытная мутация произошла со словом "крепость". Первоначально оно означало качество человека - силу, твёрдость мышцы. Отсюда в русской литургии в "Трисвятом" наименование Бога "крепким" - "Святый крепкий". Понятно, как это воспринимает свежее ухо? Что Бог непрошибаем. Бей-бей, всё равно не разобьёшь, во какой! "Крепость" теперь не свойство, а предмет - крепость (точный аналог латинскому "фортеция", английскому "фортресс", да и русскому "форт"). Музыкальное "форте" и "фортепьяно" не воспринимаются как слова, родственные "фортеции", а напрасно. Громкий звук - это сильный звук, "крепкий" - синоним "сильного".
Слова "крепкий" было бы очень жаль - оно ведь обозначало нечто, принципиально отличное от силы. Сильный человек - тот, который может кого-то ударить, на кого-то напасть (о, конечно, исключительно в целях принуждения к миру или восстановления справедливости и порядка). Крепкий - тот, на кого можно опереться. Палка - крепкая, не сильная. Крепость ни на кого напасть не может, но в случае нападения защитит. Свято место пусто не бывает и в языке, поэтому в современном русском языке этот смысл приняло на себя слово "надёжный". "Надёжный человек" - тот, который, если тебя ударят, может и не полезет за тебя драться, но что-то придумает для твоей защиты. Так что "Святый крепкий", если уж переводить, то не как "Святой сильный", а как "Святой надёжный". Бог точно не полезет за нас в драку - Он, помнится, и нам заповедовал подставлять щёку. Поскольку никто пока ещё не пробовал подставить щёку, то никто и не знает, как бы проявилась надёжность Бога в этом случае. А она бы проявилась - Бог не фраер, но Бог и не блатной, у которого на все вызовы времени одна реакция - ударить посильнее. Впрочем, что блатные - военные и политики, избиратели и налогоплательщики тоже в общественных делах больше надеются на свою силу, чем на свою надёжность. Вот в личных делах каждый (каждый разумный) предпочитает друга, любимого, родственника - не сильного, а надёжного, пусть надёжного "всего лишь" верностью, состраданием, любовью. Поэтому личная жизнь в среднем всегда позитивнее социальной.
Есть множество людей, вполне добрых и милых, симпатичных и обаятельных, которые всегда выразят сочувствие попавшему в беду, но на которых не просто нельзя положиться, а о которых можно твёрдо сказать: они не помогут. Они милы, но не крепки. Роза приятно пахнет, но положиться на неё нельзя. И когда мы спрашиваем, откуда в мире зло, один из ответов – указание на добрых и милых людей, которые предают ближнего, предлагая свои слёзы вместо валокардина, сострадание вместо денег. Да, иногда у них нет с собой валокардина или денег, а иногда у них и дома нет валокардина и денег, ибо оне бессеребренники и живут за чужой счёт. Злу это всё равно – оно радостно потирает руки и врывается туда, где вполне можно было бы защитить от него другого, чуть-чуть напрягшись для выполнения своего нравственного долга. Всё-таки "блаженны плачущие" от своей боли. Поплакать с другим - не запрещено, отчего ж, и иногда надо, а иногда просто нельзя не заплакать, но только гордиться этими слезами не стоит.
