Искушение отличается от помехи, препятствия. Камень под ногами — вот препятствие. Не от меня зависит, споткнуться или не споткнуться о камень. Если я споткнусь, это не грех. Конечно, желательно не спотыкаться, и насморком желательно не болеть, но представить себе мир без случайных травм, порезов, несчастий... Можно себе такой мир представить, но он будет ненатуральным. Не раем, не сверхъестественным, а каким-то картонным, театральным. На сцене камней нет, и гадюки по сцене не ползают.
Возможность несчастья — закон природы, если угодно. Точнее, закон жизни. Чем сложнее организовано живое существо, тем выше для него возможность несчастья. Нейтрино ни обо что не спотыкается. Вирусы не хромают.
Так что заклинания 90 псалма: «Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона» — это именно заклинания. Скольким солдатам добрые души совали бумажки с этим псалмом: «Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится», — да не помогало. Лежит бедолага убитый, и псалом в подкладке пулею пробит.
Как, в Библии — и заклинание?! Разве заклинание это не магия, не язычество, не попытка повелевать Богом?
Как говорится, «из какого сора растут стихи»... Молитвы растут из заклинаний, не ведая стыда. Молитва вообще по определению штука очень бесстыдная, не ради других, не из конформизма, не для карьеры, а из холодного пота и нежелания не то что помирать, а мучаться.
В 90 псалме весь цимес в начале:
«Живущий под кровом Всевышнего
Под сенью Всемогущего покоится,
Говорит Господу: «Прибежище мое
И защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»
Заклинание заклинает Бога, а тут — молитва, причем молитва авансом. Не «защити», а «Ты моя защита». Хорошо, и это можно списать на страх, на желание подольститься. Но читать эти слова без желания подольститься — можно. Бог превращает камень в человека, а человек превращает заклинание в молитву, а страх — в надежду.
Заклинание — это, к сожалению, не самое плохое, на что способен человек. Самое плохое — это когда помеху уничтожают. Вот как Иисуса назвали «камнем преткновения» — и стерли в порошок. Абсолютное большинство солдат, полковников, генералов ни заклинаний, ни молитв не произносят, а просто тупо уничтожают тех, на кого им указали, за смерть кого им платят перепуганные обыватели. Закатать весь мир в асфальт, истребить аспидов (василисков и драконов уже, кажется, всех извели), и жить припеваючи. Никаких камней преткновения. А искушения останутся.
Искушение отличается от преткновения как человек от обезьяны. Преткновение губит тело, искушение губит душу (впрочем, может и тело прихватить). Но за все приходится платить, и искушение платит высокую цену за то, что оно именно искушение. Споткнуться о камень или не споткнуться — не зависит от человека. Справиться с искушением или не справиться от человека зависит.
«Не введи» по-гречески будет довольно неожиданный глагол, который означает помещение в некоторую среду. Не вложи, не внеси, не загрузи. Словно я какой-то предмет. Преткновение — это когда я живой, а препятствие неживое, материальное. Искушение — когда я словно омертвел, потерял свободу воли или в процессе потеряния, столбенею и начинаю двигаться как автомат, потому что искушение-то оно как раз кажется мне таким живым... жовиальным... неотразимым... Переводить «удержи меня от искушения» означает потерять этот важный оттенок. Если я такой живой, то я и без молитвы удержусь от искушения. А я падаю, потому что обездижил себя сам.
Искушение — во всяком случае, на своей вершине — это всегда слово. Камень под ногой, страстно прильнувшая к тебе всем своим горячим гибким юным телом красавица с кожей, шелковистой как шелк (это не мой оборот, я украл, каюсь, вычитал в одной книжке), — это все дешевка. А вот когда сатана в пустыне — давай, мол, проявим веру в Бога, бросимся со скалы, а Бог по 90 псалму кааак подхватит! Вот это идеальное, сферическое искушение, искушение не просто словом, а словом Божьим. Бог обещал, что не упадешь? Полетели!
Иисус ответил очень интересно. Во-первых, Он ответил не искусителю. Он процитировал другой псалом, Он произнес молитву, обращенную к Богу. Искушению опасно отвечать. Во-вторых, Иисус напомнил, что в Библии не только человек молится Богу, но и Бог молится человеку. Молитва Бога человеку называется заповедью.
«Господу Богу Твоему поклоняйся и Ему Одному служи», — цитирует Иисус. Если ты, искушение, живое — служи Богу, а я без твоей услужливости обойдусь. Это — сатане. А себе напоминание: не спотыкаться, быть здоровым, богатым и счастливым это не самоцель, а это средство служить Богу.
В каком смысле «служить»? Да уж не «выслуживаться», конечно. С одной стороны, служить как вещи служат человеку — именно поэтому «слуга Божий» это «раб Божий»: раб рассматриался как неодушевленный предмет. Чтобы не впасть в искушение, нужно иногда прикинуться неодушевленным предметом. Принять игру в безволие. Искушение говорит, что я безвольный, не могу устоять — отлично, я безвольный, но по-настоящему, на сто процентов безвольный. Потому что искушение ведь предлагает что-то сделать... А я такой безвольный, что не могу этого сделать! Не могу отозваться на жар шелковистого как шелк тела.
Иногда служить Богу означает ничего не делать. Вон, Иисус на кресте завис. А иногда служить Богу означает «поклониться» — то есть, добровольно сделать то, что невольно делаешь, когда спотыкаешься.
Что важнее: чтобы я не споткнулся или чтобы я не влез в искушение? Чтобы меня не убили или чтобы я не убил десять тысяч одесную и тысячу ошуюю, где бы эта ошуяя ни находилась? Бог говорит: «За то, что ты полюбил Меня, спасу тебя» — так заканчивается 90 псалом, но псалом заканчивается, а я-то не закончился, я живой, я люблю и поэтому Богу скажу, и любому, кого я люблю, скажу: ч...рт с ним, со спасением, с Тобой рай и в аду... А эти десять тысяч... Ну, они тоже люди, ну хуже меня, я их тоже люблю — а иначе разве я Тебя, создателя людей. люблю? Значит, не надо их убивать, это я так, от нервов... Лучше я вообще воевать не пойду... Есть в жизни занятия поважнее убить врага — если, конечно, жизнь вечная».
При переводе 90 псалма трудностей немного, разве что одна заслуживает упоминания.Там, где в славянском «плещма», в еврейском оригинале торчит невероятное слово «перья». Михаил Селезнев даже решился дважды повторить слово «крылья», лишь бы не было пера. А ведь тут налицо очень четкий нарастающий ряд — перо — крыло — преданность, верность. Эфемерное перо — легкое крыло — и совсем нематериальная преданность Бога человеку — и в другом столбце пусть будут шлем, щит и стена.
