БОГОЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ КОМЕДИЯ
Петрарка Ф.
Автобиография. Исповедь. Сонеты. Пер. М.Гершензона и Вяч.Иванова. М.: Изд-во Сабашниковых, 1915. 283 с.
XIV ВЕК: БАТКИН ОБ ИНДИВИДУАЛЬНОМ У ПЕТРАРКИ
Баткин Л.М. Европейский человек наедине с собой. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2000. 1006 с.
Сборник очерков об Августине, Абеляре, Петрарке, Лоренцо Медичи, Макьявелли.
Баткин (р. 1932) выделяется среди интеллектуалов России прежде всего откровенной "политизированностью" - то есть, нормальным для живого и мыслящего человека отношением к жизни. На языке номенклатуры "политизированный" означает "тот, кто смеет желать свободы". Даже слово "живой" при деспотизме приобретает нехороший оттенок - "слишком непокорный". Баткин в перестройку создал объединение демократических интеллигентов "Московская трибуна", помогал Сахарову, критиковал Путина с первых дней его правления, подчёркивал, что взрывы домов в Москве в 1999 году могли быть организованы Путиным. Он сам - пример личности.
Средневековье, подчёркивает Баткин, ценило не личность, а безличность. Личное, оригинальное допускалось лишь как юродство, как средство борьбы со своим "я" и подъёма к Высшему. "Личное" - это "самость", говоря языком современных ханжей, воскрешающих средневековые нравы. Это не христианством рождено - Баткин приводит в пример японского дзен-буддийского монаха Иккю Содзюн (1394-1481), чьи более чем эксцентричные и оригинальные поступки были всего лишь путем к идеалу "не-Я" ("у-во" по-китайски, "муга" по-японски). Целью архаической оригинальности было приобщение к безликому высшему Оригиналу. Индивидуальность же - "единичность, доведённая до единственности" (Баткин, 2000, 47).
Петрарка - Колумб личности. Он искал, что примечательно, вовсе не личного, он искал античного. Он подражал героям, которые менее всего могут быть названы личностями, но подражал - оригинально, лично. Петрарка, как и другие гуманисты, играл в ролевую игру - и в этой игре было побеждено родовое начало. Цезарь, Цицерон, Марк Аврелий этого не смогли и даже не пытались, а гуманисты - смогли.
Теперь даже критики-ненавистники гуманизма и самости ненавидят и критикуют лично от себя, зовут к безликости - лично. Иначе не могут. Легче закрыть Америку, чем загнать личное в небытие.
Петрарка идёт к личному не через героизм и не через оригинальность. Он, отлично знавший античные биографии, принципиально рисует себя никем (Баткин метко добавляет - "Никто" как Улисс). Из семьи не слишком знатной, не слишком простой. Характер неплохой, не привычки скверные.
Античные герои обязательно укоренены в конкретной точке - в этносе, в полисе, в стране. Петрарка рисует себя перекати-полем, изгнанником ещё до рождения.
Личность не имеет корней. Она даже не космополитична, она - космична. Отсюда миф о космосе в Модерне. Тут ни малейшей жажды Земли Обетованной, напротив.
Петрарка освобождает себя и от укоренённости во времени - тоже нечто, немыслимое в античности: "Я только бы и желал родиться в каком угодно веке, а этот постараться забыть". Он рисует себя и абсолютно свободным в социальном отношении, что уж вовсе неправда (хотя он не стал священником, избегал попасть в зависимость от одного патрона, остался "человеком без должности и места"), но тоже непременно составляет основу личного самосознания. "Один Петрарка во всей тогдашней Европе являлся ... частным лицом" (Баткин, 2000, 253). Он вновь и вновь подчёркивает, что для него главное - "обыденность", "familiare genus". Этим он выше Данте. Спуститься в преисподнюю, подняться в рай - великое дело, а попасть в своё приватное, частное, интимное пространство - намного более великое. Потому что ад и рай не человек создаёт, а личный свой мир человек создаёт. Что легче: Богу сотворить вселенную и человека или человеку выкроить во вселенной свой мир? Бог, кажется, считает, что человеку труднее и спасает человека именно от растворения в космическом, в безликом, в коллективном.
Пусть кое-кто твердит, что нельзя жить в обществе и быть от него свободным. Личность знает, что в обществе жить нельзя, в обществе можно лишь прозябать. Личное антисоциально и асоциально, интимное не может быть социально - в идеале. Как из этого вырастает новый социум, отдельная история.
Гуманистов иногда попрекают двуличием: вроде бы за личное, а служат обществу, карьеру делают, разделяют веру в то, что служение целому есть смысл жизни. Это - не двуличие, это - рождение бабочки из гусеницы. Ещё служат целому, ещё нуждаются в целом, ещё принимают от него лавровые венки, но уже - как Петрарка - ставят уединение, досуг, учёный и поэтический, выше гражданской жизни. Вот - революция персонализма. Что было средством, становится целью, что в античность сочли бы бездельем, становится главным делом. Писать, быть поэтом, автором - вот что означает быть.
Баткин даёт замечательный образ, объясняя, почему письма Цицерона часто очень "личные", "индивидуальные" в современном смысле слова, тогда как Петрарка свои новаторские ощущения излагает весьма безликим языком: Цицерон, как это бывает с людьми, выскочил поверх собственной эпохи: "Так дельфины иногда выскакивают из воды и на миг зависают в невесомости" (Баткин, 2000, 275). Важнее то, что Петрарка хотел писать именно лично, он поставил это задачей - впервые же её выполнили Микеланджело и Макьявелли.
