Тавареш Руи. Небольшая книга о великом землетрясении. Очерк 1755 года. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2009. 240 с.

Реферат Кротова

На португальском вышло в 2005 г.

1 ноября 1755 г. Погибло 70 тысяч человек, материальный ущерб на миллиард золотых франков.

Землетрясение – кара за толерантность и индиффирентность в религии.

Разрушены храмы Лиссабона, а улица с домами терпимости уцелела.

Природные катастрофы кошмарны непредсказуемостью. Человек жаждет предсказуемости не потому, что это поможет «подготовиться». К взрыву Солнца не подготовишься. Но предсказал – значит, включил в сферу власти своего разума.

В январе 1755 года «Лиссабонская газета» сообщала о землетрясении в октябре 1754 года в Стамбуле – погибло 400 янычаров, но сострадания к ним газета не проявляла. «Катастрофы в землях неверных казались естественными, ибо они происходили в беспорядочном хаотичном пространстве, лишённом веры в Бога истинного» (Тавареш, 2009, 62). Катастрофа предупреждала язычников о гибельности их жизни.

Римские пожары «интереснее» постольку, поскольку их происхождение неясно. Человек не может быть причиной землетрясения, но может быть причиной пожара. Впрочем, в наши дни и землетрясение уже иногда рассматривают как результат применения некоего тайного сверх-оружия (толчок таким фантазиям дали атомные взрывы). Человеку трудно представить, что нечто великое может произойти без него, даже, если это великое зло.

Роль информации. Представим себе, что о беде Иова сделали бы новостной материал на всю планету, - изменилось бы её восприятие? Ведь нарастает объективация, уменьшается эмпатия, повышается безответственность. С другой стороны, глобализируется и помощь. Друзья Иову помогали лишь советом. В наши дни ему бы из Америки прислали гумпом.

К числу катастроф относится ведь и Распятие. «Если бы Пилат отпустил Христа на свободу» (Тавареш, 2009, 52). На какую такую «свободу»? Это – свобода? Патриархальное коллективистское общество, стоящее на натуральном хозяйстве? Ну-ну… Поверили бы Христу, принявшему такую свободу? Замолчавшему? Катастрофа Распятия – это пропуск Бога в человеческое сердце. Воскресение – пропуск человека в сердце Бога.

Лиссабонское землетрясение привело к возвышению Помбала, великого модернизатора Португалии. Как всегда, встаёт вопрос: а нужна ли такая модернизация? И второй вопрос: разве Помбал не нашёл бы способ провести модернизацию без катастрофы? Помбализм – лишь разновидность регализма, терезианизма. Регулярная планировка Лиссабона – лишь первый случай перепланировок, которые в XIX веке были проведены почти во всех европейских городах.

По сей день португальцы называют главную площадь города Дворцовой, хотя дворец разрушен был в 1755 году. Но и площадь Бастилии – площадь Бастилии. Увы, Москва – Москва не вопреки ли тому, что в ней разрушено то, что её делало Москвой?

20 апреля 1755 года: в Лиссабоне арестовали моряка, который в беседах с жителями города критиковал католичество. Моряк заявил, что он швед и лютеранин. Это проверили и освободили бедолагу, предписав более не говорить с португальцами о религии. Если бы он оказался католиком-отступником, ему бы досталось на орехи. Жареные. Проблема Халленберга была ещё и в том, что он так хорошо говорил по-португальски, что ему стоило труда доказать свою шведскость (Тавареш, 2009, 70).

День был праздничным – Всех Святых – но в основном люди успели вернуться из храмов. Первый толчок был чуть позже половины десятого утра.

Предыдущее землетрясение было в 1531 году. О нём практически забыли. Это длилось семь минут.

В мемуарах подчёркивали ужас не катастрофы, а человеческой подлости: многие мужья не пытались спасти жён, родители бросали детей. «Землетрясение подтвердило самый пессимистический взгляд на человеческую природу» (Тавареш, 2009, 84). Землетрясение – уникальный опыт, потому что оно кратко, оно не даёт времени человеку собраться с мыслями, действовать «культурно», оно обнажает «основной инстинкт», «сущность». Впрочем, разве человек в коме есть «сущность человека»?

Цунами от землетрясения достигало 15 метров, до Лиссабона дошла волна в 6 метров высотой. Точнее, было три волны. Затем начались пожары.

Один из идеологов помбализма Антониу Перейра де Фигейреду, автор книги о землетрясении, почти ничего не сказал о разрушениях, зато много говорил о том, как на месте утраченного возводился новый мир. Помбал – герой, который не жалеет сил, чтобы «возрождать Изящную Словесность, развивать Коммерцию, преобразовывать Родину благодатнейшими законами, совершенствовать ее нравы, украшать ее прекрасными зданиями» (Тавареш, 2009, 104).

7 ноября в Коимбру отправляет уцелевших узников инквизиции – двоеженца, знахарку, распутного священника, нескольких евреев.

11 ноября служат благодарственный молебен вместе с церковной процессией. Благодарили за то, что не все погибли. Помбализм не был атеистичен, он был нацелен на то, чтобы подчинить религию королю. Молебен исключал мысль о том, что землетрясение – наказание за неверную политику короля.

26-летний англичанин Томас Чейз уцелел во время землетрясения. В письме на родину он довольно резко отзывался о суеверном поведении католиков-лиссабонцев, но его извиняет хотя бы то, что на его сломанную ногу случайно наступил какой-то патер. Чейз умер в 1788 году. На его надгробии говорится (пространно) лишь о том, что он пережил Лиссабонское землетрясение. Но разумно ли жить так, чтобы катастрофа была единственным содержанием памяти? Это ли не рабство, зависимость от того, что даже и не претендует на господство.

Перестройка города была радикальной ещё и потому, что дала повод конфисковать землю у частных владельцев. Поэтому он отверг проект переноса столицы на новое, пустое место. Город был перестроен с нуля – как Лондон после пожара 1666 года. Причём в основу перестройки впервые легли сугубо прагматические, не религиозно-символические приоритеты.

Покушение на короля в 1758 году было воспринято как более трагическое событие.

В 1772 году король (Помбал) монополизировал цензуру, лишив инквизицию права выносить смертные приговоры. Для наглядности в Лиссабоне разрешили поставить «Тартюфа». Епископ Коимбры заявил протест, указав, что право цензуры принадлежит Папе. Что ж – епископа арестовали, обвинив в оскорблении короля.

Новый цензурный орган начал с признания «недостойным, коварным, дерзким и еретическим» сочинением книги иезуита Габриела Малагриды о землетрясении, отпечатанной в 1756 году. При этом обычно португальская цензура рассматривала лишь ввозившиеся в страну книги.

Малагриды, отвечая на вопрос, почему были разрушены церкви, остроумно заметил, что португальцы в церквах вели себя недостойно. (Малагрида был итальянец, кстати). В публичном доме можно ли вести себя недостойно? Недостойно в публичном доме ведёт себя аскет, видимо – «достоинство» есть следование контексту.

Малагриду арестовали в 1759 году и казнили в 1761 – он стал последним узником, казнённым португальской инквизицией. Несчастного сочли причастным к заговору против короля, но главное – король сердился на иезуитов, которые бойкотировали договор 1750 года о разграничении португальских и испанских владений на юге Бразилии.

По договору Португалия дала Испании землю в устье реки Уругвай в обмен на семь редукций Парагвая – иезуитские миссии. Помбал приказал гуарани переселиться из редукций на противоположный берег Уругвая. Гуарани восстали (иезуиты им симпатизировали), и множество индейцев погибли. 1 апреля 1758 года папа Бенедикт XIV дал Помбалу разрешение провести расследование деятельности иезуитов. Через месяц Папа умер, Помбал же  молниеносно – пока не избрали нового папу – провёл следствие, которое обвинило иезуитов в незаконной коммерческой деятельности. К 6 июля 1758 года, когда папой стал Климент XIII, почти все иезуиты уже были высланы из Португалии. В 1773 году папа запретил орден.

Книга Малагриды в 1756 году прошла три цензуры (королевскую, епархиальную и инквизиторскую).

В 1772 году признали ересью мысль, что землетрясение носило сверхъестественный характер, наказывая лиссабонцев за грехи.

Спор Вольтера и Лейбница. Лейбниц указывал, что мир «лучший из возможных», что природные катастрофы причиняют меньше страданий, чем люди причиняют друг другу. Калигула и Нерон «принесли больше зла, чем землетрясения».

Вольтер в «Поэме о гибели Лиссабона» вопрошал: неужели новорожденные дети, погибшие в Лиссабоне, тоже виновны? Неужели Париж менее греховен, чем Лиссабон?

Руссо возражал: всё хорошо в целом, частности же не хороши. Руссо выступал не за веру в Бога, а за надежду – но источник надежды он видел лишь в провидении. Пусть вера – ложная доктрина, но фатализм – не меньшее заблуждение, так пусть будет вера, она хотя бы даёт некоторый смысл.

Вольтер ответил «Кандидом» (1758 год). Кандид и Паглосс в разрушенном Лиссабоне пытаются остановить матроса, который занимается мародерством: «Это нехорошо, вы  пренебрегаете всемирным разумом, вы дурно проводите ваше время». Матрос отвечает: «Я четыре  раза топтал распятие в четырех японских деревнях, так мне ли слушать о твоем всемирном разуме!»

Руссо: «Вольтер, делая вид, что он верит в Бга, на самом деле верил только в дьявола; ибо его так называемый Бог оказывается злодеем, находящим самое большое удовольствие в том, чтобы причинять вред».

Вместе с Малагридой сожгли изображение графа де Оливейра, который стал протестантом и жил  в Англии.  Оливейра написал о землетрясении брошюру, в которой утверждал, что оно – наказание католикам за «идолопоклонство».

Гёте было шесть лет, его потрясли беседы взрослых о лиссабонской трагедии, он писал через полвека: «Мальчик, слышавший, как все вокруг говорят об этом бедствии, был глубоко потрясен. Бог, создатель и охранитель Неба и Земли, Бог, которого считают всезнающим и милосердным, показал себя дурным отцом, ибо он одинаково покарал и праведных, и неправедных».

1773 год. Дидро в романе «Жак-фаталист» упоминает брата героя, монаха, погибшего в Лиссабоне. Героя спрашивают, что французские кармелиты собирались делать в Лиссабоне, Жак отвечает: «Ожидать землетрясения, которое без них не могло разразиться».

Опыт жизни без массовой веры показал, что общество, не верующее в Бога, вполне устойчиво и не более кровожадно и порочно, чем общество, в котором религиозность – почётный долг каждого.

*

Недостатки перевода: иллюминатство именуется иллюминизмом (165), Аушвиц – Аусшвицем. Упоминается, что Адорно сказал: «После Аушвица нет поэзии» (Тавареш, 2009, 166).