Рубль-рулетка
Ранее
«На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым» (Лк. 10, 30).
В истории человечества всегда были богатые и бедные. Большинство людей, однако, всегда не были ни богачами, ни бедняками, а чем-то посередине: и при рабовладельческом строе, и при феодализме, и даже при самом диком капитализме. Это и понятно: если вдруг исчезнет средненькое большинство, если ничтожная кучка богачей останется наедине с толпой разъярённых нищих, то сразу всё и исчезнет. Может помочь армия, но армия — это люди, у которых есть родственники, в том числе дальние, которым военные желают добра, у которых есть потребности, в том числе потребность выйти из казармы погулять, и при этом оказаться не среди трущоб, а среди приличного общества. Так что армия, если представить себе безумную ситуацию общества, которое организовывается богачами на совершенно пустом месте, не может существовать без среднего — не богатого и не бедного — сословия, она оказывается зародышем как раз среднего сословия.
Евангельская история разворачивалась в обычной стране, где большинство людей не были ни богачами, ни нищими. Удивительным образом, однако, рядом со Христом кишмя кишат только очень состоятельные и очень бедные. Справки о доходах отсутствуют, и повествователь не утверждает прямо, что богатый юноша — очень богат, а апостолы — из очень бедных семей, но как-то так видится, что это именно так. Библеисты могут долго объяснять, что апостол Петр, к примеру, был из семьи по тогдашним понятиям не бедной, хотя и не богатой, имевшей наёмных работников, — но это не преодолевает нашего ощущения: при обращении ко Христу словно исчезают полутона. Бедные становятся нищими, обеспеченные глядят богачами.
Полутона исчезают не просто в присутствии Христа, а именно при обращении к Нему — и не так важно, обращается человек с верой или с неверием, желая следовать за Христом или высмеять Его. Когда пять тысяч человек сидят на склонах, ожидая раздачи хлеба — они не бедные и не богатые, они как раз обычное среднее большинство. Когда же кто-то из этих пяти тысяч подходит к Иисусу, сразу он принимает какую-то более или менее искреннюю позу, сгибается или приосанивается. Каждый человек реагирует на опасность — либо делает шаг вперед, либо шаг назад (не обязательно внешне). Богочеловек — опасен.
Человек, который при встрече с Иисусом приосанился, изобразил из себя богача, не мог задать самого важного при встрече с Богом вопроса. Это было бы ниже его достоинства. Он спросил: «Кто мой ближний?» и спросил высокомерно, как и подобает говорить такому богачу, для которого главная проблема не в том, стоит ли давать милостыню, а в том, кому, собственно, её давать. Слишком много мошенников вьётся вокруг богачей, — как отличить, кто достоин моего сострадания? В ответ Иисус рассказал притчу о милосердном самарянине: о человеке, которого ограбили и избили до полусмерти и которого пожалел не соотечественник, не священник своей религии, а презираемый чужак.
Ответ хитёр. Вопрос задан человеком, который уверен в своем богатстве, но предложил ему представить себя бессильным, нуждающимся в помощи, а не ищущим, кому бы помочь. Это требует смирения, которого обычно у человека нет (или есть лже-смирение, которым выше ушей переполнены профессиональные нищие). Поэтому чаще люди (не только верующие) ставят себя на место самарянина. Собственно, в жизни каждого сосуществует потребность побыть ограбленным, смиренным, и потребность побыть творящим милостыню. Господь не возражает, хотя православный человек думает, что Иисус предпочитает видеть нас смиренными, а не сильными; другие же христиане полагают, что одно не противоречит другому и, более того, именно смирение сильного — подлинно. Но если мы ставим себя на место самарянина, ситуация заставляет нас по другому ставить вопрос. Не «кто мой ближний?», а «кому я ближний?». Так Господь ловит богатых: если у тебя есть деньги, то разумно (даже если ты не верующий) думать не о том, как использовать их для себя, а о том, как потратить их во благо во благо нуждающихся.
Однако ставить себя на место самарянина хорошо, читая Евангелие в удобном кресле, в тепле и добром здравии. Человек, считавший себя богатым, стоял лицом к лицу с Иисусом и вынужден был принять роль обнищавшего, обессилевшего. Нравилось ему это или нет? Скорее, нет. Вновь и вновь, уже став христианином, человек старается выпрямиться и быть не нищим, а богатым, не принимать милостыню, и давать милостыню — или, во всяком случае, быть способным давать милостыню. Бог согласен на это. Он не согласен на одно: на то, чтобы человек считал себя недостаточно богатым, чтобы давать милостыню, и недостаточно бедным, чтобы просить милостыню — милостыню у Бога, милостыню благодати, веры, любви.