«Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк 10:41-42).
Один анонимный русский комментатор (agias-grafas.livejournal.com/87743.html, 27 января 2019 года) подробно описал разночтение слова «одно». Разночтение восходит к античности. «Одно» — это перевод греческого «энос», но во многих рукописях стоит «олигон или энос». «Олигон» — «малое».
Именно «малое» обсуждали Ориген, Кирилл Иерусалимский, Василий Великий. В Синайском и Ватиканском кодексах IV века — «малое или одно», в Александрийском V века — «одно».
Ориген считал, что «одно» — это любовь, а «малое» — заповеди. То есть, нужны и закон, и благодать.
Агиасграфас обнаружил в одной рукописи VIII века правку, где вариант с «малым» переправлен на «одно» и решил, что это критический момент, когда возобладало одно из чтений. Это не вполне фундированное предположение, но понятно, что краткий вариант был вытеснен где-то в Тёмные века. Чему Агиасграфас придаёт большое значение. «Одно» он расценивает как указание на монашеский идеал, а «малое» — как более широкий призыв.
Соответственно, противопоставляется средневековый однобокий фанатизм и «обновленчество»:
«Цунами секуляризации IV-V веков привела к здоровой монашеской реакции, но впоследствии эта реакция разрослась, и мы получили очевидный избыток монашеского в христианстве. — Посты, созданные для монашеской жизни, и предлагаемые мирянам. … Избыточно строгие требования к священству, когда представителю клира отказывают в праве быть человеком, требуя от того, по сути, стать „функцией“. … Очевидно, что легко впасть и в другую крайность — секуляризационную, как это случилось с обновленчеством. Старая проблема — пройти „царским путем“.
То есть, отождествляется „малое“ — с мирянами, „одно“ — с монахами:
„Подвиг мирянина редко замечался, аболютноее большинство в святцах — это монахи. Как справедливо заметил диак. Андрей Кураев: ‹Не сложились в церковном сознании иконостасы из святых чиновников-не-берущих-взяток, или честных купцов, или крестьян, ‚скоты милующих‘, или женщин, которые вопреки дивной и жалостливой украинской народной песне все же дали положительный ответ на вопрос ‚Хiба ж хто кохає нерiдних дiтей?‘›. В святцах едва встретишь того, кто выбрал ‹малое›, абсолютное большинство в них те, кто выбрал ‹единое›.
Это, конечно, прежде всего, абсолютно неверное толкование текста, его модернизация. Господь Иисус Христос не говорит тут ничего о монашестве или даже о безбрачии. Нет ни малейших оснований считать, что Марфа была замужем.
К тому же текст не противопоставляет ‹одно› ‹малому›, а сокращает ‹малое или одно› до ‹одного›. То есть, малое — синоним одного. Такое удвоение типично для ближневосточной поэтики, оно даёт эмоциональное усиление ‹спаси и помилуй›, ‹согрешил и беззаконновал›.
Что имеется в виду, абсолютно ясно из текста и дублирует очень традиционную мысль: не хлебом единым жив человек.
Теория, что монашество было ответом на обмирщение Церкви в IV веке, это теория рационалистическая, теория Нового времени, на фактах не основанная.
Во-первых, монашество появилось задолго до ‹обмирщения›. Оно существует отнюдь не только в христианстве. Да и IV век — начало не ‹обмирщения›, а начало огосударствления, сращивания Церкви и государства, это отнюдь не идентичные явления. Монашество интегрировалось в государственную власть без малейших проблем и сопротивления и стало одной из его опор.
Во-вторых, монашество византийское и западно-европейское было частью средневекового христианства — не антиподом его, а частью, очень органической. Конфликта не было, он почудился буржуазной профессуре, у которой был конфликт с Церковью, с монашеством — но конфликт сугубо культурный, конфликт модерна и средневековья.
В-третьих, монахи доминировали в святцах, но в реальной жизни были и идеалы святых, не берущих не то что взяток, а денег вообще.
В-четвёртых, дискриминировали не ‹мирян›. Средневековый социум базировался на жёсткой иерархичности, где дискриминировались все нижестоящие, и рядовому монаху перед настоятелем было так же плохо как крестьянину перед феодалом. Культ целомудрия был частью древней традиции — властвовать через манипуляцию сексуальными нормами.
Не было культа честных чиновников? В нём не было нужды, потому что не было культа взяточничества. Мшелоимство и мздоимство включались во все перечни грехов.
Не было культа крестьян, заботящихся о скотине? Потому что лишь сумасшедший крестьянин не заботится о скотине, и такого мужика мир быстро разъяснит.
Не было культа заботливых приёмных матерей? Так и детдомов не было, мир заботился о сиротах, пусть и не идеально. Да и св. Юлиании Лазаревской полезно помнить тем, кто считает русское православие дикарским и жестоким.
В общем, как всегда с разгульным эм-православием, неточность на неточности, а в итоге карикатура. При этом она исходит как раз от сторонников вполне средневекового христианства, для которых ‹царский путь› — это и получать от государства деньги с привилегиями, монополию на руководство народом, и не отвечать при этом за грехи государства. Это не ‹царский путь›, это попытка и президентскийй грант получить, и за президентские преступления не отвечать. Урвать многое, а отвечать за малое.
Иллюстрация: витраж в Шантильи, XVI век, снято через стеклянный шар. Ну и цитаты. Ну и дарохранительница из Флоренции и фреска со сферой из Милана. Сфера — отличный символ ‹единого›, цельного и одновременно ‹малого› до точки. Марфа — куб, Мария — шар.
