|
Одним из проявлений Частного времени стало сознание того, что общество вторично по отношению к личности. Сперва личность, потом канцелярия. Сперва личность, потом закон, норма, государство. На практическом уровне это вылилось в стремление верующих как можно чаще причащаться (у Бальзака ежедневное причастие - норма для набожного героя; в защиту частого причащения выступили Никодим Святогорец и его друзья на Афоне, за что получили отпор от собратьев и почитание от тысяч мирян). В вере главным оказалось не то, что считали ранее - норма, а - вера, причём не вера как доверие набору богословских тезисов, а вера как благодатное общение с Богом.
Открытие благодати (харизмы) как чего-то противоположного закону напоминает открытие веры апостолом Павлом. Различие не в вере, а в ином наполнении человека, в появлении личности как полноценной и творческой данности. С точки зрения этой личности традиционные институции религии и государственности - кафкианский кошмар (и "Замок" Кафки именно об этом). В лучшем случае, историю начинают понимать как чередование харизмы и нормы, составляющих такое же единство как кровь и плоть. В патологическом случае, историю отрицают, оставляя бесплотную религиозность, как огня боящуюся всякого объединения с другим, всего "внешнего", "принудительного". Благодати ставят условие: делай что хочешь, только в Церковь не пойду.
В России мощные западные движения отдались слабым эхом (личность из воинского коллектива выделяется с трудом). Римо-католическое литургическое возрождение и учение Рудольфа Зома о несовместимости Церкви с законом породили очень слабый и непоследовательный отклик. Теологию харизмы и Церкви как общности, основанной на причащении, а не на повиновении, переложил на православный язык живший во Франции Николай Афанасьев (ум. 1966). Трагикомическим образом, после возрождения православной жизни идею Евхаристии как фундамента Церкви попытались срастить именно с тем, что эта идея отрицает - с идолопоклонством перед "канонами". Комедия была в том, что при этом под "канонами" понималось даже не православное каноническое право, а номенклатурное самодурство советизированных архиереев.
В России это наиболее ярко обнаружилось в движении, сформировавшемся вокруг о.Г.Кочеткова. В нём декларировалось рождение общины из Евхаристии, но одновременно подчёркивалось, что в Церкви не бывает революций, что "нельзя уходить в раскол", использовались и другие штампы партийного, кружкового новояза, не только не было стремления к интер-коммуниону, органическому для Афанасьева и всего литургического возрождения (ведь межконфессиональные разделения носят юридический и политический характер, они должны отступить перед чудом единства Тела и Крови Христовых), но было вполне фундаменталистское осознание "православия" как единственной истинной Церкви. Конечно, ведутся слащавые разговоры о соединении в будущем. Они воспроизводят большевистские обещания "коммунизма не за горами". При этом в современном христианстве достаточно людей, которые дерзают не ждать "завтра", а соединяются сегодня - самыми разными путями, потому что люди все разные и воля Божия бесконечно разнообразная. Иногда эта дерзость не по разуму, но, по крайней мере, она - честная и человечная, казённая же "дерзость" есть типичное двоемыслие, попытка и удовольствие получить, и девственность сохранить.
Из идеи харизмы и Чаши как сердца Церкви в России сделали её противоположность: харизма и Чаша только там, где "канонический епископат", "лояльность", "верность" и т.п. И если на Западе литургическое возрождение остаётся мощным мотором, побуждающим христиан разных конфессий к общению и примирению, то в России те же люди, которые развлекаются мистикой Евхаристии, вдохновенно обличают "самосвятов", "раскольников". Скорее уж, причастятся и обнимутся с фундаменталистским римо-католиком, потому что он тоже "дисциплинированный", "каноничный", чем с исповедником и героем веры о. Глебом Якуниным, которого архиереи из кремлёвской канцелярии объявили "отлучённым".
*
Свящ. Г.Кочетков - пишет:
"Церковь одна. Это догматическое положение. Нет двух, трех, десяти церквей. Все люди
на земле хорошие, но Церковь одна. И она имеет, к сожалению, свои границы. Хотелось бы, чтобы границ у Церкви
не было. Но тогда нужно будет выйти из этого мира. Тогда надо будет жить уже только в Царстве Божием. Ну а
пока этого нет, нам приходится говорить о границах Церкви, потому что есть зло, есть грех, и слишком ясно,
что никакое зло само по себе, грех сам по себе Царства Божьего не наследуют. Бог зла не творит, и в Царстве
Божием зла и греха нет" (сайт www.sfi.ru, доклад 2004 года.
Церковь отделяется от Царства Божия. В Царстве греха нет. Но разве в Церкви может быть грех? Приблизительность
мышления печальна, но не в ней одной дело, а в том, что из верного казалось бы утверждения - нужны границы Церкви,
чтобы не допустить в Церковь грех - выводится совершенно неверное действие - начинают объяснять, почему нету
Церкви там, где несомненное христианство, очевидное добро. Потому что ну какое зло в матери Терезе или в Иоанне
XXIII? Неужели для того нужно проводить границу, чтобы с "добром" патриарха Алексия не смешалось "зло"
брата Роже?
Не менее характерное и не менее опрометчивое заявление Кочеткова: "Проповедовать христианство в его
чистоте и полноте, так и жить по-христиански в наше время труднее, чем прежде". Да ни Боже ж ты мой!
Слава Богу - сейчас намного легче, чем в 1970-е, не говоря уже про 1930-е. А насколько легко было проповедовать
христианство в XVI веке, нужно осведомляться у сожженных анабаптистов. Реакционное сознание очень тревожно,
поэтому оно склонно к преувеличению, к паническому переживанию своего времени как самого опасного. В Евангелии,
между прочим, этого нет совершенно - там тревога снята указанием на то, что главные беды, во-первых, в будущем,
во-вторых, не страшны верующим.
Реакционность - в нежелании признавать (видеть-то они видят) наличие внутри Церкви греха, зла, неистинной веры
- неистинной не в смысле догматических формул, а в смысле предательства Бога. И дело вовсе не в компромиссе
с царством кесаря, как утверждают близнецы реакционеров "лояльных" - реакционеры "антилояльные".
Дело в том, что реакция и есть отказ видеть факт сбоя в реализации идеала. Коммунистический реакционер отрицает
сталинские репрессии, православный - предательство сталинских архиереев. Поэтому так легко они находят общий
язык - это интернационал эскапистов. Антисоветский реакционер отрицает, что монархия предала идеал народного
блага. Реакционер-антисергианец отрицает разложение дореволюционной Церкви и белоэмигрантской Церкви, разложение
вообще националистической модели православия.
Когда же Кочетков корень зла видит в упадке катехизации со времён Юстиниана, он оказывается среди тех многочисленных
персонажей современной российской истории, которые свели всё многообразие жизни к одной - обычно очень произвольно
выпяченной и в этом смысле совершенно бессмысленной - черте. Кто-то зациклился на борьбе с глобализацией (или
на защите оной), кто-то - на антифашизме, а Кочетков - на необходимости христианского просвещения, причём очень
рационалистического и коллективистского.
Чему может научить Кочетков, каковы будут его "плоды просвещения", видно из того, что самое большее,
на что он способен - это с огромным трудом признать, что есть "внецерковная традиция истинной веры".
Сектантством называть это не будем, поелику "сектанство" есть термин бранный и бессодержательный,
но провинциализмом это назвать можно. Надо же немножко сознавать масштабы - но нет этого сознания, есть лишь
разглядывание мира через очки идеологии. Руководитель небольшого (по европейским меркам) христианского движения,
задавленный собственным руководством, высокомерно соглашается признать миллиард католиков и полмиллиарда протестантов
все-таки "традицией" - ну, конечно, "внецерковной".
В лучших традициях мертвенного советского языка Кочетков признает, что "опасения [перед вхождением в Московскую
Патриархию] не лишены определенного основания". И, наконец, набравшись духу, он заявляет: "Нам надо
набраться духу и решительно и смело пересмотреть свое привычное для охранительного православия отношение к инославным
церквям и даже к другим религиям, назвав все истинное и доброе в них хорошим и даже, ибо оно от Бога, церковным,
пусть еще и не в полноте". Надо. Ну? Давайте, пересматривайте! Смело!! Решительно!!! Но нет - все парткомовские
призывы никогда ничем не заканчиваются. Не будет никакого пересмотра. Будет вечный призыв назвать белое не чёрным,
а серым - но никогда не назовут. У советских не только особая гордость, но и особая толерантность, особая смелость,
особая решительность - вечно уклоняющаяся от решающего шага.
*
Кочетков рассматривает людей, не прошедших катехизацию (причём очень подробную, наподобие трёхлетнего курса подготовки десантника), сам - как и все подобранные им прихожане - сохранил вполне нехристианский эгоцентризм. Он в течение многих лет пропагандировал свою инициативу как единственную, хотя и помимо него, и до него в различных приходах и вне приходов существовали разнообразные системы катехизации. Когда его эгоцентризм привёл к конфликту с церковным начальством, которому священник не демонстрировал полагающегося в номенклатурной системе почтения, он на несколько лет был снят с должности настоятеля.
Отфильтрованная и воспитанная им община не просто расценила это как гонение (что нормально), но стала во всех газетах описывать как самое свирепое гонение против верующих.
В те же самые годы (и до гонений, и после примирения священника с иерархом) в России и по приказу властей отбирали храмы у "неправильных православных" и протестантов, убивали священников "непослушных юрисдикций", отбирали детей у родителей баптистов, сжигали "американские" евангелия, высылали из страны католических и протестантских священников и епископов, отлучали от Церкви "нелояльных". Превосходно катезированные православные ни разу за многие годы не выступили в защиту гонимых - хоть из Московской Патриархии, хоть инославных.
Судя по тому, что они продолжают считать свою общину самой пострадавшей и самой миссионерской, даже не удосуживаясь получить информацию о других несчастных, они и не подозревают о том, что не одиноки и в своём труде, и в своих мучениях.
Показателем эгоцентризма в православной упаковке может служить и тот факт, что "кочетковцы" не сознают, что "гонимы" лишь относительно, что имеют огромную привилегию, существенный "стартовый капитал" - они члены религиозной группы, которой покровительствует правительство. Как бы ни обливали их грязью критики из Патриархии, но всё же - внутри Патриархии. Что это даёт? Престиж. Благодаря этому престижу они получали деньги от зарубежных православных (которые тщательно сторонятся всех, кого Москва объявляет "раскольниками"). Благодаря этому престижу человеку с улицы, интеллектуалу, тысячью невидимых нитей повязанному властью, легче прийти к Кочеткову, чем к Якунину.
*
Н.Митрохин так характеризовал Кочеткова в 2004 г.: «Сейчас наиболее радикальным сторонником реформаторских взглядов является о. Георгий Кочетков (Москва) – харизматический священник, создавший вокруг себя большую общину, состоящую в основном из либеральной (в политическом отношении) интеллигенции». Ничего «либерального в политическом отношении» среди прихожан Кочеткова не обнаруживается (во всяком случае, по текстам). Антиамериканизм, антизападничество, антикатоличество для Кочеткова – норма. Нет ничего и «харизматичного», скорее, напротив, - священник и его паства отличаются ледяной рассудительностью, доходящей до эготизма. «Реформаторство» сводится к защите русского языка в богослужении, но история показывает, что на разговорном языке могут служить и консерваторы.
* |
