Богочеловеческая комедия - Вера.
Умер не только отец Глеб Якунин. Вместе с ним умерла та Русская Церковь, которая не рвалась к власти, которая умела не только стоять за веру, но и сидеть за свободу веры – любой веры, своей и чужой в равной степени, умерла Церковь невысокая, Церковь с посттравматическим синдромом. Осталось жить что-то странное, гордо именующее себя русским православием. Это как бы русское как бы православие, которое символически убило отца Глеба за двадцать лет до его физической смерти, на антихриста, конечно, не тянет, слишком мелкотравчатое, а похоже оно на ящерицу, у которой антихрист оторвал хвост. Ящерица убежала, а хвост отрастил себе новую ящерицу – и вот отец Глеб это ящерица без хвоста, а проклявшая его Церковь это хвост с фальшивой ящерицей.
Умер вместе с отцом Глебом Якуниным и отец Александр Мень. Он, конечно, умирал с каждым своим другом, с каждым своим прихожанином и с каждой прихожанкой, умершими за эти годы, но вот с отцом Глебом как-то особенно ощутимо и, кажется, в последний раз. Потому что друзья и прихожане продолжали дело отца Александра Меня, а отец Глеб продолжал, извините, «тело». Церковь она же ведь именно тело, организм – и оба друга недаром же сошлись на почве биологии, для них Бог был прежде всего творцом не черных просторов космоса, а тел – больших и малых, беспозвоночных и панцирных, и всякое духовное не может не преображать тело. Нельзя вычленить отца Александра Меня из церкви отца Глеба Якунина и наоборот, только вместе они составляют тело Христа, и Христос лишь вместе с ними Тело, а вот без стукачей и подонков Христос обойтись может, хотя и их как-то в Себя втягивает.
Более того: может быть, в Теле Церкви именно дело отца Глеба Якунина, а не отца Александра Меня – наиболее важно. Потому что дело отца Александра Меня – создание «среды», которая могла бы самовоспроизводиться, жить и творить. Социальное дело. Большое дело! Чтобы не повторялись сталинские годы, когда и Мень, и Якунин, и любой верующий был одинок безмерно. Ради этой «среды» многим жертвовалось, причем из своего, не из чужого – потребность в честности, справедливости, диалогичности (не путать с открытостью, явлением довольно эгоистическим и потому не имеющим иммунитета к конформизму). Дело же отца Глеба Якунина – ужасно маленькое, размером с одного-единственного человека. Не среда, а суббота. Не церковь, а тот самый самовар с вареньем, который воспевал Розанов. Вот всему миру провалиться, но чтобы самовар был начищенный и варенье не засахаренным, иначе Бог злодей и подлец.
Наследие отца Александра Меня оказалось неустойчивым к фальсификации, к подмене – подмене открытости слащавостью, подмене церковности – патриархийщиной. А наследие отца Глеба Якунина не то, чтобы устойчивое, а просто нечего фальсифицировать и подменять. Ну, вера. Ну, честность. Ну, справедливость. Это все такое какое-то маловажное, бытовое, не превращающееся в великую традицию, в социальную новацию и революцию. Отец Глеб спокойно называл себя реформатором, но меньше всего он был реформатором социальным, пытающимся произвести что-то общественно полезное. Просто подмести избу, сор в мусорку, соль в солонку, сахар в сахарницу – и молитву и водочки с сальцем перед трапезой, во время и после.
Социальным институтам такие реформы не нужны, такое людям нужно. Кстати, такое и католикам с протестантами – как социальным явлениям – тоже не очень-то нужно. А вот каждому отдельно взятому за живое человеку только такое и нужно – вера, которая проходит в дверь квартиры, Церковь, которая, если и упадет, не придавит и не разобьется, Бог, Который не идол и не подстилка, а случайный гость, которого нужна задержать любой ценой. И теперь, когда уже отец Глеб – в вечных гостях у Бога, нам продолжать в пустыне деспотизма готовить чаепитие с Творцом и в степи милитаризма готовить домашнее задание мира и свободы, завещанное отцом Глебом и Отцом Богом.
* * *
Послушайте, ну все-таки что ж за персонаж Кураев! И те, кто делают русскую вики! Статья об о.Глебе Якунине открывается цитатой из Кураева: "Отец Глеб решил, что церковное служение — это тот способ, которым он может служить своему народу и своей совести. Близкие ему люди говорили мне, что позже он считал принятие священства по нерелигиозным мотивам главной ошибкой своей жизни". Ну да, а Аркадий Малер ссылался на какую бабушку, которая ему сообщила, что отец Александр Мень строить иудейскую церковь. Бррр... Бессовестность, конечно, не грех, но все же... Самое ужасное, что он ведь себе врет, он себя зомбирует, что типично для лугандонцев... Кто-нибудь может эту чушь вычистить или гебуха сидит на русской вики плотно?! Ну как плевок на могилу, честное слово. Руссо-вики (облико морале!) дает ссылку на мой сайт как krotov.me!!! Ну прямо "ни бе, ни ме", буквально!
Что до подлинности веры отца Глеба, то (а) нормальные люди вообще не берутся оценивать то, что оценивать невозможно в принципе (б) почитайте его стихи. Их обычно рассматривают как наив, раешник, а мне все-таки кажется, что они вполне самоценны и настоящие. Что-то вроде Пиросмани в поэзии. Сейчас многие имитируют Пиросмани/наив, а отец Глеб не имитировал. Сильные стихи-то! Даже не хочется добавлять "но я, конечно, могу ошибаться".
ПОДРАБИНЕК ОБ О.ГЛЕБЕ
От себя замечу, что фразы "жизнь научила", "жизнь обломала" - это, конечно, на мой взгляд совершенно не так, хотя для неверующего человека вполне естественно так сказать. Почему о. Глеба "жизнь научила" верности, а других - подлости? Я не буду утверждать, что о.Глеба "научили" верующие тетушки (хотя учили), друг Александр Мень (хотя учил) и т.п. Но вот за Дух Божий я решительно вступлюсь - Он учил и учит. А слово "жизнь" есть фиговый листок, которым мы пытаемся закрыть от себя бессмысленность материального мира, с одной стороны, и Бога, с другой. И правозащитник - каким был о.Глеб - защищает, между прочим, странное право человека быть плохим учеником, быть зверем, быть нелюдем, быть лодырем безответственным, и все-таки иметь кусок хлеба и глоток вина, человеческое (оно же "божеское") отношение к себе просто "за так".
* * *
Есть люди, которых жизнь обломать не может. Она их ничему не учит. Уже давно пора было образумиться, остепениться, побывать в молодости радикалом, а в зрелости – консерватором, занять хлебные должности и пожинать плоды своего и в самом деле героического прошлого. Но Глеб Якунин не из этого ряда.
Он всегда страстно бросался в самую гущу событий. Он пренебрегал риском и потерями. Он усмехался, когда ему говорили об опасности. У него не всегда и не все получалось. Как, впрочем, и у всех. Но это никогда не повергало его в отчаяние. Его вообще трудно было представить себе отчаявшимся. Он был сгустком энергии, всегда с новыми планами, с надеждами и ожиданиями.
Многие на его месте упали бы духом. Предательство ближайших друзей, сломленных в КГБ и давших на него показания; серьезный лагерный срок; крушение надежд на скорую демократию в России – всего это любому хватило бы для того, чтобы плюнуть на все и отстраниться от окружающего мира. Любому, но только не Глебу Якунину.
Он не мыслил себя вне событий, которые затрагивали страну. Этой стране он посвятил все свои силы, всю свою жизнь и энергию. Возможно, вера давала ему такие силы и такое упорство, но скорее это все же было у него от природы.
Он был подлинным христианином, и если на последнем суде каждому воздастся по делам его, то Глебу Якунину нечего опасться. Временами ему было тесно в церковных рамках. Он всегда был готов искренне служить церкви, но не прислуживать власти. В советское время одно без другого не существовало, и церковь отторгала его. Да и нынешние времена не такие благостные. Глеб всегда находил иные прибежища, наглядно демонстрируя тот простой факт, что церковь – это не бюрократическая структура с важными иерархами и храмами под золочеными куполами, а неутомимые люди, несущие в себе огонь веры и верности.
В нем не было ни капли церковной надменности и отчуждения иноверцев, которые так часто встречаются не только у религиозных фанатиков, но даже у простых прихожан и преданных сынов церкви. В 1976 году он создал Христианский комитет защиты прав верующих, в который обращались все гонимые за религиозные убеждения. Комитет защищал православных и католиков, пятидесятников и адвентистов, представителей других конфессий, а проще говоря – религиозную свободу и право на свободное вероисповедание. Глеб Якунин был редким в России примером содружества христианства и демократии.
До самых последних дней, пока он был на ногах, Глеб Якунин ходил на акции оппозиции и всегда с редким для его возраста азартом обсуждал последние политические события. Совсем недавно на одной из таких акций я встретил его, и он начал горячо убеждать меня, что дни Антихриста в нашей стране сочтены. А я вспомнил, как увидел его первый раз лет сорок назад около здания какого-то суда, где шел, уж не помню чей, политический процесс. Якунин поразил меня тогда своей горячностью и убежденностью в том, что коммунизм обречен и правда восторжествует.
Он прожил всю свою жизнь с уверенностью в неизбежном торжестве добра и справедливости. В это верят многие, но, в отличие от этого большинства, Глеб Якунин никогда, до самых своих последних дней не был сторонним наблюдателем. Жизнь так и не научила его сдаваться.
Александр Подрабинек
