Заповеди Иисуса
На практике заповеди блаженства обычно понимают так: «Блаженны умные, потому что лишь они помогают нищим духом. Блаженны стойкие, потому что лишь они помогают плачущим. Блаженные активные, потому что они делают то, что не смогли сделать кроткие. Блаженны суровые, потому что они исправляют сделанное милостивыми. Блаженны вы, когда побеждаете и тесните врагов ради меня, созидаете христианское государство и крепкую православную семью».
История Церкви в этом смысле не оригинальна. Она учит тому же, чему учат заповеди блаженства, чему учит и горький опыт людей вне Церкви и без Церкви. Горе победителям! Всякая победа — пиррова. Если бы воскресший Христос разогнал синедрион, уволил Пилата и вообще навёл бы порядок, о котором мечтали униженные и оскорблённые, Он бы стал антихристом. Христианам случалось побеждать. Это не победа завоевателя, который силой присоединил к своим прежним владениям новое. Это победа обокраденного, вернувшего себе украденное. Это победа-реставрация, победа-восстановление. И всё же лик христианской победы так же гнусен, как лицо всякой победившей справедливости.
Лик победителя всегда — «морда кирпичом». Особенно у реставрации. Человек вроде бы лишь вернул своё, а всё же ему неловко и он ощущает, что сделал гнусность, и пытается закаменеть, чтобы его не мучала совесть. А совесть мучает, и не только потому, что человечество едино и нельзя восстановить справедливость для одних, не совершив несправедливость к другим, пусть эти другие трижды неправы.
Совесть мучает и потому, что нельзя — в мире сем, в земном измерении — восстановить справедливость, не прибегнув к несправедливости.
Совесть мучает и потому, что смысл человеческого существования не в накоплении и удержании, а в творчестве и раздаянии — не в том, чтобы «поделить» и держаться за свою долю, а в том, чтобы приумножить и создать свою долю, как Бог создаёт мир.
ЗАПОВЕДИ ИИСУСА И ЗАПОВЕДИ МОИСЕЯ
Заповедей блаженства не десять, и это очень обидно. В изложении Матфея восемь фраз, в которых говорится: «такие-то блаженны», в изложении Луки всего три. Не беда: христиане всегда подправят Христа. Во всяком случае, когда за православной литургией поют заповеди блаженства (а в России их поют за каждой литургией, что не соответствует византийскому уставу, зато соответствует потребностям), то как-то так поют, что выходит десять фраз.
Заповеди блаженства можно противопоставить Десяти заповедям, данным Моисею, «декалогу» по-гречески, «десятословию» по-русски. Так поступал американский сатирик Курт Воннегут (1922-2007) заметивший, что люди, которые выставляют своё христианство напоказ, поклоняются не Заповедям блаженства, а Декалогу. В США именно Заповеди Моисея стали предметом борьбы атеистов и ханжей: первые просили их убрать из публичных мест, вторые требовали оставить. «Я ни разу не слышал, — писал Воннегут, — чтобы кто-то требовал где-нибудь вывесить слова Нагорной проповеди. «Блаженны милостивые» на здании суда? «Блаженны миротворцы» на Пентагоне? Не смешите меня!»
Воннегут, сравнивая Иисуса с Моисеем, сравнил жизнь с переходом через Красное море: «Мы находимся здесь для того, чтобы помочь друг другу перейти через всё это, что бы это ни было». Пасха — это «прохождение». Не обязательно знать цель, чтобы перейти. Более того: знание цели иногда лишь ухудшает положение. Человек начинает судить других, словно знание цели означает обладание целью, словно знающий Бога и есть Бог. Христос — «новая Пасха», а заповеди блаженства — новый декалог. Старая Пасха была спасением от врагов и рабства, новая Пасха — спасение от собственных враждебности и барства. Моисей вёл к земле, Иисус — к Небу.
Ветхозаветное сознание может уверовать в Христа (и среди слушателей Нагорной проповеди людей с другим сознанием попросту не было, и слава Богу), но оно Его идеализирует, эстетизирует, снижает великое до величественного. Воннегут описывает подвиг Христа точнее многих христиан: «Затем они подняли крест и поставили его так, чтобы самый низенький человек из толпы мог видеть, как корчится распятый». Ветхий Завет всё время пытается взять реванш над Новым. Тень Иисуса пытается занять место Иисуса. Так появляются изящные фантазии на тему Креста, аккуратно бьющие по нервам, не призывающие зрителя к покаянию, а натравливающие зрителя на других, якобы единственно виновных в смерти Христа — на евреев, либералов, демократов и т.п.
Заповеди блаженства относятся к заповедям Моисеевым как работа от души к забастовке по-итальянски. Забастовка «по-итальянски» (кстати, тавтология, поскольку «баста» — итальянское слово) есть работа по правилам. Производительность труда при этом понижается иногда на треть, иногда вдвое — зависит от того, какая именно работа. Бывает, возможно, работа, в которой невозможно работать не по инструкции, но это случаи редкие, а в духовной, особенно же в нравственной жизни и вовсе невозможные.
Жизнь строго по заповедям — ханжество и изуверство, то, против чего бунтовал апостол Павел (то есть, бунтовал-то Дух Святой, но ведь именно через Павла Духу удалось прорваться, а через других — не смог).
Жизнь вопреки заповедям — самоубийство. Выход — в жизни по заповедям блаженства. Это всё равно, как если поставить за конвейер владельца завода или, точнее, проложить конвейер через всю виллу владельца. «Царство Божие приблизилось», вот как это называется. Конвейерная тошниловка продолжается, но... Производительность, возможно, и не растёт, зато труд превращается в жизнь, а ведь это такое чудо как превращение воды в вино. Даже большее — как превращение плохого вина в хорошее.
ЗАПОВЕДИ БЛАЖЕНСТВА
Заповеди блаженства напоминают некрасовское знаменитое: «От ликующих, праздноболтающих, Обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих За великое дело любви».
Сходство подчеркивает различия.
Для Иисуса неважно, праздно болтают гонители или ведут содержательный разговор. Кстати, это ведь и недоказуемо — «праздная болтовня» это язык ненависти, так можно любую беседу обозвать, если тебя не позвали в ней участвовать.
Про любовь в заповедях блаженства, как ни странно, вообще ничего нет. Хотя бы потому, что любовь — это как солнечный свет и тепло, она распределяется не по политическим предпочтениям и не по степени религиозной ортодоксальности.
Вообще попробуем позитивно описать мир «антиблаженств». Это мир людей состоятельных (не нищих), самостоятельно зарабатывающих себе на жизнь — людей, благодаря которым могут существовать на обочине цивилизации всякие хиппи, безработные балбесы, вечные студенты.
Люди веселые — во всяком случае, не плачущие при каждой неудаче, не закатывающие истерики при каждой оплеухе. Зачем расстраивать окружающих и себя? Надо идти вперед!
Люди не пассивные («кроткие»), а активные — деловые, дельные, прагматичные, ведущие наступление на всякие недостатки, как они их понимают. На таких людях держится земля, которую Иисус обещает отобрать и отдать «кротким».
Люди, избегающие конфликтов — вот кто противоположен правдолюбцам, от которых одни неприятности. Это совершенно не обязательно «сыны лжи». Просто человек делает дело, делает хорошо — и это само по себе куда больше делает для преодоления неправды, чем всякая болтология-демагогия.
Люди справедливые, жесткие, и в этом смысле немилосердные. Но милосердие, знаете ли, это такая штука… Оно всегда за чужой счет. «Чужую беду руками разведу». Да хотя бы это руки, разведенные и приколоченные к перекладине креста — что проку-то? Вы жалейте, жалейте насильников, агрессоров, лжецов… внучку серийному насильнику отдать слабо, милостивые наши?
Мир держится не на безгрешных, «чистых сердцем», не на «без пятна и порока», а на тех, кто не дает внутренним проблемам портить жизнь себе и окружающим. Ну, может, мой отец бродил ночами по порносайтам, а мать, может, подрабатывала порномоделью, чтобы на колледж заработать, — мне-то что? Они меня любили, со мной играли, меня на порно не водили и даже от него всячески ограждали — какого рожна еще надо? Были отличными альфа-родителями! Кто тут чистый сердцем — смело бросайте в них камень, .
Мир держится не на миротворцах. На миротворцах держится война — благодаря им она начинается, потому что все время откладывалось разрешение конфликта, потому что болезнь загонялась внутрь, потому что все сомнения относительно агрессора истолковывались в его пользу. Конечно, мир держится и не на милитаристах с агрессорами, но зачем все сводить к крайностям? Большинство людей не ангелы, но и не крокодилы, а просто люди, и не надо мешать мыслить рационально заходами про «дети Божии», «дети Марса»….
К изгнанным за правду это тоже относится. Это все те же правдоискатели, только нарвавшиеся на подобных себе идиотов. Большинство нормальных людей просто вежливо игнорируют и лжецов, и правдоискателей. Надо же понимать, что вообще вся история Иисуса — да и Авраама, и Исаака, и Иакова, коли уж на то пошла — это история крошечного меньшинства, которое возомнило, что оно пуп земли (или соль земли, как и заявлено сразу после заповедей блаженства). Как если бы в современной мире какая-нибудь секта, в упор не видящая ни современной культуры, ни современных проблем экономики и политики, свела бы все к тому, что делает ее драгоценный лидер и насколько успешно они вписываются в реальность. А они плохо вписываются, потому что им все нужно переиначить, причем молниеносно. Ну и сердятся — ах, вы праздноболтающие, ликующие, обагряющие руки в крови…
Самые маргинальные разговорчики… Неадекватное восприятие реальности! Люди в кафе сидят, пирожные едят — ах, они праздноболтающие-ликующие. Что люди весь день пахали как каторжные, конечно, в расчет не берется. Люди помогли отбить атаку агрессора — ага, у вас руки в крови! Палачи-сатрапы-людоеды!
Главное различие между Иисусом и Некрасовым — в заповедях блаженств нет про «уведи». То, что Некрасов просил «уведи», напоминает, что его текст это просто попытка гиперкомпенсации за картежничество, развратик и то самое ликоболтание. Так алкоголик просит «Боже, уведи меня от этой бутылки». Не тронь Бога! Бутылку нечего было покупать и в дом притаскивать!
Заповеди блаженства заканчиваются сравнением тех, кто по этим заповедям живет, с библейскими пророками. Но мало быть гонимым, чтобы считать себя пророком. В конце концов, самое главное в заповедях блаженства не то, что сказано, а то, что очерчено словами, хотя и не названо — Дух Божий. Иначе всякий ворчун будет считать себя пророком. Пророк не тот, кто ненавидит жизнь, а тот, кто любит жизнь, любит страстно, и убеждает людей не идти на сделку со смертью — и без этого проживем. Сделка со смертью — вот суть греха. Мы ей — себя, смерть нам — себя. Но чтобы отличить смерть от жизни, надо быть живым, надо ценить жизнь.
Нищие духом — не все нищие, а те, которые знают цену богатству, достатку, которые радуются чужому изобилию и никому не желают быть нищим.
Плачут Божьими слезами те, кто радуется чужому счастью, чужому смеху и чужой радости. Как человек, лишенный слуха, плачет, слушая великое пение, как плачет зритель у гениальной картины — плачет не потому, что не гений, а потому что другой гений.
Кроткие те, кто уступает другим не по слабости, а по доверию к другим, кто верит, что другой, вполне вероятно, лучше возделает сад, который я считаю своим — а мне Бог другой садик даст.
Алчут правды не те, кто всех обвиняет во лжи, а тех, кто ищет правду повсюду — и находит, и показывает, а ложь отбрасывает, как ноги о коврик вытирает.
Милостивы не те, кто призывает никого не наказывать, а те, кто помогает наказанным, кто подставляет плечо под наказание, кто знает тайну наказания, которое всегда столько же калечит наказывающего, сколько помогает наказанному — и помогать надо обоим.
Чисты сердцем не те, кто кто не грешит, а те, кто кается, и вовсе не обязательно публично — чистота сердца, не чистота носа. Кто не грешит, тот самая страшная порода — охотник за чужими грехами, а чистые сердце потому увидят Бога, что не видят чужих грехов.
Миротворцы не те, кто останавливает обороняющегося, а те, кто не обороняется. Не те изгнанные за правду, кто режет правду-матку, а те, кто живет по правде. Это совсем не то, что пошлое «жить не по лжи», как не пить водку — совсем не то, что причащаться. Миротворцы и правдолюбцы — не скучные зануды, а те, кто радуется миру и правде, где бы они их ни находили. А мира и правды много в мире, иначе бы мира не было. Свет во тьме все-таки светит, и не мир с антимиром борются, не верующие с неверующими. Мир, вера, любовь вообще не борются, они любят, веруют, мирствуют. За что и имеют иногда неприятности, часто одобрение людей и всегда — благословение Божие. Что Иисус неприятности поставил на первое место — так одобрения с благословениями мы и без заповедей перенесем, а вот неприятности каждый раз застают врасплох.
БЛАЖЕНСТВО КАК ПОБЕДА
Народы, жившие по берегам Средиземного моря, историки называют «агональными» — от греческого «агония», что означает «соревнование» (а Вы что подумали?). Это общество конкуренции, но, в отличие от современного, тут результат конкуренции выражался не деньгами, а положением в обществе. Хорошее положение — честь человеку. Изгнание из общества — стыд человеку. Некоторые родятся с честью, некоторые достигают почестей, но всем честь или бесчесте даруются общественным признанием.
Если сообщество отвергает притязание на честь, это унижение — личность делается смешной, презираемой, ее получают право унизить. Честь не просто самооценка и гордость, это социальный механизм, проявляющийся в символах власти, пола, возраста, религии. Например, для солдата смысл сражения не в победе, а в получении чести, и не через какое-то личное сознание, а через общественное признание. Для этого Давид отрубает голову Голиафу — это трофей, предъявляемый обществу, которое отвечает воздаванием Давиду почестей — чести. Защищая свою честь, Иродиада именно просит отрубить голову Предтече. Поэтому, кстати, милитаристская пропаганда в России 1990-х годов так напирала на то, что чеченцы отрубают голову — взывали к самым архаичным стереотипам сознания: как же, унизили нашу честь.
Честь тесно связана со стыдом. Что у мужчины честь, то у женщины стыдливость. Бесчестию соответствует бесстыдство. Честь символизируется сексуальной агрессивностью, мужским напором. Стыдливость воплощена в женщине. В агонистическом, соревновательном обществе честь — итог соревнования. Соревнуются из-за чести (вызов и ответ на вызов). Мужчина защищает и наращивает свою честь, защищает стыдливость женщин своего рода.
Стыдливость — в положительном смысле это чувствительность к своей репутации (чести), к обществу. Бесстыдство есть сознательный отказ от стыдливости, но ещё хуже посрамление. «Срам» это «стыд» по-славянски, «посрамление» — «постыжение», унижение, потеря статуса. Честь и стыдливость есть результат сложной игры, когда одна сторона бросает вызов, оспаривая честь другой, пытаясь ее пристыдить, другая — защищается и переходит в нападение. Например, в Мф. 22, 15-22 фарисеи бросают вызов (платить ли подать Кесарю), Иисус стыдит их, они уходят посрамлённые, пристыженные, обесчещенные.
Заповеди блаженства обычно понимают как благословения (тогда понимают как проклятия окончание Нагорной проповеди в 8 главе Евангелия от Матфея и 24-26 стихи 6 главы Евангелия от Луки). Это вызывает проблему: ведь благословение — это о счастье, а какое уж тут счастье — быть плачущим, гонимым. На самом деле, и заповеди блаженства, и суровые «горе вам», — упрёки, но не угрозы и не проклятия.
Различия между благословениями и блаженствами велики. На еврейском «блаженство» (существительное) — «бирака», глагол — «барак». На греческом этому соответствуют «евлогия» и «евлогиокирк». Благословения произносятся тем, кто имеет власть благословлять. Такую власть получают от Бога или, как языческий пророк Валаам со своей ослицей, от посредника (ср.Числ 22, 6). А вот «макарисмос» — это «почесть», евр. «ашрекирк», греч. «тиме». Это термины в Ветхом Завете не встречаются, их много в апокрифах, в кумранских памятниках, в раннехристианской литературе. Как существительное «макарисмос» есть у апостола Павла, в Гал 4, 15, Рим 4,6.
«Макарисмос», в отличие от «евлогий», не есть «слово власти». «Макарисм» может произнести не только Бог или Божий посредник (царь, жрец). Блаженства относятся лишь к людям, никогда не к Богу или к вещам (благословлять можно всё). Блаженства не включены в ритуал. Их не просят и не прилагают к себе. Они не имеют отношения к счастью как к эмоции.
Теоретически, можно «макарисмы» перевести как это сделал Янцен (1965): «Следует завидовать человеку...» «Завидна участь человека...» Но у средиземноморских народов зависть всегда — дурное чувство, чувство маргинала, сошедшего с дистанции в состязании за честь. Поэтому вернее перевод: «О, как почётно!» «Как достоин почёта тот, кто...» — так в книге Сираха (25, 7). «Каким почётом обладает тот, кто...». Термин употребляется как часть приветствия, поздравления, обычно лишь во втором лице («ты блажен»).
Пожелание успеха (Втор 33, 29), поздравление с успехом (Пс 1, 1), поздравление верующим (Ис 30,18), — всё это оценочные суждения о личности, выносимые человеком или общиной. «Макарисм» обычно о конкретном человека, хотя в Лк 11, 27 («блаженно чрево, носившее Тебя») — макаризм относится к третьему лицу множественного числа, и не к конкретным людям. Иисус тогда ответил: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его».
Антоним к такому «блаженству» — «стыд», «позор» — не путать с проклятием. Так восклицает пророк Амос: «Горе беспечным на Сионе!» (6,1). Такое посрамление выражается словечком «увы» — на греческом так же, кстати, звучит, как и на русском. «Увы такому-то»…. Это же крик раздаётся на похоронах (Откр 18, 10), и апостол Павел считает себя покойником, если не говорит о Христе: «Горе мне, если не благовествую!» (1 Кор 9, 16). В этом смысле «обрести почет» — синоним жизни, вечной жизни («венцы вечной жизни») — а «стыдно» означает «потерять лицо», то есть потерять себя, свое существование, жизнь. Харакири.
Форма, в которой высказаны блаженства в Евангелии, указывает на то, что они относятся не к конкретным людям (тогда Иисус употребил бы второе лицо), а к идеальной категории, ко всем, кто будет таким-то и таким-то. Всем последователям Христа принадлежит честь, если они...
«Блаженны нищие духом», как и некоторые другие «заповеди блаженства», выламывается из общего лада блаженств тем, что подразумевает: «нищий духом» стал нищим духом по своей воле.
Между тем, «изгнанные за правду» — они же не как унтер-офицерская вдова, сами себя высылают за правду? «Алчущие правды» — разве это по своей воле алчут правды? Тогда правы всевозможные лжецы, которые чем выше подымаются к власти, тем увереннее заявляют, что у людей нет жажды правды, что людям нужна ложь, они её любят, ею питаются — так пусть получают!
Лжецы отбирают правду — из правды получается отличная ложь, собственно, только из правды и можно слепить обман, подлость, насилие. Тут урезать, тут сплющить, тут перекрасить... Вот тогда люди и начинают алкать правды — и блаженны, кто упорствует в этой алчбе, а не удовлетворяются суррогатом и не впадает в цинизм.
«Блаженны милостивые» — разве человек рождается милостивым? Человек рождается любящим и любимым среди любящих и любимых. Милостивым он становится, когда рядом кого-то ненавидят и, соответственно, обижают.
Плачущие плачут не потому, что они нытики и хлюпики, вопреки тому символу веры, который исповедуют военные. Они плачут, потому что их коснулось зло и страдание. Кроткие кротки не от природы, а потому что у них отобрали землю, жизненное пространство.
Чистые сердцем узрят Бога, потому что глаза их видят религиозную казёнщину, коррупцию, ложь церковных администраций. Но они не ответили тем же — на «вера дело социальное» не отвечают «вера дело интимное», не прячутся в свою интимность, где вера быстро иссыхает в гордом циничном одиночестве.
Миротворцы совершенно не желают быть миротворцами, они предпочли бы жарить шашлык и играть в баскетбол. Не они устроили войну, но если уж война началась, они отвечают.
Так же и с нищими духом. Нищими не рождаются, нищими не становятся — нищими делают. Нищий — тот, у кого украли деньги, правду, здоровье. Украли с криками: «Сам дурак!» «Нам нужнее!!» «У меня нет другого выбора!!!» «Для победы пролетарской революции!» «К вящей славе Божией!!» «Во имя процветания России!»
Очень неприятно, когда у тебя что-то крадут. Особенно же неприятно, когда у тебя что-то крадут и при этом объясняют, что это вообще не твоё. Между тем, больше всего крадут именно так — крадут те, кто на буграх и вершинах власти. Что ж, нищий духом отвечает на воровство из своего кармана так же, как миротворец — на войну, правдивый — на обман, милостивый — на зло. Нищий духом не требует вернуть своё, но и не мирится с грабежом — он отвечает творчеством, создает вместо того, что украли, новое, лучшее — и тем самым являет миру правду о том, что украденное подлинно принадлежало ему.
* * *
Все заповеди блаженства вместе можно сформулировать как «блаженны бесстатусные».
Всё на свете фальсифицируется, и называется это «всё» статусом. Крестьянин — статус, царь — статус. «Человек, занимающийся физическим трудом» — статус, «интеллектуал» — статус. Статус — это власть, власть над материальным объектом, над знанием, над умением. Свобода проявляется в том, что любое человеческое дело может быть подменено его имитацией. Сатана имитирует Бога. Лодырь имитирует деятельность. Деспот имитирует заботу и ум, выдаёт себя за эффективного менеджера, а он всего лишь эффектный преступник.
Есть простой способ с этим побороться: убежать на Уолден, поселиться в лесу, выращивать там бобы. Жить тороидом. Кто не читал Торо — прочитывает и осуществляет. Никакой бабы, конечно, ведь где двое, не говоря уже о троих, там неизбежны попытки имитаций, и самая страшная — имитация любви. Любой не физический труд объявляется властолюбием и обманом, и даже физический труд не всякий благо — бить дубинкой не благо, резать землю плугом — преступление, земля живая, мать наша. Любое руководство — духовное, политическое, интеллектуальное — это агрессия, которой надо давать жёсткий отпор кирпичом. Кирпич, правда, тоже плод цивилизации. Что ж, палкой.
Это, конечно, тоже фальсификация — фальсификация свободолюбия, либертарианства, анархизма. Фальсификация Торо. Душевно это ровно та же страсть, которая побуждает презирать «людей физического труда», «технических работников». Это психология победившего большевизма. Вот в проклятой большевиками Америке, действительно, «всякий труд почётен» — и не потому, что так приказали из конгресса и вывесили соответствующий лозунг, а потому что каждый человек готов дать отпор снобу, а всякий сноб знает, что он неправ и потому сильно не выскакивает — можно нарваться на большие неприятности, не сверху, от государства, а снизу, от сограждан. Россия же — страна победившего снобизма.Это шизоидная психология, раздвоение личности налицо: человек способен одновременно рваться в мир «чистых», «ликующих, праздноболтающих» и презирать этот мир, вздыхать о пасторали, где каждый возделывает свой сад безо всякого правительства. Вот оно — алчные духом (не путать ни с духовно богатыми, ни с душевно больными). Неукрощённые — вместо кротких. Якобы неподчиняющиеся никому, а на самом деле подчинившиеся самому опасному — гордыне и эгоизму.
Повиноваться властям — нормально и разумно. Быть властью — опасно и должно быть максимально поставлено под контроль всяческих ветвей власти, права, выборов и перевыборов, хитроумных сплетений адвокатов, судей и просто забастовочного и протестного движения. Забиться в угол и кричать: «Оставьте меня, я свободен! либертарианин я! Бедный Робинзон Крузо!» — шизофрения, а если человек утащил в этот угол ещё и денег из государственной казны, то очень забавная шизофрения. Быть христианином — ну, это Бог даёт… Но быть нищим духом, а не алчным духом, укротившим себя, а не укрощённым, плачущим, а не доводящим других до слов, милостивым к другим, а не манипулирующим другими, чистые сердцем, а не чистящие чужие сердца напильником с перцем…
АНТИБЛАЖЕНСТВА
Блаженства Мф 5 начинают, постыжения Мф 23 завершают проповедь Иисуса (публичную). Параллелизм во всем, кроме того, что блаженства абстрактны, а постыжения — конкретны (во втором лице!). Фразы о блаженстве нищих духом, о блаженстве изгнанных за правду возвещают, что ученикам Христа принадлежит Царство. Печальное «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам» (Мф 23, 13) означает нечто противоположное — враги Христа закрывают Царство.
Ученики Христа хотят праведности («жаждущие правды»), враги Христа лишь внешне праведны («Горе вам, книжники и фарисеи … вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия», Мф 23, 28).
Ученики Христа милостивы (Мф 5, 7), враги жестоки: «Горе вам, книжники и фарисеи … что … оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру» (Мф 23,23).
Ученики Христа чисты сердцем, враги — «полны костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф 23,27).
Ученики Христа — сыны Божии (Мф 5,9), враги —сыны геенны (Мф 23,15).
Ученики Христа подобны гонимым пророкам (Мф 5, 12), враги сыны тех, кто убивал пророков (Мф 23, 31), то есть, они и есть эти убийцы, потому что для еврея сын есть точь в точь отец.
Вспоминается Бердяев: честь не в том, чтобы не дать себя ударить, а в том, чтобы не ударить другого. Иисус не начинает разглагольствовать о том, что, мол, мужики, не надо думать, что есть честь... Он предлагает включить в общество, которое оценивает честь, Бога. В сущности, Иисус решает шараду — как из шести спичек выложить четыре треугольника. Решение в том, чтобы выкладывать не на плоскости, а пирамиду. Арена состязания — не только мир сей, и венцы получают не только от социума и кесаря.
Сложность в том, что соревновательность образуется слишком легко, и не всегда достаточно канализировать её в нужном направлении. Соревновательность может проявиться уже через материальный аспект духовной жизни. Встречаясь с другим религиозным опытом, используя общие для нескольких человек молитвы и обряды, я оказываюсь в ситуации, характерной для соревнования — одинаково заданные исходные параметры игры (состязания), кто лучше? Кто лучше прочтет акафист? Кто лучше отстоит всенощную? Кто лучше воспроизведет духовность Сергия Радонежского?
Уйти от соревновательности можно лишь в творчество, но это требует вдохновения и, более того, определённых приёмов, закрепляющих наше поведение, чтобы и без вдохновения, без благодати человек оставался человеком. Приёмы эти, самое что интересное, как раз и перечислены в заповедях блаженства.
Заповеди блаженства расположены по нарастающей от пассивной набожности к активной. Это нарастание мягкое, едва заметное, но крайности отчетливы: плачущий и кроткий — никто его не гонит, он никому не мешает, он просто тихо оплакивает греховность мира и борется с агрессией в себе. Иное дело «гонимые за правду» — их гонят, потому что они не плачут, а проповедуют, напирают на мир. Заповеди блаженства описывают не одного человека, а самое меньшее двоих. Попытка одному быть и плачущим, и проповедующим имя Христа — не добродетель, а шизофрения.
БЛАЖЕНСТВО И СЧАСТЬЕ
«Блаженство», всё-таки, ещё и просто счастье. Просто — счастье, можно сказать сложнее — достижение и осознание равновесия. Можно добавить: «внутри себя и между собою и внешним миром», но это излишне, потому что деление на внутренний мир и внешний чрезвычайно приблизительно. Стакан воды в жару — это внешний мир или внутренний? Грязное слово — это внутренний мир или внешний, точнее, это нарушение внутреннего мира или внешнего? Все заповеди блаженства — о том, как человек реагирует на мир и как он воспринимает реакцию мира на себя. Лежа на диване, карета не въедет в Царство Небесное. Да большинство людей вовсе и не хочет никуда въезжать, предполагая, что счастье — штука приятная, но опасная своей мимолетностью.
Счастье переживается как мгновение, а отсутствие счастья — как вечность. Лучше не подсаживаться на счастье или попытаться задобрить судьбу, заранее уравновесить ее какой-нибудь нечувствительной жертвой — перстнем Поликрата. Не получается: а все потому, что Богу не перстни нужны, а простая благодарность. Cчастье без благодарности — проклятье. Благодарность не экзамен, не наука, чтобы благодарить даже не обязательно верить в Того, Кого благодаришь. Вера без благодарности мертва, а благодарность оживляет даже мертвую веру. Только бы вовремя вспомнить, что блаженство быть кротким, смиренным, миролюбивым — не в кротости, смирении, миролюбии, а в благодарности за блаженство быть.
Блаженство, особенно евангельское, кажется чем-то отличным от счастья, потому что блаженство не бывает в одиночку. Блаженство, как его описывает Христос — свойство коммуникации, взаимодействия с другим. Счастье же кажется достижимым и без другого, иногда даже кажется, что счастье обязательно — в одиночку. Американский писатель Джеймс Хёрлихи поставил эпиграфом к роману «Полночный ковбой» — по которому вышел в 1969 году популярнейший фильм — слова: «There is no beatitude for the lonely.» Вольно это можно перевести как «блаженства не для одиночек писаны». Действительно, все блаженства Нагорной проповеди — либо для тех, кто страдает от других, либо для тех, от кого страдают другие. Да-да, ведь правдолюбцев и миротворцев гоняют не со скуки, а потому что «общество» уверено, что от них страдает. И тем не менее, миротворцы — и все прочие, названные Спасителем — блаженны, ибо «нехорошо человеку быть одному». Лучше быть обобранным и униженным, чем быть одному.
Счастье абсолютно, признаки счастья относительны. Любое положительное определение счастья, подходящее для всех людей, будет слишком расплывчатым и мешающим счастью. Зато счастье легко определимо простейшим образом через отрицание: человек тогда счастлив, когда ему не нужно более того, с чем он связывал представление о счастье, — хотя бы он этого так и не получил. Если человек считал, что будет счастлив, коли купит автомобиль, то его счастье не тогда наступит, когда он купит автомобиль, а когда ему будет так хорошо, что и автомобиля перестанет хотеться. Плачущий человек считает счастьем смех — точнее, возможность насмехаться над другими, доводя их до слёз (именно противостоит слезам, что и объясняет противопоставление слёз и насмешек в «проклятиях» евангелия от Луки) — но счастье его наступит не тогда, когда заплачут окружающие и даже не когда исчезнут его слёзы, а когда он будет утешен, не переставая плакать. Нищий будет счастлив не когда разбогатеет, а когда, не расставаясь с нищетой, обретёт счастье жить в богатстве веры. Счастье сексуального маньяка — когда он перестанет быть озабоченным сексом. Счастлив политик, когда он может спокойно уйти из политики, добившись ли цели, или увидев, что цель не так уж важна, как ему казалось.
Заповеди блаженства примечательно неполны. Среди них нет «блаженны любящие», «блаженны сомневающиеся», «блажен, кто верует», «блаженны творящие». Дело в том, что заповеди блаженства полемичны, даже фельетонистичны, как и заповедь подставлять другую щеку. Они — не о смысле жизни, они — о бессмыслице жизни. Бессмысленна суета, бессмысленны «крысиные гонки» за богатством, чинами, славой, ради которых и жертвуют щедростью («нищета духа»), правдолюбием, милосердием, кротостью и пр. Но никто не пожертвует ради карьеры любовью, творчеством, верой — во всяком случае, не пожертвует сознательно, явно для себя.
У цинизма есть пределы, более того: с собой может покончить романтик, но не циник. Когда идеалов нет, остается крепко держаться за биологическое существование. Циник кончает с другим, но не с собой. Главное же: Иисус никогда не лжёт (хотя иногда шутит, а иногда выражается поэтически), а было бы ложью сказать, что любящие «блаженны», то есть удостоены за свои достижения в любви, творчестве, вере какой-то особой награды, внешней или внутренней. В любви, творчестве, вере не может быть достижений, они сами — достижение, причем не человеческое. Бог достигает человека, каждого человека, и дает каждому и любовь, и веру, и творчество. «Несть человек, иже жив будет и не согрешит». Но ещё вернее, что нет человека, который жив и не любил. Любил Гитлер. А кого он не любил, того убивал. Иуда убил Того, Кого любил. И в семье, и в творчестве, и в религии вечно повторяется трагедия Иуды: человек паразитирует на Божьем даре и обращает этот дар против Бога. Поэтому любящий, верующий, творящий может быть не блаженным, а предателем, отчего и сохраняется перед причастием молитва: «Ни лобзания Ти дам яко Иуда».
Счастья нет, потому что счастье есть норма. Здоровье пожилых людей — «когда каждый день болит в другом месте», счастье несчастных людей — когда удаётся удалиться от несчастья в другое место. Несчастье-то все равно остается, только уже все равно. Счастья нет, потому что есть норма. Нормальный человек — это несчастный человек, привыкнувший к несчастью как привыкают к духоте или холоду. Нормальный человек понимает, что счастья нет, но считает, что это — норма. Тем не менее, нормальный человек достаточно нормален, чтобы не желать вечно жить в этой «норме», чтобы стремиться к счастью, как к норме, не принимая норму за счастье. Вечная жизнь менее всего воображается как продолжение в бесконечность существующей жизни. Счастье всегда в прошлом или в будущем, миф либо мечта, неважно — главное, они помогают выстоять сегодня. Между тем, люди не лукавят, когда вспоминают, что в прошлом были счастливы, того не сознавая. Было бы странно отождествлять счастье и сознание счастья. Сознание счастье скорее ненормально, оно удел наркоманов и пьяниц. Счастье не в том, чтобы сознавать себя счастливым, а в том, чтобы допускать в нормальную свою жизнь другую норму. Несчастлив тот, кто о существовании этой другой нормы не подозревает или ее отрицает. Отрицание нормальности счастья, существования счастья так же утяжеляет переносимое горе, как отрицание существования истины утяжеляет человеческое неведение и заблуждение.
На английском в программах пишут «enjoy» — «радуйтесь», «получайте удовольствие» — в тех местах, где переводчики на русский ставят «наслаждайтесь». Предварительная часть закончена, можно расслабиться. Рабская психология понимает отдых как нечто, не включающее в себя радости. Лишь бы барин отстал! Для свободного человека блаженство есть радость встречи с собой, с другим, с Богом. «Заповеди блаженства произносятся не для описания людей, не для нашего пристыжения, а для описания Бога» (Yancey Philip. The Jesus I Never Knew. Grand Rapids , Michigan : Zondervan Publishing House, 1995. P. 143). Наслаждение есть выход из противопоставление радости и горя в нечто безличное.
* * *
Блаженства — пример того, как трудно подчас различить причину и следствие. Сперва сломалась кость, потом человек упал или сперва упал, а в результате сломалась кость? Бывает и так, и так. Вера и дела ещё сложнее — бывает вера без дел, бывают дела без веры. Можно тысячу раз утверждать, что вера без дел мертва, но ведь всякий верующий знает, что это Павел сказал сгоряча, в споре с Иаковом, и что реальность — другая. Вера без дел бывает очень даже живой — как спелёнутый младенец все-таки живой. А бывает мёртвой и вера с делами, и вера без дел. Дела без веры тоже бывают мёртвые, а бывают и живые. Дивная рассинхронизация, гарантирующая человеку свободу быть святым или не быть (что малоинтересно) и гарантирующая непредсказуемость жизни (а вот это очень увлекательно).
Так и с заповедями блаженства. Теоретически, по форме, блаженство тут — результат, как награда победителю в соревновании выдаётся не до бега, а после. Но ведь на деле наоборот. Чтобы стать нищим духом, чтобы выдержать гонения, не скуксившись и не отупев, чтобы плакать, не превращаясь в плаксу, — для этого сперва надо иметь в себе блаженство, благодать, жизненный порыв. А конфетки-морковки вроде Царства Небесного, отдыха на горячем лоне Авраама и белой каски миротворца, — без этого можно и обойтись. Почему, собственно, поздно звать благодать, когда тебя начинают гнать, гнобить, грабить и гнусить. Раньше надо начинать, сильно раньше. Вот как задумался над будущим — так и начинать.
НАСТОЯЩЕЕ БЛАЖЕНСТВО
Настоящее блаженство возможно ли в настоящем? Очень многие христиане уверены в противоположном: настоящее блаженство возможно лишь в будущем, после катастроф, низвержения в огненную бездну всех, кто нам неприятен (разумеется, нам неприятны те, кто досаждает Богу, ничего личного!). Такие христиане очень озабочены тем, когда именно придет Царство — хотя Христос очень категорически сказал, что такие гадания бессмысленны, ибо, коли уж Царство придет, то незаметить его будет так же невозможно, как не заметить молнию.
Не следует осуждать тех, кто часть нещедрых человеческих сил тратит на изучение всевозможных пророчеств. Людям так хочется поскорее быть в Царстве Христа, что они пытаются скоротать время, подсчитывая срок его пришествия. Так люди, которым есть куда спешить, не могут просто стоять и ждать автобуса или попутной машины: они непрестанно вглядываются в даль горизонта, хотя такое разглядывание неспособно родить даже попутного велосипеда.
Многим христианам кажется, что желать блаженства нескромно, что блаженство либо будущем, либо в прошлом, у великих святых. Те имели возвышенные переживания, познавали Христа, во время молитвы бывали на небесах — а «обычным» христианам этого не дано. Мы и в храме — этом «небе на земле» — стоим безо всякого восхищения, и во время молитвы ничего особенного не переживаем, и кажемся сами себе какими-то тупыми пингвинами: стоим, переминаемся, а толку нет. Хоть бы где-нибудь в глазах защипало, какое-нибудь жжение или томление проявилось бы... Вот в Царстве Небесном... Райское блаженство будет столь же непохоже на весь наш земной опыт, как — с другой стороны — адские муки.
Нет! Господь не так жесток, чтобы манить нас каким-то огромным добром, не отламывая от него хотя бы кусочек — а человек не настолько глуп, чтобы идти неизвестно куда за неизвестно чем. На самом деле, и мистический опыт великих святых не столь уж далёк от повседневного нашего опыта, и каждый христианин уже причастен в райскому блаженству. Но блаженство — это именно блаженство, и оно отличается от наслаждения; когда мы воображаем себе райское блаженство — мы пользуемся нашим опытом наслаждения, и, разумеется, сразу ошибаемся. И тогда нам кажется, что «блаженны плачущие» означает, что плачущие должны испытывать нечто такое восхитительное — что у них и слезы сразу высохнут — но ведь это уж прямая нелепица.
Евангелист Лука описал, как он с другом своим встретил Иисуса уже после Воскресения. Несколько часов они шли с Богом преображенным, с Христом таким, каким Он будет во Втором Пришествии. И что же? Они Его не узнали, «в упор не видели», они с Ним спорили, — и лишь, когда Господь исчез, они посмотрели друг на друга и ахнули: «Не горело ли сердце наше...».
Земное наслаждение самоочевидно именно в мгновение, когда оно совершается. Мы страдали от жажды — мы припали к стакану холодной воды и счастливы: «Как я хотел пить! Как вкусно!». Но брюхо-злодей, старого добра не помнит — через пятнадцать минут мы уже не помним этого наслаждения, нас опять мучает жажда. И так — во всем. Наступит старость, подойдет смерть — а вспомнить будет нечего, исчезнут из память все попойки, все развлечения, все острые сладостные мгновения.
Блаженство пребывания с Христом противоположно: оно осознается задним числом. Мы молимся — и нам кажется, что ничего особенного не происходит; мы участвуем в обряде и, если отвлечемся и задумаемся, скажем себе, что ничего не испытываем; мы причащаемся — и, как бы ни волновались и не переживали, это именно волнения и переживания, но не то наслаждение, которое испытываешь, утоляя жажду. Но когда жизнь подойдет к вратам смерти — и даже раньше, в любой момент жизни, когда христианин оглядывается назад — он понимает: вот те минуты, часы, которые он провел в храме, в молитве — вот они были блаженством и они есть, они сверкают, как алмазы, в отличие от всех прочих минут его жизни. Горело наше сердце!
Почему Бог не сделал блаженство таким же мгновенно очевидным, как наслаждение? Чтобы не ограничить свободы человека в избрании или отвержении Бога — если бы райское блаженство было столь же непререкаемо вкусным, как холодная вода, все ринулись бы в Рай хотя бы по нужде. Чтобы христиане выполнили свою миссию в мире — ведь если бы мы сознавали, чем мы обладаем в храме, мы бы никогда из храмы и не вышли. Но это все случайные обстоятельства — ибо случайно (не закономерно!) грехопадение, случайно мы вышли за пределы Рая, случайно есть грязный и тяжелый труд по спасению мира. А в Раю — что же, блаженство станет столь же острым и самоочевидным как наслаждение? Нет. Ибо по самому своему существу земное наслаждение есть триумф гордыни, наслаждение не столько холодной водой, сколько своим «я», которое наконец-то удовлетворено, острое мгновение, когда наша личность разбухает, поглощенная всецело собой. Блаженство не может быть таковым — ибо блаженство есть победа над гордыней, не исчезновение «я» (чем нас все время пугает искуситель), но радостная встреча «я» с Богом и людьми в любви.
Великие мистики никогда не описывали свой опыт райского блаженства как непрестанное наслаждение горящим сердцем. Они видели Бога — и ничего «такого» не переживали. Они переживали — Бога, и больше ничего им было не нужно. Каждому христианину уже здесь дано это блаженство, — не залог, не кусочек Царства Божия, но всё оно целиком.
Плачущие блаженны, ибо они утешатся — утешатся они в будущем, но блаженны они в настоящем, блаженны, когда плачут, ибо их слезы не могут потушить их горящего к Богу сердца. Нужно только жить в соответствии с этим блаженством, воплощать его в исполнение заповедей — и тогда мы поймём, как небо может быть на земле, как вознесшийся Спаситель может быть ежесекундно около нашего плеча. Поймём мы тогда и страшную тайну об аде, в котором нет сковородок, в котором мучения противоположны не наслаждению, а блаженству — и с внешней точки зрения вовсе не так уж болезненны. Скрежетать зубами в аду будут не от боли, не от жажды — от разделенности с Богом и от упоенной переполненности собой. Да минует нас эта горькая чаша себялюбивого наслаждения собственным существом — да будет всегда у наших уст и у нашего сердца блаженство любить Бога и ближнего.