Адвокат Плевако был знаменит фразой «могло быть хуже». Однажды он защищал мужчину, который изнасиловал и убил пятилетнюю девочку. Речь была длинной, но «могло быть хуже» не прозвучало. Судья поинтересовался: «А могло быть хуже?» Плевако откликнулся: «Конечно, ведь это могла быть ваша внучка».
Психотерапевт Виктория Райхер в этом духе написала целое эссе, например:
«У меня же прекрасные легкие дети! Почему же они непослушные, шумные, не гении в математике, и в комнате у них постоянно бардак?
Все просто: так и ведут себя прекрасные легкие дети. Тяжелые дети ведут себя совсем иначе».
Конечно, вспоминается анекдот о чекисте, который арестовал человека, потому что первая часть его фамилии обозначала то, что Ленин обещал, а вторая — что Ленин дал.
В сравнении со второй половиной фамилии «Райхер», все покажется первой половиной.
Уже во времена динозавров мудрецы советовали не утешать сравнением с тем, что «могло быть хуже». Не помогает — утешают!
Видимо, именно для защиты Иисуса от подобного «обесценивания» в христианстве появился обычай представлять Его страдания как исключительные по болезненности. Обычай появился далеко не сразу, видимо, в позднее Средневековье, когда итальянские художники (а за ними и другие) тали изображать Иисуса именно страдающим, так что ноги судорожно перекрещены.
Конечно, и до этого было почитание креста и Голгофы, но все-таки, когда апостол Петр проповедовал, он говорил, что Иисус был распят неправедно, но не говорил, что страдания Иисуса были особенно тяжелыми.
В конце концов, распяты на Голгофу были трое человек, мучались они одинаково.
К тому же, как ни жутко это звучит, в ту эпоху были и куда более мучительные казни. Распятие было позорным наказанием, но все-таки это не сдирание кожи заживо. Были изощренные казни-пытки, которые растягивали агонию на долгие часы и даже дни.
Есть, есть вещи похуже Голгофы. Это полезно помнить, чтобы оценить, насколько Иисус стал человеком. «Настоящим человеком» — не означает «самым лучшим человеком» или «самым несправедливо наказанным», «самым тяжело страдавшим» человеком. «Настоящий» это «обычный». Средненький. Иисус и родиться сумел почти ровно на сгибе двух эр, нашей и какой-то, как утверждают историки, не нашей, хотя чьей именно, не уточняют.
До и после Голгофы, и в наши дни есть множество людей, которые страдают куда сильнее, чем страдал Иисус. Физически и не только. «Могло быть хуже» — и было хуже, и есть, и будет, вот беда.
Так что, не рекордсмен? Значит, можно не обращать на Него внимания?
Да пожалуйста! Но, может, лучше наоборот: начать обращать внимание на болячки средненькие, на неприятности стандартные, не заслуживающие даже таблетки? Про то, что мелкие грехи в сумме тяжелее всех тяжелых, говорено, а про мелкие неприятности нет, и напрасно. Когда начинается уныние, это не от больших проблем, вообще не от проблем, это от какого-то паскудства самой обычной жизни. Все вроде бы в пределах, но изматывает хуже выдергивания ногтей. Мудро Григорий Израилевич заметил, что ежедневно ходить на работу к девяти утра — «что-то героическое в этом есть». Тут — гибель гибельнее титаниковой, мука — мучительнее китайского капания каплей на голову, пытка словно тебя вселенная бойкотируют, люди и звезды смотрят сквозь тебя и не видят. Приколочен к небытию.
Ничего не болит, но хочется взвыть, только никто не откликнется. Иисусу было хорошо, Он чувствовал, что Отец Его оставил. А когда не оставил, а рядом, но тебя в упор не видит, это будет хуже, хоть вешайся.
Вот в этой точке мне гибель, в этой точке мне и спасение. Не надо бояться этой точки. Как и любая другая точка, точка абсолютного страдания не существует по определению. Не существует, но воняет и уговаривает: хуже некуда. Молчи дура, хуже всегда есть куда, а вот лучше — только когда Творец Творения слева от тебя присаживается, вздыхает и этот вздох плывет к тебе, вплывает в тебя, и этот Дух Божий, утешающий и наполняющий, так что оказывается, что как бы ни был ты наполнен болью, усталостью, тоской, а Бог в тебе место для Себя найдет, и поползет к первой половине той самой фамилии, волоча тебя за Собой.