|
Иулиания Лазаревская (1604).
Cм. Дружина Осорьин; житие.
Житие Юлиании Лазаревской. СПб.: Наука, 1996.
Дочь богатого провинциального дворянина Устина Недюрева (собственно, до самой смерти ее звали Ульяна Устинишна). Ее рано выдали замуж за муромского дворянина Юрия Осорьина (позднее потомки этого рода стали произносить свою фамилию “Осоргины”). С детства Ульяна мечтала о монашестве, что делало ее слегка ненормальной в глазах окружающих. На Руси очень любили житийные рассказы про то, как люди, женившись друг на друге без любви, решают жить в браке как брат и сестра. Что-то такое грезилось Ульяне, когда она выходила замуж. Она и прямо просила мужа отпустить ее в монастырь. Тот наотрез отказал, и началась обычная домостроевская жизнь. Муж дома бывал редко, он в основном пропадал в походах (шло завоевание Астрахани, Ливонская война), но появлялся достаточно регулярно, чтобы Ульяна родила шестерых сыновей и дочь. Воспитывать их, следить за хозяйством, разбросанным по нескольким далеко отстоящим друг от друга деревням, пришлось Ульяне, и она все выполнила, став заправской помещицей. Вся духовность ушла в глубокое подполье: молилась тайком, раздавала милостыню тайком (любили рассказы о щедрых святых, а свое добро все-таки берегли). Когда двое взрослых сыновей погибли на войне, Ульяна в последний раз взмолилась мужу, чтобы отпустил в монастырь, и вновь получила жесткий отказ. А когда через много лет муж умер, она уже и сама не стала никуда уходить, а жила в селе Лазаревском под Муромом (теперь это часть города), которое ей выделили как вдовью долю. Конечно, сыновья знали про мать то, чего не знали другие - что спит часто всего пару часов, а так больше молится, что кладет в сапоги скорлупу от орехов, чтобы ходить было больно, словно сказочной героине, которая из любви к ближнему согласилась испытывать боль при каждом шаге. Были у нее искушения и видения, но рассказала она лишь об одном, когда очень уж радовалась благодати. Но в церковь Ульяна ходила довольно редко, особенно зимой, и местный священник даже как-то сделал ей выговор за это — а ходить было далеко, и саней с лошадьми взять было неоткуда. Только во время великого голода 1602 года Ульяна прославилась: в то время, когда многие дворяне стали активно отпускать на волю своих холопов, чтобы не нести отвевтственности за их пропитание, она и своих кормила, и чужих принимала (не беря с них никаких обязательств), и многих голодающих каким-то чудом умудрялась кормить. Так создалась парадоксальная ситуация, когда отпускание на свободу было подлостью, обрекавшей отпущенного на смерть, а принятие под свою власть было спасением, так что человек был рад стать холопом Ульяны, только она ни с кого кабальных записей не брала и после окончания голода люди разошлись. После смерти Ульяны началось Смутное время, но о ней не забыли. Более того, ее житие написал собственный сын, Дружина (это единственный случай в России, да и в мировой истории кроме матерей св. Августина и св. Григория Великого не было таких, чтобы сыновья всерьез считали их святыми именно как матерей), написал достаточно простым языком, без слащавости, и оно стало одним из самых популярных текстов тогдашнего православного самиздата. И в девятнадцатом веке, когда историки раскопали это житие, на Юлианию стали смотреть чуть ли не как на покровительницу интеллигенток, самоотверженных, любящих народ, но и семью не бросающих, живущих “монахинями в миру”. Монахинь в святцах много, а она оказалась единственной, кто сумел не озлобиться против обстоятельств, не отпускающих в монастырь, прожить обычную по виду жизнь, не оттолкнуть мужа и детей, не свести святость к беганию за духовенством. Святость ее оказалась не особым жизненным путем, а освящением самой обычной жизни. Память 2/15 января. |
