Богочеловеческая комедия
240 годы: Ориген: против Цельса, за вечность
В 240-е годы шестидесятилетний Ориген написал опровержение на антихристианский памфлет Цельса. Со времён Цельса прошло полвека, многое изменилось, но Цельс, безусловно, оставался горошиной под матрасом христианского самомнения. Чувствительной горошиной. Опровержение писалось «под заказ», но явно с удовольствием – на одну фразу Цельса Ориген отвечал десятью.
Изменилось, прежде всего, отношение к императорам. Для Цельса император – источник всякой жизни. Золотой век Антонинов, ничего не скажешь! За прошедшие полвека видели таких императоров, что лучше бы и не видели. Какое уж тут «источник жизни».
Кстати, для тех, кто боится, что западная цивилизация рухнет под натиском арабской: трактат Оригена очень точно датируется правлением императора Филиппа (244-249), а император Филипп, отважно (хотя и неудачно) защищавший империю от готов, был чистокровный араб, причём не араб из Аравии, а араб из Палестины. Это было уже приемлемо, хотя достаточно необычно и его неофициальным прозвищем было именно «Араб». И – ничего, нормальный император, правил в два раза дольше своего преемника Деция, который устроил гонение на христиан, а по происхождению был вообще этруск – это как если бы мэром Москвы стал финн, потомок тех финнов, которые жили на Москва-реке тысячу лет назад.
Ориген не благоговеет перед императорами – это нормально. Большинство монархистов, коли уж на то пошло, критически относятся к любым монархам. Идея монархии, как и любая идея – прокрустово ложе, которому в принципе не может соответствовать конкретный человек. К идее мессианства это тем более относится, почему и поразителен факт веры в то, что Иисус есть Мессия. Это именно вера, и когда верующие (в том числе, Ориген) заявляют, что Иисус соответствует библейским предсказаниям о Мессии, это не причина веры, а, напротив, следствие.
Английский историк Генри Чедвик заметил (полемически), что Ориген не мистик. А вот чего Чедвик не заметил: что Ориген – верующий. Верующий больше мистика! Мистик видит, верующий верит – видеть невидимое не так потрясающе, как верить в невидимое, остающееся невидимым.
Вообще, удивительны способности людей к непониманию. Оригена изучают прежде всего как богослова, который описывал Бога, а Ориген менее всего описывал. Когда он объясняет про ипостаси, про соотношение Отца и Сына, то делает это, чтобы объяснить не каков Бог, а каково прославление Бога христианами. Цельс говорит, что христиане прославляют Иисуса как человека, Ориген отвечает, что христиане прославляют Иисуса… Ну, ответ его парадоксален в одну фразу не помещается, а сейчас важно другое: он описывает именно прославление, молитву, а не Иисуса как Иисуса. Не «лоб высокий, глаза ясные, кожа чистая», а «я вижу в Нём того-то и того-то». Капитальная разница! Это не объективное отношение – под которым у современных богословов и историков богословия обычно скрывается просто отсутствие веры и страх веры. Это отношение посла к своему господину.
«Посол» - не совсем ожидаемое слово, но именно с него Ориген начинает заключительный, восьмой раздел опровержения Цельса, и слово это не случайно. Цельс призывает почитать императора как главу государства, в котором живёшь – Ориген отвечает исповеданием веры в то, что есть иное государство и христианин в этой жизни посол иного повелителя. Он поясняет это хрестоматийной для любого грека историей о спартанских послах, которые отказались кланяться персидскому владыке (VIII, 6).
У Иисуса, кстати, этого ощущения, кажется, нет, как и у апостолов. «Царство Божие» - это всё-таки «царствование», особая власть, но мир, в котором эта власть осуществляется, вполне обычный. Настоящий «мир Божий» - впереди. Небесный Иерусалим – на небе. Для Оригена – и вряд ли он сильно оригинален, он ведь был популярен, а популярны те, кто выражает твоё глубинное убеждение, которое ты сам не смог выразить – для Оригена Царство Божие не в будущем, а в настоящем, и быть христианином означает именно жить прежде всего в этом Царстве. Мистическое ли это чувство? Во всяком случае, не раздвоенность личности – личность как раз и обретает цельность, если живёт по законам не земли, а неба. Вся полемика Оригена и строится вокруг заявления Цельса о том, что служить нескольким господам и можно, и нужно.
Надо понимать, что сегодня именно Цельс, а не Ориген представляет позицию Церкви – любых конфессий, за исключением совсем уж экзотических вроде квакеров или отшельников (не монахов наподобие афонских, а именно отшельников). За семнадцать веков выработалось убеждение, что Церковь даже обязана служить государству – служить советом, помогать, участвовать в том хорошем, что есть в государстве. Всё это Оригену – и христианству его времени – абсолютно чуждо. Его христианство не имеет храмов, статуй и образов (буквально, «икон»). «Наши алтари – ум всякого праведника». Православное – «да исправится молитва моя яко кадило пред тобою» - это о том, что молитва должна подыматься к Богу как ладан, а у Цельса – вместо. «Истинный ладан со сладчайшим запахом» есть молитва, движение души (VIII, 17). Ладан для христиан того времени был, действительно, таким же признаком антихристианства как для современных христиан – заупокойная молитва по Сталину в храме (было, было!).
Ориген, конечно, отлично знает, что у христиан свои обряды есть, но они для него – как круги на воде, а главное камень, от которого эти круги, и этот камень – Христос. Да, пишет он, у христиан есть и посты, и особый День Господень, но «совершенный человек, который всегда пребывает в словах, делах и мыслях божественного Логоса, своего подлинного владыки, всегда живёт в Его времени, и каждый день такого человека – День Господень» ( VIII, 22; перевод здесь и далее мой, и отнюдь не подстрочник; к сожалению, на русском этой части трактата нет).
Любопытно, что у Оригена есть и полный перпендикуляр к современному «русско-православному» идолопоклонству перед архаичным языком богослужения. Цельс писал, что христиане молятся на варварском языке, не считая действенной молитву на латыни или греческом. Ориген уверяет, что таких христиан не существует, что Цельс что-то путает (VIII, 37). Позвольте считать Цельса первоисточником для своего, второго, столетия. Римская империя к тому же большая, мало ли какие были христиане, не все ж Оригены, а где именно писал Цельс, неизвестно. Всё, что мы знаем о логике религиозного развития, заставляем Цельсу верить – видимо, были христиане во II веке, которые считали необходимым молиться только на языке Иисуса или языке Библии – «варварском» с точки зрения Цельса. Логика понятна – эта же логика побуждала позднее других христиан считать, что можно молиться только на латыни или только на греческом, не говоря уж о церковнославянском. Человек естественным образом обращается к сверхъестественному на особом языке – и вот Ориген именно видит суть христианства в том, что особого языка не нужно, что сверхъественное стало своим во Христе.
Это по обрядовой части. В реальности, конечно, обряды у христиан были, только их контекст иной, нежели у язычников. Обряд не вершина земной жизни, а кисточки на подоле жизни небесной. Куда существеннее был пункт, последний и у Цельса, и, соответственно, Оригена – служба в армии.
Ориген абсолютно не пацифист в том смысле, что его не беспокоит этика, «не убий» и т.п. Его беспокоит верность Богу. Он не против военных подвигов, он просто считает молитву главным военным подвигом:
«Когда нужно, мы даём императорам божественную помощь, предоставляя ему весь, если можно так выразиться, арсенал Божий. … Чем набожнее человек, тем действеннее его помощь императорам, он добивается большего. чем солдаты, которые атакуют рядами и убивает всех вражеских воинов, которых смогут» (VIII, 73).
«Если Цельс хочет, чтобы мы были по главе войск нашего отечества, то пусть поймёт, что мы уже таковы. Только мы воюем невидимо для людей и не из тщеславия. Нашим молитвы совершаются тайно, в глубине ума, и мы воссылаем их за соотечественников как священники» (VIII, 74).
Цельс напоминает, что языческие жрецы были освобождены от службы в армии – вот и считайте, требует он, всех христиан священниками или по крайней мере поймите, что они считают себя всех священниками.
Что, конечно, абсолютно несовестимо с позднейшим и современным клерикализмом. Но это наносное, а главное – Ориген верет в силу молитвы, верует в то, что если двое или трое о чём-то молятся, то это исполняется, и с восторгом предлагает:
«Что, если не горстка людей, как сейчас, а вся Римская империя … будет молиться? Римляне будут превосходить своих врагов или даже вообще не будут вести войн, потому что их будет защищать божественная сила» (VIII, 70).
Прошло ровно 18 веков и в 1944 году Бердяев писал:
«Подавляющее большинство людей, и в том числе христиан, материалисты, они не верят в силу духа, верят лишь в материальную силу, силу военную или экономическую».
А Ориген – верил! Поэтому, а не потому что он создавал сложные философские конструкции, он был любимым учителем и мыслителем великих богословов III-IV веков. Поэтому, а не потому, что у него якобы есть учение о перевоплощении, он достоин быть голосом христианства и в наши дни – голос посла иного мира, который перестал быть иным и стал повседневной реальностью верующей души.
