Прозрение зрячих

«Он сказал в ответ: Человек, называемый Иисус, сделал брение, помазал глаза мои и сказал мне: пойди на купальню Силоам и умойся. Я пошел, умылся и прозрел» (Ио. 9, 11).

Та самая простота, которой в прозе добивался (и добился) Пушкин и над которой посмеивался Чехов, когда приёмы, дающие эффект простоты, стали тиражироваться халтурщиками. Посмеивался, но, разумеется, не бросал простоты, а оттачивал приёмы.

«Называемый», кстати, вовсе не приём обозначить слепоту — мол, слышал слепой, как окликают Иисуса, вот и говорит «называемый Иисус». Этот оборот встречается у Иоанна несколько раз безо всякий связи со слепотой — «Фома, называемый Близнец», «город Самарийский, называемый Сихарь», «купальня, называемая Вифезда».

Простота в том, что автор повторяет слова, которые только что прозвучали при описании чуда в ст. 7, и вдруг вместо последнего оборота «пришёл зрячим» — «прозрел». Резко меняется точка зрения, читатель переходит из положения стороннего наблюдателя в участника, он смотрит на всё глазами прозревшего. «Он пришёл» — отчуждение, «я прозрел» — отожествление.

Это и есть чудо — чудо боговдохновенного текста. Бог вдохновляет на отождествление с человеком. Конечно, оно не совершается автоматически, но благодать опознаётся именно по пробуждению в человеке способности посмотреть на мир чужими глазами. Миллионами глаз, многофасеточно, как стрекоза. Вся суть конфликта вокруг субботы — ослабление этой способности. Посмотреть на мир как слепой, ощутить, что каждая минута слепоте это катастрофа, что суббота хороша для зрячего, который может вслед за Творцом повторить «это хорошо!», но для слепого суббота хуже понедельника. Посмотреть на мир как слепой — и тогда можно увидеть невидимого Творца мира, и прозреть для сострадания, радости и веры.