Истероидность — не истерика, не истеричность. Можно было бы обозначить истероидность как повышенную эмоциональность, но чем измерять «высокость» чувства? Разумеется, делами. Вера без дел мертва, чувства тоже (хотя вера всё-таки не чувство, лишь проецируется в чувства, как и любовь).
Гибель детей в Беслане вызвала у многих шок — но у одних это была истерика, у других скорбь. Различие не на уровне нервных реакций, а на уровне действия. Человек, который пришёл в ужас от Беслана, лил слёзы и т.п., но не начал бороться с «кровавой гебней» — истероидное поведение. Человек, который начал бороться с кровавой гебнёй — подлинная скорбь. К
На самом деле — то есть, по законам психологии — такие сильные события плохой катализатор действия. Продуктивно то, что зреет в глубине. Все российские истерики, охи и ахи, бурлящие последние 28 лет, — выпуск пара, истерика, а не подлинные чувства. Причём речь идёт об истериках как бы демократических, не о показушных истериках патриотов и черносотенцах, те вообще не обсуждаются всерьёз.
Человек, который ничего не чувствует, глух к окружающему миру, так же неспособен к общению, как человек, который пронзительно кричит, который только чувствует. Это возврат к животному, к сигналу. Человечность же начинается там, где и глубокая боль становится словом, на которое можно и должно отвечать.