В 2024 году читал я спор эмпешников о том, настоящая ли их Церковь. Спор либералов — Бурдин, Мещеринов. Спор, навязший у меня в зубах еще году в 1976-м. Спор абсолютно шизоидный, потому что ответ известен: да, наша Церковь плохая, но настоящая, подлинная, поэтому уходить из нее не следует.
Человек обладает жаждой подлинного. Возможно, точнее сказать «реального», но в русском языке бытовое значение слова «реальный» очень отличается от философского. Где-то посередине еще слово «настоящий», и оно широко используется: «Настоящая любовь», «настоящий человек», «настоящая церковь». Только «настоящий» имеет нежелательную связь с временем. «Сегодняшная любовь». Сейчас настоящий человек, а сблудил — и уже настоящий блудник. Подлинное, даже если испорчено, не перестает быть подлинным. Изувеченная картина Рембрандта все равно подлинная, пусть изувеченная.
Государственная церковь — настоящая, подлинная, реальная. Государству фальшивки не нужны, оно следит, чтобы государственный иудаизм был не из маргинальных разновидностей, сомнительных, чтобы государственный буддизм... государственное римо-католичество... и так далее до бесконечности.
Ну, настоящая Церковь — и что? Какое это имеет значение?
Чисто суеверное. Церковь настоящая, следовательно, я, член этой Церкви, настоящий. Я в РПЦ МП, следовательно, я подлинно православный.
Что ж, действительно так. И что? Какое это имеет значение?
Никакого!
Вот идет настоящий, подлинный, реальный человек — и ничего человечного не делает. Идти может и робот. Писать богословские может и искусственный интеллект. Причащаться может и пылесос. А человеческое-то где?
Нигде!
На то и тоталитаризм, чтобы реальность обесценилась, чтобы сама жизнь, не превращаясь в смерть, стала безжизненной.
Не нравится слово «тоталитаризм»? Да пожалуйста, и в свободных странах, хоть в США, хоть в Италии, подлинного много, а толку от этого подлинного мало. Дайте обывателю подлинную рукопись «Илиады», он же ее читать не будет, древнегреческого не знает. Ну, подлинная Церковь, но голодные голодают (в том числе, духовно голодные), детей и взрослых убивают, и это одобряют, хоть и с оговорками, нищие нищают, богатые богатеют и всюду ложь, вранье, обман, самообман...
В свободном-то мире лжи, может, даже и больше, чем в несвободном, потому что несвобода есть и несвобода для лжи — во всяком случае, для лжи подданных. Тоталитаризм есть монополия на доминирование и зло, которые позволяются подданым по особым разнарядкам. Поэтому термин «вата» очень меток: придушенным голосом говорят даже дозволенные речи.
В конце концов, это ведь не проблема только религии. Подлинная наука, подлинный гуманизм — они что, активнее подлинных верующих восстали против истребления людей в Украине, Сирии, Газе, Ираке, Чечне, Афганистане, Курдистане? Да нет, их не слышно и не видно.
Что лучше — быть в подлинной Церкви и быть обывателем или быть в какой-то неподлинной Церкви или даже в атеизме, но быть человеком открытым, контактным, чутким к бедам ближних?
Это риторический вопрос.
Есть и еще одно совсем уж печальное обстоятельство. Жажда подлинности это чудесно, но как же часто подлинность своего утверждают, чтобы объявить другого неподлинным. РПЦ МП настоящая, ПЦУ КП ненастоящая. Я настоящий человек, а другой (украинец, палестинец, сириец, курд) — нелюдь. Так подлинность превращается в оправдание агрессивности и угнетения.
Настоящая ваша церковь, настоящая, успокойтесь! Вы подлинно православные, не сомневайтесь! Как и я, и другие. И знаете что? То, что вы подлинные и настоящие — отягчающее обстоятельство, а вовсе не спасающее. Были бы не в настоящей Церкви, Бог бы с вас (нас) не спрашивал, а теперь не имеете оправдания, как сказано:
«Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин 15:22).